Почтенные аксамальцы, живущие на улице Адмирала ди Вьенцо, по праву гордились соседями. Еще бы! Целых три дипломатические миссии на коротенькой в общем-то улочке – она начиналась у глухой стены гвардейских казарм, тянулась сотни четыре шагов и ныряла в Прорезную улицу неподалеку от Клепсидральной площади. Ее давно понизили бы в звании, переведя в менее уважаемый род переулков, если бы не громкое имя его высокопревосходительства, адмирала браильской эскадры, благородного Джотто ди Вьенцо, разгромившего пиратский десант с острова Халида, сумевшего провести флот в обход Фалессы в середине месяца Филина, среди туманов и штормов, и поддержать дружественную Вельсгундию в войне с Итунией. В главном торговом порте Каматы даже стоял памятник его высокопревосходительству – пятнадцать локтей высотой, красная бронза, работа знаменитого скульптора Аваромо Кривца.
      Наверное, кто-то в аксамалианском магистрате считал себя записным шутником, иначе не разместил бы рядом посольства Итунии, Вельсгундии и Фалессы.
      В самом начале улицы, в двух шагах от гвардейской конюшни, расположились фалессианцы. Кованый заборчик окружал палисадник, переполненный розами – белыми, желтыми, алыми, бордовыми, черными. Днем за всем этим богатством ухаживали пять садовников, а ночью три сторожа охраняли цветы от покушений аксамалианских повес, устремляющихся в сумерках петь под балконами возлюбленных. Великолепие роз затмевало чистенький беленый домик с красной крышей, несмело примостившийся в глубине двора. Издали он производил впечатление игрушечного. Так же и его обитатели казались вечно веселящимися на карнавале. Житель какой другой страны способен натянуть панталоны со штанинами разного цвета, дополнить гардероб камзолом в мелкую полоску и шляпой со свежесрезанной розой?
      Через три дома, рядом с пекарней хромого Рольма, возвышалось здание, занимаемое итунийцами. Облупившаяся штукатурка и буйный плющ, увивший стены. Зато у крыльца постоянно стояли в карауле два латника в глухих шлемах-бацинетах, пластронах и кожаных юбках до колена. Уроженцы этой страны всегда считались отличными воинами – умелыми, стойкими и беспощадными к врагам. Многие сильные мира сего готовы были отдать любые деньги за десяток-другой итунийских бойцов в личной гвардии. Но северяне, привыкшие жить и сражаться в мрачных холодных лесах по ту сторону гор Тумана, презирали наемников, сражавшихся за деньги. Вот за честь рода, за землю, за стадо мохнатых коров – пожалуйста, сколько угодно. А за презренное золото – увольте.
      И уж совсем у перекрестка, почти на величавой Прорезной, торчал, высовываясь на мостовую, приземистый дом, занимаемый вельсгундцами. Лет сто назад тогдашний посол королевства приказал перестроить выделенное ему столичным магистратом здание, приведя его в соответствие с обычаями и привычками своего народа. Теперь миссия располагалась в четырехугольном доме с внутренним двориком, посыпанным желтым песком, с узкими окнами-бойницами, глядящими на прохожих, и плоской крышей, по краю которой торчали каменные зубцы, отлично прикрывающие лучников, если кому-то из горожан придет в голову штурмовать посольство.
      До недавнего времени объединенное королевство Вельсгундии и Южной Гералы было не просто дружественным по отношению к Сасандрийской империи, а питало серьезные надежды по добровольному присоединению к величайшей державе материка. Но, как говорится, человек предполагает, а Триединый располагает. Король т’Глиззен фон Торберг скончался, не оставив наследников. Регентский совет серьезно задумался об избрании новой королевской династии из наиболее властных и богатых дворянских родов страны. Знать тоже задумалась, подкрутила усы и включилась в увлекательнейшую борьбу. Надежный фаворит, на коронацию которого рассчитывали правящие круги Сасандры и сочувствующая империи элита королевства, молодой князь т’Оборк по глупой случайности погиб на охоте. А по случайности ли? Кто же его знает? Многие говорили об участии засланцев из Айшасы – единственного королевства, осмеливающегося в открытую бросать вызов Сасандре. Но подпилов на сломавшемся держаке рогатины не обнаружили, а следовательно, оснований для обвинения шпионов какой бы то ни было страны не нашлось. Так или иначе, честно или не вполне, гонки за королевской короной выиграл немолодой, небогатый князь из предгорьев – т’Раан фон Кодарра. Уж кто-кто, а он Империю не любил. В юности даже сбежал из дому и, по слухам, поддерживал восстание дроу против Сасандры. Может, и поддерживал, но, скорее всего, лишь разговорами по трактирам…
      Но, как бы там ни было на самом деле, а король т’Раан объявил о сокращении дипломатической миссии вдвое, отозвал влиятельного и уважаемого князя фон Штанберга, сделав его чрезвычайным и уполномоченным послом в Айшасе, то есть попросту отправил от греха подальше за Ласковое море. Представителем Вельсгундии в Аксамале его величество назначил своего троюродного дядьку, князя т’Клессинга, старого, желчного, сварливого.
      Прежде ухоженное здание начало потихоньку приходить в запустение. В конюшне пустовали стойла. Пять из восьми. Углы в комнатах зарастали паутиной. Тускнели изящные кубки. Точнее, они потускнели бы, когда б успели. Т’Клессинг быстро понял, что государственное имущество, порученное его надзору, может стать личным. Фалесские занавеси, итунийские ковры, дорландский малахит, айшасианская яшма, столовое серебро ушли через черный ход. Князь серьезно подумывал отдавать комнаты первого этажа внаем. К сожалению, желающих пока не находилось.
      Поэтому в одном из пустующих чуланов – тесном и темном – т’Клессинг разрешил временно пожить молодому дворянину, который до недавнего времени учился в Аксамалианском императорском университете. Учился, нужно сказать, неплохо. Закончил подготовительный факультет пусть не с отличием, зато в срок, не просиживал по пять-шесть лет на каждом курсе, как некоторые. Парень мог бы посвятить себя теологии или юриспруденции, но по глупости ввязался в пьяную драку в борделе. Само по себе поведение не предосудительное ни для аксамалианского школяра, ни для дворянского сынка из Вельсгундии. Никуда не денешься – кровь играет, кулаки чешутся, а языки так и норовят пощекотать самолюбие имперских гвардейцев или просто столичных хлыщей. Драться не стоило в день тезоименитства матушки государя императора. Тем более с кровопролитием, а во время потасовки двое забияк погибли и еще двое получили довольно тяжелые увечья. Городская стража живо сцапала как студентов, так и офицеров и препроводила их в тюрьму. Всех их ждало суровое наказание. Самое малое – солдатчина, а так – каторга в каменоломнях или железорудных копях, возможно, галеры. Это наказание равносильно, по сути, смертной казни. Два-три года, и человека нет. Суд магистрата Аксамалы не поглядел бы на то, что т’Гуран фон Дербинг – так именовался бедный малый – подданный чужого государя. Подумаешь! Живешь в Сасандре, подчиняйся законам империи. К счастью, ему удалось передать весточку из тюрьмы. Ее т’Клессингу принес университетский профессор, похожий статью скорее на молотобойца, чем на астролога. Послу пришлось выказать немало изворотливости и таланта ублажать самодуров-чиновников, прежде чем парня выпустили с условием немедленной высылки за пределы Сасандры. Немалую роль сыграло, пожалуй, и серебро, которого т’Клессинг изрядно сыпанул в карманы начальника стражи и судьи Нодрельма, чтобы роль молодого фон Дербинга в досадном происшествии выглядела настолько незначительной, настолько маленькой… Словом, высылка должна искупить ее полностью.
      Нынче утром доверенный слуга господина т’Клессинга оседлал двух коней. Не самых лучших. Один – костлявый чалый мерин с поседевшей от прожитых лет мордой. Будто в муку обмакнули. Второй – помоложе, гнедой, со следами породы в поставе головы и шеи, но с раздутыми путовыми суставами. Ставил он ноги так, словно прикасался копытом к острым клинкам. То ли последствия опоя, то ли порвал связки на непосильной работе.
      Спустившись на чисто подметенный двор, господин посол оглядел коней, склонив голову набок, и остался доволен. Не хватало еще отправлять в неизвестность дорогих скакунов. Ничего. Сгодятся. Тише едешь, дальше будешь. Опять же, у разбойников, дезертиров и армейских ремонтеров меньше желания возникнет лишить путешественников средств передвижения. А ведь им предстоит пересечь Вельзу, бурлящую от временных лагерей наемников и воинских частей, оттянутых на переформирование; Северную Тельбию, где идет самая настоящая война – король Равальян с радостью воспринял приход сасандрийских полков, но ландграфы полезли на стену от возмущения и подняли народ на борьбу; Гоблану, неспокойную и в мирное время, а теперь наверняка полную беженцев; Дорландию, не отличающуюся дружелюбием по отношению к жителям к соседней Вельсгундии; наконец, родную державу, где запросто можно было нарваться на вооруженные отряды охотников за приключениями и добычей. Если погибнет молодой фон Дербинг, значит, так тому и быть – не повезло парню. А вот если украдут коней, находящихся в личной собственности т’Клессинга, это уже обидно. Для того ли он страдает на чужбине, чтобы еще и разориться из-за какого-то молокососа?
      – Зачем новую уздечку нацепил? – хмуро проговорил посол, позевывая спросонья.
      Слуга – вертлявый мужичок годов сорока от роду – лениво пожал плечами:
      – Какая ж она новая, ваша милость? Три раза уже чиненная… – Он ткнул пальцем в нащечный ремень. – Вона, свеженькое еще. Не затерлося. И вот тута… И вота еще…
      Т’Клессинг недоверчиво прищурился:
      – Да? Ну, ладно. А седло? Из тех выбрал, что я сказал?
      – А то как же? Нешто я не понимаю? – Конюх хитро усмехнулся. – Ежели Триединый поможет, до Гобланы доберутся. А там…
      – А там – не твоя забота. И не моя! – отрезал посол. – Тряпочкой потри, чтоб блестело, и годится!
      Слуга кивнул и принялся елозить по покрышке старым вальтрапом, высунув от усердия язык. По правде говоря, насквозь пропитанная конским потом тряпка, поднятая с навозной кучи, могла скорее испачкать седло, чем вычистить.
      – Как новенький солид! – расплылся в довольной улыбке конюх.
      – Так уж и… – сморщил нос т’Клессинг, но, услышав скрип песка под шагами, обернулся.
      Ага! Вот и молодой фон Дербинг.
      Нарушитель порядка приближался в сопровождении слуги, которого, как и коней, пожертвовал ему нынешний хозяин посольства. Невысокого роста, скромно одетый молодой человек с темными, расчесанными на косой пробор волосами и ровно подстриженной бородкой. На поясе меч, через плечо перекинута дорожная сумка на длинной лямке – т’Гуран, в отличие от большинства благородных сверстников, не чурался носить собственные вещи и не перекладывал всю заботу о себе на прислугу. Он подошел, поклонился:
      – Доброе утро, господин посол.
      – Надеюсь, оно в действительности будет добрым, – поджал губы т’Клессинг. Он всячески старался показывать мальчишке свое неодобрение. Будет правильно, если старый князь фон Дербинг примерно накажет повесу.
      – Мне тоже хотелось бы так думать, – сдержанно ответил т’Гуран. – Сказать по правде, Аксамала начала тяготить меня.
      – Неужели?
      – Да, господин посол. Где березовые рощи и заливные луга милой моему сердцу Вельсгундии? Жду не дождусь встречи с ними!
      – Хотелось бы верить в ваше искреннее раскаяние, господин фон Дербинг, – наверное, в сотый раз повторил т’Клессинг и получил сотую обворожительную – искреннюю и честную – улыбку в ответ. – Надеюсь, прогулка через половину материка освежит вашу горячую голову.
      – О, господин посол, я рассчитываю вынести из нее много нового и поучительного… А главное, вынужденное уединение, ночевки у костра под открытым небом так способствуют размышлениям о сущности бытия, о современном падении нравов, о судьбах Отечества… – Гуран возвел глаза к небу, ярко-синим лоскутом повисшему над внутренним двориком посольства.
      Т’Клессинг нахмурился. Порой он не мог понять, издевается над ним молодой дворянин, или его раскаяние глубоко и серьезно. Впрочем, какая разница? Пусть убирается ко всем снеговым демонам Гронда. Вряд ли их жизненные пути пересекутся еще раз.
      – В таком случае, – язвительно проговорил посол, – я думаю, вы будете счастливы немедленно отправиться навстречу уединению и сопутствующему ему размышлению о тщете сущего. Кони готовы. Припасы уже в седельных сумках. В добавление к ним могу ссудить вас лишь очень малой денежной суммой. – Он запустил ладонь под кафтан и извлек тощий потертый мешочек, где позвякивали тридцать скудо.
      – Моя благодарность не знает границ, – изысканно поклонился Гуран, принимая кошелек. – Я прекрасно осведомлен о денежных затруднениях дипломатической миссии. Поверьте, господин посол, для меня важен не размер помощи, а доброе участие вашей милости в моей судьбе.
      – Если расходовать бережливо, может хватить до границ Дорландии, – буркнул посол. Соревнование в великодушии он, кажется, проигрывал, что не могло не испортить настроения.
      – Поверьте, я никогда не осмелился бы прибегать к займу у родной страны, если бы не бедственное положение, в которое…
      – В которое вы попали по собственной глупости и безрассудству! – припечатал т’Клессинг. – Но довольно разговоров. Настоятельно прошу вас в пределах Вельсгундии немедленно передать письма, которые находятся в вашей сумке, ко двору его величества т’Раана. Еще раз призываю вас к осторожности и благоразумию. Попасть в тюрьму! Это несовместимо, на мой взгляд, с честью дворянина. Очень надеюсь, что этого не повторится.
      – Смею вас заверить…
      – Не стоит. Докажите делами, что встали на путь исправления. А теперь в дорогу!
      Посол повел ладонью в сторону коней, приглашая молодого дворянина с сопровождающим слугой отправляться в дорогу.
      Т’Гуран поклонился, от всей души надеясь, что это самый что ни на есть последний раз, и не заставил себя уговаривать. Носок в стремя. Толчок. Во имя зеленых просторов Вельсгундии! Как же здорово ощутить под собой сильное послушное животное! Он тронул гнедого пятками.
      «Только попробуй сказать, что кони плохие», – подумал посол.
      Фон Дербинг обворожительно улыбнулся.
      «Где ж ты взял этих одров? – подумал он. – Разве можно их под седло? Даже на бойню сдать стыдно…»
      Ворота миссии медленно проплыли мимо.
      Копыта зацокали по брусчатке.
      Прорезная.
      В двух кварталах отсюда должна быть «Роза Аксамалы»…
      «Роза Аксамалы»! Сколько приятных воспоминаний связано с этим борделем! И дело вовсе не в плотских утехах, хотя их хватало. Они не главное. Сюда Гуран приходил с друзьями. Здесь они делились друг с другом мечтами, смелыми и порой несбыточными. Здесь обсуждали новости, удачи и неурядицы. Здесь они поклялись всегда помнить товарищей по университету и всегда прийти на помощь, если друг попадет в беду.
      И что теперь?
      Летгольм убит в пьяной драке.
      Бохтан умер в тюрьме без должного ухода и лечения.
      Антоло, Емсиль и Вензольо в армии и теперь несут в Тельбию имперские понятия о справедливости на кончиках пик. Может, тоже уже погибли? Говорят, тельбийцы сопротивляются вовсю. И землевладельцы, и крестьяне.
      Один только он на свободе. Подсуетились, вызволили.
      Ничего, не вечно тирану восседать на престоле! Скоро зарницы свободы вспыхнут по всей Сасандре. Народ восстанет с колен во имя свободы, равенства и братства! Сбросят ненавистных чиновников – вымогателей, мздоимцев, самодуров. Народ сам будет выбирать заседателей магистрата, судей, стражников. И когда воцарится подлинное народовластие, придет счастье. А он, т’Гуран фон Дербинг, вельсгундский дворянин, приложит все усилия, чтобы ускорить воцарение справедливости по всей земле. Как учит величайший мудрец Дольбрайн, заключенный деспотическим режимом в застенки Аксамалы, великан духа и гений мысли, вольнолюбивый сокол Сасандры…
      Как ни был Гуран увлечен мыслями о грядущей свободе и равенстве всех людей пред ликом Триединого, знакомый бордель он не пропустил. Загодя приосанился в седле, легонько подкрутил усы, смахнул клок кошачьей шерсти, неведомо каким образом приставший к рукаву черного дублета. А вдруг кто-то из девочек выглянет в окошко? Хорошо бы Лита… В ней не было вызывающей красоты Риллы, непоседливости Фланы, переменчивости Аланы. Мягкая, домашняя и уютная. С ней или с похожей на нее вельсгундец мог, пожалуй, связать жизнь, если бы… А впрочем, что болтать попусту?
      К удивлению молодого человека, «Роза Аксамалы» встретила его заколоченными крест-накрест окнами и сорванной, висящей на одном гвозде вывеской.
      Как же так?
      Насколько он помнил, хозяйка борделя, фрита Эстелла, не собиралась продавать заведение или переезжать в другой конец столицы. Да и разориться она тоже не могла. Не та хватка. Скорее бы он поверил в то, что черноволосая бордель-маман прикупила себе еще одно доходное дело – игорный дом, к примеру, или гостиницу. А тут доски, перечеркивающие ставни, словно ошибку в ученическом задании.
      – Ты слышал что-нибудь? – повернулся Гуран к спутнику. – Что с «Розой Аксамалы»?
      Слуга пожал плечами. Потер усыпанный веснушками нос.
      – Так вроде бы съехали они, – сказал он и полез пятерней в затылок. – Я тута не бывал. Дорого. Так, слыхал краем уха.
      – Ох ты и шельма, Боррас! – погрозил ему пальцем Гуран.
      – Я чо? Я ничо… Другие вон чо, и то ничо… – Слуга состроил простецкую рожу. Толкнул чалого пятками.
      Клепсидральную площадь они миновали в полном молчании. Дальше путь лежал по улице Шести Побед до Тьяльских ворот. Рысить в черте города разрешалось лишь гонцам, спешащим со срочными донесениями, и военным, но только в случае осады столицы. Плотная толпа, запрудившая улицы, не позволяла коням прибавить шагу. На городских улицах пеший имел все преимущества перед всадником. За ворота они выехали лишь в третьем часу.
      Вот и широкая, мощенная камнем дорога. По обочинам – сребролистые тополя, вытянувшиеся к небу, словно пламя свечи. Из близлежащих сел тянутся в Аксамалу повозки с яблоками, инжиром, виноградом, мукой, курами и гусями в ивовых корзинах, дынями, морковью и луком, медом и орехами, тушами свиней и коров.