Будущий лекарь вышел из строя и пристроился рядом с лесником. От бородача воняло почему-то псиной. Как ни странно, Ендреку этот запах показался приятным. Еще бы, после ночевок у бадьи с испражнениями…
А Войцек Шпара уже допрашивал Хмыза:
— За что здесь?
Бывший урядник собрался с мыслями и основательно, как привык делать любое дело старый солдат, ответил:
— Ротмистру в ухо дал.
— Ротмистру? Из гусар, что ли, будешь?
— Так точно. Крыковская хоругвь. Этой весной нас ближе к Ракитному перебросили.
Войцек внимательно оглядел его. Да, настоящий гусар. Подстриженные в кружок наполовину поседелые волосы, золотое кольцо в левом ухе, усы не закручены, а вытянуты книзу и почти касаются ключиц.
— Что ж ты, гусар, старших по чину бьешь? — почти сочувственно проговорил Шпара.
— Псу под хвост таких старших по чину, — просто ответил Хмыз. — Без году неделя ротмистр, мамкино молоко на усах еще каплями, а туда же — учить.
— На то он и ротмистр.
— Да пусть он хоть трижды хорунжий будет. Я тридцать лет в седле. Он меня учить будет за конями ходить!
— Может, и так, — покачал головой Меченый. — Все равно нельзя.
— Так я от наказания и не бегу.
— Это виселица, — несмело пробормотал надзиратель.
— Знаю! — рыкнул на него Войцек. — Вправо!
Прошло совсем немного времени, и возле Ендрека с лесником переминались с ноги на ногу все нищие во главе с Губошлепом, старательно стонущим и задирающим больную ногу. Остальные обитатели тюрьмы застыли в подобии строя у правой стены.
Войцек Шпара медленно пересчитал их.
— Шестнадцать. Да вас двое.
— Разом — восемнадцать, — кивнул Хватан.
— Двоих не достает до п-полных десятков, — заметил Войцек. Махнул рукой. — Эй, вы, двое! Сюда!
Плеть указала на лесника и, Ендрек изумился, не поверив вначале собственным глазам, на него.
— Что, д-два раза повторять надо? — нахмурился сотник.
— Быстрее, остолопы! — подогнал их Хватан. — Раз в жизни, может, такой фарт…
Они приблизились к Войцеку.
— Ты хоть на коне усидишь? — поинтересовался порубежник, глядя снизу вверх на лохматого лесника.
— Дык… Это…
— Яснее можешь сказать?
— Да.
— Что «да»?
— Дык… усижу.
— А ты? — этот вопрос предназначался студиозусу.
— Не знаю, — растерялся парень. — Приходилось, но недалеко…
— Значит, н-научишься, коль приходилось. А нам лекарь не помешает. Дорога долгая, мало ли что.
Ендрек кивнул, а сам уже подумывал дать деру, оказавшись на свободе. Как они втроем будут с полутора десятками управляться, стеречь? Может, и все так решили? Из тюрьмы выбраться — и врассыпную. Пускай порубежники погоняются.
Но, если у кого и были такие мысли, они мигом испарились при виде десятка реестровых с арбалетами наизготовку, поджидавших недавних арестантов на тюремном дворе. Коней им, понятное дело, тоже никто не дал. Просто сгрузили в телеги — хватило всего двух — и погнали коней неспешной рысцой куда-то на закат.
Высоко поднявшееся солнце пригревало левую щеку.
Пригород Берестянки стоял умытый белопенными садами.
Цвела вишня.
Глава третья,
из которой читатель узнает, что в бою ярость иногда бывает важнее слепой силы, а также какой опасности подвергается одинокий путник, сбившийся с дороги у стариц речных заводей Елуча.
— Тьфу! Вот ученый малый, дрын мне в коленку! — возмущенно выкрикнул Хватан. — Все! Бросай саблю и иди отдыхать!
Ендрек стоял перед укрепленным на дереве маленьким — локоть в поперечнике — круглым щитом, на котором жирной, смоляной черноты краской были намалеваны три полосы: две наискосок справа налево и слева направо, а третья — поперек горизонтально. Эти линии показывали направление шести основных ударов, отрабатываемых новичками. Хватан называл разрисованную мишень попросту — вертушкой, а сотник Войцек употребил мудреное слово — мулине. Вооруженный саблей боец рубил поочередно — справа налево вниз, слева направо вниз, справа налево вверх, а после с другого боку, тоже вверх, и последние два удара плоско по-над землей справа и слева. Как сказал командир. упражнение должно развивать подвижность кисти, чувство баланса и вообще, дать бойцу обвыкнуться с оружием.
Все бы хорошо, да вот получалось у Ендрека абы как, через пень-колоду. Вот и сейчас едва себя по ноге клинком не зацепил. То-то было бы смеху у опытных фехтовальщиков…
Таких в отряде Войцека набралось не много. Сами порубежники, понятное дело. Трое мародеров из реестровых солдат. Те самые, что сперли свинью и едва не лишили жизни хозяйку, выбежавшую воспрепятствовать грабежу. Урядник Хмыз из гусарского полка. Конечно, в отряде Войцека его никто урядником не назначал, но пожилой обстоятельный вояка пользовался общим уважением, и к его мнению прислушивались. Трое шляхтичей из обнищавших родов, попавших в Берестянскую тюрьму из-за любви к горелке.
Один из них — Юржик — пил не просыхая еще с Великодня. Вначале за свой счет, потом за счет друзей, потом начал продавать все, что нашлось под рукой. Пропил коня, седло с уздечкой, саблю, сапоги… В общем, все, вплоть до исподней рубахи. И ту пытался заложить измученному таким напором и целеустремленностью шинкарю, который от греха подальше и сдал его стражникам, заглянувшим на огонек, да и просто по-человечески промочить горло и согреться прохладной ночью.
Двое других, тоже из мелкопоместных — про таких говорят: «От шляхетского звания лишь сабля и гонор», — пили-гуляли вместе. Что им с пьяных глаз померещилось, никто того никогда не узнает, но они начали крушить все вокруг. Неудачливый шинкарь, в чьем заведении приключилась свалка, потерпел немало убытку от молодецкой забавы. А стражникам пришлось оглушить буянов и доставить их в буцегарню. За решеткой паны Стадзик и Гредзик окончательно рассорились, ибо каждый винил в случившемся не себя, а напарника, и с той поры не разговаривали.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.