Какая-то пара поднялась из-за столика сзади них. Мужчина сел на их место и тотчас углубился в чтение газеты "Монд". В глубине зала, за другим столиком, Гордон заметил одного из цыпленочков Дебура; он был очень толстый, и еще больше выделялся тем, что, не отрываясь, смотрел на него.

Через полчаса девицы ушли. Едва выйдя на улицу, они начали посмеиваться, а затем разразились громким смехом.

– Всегда после интервью оно начинает забавлять их, – сказала Дороти грустно и разочарованно. – Именно в этот момент они осознают те чудовищные вещи, о которых они говорили.

– Если я тебе больше не нужен, я поеду, – решил Гордон.

– Зачем? Нелюбезно оставлять меня совсем одну. Хочешь пойти в театр?

Под ее резким и агрессивным характером скрывалась чуткая, привязчивая натура. Она очень переживала за Гордона. Он был из тех мужчин, которые внутренне терзаются, не говоря об этом ни слова. И она знала, что лучшее лекарство от этого самоистязания – наполнение времени, насыщение его всякими пустяками, неважно чем, лишь бы перестать думать. И, главное, не следовало оставлять его одного.

– Я никуда не хочу идти, Дороти.

Он, не скрываясь, показал пальцем на полицейского.

– Ты знаешь, что меня подозревают в убийстве Дженни? И куда бы мы ни пошли, он всюду последует за нами.

– Тебе остается только укрыться в моей спальне... Туда он не сможет пойти за нами, иначе будет иметь дело со мной. Уверяю тебя, что умею ударить, куда нужно. Когда я была с Кэмроном, то постоянно участвовала в различных столкновениях. Он любил это и научил меня этой любви. К счастью! Потому, что с тех пор, как я живу одна, я должна драться еще больше.

Гордон не очень многое знал о жизни Дороти.

– Кэмрон? Как это?

– Бывший. Мой второй и последний муж.

– Вы разошлись?

– Нет, он умер от рака семь лет назад.

Она залпом выпила свой бурбон:

– Благодаря ему я стала журналисткой. Он писал для "Нью-Йорк Таймс". Он-то был серьезным журналистом, поборником справедливости, не таким, как я, коллекционирующая откровения шлюх.

– Я все-таки поеду, приму ванну и переоденусь, – уступил Гордон. – Я приеду за тобой в 7.30. Куда ты хочешь пойти?

– Посмотреть комедию, – не колеблясь, ответила Дороти.

– Почему ты снова не вышла замуж? – внезапно спросил ее Гордон.

Он хотел знать ее мнение, так как был уверен, что сам не сможет этого сделать.

– Ну, не так-то легко найти мужа. Мужчин – да. Это гораздо легче и проблем бывает меньше, особенно с моим характером!.. А в моем возрасте я не могу больше терять время. Когда какой-нибудь мужчина мне нравится, я больше не думаю о том, чтобы выйти за него замуж, но лишь о том, чтобы снять платье, – призналась она с легкомысленной откровенностью.

Она встретилась со взглядом Гордона. Внезапно она стала серьезной.

Они разъехались, каждый к себе домой.

Полицейский вскочил вслед за Гордоном. Мужчина рядом с их столиком сложил газету и поднялся. Он пошел к стоянке такси. Это был Говард Рей.

Дебур вернулся в Париж в конце рабочего дня. Прямо из Орли он отправился в резиденцию Делакруа.

Прежде, чем припарковаться, он объехал здание кругом, ища дверь гаража. Она была облицована глазурованной плиткой, как и остальной фасад, и сливалась с ним. Лишь покатый край тротуара позволил ему найти вход в гараж. Дверь открывалась с помощью электронного глазка. Он несколько раз просигналил фарами, но безуспешно. Видимо, код знали лишь те, кто пользовался гаражом. Он отказался от дальнейших попыток и отправился в квартиру Гордона.

Он провел там больше часа, тщательно осматривая каждую комнату. Посмотрев на потолок и вновь увидев украшающие его подвески, он вдруг подумал о заводе пластмассовых изделий Мэнни. Конечно же, это украшение было сделано там; у Гордона не было денег, чтобы покупать такую дорогую вещь.

Он спустился к мадам Бертран и попросил у нее ключ от квартиры господина Юссно. Побеспокоенная в то время, когда она смотрела телесериал, мадам Бертран поспешила вручить ему целую связку ключей, проворчав:

– Это ключ номер шесть.

Затем, повернувшись к нему спиной, она поспешила вновь усесться перед телевизором.

Украшение потолка квартиры Юссно было таким же, как в квартире Гордона. Дебур заметил мебель, завернутую в упаковочную бумагу: стол, несколько стульев, кресло и комод, присланные, конечно, антикваром. Он спросил себя, была ли простым совпадением эта доставка мебели утром в день преступления.

Покрытие пола квартиры составляли самоклеющиеся квадраты, и было очень просто отделить их. Он убрал несколько квадратов. В перекрытии были просверлены дырочки, выкрашенные внутри зеленой краской, и через них можно было видеть все, что происходило в квартире этажом ниже.

Дебур не помнил, какого цвета были глаза Мэнни, но в этот момент он поспорил бы, что они были зеленые. Он сказал себе, что только что обнаружил если не убийцу, то по крайней мере самого изворотливого любителя подглядывать за все время своей службы.

– Ну, и как прошло это путешествие в Ля Боль? – спросил его Рейналь, когда увидел, что он вновь появился в кабинете.

– На обратном пути я нашел очень хорошую дорогу. Теперь нам надо поторапливаться, – ответил Дебур весело, садясь на свое место. Он вытащил досье из ящиков стола и придвинул телефон к себе поближе.

Смысл его жестов не ускользнул от Рейналя, потому что он неожиданно помрачнел.

– Старик, уже почти шесть часов! Надеюсь, ты не рассчитываешь заставить меня работать сверхурочно. Я должен ужинать у тещи!

– В таком случае, ты не очень на меня рассердишься. Признайся, что я окажу тебе услугу, помешав пойти туда.

– Ты ведь говоришь это не серьезно, а? – сказал Рейналь плаксиво. – Она прекрасно готовит и на этот вечер обещала нам рагу из бобов с гусем, запеченных в глиняном горшочке.

– Это пища слишком тяжела для желудка! – сказал Дебур с непререкаемым простодушием.

Рейналь пошел в свой кабинет, бурча под нос то, что не осмелился сказать своему начальнику.

– Мне не звонили? – спросил Дебур.

– Нет, никто! – ответил Рейналь с мстительной усмешкой.

Упрямому молчанию Надин на сей раз не удалось омрачить настроение Дебура. Он, как никогда прежде, чувствовал себя прекрасно и улыбался улыбкой боксера, уверенного в своей победе. Он достиг того решающего момента в расследовании, когда оно возбуждало его сильнее, чем какая-либо женщина.

Как только у него появится немного времени, он без предупреждения явится к Надин, решил он. Он был полон такой веры в самого себя, что был уверен так же одержать победу и над ней. Разве какая-нибудь женщина могла устоять перед победителем!

Кто-то постучал в дверь, прерывая его мечты, и, не ожидая ответа, резко распахнул ее, как будто бы вышиб дверь, если бы она не открылась сразу.

Это был Леже, лицо которого стало багрово-синим.

– У твоего негритенка влиятельные друзья! – воскликнул он, задыхаясь от ярости. – Мне сейчас позвонили из префектуры и отчитали, как какого-нибудь мальчишку! По всей видимости, американское консульство подало жалобу. Ты был тогда со мной, Жерар, ты же видел, что я ему ничего не сделал, я даже волоса не тронул на голове этого мерзавца! И он, без убедительных доказательств, обвиняет меня в том, что я подверг его грубому допросу... унизительному, как он выразился! Если бы я, как и хотел, засадил его в тюрьму, у меня было бы столько доказательств, что хоть лопатой греби!

– Я тебя предупреждал, чтобы ты действовал осторожно, – выговаривал ему Дебур, не без труда принимая отеческий вид. – Однако влиятельные друзья не у него, а у его приятеля, господина Шварца.

– Еврей, это меня не удивляет!

– Чтобы утешить тебя, скажу, что именно его я хочу засадить в тюрьму! И уж у меня будут доказательства. А если он не расколется, рассчитывай на меня. Я быстренько направлю его к тебе. Ты можешь так допросить его, что он превратится в рагу, и его ты предложишь нашему другу Рейналю, который из-за него сегодня вечером не попробовал этого блюда.

– Я скорее сделаю из него фрикассе, если он попадется мне в руки, – мечтательно сказал Леже.

Он сообщнически подмигнул Дебуру:

– Надеюсь, ты сдержишь свое обещание?

Уходя, он тихо прикрыл за собой дверь.

– Что нового о Сандерсе? – спросил Дебур, как только Леже вышел из комнаты.

– Он вчера вернулся от Шварца к полуночи, – сказал ему Рейналь.

– Было около четырех часов вечера, когда он вышел от Боттомуорта. Я спрашиваю себя, что он мог делать в этот период времени. А сегодня?

– Он был весьма благоразумным и не попытался от нас скрыться. Он пошел повидаться с мадам Мерфи около 11 часов, они позавтракали в китайском ресторане на улице Сэн-Сюльпис. Затем они пошли во Французский союз за двумя американскими студентками, которых они привели в "Купол". Роллан должен с минуты на минуту позвонить мне, чтобы рассказать последние новости.

– Скажи ему, чтобы завтра утром он оставил Кайо следить за Сандерсом, а сам отправился на завод Шварца. Ты найдешь его адрес, это в Сюрене. Пусть он узнает, используют ли они известь, и если да, пусть он посмотрит в управлении, не получали ли они новой партии или не поставляли ли ее кому-нибудь в окрестностях в день преступления?.. Теперь другое: ты опросил грузчиков, которые приезжали к соседу Сандерса?

– Да.

– Консьержка сказала мне, что они уехали с большим ящиком. Ты не справлялся, куда они поехали потом?

– Я записал все, чем они занимались в этот день.

Рейналь порылся в своих папках и принес листок, аккуратно отпечатанный на машинке.

– Они уехали из Севра около полудня, чтобы явиться к господину Имберу, на улицу дю Шато в Нейи.

– Я бы хотел знать, что было в этом ящике, кто такой этот Имбер и чем он занимается. А также, откуда мебель, которую они доставили в Севр.

– Все это есть в моем отчете.

Кустистые брови Рейналя поднялись вверх, и стали видны его черные глаза, искрившиеся хитро и радостно.

– У меня для тебя хорошая новость... Известь была с завода Шварца.

Дебур с наслаждением вдохнул в себя дым от сигареты, максимально растягивая это самое волнующее мгновение. Как же он в такие минуты любил свою работу!

– Прежде всего, – решил он, спускаясь на землю, – позвони Гюйо в территориальную бригаду, чтобы попросить у него подкрепление. Мне нужны четверо парней. Пусть они будут там завтра утром в восемь часов.

– Четверо парней? Зачем?

– По одному для каждого грузчика, а четвертый для Шварца.

– Ты вызвал его на завтра после полудня. Ты не арестуешь его?

– Пока еще нет...

Дебур положил ладони на стол. Он был похож на кота, вытянувшего передние лапы и подстерегающего свою добычу.

– У него неопровержимое алиби. Надо прежде всего, чтобы у меня были другие доказательства... Я не такой, как Леже. Я рву плоды только тогда, когда они созревают.

Симона выпила глоток шампанского и поставила бокал на ночной столик.

– У меня нет сил допить его, – вздохнула она, улыбнувшись Говарду.

Она повернулась к нему, протянула руку к его груди и, закрыв глаза, попыталась приласкать его, но силы оставили ее; она уже спала, утомленная и пресыщенная.

Говард лежал, не двигаясь, и смотрел на нее с хитрым видом. Спустя десять минут, он осторожно снял с себя руку Симоны и выскользнул из кровати.

На цыпочках он дошел до ванной и быстро оделся; затем вернулся в спальню и надел пиджак. Из кармана он вынул ключ и стал крутить его в пальцах. Это была копия ключа от квартиры Симоны, оттиск которого ему удалось получить накануне вечером с помощью замазки.

Он взглянул на свои часы, потом на Симону. Снотворное, которое он налил в шампанское, гарантировало ему добрых четыре часа ангельского сна. У него достаточно времени на дорогу туда и обратно, а также на то, чтобы основательно обыскать ее квартиру до того времени, когда она проснется.

Он не стал заказывать внизу свою машину и покинул отель "Ритц" пешком. Отойдя подальше, он сел в такси.

– Господин Шварц ваш компаньон?

– Мы, собственно говоря, не компаньоны, однако пришли к выводу, что выиграем время и деньги, если совместно предпримем некоторые дела, а не будем совать друг другу палки в колеса...

Дебур приехал к Корнеллу из-за любопытства, но в основном, чтобы получить некоторые дополнительные сведения о Мэнни.

– Какого рода делами вы занимаетесь? – спросил он.

– Они довольно разнообразны: химические исследования угля, синтетических тканей, видеокассет. В настоящее время мы работаем над проектом строительства мотелей на аквитанском побережье.

– Как я слышал, господина Шварца не особенно любят в деловых кругах. Что вы об этом думаете?

– Французы хорошо воспитанные люди, очень вежливые. Грубые манеры Шварца должны, конечно же их раздражать.

– Но не вас?

– Нет, я американец и привык к таким людям, как он. Это выскочка, но довольно странный. Еврей, который постоянно ругает других евреев, деловой человек, который ненавидит других деловых людей. В общем, человек, который, кажется, испытывает к другим людям лишь презрение.

– И вы с ним ладите?

– Великолепно! Мы нисколько не доверяем друг другу, это некая форма откровенности. Это значительно экономит время... мы можем играть только в открытую. Вы, конечно, знаете нашу национальную поговорку: время – деньги. Более того, он меня зачаровывает, это на самом деле не деловой человек, а игрок. У него, бесспорно, есть чутье. По крайней мере, в делах он постоянно выигрывает.

– Почему это "по крайней мере"?

– Потому что я думаю, что это очень несчастный человек, один, без семьи...

Фотография на письменном столе Корнелла привлекла внимание Дебура. Это была женщина лет сорока, с золотистыми волосами. Она смутно напоминала ему Дженни, но Дженни была более молодая и красивая, и до своей смерти, она носила короткие и более темные волосы. Именно глаза, рот, манера делать макияж придавала им обеим вид женщин, вышедших из одного салона красоты.

– Это моя жена, – сказал Корнелл, когда увидел, что Дебур смотрит на фотографию.

– Вы женаты?

– Да. Однако с тех пор, как я веду дела в Европе, я много путешествую, а для нее слишком утомительно следовать за мной. Я как раз должен встретить ее на Корсике, как только Шварц и я начнем нашу операцию в Ландах. Мы ведем последние подрядные работы, но это уже, можно сказать, законченное дело.

– Какие, по вашему мнению, отношения поддерживали господин Шварц и мадам Сандерс?

– Я был шокирован, когда узнал, что Боттомуорт и де Льезак... ну...

– Как вы об этом узнали? – удивленно спросил Дебур.

– Но послушайте, вся американская колония говорит об этом!..

"То, что он считал известным лишь ему и Рею, было в действительности секретом Полишинеля", – подумал Дебур, весьма разочарованный.

– Ну, ведь ходят слухи, – вновь заговорил Корнелл. – Я бы не удивился, если бы узнал, что она и Шварц... Однако ничто в поведении мадам Сандерс не позволяло предположить такого поведения. Правда, она была удивительно сдержанной.

– А Шварц, он тоже был сдержанный?

– Он был с ней так нежен, что, зная Шварца... И теперь, когда я об этом думаю...

– Что?

– О, ничего особенного. Он всегда был к ней очень внимателен. Он часто делал ей подарки... Я помню, как однажды, когда мы были на одном очень важном деловом заседании, он неожиданно прервал его, чтобы позвонить в цветочный магазин и заказать для нее букет роз. Он вспомнил, что это был день ее рождения. Это вовсе не похоже на него – посылать женщине цветы или вспомнить о дне ее рождения. Тем более, что обычно он выказывал женщинам еще большее презрение, чем мужчинам. Я думаю, у него это идет с детства. Я знаю, что его мать была скорее легкомысленной женщиной и покинула его отца ради другого мужчины, когда Шварц был еще совсем маленьким. Более того, его отец умер, когда ему было лишь семнадцать лет. Эти события, конечно, оставили в нем глубокий след.

– Как ему удалось сколотить состояние?

– Вернувшись из Кореи, он стал работать торговым служащим в конторе по недвижимости. Спустя некоторое время он открыл собственное дело. Он воплощение того, что у нас называют "сам себя сделавший человек"... Порода людей, которая скоро исчезнет, – меланхолично вздохнул Корнелл. – Социализм, к которому идет наша страна, уничтожает эту породу.

– Социализм? – удивленно спросил Дебур. Он плохо представлял, как эта форма правления может утвердиться в США.

– Точно! – наставительно сказал Корнелл. – Экономика нашей страны все больше контролируется государством. Оно управляет всем, не оставляя места личной инициативе. Что же это, как не социализм? Сам Никсон позволил либералам манипулировать собой. Он слушает лишь их советы и проводит лишь их политику. Вы знаете, не надо верить его речам или речам Спиро Агню. Это чистая демагогия, годная лишь для успокоения людей, не разбирающихся в политике. На самом деле красные занимают основные командные посты в стране. У них даже есть генералы в Пентагоне.

Дебур подумал, что Корнелл тоже принадлежит к исчезающей породе людей.

– Кстати, – сказал Корнелл, – язамечаю, что вы не задаете мне ни одного вопроса о супругах Сандерс. Вы подозреваете Шварца?

– Мы, полицейские, в принципе подозреваем всех. Это обычная вещь, и она имеет значение лишь тогда, когда мы находим доказательства.

– Шварц? Нет, это немыслимо! Я уверен, что вы ошибаетесь, – почти возмущенно воскликнул Корнелл.

Мэнни приехал с опозданием в полчаса. Не дав себе труда извиниться, он самоуверенно развалился на стуле, предложенном ему Дебуром, с тем видом, с которым смотрел на все, с чем соприкасался, будь то люди или предметы.

Дебур прежде всего посмотрел ему в глаза: они были зелеными.

– Я тороплюсь и не могу терять время. Можно узнать, почему вы вызвали меня? – свысока спросил он Дебура, как будто перед ним был не инспектор полиции, а какая-то бумажка, служебная записка, оставленная на его письменном столе, которую он небрежно пробежал глазами, прежде чем разорвать и выбросить в урну.

После получения совершенно ошеломляющих доказательств, которых сегодня утром против него стало еще больше, Дебур уже не сомневался в его виновности. "К чему продолжать игру в прятки? – сказал он себе. – Сейчас он повергнет в прах этого хлыща".

– Я очень долго ждал вас, господин Шварц, и теперь вы уйдете только тогда, когда я вам разрешу, – сказал он с ледяной улыбкой.

Мэнни вытащил для себя сигару из коробки и зажег ее.

– Я предупредил своего адвоката. Если в течение получаса я ему не позвоню, он заставит вмешаться посольство, – ответил он, выпустив ему в лицо облако дыма.

Дебуру с трудом удалось сдержать себя.

– Неужто ваша совесть чиста? – раздраженно и иронично спросил он.

– Когда я имею дело с полицией, то предпочитаю иметь в запасе что-то другое, кроме одной моей совести, – уточнил Мэнни подчеркнуто дерзко.

– Почему вы отрицали тот факт, что доставили Сандерса домой и заходили в его квартиру? – спросил Дебур, открыто бросаясь в атаку. – Я нашел на лестнице такую же сигару, какую вы сейчас курите.

– Не удивительно, что девяносто процентов преступлений остаются безнаказанными, когда полиция тратит время на то, чтобы находить окурки вместо преступников, – усмехнулся Мэнни. – Сандерс был пьян, он даже упал на лестнице, прежде чем я успел его поддержать.

– И в таком состоянии вы позволили ему одному войти в квартиру?

– Да, я не хотел будить его жену.

– Значит, вы солгали лишь из дружеских чувств, чтобы прикрыть Сандерса?

– Я не хотел, чтобы вы думали, что он мог совершить это преступление в состоянии опьянения.

– Откуда такая привязанность к Сандерсу? Почему вы содержите его на протяжении многих лет?

– Сандерс рисковал своей жизнью, чтобы спасти мою. Я многое повидал за свои сорока два года, и за всю жизнь это был единственный бескорыстный поступок. Я был не только свидетелем этого поступка, но и его прямым объектом.

– И во имя этой дружбы к Сандерсу вы просверлили дырочки в потолке его квартиры? Возможно, для того, чтобы наблюдать за мадам Сандерс?

– Что это вы тут рассказываете?.. Вы бредите!

– Для чего же еще вы поместили это украшение на потолке?

– Это были остатки от заказа, который мы делали для компании "Пан Америкэн", и мне показалось забавным поместить их в моих квартирах.

– Я ничуть не сомневаюсь, что для вас это было весьма забавно, господин Шварц!

– Я совершенно не в курсе того, каким образом мой декоратор подвесил эти украшения, да это и неважно. Вы полицейский или театральный бутафор? Окурки, дырочки! Вы тратите время на пустяки! – закричал Мэнни, не теряя вида превосходства.

– Прекрасно! – воскликнул Дебур. – И я настаиваю на этом! Вы также не в курсе четырех бочонков негашеной извести, которую вы выдали Резиденции Делакруа как раз в утро преступления?

– Я не попадусь на ваш крючок, это подделка! Какая известь, откуда?

– С вашего завода пластмасс.

– Вы первый говорите мне, что там используют известь. Знаете, я занимаюсь лишь финансовой частью.

– Вы используете известь для производства кальция-карбида, из которого извлекают ацетилен. А он необходим вам для исследования пластических веществ.

– Вы информированы лучше, чем я.

– Кроме того, ваш кладовщик утверждает, что вы позвонили ему утром в восемь тридцать и сообщили, что легкий грузовой автомобиль приедет за этой известью, которая необходима для работ в одной из ваших квартир.

– Я никогда не встаю раньше десяти часов, – невозмутимо пояснил Мэнни.

– Бесполезно отрицать, он узнал вас по акценту, а ему невозможно подражать.

– Я тоже так думал, но вынужден разочароваться.

– Вы, конечно, будете утверждать, что кто-то другой старается вовлечь вас в это дело, не так ли? Разумеется, один из ваших врагов?

– Во всяком случае, это первая разумная вещь, которую я от вас слышу. У меня много врагов, это правда.

– И они тоже знают код, открывающий дверь гаража резиденции Делакруа? Ведь только так можно войти в здание незаметно для консьержки.

– Любой мог бы узнать этот код, если хотел им воспользоваться.

– Вы также не знаете Макса Имбера?

– Совершенно не знаю. Кто это?

– Бродяга с несколькими судимостями, бывший телохранитель братьев Даниели, двух известных гангстеров, который с момента преступления исчез, не оставив адреса... Профессиональный убийца, которого мы вскоре поймаем, чтобы устроить ему очную ставку с вами... Что было в ящике, который вы отправили к нему домой утром в день преступления?

– Ящик, который я?..

– Да, большой ящик, который взяли у вас вместе с мебелью. Ее вы сначала отправили к господину Юссно! Разумеется, еще одно совпадение! А может быть, это было сделано для того, чтобы отвлечь внимание консьержки?

– Я подарил господину Юссно кое-какую старую мебель и попросил своего экспедитора заехать за ней, когда он поедет в район Севра. И от вас я узнаю, что он приехал за ней утром дня преступления... Впрочем, мебель находилась в подвале и грузчики должны были иметь дело с консьержкой... он ничего мне об этом не говорил.

– А ящик?

– У меня не было никакого ящика для отправки! Очевидно, кто-то хочет скомпрометировать меня участием в этом преступлении... И я вижу, что делает он это очень ловко! Однако я узнаю, кто это, и... разумеется, раньше вас.

– Мы его уже знаем... Это вы, господин Шварц.

– Вы заговариваетесь. Эта оплошность может стоить вам места!

– Напрасно вы бравируете. Даже ваши влиятельные друзья ничего не смогут для вас сделать... В отличие от инспектора Леже у меня есть доказательства!

– Вам не хватает одного самого важного. У меня бесспорное алиби на время преступления.

– Как только я найду Имбера, ваше алиби вам больше не понадобится, так же, как и ваши влиятельные друзья. Почему вы так часто бываете в этом здании? Почему вы всегда избегаете встречаться с консьержкой?

– Я не должен отчитываться в своих поступках перед консьержкой!

– Все ваши квартиры заняты! Куда вы ходите? Я скажу вам: к господину Юссно, вашему служащему, в его рабочее время, когда вы хорошо знаете, что не рискуете встретить его и можете спокойно подглядывать за тем, что происходит в квартире мадам Сандерс. Какие у вас с ней были отношения?

– Она была женой моего лучшего друга, и я испытывал к ней тоже чувство дружбы.

– Вы были недавно или прежде любовником Дженни Сандерс! – выкрикнул Дебур на одном дыхании. – Или, возможно, она вас просто-напросто отвергла? Поскольку вы страдаете манией величия, то не могли перенести ее отказа в том, что она легко соглашалась дать Боттомуорту или де Льезаку. Должно быть, вы видели их у нее, из своей обсерватории следили за их забавами...

– Боттомуорт!

Мэнни громко расхохотался:

– Билли, любовник Дженни? Еще чего? Я не представляю Билли, который не может предложить ничего другого, кроме своего зада, даже дамам!

Дебур вынул из стола фотографии, которые накануне прислал ему Рей, и протянул их Мэнни. Он посмотрел на них, его лицо исказилось гримасой злобного изумления.

Дебур довольно улыбнулся. Наконец-то ему удалось поколебать эту неприступную крепость.

Мэнни закрыл глаза и отдал фотографии Дебуру.

– Я никогда не был любовником Дженни, – пробормотал он.

Дебур пододвинул к нему телефон:

– Вы можете позвонить своему адвокату.

Мэнни вновь обрел самоуверенность.

– Еще не прошло и получаса, – сказал он, отодвигая аппарат.

Дебур посмотрел на часы:

– Не хватает лишь пяти минут. И тогда вы уже будете под замком, господин Шварц.

Рейналь, который скромно держался в углу, стенографируя текст их беседы, поднялся и жестом пригласил Мэнни за собой.

– А между тем настоящий убийца, должно быть, смеется над вашей тупостью, – выкрикнул Мэнни, обращаясь к Дебуру. – Но даже сидя за решеткой, мне удастся поймать его и выгнать вас отсюда.

Дебур смотрел ему вслед, испытывая чувство, близкое к отвращению. Он видел в Мэнни лишь чудовище. Для него было уже недостаточным доказать его виновность. Высокомерие и надменность, которые сохранял Мэнни, несмотря на совершенное преступление, наполняло его злобой и бешенством.

Он снял телефонную трубку:

– Леже, все в порядке, он уже твой, этот малый... Я приду через пять минут, чтобы ввести тебя в курс дела.

Положив трубку, Дебур почувствовал облегчение. Добывать признания было делом, которое он полностью доверял Леже.

Он направился к раковине, чтобы умыться и причесаться. Он зайдет к Леже, а потом сразу же улизнет в Париж. Он будет там как раз вовремя, чтобы встретить Надин после работы.

С письмом в руке вновь появился Рейналь.

– Все в порядке? Ты засадил его в камеру, этого мерзавца? – спросил его Дебур, щеткой смахивая пыль с пиджака.

– Да...

– Что еще он тебе сказал?

– Я не решаюсь повторить это.

Дебур пожал плечами.

– Надеюсь, ты не ошибся со Шварцем. Только что пришло письмо от одной страховой компании из Цюриха. Мадам Сандерс застраховала свою жизнь на двести тысяч долларов на имя своего мужа, всего лишь за месяц до смерти.

– Возможно, Сандерс замешан в этом деле, но Шварц тоже, так что успокойся. На что хочешь поспорить? – решительно предложил Дебур.

Рейналь немного подумал:

– Я предпочитаю лотерею или тьерсе[13]. У меня будет больше шансов что-нибудь выиграть, чем с тобой.

За те пять лет, что он работал с Дебуром, он не помнил, чтобы тот когда-нибудь ошибался в своих прогнозах.