Княжеская дружина тоже не зря ела свой хлеб. Будь перед ними смертный человек, вся его чудо-мощь не устояла бы перед таким количеством отточенного железа. Кащею уже нанесли десяток смертельных ударов, ему несколько раз отрубали руки и ноги, дважды сносили голову… но бессмертное чудовище всякий раз возрождалось в мгновение ока и вновь убивало, убивало, убивало, с каждым ударом уменьшая число противников. Жуткий старик словно бы даже не замечал этих жалких потуг – на лице-черепе по-прежнему царило лишь беспощадное равнодушие.

В сердца оставшихся все настойчивее вползал холодный липкий страх. Как можно биться с тем, кого невозможно убить?! Все чаще раздавались крики, мольбы о пощаде, звериный вой ужаса… Кое-кто уже бросил оружие и попрятался под столами и лавками, некоторые пытались спастись бегством через окна, иные кинулись искать спасения в молитве. Все тщетно – Кащей убивал с безжалостностью мясника, режущего скот.

– Хек. Хек. Хек.

Ледяной бездушный смех прозвучал одновременно с гибелью последнего из княжьих дружинников. Кащей резко распахнул двери и вышел наружу – к зарождающейся суматохе. Подворье, перебуженное криками и звоном оружия, повыскакивало из постелей, кто-то уже бил в набат.

Часть оставшейся дружины спешила в гридницу, на помощь соратникам, но остальные торопились к городским вратам – там творилось что-то несусветное, даже отсюда слышны были вопли и грохот.

Кащей равнодушно двинулся туда же.

Ворота княжеского двора были распахнуты настежь. Правда, подле них стояли на страже несколько отроков. Один из них, узрев Кащея, бросился с мечом, дико вопя и бешено вращая глазами. Но старик с легкостью увернулся от удара, швырнул парня через плечо, вырвал у него меч, безучастно хватаясь прямо за лезвие, и воткнул отобранное оружие в живот его хозяину.

Так же играючи он разобрался и с остальными. Последний бросился бежать, но Кащей швырнул в него шлем убитого соратника. Этот необычный снаряд просвистел в воздухе и саданул в спину удирающему с силой разъяренного тура – паренек упал как подкошенный, обливаясь кровью.

Глаза Кащея по-прежнему оставались холодными и безразличными.

Жуткий старик с нечеловеческой скоростью пронесся от княжьего подворья до главных ворот детинца. Ратич – не самый крупный город на Руси, едва десять тысяч жителей наберется. Остановить его не пытались – по пути Кащей между делом убил нескольких человек, одним-единственным движением ломая кости, вырывая из тел огромные куски мяса, швыряя несчастных с такой силой, что трескались стены.

Вот на пути попалась женщина с младенцем на руках. Кащей приостановился, выбросил руку и между делом схватил ребенка, подняв его за лодыжку. Мать зашлась криками, бросилась на похитителя с кулаками – старик в ответ легонько хлопнул ее раскрытой ладонью, и бедная женщина отлетела назад, упав бесформенной грудой. Один-единственный удар Кащея Бессмертного переломал несчастной ребра и хребет.

Младенец захныкал – ему не понравилось висеть вниз головой. Он потянулся к железной короне, висящей перед глазами, даже уцепился за один из зубцов. Кащей еще раз посмотрел на дитя в руке, а потом равнодушно саданул им о каменный столб, отшвырнул прочь и устремился дальше, даже не оглядываясь на крохотный трупик.

– Забавно, – безучастно сказал он самому себе, воззрившись на столпотворение у городских ворот. – Хек. Хек. Хек.

Куча воев еле-еле сдерживала страшный напор с другой стороны. Казалось, будто за воротами собрался десяток великанов, молотящих таранами. Воевода хрипло выкрикивал приказы, но его никто не слышал – на лицах гридней выступил красноватый пот, с каждым ударом они осыпались со стен, словно яблоки с дерева.

Кащей пошарил глазами и подхватил оброненный кем-то щит. Старик подобрал его, ухватил подобно метательному диску и закрутился вокруг своей оси. Воевода обернулся на шум, открыл рот, в ужасе узнавая дискомета, но в следующий миг его просто снесло бешено крутящимся снарядом. Край щита ударил военачальнику в челюсть, вышибая зубы и ломая хребет, тот упал наземь, и княжья дружина осталась без предводителя.

– Уймитесь, – холодно и ровно приказал Кащей. – Бросьте оружие и склонитесь перед истинным царем сих земель. Ваша смерть неизбежна.

Однако гридни с ним не согласились. Сначала костлявую фигуру накрыло ливнем стрел из луков и самострелов, кто-то бросился схватиться врукопашную… но с другой стороны ворот вновь раздался таранный удар, и воины с криками ужаса вернулись к прежним постам.

Кащей равнодушно пожал плечами, подобрал меч воеводы и закрутился диким смерчем, сметая все на своем пути. Клинок почти сразу же сломался, не выдержав ударов такой силы, и главный кошмар Руси вновь принялся крушить противников голыми руками. Снова летели наземь изуродованные трупы, снова Кащея рубили, резали, рассекали и лишали конечностей – но он каждый раз возрождался в мгновение ока, продолжая истреблять все и вся.

Лучший гридень Ратича, молодой боярин Судислав Ольгердович врезался в Кащея снарядом камнемета. Тощий старик отлетел назад с переломанными ребрами и ногой, но тут же вновь взметнулся в воздух – целый и невредимый. Судислав ошалело открыл рот, но немедленно опомнился, перехватил поудобнее сулицу и с силой метнул ее во врага. Легонькое копьецо просвистело в воздухе и прошло сквозь Кащея, будто раскаленный нож – сквозь масло. Во все стороны брызнули черные капли – ядовитая кровь царя нежити.

Однако бессмертный царь, казалось, даже не заметил такой мелочи, как дыра в груди – скелетоподобная фигура лишь на миг замерла и вихрем понеслась к противнику. Судислав невольно вздрогнул, но удержался, не попятился, не побежал.

Нет, вместо этого он нанес еще один страшный удар. Тяжеленная булава молодого хоробра шарахнула Кащея по щеке, снося голову, словно пустую тыкву – но из плеч тут же выскочила новая, точно такая же, что и прежняя.

Кошмарный старик подпрыгнул на три сажени, приземляясь позади Судислава, нанес резкий удар в плечо, выбивая булаву, и с силой саданул в спину ладонью, скрюченной подобно птичьей лапе. Тонкие пальцы-костяшки прошили насквозь кольчугу, кожу и ребра, выметаясь обратно с окровавленным куском мяса и оставляя за собой жуткую дыру с рваными краями.

– Хочешь посмотреть, как бьется твое сердце? – равнодушно спросил Кащей, поднимая добычу над головой.

Судислав медленно обернулся, растерянно взглянул на то, что еще миг назад покоилось в его груди, и начал медленно падать. Молодой великан обрушился, точно подрубленный дуб, хлеща во все стороны кровью. В рядах защитников Ратича раздались панические вопли – погиб лучший из лучших…

Когда число противников поубавилось, Кащей с силой ударил кулаком, прошибая толстенные ворота насквозь. Руку мгновенно обдало горячим паром – старик отпрыгнул назад, и громадные створы наконец-то обрушились. А из-за них появились три жуткие клыкастые хари на длинных чешуйчатых шеях…

– ЦАРЬ НАШ, МЫ ПРИШЛИ!!! – оглушительно проревел на три голоса Змей Горыныч, поджаривая оставшихся гридней прицельными огненными струями. – КОГО НАМ УБИТЬ?!!

– Ты неразумно действовал, – вынес ему порицание Кащей. – Тебе следовало спалить защиту города с воздуха, а затем уж ломиться в ворота. Так было бы эффективнее.

– Прости, мы не подумали!.. – ответил правой головой чудовищный ящер, покаянно опуская две другие. – Позволь нам исправиться!

– Ступай, – сухо кивнул Кащей, бросая ему все еще слабо подрагивающий ком мяса. – На вот, угостись.

– Благодарствую!.. – проревела средняя пасть Горыныча, ловя и проглатывая сердце Судислава. – Сладко мясо богатырское… Хорош ли был его хозяин в битве?

– Довольно хорош. А теперь ступай и убей всех людей в городе.

За воротами словно поднялся буран – такой ветер вздули огромные перепончатые крылья. Змей Горыныч, последний дракон Руси, сделал несколько кругов, беря первоначальный разбег, и медленно поднялся в воздух. Его брюхо раздулось от горячего газа, лапы плотно прижались к животу, хвост работал из стороны в сторону, помогая рулить, а в груди что-то трубно бухтело, исходя жарким холодом…

Три шеи вытянулись по направлению к княжескому двору, где еще виднелись остатки дружины, три пасти раскрылись на всю ширь, три ревущих пламенных столба исторглись в город, испепеляя все на своем пути. Хоромы бояр и избы смердов – Змей Горыныч жег их с одинаковым неистовством. Глаза исполинского ящера горели злобой и гневом – он люто ненавидел весь человеческий род, и охотно истреблял любых его представителей.

А к Кащею подбежал запыхавшийся хан татаровьев – Калин. Высокая шапка сбилась набок, обнажая бритую голову и то, что отличало хана от обычных людей.

– Светлый царь, мои батуры стоят пред твоими очами! – торопливо поправил шапку он. – Взять ли нам этот город?

– Возьмите, – подтвердил Кащей. – Отдаю вам Ратич на поток и разграбление.

– Ай-я-я-а-а-асс-а-а-а!!! – завизжал хан, взмахивая саблей.

В ворота хлынул поток косоглазых плосколицых воинов – на спине Змея Горыныча прилетела целая полусотня татаровьев. Лучшие из лучших, сильнейшие батуры Калина. Они мгновенно рассыпались по улицам, умело зачищая городские концы от тех, кто еще мог оказать сопротивление, и загодя намечая места, где можно будет взять добычу.

Грабить и убивать татаровьины умеют превосходно.

– Привез? – окликнул Калина Кащей.

– А как же, конечно! – продемонстрировал щербатую улыбку хан, протягивая царю нечто продолговатое, завернутое в материю. – То, что велено, доставил.

Кащей принял подарочек. Тонкие пальцы коснулись ткани, ощупывая предмет, и полупрозрачные веки чуть опустились – Калин ничего не перепутал, привез как раз то, что нужно. Кащей чуть шевельнул дланью, опуская татаровьина, подобрал железную корону, валяющуюся там, куда упала голова, снесенная Судиславом, и широким шагом двинулся к воротам – в самом городе ему больше делать было нечего.

Ратич пылал. Смерть и разрушение неслись по его улицам в обличье татаровьев, по земле стелился сизый дым, за ревом многочисленных пожаров не было слышно людских голосов. Батуры Калина весело гикали и перекликались, потроша лабазы и приканчивая их хозяев. В мерцающем свете горящих домов блистали сабли, свистели бичи нагаек, звенели тетивы, отправляя точно в цель смертоносные клювы стрел…

Да, сегодня смерть собрала богатую жатву.

На княжьем подворье ворочался огромный чешуйчатый зверь. Хвост-бревно уже разрушил два сарая, одна из голов пролезла в большой терем и выковыривала челядь, вторая отлавливала убегающих, а третья любовно поливала сверху пламенем. Время от времени Змей Горыныч сыто взревывал – у него давно не было такого обильного обеда.

– ГОРИ-ГОРИ ЯСНО, ЧТОБЫ НЕ ПОГАСЛО… – на три глотки распевал чудовищный ящер, исторгая огненные ливни.

Вот правая голова усмотрела за сараем юную девицу, сжавшуюся в комочек и дрожащую от ужаса. Чешуйчатая шея устремилась вниз, из пасти выметнулся длиннющий раздвоенный язык, хлестнув несчастную по спине и сдирая кожу. Та дико завизжала от боли и страха, бросилась было прочь, но в следующий миг ее обхватил частокол клыков. Огромная пасть резко вскинулась к небесам, подбрасывая добычу в воздух, и наперерез бросилась средняя голова.

Два ненасытных драконьих зева схватили уже мертвую девушку почти одновременно, разрывая ее пополам, жадно сглотнули и выпустили из ноздрей по голубоватой струйке пламени. Мясо оказалось нежным и мягким, не то что у воев – те обычно жесткие, как подошва.

Кащей Бессмертный стоял на колеснице, удерживая одной рукой вожжи. Крылатый змий мерно взмахивал крыльями, описывая круги вокруг горящего города. Ледяные глаза возницы пристально следили за происходящим внизу.

Вот какой-то паренек выскочил из ворот, дав деру к близлежащему леску. Кащей тут же вскинул предмет, привезенный Калином, и несчастного… шибануло молнией. Царь нежити убил его выстрелом из перуна.

Это оружие, не так давно найденное в древнем кургане, обладало по-настоящему разрушительной силой. Молнии, исторгаемые перуном Перуна, превращали любое живое существо в горстку пепла, сжигали деревья, поджаривали тяжеловооруженных богатырей, закованных в железо.

И пользоваться им мог исключительно Кащей – в других руках оружие богов становилось не более чем бесформенной железиной с причудливыми выступами в, казалось бы, совершенно случайных местах.

Порой же оно отказывалось служить и Кащею – в самые неожиданные моменты. Иных людей перун отчего-то наотрез отказывался сжигать – причем даже сам Кащей пока что не обнаружил хоть какой-нибудь закономерности. Особенно часто таковые попадались среди воинов, но иногда и смерд мог стоять перед перуном, не боясь превратиться в золу. Потому в серьезных битвах Кащей Бессмертный предпочитал не полагаться на капризный громобой, а работать другим оружием, более верным.

Но пока еще его время не пришло…

С этой высоты открывался замечательный обзор – все как на ладони. Кащей все чаще поглядывал в сторону городского собора – там пока еще тлело сопротивление. Последние защитники Ратича объединились вокруг святых стен, из последних сил удерживая единственную оставшуюся твердыню. Даже отсюда слышались оглушительные крики какого-то обезумевшего старика: «Не пропущу!!!»

Но эти крики с каждой минутой все слабели, а потом вдруг резко оборвались…

На восходе заалела заря, когда побоище окончилось. Ратич превратился в дымящиеся развалины – Змей Горыныч повеселился от души. Пленных татаровьины не брали – обратно предстояло добираться так же, как сюда, а трехголовый ящер не собирался рвать перепонки ради десятка полонянок. Ему и без того придется сделать две ходки – добычу взяли богатую, злата-серебра награбили вволю.

– Княжеская казна! – гордо провозгласил Калин, когда два дюжих батура, отдуваясь, подтащили к Кащею тяжелый сундук. – Тебе, царь!

Крышка откинулась, обнажая мерцающую золотую груду. Тонкие бледные пальцы поворошили монеты, просеивая тусклые желтые кружочки. Затем крышка вновь захлопнулась, а Кащей равнодушно шевельнул одной лишь бровью – еле заметно. Батуры, однако, превосходно поняли приказ – драгоценное беремя поволокли к Горынычу. На чешуйчатой спине уже закрепляли прочную ременную сбрую, дабы наездники не попадали в полете.

– Приведите пленных, – холодно повелел Кащей.

Татаровьины подтащили к нему несколько десятков человек – все, что осталось после кровавой сечи. Этих вытащили из храма Сретения Господня, где они тщетно пытались найти защиты у алтаря.

– Вострый нож, да лук тугой, ночь глухая, конь гнедой… – напевал Калин, оглядывая избитых русичей и с удовольствием похлопывая по ладони рукоятью нагайки. – Эх, батюшка, а хорошо же поозорничали все-таки!

– Да, неплохо, – согласился Кащей.

Среди пленных были женщины, дети, старики. Были священнослужители – старенький трясущийся попик, худощавый дьякон с выпученными глазами, трое певчих. Но особенно выделялся рослый старик в черной рясе – длиннобородый, со сломанным носом, окровавленным лицом и гневно горящими глазами.

Этот священник доставил татаровьям немало хлопот – именно он защищал храмовые врата до последнего, сражаясь с яростью бешеной росомахи, собственным телом закрывая женщин и детей. Вживе он остался лишь чудом – сабельный удар пришелся вскользь, сорвав широкий лоскут кожи с виска и отрубив ухо. И он единственный из всех стоял прямо, каким-то образом умудряясь глядеть сверху вниз даже на Змея Горыныча.

Отец Онуфрий, архиерей Тиборский не сгибался и перед великими князьями.

– Гореть тебе в геенне огненной, Антихрист!!! – исступленно прохрипел он, напирая на Кащея. – Что ты сотворил?! Что сотворил?!! Да как ты посмел, зелье бесовское?!!

– На колени перед царем, собака! – бешено хлестнул его нагайкой Калин.

– Не будет по-твоему, басурман!!! – ожег его гневным взглядом отец Онуфрий, вздрагивая от удара, но продолжая стоять. На черной рясе расплылась кровавая полоса. – Защити меня, Господь, силою Честного и Животворящего Твоего Креста, и сохрани меня от всякого зла!!!

– Храбришься?! – фыркнул хан. – Ничего, не таких видали, да и тех ломали! Склонись!

Два батура навалились священнику на плечи, пытаясь опустить его на колени. Но в отце Онуфрии обнаружилась нешуточная сила, совсем не вяжущаяся с его внешностью немощного старика.

– Сказано в Писании – кого убоюсь, если Господь со мной?!! – яростно прокричал архиерей, резко разводя руки в стороны. Могучие татаровьины разлетелись, как сухие листья. – Иисусе Христе, Сын Божий, простри длань Твою, огради раба Твоего от козней Нечистого!!! Сам Господь надо мной защита, и нет страха в душе моей!!!

– Ну что ж, христианский пес, готовься тогда к смерти… – скрипнул зубами Калин. – Ну-ка, батуры мои, выведите-ка его в поле, да потренируйтесь в стрельбе – посеките его стрелами калеными!

– Нет, – послышался замогильный голос. – Оставьте его… пока что.

Татаровьины послушно отступили, низко кланяясь бессмертному царю.

Кащей смерил гордого архиерея ледяным взглядом и сухо произнес:

– Забавно. Так значит, ты и меня не боишься?

– Тебя ли мне бояться?! – презрительно процедил, чуть ли не сплюнул отец Онуфрий. – Я – слуга Господа, и нет силы превыше Его!!! Что ты можешь мне сделать, нехристь сатанинская?!

– Убить.

– И всего-то?! – едва не расхохотался архиерей. – Пугай сим татарву свою поганую – истинно верующему смерть не страшна!

– Забавно, – проявил легкую заинтересованность Кащей. – А что насчет пыток? Я могу заставить тебя молить о смерти, поп. Хочешь?

– Тело мое ты волен истерзать, ибо сила за тобой, – не стал спорить отец Онуфрий. – Но тело – это лишь грешная тленная оболочка. Муки плоти – ничто! А дух мой крепче стены каменной!

– Не слишком удачная аналогия, – указал на развалины Ратича Кащей. – Как видишь, каменные стены передо мной не устояли.

– Но дух мой – устоит!

– Может, проверить? – задумался Кащей. – Хек. Хек. Хек.

Старик в короне взвесил на руке перун-громобой, нацелился в отца Онуфрия… но в последний миг перевел прицел чуть правее, испепелив какого-то мальчишку. Тот только вскрикнул и упал почерневшей головешкой. В воздухе запахло жареным мясом.

Лицо священника резко осунулось и заострилось. Только чудовищным усилием воли он удержал себя в руках – гнев, клокочущий в душе, требовал броситься и задушить проклятого палача голыми руками. Однако разумом отец Онуфрий прекрасно понимал, что ни малейшего проку от этого не будет – так просто Кащея не убьешь…

Тот некоторое время смотрел на священника, а потом пожал плечами, и перун ударил еще одной молнией. Теперь погибла юная девушка.

– Да воскреснет Бог, да расточатся враги Его!!! – все-таки не выдержал отец Онуфрий.

Архиерей выставил перед собой тяжелый медный крест и бросился на Кащея, лелея нешуточную надежду, что символ святой веры заставит это отродье Сатаны рассыпаться на месте. Однако бессмертный царь одним быстрым движением вырвал крест, а другим – швырнул наземь его владельца.

– Забавный предмет, – посмотрел на взятую добычу Кащей. – Полагаю, он должен был как-то мне повредить?

– Ты… ты…

– Сожалею, что разочаровал, – отбросил прочь крест Кащей. На ладони у него остался белый след, точно от ожога, но тут же исчез. – Боюсь, я не имею отношения к тому, кого казнил Понтий Пилат. Символ Распятого мне не страшен.

Отец Онуфрий с трудом поднялся на ноги, отряхнул рясу и глянул на Кащея исподлобья, с неутолимой злобой. Старческие пальцы мелко дрожали от бессильного бешенства.

– Теперь нам убить его? – нетерпеливо спросил Калин.

– Нет, – отстранил его Кащей. – Не нужно. Я оставлю тебя вживе, поп. Но ты выполнишь одно мое поручение.

– Никогда!!! – мгновенно вспылил отец Онуфрий. – Диавольское отродье, да я даже ради спасения души не стану тебе служить!!!

– Дослушай вначале. Мне нужно, чтобы ты отправился к великому князю Глебу и в подробностях рассказал ему обо всем, что здесь произошло.

Архиерей несколько смутился. Он почесал переносицу, помялся, а потом крайне неохотно ответил:

– Это я сделаю. Но не потому, что ты так велел!.. – торопливо выкрикнул он. – Потому, что я это и так бы сделал, и без тебя!

– Само собой, – безразлично согласился бессмертный царь.

– Можешь не сомневаться, князь узнает о том непотребстве, что ты учинил! – зло прошипел архиерей. – Десять тысяч невинных душ!.. десять тысяч!..

– Невинных душ не бывает, – холодно возразил Кащей. – Впрочем, это не имеет значения. Надеюсь, у тебя хорошая память, поп? Мне бы не хотелось, чтобы ты что-либо позабыл.

– Будь надежен – ничего не позабуду! – прохрипел отец Онуфрий. – Ответь, Антихрист, зачем тебе это понадобилось?! Зачем?!! Ты разграбил город, ты взял богатую добычу – для чего нужно было столько бессмысленных смертей?! Господь Вседержитель, да что ты за Сатана такой?!! Для чего ты не взял людей в полон?! Для чего превратил Ратич в руины?!!

– Мне так захотелось, – равнодушно ответил Кащей. – Это недостаточно веская причина для тебя?

– Недостаточно!!!

– Что ж, изволь, я объясню. Вы, русичи, расселяетесь все шире, становитесь все многочисленнее. Ваши земли уже вплотную граничат с моими. И наше соседство не назовешь добрым. Вы боитесь и ненавидите меня – но против этого я ничего не имею, бойтесь и ненавидьте сколько угодно, мне это даже приятно. Но вы еще и смеетесь надо мной – и вот это меня нисколько не радует. Ваши сказочники и кощунники рассказывают про меня глупые истории, выставляют юродивым, скоморохом, жалким кукольным злодейчиком. Но я был здесь царем, когда ни вас, ни вашей Руси не было даже в задумке. Я терпел вас очень долго. Однако сегодня мое терпение закончилось.

Кащей ненадолго замолчал – в холодных змеиных глазах отразился слабый, еле заметный блик страстей. У него это было равнозначно высшей степени бешенства.

– Теперь вы узнаете, каков на самом деле Кащей Бессмертный, – чуть погодя продолжил кошмарный старик. – Можете считать это, – он указал на разрушенный Ратич, – объявлением войны. Я пришел заявить о своих правах – и покарать своих врагов. Я сотру в порошок все ваше княжество, и все вы отправитесь в Навье Царство. Я бессмертен – ибо не может умереть тот, кто сам есть Смерть. Аз есмь Кащей. Аз есмь Смерть Человеческая.

– Господь тебя покарает… – еле слышно прошептал отец Онуфрий, бессильно опуская руки. Его взгляд потух, на лице не осталось ничего, кроме боли и скорби.

Кащей даже не ответил. Он подозвал к себе хана Калина и коротко приказал:

– Попа не трогайте. А всех остальных скормите Горынычу.

Огромный ящер жадно облизнулся сразу тремя языками.

Глава 6

Избушка на курьих ножках выглядела мрачно и зловеще. Она легонько поскрипывала на ветру, столбы-коряги, врытые в землю и действительно очень похожие на птичьи лапы, еле заметно подрагивали, как будто изба в любой момент могла выкопаться и пойти гулять.

Вокруг нее возвышался частокол. И на некоторых кольях торчали человеческие черепа – Иван начал считать, досчитал до одиннадцати и сбился. Пальцы закончились.

– Избушка, избушка, повернись ко мне передом, к лесу задом! – приказал княжич. – Нам в тебя лезти, хлеба-соли ести!

Та даже не шевельнулась. Яромир насмешливо приподнял брови и спросил:

– Иван, ты что – окончательно подурел?

– Чего это? – обиделся тот, утирая нос рукавом.

– Да с избой разговариваешь. Ты еще с деревом поговори – авось ответит.

– Здравствуй, дерево! – послушно обратился к ближайшей ели Иван. – Не-а, не отвечает чего-то…

– Тьфу, дурак! – раздраженно сплюнул оборотень. – Над тобой даже издеваться неинтересно…

Яромир прислушался к происходящему в избе, принюхался к воздуху, а потом удовлетворенно усмехнулся:

– Нету карги дома… Ну, Иван, давай…

– Чего?

– Обойди с другой стороны – там вход. Зайдешь – садись и жди. Явится старуха – ты ее не бойся, веди себя понаглее… ну, как обычно. Предложит есть – ешь. Предложит пить – пей. Жди, что будет. И не засыпай ни в коем случае. Да Самосек ей, смотри, раньше времени не показывай!

– А ты?

– А я здесь подожду, в кустах, – хмуро ответил Яромир. – Мне туда лучше не ходить – сбежит старуха, если меня увидит… Она ж думает, что я сейчас в капкане подыхаю…

Иван нерешительно потоптался на месте. Встречаться один на один с бабой-ягой ему не хотелось. Ладно бы еще Овдотья Кузьминишна – та баба-яга добрая. Жена Игоря, Василиса, вон, лет десять у нее в служанках ходила, премудростям всяким обучалась. А здесь, должно, Яга Ягишна живет – эта куда злее. Говорят, даже человечиной питается… да и то сказать – черепа на кольях не с неба же к ней свалились?

– А чего мне там делать-то? – насупился Иван. – Ты что – обиделся, что она тебя в капкан заманила?

– Ну, это тоже есть, конечно… – не стал спорить оборотень. – Но главное – вымани у нее нож мой! Очень надо!

– Нож? А зачем тебе нож? Ты ж говорил, что…

– Заветный нож! Чародейский! У нас у всех трех братьев такой есть – без них мы силы теряем, вторая личина слабеет, разум теряет, превращаться труднее… Нам эти ножи от батьки достались…

– А-а-а… – нахмурил чело Иван. – Ну, так бы сразу и сказал… А где ж я его возьму – нож-то? В сундуках, что ль, пошарить?..

– Должно, яга его при себе держит… – проворчал Яромир. – Хотя мара ее знает… Ты с плеча не руби – сами мы не найдем ни шиша. Лучше подожди, пока она сама тебе этот нож покажет…

– Ага, покажет… – замялся Иван. – А ежели она меня там съест?..

– Иди-иди, не трусь, – подтолкнул его в спину Яромир. – А если совсем худо придется – вопи погромче, выручу…

– Чтоб княжеский сын, да на помощь звал?! – возмутился Иван, храбро устремляясь к избе. – Ну-ка, где там эта яга?!

Оборотень удовлетворенно усмехнулся и растворился в чаще. Теперь следовало ждать, что будет дальше…

Дверь избушки оказалась ветхой, рассохшейся. Петли завизжали хуже молодого поросенка – Иван едва удержался, чтобы не зажать уши. Он прошел внутрь, и сзади раздался резкий стук – дверь захлопнулась за спиной, словно живая. Княжич вздрогнул, но бежать не пустился. Рукоять кладенца, завернутого в тряпицу, успокаивающе грела ладонь.

Внутри было темно и ужасно тесно. Одно-единственное окошко, затянутое кожей, почти не пропускающее свет. Две трети избы занимает огромная печь. Упечь^[25] отделена рваненькой занавеской, на полу – грязненький половик, прикрывающий западню^[26]

Иван постоял, огляделся, а потом уселся на коник^[27], предварительно отряхнув пыль. К этой скамье никто не прикасался уже несколько дней.

– Эгей?.. – нерешительно позвал он, чувствуя, как по спине бегают мурашки. – Есть кто?..

В темной и пустой избе бабы-яги было страшновато. Где-то за печкой еле слышно стрекотал сверчок, за окном время от времени ухала сова, да по спине продолжали бегать мурашки. Княжич терпеливо ждал, время от времени поглядывая в окошко – туда, где, возможно, притаился в кустах Яромир.

Так Иван прождал довольно долго. Уже перевалило за полночь, когда снаружи послышался свист, шум, а в довершение – гулкий удар, будто на землю сбросили что-то тяжелое. Двери растворились (на сей раз петли даже не скрипнули!), и на пороге появилась жуткая всклокоченная старуха с метлой.

– Фу, фу, фу! – сипло каркнула баба-яга. – Прежде русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нонче русский дух воочью проявляется, в уста бросается!

– Поздорову тебе, бабушка! – отвесил земной поклон Иван. – Прости уж, что без спросу зашел!

Старая ведьма поставила метлу в угол и встала напротив незваного гостя, упря руки в бока. Росточку она оказалась невеликого, Ивану не доставала и до плеча. Нос крючком, глаза желтые, огнем горят, зубы кривые, редкие, но острые, седые волосы космами, одета в бесформенную рванину – не поймешь, что это вообще за платье такое.

Но на плечах и верно – яга,^[28] как по чину подобает.

– Фу, как русска кость воня! – прошамкала бабка, потянув воздух волосатыми ноздрями. – Ну, гость непрошеный, отвечай – зачем пришел? Чего надобно?!

– А ты, бабушка, погоди кричать! – возмутился Иван. – Я, чай, не побирушка какой – я самого князя Берендея сын! Ты меня сначала накорми, напои, в байну своди, а потом уж и спрашивай!

– Хе! – сморщилась Яга Ягишна. – И то сказать – дура я, стала у голодного да холодного выспрашивать… Берендея, говоришь, сын?.. Хм-м-м… а ты какой же по счету будешь? Для старшого, пожалуй, молодехонек… да и середульний вроде малость постарше будет… меньшой, так?

– Так! Иваном кличут!

– Ну, и то ладно. Ступай, Иван, в истопку, парься, мойся, а я пока на стол соберу… – проворчала старуха. – Байна парит, байна правит, байна все поправит… На вот, держи хлебушек.

Парная горница в избушке оказалась крошечная – едва человеку уместиться. Все освещение – тлеющая каменка, да лучина, кое-как приткнутая в щели. Топилась печь «по-черному» – дым выходил через дымволок в стене.

Однако Иван с удовольствием забрался на полок и начал нахлестывать себя веником – последний раз он парился еще в Тиборске, целую седмицу назад. А как русскому человеку без бани обойтись? Никак не можно.

Гайтан с нательным крестом княжич, само собой, снял еще загодя, оставил в предбаннике. С крестом в баню нельзя. А хлеб, данный хозяйкой, густо посыпал солью и положил у печи – для банника. Известное дело – этого супостата не подмаслишь, так непременно пакость подстроит. Камнем кинет, кипятком плеснет, банную притку нашлет… а то и вовсю кожу сдерет, с него станется.

За стеной поскреблись. Из дымволока послышался приглушенный сиплый голос:

– Иван, ты там?

– Ага! – откликнулся княжич, работая веником. – Парюсь!

– Ты там пока ничего в рот не брал?

– Не-а, ничего пока!

– Я тебе сказать забыл – ешь-пей что хочешь, только брагу с киселем не трогай!

– А что так? – огорчился Иван. Он очень любил и кисель, и брагу.

– Брага отравлена! Яга туда сонное зелье сыпет! Она у меня так этот нож и стащила – хорошо, сам спастись исхитрился… Ты только притворись, что пьешь, а сам незаметно под стол выплесни!

– У, ведьма старая! – выпучились глаза княжича. – А кисель тоже отравлен?

– Нет, просто на вкус – как помои. Старуха его из плесени варит.

– Фу-ты! Вот ведьма…