— Мы с п-п-паном Цецилем одно дело делали. И, даст Господь здоровья, дальше б-будем делать. Но ты прав, твое величество, они д-д-давно со мной по Прилужанам носятся.
      — Чем их наградить, не подскажешь?
      — Д-да ума не приложу, т-т-твое величество. Пускай сами ска-а-ажут.
      — Неужели? Хорошо. Итак, друзья мои, чем наградить вас?
      — Дык, дрын мне в коленку, — развел руками Хватан. — Не знаю я. Хочу воевать. Бить сволочь грозинецкую, волков-рыцарей опять же...
      — И все?
      — И все, дрын мне в коленку...
      — Достойное желание, — улыбнулся Юстын. — Ты простолюдин?
      — Отец — рыбак. Так вот выходит.
      — Выходит, отец — рыбак, а сын — герой?
      — Ну, так уж и герой, дрын мне в коленку...
      — Герой, герой, не спорь. Дарю тебе... Как звать-то его, а, пан Войцек?
      — Янеком з-зовут. П-прозвище — Хватан.
      — Ну, коли Хватан... — задумался на мгновение король. — Значит, будет с сегодняшнего дня паном Янеком, а герб у него отныне — Билозир.
      Хватан открыл рот, но вместо слов сумел выдавить лишь невнятное «э-э-э».
      — Я вижу, что ты благодарен мне, пан Янек Билозир, — кивнул король. — Представь мне следующего твоего спутника, пан Войцек.
      — П-пан Юржик Бутля из Семецка. Ч-ч-чистокровный шляхтич...
      — Что бы ты хотел получить от короля, пан Юржик?
      — Я? Да ничего, — довольно грубовато ответил шляхтич. — Сабля при мне, конь тоже, вроде, имеется. Врагов хоть отбавляй. Что еще надо?
      — Ну, а все-таки?
      — Да я даже не знаю, твое величество... Разве что штоф горелки?
      Окружающие Юстына выговчане рассмеялись. Король движением руки остановил их:
      — Горелки? Изволь... Что сказано, то сказано. Выпьешь за мое здоровье?
      — Честно? — насупился пан Юржик.
      — Честно. Что нам скрывать — все свои.
      — Тогда — нет. Я выпью за упокой своих друзей. Пана Стадзика Клямки, урядника Грая, Хмыза из крыковских гусар, Даника, Самоси и Шилодзюба, Гапея-Тыковки...
      — Довольно! — охрипшим голосом воскликнул Юстын.
      — Ну, ежели на то будет королевский приказ, так не стану... — пожал плечами шляхтич.
      Король закрыл глаза ладонью, вздохнул:
      — Не будет приказа. Поминай. — Голос его звучал глухо, словно придушенно. — Пан Войцек. Кто там у тебя следующий?
      — С-следующий? Пускай будет Л-лекса.
      — Богатырь... — Юстын внимательно оглядел опирающегося на мочугу Лексу. — Из простолюдинов?
      — Да... того-этого... твое величество. Шинок я держал... того-этого... около Кудельни.
      — Это по Хоровскому тракту, — коротко бросил пан Малах Сивоконь.
      — Спасибо, пан полковник. Чего хочешь, Лекса?
      — Да ничего... того-этого...
      — Они что, сговорились у тебя, пан Войцек? — В голосе пана Далоня проскочило плохо прикрытое раздражение.
      — Откуда мне знать, т-т-т-твое величество?
      — Дык... того-этого... не сговаривались мы. Мне и взаправду ничего не надобно... того-этого... Я всю жизнь... того-этого... путешествовать мечтал... Оттого и с ними попросился.
      — Напутешествовался? — смягчился король. — Хочешь, шинок подарю? Могу в Выгове, могу в Уховецке. А хочешь, в Хорове?
      — Нет, благодарствую... того-этого... Надоело. Я еще с панами поезжу. В Богорадовку вот... того-этого... хотел бы... Под лежачий камень, как говорится... того-этого... рот не разевай.
      — Что? — Юстын вздрогнул, а паны наместник и хорунжий прыснули в усы.
      — Л-лекса у нас ма-а-астер на пословицы, — пояснил Меченый.
      — Да? Ну, ладно. Так чем же его наградить?
      — А добавь, твое величество, еще... того-этого... штоф горелочки к тому, что пану Юржику жалуешь, — переступил с ноги на ногу великан. — Я... того-этого... выпью с дорогой душой.
      — Хорошо, — кивнул Юстын. — Дальше!
      — Д-дальше у нас медикус о-о-остался. Ендрек, студиозус Руттердахской а-а-академии.
      — С ним разговор особый будет.
      — Я т-тоже так думаю, — согласился пан Войцек и, как оказалось, здорово ошибся.
      — О награде, — нахмурился король, — я полагаю, друзья мои, вы все понимаете, даже речи идти не может.
      Повисла тягучая тишина, в которой все присутствующие хорошо расслышали громкий шепот Лексы:
      — Это еще чего... того-этого?
      — Студиозус, именуемый Ендреком, нарушил Контрамацию. А Контрамация — один из главных законов Прилужанского королевства.
      — Как «нарушил»? — опешил Ендрек. — А! Ну, то есть, да, конечно, нарушил...
      — Видите, друзья мои, он даже не отрицает. Лечение посредством волшебства есть незаконное использование волшебства. А следовательно...
      — Э! Прошу прощения, ваше величество! — К палатке быстрым шагом приближался Каспер Штюц. Лейб-лекарь подпрыгивал на ходу, как диковинная птица — не то кулик, не то журавль. — Нельзя же так, ваше величество!
      — Почему нельзя? — приподнял бровь король. — Неукоснительно соблюдение законности есть одно из главных обещаний, которое я давал народу Прилужанского королевства, всходя на престол.
      — Но ведь он же вас вылечил! — возмутился пан Каспер. — Вас, не кого-то постороннего.
      — А это не имеет значения! Ради чего ни нарушался бы закон, преступление остается преступлением. — Пан Юстын обвел глазами столпившихся к этому времени военных, нескольких монахов, включая отца игумена, израненных бойцов из отряда пана Цециля. — Разве равенство перед законом всех и каждого не есть первый признак честности державы?
      У Ендрека защекотало в носу. Казалось, еще чуть-чуть, и расплачется от обиды, как мальчишка. До каких же пор будет судьба тыкать его носом в, мягко говоря, навоз? Честность, законность... Небось, когда с жизнью прощался, то готов был какую угодно помощь принять и от кого угодно, а теперь... И вдруг обида сменилась злостью. Ах ты так? Ну, не жалуйся потом! Будь что будет!
      — Прошу прощения, твое величество, — преодолевая предательскую дрожь в голосе проговорил студиозус. — Я согласен, что каждые должен нести ответственность за свои поступки, а в особенности за нарушение Контрамации. Но в таком случае пан Юстын Далонь тоже должен быть взят под стражу...
      — Ты что морозишь, мальчишка?! — возмутился гусарский полковник. Даже с места привстал, схватившись за рукоять сабли.
      — П-правду он говорит. — Пан Войцек сунул большие пальцы за пояс, слегка сгорбился. — Тут с-с-сегодня много нарушителей Ко-о-онтрамации собралось.
      — Что вы такое говорите, панове? — пробасил тщедушный отец Можислав.
      — Если надо, я перед лицом Господа засвидетельствую нарушение закона нашим королем, — вмешался пан Юржик. — Ну, тогда еще не королем, ясен пень. И даже не претендентом на корону.
      — И я присягну, дрын мне в коленку! — Хватан шагнул ближе, подпирая Ендрека плечом.
      «Порубежники своих не бросают», — вспомнил студиозус.
      Гусары заволновались. Послышались язвительные слова:
      — Быдло малолужичанское!
      — Клеветники!
      — Гнать поганой метлой...
      Пан Малах поднялся во весь немалый рост:
      — Тихо, панове! Твое величество, пан Юстын, что я слышу?
      Король молчал. Сцепил пальцы на коленях, опустил голову.
      — Пан Юстын...
      — Твое величество...
      — Да, я присутствовал, когда чародей Мржек с попустительства князя Зьмитрока Грозинецкого нарушал Контрамацию, — проговорил король. — Но чародейства я не творил! И корысти с беззакония не имел!
      — Спаси нас, Господи, и помилуй! — сотворил знамение игумен.
      — Я не вправе судить королевские поступки... — закивал головой Каспер Штюц. — Так, не вправе. Но неужели этого юношу не оправдывает такое же отсутствие корыстного умысла? Так, он творил чародейство, но не надеясь на выгоду...
      — Колдовать разрешено лишь реестровым чародеям! — воскликнул король.
      — Т-тогда позволь мне предложить Ендреку м-м-место реестрового чародея в Бо-о-огорадовской сотне, — твердо, насколько позволяло заикание, сказал пан Войцек. — Я — сотник, имею право набирать себе людей.
      Юстын скосил глаза направо, налево. Потер кончик носа. Проговорил, словно через силу:
      — Хорошо. В реестровые так в реестровые...
      — Учиться парню надо бы... — попытался вмешаться Штюц.
      — Молчать! — взорвался король. Покраснел лицом, выпучил глаза. — Лекарей никто не спрашивает! Сейчас в двое суток в свой Руттердах умотаешь! — Чуть потише добавил: — Сказал, в реестровые! Все. И чтоб глаза мои не видели их больше. В Богорадовку, в Нападовку... Вперед! Дела ждут, служба промедления не терпит. Все.
      Ендрек почувствовал, как сильные пальца Меченого волокут его за рукав шубы. Вокруг мелькали кирасы, шишаки, желтые крылья, а в голове билась одна мысль: «На лжи нового счастья не построишь...» Потом в его руках оказались поводья, под ладонью — грива...
      Трясясь в седле направляющегося на север коня, студиозус пришел в себя. Огляделся, поднял лицо к небу, ожидая способную остудить разгоряченные щеки снежинку. Не дождался — позавчерашний снегопад не думал возвращаться. Светило солнце, в густой сини плыли далекие перистые облака.
      Хорошо было бы стать орлом. Свободной, сильной птицей. Взлететь в прозрачную вышину, наплевав на людские заботы и хлопоты, ложь и предательство, ненависть и вражду... Посмотреть сверху на суетный мирок...
      Ендреку даже показалось, будто высоко-высоко, близко к солнечному диску настолько, что перья должны трещать и дымиться, он разглядел крошечный черный крестик. Вот он — орел. Король всех птиц. Плывет, играя воздушными струями.
      Что он видит?
      Трудно ответить.
      Возможно, бредущего по колено в снегу пана Владзика Переступу, который загнал коня, спасаясь от погони...
      А может, переправляющиеся через Лугу новые дружины рыцарей в белых плащах с изображением черного коршуна? Серые ленты кнехтов, пестрые покрышки обозов...
      Или сожженные города и села Малых Прилужан, толпы беженцев на дорогах. Собирающиеся между Искоростом и Жулнами полки рошиоров. Правобережье Стрыпы и грязную, в проталинах, степь, чамбулы кочевников, устремляющиеся в укромную долину между четырех холмов, где вокруг приплюснутых шатров торчат бунчуки из раскрашенных конских хвостов, широкоплечего русобородого лужичанина в простом черном жупане, с презрением взирающего на окруживших его аскеров.
      Но, в любом случае, орел всего лишь птица и не смог бы разглядеть вдруг выросший до небес, заслоняя солнце, касающийся растрепанными волосами облаков, силуэт костлявой девки в поневе и белой рубахе, с багряным платком в руке.
      Мара-Смерть беззвучно хохотала, радуясь настоящим и грядущим кровавым требам...
 
       сентябрь 2005 г. — январь 2006 г.
 

СЛОВАРЬ