— Сергей Игнатьевич, кто снял Громова с должности командира дивизии?

— Громова никто не снимал, — отвечаю я.

— Подтвердите телеграфом этот разговор, — попросил заместитель начальника штаба ВВС. Я подтвердил.

Стало ясно, что произошло какое-то недоразумение, и я решил проверить, как оформил штаб мое приказание о командировании Громова в Москву. Через некоторое время принесли текст приказания: «Комбригу Громову сдать дивизию Байдукову и выехать в Москву в ВВС. Руденко. Ефимчук». Ефимчук был военным комиссаром ВВС Калининского фронта. Я удивился такому вольному изложению моей резолюции. Ведь мы с военкомом не подписывали такую телеграмму. Кто-то допустил серьезную оплошность. И как узел связи мог передать не заверенное мной распоряжение? Начали разбираться. Вот уже 5 часов утра, а концов никак не можем найти.

Заглянувший в нашу комнату генерал Жигарев удивился тому, что у меня собралось так много людей.

— Что у вас тут произошло? — спросил он.

Я доложил ему обо всем.

— Напрасно шумите, — с улыбкой заметил командующий ВВС. — Все правильно, кончайте шум. Докладывайте обстановку.

Началась боевая работа. А к вечеру из Москвы поступило приказание: «Жигареву немедленно явиться в Москву. Вызывает Верховный Главнокомандующий». Павел Федорович попрощался с нами, сел в машину и уехал.

На следующее утро он позвонил мне. Голос у него был озабоченный.

— Не волнуйтесь, — старался успокоить меня Жига-рев. — Все будет в порядке. К вам едут.

Я все понял… В дальнейшем моя догадка подтвердилась.

Комбриг М. М. Громов — выдающийся летчик — пользовался у И. В. Сталина большим авторитетом. Командовать дивизией он послал Михаила Михайловича для тою, чтобы тот приобрел на фронте боевой опыт. Когда закончилась Московская битва, Сталин вызвал Громова на беседу. В конце разговора Верховный сказал:

— Желаю вам успеха, возвращайтесь в дивизию.

— Мне некуда ехать, — ответил Громов.

— То есть как некуда?

— Меня сняли с должности.

— Кто снял с должности?

— Руденко!

Вот тогда-то и поступил к нам первый запрос: кто снял с должности Громова? Потом второй, третий… Мы едва успевали давать объяснения. Признав их неубедительными, Сталин решил снять с должности не только меня, но и военного комиссара, начальника штаба, начальника связи…

Как-то вечером ко мне на квартиру зашли Громов, Дагаев и Бабак. Я сразу догадался, что это новое командование ВВС Калининского фронта. Громов показал мне приказ Верховного: «Комбриг Громов назначается командующим ВВС Калининского фронта. Командующий ВВС Калининского фронта генерал-майор авиации Руденко направляется в распоряжение командующего ВВС». Снимаю телефонную трубку и докладываю И. С. Коневу о прибытии нового командующего ВВС.

— Завтра утром приезжайте ко мне вдвоем, — говорит Иван Степанович.

И вот мы у Конева.

— Очень сожалею, что так произошло, — говорит он. — Я просил Верховного за вас, но ничего не получилось.

Иван Степанович приказал мне сдать дела и убыть в Москву. На прощание посоветовал не унывать. И мы расстались.

Обидно и горько было уезжать с Западного направления. Здесь начался боевой путь нашей дивизии, пережиты тяжелые дни битвы под Москвой. В сражениях за столицу мы получили закалку и первый боевой опыт.

Как выросли бойцы, командиры и политработники за эти восемь месяцев войны! Прежде всего мы научились организовывать и осуществлять взаимодействие авиации с сухопутными войсками.

В горниле войны рождались новые тактические приемы Мы поняли и крепко усвоили, что для победы в бою нужно быть всегда новым, «неизвестным» для противника, добиваться внезапности, действовать исходя из конкретной обстановки. Командиры приобрели твердые навыки по организации управления частями и подразделениями.

Прибыв из Калинина, мы поселились в гостинице Центрального Дома Красной Армии. В штабе ВВС мне сказали: «Жди». Так прошло два дня. В Москве было осадное положение. После 10 часов вечера движение по улицам прекращалось .

Чтобы мы не скучали, мне и другим прибывшим в столицу товарищам дали билеты на концерт в Дом Союзов. Поехали все вместе. Там я встретил двух однокашников по академии имени Жуковского, в то время уже эвакуированной на Урал. Они служили в академии и приехали в Москву в командировку. В антракте мы покурили, побеседовали.

Один из них и говорит: «Концерт серенький, не хочется больше слушать, поедем к нам, посидим часок-другой». Я согласился. Оделись и поехали. Заговорились и не заметили, как промелькнул вечер. Друзья говорят: «Ты сейчас не доберешься, уже одиннадцатый час, оставайся у нас. Переночуешь, а завтра утром поедем вместе. Нам тоже нужно явиться в ВВС».

— Ну хорошо, — дал я согласие.

Переночевали, а рано утром выехали. Я решил сначала заглянуть в гостиницу. Прибыл туда часов в восемь. Поднялся к себе на этаж, а на доске ключа не оказалось. Пошел к дежурной. Она с кем-то разговаривала по телефону. Увидев меня, воскликнула:

— А вот он сам. Передаю трубку.

Звонил порученец Жигарева:

— Командующий уехал из штаба недавно, уже из дома позвонил и сказал: как вас найдут — предупредить, чтобы никуда не уходили.

Примерно часов в двенадцать дежурная снова позвала меня к телефону. Опять звонил порученец Жигарева.

— За вами послана машина. Павел Федорович скоро будет в штабе.

Когда я приехал в штаб, командующего еще не было там. Порученец стал рассказывать, как меня искали всю ночь. Вскоре появился Жигарев и жестом пригласил меня в кабинет.

— Понимаешь, какой скандал получился, — заговорил он озабоченно. — Был я у Сталина на докладе. Принял он меня примерно в двенадцать ночи. Когда кончил докладывать, Сталин сказал: «Ну-ка, покажите мне этого Руденко». Позвонил в штаб — там тебя не оказалось. В гостинице — тоже. А уже час ночи. Стали тебя искать. Сталина я заверил, что ты сейчас будешь. Сижу у Поскребышева и жду.

Звонок от Сталина. Спрашивает:

— Нашли?

— Нет, товарищ Сталин.

— Ищите.

Проходит час, другой, третий. Поскребышев всех поднял на ноги: пропал генерал. В пять утра меня вызывает Сталин, спрашивает:

— Где Руденко?

— Не найдем, товарищ Сталин.

— Пьянствует где-нибудь ваш генерал.

Я ему говорю:

— Товарищ Сталин, он не пьет.

— Ну так где же он?

— Не знаю.

Словом, влетело мне по первое число. А твое дело, по-моему, совсем труба. Никуда не отлучайся, жди вызова. Жигарев вызвал порученца и предупредил:

— Его никуда не выпускать, пусть сидит здесь. И сразу выезжает, если Сталин позвонит.

Меня даже в столовую не отпустили. Пришлось обедать прямо в секретариате командующего. «Совсем потерял доверие», — невольно подумалось мне.

Примерно в шесть вечера раздался телефонный звонок. Павел Федорович распорядился, чтобы мне дали машину и привезли к нему на квартиру. Командующий заранее вышел из дома. Когда мы подъехали, он уже ждал нас у ворот.

— Поедем в Кремль, — отрывисто бросил он, садясь в машину. — Сталин приказал привезти тебя к нему.

«Нехорошо получается, — не без тревоги размышлял я. — На фронте с Громовым недоразумение вышло, в Москве опять скандал». А Жигарев и не собирался меня успокаивать:

— Не думал, что он будет с тобой возиться. Но вот приказал приехать вдвоем.

В Кремле машина остановилась у дома, где находился рабочий кабинет Верховного Главнокомандующего. Когда шли по длинному коридору, Павел Федорович спросил у меня:

— Зачем ты комдива аристократом назвал? Меня уже дважды на Политбюро за твои слова гоняли.

Я совсем расстроился:

— Не помню даже такого случая.

А Жигарев не унимался:

— Сталин обязательно спросит у тебя об этом. Какое обидное название придумал.

Зашли в приемную. Поскребышев говорит: «Вас ждут» — и открывает дверь. Вот как, думаю, и опомниться не дали.

В кабинете кроме Верховного Главнокомандующего находились Г. М. Маленков, Б. М. Шапошников, генерал-лейтенанты Ф. И. Голиков и Я. Т. Черевиченко. Не прекращая разговора, Сталин поприветствовал нас с Жигаревым жестом руки.

Насколько я понял, они беседовали о Брянском фронте, на котором сменялись командующие: вместо Черевиченко назначался Голиков. Предполагалось, что на этом фронте должны были начаться активные боевые действия.

Слушая разговор, я постепенно осваивался с обстановкой. Однако волнение не проходило.

В голове мелькнула мысль: почему Сталин принял нас во время разговора о Брянском фронте? Видимо, он в какой-то степени связан с нами.

А Сталин спокойно прохаживается по кабинету. Наконец он остановился у письменного стола, взял курительную трубку и легонько постучал ею о пепельницу. Затем набил ее табаком из разломанной папиросы и раскурил. Все это он делал молча. Присутствующие тоже молчали. Сталин медленно отошел от стола к окну, неожиданно повернулся ко мне и сказал:

— Авиация у нас очень плохо используется. — Помолчал, обвел взглядом присутствующих и продолжал: — Варварство проявляют авиаторы, не хотят изучать современные приборы, летают по наземным ориентирам — вдоль железных дорог и рек, часто блудят, не выходят на цели. Все это снижает эффективность наших ударов с воздуха. Почему у вас на фронте так делается? — спросил он, махнув рукой в мою сторону.

— У нас так не делается, товарищ Сталин, — отвечаю я. — Летчики летают хорошо и не блудят. Наши истребители с Урала до фронта за день долетели, четыре посадки сделали.

Когда заговорил, волнение сразу улеглось. Я стал рассказывать, как дивизия начала воевать, как шли дела на Калининском фронте. Потери мы несли не из-за недооценки приборов, а из-за сложной погоды. Бывает, что экипажи иногда приходят не туда, куда нужно, но такое случается редко.

— Таких случаев слишком много, — прервал меня Сталин. — У вас и по железке ходят, и по шоссе, других методов ориентировки не признают. Авиационная культура не в почете. Хуже того, в ВВС такие порядки, что тех, кто борется за летную культуру, аристократами зовут. Почему вы комдива аристократом назвали?

Я обомлел от этих слов. Но бывает же так: в критическую минуту память вдруг воскрешает то, что никак не удавалось вспомнить. Случай был давний и имел длинную предысторию. Но изложить его надо было как можно короче. Ведь передо мной члены правительства, им каждая минута дорога.

— Комдива я совсем за другое назвал аристократом. Перед нами командующий фронтом поставил задачу — произвести налет на вражеский опорный пункт, расположенный в деревне Мончалово. Вечером я отдал приказ командирам дивизий и распорядился, чтобы завтра в пять утра они лично доложили мне телеграфом или по телефону о принятых ими решениях. Все доложили вовремя, а командир одной из дивизий передоверил это дело начальнику штаба.

— Где ваш командир? — спросил я у него.

— Спит, — отвечает он.

— Что это за аристократ? — говорю. — Поднять. Увлекшись, я не заметил, как Сталин подошел ко мне и, сделав жест рукой, спрашивает:

— И поднял?

— И поднял, — отвечаю, сопроводив слова таким же жестом.

— И он доложил вам?

— Доложил…

Сталин как бы подзадоривал меня репликами и жестами. Волнение мое прошло.

— Дело в конце концов не в обидах, — сказал Сталин. — Почему все-таки техника в ВВС так плохо используется?

Я стал рассказывать, в каких сложных условиях приходится летать людям, как отражается на боевой деятельности авиачастей острая нехватка самолетов. Кроме того, авиацию часто распыляют, вместо того чтобы в нужных случаях собирать ее в кулак.

Разговор был серьезным и предметным. Я сразу понял, что Сталин очень хорошо знает положение дел в авиачастях.

После небольшой паузы Верховный Главнокомандующий, обращаясь к Жигареву, спросил:

— Ну, куда его девать?

— Товарищ Сталин, — ответил Павел Федорович, — я вам уже докладывал по этому вопросу. Есть проект приказа.

И положил документ на стол. Все молчали. Прежде чем подписать приказ, Сталин снова обратился ко мне:

— Мы хотим назначить вас командующим авиационной группой Ставки Верховного Главнокомандования. Эту группу мы решили организовать так, чтобы держать авиацию в своих руках. А то командующие фронтами используют ее не всегда целеустремленно, распыляют: туда немножко, сюда немножко. В итоге нигде эффекта нет. Нужно наносить мощные удары с воздуха. Для того и создаем сильную авиационную группу, которая будет подчиняться непосредственно Ставке. Использовать ее командующие фронтов могут только с нашего разрешения по вашему докладу. В исключительных случаях можете на месте принять решение, а потом сразу же доложить об этом. Главное не распылять авиацию. Сумеете возглавить такую группу?

— Сумею, — ответил я.

Сталин подписал приказ и пожелал мне успеха.

Из кабинета я вышел вместе с новым командующим Брянским фронтом Ф. И. Голиковым. Он слышал весь разговор и хорошо запомнил требование Верховного использовать авиацию массированно.

В Москве я немного задержался: надо было подобрать начальника штаба и инженера. Ведь группа включала десять полков. Такую силищу тогда имел не каждый фронт. Требовалось квалифицированное руководство.

— Ладно, — согласился Жигарев, — подбери тех, в ком уверен.

Начальником штаба я попросил назначить Ф. С. Гудкова — умного, энергичного и спокойного человека. Он мне понравился еще в Ряжске. Теперь от служил в штабе ВВС 3-й армии Брянского фронта.

Инженером по моей просьбе назначили В. Емельянова, которого я знал с 1927 года, когда служил в Серпухове. Тогда он был техником моего самолета. Машину за номером три, или, как мы говорили, (стройку», он всегда готовил к полетам на пятерку. Потом Емельянов окончил Военно-воздушную академию имени Жуковского и стал квалифицированным инженером.

Остальных специалистов для группы подобрали кадровики.

С командующим ВВС Брянского фронта Степаном Акимовичем Красовским мы встретились как старые знакомые. Ведь я не виделся с ним с 1936 года.

Штаб фронта находился в Ельце. Здесь отвели несколько домов и для руководящего состава нашей группы.

Заместителем у Красовского был Ф. П. Полынин, заместителем по политчасти С. Н. Ромазанов. Во время первой же встречи я рассказал им о разговоре с И. В. Сталиным, о том, как он определил положение и назначение нашей группы.

— Хороший нахлебник объявился, — с усмешкой заметил Красовский. — Никаких приказов ему не отдавай, задачи не ставь, а всем необходимым снабжай. Пожалуй, ты и командовать нами станешь.

— Что ж, обжалуй решение Верховного, если оно тебе не нравится, — в том же шутливом тоне ответил я.

— Ну как же? — уже всерьез возразил Красовский. — Всегда было так: кто приезжает во фронт, подчиняется и командующему ВВС, и командующему фронтом, а тут поди ж ты — без подчинения. Я этого понимать не хочу и буду ставить тебе задачи.

— Ты можешь, конечно, ставить задачи, — спокойно сказал я. — Но выполнять мы будем только такие, которые отвечают положению о группе, утвержденному Ставкой.

— Как же мы будем взаимодействовать, если на каждый удар с воздуха тебе нужно спрашивать разрешение? — не унимался Степан Акимович.

— Ничего особенного тут нет, — пояснил я. — С Москвой у нас постоянная прямая связь. Потребуется не больше минуты, чтобы вызвать Ставку и доложить о принятом здесь решении.

Так, полушутя, полусерьезно, мы «попикировались» со Степаном Акимовичем, а потом пошли на доклад к командующему фронтом. Я доложил генералу Ф. И. Голикову, как идет сосредоточение частей авиагруппы, какие нам отвели аэродромы. Беседа была деловой и сердечной, без каких-либо трений и разногласий при решении конкретных вопросов.

Когда все было выяснено, Красовский вдруг спросил:

— Товарищ командующий, что же получается? У нас теперь второй авиационный начальник будет?

Филипп Иванович разъяснил:

— Думаю, главное состоит не в том, кто кому должен подчиняться. Важно как можно эффективнее использовать авиацию. Такой ударной силы сейчас ни на одном фронте нет.

— На использование группы, — продолжал Голиков, — нам придется спрашивать разрешение. Это будет делать или ее командующий, или я сам, если того потребует обстановка.

Так мы с самого начала определили наши отношения.

На Брянском фронте я встретил людей, с которыми довелось дойти до конца войны. О Степане Акимовиче Красовском я уже упоминал. Не могу не сказать теплых слов о генерале Алексее Семеновиче Жадове. Для нашей группы выделили аэродромы в расположении 3-й армии, начальником штаба которой он был. Мне предстояло побывать там. По пути к командиру 42-го авиаполка Федору Ивановичу Шинкаренко (ныне генерал-полковник авиации, Герой Советского Союза) я заехал в штаб 3-й армии, здесь и познакомился с Жадовым. Первая же беседа расположила меня к нему — это был эрудированный, хорошо знающий свое дело генерал и приветливый душевный человек.

Учитывая, что на автомашине дальше ехать невозможно, он дал мне верховую лошадь. На ней, к удивлению авиаторов, я и прискакал к площадке Выползово. Мне хотелось посмотреть истребитель ЛаГГ-3, вооруженный 37-миллиметровой пушкой конструкции Б. Г. Шпитального. Летчики этого полка проводили ее испытания в бою. Оружие .оказалось довольно мощным. Летчики-истребители были очень довольны им. Шинкаренко рассказал мне, что звено ЛаГГ-3 в скоротечном воздушном бою уничтожило огнем из новых пушек три самолета противника. Но летчики указали и на существенный недостаток этого оружия — малый боекомплект. Некоторые экипажи израсходовали все снаряды за одну атаку. Кроме того, истребители подметили потерю скорости самолета при стрельбе длинными очередями.

Появление «ястребков», вооруженных пушками крупного калибра, насторожило немецко-фашистское командование. Противник усилил разведывательные полеты, пытаясь обнаружить аэродром, где базируются «лаги». Это подтвердил вражеский летчик, сбитый в районе Выползово. Было решено переброеить 42-й полк в более безопасное место для продолжения испытаний нового оружия. Кстати, прошли они довольно успешно. Пушка калибром 37 мм, правда конструкции не Шпитального, а А. Э. Нудельмана, поскольку у нее оказался больший боекомплект, пошла в серийное производство. Но установили ее уже на новом истребителе Як-7.

По возвращении в штаб мне довелось участвовать в организации массированных налетов на наиболее важные цели. Они были утверждены командующим фронтом. Я позвонил в Ставку, доложил о замысле А. М. Василевскому. Он сказал: «Через некоторое время получите ответ». И буквально через пять минут пришло сообщение: «Ваше решение утверждается». Нанесли мы несколько ударов. Для меня и для штаба это было большой наукой, поскольку ранее мы не осуществляли массированных налетов. И теперь, кажется, все убедились, как велика их эффективность.

Наступил период весенней распутицы. Посоветовавшись со Степаном Акимовичем, мы пришли к выводу, что группу нужно убирать с переднего края. Полки перелетели в тыловой район базирования и занялись там боевой подготовкой.

Еще до переезда на новое место мне довелось встретиться с недавно назначенным первым заместителем командующего ВВС Александром Александровичем Новиковым. Невысокого роста, с открытым умным лицом, он сразу привлекал к себе внимание. Когда я пришел в штаб, он вел разговор у карты с начальником штаба и офицерами оперативного отдела Речь шла о постановке задач бомбардировщикам, о расчетах на бомбометание. Мне очень понравились мысли, высказанные Александром Александровичем. Позже я узнал, что Новиков, будучи командующим ВВС Ленинградского фронта, руководил действиями подчиненных ему авиачастей на строго научных основах. Боевая работа авиации под Ленинградом являлась тогда образцом организованности, правильного использования всех ее родов в тактическом и в оперативном масштабах.

Новиков умело анализировал боевой опыт авиачастей под Ленинградом, доказательно пропагандировал его.

Когда я переехал на новое место, то узнал, что А. А. Новиков назначен командующим Военно-Воздушными Силами Красной Армии. Генерал-полковник П. Ф. Жигарев возглавил авиацию на Дальнем Востоке, где обстановка сильно осложнилась. У наших границ сосредоточилась миллионная Квантунская армия, включавшая и крупные военно-воздушные силы.

Новый командующий ВВС Дальневосточного фронта генерал Жигарев имел большой опыт боевой подготовки авиации. Когда началось ее перевооружение, он умело организовал изучение и освоение личным составом новой авиационной техники.

Встречаясь с А. А. Новиковым, я заметил, что он обладает острым чувством нового. Он считал своей святой обязанностью обобщать лучший опыт и внедрять во всех частях.

С Александром Александровичем встречались командиры всех степеней. Каждый из них получал от общения с ним много важного для себя. Чтобы не быть голословным, скажу: широкое использование радио для наведения истребителей — одна из многих заслуг А. А. Новикова. Он широко и удачно применил современную радиотехнику сначала на Ленинградском, затем на Сталинградском фронте, в воздушных боях на Кубани и в других сражениях Великой Отечественной войны.

По примеру командующего ВВС и остальные наши командиры постоянно вели поиск наиболее эффективных методов управления боевыми действиями авиации в воздухе. Это приносило все более ощутимые результаты.