Одна луна знает, чего стоило Дато вытерпеть те несколько часов, пока семейство поужинает и родители заснут. Наконец, в родительской спальне воцарилась долгожданная тишина, нарушаемая лишь умиротворенным отцовским похрапыванием.

Дато отбросил одеяло. Тени древних пращуров в простреленных черкесках встали рядом с ним, темнея грозными лицами в лунном свете. «Действуй, Дато — словно говорили они, — если ты хочешь называться мужчиной — твое оскорбление не может оставаться неотомщенным!». Дато не сказал им ничего — к чему слова? О мужчине судят не по его словам, а по его поступкам.

Крадущейся бесшумной поступью горного барса Дато проник на кухню, где бесстрашно стяжал тускло пламенеющую в лунном луче поллитровую банку молотого жгучего красного перца. Спустя мгновение он уже был в туалете, где и воплотил в жизнь свой дерзкий план возмездия, щедро обсыпав перцем отмотанную часть рулона.

Водворив банку на место, Дато скользнул под одеяло и умиротворенно вздохнул. Скоро, совсем скоро он будет отомщен. На своей шкуре прочувствует жестокий отец, каково пришлось сыну! Что будет дальше — наплевать. Раздумья особо не донимали юного мстителя и, следовательно, трусом его не сделали. Вознесшиеся мощно начинания, стало быть, имени действия не потеряли.

Но — увы, увы и увы!! Вот чем, спрашивается, мог так прогневать юный отрок безжалостный рок, что тот так безжалостно вторгся в эти самые начинания? Ибо жертвой плана мщения пало совсем невиновное лицо. Так, кстати, чаще всего и бывает — привет террористам всех времен и народов.

Короче, рано утром в гости к ним приехал тот самый дедушка Беслан, стосковавшийся за две недели по любимому внуку. Привез он ему в подарок здоровенную корзину чурчхелы и фруктов, босяку. Ну и — заглянул с дороги-то в то самое помещение...

Пожалуй, еще следует упомянуть о том, что был дедушка Беслан правоверным мусульманином и дома у себя пользовался в этом помещении кувшином с водой, как предписывают строгие правила шариата. Но ведь не будешь в доме у зятя-христианина права качать — в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Шепотом попросив у Аллаха прощения за свое невольное прегрешение, дедушка со вздохом оторвал от настенного рулона кусок отравленной ленты...

Остается добавить только то, что бедный дедушка еще и страдал геморроем — профессиональная болезнь бухгалтеров, что вы хотите... Когда срочно вызванный на подмогу сосед Георгий (о, улыбка Фортуны — проктолог местной райбольницы) осмотрел пострадавшую дедушкину область, выражению лица эскулапа запросто можно было претендовать на «Оскара». В номинации «лучшая трагическая роль».

Проснувшись от шума в гостиной, Дато начал догадываться, что в ближайшее время ничего особенно хорошего в родном доме ему не светит. И — рванул от греха прямо в окно, через огород к калитке. Вслед за ним взбешенной бомбой вылетел папа Сурен, на бегу суетливо выдергивая ремень из петель штанов...

В общем, так вот капитан с Дато и познакомился. И нажил тем самым себе изрядный геморрой, или, если угодно — головную боль (как известно, у нашего народа эти понятия почему-то имеют одинаковое значение). Увидев родную Кахетию с высоты полета чокнутой курицы, пацан достал своего спасителя мольбами о прыжке с самолета (с вышки капитан сбросил его в тот же день). Поначалу отмазываться от таких заявок не представляло для кэпа особого труда — мал еще, вес для парашюта недостаточный, матчасти не знаешь, подготовку не прошел — короче, гуляй пока, студент.

Но кто бы мог подумать, что эта идея-бзик так прочно засядет в кудлатой голове юного кахетинского мстителя? Как-то незаметно прошло два года. За это время Дато успел вытянуться в тощего жилистого подростка. Юношеский пух над его верхней губой потемнел и загустел. И все так же незаметно, молчком, крутясь возле солдат, он нормально освоил парашютную подготовку. Научился быстро и, главное, правильно укладывать парашюты (чем, надо сказать, беззастенчиво пользовались бойцы, сваливая эту нудноватую работу на бескорыстного энтузиаста, когда командир не следил слишком пристально). Вертелся на парашютных тренажерах с ловкостью молодого шимпанзе и знал теорию прыжка лучше, чем любой школьный предмет. И беспрерывно одолевал капитана назойливыми просьбами.

А капитану оно надо? Тут своих гавриков две сотни, и каждого обучи, укладку парашютов проконтролируй, натренируй так, чтоб в воздухе работал как биоробот, и не дай бог, что случится — а случиться может всякое, стихия есть стихия. А тут еще одно недоразумение примазывается, которое никаким каком к армии не относится. Случись что — как отвечать прикажете?..

— Дядя Саша, ну пустите прыгнуть!

— Дато, заколебал ты уже, ей-богу. Отвали.

— Дядя Саша, ну пожалуйста!

— На фиг мне не нужно твое «пожалуйста». Сказано — нельзя.

— Почему нельзя?!

— Не положено. Только солдаты прыгают.

— Да, «не положено»! Дети офицеров прыгают — им положено? Димка прыгал, Оксанка прыгала — я что ли, не знаю? В моем классе учатся!

— На них отдельный приказ писали.

— Ну и на меня напишите!

— Дато, ну не доставай ты меня, а? Хочешь прыгнуть — езжай в Белоканы, там аэроклуб — прыгай на здоровье. (И пусть они за тебя отвечают, блин...)

—В аэроклуб меня не возьмут...

— Что так?

— Э-э, на меня их начальник сердитый. Я в прошлом году у них там в самолет один раз залез.

— Без спроса залез?

— Да.

— Ну-у, это ты, брат, не прав. Да ладно, не такой уж и большой грех-то... Ну хочешь, я сам с начальником поговорю?

— Да не возьмет он! Я тот самолет тогда завел нечаянно...

— Ну, блин. Ты даешь... Не взлетел, случаем?

— Не, не успел. Только в КДП чуть-чуть не въехал.

— И что?

— Ну, что... Двигатель как-то выключил, убежал... Начальник за мной долго гнался... Дядя Саша, пустите, а?

И каждый день такая вот бодяга. Капитан уже прятаться был готов от этого бандита. Приезжает на аэродром — и первым делом затравленно озирается: нету? И если в день прыжков Дато на аэродроме не появляется — работается капитану в такой день легко и радостно. Даже удивительно — как мало порой надо для счастья человеку.

И вот — наступает такое дивное утро. Погода — сказка: небо безоблачное, ветерок легонький, до полутора в секунду — мечта, а не ветер. При полном штиле купола-то «плавать» начинают, что грозит схождениями. А такой вот ветерок — самое то: все купола ровненько сносит, и точку выброски рассчитывать очень даже удобно. И, что самое главное, этого охломона нигде не видно! В общем, настроение у капитана самое замечательное.

Бойцы парашюты надели, по корабельным потокам построились, кэп их по очереди осматривает: как парашюты уложены, правильно ли все подогнано для прыжка. Шпильки-запаски-нож-втулки-кольцо-двухконусный замок, ну и так далее, по процессу раскрытия, со всеми остановками. Если все нормально — то по полминуты на человека затрачивается. Работай и работай. Народу — три батальона, да плюс рота обеспечения, да офицеры управления — их тоже как собак нерезанных... Ну да ладно, к обеду должны управиться. Потом — укладка парашютов, а там, под вечер, глядишь, и самому прыгнуть удастся. Работает наш кэп и работает. Час, второй. Курить охота, глаза уже от напряжения слезятся, потому что проверять все нужно очень и очень внимательно, дублируя наощупь визуальный осмотр. Пропустишь так вот мелочь какую — ну хоть гайка страхующего прибора недовернута — и может случиться... А, ну его к черту такие вещи всуе поминать! Бойцы тоже не новички, стоят себе спокойно и только когда надо поворачиваются да наклоняются, чтобы кэпу удобнее парашют проверить было. Рутина...

— Таварищ капитан! Радавой Оякяэр парашют укладивал лищно! К савэршэнию прижка гатов! — гаркнул под ухом сипловатый от волнения юношеский басок.

Кэп аж вздрогнул от неожиданного доклада, вскинул голову. И мгновенно вспотел. Из-под низко надвинутого шлема с трусоватым отчаянием поблескивал лиловыми, как ткемали, глазищами тот самый субъект, без которого капитану так хорошо и покойно работалось.

— Дато!! — задохнулся бешенством кэп.

— Та-ащщ капитан!! — лиловые ткемалины стремительно влажнели, — Ну разрешите!

— Оякяэр!! — сотряс кэп окрестности свирепым ревом, — Шап-парин, бляха-муха! Ко мне!!

Из передних рядов уже осмотренных парашютистов неспешно затрусил к месту инцидента комвзвода, интеллигентный старлей Шапарин.

— Слушаю, Александр Иванович, — участливо сунулся он, — У вас проблемы?

— У ТЕБЯ проблемы, ёшкин кот! Оякяэр — твой?!

— Так точно, Александр Иванович. А где это он, кстати?

— Ты это у меня спрашиваешь? А сам уже что, своего бойца не узнаешь? — ядом, сочащимся в голосе кэпа, можно было отравить полнокровную китайскую дивизию.

— Ой. Не понял.

— Да уж, до чего же мы непонятливые. Сколько раз было говорено, что первый прыжок командиры со своими подразделениями прыгают?!

— Ну, Александр Иванович...

— Кар-роче!! От прыжка отстраняю. Пока вместе с бойцом мне не покажетесь. Остальное — после прыжков. Вопросы?

— А... с этим что делать?

— Расстрелять! В жжжопу! Соленым огурцом! Из станкового пулемета системы «Максим»! На рассвете! Во дворе комендатуры! Под барабанный бой! — капитан плюнул и пошел в строну от строя, яростно шаря по карманам в поисках курева. Гады! Сссволочи! Ну ваще уже эти лейтенанты нюх потеряли! — ярился про себя капитан, хотя и все прекрасно понимал: офицеру оплачивается в день два прыжка. Но прыгнуть по второму разу командиру группы удается далеко не всегда — пока дождешься очереди со соей группой, пока прыгнешь да доберешься до пункта сбора — глядишь, все уже отпрыгали, вертушка улетела. Вот и стараются взводные влезть в первый поток, чтоб второй раз — со своими бойцами прыгнуть. А то сам не такой был.

Настоящий рядовой Вельо Оякяэр отыскался через полчаса, в тенистых зарослях ежевики, буйно разросшейся вокруг аэродрома. Компанию горячему эстонскому парню составляли наполовину опустошенная банка доброго кахетинского и корзина фруктов. Сладострастно постанывая, белобрысый гедонист вгрызался в истекающую соком спелую грушу и чавкал так, что не слышал ничего вокруг. Собственно, только благодаря этому чавканью взводный его и разыскал.

— Оякяэр! — коршуном налетел на бойца старлей, — Какого ... здесь делаешь?!

— Я-аа, — невозмутимо отозвался эстонец, отбрасывая обсосанный огрызок.

— Чего — «я»?!

— Та. Я финофат, тофарищ старший лейтенант. Угошчайтэсь, пошалуйста, — с норманнским достоинством протянул он взводному корзину с плодами Кахетии, деликатно задвигая ногой банку назад, в ежевичные заросли.

— Я тебе щас так угощусь, урод!! Вельо, зараза, ты ваще соображаешь, что сделал?!

— Та, воопшче я понимаю. Так нельзя.

— Так какого хрена?!!..

— Ну. Мальтшик просил.

— А в жопу поцеловать его он не попросил?

— Не-эт. Тато — хороший мальтшик, фы ше его снаете...

— Ну блин, Оякяэр, ты в самом деле такой в голове тупой или прикидываешься?! А если б он разбился на хрен?

— Ну. Как пы он распился? Парашют он хорошо уклатыфает, фее этапы уклатки проферяли. И фы, и тофаришч капитан. Парашют натёшный, фы ше сами гофорили — как фаленок. Насемную потготофку он всю прошел — с нами фместе. Как пы он распился?

— На хрен, — плюнул старлей, — все разборки с поддатым бойцом — после его вытрезвления, даже в уставе это написать не постеснялись, и правильно сделали.

— Шагом марш к роте, — рыкнул он и побрел следом за эстонцем, с трудом удерживаясь от мучительного желания засандалить доброго пинка по его поджарому заду.

Гадский край, — скрипел зубами старлей, — даже эстонцы тут в раздолбаев превращаются. За банку вина продался, ссскотина!

Увидев их, капитан все понял без лишних слов. Да и что тут было непонятного? Ну, попал эстонский парень с лесного хутора на юг, и что он тут видел? Казарма, да стрельбище, да караулка, да аэродром. Ну, на учениях еще может местными красотами полюбоваться, да и то вряд ли — носятся они на этих учениях, что твои лошади, да еще навьюченные, что твои ишаки. Какое уж там любование, до койки в казарме доползти бы... Так два года и пролетают. И тут подваливает такой вот шкет с банкой винища и корзиной жратвы: дяденька, одолжи парашютик прыгнуть. Да эх, однова живем! Хоть пару часов пожить как на курорте, а там и на гауптвахту не страшно, хоть будет что вспомнить. Да и насчет гауптвахты — еще вопрос.

Чего уж там — не вякни этот балбес так по-дурацки этот доклад, да хрен бы кто чего заметил. Ну да, положено докладывать, да все эти доклады нормально игнорируют. А проверяющие и не требуют — кого угодно достанет, когда весь день одно и то же в ухо орут. И от проверки это отвлекает. Короче, перестарался студент. А где он, кстати?

А невезучий Дато (уже без парашюта) все топтался рядом, ел капитана глазами больного спаниеля и все надеялся на чудо.

— Ты еще здесь? — изобразил капитан удивление и решил больше не орать — может, так лучше дойдет.

— Дядя Саша, ну, пожалуйста...

— Все, парень, отставить разговоры. Не положено.

— Почему не положено? — голос Дато уже начал позванивать слезами безнадеги.

— Потому. Правила. Закон. — изобразил кэп неприступную скалу.

В отчаянии Дато сел где стоял и принялся лупить кулаком по траве, изливая переполнявшие его чувства. Вот так-то оно лучше будет. Капитан придавил каблуком окурок и направился к своему парашюту — предстояло еще поработать выпускающим.

Прыжки в этот день прошли ровно и без задержек. И безо всяких происшествий вроде зависаний на деревьях или вывихнутых ног. Аж беспокойство внутри закопошилось — ну ведь не бывает так, чтоб все так гладко шло...

Десантировав последнюю роту, вертолетчики повели «шестерку» на посадку. Теперь — час передыху, вкусный обед (десантура всегда угощала летунов как лучших гостей), а потом — крайний подъем, выброска спортивной команды и — уже без посадки — к себе на базу.

И тут на аэродроме появилась «шишига» соседнего аэроклуба. Ну, в общем, это было обычным делом, хотя и не вполне законным, откровенно говоря. А что делать? Друг другу помогать надо. Вертолет отработает свои две недели и улетит. А у тебя в части еще с полсотни человек программу прыжков не выполнили — тот в отпуске был, тот из нарядов не вылезал, тот в командировке проторчал — жизнь. А не выполнит офицер или прапорщик прыжковую программу — год за полтора не засчитывается — обидно, да. Ну, что делать? Собирает пэдээсник[11] всех таких недобитков да и везет в гражданский аэроклуб — выручайте, мужики. Ну, а когда в часть вертолет прилетает, так те своих курсантов привозят: им тоже лишнюю горючку никто не даст, а бензин для «аннушек» лишь один завод в стране гонит, и с ним вечный нехватеж. Так вот и приходится крутиться, а что поделаешь? Если все по правилам делать — так вообще ни черта не будет.

Замполит рассказывал, в Италии даже такой вид забастовки изобрели, ее так и называют «итальянская забастовка». Это когда работягам по закону бастовать нельзя — авиадиспетчеры всякие, метрошники там. Так они чего делают? Требуют от буржуя-работодателя выполнить все требования, что предписывают им должностные инструкции. И все — работа встает. Дескать, я бы, товарищ буржуй, и рад работать — да вот беда: у меня на рабочем месте огнетушитель уже целых два дня как просрочен. И в аптечке у анальгина срок годности истек. Вы уж приведите все в соответствие, я без этого работать просто права не имею... Бьют и синяков не оставляют.

Так и есть — привез инструктор Белоканского аэроклуба Тофик Гаджиев своих курсантов на халяву разок прыгнуть. И прямиком — к капитану.

— Саша, привет!

— Салям алейкум, Тофик. Птенцов своих привез?

— Ага! Слушай, помоги немножко, а?

— Чего такое?

— Давай, девочку одну на поток поставим? По-американски, да?

С недавних пор инструктор Тофик заимел в голове крупного таракана: всерьез освоить американский способ подготовки новичков. Суть его в том, что два инструктора берут с двух сторон желторотика и так, втроем, покидают самолет. В воздухе они придают ему правильное положение для свободного падения и контролируют раскрытие салабоном парашюта, после чего раскрывают свои парашюты. Надо сказать, к этому способу подготовки капитан относился весьма скептически, будучи твердо убежденным, что парашютист должен сам пройти все ступени подготовки. Пусть не спеша, от простого к сложному, но сам. Куда лошадей гнать? Сначала — на принудительное раскрытие попрыгай, потом — на расчековку, к воздуху хоть привыкни маленько, а потом уже и до свободного падения допускать можно. А то случись что — он и соображать-то ни черта не будет, а там ведь даже не на секунды — на доли секунды счет идет! У Тофика, однако на этот счет было свое мнение.

— Ну что, Саша — сделаем?

— Сколько хоть прыжков у твоей девочки?

— Э. Нормально.

— Ну, сколько?

— Уже два.

— Иди на фиг.

— Саш, ну чего? Хорошая девочка, грамотная. Все нормально будет!

— А купол у нее какой?

— А что — купол? Ну, «утэшка».

— Тофик, ты что — совсем на голову больной?

УТ-15, он же «утэшка» — нормальный спортивный парашют. Хоть и не последний писк, но — довольно продвинутый. В добрые-то времена его не ниже чем перворазрядникам давали. Потому как требует подготовки парашютиста. Ну не сажают же «чайника» на «формулу», чего непонятного.

— Саш, да ладно, чего там. Американцы на первый прыжок с «крылом» прыгают.

— Ну вот пусть они и прыгают. Может, меньше врагов для нас останется.

— Саш, ну чего? Хорошая девочка, совсем умная! Все уже знает. Джамиля! — гаркнул он в сторону «шишиги».

Из-под тента кузова выскочило юное создание в красном спортивном костюме и послушно подбежало к инструктору. Капитан стиснул зубы и, старательно изображая безразличный вид, полез за куревом. Так, мужик, а ну-ка, без трепыханий. У тебя двое детей, мужик. И на парткомиссии за аморалку задерут по самые помидоры! Спа-акойно, кэп... Тебе все по барабану...

Вот, значит, как шамаханские царицы-то выглядят. Или персидские княжны, из-за которых нормальные мужики с катушек съезжают. Блин, ну и волосы! Как она шлем-то на такое облако надевает? Нет, не облако — целая туча грозовая. Черная, с отливом в синеву, грозная, опасная... Черт, в глазищи, в глазищи ей только не смотреть, а то — пропал... Ох, и фигурка же у чертовой девки! Ну так и тянет же попробовать талию пальцами обхватить. На фиг, на талию тоже смотреть нельзя. Черт, да лучше вообще отвернуться, у нее ни на какое место смотреть нельзя!

— Не, ребята — в такие игры без меня играйте, — проговорил капитан, глядя на обширный зад борттехника, копошащегося в вертолетном двигателе, — Я в авантюристов в детстве наигрался...

— Эх, скучный вы народ гринго, не компанейский! — фыркнул Тофик. — Ну ничего, решим вопрос... Пойдем, Джамиля! — и сладкая парочка уверенным шагом направилась к столу руководителя прыжков.

А руководителем прыжков был сам командир бригады, бравый усач-полковник. И был он широко известен как ба-альшой дока по части куртуазности. На его молоденькую жену даже зеленые лейтенанты заглядывались. Вот оно, ребята, то самое восточное коварство — знал, знал пройдоха Тофик, каким макаром такие дела решаются. Талейрану бы его под командование! Или герцогу Ришелье — вот бы где карьеру сделал, паразит! При виде курсантки Джамили даже пышные усы полковника пришли в возбужденное состояние. Вопрос был решен в две секунды. Предполетный осмотр парашютистки полковник проводил лично. Долго, тщательно и очень добросовестно, вникая во все мелочи. И, со вздохом закончив осмотр, не терпящим возражений тоном поручил капитану оказать помощь инструктору Гаджиеву в совершении прыжков курсантами аэроклуба. А вы все удивляетесь, как это азербайджанцы все московские рынки захомутали так быстро. Учитесь, как своей цели добиваться надо, салаги.

Взлетели. Красотка Джамиля нормально замандражировала — заозиралась беспокойно по сторонам, побледнела, что твоя поганка, и поминутно вытирала ладони о свои длиннющие ноги, обтянутые алым эластиком. Дважды бибикнул штурман из кабины: приготовиться. Шамаханская царица вцепилась в дюралевую сидушку — не оторвать. Тофик, впрочем, справился — сделал вид, что собирается царицу за молочные железы ухватить. Получил по морде, но клиентку поднял. Кивнул капитану: берись. Взяли. Джамиля начала обморочно закатывать свои глазищи и растопыривать ноги — ничего, там тоже есть за что ухватить... Зеленый фонарь! Пошли!

Вывалились компактной собачьей свалкой. Джамиля, мгновенно одурев от нарастающего свиста ветра в ушах, судорожно принялась принимать позу эмбриона — совсем не то, что требуется в свободном падении. Корячились секунд двадцать, пытаясь развернуть ее лицом к земле — дохлый номер, клиент в отключке. Взгляд на высотомер — так, высота — тысяча. Все, хорош выпендриваться. Отмашка Тофику — отцепись, не мешай! Р-развернули эту дуру! Так! Кольцо! Выдернув кольцо у что-то беззвучно орущей Джамили, капитан задрал голову, убедился, что купол безмозглой красавицы раскрылся и только после этого раскрыл свой парашют.

Приземлившись, капитан немного поостыл. В принципе, на черта красивой девке еще и умной быть? Что тогда другим останется? Ладно, купол у нее работает нормально — можно расслабиться, только бы ноги при приземлении не поломала. Жалко будет все же такие ноги...

Ноги Джамиля не поломала. Но умудрилась зависнуть на одном из тополей, растущих вокруг аэродрома. На спортивном-то куполе! У которого горизонтальная скорость — пять метров в секунду! И разворачивается как волчок. Да с таким куполом нормальные люди по сотне раз подряд в «ноль» попадали, а тут... Способная девушка, чего там говорить. Висит на пятиметровой высоте, ногами длинными болтает и голосит почем зря. Ну, бойцы из наряда по площадке приземления конечно же, тут как тут. Мигом сбежались и активно желают помочь девушке спуститься — ну еще бы, за такие-то ноги кому подержаться не хочется? Однако Тофик на них рыкнул — дескать, на фиг, пусть сама выпутывается, как учили. Только вот никак барышня не вспомнит, чему ее учили. Ногами болтает и голосит еще жалобнее.

— Дура ты, Джамиля! — возмутился наконец инструктор, — Совсем дура, слушай! Что, никак не вспомнишь? Запаску распустить положено, да! Вспомнила?

Да, так и полагается действовать парашютисту, если на дереве зависнет. Раскрыть запасной парашют, расстегнуть подвесную систему и спуститься по запаске на землю — только и всего. Чего тут думать, собственно? Напомним однако, что Джамиля наша была девушкой очень даже способной. Обрадованно заголосив, она раскрыла запаску, споро распустила ее до земли. И — не успел инструктор даже рта раскрыть — лихо клацнула замками отцепки основного купола. И полетела вниз, в ежевичные заросли, с истошным визгом валькирии, подбитой над полем боя античными средствами ПВО. Инструктор шмякнул шлемом о землю и в отчаянии воздел руки в небо.

Вытаскивали исцарапанную орущую Джамилю из колючих кустов всем нарядом. А уж сколько времени они потом ее запаску от ежевичных колючек очищали — даже представить не берусь.

А капитан отчетливо представлял, как придя домой, он первым делом полезет в буфет за стаканом — после такого дня это было совершенно необходимо. Но так просто судьба его, видно, отпустить не могла. У ворот аэродрома его поджидал Дато. И было в его глазах что-то незнакомое.

— Нэ паложено, да?! Закон, да?! — яростно наехал он на капитана.

— Э, ты чего, парень?

— Всяким дурам — можно, а мне — нельзя, да?!

— Дато, ну что ты, в самом деле...

— Я думал, вы — честный! А вы! А вы!..

Капитан тяжело, по-коровьи вздохнул. Блин, да за что мне такое?

— Всо, дядя Саша, всо!

— Что — «все»?

— Я — ЗАПОМНИЛ!!

Думаете, капитан испугался? Ни черта он не боялся, этот капитан. Даже жены и парткомиссии. Но... Как-то просто понял, что таких вот парней лучше иметь в друзьях, а не во врагах.

— Короче. Завтра... Нет, завтра синоптики погоду обещали испортить. Послезавтра приходи. С утра парашют уложишь и прыгнешь. В приказ я тебя включу.

— Правда?! — и опять перед капитаном стоял знакомый кудлатый охламон Дато.

— Я СКАЗАЛ.