 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: Уилсон Жаклин :: БСЭ :: Биленкин Дмитрий Александрович :: Желязны Роджер :: Борхес Хорхе Луис :: Дойл Артур Конан :: Дюма Александр :: Верн Жюль Габриэль :: Лесков Николай Семёнович Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Притчи :: Справочник по реестру Windows XP :: Влюбленный опекун :: Дача :: Неосторожные мысли о М. Горьком :: Повесть об отплате за добро :: Тайна неудачного выстрела :: Теперь об этом можно рассказать |
Напрасные словаModernLib.Net / Поэзия / Рубальская Лариса / Напрасные слова - Чтение (стр. 5)
Ветер травы покосил на лугу. Пропадаю без тебя, пропадаю, Пропадаю без тебя – не могу. Дважды в реку ступить невозможно, Нелегко все сначала начать. Но поверь, мой любимый, несложно Снова в паспорт поставить печать. Я ж неправду тебе говорила. Как же в это поверить ты смог? От тебя не уйти мне, мой милый, Сколько б ни было в мире дорог. Объявленье об обмене Долгий дождь прильнул к холодным стеклам, Будто не бывало теплых дней. Улица озябшая промокла, В лужах отражение огней. Ветер объявление полощет, Буквы расплылись и вкривь и вкось. Мы меняем общую жилплощадь На любые две, подальше, врозь. Объявленье об обмене Поливает дождь осенний, Но обмен нам не спасенье, Не спасенье. Долгий дождь, пора осенней скуки, Что-то нам не удалось понять, И одну любовь на две разлуки Мы с тобой решили поменять. Телефон звонит без передышки, Трубку снять скорее ты спешишь. Показалось мне, что часто слишком – Не туда попали, – говоришь. Объявленье об обмене Поливает дождь осенний, Но обмен нам не спасенье, Не спасенье. Долгий дождь, разбросанные листья. Вот и мы не можем вместе быть. Открывать не стоит старых истин. Разойтись – не значит разлюбить. Зачеркни: «Прекрасная жилплощадь, Лифт, балкон, горячая вода». Напиши: «Есть две души продрогших, Долгий дождь и долгая беда». Привыкай Опять с утра похолодало: Не плюс, не минус, просто ноль. Я так старательно играла Тобой придуманную роль. Еще вчера цвела черешня, Но утром сбросила цветы. Я никогда не буду прежней, Теперь, мой друг, меняйся ты. Привыкай, привыкай к моим новым привычкам, Привыкай, привыкай, ты же знаешь меня. Разгорелась любовь, будто вспыхнула спичка, Но подул ветерок, вот и нету огня. Тепло из сердца выдул ветер, А душу выстудил сквозняк. Я знаю, что ты мне ответишь — Что проживешь и без меня. Не понимаешь ты, мой милый, Тебе, наверно, невдомек, Что я привычки изменила, Чтоб без меня ты жить не смог. Закатный час Закатный час настоян на левкоях, И дарит вдох круженье головы. Зачем, зачем привычного покоя В закатный час меня лишили вы? Перевернув фарфоровую чашку, Судьба стечет кофейным ручейком, И я пойму, в словах нехитрых ваших Укрыта тайна под замком. Закатный час – не время для печали, Чтоб вас слова мои не огорчали, Я вам скажу, прелестная гадалка, — Растаял день, мне, право, жалко. Наворожу вам что-нибудь такое, Чтоб позабыть не в силах были вы, Как был закат настоян на левкоях И вдох с круженьем головы. Прошлогодний снег Я растеряна немножко, Виноватых в этом нет. На заснеженной дорожке Прошлогодний тает снег. Ты ушел, но след оставил, Что-то ты мне не простил. Прошлогодний снег растаял, Вместе с ним твой след простыл. Мне не жаль, не жаль прошлогоднего снега, Год пройдет, и опять наметет. Жаль, что след растаял, растаял бесследно И уже никуда не ведет. Ты любовь, любовь перепрыгнул с разбега, Без оглядки в весну убежал. Мне не жаль, не жаль прошлогоднего снега, А любви растаявшей жаль. Я с весною не согласна, Для чего цвести садам? Я любовь ищу напрасно По растаявшим следам. Я весну не торопила, Да не скрыться от тепла. Утром солнце растопило След, который берегла. Осеннее прощание Утро расставанья. Кофе остывает. Все слова истратив, мы с тобой молчим. Нету виноватых – просто так бывает — Улетает нежность, как к зиме грачи. Мы к осени причалили В настурции печальные. Прошла пора венчальная, Настала разлучальная. Вскинут клены ветки, опустев от листьев. Опустели взгляды. Не нужны слова. Что-то стали редки друг о друге мысли. Может, так и надо? Может, ты права? Мы к осени причалили В настурции печальные. Прошла пора венчальная, Настала разлучальная. Что ж тебя тревожит? Мы же шли к разлуке. Можем друг без друга вроде обойтись. Может, мы и сможем, но не смогут руки. И глаза не смогут – ты не уходи. Мы к осени причалили В настурции печальные. Прошла пора венчальная, Настала разлучальная. Бывший... На оборвавшейся струне Застыла нота, недопета. А ты опять пришел ко мне В страну погашенного света. Мой мир жестоких холодов Ветрами выстужен сурово. Теперь ты все забыть готов, А я все вспомнить не готова. И ты не спрашивай меня, Как согревалась без огня, Мой бывший друг, бывший враг, Ты ничего не спрашивай, прошу, Я ничего не расскажу, Мой бывший свет, бывший мрак. Мы оба – прошлого тени. На недописанной строке Застыло слово, онемело. Не отогреть твоей руке Моей руки заледенелой. Того, что было, не вернуть, Не приходи в мой мир остывший. Прошу, о будущем забудь, Ты бывший мой, ты только бывший… Уникум (фрагмент автобиографической прозы) Встаю я рано – кормлю Давида, Феньку, мою любимую собаку, подметаю чистенько – и на работу. Так было очень много лет. Кем я только не работала – машинисткой, библиотекарем, корректором, редактором, переводчиком японского языка. На японский язык у меня ушло целых двадцать пять лет. Сейчас я по привычке рано встаю, кормлю, подметаю. Мне никуда спешить не надо. Ходить на службу по утрам я недавно перестала, потому что мне сейчас гораздо интересней писать, выступать, ходить на телесъемки. Вообще, работать у японцев мне стало скучно. Чем больше времени я с ними проводила, тем сильнее обострялась моя любовь к российским людям. Вот, представляете, один японец мне как-то говорит: «Ничего я ни в вас, ни в ваших книжках не понимаю. Вот, например, у одного вашего гения, как там написано? „У нее были глаза цвета мокрой и спелой черной смородины“. У нас, у японцев, у всех – черные глаза, черные волосы, все понятно. А вы чудные какие-то». Да, мы чудные, разные. И это здорово. Короче говоря, сижу я теперь дома и размышляю о нас – чудных, с разными глазами, судьбами, характерами. И вспоминаю свою дояпонскую жизнь. Как-то по телевизору я смотрела передачу, в которой спорили ученые. Среди участников я увидела знакомое лицо. Вспомнила его обладателя и засмеялась, потому что связана у меня с ним одна история. В то время я работала редактором в одном институте. Восемь женщин нашего отдела – каждая со своими заботами и проблемами – редактировали научные труды преподавателей. Одной из нас – матери-одиночке Нине – досталась работа как раз этого телегероя. В то время он был очень молодым доктором наук, метил в академики. Его фамилия была Ястребов. Нина нашла в его работе очень грубую, как ей показалось, стилистическую ошибку и внесла исправление. Через пару дней после сдачи работы в отдел грозно влетел Ястребов. Вместо «здравствуйте» он закричал: «Кто здесь работает?! Недоразвитые тупицы! Всех гнать. Никто из вас, наверно, никогда книги в глаза не видел! Какое ты, серое существо, имеешь право делать исправления в том, что написал Я!!! Уволю к черту!» Он бросил работу Нине на стол и так же грозно вылетел. Нина стала плакать: «Ой, девочки! А вдруг уволят? Что я буду делать с двумя детьми без алиментов?» Когда кто-то из нас плакал, а это случалось часто, отзывчивая Любка сразу бегала за сухим вином. В этот раз тоже – Любка, хоть и толстая была, сбегала быстро. Рислинг Нину успокоил, и она начала исправлять работу Ястребова, как было раньше. Я ненавижу, когда люди возвышаются над другими. Мне всегда хочется их стукнуть чем-нибудь по голове, как молотком по гвоздю, когда он вылезет и мешает. Нет, конечно, я никого никогда не била, но желание сделать это бывает часто и сейчас. Вообще, мне иногда кажется, что моим далеким предком был хан Мамай – чуть что не по мне, и приходится изо всех сил сдерживать чешущиеся кулаки. Все мне говорят – у тебя такой хороший характер, ты никогда не кричишь, не споришь. Про кулаки никто не догадывается. Так вот, в случае с Ястребовым кулаки дали себя знать. Но не пойду же я бить очень молодого доктора наук, метящего в академики? И созрел у меня коварный план мести. Ястребов появился на следующее утро – такой же великий и недовольный. В его глазах было написано: дуры! Серость тупая! Я сидела за машинкой и очень быстро печатала. Настолько быстро – раньше же я долго работала машинисткой, – что Ястребов, на секунду забыв про презрение, спросил: «Где это ты так стрекотать научилась?» Я ему не ответила, потому что меня позвали к телефону. Не переставая печатать, я прислонила трубку к уху и стала громко говорить по-японски – как раз в то время я его изучала. Ястребов замер: «Ты на каком это языке?» Я, не переставая печатать: «Да на японском. Приехала моя подруга японка, импресарио Рихтера, пригласила вечером на концерт маэстро». Надпись в глазах Ястребова стала медленно меняться. Тут Татьяна Степановна ко мне с вопросом обращается: «Лариска, с утра хожу, как дура, не могу вспомнить, как „Илиада“ Гомера начинается?» Я, печатая: «Гнев, о, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…» Гекзаметром, в общем, ответила. А чтоб Ястребов не спросил вторую строчку, о которой я, естественно, понятия не имела, уже подоспела Анна: «Ларис, считать лень, сколько будет 1250 умножить на 1348?» Я, без запинки: 1685048. Ястребов остолбенел, схватил ручку, бумагу (калькуляторов в то время еще не было) и стал умножать. Все сошлось. Он закричал как сумасшедший: «Что ты тут делаешь? Ты же уникум!» И тут мы хором как грянули: «А у нас тут все такие!» Ястребов побледнел, осел на стул. Отзывчивая Любка накапала ему валокордина. Он пришел в себя, забрал работу и ушел. Наверно, так до конца ничего и не понял. Сейчас, по телевизору, молодой еще академик, он выступал перед аудиторией, а в глазах была знакомая надпись: «Все вы дураки и серые тупицы». А я смеялась и вспоминала, как мы потом пили все вместе Рислинг, и я предложила тост – за Любку, которая так хорошо молчала в трубке, когда я лопотала по-японски, за Татьяну Степанну, и за Анну, и за Нинку, чтоб она больше никогда не плакала. А девчонки, наоборот, предложили выпить за меня, что я так здорово все это придумала. Кстати, а как все-таки начинается «Илиада»? КТО УЧИТ ПТИЦ ДОРОГУ НАХОДИТЬ? Последний мост Кто учит птиц дорогу находить, Лететь в ночи, лететь в ночи по звездам? И нет сетей им путь загородить К давно забытым гнездам. Любовь ли их в дорогу позвала, В дорогу позвала, где так недолго лето? Зачем летят из вечного тепла, из вечного тепла? Мне не узнать об этом. Не сжигай последний мост, Подожди еще немного. В темноте при свете звезд Ты найди ко мне дорогу. Знаю я, что так непрост Путь к забытому порогу. Не сжигай последний мост, Отыщи ко мне дорогу. Не сжигай последний мост. Не сжигай последний мост. В моих краях такие холода. Одни снега и ветры завывают. А ты летишь неведомо куда, Где дни не остывают. Но теплые края не для тебя, Они не для тебя, и, если обернешься, Поймешь, что жить не можешь, не любя, Не можешь, не любя, И в холода вернешься. Дальняя дорога Ветер крышу сдул и прилетел в мой дом, Он рояль раскрыл и ноты растревожил. Больше я не буду вспоминать о том, Что прошло и снова быть не может. Я, как этот ветер, в темноту ворвусь, Странником ночным брожу я одиноко. К нотам на рояле больше не вернусь. Музыке уже не звучать в моей душе. Дальняя дорога, Прошлое не трогай, Дальняя дорога, От былого ни следа. Дальняя дорога, Дальняя дорога, Поздняя дорога в никуда. Где мой перекресток четырех дорог? Серый камень, где мой верный путь начертан? Улетел куда-то с нотами листок. Я теперь его ищу по свету. Мне осветят путь горящие мосты, Улетают искры, превращаясь в звезды. В прежней жизни клавишей коснешься ты. Музыке уже не звучать в моей душе. Память-птица Память-птица, память-птица Может в сердце затаиться, Может долго не тревожить, Может вовсе не вспорхнуть. Память-птица, память-птица Копит годы, копит лица. Все она на свете может Оживить и зачеркнуть. Ты птицею летишь. Бросает тень крыло, То вверх, то камнем вниз, То просто рядом кружишь. Мне холодно пока, Ты улетай в тепло, С теплом ко мне вернись, Не возвращайся стужей. Память-птица, память-птица Как усталая певица С тихим голосом далеким За кулисами души. Память-птица, память-птица, На исписанной странице Незаконченную строчку Мне тихонько подскажи. Ты птицею летишь. Бросает тень крыло, То вверх, то камнем вниз, То просто рядом кружишь. Мне холодно пока, Ты улетай в тепло, С теплом ко мне вернись, Не возвращайся стужей. Память-птица, память-птица, Если радость возвратится, Ты упрячь мои обиды В самый дальний уголок. Память-птица, память-птица, Помоги беде забыться, Чтоб из самой черной тучи Солнца луч пробиться мог. Во все времена... Что за тяга к старинным вещам, К оборотам ушедших мгновений? Словно кто-то тебе завещал Не предать дни былые забвенью. Погаси электрический свет, Теплым воском пусть плавятся свечи. Поплывем вспять течению лет В чьи-то страсти, разлуки и встречи. Во все времена светила луна. Любовью любовь называлась. На смену балам плыла тишина И снова балами взрывалась. И кто-то в ночи шептал имена. Так много веков продолжалось. Во все времена светила луна, И нам она тоже досталась. Мы откроем старинный сундук, Пыль времен отряхнем мы с событий, И забытый, таинственный звук Из реки дней ушедших к нам вытек. И в камине огонь затрещал, Нам поведали сказки поленья… Что за тяга к старинным вещам, К оборотам ушедших мгновений? Отель Шератон Была молодой и зеленой И сытой бывала не слишком. О Хилтонах и Шератонах Читала в заманчивых книжках. А лучшей едою считала Котлеты, а к ним макароны. И даже во сне не мечтала О Хилтонах и Шератонах. Отель Шератон, лакей откроет двери. Отель Шератон, сама себе не верю. Отель Шератон, подхватит чемоданы. Отель Шератон, неведомые страны. Ведет меня в горку кривая, В Парижах бываю и в Боннах. И запросто там проживаю И в Хилтонах, и в Шератонах. По белому свету летаю За йены, за марки, за кроны, Но лучшей едою считаю Котлеты, а к ним макароны! Разгадай мой сон День как день – никаких новостей. День как день, проводили гостей. Перемыта посуды гора, И опять на работу с утра. Разгадай мой сон — Что бы это значило? — Плыл на лодке слон, Веслами покачивал. Плыл по воле волн, Плыл – не поворачивал. Очень странный сон. Что бы это значило? Год как год – лето, осень, весна. Год как год, нет ни ночи без сна. Тихо плещет о лодку волна. Я уже не могу без слона. Разгадай мой сон — Что бы это значило? — Плыл на лодке слон, Веслами покачивал. Плыл по воле волн, Плыл – не поворачивал. Очень странный сон. Что бы это значило? Жизнь как жизнь – дни текут, как вода. Жизнь как жизнь, ты мой сон отгадал. Мы с тобою по жизни плывем, Волшебство и сновиденья зовем. Старый трамвай Век свой доживающим трамваем Покатилась в прошлое любовь. Кто-то остановки называет, Нам не разобрать забытых слов. На один не сходится билетик — И желаний исполненья нет. В наш трамвай подсядет кто-то третий И счастливый оторвет билет. Нарисуй на стекле вопросительный знак, Нарисуй на стекле восклицательный знак. Пусть колеса стучат сердцу в такт, сердцу в такт — Вопросительный знак, восклицательный знак. И подумает кто-то – здесь что-то не так — Вопросительный знак, восклицательный знак! Рельсы старым улицам мешали, Звон трамвайный улицы будил. Что-то долго мы с тобой решаем — Кто-то первым должен выходить. Поворот. Качнулся наш вагончик. Прошуршала ветка по стеклу. Круг мы завершили, путь окончен У вчера и завтра на ветру. Дым отечества Учил урок прилежный школьный мой приятель, Что дым отечества нам сладок и приятен. Но в детство канула забытая тетрадка, Давно дымит мое отечество не сладко. И вот недавно я узнал совсем случайно, Что друг давно к другому берегу отчалил, Открыл свой бизнес там, и дело процветает, Но все равно ему чего-то не хватает. Душа не лечится, душа не лечится, И по ночам ушедшее тревожит. Там дым отечества, там дым отечества, Хоть горек он, но нет его дороже. И человечество, и человечество Ломает головы, понять не может Мое отечество, мое отечество, Где горек дым, но нет его дороже. Глядят ученые-астрологи на звезды И составляют невеселые прогнозы, И обожают цвет коричневый уроды, И изгоняют из отечества народы. И у посольства вьются очереди шумно. Хоть там немало дураков, но много умных. Их потеряв, мое отечество мельчает. Они уедут, чтобы мучиться ночами. Доченька У тебя для грусти нет причины, В зеркала так часто не глядись. Замирают вслед тебе мужчины, Если мне не веришь – обернись. А ты опять вздыхаешь, В глазах печаль тая. Какая ты смешная, Доченька моя, Как будто что-то знаешь, Чего не знаю я. Какая ж молодая ты еще, Доченька моя. Мы с тобой уедем к морю летом, В город, где магнолии в цвету. Я открою все свои секреты, Все твои печали отведу. А ты опять вздыхаешь, В глазах печаль тая. Какая ты смешная, Доченька моя, Как будто что-то знаешь, Чего не знаю я. Какая ж молодая ты еще, Доченька моя. Посмотри на линии ладони, Все поймешь, гадалок не зови. Это ангел, нам не посторонний Прочертил там линию любви. Письма Моды на письма давно уже нет, А мне почтальоном вручен Синий конверт, невесомый конверт, В нем несколько слов ни о чем. Если б ты жил от меня далеко И не было связи другой, Тебе до меня дозвониться легко, Всегда телескоп под рукой. Но что тебе навеяло такое настроение? Такое настроение в тебе не угадать. А может, твоя бабушка, как девочка, рассеянно Забыла своей юности пожухшую тетрадь. А в бабушкиной юности была другая музыка, И как сейчас танцуем мы, для бабушки смешно. А в бабушкиной юности писали письма грустные. Нам кажется, что только что, ей кажется – давно. Пух тополиный влетает в окно, Век наш в транзистор включен. Я неотрывно смотрю на одно Из нескольких слов ни о чем. Мы на ходу произносим слова, Вечно куда-то спешим. Молодость бабушки тоже права. И ты мне еще напиши. Я САМА НЕ ПОЙМУ Я сама не пойму Отражают зеркала Взгляд мой беспокойный. Вольной птицей я была, Стала вдруг невольной. Отчего же, не пойму, Так могло случиться, Что к приходу твоему Крашу я ресницы. Все девчонки говорят — Ты какой-то странный. И, мечтая за моря, Учат иностранный, Говорят, что я б могла Стать фотомоделью, Ну, а я тебя ждала Целую неделю. Я тебе цветов куплю И в кино билеты. Я сама скажу – люблю! Что ответишь мне ты? А вокруг полно ребят, Есть получше лица, Но лишь только для тебя Крашу я ресницы. На Покровке По старенькой Покровке Крадется ночь-воровка, Колдует и пугает, ведет свою игру. А я, ее сыночек, гуляю этой ночью И сам пока не знаю, Где окажусь к утру. На Покровке я родился, На Покровке я крестился, На Покровке я влюбился, Коренной ее жилец. На Покровке, на Покровке Вьется жизнь моя веревкой, А веревке, как ни вейся, Будет где-нибудь конец. На старенькой Покровке Весенняя тусовка, В зеленые одежды закутались дворы. А я пройду по маю и чей-то взгляд поймаю, Хоть я уже не в гору, Но все же не с горы. На Покровке я родился, На Покровке я крестился, На Покровке я влюбился, Коренной ее жилец. На Покровке, на Покровке Вьется жизнь моя веревкой, А веревке, как ни вейся, Будет где-нибудь конец. На старенькой Покровке К трамвайной остановке Пойду я на свиданье, как в прежние года. Покровские ворота закрыты для кого-то, А для меня, я знаю, Открыты навсегда. Странная женщина Желтых огней горсть В ночь кем-то брошена. Я твой ночной гость. Гость твой непрошеный. Что ж так грустит твой взгляд? В голосе трещина. Про тебя говорят — Странная женщина. Странная женщина, странная, Схожа ты с птицею раненой, Грустная, крылья сложившая, Радость полета забывшая. Кем для тебя в жизни стану я? Странная женщина, странная. Я не прошу простить, Ты ж промолчишь в ответ. Я не хочу гостить И уходить в рассвет. В грустных глазах ловлю Искорки радости. Я так давно люблю Все твои странности. Не долго думая Ночь была теплой, как чай недопитый. Воздух таким упоительным был. Понял я вдруг, ты и есть Афродита, Пену я сдул и тебя полюбил. Я любовался изгибами тела, Греческий миф для себя я открыл. Был я влюблен, только ты не хотела, Чтоб я тебе о любви говорил. Не долго думая, с небес Ко мне в ту ночь спустился бес. Не долго думая, мне голову морочил. Но оказалась ты не той Моей несбывшейся мечтой, Одной из тысячи ночей недолгой ночью. Что ж ты, богиня, меня не спросила — Что я люблю и чего не люблю? Искру зажгла и сама ж погасила, И вся любовь покатилась к нулю. Теплая ночь приближалась к рассвету, Куталась ты в одеяло из сна. Понял я вдруг – ничего в тебе нету, Ты не богиня, а пена одна. Лебединое озеро Смотрю на сцену, замирая, Как будто нет вокруг людей. А там, как ангелы из рая, Порхает стайка лебедей. Залюбовался я Одеттою, В прикид из перышек одетою. Машет, машет ножкой тонкой, Очень жалко мне девчонку. В том, что лебедь на диете, Виноват Чайковский Петя. Ой, упал мой лебедь белый. Петя, Петя, что ты сделал? А во дворе кипели страсти — Ребята, нам бы так пожить! А принц с ума сошел от счастья, В колготках беленьких кружит. Он к ней подплыл, душа продажная, И показал свое адажио. Машет, машет ножкой тонкой, Очень жалко мне девчонку. В том, что лебедь на диете, Виноват Чайковский Петя. Ой, упал мой лебедь белый. Петя, Петя, что ты сделал? На вид-то принц нормальный парень, Чего несется как шальной? Как будто кто его ошпарил, И стало плохо с головой. Мне закричать Одетте хочется — Беги, а то все плохо кончится! Удивительно! 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10 |
|||||||