Александр Рубан
      Могила чудес, или плач по уфологии
      I
      Обычно Маришины блюдца появлялись от одного до пяти раз в неделю - зимой пореже, летом почаще. Одно из них (как выяснилось, последнее) Леонид видел своими глазами. Это случилось в мае прошлого года. В четвертом часу утра над крышей поликлиники, что напротив квартиры Ивлевых, поднялась небольшая светлая точка и начала пульсировать, расплываться в стороны веретенцем. Потом веретенце стало тихонько, будто на ощупь, двигаться, уклоняясь от каких-то невидимых препятствий. То и дело замирало, затаивалось - вот-вот погаснет... Мариша называла это "осваивается". Она стояла за спиной еще не проснувшегося, но уже заинтригованного Леонида, прижималась к нему теплой грудью и шепотом - чтобы не разбудить Петра Леонидовича - рассказывала, что будет дальше. "Освоившись", веретенце должно как-то вдруг оформиться, отвердеть и оказаться обыкновенным летающим блюдцем. Они бывают самых разных форм, цветов и размеров, но ведут себя всегда одинаково: подолгу висят перед самым балконом Ивлевых, пока Мариша на них налюбуется, и улетают. Но в тот раз ничего похожего не произошло. То есть на какое-то неуловимое мгновение веретенце действительно "оформилось" и "отвердело". И действительно оказалось обыкновенным чайным блюдцем необыкновенных размеров. Разве что Пантагрюэль мог бы воспользоваться таким блюдцем, да еще Гулливер в стране великанов мог бы осваивать в нем современные виды плаванья - комфортно и без риска утонуть. Но на эти сравнения Леонид набрел гораздо позже, а тогда перед самым его балконом, зависло обыкновенное чайное блюдце. До нелепости большое и почему-то перевернутое. Ему показалось даже, будто он видит фабричную марку на донышке: скрещенные голубые мечи и корону,- но Мариша потом уверяла, что как раз это ему показалось. Тем не менее, именно увидев знаменитое саксонское клеймо, Леонид окончательно проснулся, ощутил босыми ступнями холодный линолеум пола -и зажмурил глаза, собираясь протереть их кулаками. И - "сморгнул" блюдце. Мариша ахнула, оттолкнулась от Леонида и кинулась открывать балкон. А спустя секунду сквозь едва приоткрытую балконную дверь до них донесся множественный жалобный звон разбитой посуды. - На счастье,- с машинальной неискренностью сказал Леонид, еще не осознавая всей глубины своего заблуждения.
      2
      Когда сокращали инструкторов Шуркинского райкома партии, вопрос о трудоустройстве бывших функционеров приобрел небывалую дотоле остроту. Вдруг выяснилось, что предприятиям уже не нужны начальники отделов кадров с профессиональным партийным стажем и с дипломами университета марксизма-ленинизма. Правда, у Леонида Ивлева, тридцатипятилетнего инструктора орготдела, был еще и диплом Усть-Ушайского политеха, но... Вот именно. Это было так давно. И все же Леониду Ивлеву удалось найти работу по склонностям. Он был принят на должность инженера по технике безопасности в стройконтору № 4 Шуркинского управления "Нефтедорстрой" - и привычно стал получать деньги за то, чтобы по возможности ничего не происходило. Работы было много, работа была знакомая: бланки, протоколы нарушений, журналы инструктажей, сводки несчастных случаев на предприятиях родственного профиля,- а отсутствие грифов "Секретно" и "ДСП" позволяло брать работу на дом. Несколько огорчал оклад - всего две трети райкомовского,- но это компенсировалось наконец-то обретенным ощущением собственной нужности и тем, что почти не приходилось врать. Врать Леонид не любил, хотя и понимал, что иногда это бывает необходимо. Поэтому он никогда не считал себя профессиональным идеологом, а два-три эпизода из своей партийной деятельности старался не вспоминать. Согласитесь, это не так уж много: всего два-три эпизода за семь с половиной лет. Практически чистая совесть. Самым же большим плюсом в его новой должности было возвращение в семью. Наконец-то он действительно располагал двумя выходными, и наконец-то работа действительно кончалась в шесть вечера. Ну разве что иногда прихватишь папку-другую домой, так ведь - домой! А дома - Петр Леонидович, который, оказывается, уже заканчивает четвертый класс в музыкальной школе и пятый в обычной (когда успел?) и которому нужно немедленно, самое позднее - завтра вечером, объяснить разницу между "Вальтером" П-38 и "Веблей-Скоттом", и кто должен написать заявление, чтобы выйти из пионеров - родители или самому можно? А вожатая говорит, что надо от родителей,- значит, врет? А пол я уже два раза мыл, это нечестно! Мама Мариша дома, фантазерка и умница, которую новый оклад мужа нисколько не огорчает, а вот нормальный рабочий день, наоборот, радует, и которая опять видела летающее блюдце над поликлиникой. И лучше бы Леониду не смеяться, а проснуться ночью и самому убедиться. Нет, сегодня оно уже не появится, но завтра - почти наверняка, у Мариши предчувствие. Кстати, если у нее такой образованный муж, то не займется ли он пылесосом: почему-то третий день не фурычит... И еще пылесос "Вихрь" дома - коварнейший агрегат, который время от времени заставляет Леонида вспомнить, что он все-таки инженер-электрофизик по образованию, и после несложной починки (надо было вытряхнуть пыль из мусоросборника, а схему, оказывается, разбирать не надо было) опять-таки дарит хозяину ощущение собственной нужности. А иногда, не каждый день, но часто, к ним стал заходить Юрий Евгеньевич Сыч, сосед сверху, чудак-изобретатель из романа, мечтающий осчастливить человечество: а) неинерционным центробежным насосом; б) суперкомпактным механическим аккумулятором; в) бесфрикционной дисковой задвижкой,- и массой других не менее полезных, но столь же маловразумительных вещей, на которые скоро не хватит алфавита. Он внимательно выслушивал объяснения Леонида о том, почему его блестящая идея неосуществима, задавал несколько неожиданных вопросов и удалялся, вполне удовлетворенный, обогащенный двумя-тремя новыми для себя терминами и преисполненный решимости обойти очередное препятствие, воздвигнутое на его пути Природой, которую он полагал достойным соперником, не менее изобретательным, чем он сам. Если счастье суть синоним радости и удовлетворения, то Леонид был счастлив целых четыре месяца - вплоть до той майской ночи, когда он поддался на уговоры Мариши и попросил разбудить его, чтобы глянуть на блюдце. - На счастье, - машинально произнес он, едва затих множественный звон бьющегося фарфора. И тут же пожалел о сказанном: разговора в юмористических тонах у них с Маришей не получилось. Вообще никакого разговора не получилось, и до самого утра они старательно притворялись спящими. Только через два дня - да и то как-то уклончиво, обиняками и намеками они обсудили происшествие и пришли к консенсусу: Леонид признал, что саксонские "голубые мечи" вполне могли ему померещиться, а Мариша согласилась считать галлюцинацией все остальное. Никаких иных видимых последствий эта ночь не имела - если не считать того, что остаток мая и почти весь июнь Мариша не высыпалась, а в одной из коробок Петра Леонидовича обнаружилось во время приборки несколько разноцветных фарфоровых черепков не вполне ясного происхождения. Один из осколков почти правильный плоский треугольник со стороной около восьми сантиметров - был отмечен фрагментом гигантского голубого клейма. Без особого напряжения в этом фрагменте можно было угадать часть эфеса и самое начало клинка... На всякий случай, во имя сохранения консенсуса, Леонид этот осколок у Петра Леонидовича выпросил и от мамы Мариши спрятал. Но ложь во спасение редко приводит к заявленной цели. Приблизительно с тех самых пор Мариша приуныла и стала как-то обыкновеннеть, а в квартире Ивлевых становилось все скучнее и раздражительнее. Первым это почувствовал Юрий Евгеньевич, и хоть виду не подавал, поскольку по-прежнему остро нуждался в ученых беседах, но беседы эти старался побыстрее закруглить. А то и вовсе не заходил в квартиру, предпочитая как бы случайно перехватывать Леонида в подъезде. Должность инженера по технике безопасности вдруг стала чрезвычайно хлопотной и невообразимо ответственной. А где-то в середине июня возникла настоятельная необходимость частых и длительных командировок. Леонид понял, что просто обязан регулярно выезжать на месторождения, на отдаленные трассы и даже, пожалуй, в областной центр... Между прочим, и для семьи эти его поездки будут небесполезны - в том смысле, что суточные и квартирные можно ведь экономить и добавлять к окладу. И так уж в конце концов получилось, что отпуск, который они с Маришей заранее и специально подгадали на один и тот же месяц - август - признано было целесообразным провести врозь. По многим весьма весомым причинам, изложить которые без обиняков и намеков представляется затруднительным... Нет, не на счастье разбилось чайное блюдце Пантагрюэля!
      3
      Обязанности Леонида на время отпуска были расписаны буквально по дням, и график был прикноплен к двери совмещенного санузла, после чего Мариша с Петром Леонидовичем укатили к бабушке Эльвире за витаминами и южным загаром, оставив папу один на один с квартирой. Однако связи, заведенные им еще во время службы в райкоме, оказались неожиданно крепки и в достаточной степени бескорыстны: ремонт был завершен на удивление быстро и дешево. Оставшиеся неподотчетными восемь суток и двести рублей Леонид решил промотать в Усть-Ушайске, злоупотребив теми же связями для покупки билета на самолет туда и обратно. Никаких определенных планов у него не было. Он даже не знал еще, у кого остановится на эти несколько суток - у Каратяна, у Чугунца или у Разметова. Сидя в кооперативном подвальчике на главной улице Усть-Ушайска, Леонид маленькими глоточками отпивал переслащенный кофе "и тщательно обдумывал эту трилемму. У Каратянов, пожалуй, тесновато, и как бы их не стеснить. Разметов всегда рад поболтать, но вечно занят. А Чугунец есть Чугунец - он обязательно протащит Леонида по всем своим знакомым, и это будет нескончаемый политический треп под разнообразные напитки домашнего приготовления. Это с одной стороны. Допив кофе, Леонид обнаружил на столике пепельницу и, приятно удивившись, закурил. Зря он, оказывается, брезговал этим подвальчиком во время командировок. Уютно, и даже очень. Итак: Каратян, Разметов, Чугунец... Каратян - это масса новых интересных анекдотов (преимущественно медицинских) и книг (преимущественно детективов). Разметов - это подробная информация обо всех премьерах и гастролях - причем не только информация, но и билеты, даже в кукольный. А Чугунец... в конце концов, что сейчас можно достать, кроме самогона? Это с другой стороны. А четвертой альтернативы все равно нет. Полупустой поначалу подвальчик стал наполняться. У стойки образовалась очередь, и оттуда на Леонида косились: чашка перед ним была пуста, и он зря занимал место. Пришлось придавить окурок в пепельнице, положить на стул свой дипломат и встать в очередь за новой порцией кофе. Некто внушительный и атлетически сложенный, судя по ухваткам - завсегдатай, попытался его оттеснить, но не тут-то было. Тогда завсегдатай оттеснил стоявшего перед Леонидом - но не остался в очереди, а поднырнул под стойку и мимо кивнувшего ему официанта проследовал на кухню, развязно покачивая на мизинце пузатый металлический дипломат, который при его росте казался игрушечным. Леонид осуждающе хмыкнул в мускулистую спину, обтянутую легкомысленной сеточкой. Кооператив... Четвертой альтернативы нет, но можно действовать по методу союзного правительства - скомпилировать четвертое решение из трех взаимоисключающих. Например так: по двое суток у каждого, причем начать с билетов, а политику - на десерт. Самое то. Высвободив левую руку, прижатую очередью к стойке, Леонид глянул на экранчик своего "Левиса" (Двухдолларовая гонконгская халтура, которую Мариша прошлым летом оторвала на симферопольском толчке всего за сорок рублей). Восемнадцать двадцать две, понедельник, 20 августа. Не проверял уже недели полторы - значит, спешат минуты на три, не меньше, но это неважно. Разметов, наверное, будет дома лишь после семи, ехать к нему полчаса - время есть. Надо его убить. Четвертая альтернатива обнаружилась через двадцать неспешно убитых минут, когда Леонид допивал вторую чашку кофе - на этот раз без сахара, но с сигаретой. Чья-то рука возникла над его правым плечом, бесцеремонно отобрала сигарету и воткнула ее в пепельницу. Леонид обернулся: это был тот самый атлет с игрушечным дипломатом. Завсегдатай. Лицо его (с крупными, как и все в нем, чертами) было непрошибаемо серьезным, почти равнодушным, но почему-то фальшивым. На всякий случай Леонид оглядел подвальчик: курили почти все. - В чем дело?- сухо осведомился он. - Пошли. - Атлет возложил руку ему на плечо. В голосе тоже была какая-то фальшь. - Не понял,- сказал Леонид и покосился на руку. - Во дает!- радостно заявил атлет и внезапно растворил пасть в очень знакомой улыбке. Улыбка была настоящая.;- Не узнаешь?!
      4
      В конце концов Леонид его, конечно, узнал, хотя по сути это было повторным знакомством. Когда они виделись в последний раз, Серега Муравлев был пятикурсником и возглавлял что-то там в художественной самодеятельности, а выпускник того же самого физтеха Леонид Ивлев, отинженерив полтора года в закрытом НИИ, был кооптирован в состав обкома комсомола и брошен на организацию культурно-зрелищных мероприятий. Там, в закулисьях институтских ДК и на просмотровых комиссиях, они и встречались - накоротке, но почти регулярно. Далеко не все, что предлагал комиссии Муравлевский коллектив, можно было выпустить на сцену. Даже на студенческую сцену. Иногда Леониду казалось: поставь Муравлев шекспировскую драму (ну, хоть "Ричарда III") - так и она в его интерпретации окажется антисоветским фарсом. Теперь это, конечно, обычное дело, но тогда... Тогда инструктор обкомола Ивлев облегченно вздохнул, узнав, что Муравлев распределен в Новосибирск. Это означало, что студенческий коллектив с подозрительно невнятным названием "Смехарин" спокойно канет в небытие - и даже без его, инструктора Ивлева, помощи. Так оно и вышло, потому что второго Муравлева в природе не существовало. За тринадцать лет Сергей остепенился, но отнюдь не посолиднел. Ни внешне, ни, тем более, внутри. Кандидатскую он защитил .в Новосибирском академгородке, а применять свои теории почему-то решил в Усть-Ушайске, где никогда никаких работ по его профилю не велось. "По методу О'Генри,- объяснил он.- Продаю башмаки там, где все привыкли ходить босиком!" И, разумеется, продал, после чего скатился до простого инженера в собственной лаборатории. Впрочем, семья и квартира остались при нем, а что еще человеку надо? Теперь Муравлев замышлял не то кооператив, не то совместное предприятие для "фабрикации гениальных идей". Квартиру он получил невероятно простым способом, подняв при этом на ноги весь обком: выписал из Чикаго специалиста по плазмотронной технике и на торжественной встрече, в присутствии зав. отделом науки, пригласил его к себе в гости "на ближайшую среду". "А где вы живете?"- на всякий случай поинтересовался зав. отделом (вполголоса). Время было смутное, междуцарственное, а специалист из Чикаго был первым американцем на берегах Ушая. "В общежитии",- вполголоса же ответствовал Муравлев. Во вторник бригада грузчиков уже перетаскивала в новую Муравлевскую квартиру его старый диван, кроватку Насти-Второй, письменный стол и финскую "гостиную", отпущенную ему в кредит. Насте-Второй тогда было ровно полгода, а сейчас без четверти семь... - Восемь, - поправил Леонид. - Ле-ет! - протянул Муравлев. - Лет, а не часов: я про свою дочку говорю, про Настю-Вторую. - А-а... А кто такая Настя-Первая? - Она меня бережет, - загадочно произнес Муравлев и поведал историю своей женитьбы. Женился он тоже не как люди женятся: у него как раз кончалась командировка в Харьков, а Настя-Первая (тогда еще просто Настя) как раз дежурила в Харьковском медвытрезвителе. Утром они прямиком из этого учреждения отправились в загс, а вечером того лее дня Муравлев купил второй билет до Усть-Ушайска - для Насти. Спустя неделю к ним в общежитие нагрянула теща (тоже милиционер) с твердым намерением учинить скандал. Целый месяц вплоть до официальной регистрации, которую сама же помогла ускорить,- она прожила в комнате коменданта и отбыла восвояси, очень довольная... Все это и многое другое Леонид узнал, пока они тряслись в переполненном неторопливом "экспрессе". Знай он все это раньше, он постарался бы ограничиться двумя фразами в том подвальчике и рвануть к Разметову, а то и обратно в аэропорт. Непредсказуемое чревато - а Муравлев был сама непредсказуемость... .Но теперь удирать было бы, во-первых, невежливо, а во-вторых, поздно: девятнадцать пятьдесят две... - Ну-ка, покажи!- Муравлев отобрал у него "Левис" и стал поочередно нажимать все четыре кнопки.- А почему не играет? - Там кнопку заедает,- сказал Леонид. - Давно? - Всегда. - Ясно.- Сергей ногтем отщелкнул крышку, ногтем же подцепил и извлек внутренности и булавкой от значка с Ельциным поковырял кнопку изнутри. - Барахло,- сказал он, собрав, наконец, часы и возвращая их Леониду. Они на весь автобус вопили что-то похожее на "Гаудеамус".- Спрячь в карман, посоветовал Муравлев.- И больше не вынимай: Боб увидит - запрезирает. - Кто запрезирает? - Уилки У. Роджерс, он же мистер Боб, профессор из Вашингтона. Думаешь, куда я тебя везу? - Я почему-то думал, что к себе домой... - Правильно, ко мне домой, познакомиться с Бобом. - А... - А ночевать будешь у меня. Всю неделю. - Спасибо. - Не за что. Я до сентября в разводе, квартира пустая. - В разводе? - Ну, отдыхает моя ди-Настия! А мне отпуска не дали. - Почему? - Потому что я не просил. Новое дело, подумал Леонид. Какой-то мистер Боб из Вашингтона, да еще профессор. Зачем американскому профессору знакомиться с советским инженером по технике безопасности?.. Впрочем, если как следует вспомнить, Муравлев всегда был легок и щедр на самые неожиданные контакты. Знакомиться и знакомить - его не вполне осознаваемая страсть, талант и образ жизни. - А этот мистер Боб... - начал было Леонид. - Потом, - сказал Муравлев, вставая.- Уже приехали. И Леонид покорно стал протискиваться вслед за ним к двери, отгоняя от себя невнятные подозрения. Мистер Боб?.. Что ж, пусть будет мистер Боб. Все равно эта неделя неподотчетна, а обратный билет в кармане. Леонид не знал, что тишь да гладь давно уже прогнулись под ним едва заметной воронкой, что водоворот непредсказуемых событий уже втянул его в свое безудержное круженье и что события эти лишь внешне могут выглядеть случайными, а на самом деле - глубоко закономерны, как все в природе. Что так или иначе, а знакомство с Уилки У. Роджерсом ему все равно было не миновать.
      5
      Мистер Боб, профессор из Вашингтона, появился в 20.00, через две минуты после них. Он оказался весьма симпатичным и вполне русским на вид парнем лет примерно двадцати пяти - двадцати восьми. Был он почти одного роста с Леонидом, коренаст, скуласт, кареглаз, гладко брит и коротко стрижен. Его мягкие светлые волосы никак не хотели стоять "ежиком", а он их заставлял, то и дело проводя ладонью по темени - от лба к затылку. Цепкие руки с очень твердыми и сухими пальцами были от запястий до локтей покрыты такой же светлой растительностью. Одет был мистер Боб в какую-то "сногсшибательную" безрукавку (это Муравлев назвал ее сногсшибательной, Леониду же она показалась вполне обычной) и в полувоенного покроя брюки со штрипками. - Привык! - объяснил он, перехватив взгляд Леонида.- На той должности, которая была у меня в Вэ-Вэ-Эс, форма не обязательна, но мне нравилось. По-русски мистер Боб говорил очень чисто. Только это и выдавало в нем иностранца: русские так чисто не говорят. Ну и, конечно, он был спортсмен, как почти все американцы. Гольф. Или что-то похожее на гольф - Леонид в этом не разбирался. Короче говоря, американский гость был полная противоположность хозяину. (У Муравлева все слишком заметное, преувеличенное: рост, вес, жесты, аппетит, интерес, голос и шевелюра. Особенно шевелюра. И особенно голос...) Что касается Леонида, то он вновь с удовольствием убедился, что занимает привычное место между идеальным стандартом и флуктуацией... - Это как раз тот, кто нам нужен, Боб!- заявил Муравлев после стремительной процедуры знакомства.- Сегодня прилетел из Шуркина, он там живет. - С севера области? - обрадовался американец. - Э, нет! Успеешь - он здесь надолго. Сначала выпьем и доспорим. - Конечно, Сережа. - Мистер Боб улыбнулся с обезоруживающей покорностью.Что надо делать? - Пить! Пили, разумеется, виски и закусывали, разумеется, пельменями. Пельмени были разваленные, из пачки, которую Муравлев извлек из своего пузатого дипломата и как-то моментально сварил. Металлический дипломат при этом звякнул отнюдь не металлическим звоном, и Леонид понял, что не за пельменями заходил Муравлев в тот кооперативный подвальчик. И действительно, после виски на свет появился достаточно отвратительный азербайджанский коньяк - но при этом достаточно вовремя, чтобы уже не вызвать у Леонида протеста. Все было хорошо и очень мило. Откинувшись в удобном финском кресле, Леонид покачивал в пальцах второй (или уже третий) стакан коньяка, аккуратно жевал пельмень и рассеянно вслушивался в дискуссию ученых мужей, тема которой была, на его взгляд, весьма далека от науки. Воронка плавно и незаметно для глаза набирала свои обороты, и сквозь ее чарующе-тревожное круженье отчетливо были слышны отдельные реплики - чистый выговор мистера Боба и оглушительный бас Муравлева. - Вот об этом я ничего не знаю! - категорично гудел Муравлев. - И знать не хочу, потому что на самом деле все было не так! - Я изложил факты, Сережа. - Не факты, а слухи! - Да, но обработанные статистически. Статистика беспристрастна. - Беспристрастной статистики не бывает, потому что не бывает беспристрастных статистиков! "Муравлева не переспоришь",- удовлетворенно подумал Леонид и стал вникать, чтобы разобраться, о чем они, собственно, говорят, и какое отношение к предмету их спора может иметь он, Леонид Ивлев, живущий, к радости мистера Боба, на севере области. Насколько ему в конце концов удалось понять, кандидат технических наук Сергей Муравлев с порога отметал выводы докторской диссертации мистера Боба, которого он уже называл Вовиком. (Наверное, потому, что "Бобик" даже в устах Муравлева звучало бы вызывающе). Что это были за выводы и чем они не понравились Муравлеву, Леонид так и не уразумел: дискуссия началась не сегодня. Ясно было только, что буржуазная наука в лице американского профессора оказалась бессильна перед здоровым скепсисом советского инженера. "Лженаука" - ослепительно сверкнул привычный эпитет. "Уфология - это лженаука",- так заявил Муравлев. Очень справедливо. За справедливость! Оказалось, что Леонид провозгласил это вслух. Его не поняли, но поддержали, после чего опять заговорили о статистических методах выявления истины. Леонид обиделся. - Никаких блюдец не было! - сказал он проникновенно и, дотянувшись до мягкой глубины кресла, осторожно поставил на самый край стола опустевший стакан. - Никогда!- смело обобщил он в образовавшейся паузе и сфокусировал взгляд на лжеспециалисте из Чикаго. - Вообще-то я из Вашингтона, - поправил его мистер Боб и улыбнулся. Леонид смутился, а Муравлев прогудел откуда-то справа: - Готов. - И негромко добавил: - Жаль. Но мистер Боб не согласился с этим обидным мнением, и Леонид был с ним солидарен. - Да нет же!- сказал он и попытался им объяснить... - Я видел его своими глазами, - закончил он, - понимаете? Его не было! Ничего они не понимали. Но в таких случаях главное - не терять спокойствия и не раздражаться, поэтому Леонид взял себя в руки и повторил все с самого начала и подробнее. Муравлев не дослушал, хмыкнул и куда-то ушел, а мистер Боб заинтересовался, протянул Леониду блокнот и попросил нарисовать клеймо. Рисунок получился не очень похожий, но Леонид пообещал прислать осколок. - Я уже вижу, что это не саксонское клеймо, - сказал мистер Боб, задумчиво ероша свой "ежик". - Слишком подробное изображение... Вы когда-нибудь видели его раньше.? Нет, раньше Леонид этого клейма не видел, но читал о нем неоднократно и знает, как оно должно выглядеть. Два скрещенных меча и корона - все голубого цвета. Голубое на белом. Так высылать осколок или уже не надо? - Если это вас не затруднит, - сказал мистер Боб и вручил ему свою визитную карточку. - Вот по этому адресу. Карточка была на двух языках - английском и русском, а нужный адрес был новосибирский. Но самым интересным было то, что мистер Боб оказался никаким не уфологом! "Уилки У. Роджерс, доктор социопсихологии", - было напечатано посередине, а в правом верхнем углу значилось: "Институт изучения общественного мнения США. Западно-Сибирский филиал". Так это же совсем другое дело! - подумал Леонид и вслух выразил свое удовлетворение. - Социопсихология, - объяснил он мистеру Бобу, - это действительно единственная наука, которую всерьез может интересовать то, чего нет. Например, летающие блюдца. Или, скажем, этот... уотергейт. - Полтергейст, - улыбнулся мистер Боб. - Вы правы, Леонид, это явления одного порядка. Но я вынужден вам возразить: нас интересует не то, чего нет, а то, о чем говорят. Леонид задумался. - Не вижу разницы,- признался он наконец. - А Вовик утверждает, что она есть, - прогудел Муравлев и поставил на стол самовар и банку растворимого кофе. - Погоди! - отмахнулся Леонид. - Вы занимаетесь летающими блюдцами, сказал он мистеру Бобу. - Так? - В том числе,- согласился тот. - О них говорят, - продолжил Леонид. Мистер Боб кивнул. - Их нет! закончил Леонид. Мистер Боб улыбнулся. - По-моему, я логичен, - скромно заметил Леонид и откинулся в кресле. - Пей кофе, - сказал Муравлев. - Остынет. Зря он так говорил: кофе оказался очень горячим, Леонид чуть не обжегся. И еле сладким. - Помешай, - посоветовал Муравлев. - Бесполезно, Вовик, - обратился он к мистеру Бобу, - ты же видишь. Приходи лучше завтра, а то заночуй у меня. - Нет-нет,- сказал мистер Боб. - Все в порядке, Сережа. Леонид, вы не могли бы припомнить, когда именно вы наблюдали... "блюдца Пантагрюэля"? - Которого не было!- хохотнул Муравлев. - В мае,- припомнил Леонид, поставил чашку и задумался. - Числа десятого, - неуверенно сказал он. - Или двенадцатого... Это была пятница, можно посмотреть. А что? - Он вдруг заметил, что оба они отставили свои чашки и смотрят на него с одинаково странным выражением. - Такого не бывает, - произнес наконец Муравлев. - Этого года? - Да, - сказал Леонид.- А что случилось? - Да нет, ерунда... - неуверенно проговорил Муравлев, а мистер Боб снова улыбнулся и взъерошил "ежик" твердым веселым жестом. - И все равно это ничего не доказывает! - заявил Муравлев. - Конечно, Сережа, - легко согласился американец. - Зато теперь нам есть что проверять; не так ли? - Да что случилось-то? - в третий раз спросил Леонид. - Ты что, газет не читаешь? - с обидным, как ему, наверное, казалось, подтекстом осведомился Муравлев. Это он попал в точку: газет Леонид не читал уже больше года. Никаких. И, озлясь, он с удовольствием объяснил, почему. Потому что читать их имеет смысл только в том случав; если они несут информацию. И, между прочим, до недавнего времени так и было. Нынешние же газеты несут не информацию, а "белый шум" - бессистемное собрание разнородных фактов. И даже не фактов, а мнений, которые сплошь и рядом противоречат друг другу. Что можно извлечь из такой, извините, прессы? В лучшем случае мигрень, а в худшем гражданскую войну. Леонид, впрочем, всегда надеется на лучшее... - Молодец!- одобрительно прогудел Муравлев и хлопнул его по плечу. Это Леонида обескуражило: насколько он знал Муравлева, тот должен был сцепиться с ним немедленно и с наслаждением. И еще у Леонида возникло ощущение, что над ним потешаются: совсем как на том предвыборном собрании у буровиков, где ему поручили выдвинуть кандидатуру Первого. Он заранее знал, что именно в этом коллективе выдвижение не пройдет, и оказался прав. С ним даже не спорили - ему просто задавали вопросы... Это был один из тех эпизодов, которые Леонид старался не вспоминать. Теперь к ним, кажется, добавился еще один. - Мне кто-нибудь объяснит, что случилось в мае этого года?- хмуро осведомился Леонид. - Обязательно,- сказал Муравлев и, переглянувшись с мистером Бобом, стал объяснять.
      6
      19 и 20 мая в Усть-Ушайске должен был состояться международный конгресс уфологов. Трижды - один раз в феврале и два раза в марте - областная молодежка предварила это событие тематическими разворотами, а в апреле на север области была отправлена спешная экспедиция для уточнения последних данных о наблюдениях за полетами НЛО. Результаты экспедиции превзошли все ожидания и должны были составить четвертый разворот, приуроченный к открытию конгресса. Но конгресс не состоялся. Буквально за неделю до открытия организаторы сообщили, что он переносится в другой город. Это был скандал. Уже готовый, сверстанный и вычитанный разворот был оскорбленными журналистами рассыпан и выброшен в переплавку. Только чудом (не без помощи Муравлева, разумеется) удалось добыть пробный оттиск и размножить его на ксероксе. Эти двести экземпляров усть-ушайские уфологи и довезли на сбежавший от них конгресс. Лучше бы они этого не делали. Их там подняли на смех. Оказывается, таких НЛО не бывает. Оказывается, усть-ушайская уфология отстала от мировой лет на сорок и все еще тешится бабушкиными сказками. Оказывается, серьезные уфологи давно уже научились отличать правду от выдумки и как дважды два доказали наивным провинциалам, что те занимались именно выдумками, причем не самыми удачными. Остается добавить, что ни одна из трех летних экспедиций ни одного полета НЛО над севером области уже не наблюдала. А раньше они, якобы, летали там косяками и стаями. Муравлеву искренне жаль этих увлеченных и по-своему неглупых ребят. Глядя на них, он, Муравлев, вспоминает собственную юность, и у него что-то щемит вот здесь (очень широким жестом он показал, где у него щемит). Когда Муравлеву было столько же лет, сколько сейчас Бобу, он отдал неопознанным объектам лучшие куски души, здоровья и разума. Он даже имел конфликт с компетентным органом на почве тарелочек. Однажды, лет пять назад, нечто в сияньи и грохоте приземлилось в тайге на том берегу Ушая - и Муравлев немедленно сколотил поисковую группу. Но его вызвали куда следует и сказали: "Не надо!" И все-таки он пошел. И, разумеется, ничего не обнаружил, кроме еще одной поисковой группы, состоящей из очень спортивных и на диво образованных ребят в штатском. По возвращении Муравлеву была устроена веселая жизнь, вплоть до понижения в должности,- и он, по молодости и глупости, вообразил, что КГБ намерено скрыть от общественности сенсацию века. Лишь спустя полгода он узнал из достоверных источников, что в тайге не приземлилось, а сверзилось нечто весьма земное, и что веселая жизнь была устроена ему просто для профилактики, по принципу "бей своих".