Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Пьеса для обреченных

ModernLib.Net / Криминальные детективы / Русанова Вера / Пьеса для обреченных - Чтение (стр. 17)
Автор: Русанова Вера
Жанр: Криминальные детективы

 

 


— Да куда б вы делись? — Он, казалось, искренне удивился. — Во-первых, деньги, а вы, мадемуазель, достаточно жадная. Во-вторых, ваше благородное предназначение — мстить за обиженных женщин. Ну и в-третьих, тут страдала своя сестра актриса. Как не помочь! Ведь правда? И вот Вадим Петрович Бирюков стал «трупом», для чего очень профессионально закрепил на груди ножик и облил себя кровью. Я резонно предположил, что вы перепугаетесь и к «телу» не полезете, поэтому не сможете уловить дыхание или прощупать пульс. Для этого на сцене появилась роскошная и хладнокровная Наталья! Она упаковала господина режиссера в плед, с его же, разумеется, помощью. Она предложила вам вывезти его из театра…

Каюмова снова скромно потупилась, я же ощутила нестерпимое желание вцепиться в ее белобрысые волосенки. Причем теперь это желание было гораздо острее, чем тогда, когда я, проанализировав переводы (Господи! Дурь-то какая!), вычислила, что это она была той пашковской зазнобой из «Звезды»… Как правдоподобно прикидывалась подругой, как искренне и простодушно пила водку, как кляла вместе со мной «интеллигентов» и носилась в моей ночной сорочке по комнате! Сара Бернар! Комиссаржевская! Раневская!

— Далее, вам по пути попалась милиция, что, конечно, было вовсе не случайно. Ребята в общих чертах знали смысл игры, даже предварительно познакомились с будущим «трупом» и Натальей. В их задачу входило не выпустить вас за пределы Кольцевой, ну и, естественно, напугать как можно сильнее, что, по-моему, им вполне удалось. Богата талантами родная милиция! Впрочем, ладно…

Идем дальше! Наташа привозит вас в квартиру Бирюкова и предусмотрительно теряет там губную помаду. Заодно еще раз напоминает вам, что единственный выход в этой ситуации — найти Ольгу. О том, что разыскать ее можно через бармена, вы, к счастью, догадываетесь сами… С «кофе, как обычно» хорошая идея была, правда?

Изнемогая от унижения, я закусила нижнюю губу и отвернулась к окну.

Краем глаза успела заметить, что Бородин смотрит на меня уже с оттенком брезгливой жалости. Словно в подтверждение этого, он покачал головой и печально проговорил:

— Вообще, я вам даже сочувствую. Мы выступаем в слишком разных весовых категориях, и вы с самого начала были обречены на проигрыш. Вас ведь все время вели, передавали с рук на руки! Вы почти ни на минуту не оставались в одиночестве. Наташа просто следила, чтобы вы двигались в нужном направлении, Алексей подбрасывал информацию, Оля нагнетала мистику… Согласитесь, жути было предостаточно?

— А рука? — Я резко обернулась и взглянула на Олега Ивановича со вновь всколыхнувшимся страхом. — Откуда рука? Она ведь была настоящая! Так откуда же…

— Нет, дорогая мадемуазель, специально ради вас я никого не убивал и не устраивал ограбление патологоанатомического музея. Хотя… что-то в этом духе… В общем, существует милейший парень Боря Колпаков — санитар морга, и существуют бомжи, которые имеют свойство умирать в канавах и на вокзалах. Как правило, до их полной «комплектности» никому дела нет. Правда, ручку пришлось отмыть и почистить под ногтями. Перстенек, как у Вадима Петровича, заказать в двух экземплярах…

— В двух?

— Конечно в двух! Будь вы, Женя, повнимательнее, заметили бы, что в кроватке у вас лежала правая рука, а в коробочке — левая… Бегать за вами по ночным Люберцам и следить, в какую помойку выкинете руку, — как-то утомительно и излишне сложно. Я так полагаю, что обе «запчасти» сейчас на свалке… Ну и третья подсказка была самой опасной: это когда Ольга на пальцах объяснила вам, как действовала Наталья. Она ведь не придумала почти ничего, вам оставалось самостоятельно сделать всего лишь малюсенький шажок: сообразить — зачем? Это был шанс. Хор-роший шанс! Но вы опять же им не воспользовались.

Ольга тем временем взяла со столика графин и налила себе воды. Выпила, аккуратно промокнула уголки губ батистовым платком и поставила стакан на место.

Вообще, в кабинете Бородина она чувствовала себя значительно свободнее, чем Каюмова или Леха, что было вполне объяснимо: .одно дело — бывшая любовница, все еще достаточно могущественная фаворитка, и совсем другое — бедные актеры, нанятые для того, чтобы разыграть заказанную пьесу. "Совсем как в «Гамлете», — подумалось мне некстати. — Как там у Шекспира?.. «Послушайте, старый друг: можете вы сыграть „Убийство Гонзаго“?»

— С газетой тоже получилось неплохо, — прервал мои отвлеченные размышления Олег Иванович. — Я полагаю, вы уже поняли, что она была отпечатана в единственном экземпляре? Но какой точный расчет! И то, что Наташина соседка не устоит перед перспективой выпить на халяву, и то, что она не выписывает программу. Фотография опять же просто превосходная! Ну а потом ночью ваша наперсница трагически исчезает, предварительно проорав чуть ли не в замочную скважину соседки: «Это ты?» — и вы переходите в распоряжение Ольги. «Смена караула», так сказать….

Сидящий слева от меня Леха заметно расслабился. Наверное, обрадовался тому, что момент его «смерти» уже промахнули, а значит, отдельно восхищаться его игрой не станут, В принципе я его понимала: мне бы тоже было неловко, если бы я участвовала в столь гнусной акции, направленной против своего же брата актера. Понимала, но вот простить не могла…

— Ну а дальше все было очень просто: Валера Родионов, который шептал сегодня под вашей дверью, пришел в Натальину квартиру под видом следователя и рассказал соседкам про Офелию. Старухи поохали для приличия и тут же принялись, бедняжки, воевать за освободившуюся жилплощадь! Ольга тем временем нагнала уже достаточно жути. Заметьте, тоже хорошая идея — сначала всякую мистику категорически и насмешливо отвергать, а потом начать загружаться: «А ведь правда… Другого объяснения нет!» Раскаявшийся грешник всегда гораздо убедительнее праведника, да?

— Да! — Я подняла голову и заставила себя выдержать его взгляд — самодовольный, самовлюбленный взгляд человека, привыкшего к легким победам.

Прямо-таки лоснящийся от гордости Бородин вызывал нестерпимое желание хотя бы самую малость подпортить ему удовольствие. — Да, все это, конечно, правильно.

Но вот чувство меры вам изменило. Призрак возле подъезда Леры Игониной — это был уже явный перебор! Просто цирк какой-то!

— Что-то я не заметил, чтобы вы особенно смеялись, — как бы вскользь заметил Олег Иванович, но тут же вполне миролюбиво добавил:

— Но, в общему я согласен: были в моем плане и проколы, всего не предусмотришь… Например, когда вы слишком быстро прибежали домой к Славе. Редкое везение, что он успел уйти на встречу с Алексеем! До вашего появления они чуть ли не в туалет должны были ходить вместе, как сиамские близнецы. Ну что бы наш бармен стал делать, ввались вы в квартиру, когда он был один? Роль влюбленного Ромео, который приоткроет для вас завесу тайны, с самого начала отводилась Алексею. Славик просто не смог бы сымпровизировать…

Леха с приклеенной на лицо идиотской ухмылочкой окончательно сгорбился и стал похож на скульптурное изображение гигантского сворачивающегося ежика. Я испытала новый приступ неодолимого желания сначала плюнуть ему в физиономию, а потом с профессиональной завистью и восхищением пожать руку. Как сыграно! Ну как сыграно! Просто хоть к Государственной премии представляй!

— То же самое и с призраком у подъезда Олиной приятельницы. Вообще-то информацию про нее вам подкинули только затем, чтобы вы украли записную книжку.

Откуда-то вы должны были узнать номер. моего телефона, правда? Ну а призрак…

Да, это, конечно, было лишнее. Но я просто не смог устоять перед искушением засунуть вас нагишом в мужской сортир. Чтоб вы на своей шкуре почувствовали, что это такое — стоять голяком перед посторонними людьми, которые думают о вас невесть что! Я же не знал, что это сподвигнет вас на такие сложные умозаключения! Это надо же! Призрак появился возле подъезда не просто так.

Значит, это от Игониной… как его? Пашков узнал о готовящемся плане…

Фантазия у вас, Женя, безудержная!

— Но почему же она сказала мне по телефону, что знает Сергея? — Это был тот самый вопрос, который с самого начала вертелся у меня на языке. — Тоже импровизация?

— Не-ет! — Бородин, казалось, озадаченно помотал головой. — Олина приятельница была посвящена в нашу затею. Мы не считали нужным рассказывать еще и ей. Меньше народу, как вы знаете, — больше кислороду!

«Очень смешно! Просто искрометный юмор!» — захотелось заметить мне, но я благоразумно промолчала.

— А в самом деле, как это получилось?

Теперь Олег Иванович обращался уже к Ольге. Та пожала плечами и подтянула к себе телефон; стоящий на столе.

— Сейчас узнаем… Я громкую связь включу? Бородин кивнул.

Ольга набрала номер, и буквально через минуту в комнате раздался голос Леры Игониной:

— Алло! Я слушаю!

— Лерочка, привет! Слушай, у меня к тебе один вопрос. Вчера тебе звонила одна моя приятельница и спрашивала по поводу некоего Пашкова Сергея?

— Да, звонила. Я, кстати, ничего не поняла…

— Но ты его действительно знаешь?

— Знаю.

— А откуда?

— Да это один журналист из Сибири. То ли из Томска, то ли из Омска.

Пишет у себя в газете на экономические темы. Довольно настырный молодой человек. Дня четыре обрывал мне телефон и просил о встрече. В результате телефонной беседой мы и ограничились. А в чем дело? Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего. Просто надо было уточнить… Спасибо, Лерочка!

Пока подруги обменивались любезностями, Бородин, усмехаясь, поигрывал своей любимой перьевой ручкой. Я все ждала, когда он положит ладонь на стол и начнет тыкать ручкой между пальцами, как бандит в фильме «Место встречи изменить нельзя». Все-таки физиономия у него была как у условно-досрочно освободившегося пахана, и тем обиднее оказалось потерпеть от него поражение…

Ну надо же было так опростоволоситься с Пашковым! Полезть в такие дебри и не заметить очевидного! И самое унизительное, что бывший «объект» действительно на протяжении всей игры давал мне подсказки…

— Н-да… С версией про вашего приятеля вы, конечно, выкинули номер! — заметил Бородин, когда Ольга положила трубку. — Но это уже тема для отдельного разговора, скорее на морально-этические темы. Может быть, побеседуем наедине?

Разговор наедине? Я заметно насторожилась. Он, конечно, корчил из себя интеллектуала, но вполне мог задумать банальный и пошлый финал. Однако, как ни странно, напряглась и Каюмова. — Олег Иванович, — она даже встала, как школьница перед учителем, — а как насчет нашего с вами разговора? Ну о финансировании постановки чеховского цикла. Вы же обещали?

— Ах да! — Он кивнул. — Я обо всем помню, но сегодня нет Бирюкова, так что разговаривать бессмысленно. Давайте вы с ним вместе подъезжайте ко мне как-нибудь на неделе, и мы обо всем побеседуем. Договорились?

— А не лучше ли сегодня?

— Но ведь Вадим Петрович ваш не явился?

— Может быть, тогда съездить за ним? — Каюмова даже позеленела от осознания собственной наглости. — Дело в том, что я ему звонила: телефон все время занят. Он, наверное, просто забыл…

— Или просто запил! — Бородин с легкой досадой сорвал с ручки колпачок, но телефон к себе все-таки подтянул и нажал кнопку внутренней связи. — Максим, — проговорил он в трубку, — отправь кого-нибудь из ребят на Устиньевскую, адрес у секретаря возьмешь. Пусть привезут одного чудика… Да, Бирюков Вадим Петрович… Все, давайте в темпе.

Наталья опустилась обратно в кресло, перепуганная, как мышь, спросонья рыкнувшая на кота. А Олег Иванович отложил ручку в сторону и взглянул на меня почти ласково:

— Раз так складываются обстоятельства, побеседуем прилюдно, если вы не против, конечно.

Знал бы он только, насколько я не против! Пусть .говорит что хочет, пусть иронизирует сколько ему угодно, лишь бы не оставаться наедине с этой тушей, облаченной в дорогой костюм и пылающей жаждой изысканной мести!

Впрочем, возможно, я была к нему несправедлива.. Далее Олег Иванович повел себя вполне по-светски: связался с секретаршей, попросил для всех кофе, позволил желающим закурить. Его любезным предложением, понятно, никто не воспользовался. Тогда он сам достал из пачки сигарету и со вкусом задымил, стряхивая пепел короткими, сильными щелчками.

Уже первая его фраза стала многообещающей.

— А побеседовать с вами, Евгения Игоревна, я хотел вот о чем. — Бородин прищурил левый глаз, как охотник, готовящийся выстрелить. — В каком случае человек имеет право брать на себя функции Бога и решать, кого карать, а кого миловать? И какими качествами он для этого должен обладать?

Видимо, подразумевалось, что он, Олег Петрович Бородин, как раз всеми нужными свойствами обладает и может хоть сейчас записываться в штатные карающие ангелы. И все это, естественно, в отличие от меня!

Я угадала.

— Вот взять хотя бы вас! Оставим даже то, что вы излишне самонадеянны и не очень сообразительны. В самом деле оставим!.. Но есть некоторые морально-нравственные аспекты, которые обойти нельзя… Кому вы пакостили?

Людям, абсолютно незнакомым и не сделавшим вам ничего плохого! Выслушивали только одну сторону и резво бросались зарабатывать свои денежки! И не надо мне рассказывать, что вы искренне верили вашим заказчицам! Ради Бога, не надо!.. Вы никому не верите, кроме самой себя. Не знаю, какие уж у вас были отношения с господином Пашковым, но вот так запросто начать подозревать близкого человека черт-те в чем?! На основании каких-то там жалких цитаток! Я думаю, ему крупно повезло, что он с вами расстался. Душевно рад за этого молодого человека!

А ведь он был прав! До обидного прав. Слишком быстро и без особых мучений я смирилась с мыслью о том, что Сергей — убийца. Конечно, все складывалось очень логично. Конечно, я была напугана. Да и обида за это «звездное» приключение все еще ныла в моем сердце. Но ведь я его когда-то любила! Или мне казалось, что любила? И как я после всего этого смогу посмотреть ему в глаза? Если, конечно, такой случай еще представится.

Бородин же продолжал рассуждать:

— Скажете, что я поступил точно так же, как вы? Нет! Я всего лишь отомстил! Причем сделал это красиво. Гораздо красивее, чем вы! Шекспир, знаете ли. Никакой пошлости, никакой вульгарности. Вы понимаете, о чем я?

Если бы я не чувствовала его обидной правоты,. если бы до сих пор была уверена в том, что занималась безукоризненным с нравственной точки зрения бизнесом, то непременно отозвалась бы с готовностью и громко, как на пионерской линейке: «Конечно понимаю! О хрюшке Даше, с которой вас застали в спальне, и о том, как вытянулись при этом физиономии ваших коллег».

Но Олег Иванович знал, что возразить мне нечего, поэтому держался с великолепным спокойствием и уверенностью. Каким бы он ни выглядел противным, гадким, дешевым и кичащимся собственной оригинальностью, но отчасти он был прав!

— Я бы мог запросто размазать вас по стенке, не особенно утруждаясь! Вы бы приползли ко мне на коленях уже на следующий день, но… Немного мудрости и терпения — и вы сделали это сами, добровольно! Вас не то что не пришлось тащить за шкирку — я сильно опасался, как бы вы не рванули ко мне на поклон впереди присланного за вами джипа!

И снова он был прав. Но, Господи, как не хотелось в этом признаваться!

— А если бы я не позвонила? Перебудила бы соседей, попросила вызвать милицию, повесилась бы, в конце концов, от страха?

— Ну, вызвали бы вы милицию и что бы сказали? Кто-то стучится у вас под дверью и свистит на кухне? Кстати, это была простейшая пищалка с часовым механизмом! Ольга подложила ее в вентиляцию, пока вы носились по Москве, Да на вас бы посмотрели как на чокнутую! А насчет повеситься…Такие, как вы, не вешаются. Поверьте, вы бы позвонили, Женя! Не утром, так днем. Не днем, так вечером. Я сделал бы так, чтобы вы позвонили…

И словно иллюстрацией к его словам раздался резкий телефонный звонок.

Бородин снял трубку, пару раз коротко бросил «да», потом лицо его побагровело, а маленькие глазки заблестели нехорошим огнем. Выматерился он глухо, но вполне конкретно, трубку на рычаги швырнул так, что я всерьез испугалась за целостность роскошного аппарата. Каюмова, видимо уже пожалевшая о том, что так не вовремя заикнулась о финансировании какого-то там проекта, вся подобралась, приготовившись по команде «брысь!» сорваться с места. Леха только стрельнул в мою сторону круглыми глазами.

Ольга взглянула на Олега Ивановича заботливо и встревоженно.

— Та-ак… — врастяжку проговорил он и опустил на стол свой внушительный кулак. Не ударил — просто опустил, но этого было более чем достаточно. — Та-ак… Сидеть всем на местах…

Немного подумал, снова переключился на внутреннюю связь и приказал невидимому собеседнику:

— Макс, езжай сам на Устинье векую, проследи, чтобы все убрали аккуратно. Ну и разберешься — в общем, сам знаешь… Дальше, организуй заверенную телеграмму откуда-нибудь с Урала или из Сибири с просьбой уволить по собственному желанию. Да! Естественно, от его имени, не от моего же! С милицией к хренам собачьим засветились и с уродом этим из морга… Все, давай!

Потом медленно обвел взглядом кабинет, остановившись на каждом лице по очереди. Не знаю, кому как, а мне стало жутковато. Теперь это был нормальный Олег Иванович Бородин, «условно-досрочно освободившийся пахан», без признаков излишней интеллигентности или хотя бы вальяжности.

— Так, суки, — сказал он в точном соответствии со своим новым образом, — там в незапертой квартире валяется мертвый Бирюков. Кстати, зарезанный ножом. И подох он не час и не два назад. Причем кто-то его ударил, а кто-то еще пытался остановить кровь. Сейчас вы мне живенько, во всех подробностях расскажете, кто из вас его видел последним и о чем он в этот последний раз говорил. А потом быстренько расползетесь отсюда, и не дай Бог кому-нибудь из вас хоть вслух, хоть про себя вспомнить об этой истории! Все меня поняли? Вот так-то!

Часть третья

«УБИЙСТВО ГОНЗАГО»


Я ненавидела театр. Ненавидела Шекспира. Ненавидела кошмарных клоунов в витрине «Макдоналдса» и всех без разбору клоунов, кривляющихся на сцене.

Ненавидела свой собственный диплом. Себя в качестве бесплатного приложения к этому диплому. Естественно, Пашкова — за то, что теперь действительно была перед ним виновата. И Леру Игонину — за то, что она такая умная и к ней за интервью ломятся журналисты со всех концов страны.

Но больше всего сейчас я ненавидела звук Лехиных шагов — этакое торопливое полуподпрыгивание-полушарканье и его гайморитное сопение. Неужели нельзя хотя бы достать платок и хорошенько высморкать нос?!

У перекрестка мое терпение лопнуло. Я остановилась и стремительно обернулась. Леха тут же отскочил в сторону, как бобик, преследующий авоську с колбасой и пойманный с поличным. Круглые глаза его забегали, на физиономии проступило какое-то испуганно-пакостливое выражение.

— Чего тебе надо? — осведомилась я недружелюбно, но, самое главное, уже не в первый раз. — Скажи мне, ради Бога, чего тебе надо?! А то у меня создается ощущение, что в вашей хваленой Москве одна асфальтированная улица на весь город и тебе просто некуда свернуть!

— Не, ну при чем тут Москва-то? — пробубнил он, раздираемый двумя противоречивыми желаниями: заступиться за честь родного города и хотя бы в чем-то согласиться со мной, чтобы иметь возможность и дальше тащиться следом, доводя меня своим присутствием до белого каления.

— Москва ни при чем, да? Есть еще, слава Богу, улицы? Ну тогда давай определимся: тебе после перекрестка куда?

— А тебе?

Вид у Лехи при этом был совершенно невинный, взгляд наивный, как у годовалого малыша. И если бы у него имелся хвост, он бы, наверное, немедленно завилял им, демонстрируя крайнюю (клиническую) степень искреннего расположения.

— Слушай, ты! — Я уже начала злиться всерьез. — Ты свою работу выполнил, я курс воспитательной психотерапии приняла. Все было просто блестяще, роскошно и неподражаемо! Ты — великий актер, я — самонадеянная идиотка… Что еще?

— Ну почему сразу «идиотка»?

— Нет, не сразу! Вы совместными усилиями сделали из меня идиотку постепенно, чтобы я острее почувствовала глубину собственной дегенерации. Все, почувствовала. Спасибо вам большое. А теперь вали отсюда!

Лexa снова переступил с ноги на ногу и неловко повел шеей, как средней худобы цирковой медведь. Молодая женщина с коляской аккуратно обогнула его справа и взглянула на нас обоих с мудрой, понимающей улыбкой: дескать, бранитесь, милые, бранитесь, вот пойдут пеленки и ползунки — не до того будет!

Я подождала, пока она прокатится мимо, и повернулась, чтобы идти дальше.

Но тут, как назло, на светофоре зажегся красный свет.

— Жень, — Леха снова шумно шмыгнул носом, — но я-то никого из тебя не делал! Я же не знал, что ты — это ты! Просто согласился сделать нормальную работу за нормальные деньги…

— Ах, «я не знал, что ты — это ты»! Прямо как в «Служебном романе»: «Но я же не знал, что полюблю вас!»

— Нет, я же не в этом смысле. — Он немедленно еще больше смутился и общим тоном физиономии стал сильно напоминать светящуюся в данный момент стекляшку. — Не в смысле, что полюблю… Просто неудобно как-то…

— Неудобно штаны через голову надевать! — совершенно в духе Олега Ивановича Бородина парировала я. — И спать на потолке, потому что одеяло сваливается. А тут чего неудобного? Все совершенно нормально: работа есть работа. Сделал, и вали!

— Ну, Жень, ты меня тоже пойми… Сначала, когда просто обсуждали, все казалось нормально, потом тебя увидел и мне как-то не по себе стало. Смотрю: нормальная девчонка, перепуганная вся — жалко. Я хотел… Честно, хотел из игры выйти, но было уже поздно. Слово нарушать ведь тоже как-то не хорошо… Да и потом, обещали же, что с тобой ничего не случится: разве что перетрусишь немножко, как будто «жутик» посмотришь.

— «Жутик»?! — Перед моими глазами, как в убыстренном кино, промелькнуло все, чего я насмотрелась за эти дни. Последним возникло лицо Вадима Петровича — теперь уже на самом деле мертвого. — Чтоб тебе такими «жутиками» бесплатно до конца своих дней наслаждаться!

— Ладно, пусть! — обреченно кивнул Леха. — Пусть мне их даже за столом во время еды показывают. Только давай поговорим, а?

На светофоре снова загорелся зеленый. Я молча рванула через дорогу, мой навязчивый кавалер — следом, забегая то справа, то слева, как кошка, конвоирующая хозяина до миски.

— Ну послушай меня, а?

— Я сегодня, только и делаю, что кого-нибудь слушаю! Сначала Олега Ивановича вашего любимого, теперь тебя… Словесное недержание у вас у всех, что ли? Или это такая новая китайская пытка — заговорить человека до смерти?

— Женя. — Леха неожиданно взял меня за плечи, развернул к себе и сделался совсем серьезным. — Я ничего от тебя не хочу, кроме одного: не держи на меня зла! Я ведь тогда после кафе… Ну, помнишь, когда ты мне вдруг сказала, что Бирюкова убили, хотя и рисковала сильно: вдруг бы я в милицию пошел? В общем, я ужасно хотел тебе тогда все рассказать. Намекнуть хотя бы.

Цитату, что ли, ту же повторить про игру?.. И сказал бы, если бы Наталья не вылезла. Она как почувствовала что-то, кинулась нас в стороны растаскивать!

Да, действительно, был этот его странный взгляд и перекатывающиеся на щеках желваки. Мне еще тогда показалось, что он хочет мне что-то сообщить!

Однако теперь это уже не меняло дела. Хотел предупредить — но не предупредил!

«Почти» не считается. Я не хотела его видеть, я просто мечтала остаться одна и вдоволь, в этом самом одиночестве нареветься. А заплакать было от чего: от стыда, от обиды, от унижения — от всего сразу!

Видимо, взгляд мой сказал красноречивее всяких слов. Леха оставил в покое мои плечи, сделал шаг в сторону и угрюмо поинтересовался:

— А делать-то что теперь собираешься?

— Вешаться! — пообещала я уверенно. — Чего я в последнее время не видела? Только повешенных, наверное. Утопленники были, казненные посредством отрубания голов были, зарезанные были…

— И есть, — довольно мрачно подхватил мой спутник, но тут же, неожиданно повеселев, добавил:

— Вот влип Олег Иванович, да? — Видимо, новый поворот в разговоре показался ему перспективным. Ну как же: унизить Бородина и гуманистически намекнуть, что не одна я оказалась в дураках. — Кто-то здорово ему подсиропил. Знал бы он, что придется за кем-то трупы убирать, десять раз бы подумал, прежде чем всю эту игру затевать!

Я промолчала и ускорила шаг. До метро оставалось совсем немного, потом до «Кузьминок» каких-то три-четыре станции. В душе моей теплилась надежда, что в Люберцы Леха все-таки не потащится.

На него, к моему великому ужасу, напало красноречие.

— Нет, влип совершенно конкретно! И ментам, которые вас на дороге караулили, он Бирюкова показал еще живого: дескать, вот, завтра в «трупном» виде поедет. И кольцо точно такое в морг передали, чтобы на бомжовскую руку надеть… В общем, кранты! Нет, его ребята, конечно, уберут так, что следов не останется. И телеграмму отправят, как будто режиссер уже слинял, а потом заочно попросил его с работы уволить. Но все равно… Знаешь, получается, будто Бирюков за тебя отомстил, С него все началось, на нем все и закончилось…

— Вот только не надо символов и параллелей! — страстно взмолилась я, наметив впереди магазин женского белья и уповая на то, что Леха туда зайти постесняется. — Я устала от заумных загадок и просто хочу спать!

— А мороженое хочешь?

Вопрос, честно говоря, поставил меня в тупик. И даже не сам вопрос, а вся глубина его чистосердечной, искренней наглости!.

— Ты что, издеваешься?

— Нет. — Леха мотнул круглой головой. — Просто киоск вон по правой стороне, ну я и подумал: вдруг будешь мороженое?

Он, наверное, мог бы стать мне неплохим товарищем, если бы не участвовал во всей этой гнусной воспитательной операции. Впрочем, какое я имела право называть идею Бородина гнусной? Она, конечно, была ничуть не лучше «карательных акций» из моего репертуара, но и не подлее. От сознания собственной порочности и низости мне стало совсем плохо. А когда я задумалась о том, что представляют собой эти качества в сочетании с патологической тупостью, и вовсе захотелось исполнить свое обещание и повеситься!

— Значит, отменяется мороженое, — констатировал за меня Леха и, развивая гастрономическую тему, продолжил:

— Представляю, как Бирюков выглядел, если говорят, что он там уже дня три пролежал! Как только соседи запах не учуяли?

Вот ведь не повезло мужику. Сейчас концов, конечно, уже не найдешь…

— Ну почему же? Если ваш глубокоуважаемый Олег Иванович такой умный? Да еще и ребятки столь резвые в его распоряжении? Пусть проявит ум и сообразительность, которые у меня так катастрофически отсутствуют!

Проанализирует, отгадает, где и на что ему намекал убийца…

— Без толку, по-моему. Из наших, получается, вы его с Наташкой последние видели, когда в ванной укладывали…

— Я — не из ваших!

— Ладно, пусть не из наших… Больше никто с ним не созванивался и не встречался. Единственный шанс, наверное, найти того человека, который салфеткой этой кровь ему остановить пытался. Он, ясно дело, в штаны со страху наложил и удрал, когда понял, что Бирюков все равно помрет, но ведь…

— Да что «но ведь»! — Я остановилась перед самой дверью магазина и гневно сдула с носа упавшую прядь. — Все своего Бородина цитируешь? Нашел тоже мозговой центр нации! Надо же, вывод он сделал, что первую помощь оказывали! И вы все, как попугаи, заповторяли! А в голову вам такой простой вариант не приходил, что Вадим Петрович умер не сразу и мог сам подойти к шкафу, выдвинуть ящик с этими чертовыми салфетками и попытаться остановить кровь? Никак не возможно такое предположить, да?

Я ощутила себя если и не победителем, то по крайней мере диверсантом, учинившим под занавес гнусную и обидную выходку. Леха же неожиданно смутился и даже погрустнел.

— Жень, — проговорил он, когда в голове моей уже звучал торжественный туш, — наверное, это все-таки будет не правильно… Бородин ведь сказал, что лежал Вадим Петрович возле музыкального центра. Логичнее было бы при твоем раскладе, если бы он упал прямо возле шкафа или по пути к телефону или дивану.

Чего ему возле центра делать-то?

«Музычку похоронную слушать!» — ехидно проверещал мой внутренний голос.

Леха же иронию, как способ общения со мной, отринул давно и решительно и теперь пытался подобрать мягкие и утешительные слова:

— Нет, на самом деле, я тоже сначала, как и ты, подумал, а потом проанализировал… Да и Бородин наверняка не сам догадался. Это ребята его из службы охраны пробежались там, все проверили и ему уже готовую версию доложили…

— Перестань меня утешать! — истерично взвизгнула я. — Что ты со мной разговариваешь, как доктор с психом? Да, я в очередной раз выставила себя идиоткой! И не надо делать вид, будто ты так не считаешь… Только, если хочешь знать, женщине вовсе не обязательно быть Шерлоком Холмсом!

Не придумав никакой более удачной фразы для того, чтобы поставить точку в нашем разговоре, я поспешно нырнула в магазин. Феминистки всех стран и народов просто убили бы меня за подобное высказывание. Это надо же: «Женщине не обязательно быть Шерлоком Холмсом!» Просто огромная и красочная подпись под врачебным заключением об олигофрении и тупоумии: «С диагнозом ознакомлен, полностью соглашаюсь, покорно свешиваю лапки! Пациент».

Впрочем, на секунду от горестных размышлений меня отвлекло великолепие бюстгальтеров, раскинувшихся на черном бархате витрины. Комбинашки висели чуть левее. Трусики занимали весь центральный стенд.

— Что вас интересует? — с милой улыбкой спросила продавщица. И тут в магазин ввалился Леха.

«Ни стыда, ни совести!» — мысленно констатировала я.

— Ты что думала, тут от меня спрячешься? — как бы отвечая на мои мысли, угрюмо поинтересовался он. — По-твоему, я лифчиков ни разу в жизни не видел?

— Хотите сделать подарок? — Продавщица стремительно переключилась на «кавалера», как на потенциального носителя кошелька.

Я только вздохнула. Почему-то уже второй человек за день принимал нас за мило переругивающуюся парочку. Но если все влюбленные выглядят так отвратительно, то, может, ну ее — эту любовь?

— Комбидрессы, комбинации, гарнитуры… — щебетала меж тем продавщица.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22