Все говорило о том, что Кролику предстоял хлопотный день. Как только он проснулся, он сразу почувствовал всю важность происходящего, почувствовал, как много сегодня от него зависит. Это был как раз такой день, Подходящий для Организации Чего-Либо, для Написания Писки За Подписью «Кролик» и для того, чтобы выяснить, что Думают По Этому Поводу Остальные. Это было замечательное утро, самое подходящее для того, чтобы поспешить к Пуху и сказать: «Прекрасно, я так и передам Поросенку», а затем пойти к Поросенку и сказать: «Пух полагает, но, возможно, лучше будет, если я посоветуюсь с Сычом». Это был такой Капитанский день, когда все говорят: «Да, Кролик» или «Нет, Кролик» и ждут дальнейших распоряжений.
      Он вышел из дома и окунулся в теплое весеннее утро, размышляя о том, что бы предпринять. Ближе всего был дом Канги, а там Бэби Ру умел говорить «Да, Кролик» или «Нет, Кролик», пожалуй, лучше, чем кто бы то ни было в Лесу; но теперь там находилось другое животное, этот непредсказуемый и Прыткий Тиггер, а это был еще тот Тиггер, который всегда опережал тебя, как только ты соберешься показать ему дорогу, и был вне поля зрения во все время пути, но приходил раньше всех и говорил: «А вот и мы!»
      «Нет, только не Канга», сказал задумчиво Кролик, грея усы на солнце; и чтобы совершенно убедить себя в том, что он туда не собирается, он повернул налево и потрусил в другом направлении, которое оказалось дорогой к дому Кристофера Робина.
      «В конце концов», говорил себе Кролик, «Кристофер Робин зависит только от меня. Он обожает Пуха и Поросенка, так же как и я, но ведь у них совершенно нет Мозгов, просто ни чуточки. И он уважает Сыча, потому что, конечно же, нельзя не уважать кого бы то ни было, если он может написать В Т О Р Н Е К, даже если он пишет это слово неправильно; но правописание – это еще не все. Бывают дни, когда написать вторнек совершенно не считается. А Канга слишком занята воспитанием Ру, а Ру слишком юн, а Тиггер слишком Прыток, чтобы от них был какой-нибудь толк. Итак, на самом деле, кроме меня, никого нет, если приглядеться хорошенько. Я пойду и погляжу, не собирается ли он что-нибудь сделать, и я сделаю это для него. Это как раз такой день сегодня, чтобы проворачивать дела».
      Он радостно затрусил дальше и мало-помалу пересек Ручей и попал в то место, где жили его друзья-и-родственники. Казалось, в это утро их было даже больше, чем обычно, и он кивнул парочке-другой ежей, так как для долгих приветствий и рукопожатий он был слишком занят, сказал важно «Привет», некоторым другим и – милостиво – «А, это вы», – самой Мелкоте. Он похлопал их лапой по плечу и ушел, оставив такую атмосферу возбуждения и я-не-знаю-что-там-еще-такое, что некоторые члены семейства Жук, включая Анри Пти, тут же отправились в Сто-Акровый Лес и начали взбираться на деревья в надежде, что им удастся забраться на самую верхотуру, прежде чем это, что бы оно ни было, произойдет, так, чтобы увидеть его воочию.
      Кролик спешил, каждую минуту все больше раздуваясь от важности; вскоре он добрался до того дерева, где жил Кристофер Робин. Он постучал в дверь и пару раз крикнул, затем он отошел немного назад и поднял лапу, загораживая глаза от солнца, и крикнул по направлению к верхушке дерева. Потом он повернулся и заорал: «Хэлло! Слышишь, что ли? Это Кролик», но ничего не произошло. Тогда он перестал орать и прислушался. И все остановились и прислушались вместе с ним, и Лес был такой одинокий, тихий и мирный в солнечном блеске, и тогда вдруг в ста милях, где-то высоко над ним, запел жаворонок.
      «Черт!», сказал Кролик. «Он ушел».
      Он вернулся к парадной двери, просто чтобы убедиться, и уже было двинулся прочь, чувствуя, что все утро испорчено, как вдруг увидел на земле листок бумаги. А на нем была кнопка, так что было ясно, что она откнопилась от двери.
      «Ха!», сказал Кролик, вновь чувствуя прилив энергии. «Еще записка!»
      Вот что там говорилось:
      УШОЛ БЭКСОН ЗАНЯТ БЭКСОН К. Р.
      «Ха!», говорит Кролик. «Надо сказать другим». И он с важностью пустился прочь.
      Ближайшим был дома Сыча, поэтому именно туда направил Кролик свои стопы.
      Он подошел к двери Сычова дома и стучал и звонил, и звонил и стучал, пока наконец Сыч не высунулся наружу и сказал: «Пошел отсюда, то есть я хотел сказать – о, это ты» – в своей обычной манере.
      «Сыч», коротко сказал Кролик. «И у тебя и у меня – мозги. У остальных – мякина. И если кто может в этом Лесу думать, а когда я говорю „думать“, то я имею в виду думать, то это мы с тобой».
      «Да», говорит Сыч. «Что верно, то верно».
      «Прочти вот это».
      Сыч взял у Кролика записку Кристофера Робина и мельком взглянул на нее. Он умел написать свое собственное имя ЫСЧ, и он умел написать Вторнек так, чтобы было понятно, что это не Среда, и он мог читать вполне приемлемо, если только ему не заглядывали через плечо и не говорили все время «Ну», и он также умел…
      «Ну», сказал Кролик.
      «Да», сказал Сыч, стараясь произнести это как можно более Мудро и Многозначительно. «Я понимаю, что ты имеешь в виду. Несомненно».
      «Ну?»
      «Вот именно», говорит Сыч. «Безусловно». И после недолгого размышления он добавил: «Если бы ты ко мне не пришел, то я сам пришел бы к тебе!»
      «Почему это?», спросил Кролик.
      «Вот по этой самой причине», сказал Сыч, надеясь, что вскоре что-нибудь придет ему на помощь.
      «Вчера утром», торжественно говорит Кролик, «я пошел навестить Кристофера Робина. Его не было дома. К двери была прикноплена записка!»
      «Вот эта записка?»
      «Нет, другая. Но по содержанию та же самая. Это очень странно».
      «Удивительное дело», сказал Сыч, вновь взглянув на записку. «Что же ты предпринял?»
      «Ничего».
      «Это самое лучшее», мудро сказал Сыч.
      «Ну так что?», говорит опять Кролик, когда Сыч подумал, что он уже собирается уходить.
      «Безусловно», сказал Сыч.
      Некоторое время в голову ему не лезли никакие мысли, а затем вдруг одна пришла.
      «Скажи мне, Кролик», говорит Сыч, «точныеслова первой записки. Это очень важно. От этого зависит все. Точныеслова первойзаписки».
      «Она была точно такая же, как эта».
      Сыч посмотрел на него, размышляя, как бы получше столкнуть его с дерева, но потом почувствовал, что это он всегда успеет сделать. И он предпринял еще одну попытку понять, о чем идет речь.
      «Точные слова, пожалуйста», сказал он так, как будто Кролик вообще не умел говорить.
      «Там сказано: „Ушол. Бэксон“. Как здесь. Только здесь сказано еще „Занятый Бэксон“».
      Сыч издал вздох облегчения.
      «А!», сказал Сыч. « Теперь-томы знаем, на каком мы свете».
      «Да, но на каком свете Кристофер Робин?», сказал Кролик. «Вот в чем вопрос».
      Сыч снова посмотрел на записку. Человеку с его образованием прочитать ее было раз плюнуть. «Ушол Бэксон. Занятый Бэксон» – именно нечто в таком роде он и ожидал там увидеть.
      «Совершенно ясно, что произошло, мой дорогой Кролик», сказал Сыч. «Кристофер Робин куда-то пошел с этим Бэксоном. Они с Бэксоном чем-то вместе заняты. Ты когда последний раз видел где-нибудь тут в Лесу Бэксона?»
      «Не знаю», говорит Кролик. «Об этом я как раз тебя хотел спросить. Как он выглядит?»
      «Ладно», сказал Сыч, «Крапчатый Травянистый Бэксон это просто – по меньшей мере, – он на самом деле больше всего напоминает – конечно, это зависит от, – ладно», говорит, «честно говоря», говорит, «я не знаю, как они выглядят», сказал Сыч откровенно.
      «Спасибо», сказал Кролик и поспешил к Пуху.
      Подойдя, он услышал шум. Итак, он остановился и прислушался. Вот какой это был шум:

ШУМ, СОЧ. ПУХА

 
Вот и бабочки летают,
И сосулечки все тают,
Первоцветы зацветают,
Просто страх!
 
 
Вот и горлицы воркуют,
И деревья зеленуют,
И фиалки голубуют
В зеленях!
 
 
Пчелки в небе лихо пляшут,
Своими крылышками машут,
«Ах, какое лето», скажут, «на носу!»
 
 
И коровушки воркуют,
Горлицы мычат втихую,
Только Пух один пухует
На осу.
 
 
И весны живей весненье,
Колокольчиков цветенье,
Звонче жаворонка пенье
В вышине.
 
 
А кукушечка не куст,
Но кукует и уует,
Только Пух себе пухует
При луне.
 
      «Хэлло, Пух», говорит Кролик.
      «Хэлло, Кролик», говорит мечтательно Пух.
      «Это ты сам песню сочинил?»
      «Ладно, в некотором роде сочинил», говорит Пух. «Но мозги тут ни при чем», скромно добавил он, «потому что Неизвестно Почему, Кролик, но иногда это само приходит».
      «А!», сказал Кролик, который никогда не позволял вещам приходить самим, но всегда сам шел и брал их. «Ладно, суть в том, что видел ли ты когда-нибудь в Лесу Крапчатого или Травянистого Бэксона?»
      «Нет», говорит Пух. «Я Тиггера только что видел».
      «Он тут ни при чем. Он не поможет».
      «Нет», сказал Пух, «не поможет».
      «А Поросенка видел?»
      «Да», сказал Пух. «Но ведь и от него тоже никакого толку?»
      «Ладно, это зависит от того, видел ли он кого-нибудь».
      «Он меня видел», сказал Пух.
      Кролик сел на землю рядом с Пухом, но, чувствуя себя в этом положении гораздо менее важным, тут же встал.
      «Все сводится к следующему вопросу», сказал он. «Чем теперь занимается по утрам Кристофер Робин?»
      «То есть как это?»
      «Ладно, ты мне можешь сказать, что кто-нибудь его видел утром? Последние дни?»
      «Да», говорит Пух. «Мы вчера с ним завтракали вместе. У Шести Деревьев. Я сделал маленькую корзиночку, довольно вместительную корзиночку, обычную довольно-таки здоровенную корзиночку, полную…»
      «Да-да», говорит Кролик, «но я имею в виду позже. Видел ли ты его между одиннадцатью и двенадцатью?»
      «Ладно», сказал Пух, «в одиннадцать часов – в одиннадцать часов, – ладно, в одиннадцать часов, видишь ли, я обыкновенно бываю дома. Потому что я должен сделать одну или две вещи…»
      «Ну тогда в четверть двенадцатого?»
      «Ладно», говорит Пух.
      «В полдвенадцатого»,
      «Да», говорит Пух, «в половине или, возможно, позже я мог его видеть».
      И теперь, когда он об этом подумал, он начал припоминать, что на самом делене видел Кристофера Робина довольно-таки давно. Именно не утром. Днем – да; по вечерам – да; до завтрака – да; сразу после завтрака – да, а потом «Увидимся, Пух», – и его и след простыл.
      «Вот именно», говорит Кролик. «Куда?»
      «Может, он что-нибудь ищет?»
      «Что?», спросил Кролик.
      «Это как раз о чем я хотел сказать», говорит Пух. «Может, он ищет – этого – как его…»
      «Крапчатого или Травянистого…»
      «Да», сказал Пух. «Одного из них. Если он пропал».
      Кролик посмотрел на него снисходительно.
      «Проку от тебя – никакого», сказал он.
      «Нет», говорит Пух, «но я стараюсь», сказал он скромно.
      Кролик поблагодарил его за старание и сказал, что лучше он пойдет повидает И-Ё, а если Пух хочет, пожалуйста, пусть идет с ним. Но Пух, который чувствовал приближение другого куплета, сказал, что лучше он здесь подождет Поросенка, до свиданья, Кролик. И Кролик ушел.
      Но случилось так, что первым Поросенка встретил именно Кролик. Поросенок в это утро встал пораньше, чтобы сорвать букет фиалок; и когда он их собрал и поставил в горшок посреди дома, ему вдруг пришло в голову, что никто еще никогда не собирал букета фиалок для И-Ё, и чем больше он думал об этом, тем больше он думал, как печально это было – быть Животным, для которого никто никогда не собрал букета фиалок. Итак, он вновь поспешил из дома, повторяя про себя «И-Ё, фиалки», а потом «фиалки, И-Ё» на тот случай, если он забудет о цели своего визита, потому что это был тот еще день, и он собрал большой букет и потрусил к И-Ё, поминутно нюхая их и чувствуя себя совершенно счастливым до тех пор, пока он не пришел к тому месту, где находился И-Ё.
      «О, И-Ё», начал Поросенок слегка нервно, потому что И-Ё был занят.
      И-Ё поднял копыто и замахал в сторону Поросенка.
      «Завтра», сказал он, «или еще когда-нибудь».
      Поросенок подошел немного поближе, чтобы посмотреть. что это было. На земле перед И-Ё лежало три палки, и он смотрел на них. Две из них были соединены одним концом, а третья пересекала первые две. Поросенок подумал, что, возможно, это своего рода Капкан.
      «О, И-Ё», начал он опять. «Я толь…»
      «Это Маленький Поросенок?», говорит И-Ё, все еще не поднимая тяжелого взгляда от своих палок.
      «Да, И-Ё, и я…»
      «Ты знаешь, что это такое?»
      «Нет», сказал Поросенок.
      «Это А».
      «О!», сказал Поросенок.
      «Да не О, а А», строго сказал И-Ё. «Ты что, не слышишь, или, может, ты думаешь, у тебя образования больше, чем у Кристофера Робина?»
      «Да», сказал Поросенок. «Нет», очень быстро сказал Поросенок и пододвинулся еще ближе.
      «Кристофер Робин сказал, что это А, и действительно, это А, пока кто-нибудь на него не наступил», добавил И-Ё сурово.
      Поросенок слегка отпрыгнул назад и понюхал свои фиалки.
      «Знаешь ли ты, что значит А, маленький поросенок?»
      «Нет, И-Ё, не знаю».
      «Это значит Обучение, это значит Образование, это значит все, чего лишены ты и Пух. Вот что такое А».
      «О», сказал опять Поросенок. «То есть я хотел сказать, неужели?», объяснил он.
      «Я тебе так скажу. Люди в этом Лесу приходят и уходят, и они говорят: „Это только И-Ё, он не в счет“. Они ходят туда-сюда и говорят „Ха-ха“. Но знают ли они что-нибудь про А? Нет, не знают. Для них это просто три палки. Но для Образованных – заметь это, маленький поросенок, – для Образованных – я не имею в виду пухов и поросят – это великое и славное А, а не просто что-нибудь, на что каждый, кому не лень, может подойти и плюнуть».
      Поросенок нервно скакнул назад и посмотрел вокруг в ожидании помощи.
      «А вот и Кролик», радостно сказал он. «Хэлло, Кролик».
      Кролик подошел, важно кивнул Поросенку и сказал: «А, И-Ё!» таким голосом, что было ясно, что через пару минут он скажет «до-свиданья».
      «Только об одном хотел я спросить тебя, И-Ё. Что происходит с Кристофером Робином по утрам?»
      «Что это такое, на что я смотрю?», сказал И-Ё, все еще продолжая смотреть.
      «Три палки», проворно сказал Кролик.
      «Ты видишь?», говорит И-Ё Поросенку. Он повернулся к Кролику. «Теперь я отвечу на твой вопрос», говорит он торжественно.
      «Спасибо», сказал Кролик.
      «Что делает Кристофер Робин по утрам? Он учится. Он получает Образование. Он инстижируется – я думаю, это именно то слово, которое он имел в виду, но, возможно, я ошибаюсь, – он инстижируется в Знании. Я тоже по мере сил, это, как его, ладно, я тоже делаю то, что он делает. Вот это, например, это…»
      «А», сказал Кролик, «только не очень хорошее. Ладно, я должен идти и сказать остальным».
      И-Ё посмотрел на свои дощечки, а затем на Поросенка.
      «Что сказал Кролик это такое?», спросил он.
      «А», говорит Поросенок.
      «Это ты ему сказал?»
      «Нет, И-Ё, я не говорил. Я полагаю, он просто знал».
      «Он знал? Ты хочешь сказать, что это А – вещь, которую знают Кролики?»
      «Да, И-Ё. Он умный, Кролик-то».
      «Умный», сказал И-Ё презрительно, тяжело ставя ногу на три дощечки.
      «Образование!», сказал И-Ё горько, подпрыгивая на своих шести палках. «Что такое Наука?», спросил И-Ё, разбрасывая копытом по воздуху свои двенадцать деревяшек.
      «Вещь, которую знает Кролик! Ха!»
      «Мне кажется», нервно начал Поросенок.
      «А мне не кажется», отрезал И-Ё.
      «Мне кажется, что фиалки, скорее, симпатичные».
      Он положил свой букет перед И-Ё и пустился галопом наутек.
      На следующее утро записка на двери Кристофера Робина гласила:
      УШЕЛ. СКОРО БУДУ. К. Р.
      Вот почему все животные в Лесу – за исключением, конечно, Крапчатого или Травянистого Бэксона – теперь знают, что делает Кристофер Робин по утрам.

      Время от времени ручей на краю Леса становился таким большим, как будто это была река, и, сделавшись таким большим, он не бежал и не прыгал, не искрился, как раньше, когда он был помоложе, но тек медленно, ибо теперь он знал, куда шел, и как будто говорил себе: «Спешить некуда. Когда-нибудь все там будем». Но все остальные маленькие ручейки в Лесу шли именно этой быстрой нетерпеливой дорогой, потому что они надеялись еще так много найти, прежде чем будет слишком поздно.
      Из Леса во внешний мир вела широкая тропинка , почти такая же широкая, как дорога, но, прежде чем попасть в Лес, она должна была пересечь эту реку . И вот там, где она ее пересекала, был деревянный мост, почти такой же широкий, как дорога, с деревянными перилами с каждой стороны. Кристофер Робин всегда мог дотянуться подбородком до края перил, если хотел, но гораздо более забавно было стоять на нижней перекладине, так чтобы можно было перегнуться через мост и наблюдать, как река медленно проплывает мимо. Пух же мог достать подбородком до нижней перекладины, если хотел, но гораздо более забавно было лежать и наблюдать, как река медленно проплывает мимо. А для Ру и Поросенка это был вообще единственный способ наблюдать за рекой, так как им было слабо дотянуться хотя бы даже и до нижней перекладины. Итак, они могли лежать и наблюдать… а она очень медленно проплывала мимо, зная, что торопиться уже некуда.
      Однажды, когда Пух гулял по этому мосту, он попытался сочинить небольшой стишок про шишки, потому что они там валялись вокруг него со всех сторон, а у него было поэтическое настроение. Итак, он взял шишку, посмотрел на нее и сказал себе: «Это очень хорошая шишка, и с ней что-то должно рифмоваться». Но он ничего не мог придумать. И тогда ему в голову неожиданно пришло следующее:
      Поссорились весною Под этой вот сосною. Сыч со сна: «Моя сосна!» Канга: «SOS! Моя сосна!»
      «Что не имеет никакого смысла», говорит Пух, «потому что Канга не живет в дереве».
      Он как раз ступил лапой на мост и, не глядя под ноги, споткнулся; шишка выпала у него из лапы и упала в реку.
      «Зараза», сказал Пух, когда она медленно проплывала под мостом, а он вернулся, чтобы взять другую шишку, к которой надо было придумывать рифму. Но тогда он решил, что лучше вместо этого он просто понаблюдает за рекой, потому что это был день такого умиротворенного типа, поэтому он лег и смотрел на нее, а она медленно скользила мимо него, и вдруг он увидел, что вместе с рекой скользит его шишка.
      «Забавно», сказал Пух. «Я бросил ее на другой стороне, а она выплыла с этой! Интересно, получится ли, если попробовать еще?» И он вернулся, чтобы набрать побольше шишек.
      Получилось. Он попробовал еще. На этот раз он бросил сразу две и перегнулся через мост, чтобы посмотреть, которая из них выплывет первой; и одна из них выплыла первой. Но так как обе были одинаковые по размеру, он не знал, была ли это та шишка, на которую он поставил, или другая. Итак, в следующий раз он бросил одну большую и одну маленькую, и большая выплыла первой, как он и предвидел, а маленькая – последней, как он тоже предвидел. Итак, он выиграл дважды… К тому времени, когда он пошел домой выпить чаю, он уже выиграл 36 раз и проиграл 29, что означало, что он – он должен был, – ладно, возьмите и вычтите 29 из 36, и это будет, сколько раз он выиграл.
      Так было положено начало игре, названной Пуховы Палки (Пухалки), и изобрел ее Пух. Обычно он и его друзья частенько играли в нее на краю Леса. Но вместо шишек они играли с палками, потому что их легче было помечать. И вот как-то днем Пух, Поросенок, Кролик и Ру вместе играли в Пухалки. Они бросали свои палки в тот момент, когда Кролик командовал «Пошел!», и тотчас они все спешили на другую сторону моста и переваливались через край, чтобы увидеть, чья палка придет первой. Но времени проходило довольно много, потому что река в этот день текла очень лениво, и трудно было вообще представить, что она когда-нибудь доберется до этого места.
      «Я могу видеть мою!», говорил Ру. «Нет, не могу, это чья-то еще. Ты можешь видеть свою, Поросенок? Я думал, я могу видеть мою, а я не могу. Вот она! Нет, это не она. Ты свою можешь видеть, Пух?»
      «Нет», сказал Пух.
      «Я полагаю, что это моя палка торчит. Кролик, твоя палка торчит?»
      «Они всегда плывут дольше, чем думаешь», сказал Кролик.
      «Как долго, ты думаешь, они будут плыть?», спросил Ру.
      «Я могу видеть твою, Поросенок», вдруг говорит Пух.
      «Моя такая сероватая», сказал Поросенок, не рискуя перегибаться слишком далеко на тот случай, чтобы не упасть.
      «Да, это как раз такая, какую я вижу, она выплывает с моей стороны».
      Кролик перегнулся еще дальше, наблюдая за ней, а Ру извивался на месте и орал: «Давай, Палка! Палка, Палка, Палка!», а Поросенок был страшно возбужден, потому что его палка была единственной, которую можно было видеть, а это означало, что он выигрывал.
      «Она приближается!», сказал Пух.
       «Ты уверен, что это моя?», возбужденно запищал Поросенок.
      «Да, потому что она серая. Большая серая. Вот она подходит. Очень – большая – серая – о, нет, это не она, это И-Ё».
      «И-Ё!», закричали все.
      Молчаливо, спокойно и весьма величаво, с ногами, задранными кверху, плыл И-Ё внизу под мостом. «Это И-Ё!», ужасно возбужденно закричал Ру. «Неужели?», сказал И-Ё, попав в маленький водоворот и медленно прокрутившись три раза вокруг своей оси. «А я-то думал, кто это?»
      «Я не знал, что ты тоже играешь», говорит Ру. «А я и не играю», сказал И-Ё. «И-Ё, что ты там делаешь?», говорит Кролик. «Угадай с трех раз, Кролик. Рою ямы в земле? Неправильно. Перепрыгиваю с ветки на ветку молодого дуба? Неправильно. Жду, чтобы мне помогли выбраться из реки? Верно. Дайте Кролику время, и он всегда найдет ответ».
      «Но И-Ё», говорит Пух в панике, «что же мы можем – я хочу сказать, как мы будем – ты думаешь, что мы…»
      «Да», сказал И-Ё. «Одно из трех раз будет то самое. Спасибо тебе, Пух».
      «Он все кругомда кругом», говорит Ру. «Почему бы и нет?», холодно сказал И-Ё. «Я тоже могу плыть», гордо говорит Ру.
      «Но не кругомда кругом», сказал И-Ё. «Это гораздо труднее. Я сегодня вообще не собирался плавать», продолжал он, медленно кружась на месте. «Но уж поскольку это произошло, я решил отработать легкое круговое движение справа налево, и возможно, я бы даже сказал», сказал он, вписываясь в следующий водоворот, «слева направо. Раз уж это произошло со мной, то это мое дело и никого больше не касается».
      Последовало минутное молчание, на протяжении которого каждый напряженно размышлял.
      «Мне в голову пришла та еще идея», сказал наконец Пух, «но не думаю, что вам понравится».
      «Я того же мнения», сказал И-Ё.
      «Продолжай, Пух», говорит Кролик. «Надо хоть что-то попробовать».
      «Ладно, если мы все будем бросать камни в реку по одну сторону И-Ё, камни поднимут волны, а волны прибьют его к другой стороне».
      «Это очень хорошая мысль», говорит Кролик, и Пух опять почувствовал себя счастливым.
      «Да уж», говорит И-Ё. «Когда я захочу, чтобы меня прикончили, Пух, я тебе дам знать».
      «Вдруг мы по ошибке попадем в него?», тревожно говорит Поросенок.
      «Или вдруг вы по ошибке промахнетесь в него», сказал И-Ё. «Обдумай все возможности, Поросенок, прежде чем браться за дело и начать развлекаться».
      Но Пух взял самый большой камень, который только мог взять, и перегнул его через мост, придерживая лапой.
      «Я его не брошу, И-Ё, я его уроню», объяснил он. «И в этом случае я уж не промахнусь. То есть, я хочу сказать, не попаду в тебя. Ты не мог бы перестать на минутку крутиться, потому что меня это несколько сбивает?»