Трехдневное блуждание по заросшим лесом холмам приятной прогулкой не назовешь. Тем более, что шли они пешком. Еще бы! Где посреди леса коня взять? Да не одного, а троих.
      После того, как горячка боя миновала, а следом за ней прошло и неумеренное веселье, на Годимира навалились усталость и боль в избитом теле.
      Велина тоже слегка пошатывалась — каким бы ты великим бойцом и обученным следопытом ни был, силы человека не беспредельны. Она несколько дней шла следом за Годимиром, отслеживая его путь по серебряной стрелке. Видела троих посаженных на кол иконоборцев — вампир Лукаш исчез в неизвестном направлении, постаравшись как можно тщательнее скрыть все следы своего пребывания рядом с товарищами по вере и несчастью. Кол или сжег в костре, или уволок в лес, спрятав в кустах. Увидев обглоданные куницами и росомахами трупы с выклеванными глазами, девушка поняла, что дело неладно, и дальше уже не шла, а бежала. Измученная, но решительная поспела вовремя и спасла их с Ярошем от неминуемой смерти.
      Кстати, Бирюк тоже пострадал — на левой голени вздулась багровая полоса, из которой кое-где выступила кровь. Разбойник утверждал, что это след не зубов, а когтей волколака, но прижечь рану на первом же привале согласился на удивление легко. Велина раскалила нож покойного Дорофея и прикладывала багрово светящееся железо к ране до тех пор, пока не возмутился Годимир, уставший вдыхать запах паленого мяса. При этом Ярош молчал, сцепив зубы.
      Вот так двое шатающихся от усталости и один хромой пробирались на восход, стремясь покинуть Ломышанское королевство и перебраться на землю, подвластную Ошмянам. Они так спешили, что утратили бдительность — для странствующего рыцаря дело обычное, но разбойник и сыскарь!
      Десяток всадников на разномастных конях. Кожаные куртки — наподобие жаков, но с длинными рукавами — перетянуты в талии широкими алыми кушаками. На ногах широкие полотняные штаны, заправленные в сапоги с высокими голенищами. На головах маленькие круглые шапочки из курчавой шкурки новорожденного барашка, обшитые стальными бляхами. В руках легкие пики.
      Предводительствовал загорцами — а кто бы это мог быть еще, если не они? — настоящий рыцарь. Из-под коричневой суркотты выглядывали полы и рукава вороненого хауберка. На груди вышит герб — черная ящерка, усыпанная желтыми пятнами. Таких Годимир никогда раньше не видел. У седла рыцаря торчала рукоять настоящего длинного меча.
      — Кто такие? — гаркнул немедленно командир загорцев. Светлые, почти белые, усы грозно смотрели в небо закрученными кончиками. Из-под суконного, простеганного подшлемника выглядывал длинный чуб. — Откудова будете?
      Годимир вздохнул. Как часто в последний месяц ему приходится слышать этот вопрос, произносимый редко когда доброжелательно, а все больше с угрозой, несущий намек — мол, не приведи Господь, окажешься не тем, кого мы ждем тут. Но делать нечего… Словинец приосанился, поправил меч на поясе.
      — Я — рыцарь Годимир герба Косой Крест из Чечевичей.
      — Из хоробровских, что ли? — нахмурился загорец. Пики его дружинников опустились, нацелясь драконоборцу в грудь. — Что-то ты не шибко похож на рыцаря!
      Речь загорского рыцаря почти не отличалась от привычного Годимиру наречия. Слова те же самые, но говорит так, словно каши в рот набрал. Чародей Вукаш изъяснялся чисто, даже излишне чисто, словно магистр риторики из университета.
      Драконоборец развел руками:
      — Что поделаешь, пан рыцарь! Напали на нас третьего дня… вернее, ночи волколаки. Едва отбились. Коней потеряли…
      Черты загорца слегка разгладились. Расчет Годимира оказался верен — как сказал бы Ярош, если бы был меньше занят распухшей ногой, пан пану глаза не выклюет.
      — Верно, — согласно кивнул рыцарь с ящерицей. — Третьей ночи полнолуние было. Как же ты, рабро , в такое время из дому выбрался на ночь глядя?
      — Я — странствующий рыцарь, пан… Не знаю, как тебя величать.
      — Я — рыцарь Юран герба Млок , полусотник армии короля Момчило Благословенного, — слегка поклонился рыцарь.
      Годимир вежливо вернул поклон.
      — Чудная зверюшка у тебя на гербе, рабро Юран, — прищурилась Велина. Она стояла, опираясь на укороченный зубами оборотня посох, не опасная и даже незаметная. Но драконоборец не сомневался, что силы на прыжок, сносящий загорского рыцаря с седла, ей хватит. Ярош, постанывая и охая, тоже не спускал глаз с наконечника копья ближнего к нему всадника. Если надо, то подпоясанный кушаком щеголь и не заметит, как оружие поменяет хозяина. Однако Годимир не хотел доводить дело до драки. Тут бабка надвое сказала — может, и удастся втроем одолеть полный десяток, но потерять кого-либо из друзей в безрассудном бою молодой человек не хотел.
      — Сие есть млок ядовитый! — гордо произнес загорец. — Из лесного пожара сия ящерица появляется, в огне пляшет, а после выходит и прячется под корягами и пнями. Ежели глупец какой ее в руки возьмет, у него кожа огнем печь начинает и слазит совместно с мясом до кости, отчего тот и помирает. Мои предки получили сей герб за беспощадность к врагам королевства, которых разили с той же неотвратимостью, что и млок свои жертвы!
      — Очень поучительно, — едва заметно усмехнулась Велина. — В своих странствиях я не встречала подобного зверя, рабро Юран.
      — Девице, не знаю, как тебя кличут, вообще-то более пристойно сидеть дома, нежели странствовать, — загорец подкрутил ус.
      — Неужто ты думаешь, рабро Юран, что я по своей воле в путь пустилась? — скромно опустила глаза сыскарь. — У нас тоже считают для девиц пристойным дома матери по хозяйству помогать или вышивать, или с куделью у окошка тосковать… Но… Человек предполагает, а Господь располагает. Мой отец, известный в Пищеце рудознатец, надумал перебраться к Запретным горам, чтобы начать добычу самоцветных камней. Дело прибыльное, обещало быструю выгоду… Только не удалось нам даже до предгорий добраться. Шайка разбойников, с неким Сыдором из Гражды во главе, вырезала наш обоз. Не слыхал о таких разбойниках, рабро Юран?
      — Отчего же не слыхать? Слыхал, — посуровел рыцарь. — Только был я о Сыдоре более высокого мнения.
      Велина незаметно подмигнула Годимиру:
      — Он нынче совсем совесть потерял — на каждом перекрестке кричит, дескать, благородный пан. Мол, в Ошмянах у него отец — каштелян королевского замка.
      — Верно. — Рыцарь Юран нахмурился. — Говорил такое.
      — Так брешет он самым бессовестным образом, — воскликнула Велина. — На самом деле грабитель и лиходей!
      — Ты готова свидетельствовать свои обвинения, перед боярином Бранко из Кржулей, предводителем нашего войска? Подумай, девица, это очень серьезное обвинение…
      — Готова! — дерзко воскликнула сыскарь.
      «На что она рассчитывает?» — подумал драконоборец.
      — Хорошо, — кивнул Юран. — Если Сыдор виновен, он будет наказан по заслугам. Слово рыцаря! А как ты выжила, если говоришь, что всех перебили?
      — Эх, рабро Юран! — улыбнулась девушка, весело сверкнув белизной зубов. — В лес я убежала. Они сразу не заметили, а после и искать-то не стали. Откуда ж Сыдору знать, сколько людей в обозе было?
      — Верно, верно…
      — Я потом по лесу скиталась, чуть с голоду не пропала, пока с паном Годимиром не повстречалась. Он со своим проводником из местных кметей, — она мотнула головой в сторону Яроша, — по лесу блуждал в поисках драконов.
      — Драконов? — Брови загорца полезли вверх. — Откуда же тут драконы?
      — Ну, это как посмотреть, рабро Юран, — решительно вмешался Годимир. — Когда-то драконов в Заречье было тьма тьмущая… Вот я обет и принял — убить гада, который поселян обижает, проезжих людей убивает, благородным панночкам покоя не дает…
      Ярош бросил на него быстрый взгляд. Разве что пальцем у виска не покрутил. Уж лесной молодец-то понял, о ком едва ли не в открытую ведет речь словинец.
      Но загорец воспринял все за чистую монету.
      — Верно, рабро Годимир, верно. Достойное дело. Это может быть по плечу только настоящему рыцарю.
      Драконоборец живым воплощением скромности прижал ладонь к сердцу.
      — Я помогу тебе, рабро Годимир, и твоей очаровательной спутнице, — продолжал загорский рыцарь, подкручивая ус. — Кстати, как тебя зовут, красавица?
      — Можешь звать меня Велиной, рабро Юран. — Сыскарь поклонилась легко, почти незаметно. — Я с радостью принимаю твою помощь.
      — Я тоже благодарен тебе, рабро Юран, — поспешил добавить Годимир. — Мне бы в Ошмяны выбраться, а там…
      — В Ошмяны ты придешь, рыцарь из Чечевичей, вместе с победоносной армией короля Момчило Благословенного. Обещаю.
      Драконоборец попытался, наклонив голову, спрятать растерянное выражение лица. Такого поворота он ожидал меньше всего. Даже наоборот, он хотел каким-то образом добыть коней и поспеть к Аделии раньше и армии Момчило, и хэвры Сыдора. Надо же упредить королеву, открыть ей глаза на поступки будущего короля всего Заречья и его приспешника-чародея?
      А! Будь что будет! Вдруг удастся у загорцев коней угнать? Хотя… Что это за мысли такие? Ты же благородный рыцарь, пан Годимир из Чечевичей, а не конокрад!
      — Ну, рабро Юран, коли есть на то твоя воля, я принимаю приглашение и гостеприимство армии короля Момчило Благословенного.
      — Тогда в путь! — Загорец протянул руку Велине. — Позволь, красавица, я подсажу тебя в седло. Стоит ли бить ноги, если есть кони?
      Сыскарь обворожительно улыбнулась и запрыгнула на спину гнедого коня Юрана, устраиваясь на крупе. Подмигнула Годимиру.
      Рыцарю с разбойником, само собой, коней никто не предлагал. Просто четверо загорцев зашли сзади и, позевывая, пришпорили коней. Хочешь, не хочешь, а иди…
      Ярош, хромая, пристроился рядом с Годимиром, улучив мгновение, шепнул на ухо:
      — Ты гляди, пан рыцарь, уведет загорец девку-то…
      — Она взрослая. Пускай сама думает… — почему-то ощущая злость, ответил словинец.
      — Эх, пан рыцарь, пан рыцарь… Ты тоже вроде как взрослый, а, если разобраться, дите дитем…
      — Ярош, ты меня никак обидеть хочешь?
      — Правдой не обидишь. Ты думай, пан рыцарь. Мое дело петушиное — прокукарекал, а там хоть не рассветай.
      Годимир нахмурился и отвернулся, поглядывая на вычищенный круп вороного коня, вышагивающего впереди. Все-таки молодцы загорцы, хорошо за лошадьми досматривают. И даже репицу бинтуют, чтоб на ходу навозом не измазать.
      Велина держалась левой рукой за пояс рабро Юрана, а правой оживленно размахивала, очевидно, ведя увлекательную беседу.
      Некая иголочка кольнула сердце драконоборца. Ишь ты, весело им. Болтают!
      Хотя, с другой стороны, какое он имеет право указывать Велине, с кем говорить, а с кем — нет? Да он и не указывает… Просто обидно. За три последних дня, проведенных в обществе девушки-сыскаря, рыцарь привык к ее вдумчивым суждениям, неожиданным замечаниям, довольно едким шуткам. А теперь, при первой возможности, она забралась за спину какому-то загорцу, разговаривает с ним, прижимается…
      Э-э-э, погоди, пан Годимир из Чечевичей, ты разберись вначале, какие очи тебе нужны — голубые или карие; какие волосы по ночам снятся — каштановые локоны или русая коса? Ты же считал себя верным рыцарем королевны… ой, нет, теперь уже королевы Аделии. И надежд она тебе гораздо больше подарила, чем Велина, независимая и непредсказуемая, себе на уме девчонка.
      Все это так. Только Аделия — прекрасная, нежная, умная — послала тебя на верную смерть в хэвру Сыдора. А Велина — опасная, решительная и тоже умная — спасла, когда волколаки уже вознамерились плотно поужинать.
      А где-то вдалеке еще маячили золотистые локоны пани Марлены из Стрешина. Как это он когда-то писал, посвящая ей неуклюжие строки:
 
Люблю вас, волосы златые,
Когда на скачке развитые,
Играют с ветром ваши пряди.
Вас с восхищеньем наблюдаю
И лучшей доли не желаю —
Иной не надо мне награды.
 
 
Еще люблю я ваше злато,
Когда немножко виновато
Падете вы в тенистой сени
На ненаглядные ресницы,
Мешая разглядеть страницу.
В мгновенья эти — я ваш пленник.
 
 
Люблю вас и в жару и в стужу.
Как воздух, блеск ваш чудный нужен —
На вас глядеть всю жизнь мечтаю.
Но раз прекрасная жестока,
На вас смотрю я издалека
И лучшей участи не знаю.
 
      Эх, пан Годимир, пан Годимир, разобрался бы ты со своими чувствами… А то, как говорится, и рыбку съесть, и на…
      — Эй, пан рыцарь, — тихонько проговорил Ярош. — А не боишься прямо в лапы Сыдора угодить?
      — Боюсь не успеть его мечом приголубить, — сурово отозвался драконоборец. — Второй раз я ошибки не повторю.
      — Так тебя к нему и подпустили.
      — Значит, потребую у боярина Бранко из Кржулей суда рыцарской чести! Коли он его паном считает, пускай позволит Господу рассудить, кто из нас прав, а кто виноват!
      Бирюк хмыкнул, потер затылок:
      — Какой же вы наивный народ, паны рыцари! Да этот Бранко тебя и слушать не станет. Ты кто есть?
      — Я рыцарь по происхождению и по закону!
      — Прежде всего, для боярина Бранко ты приблуда, неизвестно откуда взявшийся на его голову. А уж после того ты рыцарь-словинец, подданный Хоробровского королевства, с которым Загорье режется уже не одну сотню лет. Так или нет?
      — Ну, так… — нехотя согласился Годимир. Как ни крути, а разбойник прав. Там, где отступают красивые позы благородных панов, верх берет здоровая крестьянская сметка, а уж ее Ярошу не занимать.
      — Вот тебе и «ну», елкина моталка. А Сыдор для боярина кто?
      — Кто?
      — Дырявое решето! Сыдор для загорцев первейший союзник, который поможет им почти без крови Ошмяны завоевать.
      — Песья кровь! — Годимир сплюнул, вызвав подозрительные взгляды загорцев.
      — Ото ж! — добил его Ярош. — Разменивать Сыдора на тебя Бранко не станет. Ему проще тебя на кол отправить. Или камень на шею и в Ивотку… Эх, да что тут говорить!
      И вправду, говорить не о чем. Годимир согласился, и остаток дороги они отшагали молча. А путь до лагеря загорцев оказался не близким. Верст пять.
      По дороге к отряду рабро Юрана присоединились четыре подводы, груженые сеном. Следовательно, загорцы оказались не разведчиками, как изначально предполагал словинец, а простыми фуражирами.
      А вот и лагерь.
      Ровные ряды палаток — отдельно для дружинников, отдельно для рыцарей. Первые из небеленого полотна с кожаным верхом, в каждой помещается десять человек. Вторые — ярко разукрашенные, с флагами и флажками, со щитами у входа. Поодаль размещались коновязи. Еще дальше — обоз с многочисленными возницами, ковалями, коновалами, лекарями. Похоже, загорцы пришли сюда всерьез и надолго. Прав был Лукаш — захватив Ломыши и Ошмяны, они не уйдут, а начнут обустраиваться. Назначат своих наместников в городах. Может быть, даже Сыдор, алчущий королевской власти, и получит корону, но из рук Момчило Благословенного.
      Рабро Юран взмахом руки отпустил фуражиров, а сам направился прямиком в середку лагеря. Волей-неволей Годимир и Ярош потащились следом. Велина продолжала щебетать на ухо загорцу, который слушал ее очень внимательно, склонив голову к плечу. Драконоборец хотел верить, что сыскарь знает, что делает.
      У самой большой палатки, украшенной черными полотнищами хоругвей с вышитыми серебряной нитью копейными наконечниками, у входа в которую застыли четверо загорцев в кушаках и с мечами наголо, Юран спешился, галантно помог сойти с коня Велине. После того он нырнул под полог, а драконоборец, сыскарь и разбойник остались ждать.
      — Эка, ты глазки ему строила, — подмигнул Ярош девушке.
      — Если надо будет, я его и поцелую, — твердо ответила та.
      — Ну да, — кивнул Годимир и понизил голос: — Ты бы лучше число палаток подсчитала бы. Знать бы, сколько воинов они привели… Сколько рыцарей, сколько простых дружинников…
      — А зачем считать? — приподняла бровь Велина. — Этот дурень белобрысый мне сам все рассказал. Двадцать рыцарей и три сотни легких всадников. Да пехоты две сотни. Обозников он не считал, но, скорее всего…
      Неожиданно она выпучила глаза, уставясь куда-то за плечо словинцу.
      Годимир обернулся и увидел приближающегося к ним щеголеватого загорца в черном зипуне, расшитым на груди золотой нитью, в сапогах из тисненой кожи и обычной для этого народа шапочке. Вышагивающего рядом с ним носатого сухопарого рыцаря в темно-синей суркотте с алой, распластавшей крылья птицей на груди, словинец сперва не заметил. Что-то неуловимо знакомое мелькнуло в лице парня в черном зипуне, но лишь висевшая на боку цистра на широком ремне подсказала истину.
      — Олешек? — удивленно воскликнул драконоборец.
      — Ты? — остановился, как вкопанный, шпильман. — Какими судьбами?
      — Да вот так… — развел руками Годимир.
      — И Ярош тут! — продолжал радоваться музыкант. — Рабро Лойко, это те самые друзья, что помогли мне из Ошмян сбежать… Знакомься, пан рыцарь, это рабро Лойко герба Красный Орел, наместник войска. А это — пан рыцарь Годимир герба Косой Крест из Чечевичей. Я правильно сказал?
      — Правильно, — кивнул совершенно обалдевший словинец.
      — А это — Ярош Бирюк, малый хоть куда… С зареченскими королями у него давние размолвки. Так что — наш человек! А из лука бьет — закачаешься! А это… — Олешек запнулся, взгляд его внезапно стал колючим, как ветка акации. — Это, рабро Лойко…
      — Эта девица, Олешек, под моим покровительством. — Годимир опустил ладонь на рукоять меча, который у него почему-то не забрали. — Под покровительством и защитой, — еще раз с нажимом повторил он.
      Шпильман дернул плечом. Но тут вмешался рабро Лойко:
      — Побудь с друзьями, Олешек, а я пойду поговорю с боярином.
      Полог упал за его спиной.
      — Как ты могла! — Музыкант даже кулаки сжал.
      — Что могла? — Девушка покрепче сжала посох.
      Годимир постарался встать между ними. Чем леший не шутит, еще потасовку затеют. Впрочем, Олешеку он бы тогда не позавидовал. Так и получалось, что, на словах защищая сыскаря, на деле рыцарь больше переживал за шпильмана.
      — Цистру какое имела право трогать?! — продолжал Олешек.
      — Ой, да подумаешь! — Велина поправила косу. — Что ж ты жадный такой? Уж и потрогать нельзя!
      — Я свою цистру никому не дам! — гордо заявил певец. — Разве что Годимиру приходилось. И то сердце кровью обливалось!
      — Ну, хочешь, я прощенья попрошу? — шутливо подбоченилась сыскарь. — Подумаешь, в руках подержала…
      — Ты подержала? Нет, вы послушайте, она подержала! А я потом настраивал полдня! Оно мне надо?
      — Слушай, шпильман, ты бы спел лучше! — почесал бороду Ярош. — Это у тебя душевнее выходит, чем ругаться.
      — Спеть? — Олешек улыбнулся. — Пожалуй…
      Он потянул цистру с боку наперед. Тронул струны.
      — Прекрати! Только музыки нам не хватало! — раздался звучный голос.
      Невысокий широкоплечий загорец с белыми усами, длиннющим белым чубом и подбритым затылком вышел из шатра. Встал — руки в боки, прищурился. По черной с серебряными копьями суркотте Годимир догадался, что это и есть боярин Бранко.
      — Словинец, заречанин и поморянка… — задумчиво протянул командир загорского войска. — Вот уж странная компания.
      — Этот рыцарь — мой друг! — тут же расправил плечи Олешек. — Мы с ним вместе столько пережили!
      — А за девицу я ручаюсь, — из-за спины Бранко вынырнул рабро Юран. — Сирота и так натерпелась… Думаю, загорское рыцарство должно показать себя с лучшей стороны.
      — А за этого, бородатого, кто поручится? — Боярин ткнул пальцем в Яроша.
      — Дык… я человечек невеликий… — с видом растерянного деревенского дурачка произнес Бирюк. — За два… это… десятка скойцев согласился… это… пана рыцаря благородного… к горам свесть… Да обратно… это… знамо дело… Дык, мне денежку отсчитает пущай… И чего за меня ручаться?
      Олешек застыл с разинутым ртом.
      Боярин Бранко сжал губы, отчего ниже усов его пролегли глубокие складки, нахмурился.
      — Хватит языком молотить попусту. Ты же Ярош Бирюк? Так? И не вздумай юлить!
      — Хорошо, не будем по ушам друг другу топтаться старыми опорками. Я — Ярош. Не знаю, откуда ты про меня узнал…
      — А вот от него, — боярин бесцеремонно ткнул пальцем Олешеку в живот. Шпильман охнул и согнулся. — Любит наш музыкант языком потрепать. Особенно за кубком вина, а уж вино в Загорье… — Бранко причмокнул.
      — Вы трое можете быть полезны нам, — из шатра наконец выбрался рабро Лойко.
      — Чем? — удивленно проговорил Годимир.
      — Ты же бывал в Ошмянах, рабро Годимир? — прямо в лоб спросил Красный Орел.
      — Бывал. Ну, так и Олешек тоже бывал…
      — Олешек кроме своих струн не замечает ничего. Вот спроси его — сколько ворот в Ошмянах, какая стража на каждых?
      Шпильман пожал плечами:
      — Одни, по-моему… А стражников… Четыре. Нет, восемь…
      — В мирное время — шесть, — сказал Годимир. — Сейчас, наверняка, не меньше дюжины.
      Ярош толкнул его в бок. Ты что, мол, делаешь? Рыцарь захлопнул рот так, что клацнули зубы.