«Человек сходит с ума, — говорила она. — Ведь кто может поручиться, что он действительно не сошел с ума? И по его милости начинают погибать все вокруг: мать, друзья, невеста…»

Я сидела и тихо стонала от гнетущего осознания собственной тупости.

Гамлет — принц Датский закалывает Полония! Гамлет подделывает письмо с приказом казнить Розенкранца и Гильденстерна! Гамлет своей жестокой игрой доводит Офелию до безумия и смерти!

Гамлет заваривает всю эту кашу. Он, и никто другой! Принц Датский — человек из плоти и крови! Значит, и искать надо именно Гамлета…

Когда я нетерпеливо завозилась в своем углу, не зная, как тактичнее привлечь Ольгино внимание, она наконец подняла голову.

— Вы что-то хотите мне сказать?' — Да. — Я переплела пальцы рук, снова разомкнула их и снова переплела, словно не зная, на что все-таки решиться; — Понимаете, Оля, есть одна идея, которую срочно надо проверить. В принципе я предлагаю вам поехать со мной, но, если хотите, можете остаться здесь и подождать.

— Вы все еще бредите какими-то идеями, Женя? Все еще на что-то надеетесь?

— Конечно! Потому что на этот раз все очень даже реально…

— Да-да. — Она встала с тахты и как-то обреченно кивнула. — Но мне, наверное, все же лучше будет поехать домой…

Ох уж эта ее катастрофическая и неизвестно откуда взявшаяся покорность судьбе! Еще ни разу в жизни мне так сильно не хотелось взять человека за плечи и засунуть головой под кран с холодной водой. Однако на столь радикальные меры и дальнейшее устранение их последствий сейчас просто не было времени: часовая стрелка готовилась вот-вот запрыгнуть на цифру "5".

— Оля, прошу вас, — я старалась выглядеть уверенной и спокойной, — прошу вас: не надо никуда уезжать!.. Я вернусь через три… ну, самое позднее, через четыре часа и наверняка привезу какие-нибудь важные новости. Мы с вами все обсудим и ляжем спать: вы на тахте, а я на полу… Ну зачем, скажите, рам сейчас тащиться домой? Там что, намного безопаснее?

— Нет, — Ольга как-то равнодушно помотала головой, — просто…

— А раз нет, значит, оставайтесь здесь. Пейте чай, ужинайте… В холодильнике салат. Вилки, ложки, тарелки — все найдете… Я, честное слово, скоро приеду!

Она так и не спросила, куда и зачем я отправляюсь! А я ждала этого до самого последнего момента и даже, зашнуровывая ботинки, специально на несколько лишних, драгоценных минут задержалась в прихожей. Но Ольга продолжала сидеть на краю тахты, невидящим взглядом уставившись в оклеенную зелеными обоями стену…

Хотя задай она вопрос — ну что бы я ей ответила? По-хорошему, мне самой надо было еще очень во многом разобраться и как-то упорядочить мысли, роящиеся в моей голове. Да, в конце концов, хотя бы решить, куда поехать в первую очередь: в театр, наверняка уже встревоженный слишком долгим отсутствием Бирюкова, или все-таки к тете Паше? И там, и там с равной вероятностью можно было разжиться нужной информацией. А спросить я хотела следующее: «Кто, был у Наташи Каюмовой после Бирюкова? Кто он такой, этот „кадр“, которого она хотела как-нибудь при случае наказать, воспользовавшись моими профессиональными услугами? Кто тот „прынц на белом коне“, которого она ждала полжизни и дождалась-таки на свою голову?»

Я собиралась искать возлюбленного Офелии…

Для начала я все-таки отправилась к тете Паше. Во-первых, это как-никак был Наташкин дом — дом, где ее воспринимали отдельно от ауры закулисных сплетен, а во-вторых вот так сразу соваться в театр было как-то боязно. Мое исчезновение в разгар репетиций «Гамлета» там наверняка расценили как бегство крысы с тонущего корабля. И теперь оставалось только страстно надеяться, что всю необходимую информацию удастся почерпнуть у каюмовских соседок.

Во дворе было тихо. Недолговечный осенний снежок, легкий, как безе, и нежный, как детская кроличья шубка, припорошил асфальт и карнизы окон. Одетый в кипенно-белое дом выглядел значительно менее унылым. Но все равно здесь дышалось как-то не так — больно и тяжело… Снег на ступеньках и козырьке подъезда. Снег в розово-фиолетовых закатных тенях. Снег, испещренный множеством следов: мужских, женских, детских. Не было среди них только одних — Наташкиных.

А я даже и не думала, что буду так сильно скучать по ней…

Тетя Паша оказалась дома. Как ехидно заметила меломанка, «на ночь сняла осаду с жилконторы». На этот раз бывшая каюмовская соседка была трезва, печальна и чем-то озабочена.

— Все как-то не по-людски, — вздыхала она, подливая мне свежей заварки.

— Все не по-человечески… В экспертизе ее, бедную, до сих пор, что ли, держат?

Ни тебе похорон, ни официальной бумаги!

— Ну а следователь-то что-нибудь еще говорил? — допытывалась я, грея о бока чашки озябшие пальцы. — Прояснили они там, что это? Самоубийство?

Несчастный случай?

— Прям, говорил! Он и не заходил больше! Раз только явился, бумажульки свои заполнил, и все — с приветом!

— Про меня спрашивал?

— Спросил, да! Кто, дескать, гостил в ту ночь да куда делся? Но мы же не знали, где тебя искать? Так и сказали. Объяснили, что ты сама ее потеряла, что волновалась больше всех и что жених у тебя погиб.

— А он?

— Записал, покивал и ушел… Натальиным здоровьем еще, правда, поинтересовался. Как вела себя последние дни? Не замечали ли за ней каких странностей? Про наркотики про эти ваши спрашивал, про любовь несчастную…

— Теть Паш, а кстати, насчет любви… — Я прокашлялась и постаралась, чтобы голос мой звучал естественно и спокойно. — У нее был кто в последнее время?.. Ну, встречалась она с кем-нибудь?

Тетю Пашу, похоже, мой вопрос удивил несказанно. Заплывшие ее глаза в густой сеточке морщин удивленно округлились, нижняя губа оттопырилась.

— Ну вы, девки, даете! Вроде дружите не разлей вода, чуть ли не в одной постели спите, а ничего друг про друга не знаете!.. О чем же вы тогда шепчетесь-то, если не о парнях?

— Да мы ведь с Наташей недавно совсем познакомились.

— Недавно-то недавно! — Она, казалось, категорически не одобряла подобной скрытности современной молодежи. — Только все равно не по-людски как-то… А теперь-то зачем тебе это знать?

— Но ведь ему тоже сказать, наверное, надо? Может, он и не знает еще ничего, ждет ее, волнуется?.. В общем, мне просто хотелось бы его найти.

В данном, конкретном случае я не врала. Хотелось, и еще как хотелось!

Тетя Паша покачала седеющей головой, щедро положила варенья в свою внушительную чашку со шпилем Адмиралтейства, потом откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.

— Да вот ты знаешь, ведь так сразу и не скажешь! — На лбу ее залегли две глубокие удивленные морщинки. — Вроде был кто-то, но я почему-то его ни разу не видела. По телефону она разговаривала — да, на свиданки бегала… Тут, видишь, еще Вера Николаевна наша виновата: кто из гостей в квартиру ни придет, она вечно такой визг поднимает! Вот Наташка, наверное, и стеснялась водить его домой. Она ведь на самом деле хорошая была девочка, добрая. Больше для виду дурь на себя напускала.

— Но, теть Паша, не может же так быть, чтобы вообще — ни разу?! Хоть провожать-то вечерами он ее должен был. Вспомните, а! Постарайтесь!

Морщинки на соседкином лбу сделались еще глубже, брови почти сошлись у переносицы.

— Нет, Жень, не скажу… Из театра девчонки приходили — было дело, потом женщина какая-то в возрасте… Парень тоже один заглядывал, но давно. И то как-то так несерьезно: пару раз появился — пропал… А так, чтобы в последнее время… Нет, не видела, зря говорить не буду!

Разговор, последние пять минут топчущийся на месте, окончательно зашел в тупик. Я тоскливо выловила пару ягодок из розетки с клубничным вареньем и положила их в рот:

— Но может, она хоть что-нибудь вам о нем рассказывала? Вы же вроде общались, разговаривали… Имя или где работает? Ну хоть что-нибудь!

И снова ответ был отрицательный, как ни напрягала тетя Паша подточенную алкоголем память. Да, Наташка отшучивалась, что он в принципе есть, что и красивый, и умный, и небедный, но почему-то ни разу не приводила его в дом и не показывала никаких фотографий.

Приметы, мягко говоря, оставляли желать лучшего: красивый, умный, небедный. Даже при моих несколько завышенных требованиях к мужской внешности и интеллекту, в одной Москве подозреваемых набралось бы, как минимум, с десяток тысяч. Оставалось только поблагодарить радушную хозяйку за чай и засим откланяться…

А в театр идти не хотелось. Ох как не хотелось!

Разговор с тетей Пашей безжалостно напомнил мне еще и о том, что в «Эдельвейсе» вполне может быть милиция. Погибла Наталья. Возможно, хватились Бирюкова. А тут еще добрые тети из коммуналки, что называется, подсиропили, рассказав следователю о моем погибшем женихе. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы свести воедино три ниточки и понять, что рядом с каждым из убитых неизменно всплывает мое имя! Призрак тюрьмы маячил на горизонте все более и более явственно.

Однако другого выхода у меня просто не было. Я могла либо выпутаться сама, разгадав эту чудовищную шараду, либо по уши увязнуть в такой трясине, из которой не сумеет вытянуть даже суперопытный адвокат…

Вестибюль театра встретил меня сквозняками, гуляющими по углам, и мрачным, могильным молчанием. Пустые гардеробные вешалки вздымали к потолку свои черные чертовы рожки, на плюшевой скамейке валялась порванная и заляпанная афиша. Вахтерша, правда, уверяла, что в костюмерной кто-то есть, да и администратор «где-то тут слонялся», но в это слабо верилось. Театр неуловимо напоминал корабль, покинутый командой и уже готовящийся пойти ко дну.

"Опять «Летучий Голландец», — подумала я, вспомнив машину, брошенную в мерзлом вечернем парке. — Просто дурдом какой-то… Кстати, и дур-дома в моей теперешней жизни хватает. Но кто бы мог подумать? Наташа! А теперь еще Ольга запсиховала и ударилась в мистику! Высшая кара ее, видите ли, пытается настичь! Всадники Апокалипсиса скачут и склянками с цианидами размахивают! А если учесть, что они же порубали Леху с Вадимом Петровичем, то не архангелы получаются, а просто какие-то секьюрити мафиозных структур…

Не-ет! Здесь не мистика и не колдовство! Здесь что-то совсем другое!"

Как ни странно, в костюмерной действительно разговаривало радио и горел свет. Женщина в серой пушистой кофте, стоящая спиной к двери, гладила испанскую юбку в пышных и ярких оборках. На мое деликатное покашливание она никак не отреагировала, зато в дальнем углу послышался какой-то шорох. Через минуту на фоне кронштейна, прогибающегося под весом костюмов, нарисовалась знакомая фигура Аладенской. Двумя пальцами местная прима держала дымящуюся сигарету, свободной левой рукой ощипывала с красного джемпера-"лапши" прилипшие обрывки ниток.

— О! Евгения… как вас, простите… Игоревна? — В голосе ее послышалось великосветское снисхождение и даже ирония. — Давненько вас не было видно. Как, впрочем, и Вадима Петровича… Он, кстати, когда уезжал на похороны, случайно, не упоминал, сколько человек из родни у него на этот раз скончалось?

Чисто теоретически я, конечно, не должна была отвечать за прилежание и поведение дяденьки режиссера и в другой ситуации непременно бы огрызнулась. Но сейчас меня несказанно обрадовал тот факт, что Бирюкова еще всерьез не хватились. А тут еще и костюмерша обернулась и улыбнулась мне гостеприимно и почти по-матерински.

— Нет, не говорил. — Я осторожно пожала плечами. — Мы с ним договаривались только на неделю… Но я тут, собственно, по другому поводу:

Наташа Каюмова…

— Да! Вот, кстати, еще и Наташа! — Аладенская собрала наконец ощипанные нитки в пучок и швырнула их прямо на пол. — Что за странная тенденция?! Люди вокруг вас просто эшелонами пропадают! Вам известно, что она не явилась на «Сказки Гофмана»? Пришлось Леночку Масальскую срочно с больничного вызывать.

Воистину, милиция проявляла странную медлительность, однако мне это было только на руку. Выходит, в театре вообще ничего не знали! Еще могли острить на тему исчезновения людей, наивно полагая, что это смешно!. «Люди пропадают вокруг вас целыми эшелонами». Ха-ха-ха! Просто ухохотаться! Если бы эта рыжая прима с толстым слоем карминовой помады на губах могла догадаться, насколько близка она к истине! Но ее счастье заключалось в том, что она не имела ко всей этой истории ни малейшего отношения, хоть и играла в «Гамлете» злосчастную Гертруду.

— Не явилась? — Мои глазки предательски забегали. Так фальшиво я не изображала удивление даже на вступительных экзаменах в театральном училище. — Надо же, как странно!.. Впрочем, примерно этого и нужно было ожидать.

Конечно, рано или поздно в театре все равно узнали бы об ужасной гибели Наташи Каюмовой. Но мне не хотелось, чтобы известие об этом слишком быстро связали с моим именем. И так уже, пусть в шутку, пусть без задней мысли, но все же заикнулась мадам Аладенская об исчезающих вокруг меня людях!

— Интересно, а почему этого нужно было ожидать? — Темные брови примы сложились высоким домиком.

— Понимаете, Наташа написала мне в записке, что переезжает к своему жениху, а ни адреса, ни телефона не .оставила, хотя и знала, что мне очень нужно будет ее найти… Вот я и подумала: что-то здесь не так.

Костюмерша вздохнула, отключила утюг и вместе с испанской юбкой спряталась за кронштейном с костюмами.

Я по-прежнему как незваный гость мялась на пороге.

— Да вы проходите, проходите! — подозрительно любезно пригласила Аладенская, в очередной раз затянувшись сигаретой, и, спохватившись, крикнула через плечо:

— Ирина Григорьевна, можно?

Из дальнего угла донеслось невнятное «можно, конечно». Я вошла.

— Значит, загуляла наша Наташа!

— Нет, не загуляла, просто…

— Загуляла-загуляла. — Она кивнула мне на кресло, а сама убрала со стула недошитую юбку с крупными стежками наметки и села, закинув ногу на ногу. Ноги у нее были красивые и ровные, лицо — породистое. Предстоящий разговор ее, похоже, несказанно радовал. — Ну что ж! Ладно, хоть вы предупредили… выходит, два спектакля на следующей неделе автоматически вылетают?.. Вас она, я так понимаю, тоже сильно подвела?

— Вот по этому поводу я вообще-то и зашла… Вы не могли бы подсказать, что у нее за жених? Где его искать хотя бы?

— Жених? — Прима многозначительно усмехнулась. — Боюсь, Евгения…

Игоревна, что огорчу вас: искать вам его придется очень и очень долго.

— В каком смысле?

— В том смысле, что она вас обманула. Не знаю, правда, зачем. Но никакого жениха у нашей Наташеньки нет: так, тень, фантом!

При слове «тень» мне едва не стало дурно. Аладенская же, не заметив моей безвольно отвисшей челюсти, с явным удовольствием продолжала:

— «Наташенька у жениха» — это примерно то же самое, что «Вадим Петрович на похоронах». Вы, кстати, знаете, что такое — «Вадим Петрович на похоронах»?

Это значит, что он в запое! А Наташа? Она давным-давно нас сказочками потчует то о сыне министра, то о бизнесмене, то о каком-то безвестном женихе, объединяющем в себе все мыслимые и немыслимые достоинства!; Честное слово мы уже ее как радиосериал слушаем!.. Правда, Ирина Григорьевна?

Из-за кронштейна снова послышалось невнятное «конечно».

Сигарета у Аладенской потухла. Она взглянула на нее с оттенком легкого сожаления и, прощально щелкнув ногтем по фильтру, выкинула в пустую литровую банку.

— В общем, вот так, Евгения Игоревна! Я ведь Наташу отчасти понимаю. Не складывается у девчонки личная жизнь, а ей не хочется выглядеть невезучей. Вот и придумывает себе любовь со сказочным принцем. Наивно это все, конечно, и смешно, но…

Аладенская произносила слова так, будто читала со сцены привычный монолог с давно заученными интонациями. Существуй в природе такая роль, ее несомненно доверили бы играть рыжеволосой приме — красивой, немного усталой, светски-снисходительной. Однако сейчас меня очень мало интересовал сей мини-спектакль, затеянный с единственной Целью — в очередной раз подчеркнуть тот факт, что мадам Аладенская, несмотря на возраст, гораздо привлекательнее, умнее и удачливее молодых коллег. Мне хотелось одного — получить ответ на свой вопрос.

— Извините, но неужели у нее так никого никогда и не было? Никого, кто бы ухаживал за ней, провожал домой?

— Нет! Представьте себе! И знаете почему? Потому что она сама загнала себя в эту нелепую ловушку! После всего того, что Наташа нам тут рассказывала, ей уже просто неловко было бы представить нам какого-нибудь обычного, заурядного мужчину. Вот и приходилось врать все дальше и дальше…

— Значит, никто и никогда ее жениха не видел?

— Естественно! Она говорила, что ему недосуг. Все, конечно, понимали, в чем дело, но делали вид, будто верят. У нас, видите ли, очень доброжелательные, здоровые отношения внутри труппы. Вот и когда вы пришли… А что, кстати, у вас с режиссерской стажировкой? Она закончилась? Как-то вы внезапно исчезли — не сказали ничего, не попрощались…

— Заболела, — я виновато улыбнулась, — а потом почему-то решила, что Вадим Петрович уже на работу вышел.

Аладенская моим ответом удовлетворилась, в знак чего кивнула понимающе и благосклонно. Ирина Григорьевна наконец выползла из-за кронштейна в ворохе старых кринолинов.

Уже втроем мы поболтали еще минут пять, но и этот разговор не дал абсолютно ничего. Точнее, он лишь подтвердил слова тети Паши об абстрактном женихе, наделенном множеством добродетелей и одним существенным недостатком — чрезмерной таинственностью. В театре в то, что жених существует, не верили, соседка над этим как-то не задумывалась. А я? Я, пожалуй, склонялась к мысли, что он все-таки был, но почему-то очень не хотел лишний раз светиться. Судя по последним событиям, на это у него имелись весьма и весьма веские причины…

Вернулась я уже затемно. Ольга молча открыла мне дверь и тут же прошла обратно в комнату. Я сразу поняла, что ни к салату, ни к чаю она не притрагивалась. Зато на журнальном столике стояла распечатанная уже бутылка мартини, в блюдце рядом с бокалом дымилась сигарета. Опустившись На тахту, Ольга стряхнула с нее длинный, легкий столбик пепла и остановилась взглядом на моей растрепанной челке.

— Не седеете, Женя, — проговорила она бесцветно, с едва различимым оттенком горькой зависти, — а я седею. Пока вы ходили, три совершенно белых волоска у себя нашла… Вы-то, как я понимаю, не нашли абсолютно ничего?

Разговор уже, естественно, шел не о волосах.

— Ничего существенного. — Я села рядышком и стянула через голову джемпер.

— Так и должно было быть. Так и должно… — Она кивнула, соглашаясь с какими-то своими мыслями, раздумчиво побарабанила ногтями по полупустой бутылке и вдруг почти озорно улыбнулась:

— А вы не знаете, какие симптомы отравления медленно действующим ядом?

От такого, с позволения сказать, «вопросика» мурашки побежали у меня по коже в темпе спринтерской гонки. Однако начать сейчас успокаивать Ольгу — означало вогнать ее в еще большую депрессию.

— Гертруда умерла минут через пять после того, как выпила вино, если вас это интересует, — заметила я сухо, по-покойницки складывая рукава джемпера на груди.

— Это радует, — отозвалась она с истерическим оптимизмом.

— Оля, я пыталась выяснить, был ли у Наташи Каюмовой жених… Ну вы понимаете, о чем я говорю? Однако там все очень туманно. Давайте вместе попробуем зайти с другой стороны. Вадим Петрович… Если рассматривать его как Полония, кто мог бы тогда оказаться Гамлетом? Может быть, сын каких-нибудь очень обеспеченных знакомых? Или просто заметный молодой человек из его окружения? Вообще-то в «Гамлете» все сказано достаточно конкретно…

И тут столик вместе с бутылкой и хозяйским бокалом подпрыгнул — так сильно Ольга саданула по нему напряженной, побелевшей ладонью.

— Да оставьте же, в конце концов, эту тему! — прошипела она, испепеляя меня неожиданно жестким взглядом своих удлиненных зеленых глаз. — Оставьте, слышите? Неужели вы еще не поняли, что от этого все несчастья? Это так же, как «Мастер и Маргарита». К этому нельзя прикасаться, в это не надо лезть без крайней необходимости! Я взялась мстить Вадиму, когда он репетировал «Гамлета», и вот, пожалуйста!

. — «Гамлета» проходят в средней школе, — угрюмо отозвалась я, зеленея от досады и злости: расплескавшийся мартини дотек-таки до края стола и накапал на мою светло-кофейную юбку.

— Ну проходят, так что? Тем хуже для тех, кто не хочет понять. Я поняла, но слишком поздно!

— Да что вы поняли, Оля?! Я смотрю на вас и не перестаю удивляться: вроде были такой разумной женщиной и вдруг впали в натуральную истерику. Пока все казалось сплошным темным лесом, вы держались нормально, но стоило только начать проглядывать хоть какой-то логике, превратились не знаю во что — в кисель, в амебу! . ,; .

— Потому что это страшная логика. — Ольга придвинула свое лицо так близко к моему, что я даже почувствовала ее теплое, сбивчивое дыхание. — Страшная, но, к сожалению, неопровержимая… Вы ведь наверняка думаете, что я спятила, что я экзальтированная дамочка, свихнувшаяся на мистике? Но дело-то все в том, что я куда больший реалист, чем вы. И, как ни странно, тоже хочу жить, несмотря на все свои грехи… Поэтому, когда вы ушли, я просто позвонила одному своему знакомому: скажем так, Мистеру Икс… Вы уж извините за нахальство, но мою записную книжку пришлось экспроприировать из вашей тумбочки… Так вот этот Мистер Икс — а он знает и может очень многое — заверил меня в том, что ему ничего не известно об этой таинственной организации. Более того, его ребята, у которых информация раз в сто полнее и оперативнее, чем у милиции, интересовались в свое время убийством вашего Лехи и не смогли найти никаких следов. Трупы как будто возникли из воздуха. Так же, кстати, было и с Наташей… Никто не видел Человека в сером, никто о нем ничего не слышал. Он, похоже, является только избранным. Прямо как Призрак в «Гамлете».

— Подождите-подождите! — Я насторожилась. — Что еще за Мистер Икс? Он кто? Мафиози? Или какой-нибудь фээсбэшник?

— Какая вам разница? Важно то, что он ничего не говорит зря и каждое его слово стоит очень дорого… И потом, те ребята ходят последу, как гончие псы.

Будь это обычный маньяк-убийца, его уже нашли бы и разорвали. Можете мне поверить! Но раз уж даже он не сумел помочь, то тогда…

— Что «тогда»? — Увидев, что Ольга поднимается с тахты и как-то по-походному закручивает на затылке волосы, я занервничала.

— Тогда надо отправляться домой и ложиться спать! Просто ложиться спать… Спасибо, Женя, у вас было очень хорошо и уютно!

Она улыбалась почти спокойно, и, если бы не льдистая, страшная тоска, тоска в глазах, выглядела бы вполне нормально. Сейчас же лицо казалось безжизненным. Я попробовала ее удержать, но безуспешно. Отклоняя мои доводы с пугающей уравновешенностью, Ольга вышла в прихожую. Надела пальто, неторопливо застегнула пуговицы, поправила перед зеркалом легкий шарф из ангорки. Уж лучше бы, честное слово, она психовала, как несколько часов назад!

— Оля, ну, может быть, все-таки завтра поедете? — сделала я последнюю попытку. — Переночуете у меня, утром встанете…

— Нет. — Она мотнула головой. — Но все равно спасибо за заботу. И не тревожьтесь!

— А книга? Книга ваша! Вы же оставили.

— Надо же! Совсем о ней забыла!..

— Сейчас принесу. — Я рванула в комнату, на ходу лихорадочно соображая, что бы еще такое предпринять, чтобы не выпускать ее на ночь глядя на улицу. А когда вернулась, Ольги в квартире уже не было. Приоткрытая дверь мерно постукивала о косяк, внизу на лестнице еще слышались торопливые шаги. Она ушла.

Ушла как-то странно и необъяснимо. И сердце мое на пару с желудком снова сжалось тоскливой болью предчувствия…

Морковный салат оказался на редкость паршивым. Доедая его исключительно из чувства уважения к собственному труду, я размышляла о том, что сказала Ольга. Какой-то могущественный дядя, связанный то ли с мафией, то ли с ФСБ, авторитетно заявил, что в материальном мире Человека в сером не существует. А она беспрекословно поверила. И пошла чуть ли не умирать, забыв свою записную книжку на тумбочке, книгу на тахте и недопитый мартини в бокале…

Кстати, салат был отвратителен не только сам по себе, а как закуска к благородному напитку — и вообще нечто невообразимое!

Так что там насчет «могущественного дяди»? Неплохо бы узнать, кто он такой и не имеет ли он сам какого-то отношения ко всей этой истории? Например, ситуация выглядела бы очень логичной, если бы «дядя» как раз и был членом этой самой организации. Тогда отрицать факт ее существования очень и очень удобно…

Судя по тому, что он прямо-таки ринулся оказывать Ольге услугу, она с ним в достаточно близких отношениях. До этого близкой подругой она называла одну только Леру Игонину. Может быть, о своем намерении отомстить Бирюкову она рассказывала и ему? Или все же Лера? Ольга — экономист, Лера — экономист, «дядя» тоже наверняка связан с бизнесом и большими деньгами. Почти наверняка знакомство с ним состоялось на почве каких-то профессиональных отношений. Лера вполне могла рассказать ему все. Особенно учитывая то, что сама физически не в силах была помочь подруге… И потом Человек в сером! Он же зачем-то появился возле ее дома? Хотя до этого возникал только в совершенно определенных местах: у подъезда убитого Вадима Петровича, в аэропорту, откуда мы с Натальей надеялись сбежать в Новосибирск. Я достаточно много носилась по городу, но нигде его больше (слава Богу!) не встречала. Почему же он вдруг решил выскочить, как чертик из коробочки, именно тогда и там, если след был заведомо ложным? Не-ет! Серый имел дурацкую привычку пугать и предостерегать своим появлением:

«Не лезь сюда, не делай этого, пожалеешь!» Не означало ли это, что Леру Игонину все-таки глупо было вот так сразу оставлять в покое?..

Уф-ф!.. От проделанной умственной работы я даже взмокла. Решение задачек по физике и попытки рассуждать логически всегда ..утомляли меня хуже любого физического труда. Но на этом мои интеллектуальные способности и исчерпались.

Дальше в голову полезли вялые вопросы… Все это хорошо, но при чем тут «Гамлет»? При чем тут Наташка Каюмова, открывшая кому-то дверь и в ужасе спросившая: «Это ты?» Зачем надо до полусмерти пугать Ольгу, и при чем здесь я, в конце концов?

Вообще, за последнее время в моей голове успело перевариться уже столько разных версий, что в результате получилась гадкая, несуразная каша. Только немногое я знала точно: Бирюкова убили, Леху со Славиком убили, Наташка утонула, и все это каким-то необъяснимым образом имеет отношение ко мне! «Есть многое на свете, друг Горацио»?..

Книга со злобным Гамлетом на первой странице обложки по-прежнему лежала рядом со мной на тахте. Я взбила подушку, прислонилась к стене и от-' крыла наугад одну из страниц.

«Милейшие друзья мои! радовался принц. — Как поживаешь, Гильденстерн?.. А ты, Розенкранц? Как вы живете оба?»

Искать «Гамлета» среди бывших друзей Славика и Лехи? Занятие долгое, трудное и, скорее всего, бесперспективное. Тем более, что нигде в тексте трагедии не сказано, что они были близкими друзьями. Скорее приятели, однокашники…

"Уж тем блаженно, что не сверхблаженно:

На колпачке Фортуны мы не шишка", — говорил Гильденстерн.

Да уж точно — не «шишка»! Бедные, бедные ребята. Смешной, несчастный Леха, жаждавший разбогатеть, и увезти меня в благословенную заграницу… Однако же и переводик! Язык сломаешь!

Я заглянула в самое начало пьесы и убедилась: да, М. Лозинский. Его классический и, безусловно, самый точный перевод «Гамлета», как ни странно, нравился мне меньше всего. То ли дело Пастернак или Радлова, на которую не нарадуются половина режиссеров-постановщиков в России. Легко, сценично, да и на язык ложится! Взять хотя бы то же самое:

— Мы не перо на шляпе у Фортуны.

— Но не подошва башмаков ее?

А то какие-то там «колпачки», «шишки»… Интересно, а что тут про Офелию? Я снова перелистнула несколько страниц и кивнула знакомым срокам, так созвучным с моими мыслями:

— …Ведь не утопилась же она в законной самозащите?

— Так именно и признали.

В книге могильщики, выдвигали версию о самоубийстве, а свет признавал несчастный случай. В этой же кошмарной ситуации все получалось наоборот: милиция, похоже, верит в суицид, а мы с Ольгой знаем, что это не так… Кстати, может, мы и есть могильщики, которым суждено только закапывать трупы? Тогда понятно, почему нас не трогают. Надо будет позвонить Ольге и утешить ее этой «веселенькой» версией! Ха… Ха… Ха…

Что же еще было по поводу Офелии и омута? Я полезла уже в начало и снова скривилась. Лозинский переводил: «Потому что власть красоты скорее преобразит добродетель из того, что она есть, в сводню, нежели сила добродетели…» — ну и так далее… Кто же это? Радлова? Пастернак?.. Да, пожалуй, все-таки Пастернак писал: «И скорее красота стащит порядочность в омут, нежели порядочность исправит красоту». :

Н-да… Шекспира я в свое время учила почти наизусть. И все из-за чего?

Движимая тщеславием, пыталась доказать режиссеру, что лучше других понимаю, чувствую и Офелию, и Джульетту. Лишь бы дали роль, лишь бы утвердили!

Интеллектуалка вшивая! Куда теперь со своими «энциклопедическими познаниями»? В общество пенсионеров-книголюбов? Лекции читать? Сначала дожить надо до них — до лекций!

Невероятная злость на саму себя охватила меня с дикой силой. Ведь на самом деле читала, на самом деле заучивала наизусть, на самом деле с умным видом цитировала целые сцены, а теперь не могу во всем этом разобраться! И самое обидное: предчувствие того, что разгадка где-то совсем рядом, мучительно и нестерпимо зудит в позвоночнике! Должна быть какая-то подсказка. Если не в жизни, то в тексте. Ведь не зря же убийца затеял весь этот кошмарный спектакль.

Значит, хотел что-то сказать, пытался на что-то намекнуть? И опять же почему я?