Глава 5

Гордон увидел, как он вновь проходит мимо, устремив взгляд на дом Мэнни. Он был худой и загорелый, выглядевший почти подростком в своих голубых джинсах и цветастой рубашке, с непокорными, торчавшими в разные стороны волосами. Он уже несколько часов ходил взад и вперед на протяжении примерно ста метров, куря одну сигарету за другой, чтобы убить время. Черный ДС, стоявший как раз напротив окна Гордона, на опушке леса, служил границей его неустанных проходок туда и обратно. В машине какой-то благополучный буржуа, развернув на руле газету, решал кроссворды, причем тоже в течение нескольких часов.

– Мсье Мэнни приглашен банкет. Торковая фланко-американская палада. Вы едите один?[8]

Кунг, вьетнамский слуга Мэнни, пришел сказать ему, что обед подан. Однако Гордон не был голоден.

Вдруг он схватил пиджак и берет и промчался мимо Кунга. Кунг услышал, как он хлопнул дверью и, не став ждать лифта, поспешил вниз по лестнице.

Кунг слегка покачал головой, с ироничным осуждением. Ничто в мире, на его взгляд, не могло оправдать такой поспешности, особенно когда желудок пуст.

Своей длинной нескладной фигуркой, наклоненной вперед, с угловатым лицом борзой, рассекающей воздух, Гордон больше, чем когда-нибудь походил на то, чем он был: человеком, не стоящим на земле.

Парень в джинсах окликнул своего товарища. Тот тронулся с места в то время, как парень вскочил на заднее сиденье машины.

Когда он заметил, что они ехали за ним, Гордон замедлил шаг и не спеша направился к проходу Дофэн.

Он останавливался на каждом углу улицы, вынуждая машину тормозить, чтобы подождать его. Прежде чем снова трогаться с места, он бросал на сидящих в ней людей полный ненависти взгляд.

Он прошел мимо метро. Вдруг, пройдя пятьдесят метров, он развернулся и бегом вернулся ко входу в метро, куда начал спускаться, перепрыгивая сразу через три ступеньки.

Он прошел мимо ошеломленного контролера, протянув ему несколько монет, большинство которых покатились по полу, и, не останавливаясь, проскользнул через автоматическую дверцу, которая начинала уже закрываться.

Он сел в вагон, победно вздохнув.

Гордон испытал все: улицы, большой магазин, еще раз метро и коридоры пересадок. Напрасно. Если он бежал, как борзая, то его молодой преследователь устремлялся вперед, как баран, опустив голову, на одном дыхании, не испорченном алкоголем и табаком.

Он находился на Ля Мотт-Пике-Гренель, когда вдруг вспомнил о клубе, куда Мэнни приводил его однажды: Текин Клаб. Там сзади была дверь, о которой знали только завсегдатаи. Гордон решил разыграть еще одну карту, последнюю, сказал он себе. Клуб был близко, рядом со станцией метро Дюрок.

Он направился туда беспечной походкой прогуливающегося человека.

Приветливая японочка встретила его в костюме гейши. За ней возвышался огромный Будда, как воплощение мускульного совершенства, которое предлагалось достичь в этом месте.

– Гимнастика и японская ванна?

– Нет, только ванна, – ответил Гордон, поспешно увлекая ее вместе с собой, чтобы она показала ему дорогу. Он уже слышал шаги за спиной.

Она провела его через лабиринт гротов, украшенных в неопределенном восточном стиле, который скорее напоминал ему станции метро, в котором он только что был. Дальше шли толстые колонны, поддерживающие потолок с выпуклыми бугорками, а на стенах так называемые японские купальщицы сладострастно изгибали тела.

Она оставила его в удобной кабинке, куда доносились приглушенные звуки музыки Но[9]. Висящее на стене объявление предлагало ему полностью раздеться, чтобы принять «ванну почета», а затем предписывало погрузиться в «бассейн слез», чтобы получить очищение.

Он не обратил внимания на такие разумные рекомендации и вышел через дверь напротив. Никого. Дверь выходила в коридор, который, увы, заканчивался тупиком. Он вернулся назад и открыл первую дверь.

Перед ним лежал какой-то толстобрюхий, совершенно голый человек. Женщина в очень узком купальном костюме, с великолепно развитым, но бесполым телом, растирала его, одновременно потчуя ритуальными дольками лимона.

Мужчина, увидев Гордона, приподнялся и вытаращил глаза. Затем он снова рухнул на диван, прикрываясь руками, как испуганная девушка, захваченная врасплох в своей ванной.

Женщина, ничуть не удивившись, посмотрела на него с невозмутимой строгостью, и сказала машинально, но категорично:

– Подождите, когда вас позовут.

Гордон на цыпочках пошел к противоположной двери.

– Извините меня, я заблудился... Я ищу выход, – пробормотал он, прежде чем осторожно закрыть за собой дверь.

Женщина хотела уже продолжить свою работу, когда в кабину ворвался новый персонаж, чуть не выломавший дверь.

Но на этот раз она рассердилась, и в то время, как толстяк поворачивался к стене, она отступила к противоположной двери, загораживая путь этому бесцеремонному пришельцу.

– Во что вы играете? В жандармов и воров?

– Полиция! – закричал он, жестом приказывая ей освободить выход. Джинсы и цветастая рубашка делали его еще более молодым, чем он был на самом деле.

– Докажите это! – потребовала она с хладнокровием, привезенным непосредственно с Фудзиямы.

Полицейский ударил себя по лбу. Он оставил удостоверение в куртке, в машине.

– Я так и думала, – сказала она ледяным тоном. – Вы будете объясняться с директором.

– Дайте мне пройти! – воскликнул он отчаянно, решительно бросаясь к ней, чтобы оттолкнуть в сторону.

Он взлетел вверх и растянулся на ковре.

Осыпая эту мужеподобную бабу самыми злобными ругательствами из наречий жителей Ниццы, он пообещал себе завтра же взять первый урок карате.

Гордон устремился к бульвару Монпарнас. Как раз на углу находилась стоянка такси. Он обернулся и посмотрел на улицу. Никаких полицейских на горизонте. Однако он еще не хотел праздновать победу.

– Улица Ранелаг, – сказал он шоферу первого же такси, куда вскочил, с трудом переводя дыхание.

Билли не мог опомниться:

– Не позже, чем позавчера, я дал каждому из вас по тысяче франков!

– Ну и что! – заорал Белькир, оскорбленно пожимая плечами, как знаменитая кокотка, считающая дурным тоном разговоры о деньгах, за исключением того, когда их ей дают.

У него были вьющиеся каштановые волосы, но в этот вечер на нем был светлый парик, довольно короткий, но пышный. При взгляде на него никогда не возникало ощущения, что имеешь дело с гомосексуалистом. Это была, несомненно, женщина с нежным лицом и большими томными глазами одалиски, которую природа по ошибке снабдила мужскими гениталиями.

– У меня даже не хватило денег на покупку костюма, а он был необходим, чтобы увидеться с директором по распределению ролей компании Юнайтед. Эрик вынужден был одолжить мне недостающую сумму.

– Ах, какой добренький! – воскликнул Билли. – Он дает тебе в долг мои деньги! Тебе остается лишь занять у него еще, потому что у меня нет больше ни одного су!

– Как ты можешь быть таким скупым! И к тому же лжецом! Я не понимаю, почему должен терять с тобой время!

На этот раз Белькир сморщил нос, как это делали раньше красавицы в корсетах, требуя нюхательную соль перед тем, как упасть в обморок.

Эрик ничего не говорил. Развалившись в кресле, удобно поставив ноги на пуфик, он со слащавой улыбкой наслаждался этой сценой.

Билли был уверен, что они блефовали, как делали это уже столько раз. Однако то, что он говорил, было правдой. У него больше не оставалось и ломанного гроша. Он позвонил бы Мэнни, но он не хотел делать это при них, так как Мэнни любил торговаться, как торговец коврами, и подтрунивать над ним.

– Это несправедливо, что я даю тебе взаймы на расходы с твоими котятками больше, чем я сам трачу на своих шлюх, – ссылался от на такую отговорку.

В такие мгновения Билли забывал о самолюбии, потому что в итоге Мэнни всегда давал ему то, что он просил. Как все "сами себя сделавшие" люди, Мэнни любил окружать себя престижными фигурами, особенно когда он мог в то же время помыкать ими, как это было с Билли. Еще больше самоутвердиться, лишний раз доказать себе, что лишь деньги делают тебя неуязвимым, все это удваивало его удовольствие.

Билли постарался сдержать дрожь ярости. На самом деле он был потерянным человеком. Его тревога была совсем не такой, как у Гордона, который боялся слов. Словотворчество же Билли было его единственным лекарством от одиночества. Когда он оставался накоротке со своими котятками, его охватывала такая же паника, которую испытывал наркоман, лишенный кокаина.

Он в свою очередь попытался блефовать:

– Брось разглагольствовать! – сказал он Белькиру. – Как только я получу чек от своего издателя, вы тотчас же примчитесь, неотвязные, как пиявки.

Белькир презрительно посмотрел на него.

– Ты попадешь пальцем в небо, мой милый, если думаешь, что я вернусь к тебе. Мне только стоит появиться "В облаках", чтобы грести лопатой таких жалких людишек, как ты!

– У тебя будет слишком много конкурентов!

– С моими физическими данными мне нечего бояться!

Билли повернулся к Эрику:

– А ты? Ты тоже рассчитываешь найти там деньги на карманные расходы? Даже с такой смазливой рожей ты не соберешь и четвертой части того, что я тебе даю. К тому же, ты должен будешь работать сверхурочно!

– Не расстраивайся из-за меня, – ответил Эрик с лукаво-самодовольным видом. – Я занимаюсь делами... Мне есть чем оплатить такую кошечку, как Белькир, и для меня одного.

Он сказал это, подражая Билли. У него был талант подражателя, он в совершенстве имитировал голоса и акценты. Нет сомнения, что с такими талантами он сделает карьеру в кино.

Билли хотелось плакать. Он становился смешным и знал, это. Он ревновал! Как он мог пасть так низко? Это были настоящие кровопийцы, более гнусные, чем сутенеры. Но он в них нуждался больше, чем они в нем. При наличии денег можно легко заменить эту шваль. Однако Белькир был действительно слишком красив, чтобы ему могла найтись замена:

– Завтра... Я дам тебе денег завтра.

Однако Билли увидел перед собой лишь злобное лицо:

– Ты старый подонок! Посмотри на себя в зеркало! Ты мне надоел!

Билли криво ухмыльнулся: "Эрик будет, возможно, более разумным, чем этот женоподобный истерик", – подумал он.

– Завтра... У каждого из вас будет по тысяче франков...

Эрик потянулся и зевнул с полнейшим равнодушием.

Внезапно Билли почувствовал, что задыхается, охваченный отвращением к самому себе, гораздо более сильным, чем то, которое он мог бы внушить им.

Он заметил, что бранится своим тонким голосом, осыпая их ругательствами, как ломовой извозчик. Затем, срывая голос, он закричал, чтобы они убирались прочь с его глаз. Что они и поспешили сделать, с беззаботным и шаловливым видом детей, только что сыгравших хорошую шутку.

Не прошло и получаса, как в его дверь позвонили. Билли никого не ждал. Неужели они так быстро вернулись? Он забыл свой стыд, свое отвращение и боль, и бросился открывать, отплясывая джигу. Он все забыл.

Гордон стоял перед ним, неподвижный, безмолвный, с отсутствующим взглядом.

– Вот так сюрприз! Что ты здесь делаешь?

Гордон был у него всего два или три раза, и то не один. Что вдруг понадобилось от него этому эрзац-писателю, не опубликовавшему ни одной книги, но имевшему наглость критиковать его собственные? Непоправимая обида, которую Билли не собирался забывать.

В последнем романе Билли "Опустошенный человек", ошеломляющую резкость которого превозносили критики, Гордон увидел лишь льстивого человека. И он сказал об этом с улыбкой. Вот этого-то он никогда ему не простит: эту планетарную улыбку, настолько она была далекой.

– Знаешь ли ты, что Дженни была убита, – сказал наконец Гордон сквозь зубы, не глядя на него.

Выкатив глаза, Билли отступил до кресла, куда рухнул с тяжестью, немыслимой для его тщедушного тела.

– Известно, кто это сделал? – спросил он через мгновение.

– Нет.

Гордон стоял, сжав кулаки, бросая на него взгляды, похожие на удары, чтобы узнать его мысли:

– А ты? Что ты об этом думаешь? Подозреваешь кого-нибудь?

– Я? – Бессильная усмешка скривила его губы. – Это была необыкновенная женщина... Такая нежная... Ее можно было только любить... Я очень любил ее.

– Я знаю, – сухо ответил Гордон.

Однако Билли его не слушал. Охваченный вдохновением, он уже сочинял свою похоронную элегию.

"Писатель, он был им, как актер, до комедиантства", – подумал Гордон. Он читал свою молитву голосом, как по волшебству ставшим мужественным:

– ...как птица, она обладала воздушным изяществом и призванием...

Он так мало знал женщин, что мог говорить о них лишь общепринятыми штампами. Но его дребезжащий голос выражал страдание и горячность, делавшие его слова волнующими.

Для Билли обожание, привязанность к Дженни были реваншем за его некрасивость. Кто-то его признавал и любил за его ум, его гений. Эту последнюю убежденность, за отсутствием какой-нибудь иной, он культивировал до мании величия. Он был самым великим англоязычным писателем, который когда-либо существовал. Шекспир? Он годится лишь для мусорного ящика! если бы Гордон обладал хотя бы крохами безумного эгоцентризма Билли, он бы уже написал добрую дюжину романов.

Гордон так сильно сжал зубы, что стало больно челюстям. Кровь приливала к его голове по мере того, как Билли растекался в своей любовной жалобе. Память о Дженни погрузила Билли в род трагического экстаза, которым он упивался, как человек, испытывающий жажду. Он даже перестал быть некрасивым.

Гордон ударом ноги опрокинул стул, стоявший с ним рядом.

Билли, отвлеченный от своего лирического полета, посмотрел на него с удивлением и ненавистью. Кто видел бы его часом раньше, готовым пасть ниц перед двумя альфонсами, не узнал бы его сейчас.

– Ты был ее любовником?

Гордон испытал в своей жизни много унижений. К тем, которые являются общим уделом смертных, прибавлялось еще унижение быть негром. Однако никогда еще за свою жизнь он не чувствовал себя так низко павшим. Нет, взмолился он, это же невозможно, чтобы Билли осквернил тело Дженни.

Билли не ответил. Он улыбнулся, он, который никогда не улыбался. Пришла его очередь отомстить за себя перед Гордоном.

– Наша любовь была чисто духовной. Она была такой, какую лишь несколько избранных могут испытать в этом мире.

Он заключил такие значительные слова своим смешком.

Гордон бросился к нему, и, схватив его за ворот рубашки, стал яростно трясти. Смешок Билли превратился в икоту. Гордон замахнулся, чтобы ударить его, но как бы внезапно устыдившись своего жеста, он отпустил его и, резко повернувшись, выбежал из комнаты.

Билли, стуча зубами, привел одежду в порядок. Но внутренне он ликовал.

Гордон вышел на улицу и снова сел в такси. Он назвал адрес: улица Месье-ле-Прэнс.

Очутившись в машине, он вспомнил, что в действительности ни Билли, ни он ничего не сказали о Дженни. Его память служила лишь пищей для эгоцентризма Билли и власяницей для него самого. Неужели это все, что оставалось у мужчин от их любви?

Таксист, посмотрев в зеркальце заднего вида, увидел, что его пассажир плачет.

Такси проехало по улице Ассомпсьон, чтобы спуститься к Сене. Шофер, мужчина с добродушным лицом, продырявленным, как дуршлаг, оспинками, спокойно вел машину, посасывая зубочистку. Он весь отдавался процессу пищеварения.

Гордон опустил стекло. Было очень жарко и на улицах не видно было ни души. Движения тоже почти не было, но такси ехало так медленно, что вскоре за ними оказались две машины. Первая стремительно обогнала такси; вторая же, большой "мерседес", тоже выехала из ряда, чтобы опередить их. Как только "мерседес" поравнялся с ними, то, непонятно почему, замедлил ход. В течение нескольких секунд обе машины ехали рядом, почти касаясь друг друга. Шофер такси, выведенный из своего полусонного состояния, начал ругаться.

Гордон, погруженный в свои мысли, сначала не обратил на это внимания. Внезапно он услышал свист. Шофер хрипло застонал. Гордон посмотрел на него и увидел, что он схватился руками за затылок, и то же время резко прогнувшись в пояснице.

Какой-то мужчина на заднем сиденье "мерседеса", который теперь быстро удалялся, обернулся, чтобы посмотреть. Тень от шляпы скрывала половину его лица. В одно краткое мгновение Гордон увидел его тонкие губы и глубокую ямку на подбородке.

Шофер повалился на руль. Его руки, сжимавшие шею, внезапно разжались и безвольно упали. Воротничок рубашки был весь в крови. Его нога съехала с тормоза, и тело тяжело осело на сиденье.

Машина ехала почти шагом, но, лишенная контроля, она продолжала зигзагами продвигаться вперед, сначала медленно. Улица шла под уклон, и постепенно машина набрала скорость. Двигаясь зигзагами, как будто водитель был пьян, она проехала по улице метров пятьдесят, пока не въехала на тротуар. Еще через десять метров она ударилась о здание.

Улица была пустынна. Спустя несколько секунд около тридцати любопытствующих толкались около машины, подбегали и другие. Среди толпившихся зевак был один чернокожий мужчина, которого никто не заметил. Внимание толпы было целиком захвачено убитым шофером. Однако некоторые уже со знанием дела подсчитывали урон, нанесенный машине и потрескавшейся стене здания.

Глава 6

– Ничего нового? – спросил Дебур у своего заместителя Рейналя, когда вернулся в свой кабинет. Рейналь был мужчиной под сорок лет, с глазами, спрятавшимися под густыми бровями, с видом кутилы.

– Нет. Какой-то мужчина звонил к Сандерсу и спросил его жену. Когда ему сказали, что ее укокошили, он чуть не упал в обморок. Он оставил свое имя: Кристиан де Льезак.

– Кто он такой?

– Я тут пока собрал кое-какие сведения. Десять лет назад он был консулом в Нью-Йорке. Теперь он занимается кинорежиссурой. Он уже провалился три раза, но его семья очень богата, с хорошими связями в банках, и он всегда находит капиталы. Сейчас он готовит новый фильм по сценарию... Да! Я всегда забываю его имя! Этот педераст, кажется, он морочил голову жене Сандерса!

– Боттомуорт.

– Точно. Такие сложные имена надо бы обязательно заставлять переводить, когда люди живут во Франции.

Дебур не смог сдержать улыбки, когда подумал о том, что означало бы имя Билли по-французски: господин Вотсон-задница, предопределенное имя.

– Получил ли ты из префектуры отчет о Шварце?

– Нет, его мы получим только завтра.

Дебур с большим любопытством ждал возможности сравнить досье, которым французская полиция располагала на Мэнни, с тем, которое они должны получить от "Трансуорлд Энтерпрайзис". Прежде чем его вызвать, он хотел знать как можно больше об этом человеке. Мэнни смотрел на людей свысока, подавляя их свои достатком. Дебур же предвкушал удовольствие отплатить ему тем же и сбить с него спесь. Ведь теперь он знал, что Мэнни провожал Гордона домой. И эта сигара принадлежала ему, и сделана она была специально для него: из сложной смеси табака разных видов из Бразилии, Кубы и Явы. Однако преступление было совершено утром, а Дебур уже знал: от десяти до одиннадцати тридцати часов" Мэнни не выходил из кабинета директора Сэн Горвэна, с которым он обсуждал контракт. Почему же тогда он солгал?

– Допросили ли грузчиков?

– Я как раз печатал отчет, когда ты вернулся. Кажется, с этой стороны тоже ничего не светит, – ответил Рейналь.

– А Роллан? Что дал его сбор урожая в Латинском квартале?

– Ничего![10]. По-прежнему невозможно проверить, как провел время Сандерс. Неудачно и то, что в этом квартале всегда полно чернокожих. А ты же знаешь людей, для них чернокожие все на одно лицо, как китайцы! Каждый думает, что видел его, но никто не рискнет это утверждать. Один лишь гарсон из Мае кажется уверенным в том, что видел, как он пил кальвадос около двенадцати дня. Но спорю, что он заблуждается. Он утверждает, что видел его в компании более молодого негритенка.

– Какого возраста?

– По словам гарсона, ему было меньше двадцати лет. Но я предупреждаю тебя, что он не давал более тридцати тому, кого он считал Сандерсом. Надо признать, что весьма трудно определить возраст негров, так же как и возраст китайцев.

Раздался телефонный звонок. Рейналь ответил.

– Это Канутти, он просит тебя, – сказал он, протягивая Дебуру трубку.

Канутти, молодой житель Ниццы, лишь недавно пришедший на службу, звонил, чтобы сообщить, что Гордону после гонки по всему Парижу удалось скрыться.

– Это было не преследование, а настоящий марафонский забег, я вам говорю! – уточнил он с южной возбужденностью.

– Где вы потеряли его след?

– В одном заведении, Текин, на авеню де Бретей.

– Что это такое?

– Нечто вроде салона красоты для мужчин. Они приходят туда, чтобы получить массаж и принять ванны. И я спрашиваю себя, как это Мондэн[11] разрешает это! Я никогда не видел ничего более порочного! И массажистки там такие, что их скорее должны бы нанимать как телохранителей!

– Немедленно возвращайтесь в комиссариат! Роллан заменит вас.

Дебур, нервничая, повесил трубку. Что же мог скрывать Гордон, чтобы приложить столько усилий и ускользнуть от их наблюдения?

– Пусть Роллан быстро едет к Шварцу и вместе с Кайо вновь установит слежку за Сандерсом. Днем и ночью! Господи, но они должны быть незаметными!.. Проверьте также, чем занимались Дороти Мерфи и Уильям Корнелл во время преступления.

Едва Рейналь направился, чтобы исполнить его приказания, он остановил его.

– Мне не звонили?

– Нет.

Он несколько раз звонил Надин, но ему говорили, что ее не было. Она ему не звонила. Она, конечно, снова сердилась на него.

Дебур предпочел углубиться в изучение своих досье. Спустя некоторое время он снял трубку. Сначала он позвонил Льезаку, затем Билли Вотсон-заднице, и попросил их принять его в конце рабочего дня. Билли не стал ждать его визита, чтобы сообщить, что Гордон приходил к нему, ударил его и угрожал ему.

Дебур должен был пересечь почти весь Париж, чтобы от Билли, с улицы Ранлаг, добраться до Льезака, который жил в Сэн-Жермен-де Пре, на улице Грегуар-де-Тур.

Его встреча с Билли не принесла ничего нового. Билли отрицал, что был любовником Дженни, и поспешил представить самое убедительное алиби – свою гомосексуальность. Он поклялся честью, что между ними была лишь исключительно духовная дружба. Он был уверен, что Дженни не обманывала Гордона. Она больше не любила его, это очевидно, но эта женщина была выше адюльтерной близости. Ее убийство оставалось для него непонятным, чудовищным. Такая нежная, ласковая, чудесная женщина не могла иметь врагов. Он никого не мог представить в такой роли, ни мужчину, ни женщину.

Утром в день преступления – Дебур это уже знал – Билли находился в "Галлимар"[12] со своим переводом, правя корректуру французской версии своего романа «Опустошенный человек».

Как только они заговорили о Гордоне, Билли сменил стиль разговора и стал сыпать проклятиями: это был бесталанный человек, неудачник. Впрочем, Дженни разделяла это мнение. Да, она не употребляла другого слова. Она так и сказала: Гордон – неудачник!

Подозревал ли он Гордона?

– Нет!.. Хотя он и алкоголик... Кто знает? тут как с сумасшедшими, невозможно предвидеть их реакцию.

Внезапно Билли вспомнил, как Дженни рассказала ему, что боится Гордона. Когда он был пьян, он начинал рассказывать страшные истории, в которых смерть была непременным и навязчивым лейтмотивом. Он сам несколько раз был этому свидетелем. Напившись, Гордон становился очень красноречивым. Только в эти мгновения у него разыгрывалось воображение! Он усыпал свои рассказы трупами с такой же щедростью, с какой Билли свои – запятыми.

Льезак жил в маленькой, но роскошной студии, которую он полностью оборудовал. Смерть Дженни потрясла его.

– Как долго вы знали ее?

– Год. Она была очень хорошим другом.

– Вы видели ее одну или с мужем?

– Я мало знаю ее мужа.

Похождения Льезака, который был трижды женат и разведен, несколько раз обсуждались в светской хронике. Он действительно обладал чарующей непринужденностью плейбоя, но тут же чувствовалось, что это было как бы против его желания. Загорелое лицо, мужественный и спокойный вид, аристократическое происхождение, богатые родители: разве его вина, что у него было все, чтобы нравиться? Во всяком случае, сам он не принимал этого всерьез. От него исходила жизненная сила и теплая искренность, а его светло-голубые глаза были слишком нежными для покорителя сердец. Когда Дебур задал ему несколько вопросов о его личной жизни, он стал говорить о себе с ироничной улыбкой людей, которым все давалось слишком легко, чтобы они эти похвалялись.

– Простите, что задаю вам этот вопрос, но я обязан это сделать. Ваши отношения с мадам Сандерс были исключительно дружескими? – спросил Дебур.

– Да, – ответил он, не размышляя и не моргнув глазом.

"Машинальный ответ галантного мужчины, спасающего честь дамы", – подумал Дебур. Льезак не был мужчиной, который стал бы долго задерживаться на чисто платонических отношениях.

Угадал ли он мысли Дебура? Во всяком случае, он тут же отказался от своих слов:

– Это не так, она была моей любовницей, – признался он. Казалось, он испытал облегчение от того, что ему больше не надо скрывать свои чувства к ней.

"Что же было такого в этой женщине, чтобы столько мужчин влюбились в нее? – спросил себя Дебур. – Мэнни, Билли, теперь еще и Льезак. Рядом с ними чувства Гордона казались наиболее прохладными".

– Это продолжалось долго?

– Нет, лишь несколько недель. Внезапно она решила прекратить нашу связь.

– Можно узнать причину?

– Она не назвала никакой причины. В прошлое воскресенье я пошел к Мэнни исключительно потому, что был уверен, что найду ее там... Я хотел снова увидеть ее. Она показалась мне очень нервной, более странной, чем когда-либо.

– Что вам показалось в ней странным?

– О, это трудно объяснить. Это была нежная женщина... очень нежная. Однако...

– Однако что?

– В воскресенье она была резкой, уклончивой... необычной.

– Вы считаете, что у нее были и другие любовники?

– Многие ухаживали за ней.

Легкая улыбка тронула его губы:

– ...даже Корнелл.

– Почему даже Корнелл?

– Вы еще с ним не встречались?

– Нет.

– Подождите, вы увидите. Можно сказать, что это... священник... воплощенная добродетель! Однако и он, кажется, не мог устоять перед Дженни.

– А Шварц?

– Она относилась к нему очень враждебно, не знаю почему. Она видела в нем лишь выскочку, который считает, что все может купить на свои деньги, даже привязанность. Но я думаю, она ошибалась. Мэнни, как мне кажется, производит впечатление человека, который еще из прошлого несет в себе никогда не заживающую рану.

Льезак должен был очень хорошо знать людей. Он говорил о них трезво, объективно, но без иллюзий.

Глава 7

Говард вышел из-под душа и, мокрый, растянулся на постели. Он захватил с собой вечерние газеты, которые купил по дороге домой, и начал читать заголовки.

Зазвонил телефон. Это была Симона.

– Ну как, хорошо провел время в своих старых притонах?

– Это роскошные подпольные заведения, я хожу только в такие, – пошутил он. – Но чтобы там развлекаться, надо ходить туда с кем-то, а я был один.

– Тебе дали приют, но не накормили.

– Блюда подаются только по заказу.

– Я думаю, ты сделал сенсационное открытие.

– Не смейся надо мной. Я все-таки кое-что узнал о Шварце. Он известен тем, что всегда ищет роскошных проституток. А поскольку он не считается с расходами, то ему остается лишь выбирать. Кажется, что он берет за сеанс не меньше трех. Они приходят к нему домой, он же заходит в публичные дома, как в агентства по найму.

– Я вижу эту картину: сатир и три грации. Этот Шварц кажется мне воплощением мощи природы! – воскликнула Симона, которая была сегодня в явно игривом настроении.