Пух вошел в Сто-Акровый Лес и остановился перед тем, что некогда было Домом Сыча. Теперь это вообще было не похоже на дом; это выглядело просто, как сваленное дерево; а когда дом выглядит таким образом, пора искать другой. Сегодня поутру Пух Получил Таинственную Писку, которая лежала внизу под дверью, гласившую: «Я исчу новый дом для Сыча тебе тоже ниобходимо Кролик», пока он размышлял, что бы это все могло значить, Кролик сам пришел и собственноручно прочел ему свое письмо.
      «Я разослал всем», говорит Кролик, «а потом рассказал, что оно значит. Они тоже включаются. Извини, бегу. Всего». И он убежал.
      Пух медленно поплелся следом. У него в планах было кое-что поинтереснее поисков нового дома для Сыча; он должен был сочинить Пухову Песнь об одном старинном деле. Потому что он обещал Поросенку давным-давно, что напишет ее, и, когда они встречались с Поросенком, Поросенок на самом деле ничего не говорил, но вы сразу понимали, чего именно он не говорил , и если кто-нибудь заговаривал в его присутствии о Песнях, или Деревьях, или Веревках, или Ночных Бурях, то он весь краснел от пятачка до кончиков копыт и старался быстро перевести разговор на другую тему.
      «Но это нелегко», сказал себе Пух, глядя на то, что ранее было домом Сыча. «Потому что Поэзия, Хмыканье, это не такие вещи, до которых ты сам добираешься, а такие, которые сами добираются до тебя. И все, что ты можешь сделать, это пойти туда, где они тебя могут обнаружить».
      Он подождал с надеждой.
      «Ладно», сказал Пух после долгого ожидания. «Я напишу „Обломки дерева лежат“, потому что они действительно лежат, и посмотрим, что произойдет дальше». Вот что произошло:
      Немного дней тому назад, Там, где теперь унылый вид – Обломки дерева лежат, – Был Дом, там Сыч жил. Он богат Был Сыч и сановит.
      Но чу! Вдруг ветер налетел, И дерево он вмиг свалил, И я (Медведь) – я озверел И скорбно головой поник, Оставшись не у дел.
      Но Поросенок молодой, Бегущий быстрой чередой, Он рек: «Надежда есть всегда! А ну веревку мне сюда!» А мы ему: «Герой!»
      Он поднялся под небеса, В почтовый ящик он проник, И, совершая чудеса, Сквозь щель для писем лишь одних Умчался он в Леса.
      О, Поросенок! О, Герой! Его не дрогнул пятачок. За нас одних он стал горой, Крылатой вестью – скок-поскок! – Бежал ночной порой.
      Да, он бежал и заорал:
      «Спасите Пуха и Сыча! Атас! На помощь! и Аврал!» И все другие сгоряча Задали стрекача.
      «Скорей, скорей!», он бормотал, И все на помощь шли и шли. (О, Поросенок! О, Тантал!) Отверзлись двери, час настал, Мы вышли, как могли.
      О, Поросенок, славен будь! Во веки веков, Ура!
      «Ладно», говорит Пух, пропев это про себя три раза. «Это не то, что я задумал, но получилось так, как получилось. Теперь я должен пойти и спеть это Поросенку».
      «Я исчу новый дом для Сыча тебе тоже ниобходимо Кролик».
      «Что это такое?», говорит И-Ё. Кролик объяснил.
      «Что случилось со старым домом?»
      Кролик объяснил.
      «Никто мне ничего не рассказывает» , говорит И-Ё. «Никто не снабжает меня информацией. В будущую пятницу исполнится семнадцать дней, когда со мной последний раз говорили».
      «Ну уж, семнадцать дней, это ты загнул».
      «В будущую Пятницу», объяснил И-Ё.
      «А сегодня Суббота», говорит Кролик. «Так что всего одиннадцать дней. И я лично был здесь неделю назад».
      «Но беседы не было», сказал И-Ё. «Не так, что сначала один, а потом другой. Ты сказал „Хэлло“, и только пятки у тебя засверкали. Я увидел твой хвост в ста ярдах от себя на холме, когда продумывал свою реплику. Я уже было подумывал сказать „Что?“, но, конечно, было уже поздно».
      «Ладно, я торопился».
      «Нет Взаимного Обмена», продолжал И-Ё. «Взаимного Обмена Мнениями. „Хэлло“ – „Что?“ – это топтание на месте, особенно если во второй половине беседы ты видишь только хвост собеседника».
      «Ты сам виноват, И-Ё. Ты никогда не приходил в гости ни к кому из нас. Ты просто стоишь здесь в одном углу Леса и ждешь, когда другие придут к тебе. Почему ты сам никогда не приходишь к ним?»
      И-Ё помолчал, раздумывая.
      «Что-то в твоих словах есть, Кролик», сказал он наконец. «Я запустил вас. Я должен больше вращаться. Приходить и уходить».
      «Верно, И-Ё. Заглядывай к каждому из нас в любое время, когда тебе нравится».
      «Спасибо тебе, Кролик. А если кто-нибудь скажет Громким Голосом: „Черт, опять этот И-Ё“, я могу опять исчезнуть».
      Кролик застыл на секунду на одной ноге.
      «Ладно», говорит, «я должен идти. Я сегодня довольно занят».
      «До свиданья», говорит И-Ё.
      «Что? О, до свиданья. А если тебе случится проходить мимо подходящего дома для Сыча, дай нам знать».
      «Я посвящу этому все свои интеллектуальные способности», сказал И-Ё.
      Кролик ушел.
      Пух разыскал Поросенка, и они двинулись вместе по направлению к Сто-Акровому Лесу.
      «Поросенок!», говорит Пух несколько робко.
      «Да, Пух?»
      «Помнишь, когда я сказал, что мог бы написать Хвалебную Пухову Песнь ты знаешь о чем?»
      «Что? Неужели?», говорит Поросенок, слегка краснея.
      «Она написана, Поросенок».
      Поросенок стал медленно и густо краснеть от пятачка до кончиков копыт.
      «Неужели, Пух», сказал он хрипло. «О – о – о том Времени, Когда? – Ты понимаешь, что я хочу сказать, – ты имеешь в виду, ты на самом деле ее написал?»
      «Да, Поросенок».
      Кончики ушей у Поросенка запылали, и он попытался что-то сказать; но даже после того, как он прохрипел что-то раз или два, у него ничего не получилось. Итак, Пух продолжал.
      «Там в ней семь куплетов».
      «Семь?», говорит Поросенок небрежно, «Ты ведь не часто сочиняешь хмыки по семькуплетов, а, Пух?»
      «Никогда», сказал Пух. «И я не уверен, что кто-нибудь еще слышал ее».
      «Но другие уже знают?», спросил Поросенок, остановившись на секунду, чтобы поднять палку и опять ее бросить.
      «Нет», говорит Пух. «Я не знал, как тебе понравится больше: чтобы я ее тебе схмыкал сейчас или подождать, пока все соберутся, и тогда схмыкать ее всем?»
      Поросенок немного подумал.
      «Я думаю, что больше всего мне бы понравилось, если бы я попросил тебя схмыкать её сейчас– и – потомсхмыкать ее всем нам. Потому что тогда Все ее услышат, и я мог бы сказать: „О, да, Пух мне говорил“ и сделать вид, будто я не слушаю».
      Итак, Пух схмыкал ее ему, все семь куплетов, и Поросенок ничего не говорил, он только стоял и горел. Ибо никто никогда ранее не пел Хвалу Поросенку (ПОРОСЕНКУ), и при этом вся хвала была бы адресована только ему. Когда все закончилось, он хотел попросить спеть один куплет еще раз, но постеснялся. Это был куплет, начинающийся словами «О, Поросенок! О, Герой!». Это начало ему особенно понравилось.
      «Я на самом деле сделал все это?», сказал он наконец.
      «Ладно», говорит Пух, «в поэзии – в стихах – ладно, да, ты это сделал, Поросенок, потому что поэзия говорит, что ты это сделал. И люди это так и понимают».
      «О!», говорит Поросенок. «Потому что я-я думал, я все-таки немного дрогнул, особенно вначале. А там говорится „Его не дрогнул пятачок“. Вот я почему спросил».
      «Это была лишь внутренняя дрожь», говорит Пух, «а это наиболее храбрый способ поведения для очень маленького Животного; в каком-то смысле это даже лучше, чем если бы ты вообще не дрожал».
      Поросенок сиял от счастья и думал о себе. Он был ХРАБРЫМ…
      Когда они подошли к старому дому Сыча, они нашли там всех, за исключением И-Ё. Кристофер Робин говорил им, что делать, а Кролик давал повторные директивы на тот случай, если они не расслышали, и они все делали, как им говорили. Они достали веревку и вытаскивали Сычовы стулья, и картины, и остальные вещи из его старого дома так, как будто уже были готовы перенести их в новый. Канга находилась внутри, привязывала вещи к веревке и кричала Сычу: «Тебе ведь не нужно это старое грязное посудное полотенце, правда же? А как насчет этого коврика, он весь в дырах?» А Сыч кричал ей с негодованием: «Конечно, нужно! Это лишь вопрос правильной расстановки мебели. И это не посудное полотенце, а мой плед». Каждую секунду Ру падал вниз и вылезал на веревке со следующим номером, что несколько раздражало Кангу, потому что она никогда не знала, где он находится в данный момент, чтобы за ним присматривать. Итак, она пошла на конфликт с Сычом, заявив, что его дом это Позорище, везде пыль и грязь, и что вовремя он перевернулся. «Посмотри на эту ужасную Кучу Поганок, выросшую в углу!» Тогда Сыч заглянул внутрь, слегка удивленный, так как он ничего об этом не знал, а узнав, издал короткий саркастический смешок и объяснил, что это его губка и что если люди не понимают, что такое обыкновенная губка для мытья, то, конечно, все остальные вещи тоже предстают в черном свете. «Ладно!», сказала Канга, и Ру быстро упал внутрь с криком: «Я должен увидеть Сычову Губку! О, вот она. О, Сыч! Сыч, разве это губка, это же шмубка. Ты знаешь, что такое шмубка? Сыч? Это когда губка превращается в…», а Канга говорит:
      «Ру, дорогуша!», потому что это не тот тон, в каком можно говорить с человеком, который может написать ВТОРНЕК. Но все очень обрадовались, когда пришли Пух с Поросенком, и тут же перестали работать, чтобы немного отдохнуть и послушать новую песню Пуха. Итак, они все сказали Пуху, какая она хорошая, а Поросенок небрежно сказал: «Ничего, правда? Я имею в виду поэтическую сторону дела».
      «А как насчет Нового Дома?», говорит Пух. «Ты его нашел, Сыч?»
      «Он нашел имя для него», говорит Кристофер Робин, лениво покусывая травинку, «так что теперь все, что он хочет, это сам дом».
      Это был квадратный кусок доски с написанным на нем названием дома:
      ЫСЧОВНИК
      Тут произошел волнующий эпизод, потому что вдруг нечто, продравшись сквозь заросли, налетело на Сыча. Доска упала на землю, и Поросенок и Ру в замешательстве упали на нее.
      «О, это ты», сказал Сыч сердито.
      «Хэлло, И-Ё!», говорит Кролик. «Наконец-то. Где ты пропадал?»
      И-Ё не обратил на них никакого внимания.
      «Доброе утро, Кристофер Робин», сказал он, смахнув Ру и Поросенка и садясь на Ысчовник.
      «Надеюсь, мы одни?»
      «Да», говорит Кристофер Робин, с улыбкой.
      «Мне сказали – новость прилетела в мой уголок Леса – сырость, и больше ничего, никому не нужно, – что некая особа ищет дом. Я тут присмотрел один».
      «Молодец», ласково говорит Кролик.
      И-Ё медленно оглянулся на него и затем опять повернулся к Кристоферу Робину.
      «Кажется, к нам кто-то присоединился», говорит, «но неважно, мы сейчас их покинем. Если ты пойдешь со мной, Кристофер Робин, то я покажу тебе дом».
      Кристофер Робин вскочил на ноги.
      «Пошли, Пух», говорит.
      «Пошли, Тиггер!», заорал Ру.
      «Пошли, Сыч», говорит Кролик.
      «Минутку», говорит Сыч, подбирая доску, которая тут как раз появилась на свет божий.
      И-Ё замахал копытом.
      «Кристофер Робин и я собираемся на Прогулку», говорит, «но не на толкучку. Если ему хочется взять с собой Пуха и Поросенка, я буду рад их компании, но ведь нужно же и Дышать!»
      «Все в порядке», говорит Кролик, скорее даже довольный, что его оставляют за старшего. «Мы продолжим вынос вещей. А ну-ка, Тиггер, где та веревка? В чем дело, Сыч?»
      Сыч, который только что обнаружил, что его новый адрес ОБЕСЧЕЩЕН, сурово закашлялся на И-Ё, но ничего не сказал, а И-Ё с остатками ЫСЧОВНИКА на хвосте двинулся прочь.
      Итак, через некоторое время они подошли к дому, и когда они к нему подходили, Поросенок толкнул Пуха, а Пух – Поросенка, и они одновременно друг другу говорят: «Не может быть! Это он. На самом делеон».
      А когда они подошли поближе, оказалось, что это на самом деле он.
      «Вот!», говорит И-Ё гордо, остановившись перед домом Поросенка. «И название на нем, и все».
      «О!», сказал Кристофер Робин, не зная, что делать, смеяться или что.
      «Как раз подходящий дом для Сыча. Ты так не думаешь, Маленький Поросенок?»
      И тогда Поросенок совершил Благородный Поступок, причем совершил его как будто во сне, думая о тех замечательных словах, которые Пух нахмыкал о нем.
      «Да, это как раз подходящий дом для Сыча», сказал Поросенок величаво, «и я надеюсь, что он будет в нем очень счастлив» .
      «Что ты думаешь, Кристофер Робин?», спросил И-Ё несколько тревожно, чувствуя, что что-то здесь не так.
      Кристофер Робин сам хотел задать себе этот вопрос, только никак не решался.
      «Ладно», говорит. «Это очень хороший дом. А если твой собственный дом разрушен, ты должен пойти куда-то еще, правда, Поросенок? Что бы тысделал, если бы твойдом был разрушен?»
      Прежде чем Поросенок успел подумать, за него ответил Пух.
      «Он бы стал жить у меня», говорит Пух. «Правда, Поросенок?»
      Поросенок пожал ему лапу.
      «Спасибо тебе, Пух», говорит. «С удовольствием».

      Кристофер Робин собирался уходить. Никто не знал, почему он уходил, и никто не знал, куда; на самом деле никто даже не знал, откуда он знает, что Кристофер Робин собираетсяуходить. Но несмотря на это, кое-кто, а скорее всего, даже все в Лесу чувствовали, что рано или поздно это произойдет. Даже Самый Крохотный из Всех друг-и-родственник Кролика, который мог только претендовать на то, что когда-то видел ногу Кристофера Робина, да и то никакой уверенности в том, что это была нога именно Кристофера Робина, не было, потому что вполне возможно, это было что-нибудь другое, даже этот Самый Крошечный из Всех говорил себе, что теперь Порядок Вещей изменится и Все Будет По-Другому. И Рано или Поздно, два других родственника-и-друга сказали друг другу: «Ну что, еще Рано?» или «Ладно, уже Поздно?» такими безнадежными голосами, что на самом деле бесполезно было ждать ответа.
      И однажды, когда Кролик почувствовал, что больше не может ждать, он распространил Писку, в которой говорилось:
      «Писка на митинг всех около двух в Медвежьем Углу проведения Ризолюции По Приказу Держаться Налево Подписано Кролик».
      Он должен был переписать это три раза, прежде чем ризолюция приобрела должный вид, который он ей намеревался придать, когда начинал писать ее; но когда наконец она была закончена, он взял ее и понес, чтобы показать всем и всем прочитать, и они все сказали, что придут и выслушают его.
      «Ладно», сказал И-Ё тогда же днем, когда он увидел всех приближающихся к его дому. «Вот так сюрприз. Что, и я тоже приглашен?»
      «Не бери его в голову», шепнул Кролик Пуху. «Я ему все сказал еще утром». «Как ты поживаешь, И-Ё», сказали все, и он сказал, что никак, не обращая, впрочем, на них никакого внимания, и тогда они сели. И как только они все сели, Кролик опять встал.
      «Мы все знаем, почему мы здесь», говорит, «но я попросил своего друга И-Ё…»
      «Это меня», говорит И-Ё. «Грандиозно».
      «Я попросил его Огласить Ризолюцию».
      И опять сел. «Ладно, И-Ё, давай», говорит.
      «Не надо меня понукать», сказал И-Ё, очень медленно поднимаясь. «Не надо этих ладно-давай-и-ё». Он взял лист бумаги из-за уха и развернул его. «Об этом никто ничего не знает», сказал он. «Это Сюрприз». Он солидно прокашлялся и начал так:
      «То-се, почему-бы-и-нет и-так-далее – прежде чем я начну или скажу, прежде чем я намерен кончить. Я намерен прочитать вам Стихи. До непосредственного – до непосредственного – длинное слово – ладно, должно быть, вы когда-нибудь поймете, что оно, собственно, значит, – до непосредственного, как я уже сказал, момента вся Поэзия в Лесу производилась Пухом, Медведем с приятными манерами, но Положительным и Поразительным Недостатком Мозгов. Поэзия, которая предлагается вашему вниманию, была написана Мной, И-Ё, в ясном уме и твердой памяти на Чистом Глазу. Если кто-нибудь возьмет у Ру драже и разбудит Сыча, мы все сможем насладиться ею. Я назвал ее Поэма. Вот она:
 
Кристофер Робин уходит,
По крайней мере, на мой взгляд.
Куда?
Не знает никто.
Но он уже в пальто
(Чтобы была рифма к „никто“).
Навсегда?
(Чтобы рифмовалось с „куда“)
Что мы можем поделать?
(У меня нет еще рифмы к „взгляду“. Вот черт!)
(Ну вот. Теперь еще надо рифму к черту. Черт!)
(Ну ладно, пусть эти два черта и рифмуются друг с другом на здоровье).
Дело обстоит гораздо серьезнее, чем я предполагал.
Но я не лгал.
(Так, очень хорошо).
Я должен
Начать сначала
Но легче
Остановиться
Кристофер Робин, гудбай.
Ай!
(Хорошо!)
ай (в смысле Я по-английски) и олл ов всех твоих друзей
(О. Кей.)
Посылают,
То есть я имею в виду желают
(Здесь некоторое затруднение,
Не туда заехал).
Ладно, как бы то ни было,
Мы тебя любим.
Всё».
 
      «Если есть желание похлопать в ладоши», сказал И-Ё, прочитав все это, «то сейчас самое время».
      Все похлопали.
      «Спасибо вам», говорит И-Ё. «Непредвиденное удовольствие, хотя и не слишком смачно».
      «Они гораздо лучше моих», восхищенно сказал Пух, и он на самом деле так думал.
      «Ладно», скромно объяснил И-Ё. «Это было заранее запланировано».
      «Ризолюция», говорит Кролик, «такая, что мы все ее пойдем и отдадим Кристоферу Робину».
      Итак, там были подписи ПУХ, ЫСЧ, поросенок, ЕЙ, КРОЛИК, КАНГА, ОГРОМНОЕ ПЯТНО, маленькая клякса. И они все направились к дому Кристофера Робина.
      «Всем хэлло», говорит Кристофер Робин. «Хэлло, Пуху». Они все сказали «Хэлло» и вдруг почувствовали себя неловкими и несчастными, потому что это было своего рода прощание – то, что они собирались сказать; а они не хотели думать об этом, и так они и стояли вокруг и ждали, чтобы кто-нибудь первый начал говорить, и подталкивали друг друга и говорили «Ну, давай» и слегка выталкивали вперед И-Ё и толпились за ним.
      «Что такое, И-Ё», говорит Кристофер Робин.
      И-Ё помахал хвостом из стороны в сторону, подбадривая себя, и начал так.
      «Кристофер Робин», сказал он. «Мы пришли сказать – дать тебе – как ее – писульку – но мы все – потому что мы слышали, я имею в виду, мы все знали – ладно, ты понимаешь, о чем идет – мы тебя – ладно, это, чтобы быть кратким, – это вот это». Он злобно повернулся к остальным и говорит:
       «Всестолпились здесь, весь Лес. Совсем нет Пространства. Никогда в своей жизни не видел такую Прорву Животных, и все в одном месте. Вы что, не видите, что Кристоферу Робину хочется побыть одному? Я ухожу». И он ускакал прочь.
      Не понимая сами почему, другие тоже начали расходиться, и, когда Кристофер Робин закончил читать ПОЭМУ и посмотрел на них, чтобы сказать «Спасибо», только Пух оставался с ним.
      «Удобный способ дарить вещи», сказал Кристофер Робин, складывая бумагу и пряча в карман. «Пойдем, Пух!» И он быстро зашагал прочь.
      «Куда мы идем?», сказал Пух, спеша за ним и размышляя. «Что это? Прогулка или это-я-тебе-сейчас-чего-то-скажу?»
      «Никуда», говорит Кристофер Робин.
      Вот они куда направились, и, когда они прошли часть дороги, Кристофер Робин говорит:
      «Что тебе нравится больше всего в мире, Пух?»
      «Ладно», говорит Пух, «что мне больше всего нравится». И он должен был остановиться и подумать. Потому что, хотя Есть Мед былоочень хорошим занятием, был еще момент прежде, чем ты начнешь есть, и этот момент был лучше, чем когда ты уже ешь, но он не знал, как это называется.
      А потом он подумал, что быть с Кристофером Робином тоже очень хорошо и когда рядом Поросенок, тоже очень весело, когда он продумал все это, он говорит: «Что мне нравится больше всего в целом мире, это когда я и Поросенок идем навестить Тебя и Ты говоришь: „Как насчет чтобы чего-нибудь слегка?“, а мы говорим: „Ладно, я не возражаю, если только слегка, а ты, Поросенок?“, и день такой хмыкательный, и птицы поют».