Реминдол удивленно посмотрел на спрашивающего. Что это - ловушка? Врач (или тот, кто выдавал себя за врача), заметив недоверие, сказал: - Я говорю серьезно. Но, вы понимаете, нам необходимо знать, кто вы и ваш адрес. Ага! Вот оно что! Они не знают, кто он, и хотят это узнать. Хорошо, что случайность благоприятствовала ему. Будь на нем мундир, а не пижама, его инкогнито было бы раскрыто. - Вы желаете знать, кто я? - переспросил Реминдол и надменно добавил: - Во всяком случае, об этом я буду говорить не с врачом, а с вашим командующим или начальником. Так и передайте ему. Вы же, господин врач, мне не нужны: я вполне здоров. Когда врач ушел, Реминдол снова стал раздумывать о том, что произошло. И чем больше он думал, тем яснее ему становилось, что не мог он попасть в плен просто по несчастной случайности. Взять сразу министра - нет, такая случайность слишком невероятна. Охотились именно за ним. Но откуда могли знать, где он находится? Реминдол думал, думал, и вдруг его озарило: Анни! Вот кто выдал его. Недаром же ее не было дома. Она была подкуплена ими! Ясно, совершенно ясно! Он уже давно заметил в ее отношении к нему что-то напряженное, точно она боялась его. Ясно! В этот и на следующий день врач снова заходил, но Реминдол не пожелал отвечать на вопросы. На третий день двое солдат, тоже почему-то в белых халатах, провели Реминдола наверх, в кабинет начальника. И этот был в белом! Странный маскарад! Начальник предложил сесть, открыл и придвинул Реминдолу коробку с сигарами. - Мне передали, - сказал он, также чисто, без акцента, - что вы готовы вернуться домой. У нас нет оснований задерживать вас. Если вы сообщите ваш адрес или ваш домашний телефон... - Послушайте, прекратите эту комедию! - раздраженно крикнул Реминдол. Вы, господин коммунист, отлично знаете, кого вы захватили. Вы давно охотились за мной. Вам не удалось бы это так легко, если бы не эта бесчестная женщина, предавшая меня. Но и вы и она еще поплатитесь! Я уверен, что правительство уже принимает меры к моему освобождению. - Так, значит, это вы пропавший военный министр? - совершенно спокойно спросил начальник. - А, пришлось сознаться! - торжествующе воскликнул Реминдол. - Ваше притворство, будто вы ничего не знаете, слишком глупо. - Что ж, ваше превосходительство, - примирительно сказал начальник, сообщите ваш адрес, и мы немедленно доставим вас домой. - Мой адрес? - возбужденно воскликнул Реминдол. - Вы не знаете адреса военного министерства?! Он почувствовал, что коммунист готов идти на уступки, видимо испугавшись его, и становился дерзок. - Домашний адрес устраивал бы нас больше... - осторожно сказал начальник коммунистов. Ясно: они боялись обратиться в министерство, боялись ответственности, наказания. Реминдол ударил кулаком по столу: - Я требую, чтобы вы немедленно позвонили в министерство! Сейчас же! Он снова ударил по столу, но тут вскочили двое, скрутили его, яростно рычавшего, и, оттащив в камеру, бросили на койку. Врач, навещавший Реминдола, постучал в кабинет начальника. - Ну как, господин директор, - спросил он, входя, - удалось что-нибудь узнать? - Удалось узнать, что у нас беспорядки, безобразие! - сердито сказал тот, кого называли директором. - Что вы имеете в виду, господин директор? - удивленно спросил подчиненный. - За чем вы смотрите? Как вы могли допустить, чтобы к нему попала газета? - Газета? Не может быть!.. А почему вы думаете? - Еще бы! Слышали бы, что он тут нес: он - военный министр, мы его похитили, мы, конечно, злобные коммунисты, выдала его коварная женщина... Разве сумасшедший сам такой бред выдумает? Все из "Горячих новостей"... - Решительно не понимаю, как это случилось, - смущенно сказал врач. Разве кто-нибудь из служащих? Вряд ли... А может быть, он через форточку услышал? - догадался врач. - Знаете, как в соседнем парке орет громкоговоритель... - Надо бы поговорить, чтобы его сняли. Мало хорошего, если радио будет сбивать с толку наших сумасшедших. Сами знаете, как трудно разуверить их, если они что-нибудь вобьют себе в голову. Да уж черт с ним, воображай себя хоть министром, но адрес-то свой сообщи... - Пожалуй, застрянет у нас... - В том-то и дело. Наполеон торчит вторую неделю, теперь этот... Директор имел все основания быть недовольным. Возглавляемое им учреждение было приемным пунктом "Скорой психиатрической помощи", основанным частным филантропическим обществом. С тех пор как настала эра атомной энергии, все большее количество людей теряло душевное равновесие, почему филантропическое общество и сочло своим долгом прийти на помощь. Но в обязанности пункта входила именно скорая помощь, а не лечение. К сожалению, пациентов забирали иногда при обстоятельствах, не позволявших выяснить их адреса. Долго не могли обнаружить адреса "атомной бомбы". Пациент, вообразивший себя ею, был чрезвычайно беспокоен, так как каждые десять минут со страшным грохотом "взрывался" и норовил опрокинуть койку, табуретки, стол. Служители с ним замучились. Впоследствии он оказался скромным бухгалтером и, истощив свою атомную энергию, попал в психиатрический стационар, в отделение для тихих. Пациент №354, вообразивший себя после чтения газеты военным министром, в сущности, представлял ординарный случай мании величия и коммунизмобоязни. Для психиатрической науки он интереса не представлял, и, естественно, директор торопился освободить койку. Вечером врач сообщил, что пациент №354 по-прежнему называет себя министром и требует, чтобы его доставили в военное министерство. Новым в его бреде было только то, что он дал имя таинственной женщины, предавшей его. - Сообщите, пожалуйста, о нем подробнее полиции, пусть разыщут семью или родных, - сказал директор. - Наполеон Бонапарт и министр Реминдол - это для нас слишком много. Мы - не правительство... Описав внешние приметы пациента №354, врач сообщил полиции, что он был задержан три дня тому назад ночью на одной из окраин города, бежавшим в одной пижаме за пожарной машиной, мчавшейся на пожар. Больной кричал: "На нас напали коммунисты!" Доставленный на пункт "Скорой психиатрической помощи", он каким-то чудом раздобыл номер газеты и вообразил себя похищенным военным министром, причем винит в предательстве какую-то коварную Анни. В тот же день из полиции явился чиновник, который долго глядел в глазок палаты №354. Он удалился с явно взволнованным видом. А через полтора часа к подъезду пункта "Скорой психиатрической помощи" подкатила машина, из которой вышло четверо в генеральской форме. Вызвав директора пункта и предъявив свои удостоверения, они просили проводить их к пациенту №354. Спустя несколько минут они вышли вместе с ним, один из генералов расписался в получении на руки пациента №354, и всей группой двинулись к ожидавшей их машине. Удивленные директор и врач вышли на крыльцо. Один из генералов, сняв с себя шинель, накинул ее на плечи пациента №354 и, заботливо поддерживая его под руку, усадил в машину. Другой генерал, обернувшись к директору, сказал: - Вы понимаете, господин директор, что публика знать об этом прискорбном случае не следует. Машина, мягко шурша по гравию дорожки, укатила за ворота. А профессор и врач, окаменелые, все еще стояли и молча смотрели вслед. - Послушайте, господин директор, - проговорил наконец врач, - но ведь это значит - он действительно... действительно... - Телеграфируйте сейчас же в Париж! - отрывисто бросил директор. - В Париж? - изумился врач. - Да... Сообщите им, что император французов Наполеон - у нас. Пусть за ним присылают...
      16. Энтузиазм! Энтузиазм!
      Мудрый человек греется от той же самой головни, которой безумец поджигает свою палатку.
      В.Скотт. "Ричард Львиное Сердце"
      Генерал Реминдол был доставлен не домой, не в лечебницу, а на загородную виллу друга-секретаря Бедлера. Решено было, что он здесь передохнет, чтобы привести в порядок расшалившиеся нервы. Бедлер объяснил своему шефу, как произошло печальное недоразумение, когда обычный свет от фар пожарного автомобиля он принял в тумане за таинственный луч. Генерал слушал молча, и Бедлер не понял, поверил ли друг ему или так и остался при прежнем мнении. - Во всяком случае, тебе надо передохнуть, слегка успокоиться... - говорил секретарь. - Серьезного ничего нет... Просто покой... Перестань пока думать о делах... В распоряжение генерала были предоставлены обширные апартаменты. Оставив генерала на попечении медицинской сестры и штата лакеев, Бедлер удалился для личного доклада президенту Бурману, а также для информирования прессы. Великанская печать обладает одним удивительным свойством: сегодня все газеты могут, захлебываясь, кричать о самых ужасных ужасах, а завтра о них никто и не вспомнит. Короче говоря, они в одинаковой степени обладают искусством, если требуется, сделать из мухи слона и, опять-таки, в случае необходимости не заметить слона, даже того, которого сами же сотворили. По поводу прискорбного случая с генералом Реминдолом газеты весьма глухо сообщили, что благодаря принятым властями энергичным мерам похищение генерала, подготовленное коммунистами, удалось предотвратить. Сам же генерал, бродя по многочисленным комнатам виллы своего друга, постепенно и медленно приходил к мысли, что он действительно поторопился принять пожарку за коммунистические войска. Весьма вероятно, что он окончательно утвердился бы в этом здравом рассуждении, но хозяин виллы Бедлер не проявил необходимой предусмотрительности. Генерал забрел в библиотеку, где и принялся от скуки просматривать газеты. Если великанские газеты обладают свойством доводить нормального человека до ненормального состояния, то во всяком случае их следует прятать от человека, уже обнаружившего изрядные признаки ненормальности. Но Бедлер не запер библиотеки на ключ. Впрочем, пока генерал читал историю своего похищения коммунистами, он был спокоен: газеты не сообщили ничего отличного от того, кто бы он не представлял себе во время своего бреда в психиатрическом пункте скорой помощи (увы, секретарю пришлось объяснить генералу характер этого благотворительного учреждения). Но вот генерал добрался до воскресного приложения к газете "Рекорд сенсаций" и... дрогнул... На обложке приложения была размещена красочная карта Коммунистической державы, и в кружках, изображающих ее столицу и крупнейшие города, гордо реяли великанские флаги, а около них красовались маленькие фигурки великанских солдат. Волнуясь, генерал начал перелистывать журнал и узнал, как бурно приветствовали жители Коммунистической страны явившиеся их спасать великанские войска, как девушки добивались любви великанских офицеров... Да, да, вся Коммунистическая держава оккупирована великанской армией! Даже в столичном оперном театре, гордившемся своими скучно-классическими постановками, идет симпатичная, добропорядочная великанская оперетка "Любовница сержанта Бобби", а в кинотеатрах демонстрируются знаменитые великанские фильмы: "Женщина-вампир", "Я убиваю девушек, в которых влюблен", "Серенада шести револьверов", "Любовные тайны атомной блондинки" и "Сотри кровь с моих рук своими поцелуями"! Свершилось! Могучая культура пришла в темную страну. То ли еще будет! И генерал, преданный религии лишь в меру приличий, широко перекрестился, впервые в жизни в порыве искреннего религиозного чувства. Свершилось! Но какой же мерзавец Бедлер! Ничего не сказал! Все тревожится о покое, об успокоении нервов! Да возможен ли покой, когда творятся героические дела! Ага, эта тряпка Бурман все-таки внял настояниям генерала Реминдола! Вероятно, достаточно было одной-двух бомбочек, и страна молниеносно оккупирована! И теперь это ничтожество, этот жалкий президентишка, руку которого направлял военный министр, будет пожинать лавры, а ему, истинному вдохновителю победы, томиться за кулисами в этой дурацкой вилле? Нет, тысячу раз нет! Мерзавец Бедлер, так унизить своего шефа! Я тебе этого не прощу! Туда, туда, на поле боя, где завоеванные женщины добиваются любви победителей, где любовница сержанта Бобби открывает новую эру свободного искусства, а сам сержант закладывает основы свободы на руинах коммунизма! Туда! Генерал пришел в неистовый восторг. И в этот момент - как кстати! - ему доложили, что его хочет видеть делегация. Генерал приказал лакею проводить делегатов к нему в библиотеку. Это были три молодых человека, как будто бы сошедших один за другим с конвейера: подбородки их были почти геометрически квадратны, железная воля так и выпирала из них, глаза из-под нависших бровей горели атомным энтузиазмом, рукава пиджаков с трудом вмещали бицепсы, а оттопыренные карманы - револьверы. Три идеальных стандарта явились приветствовать генерала от имени ордена "Свободных атомоносцев", на заседании которого только что была оглашена радостная весть об избавлении мужественного вождя из рук коварных коммунистов. - Да, да, друзья, благодарю вас! - прокричал генерал. - И я с вами! Не здесь мое место, когда творятся героические дела! - генерал потряс над головой "Рекордом сенсаций". - Едемте, друзья! Я с вами! Напрасно оробевшая медицинская сестра доказывала генералу, что ему необходим покой, что господин Бедлер распорядился строго следить за тем, чтобы генерал не покидал виллы, - напрасно! И сестра и лакеи, которым Бедлер также приказал не выпускать генерала, были сметены ураганом: молодые люди отбросили их, даже не заметив их существования, на руках вынесли генерала, посадили в автомобиль и умчались. Восторженный рев сотен глоток приветствовал героя, прибывшего на собрание "Ордена атомоносцев". Его принесли к трибуне, и генерал, переполненный энтузиазмом, прокричал: - Друзья! Наше место не здесь! На самолеты - и туда, где сверкают героические победы! Я лечу принимать парад моих победоносных войск в покоренной коммунистической столице. За мной, друзья! Десятки автомобилей непрерывной вереницей промчались по улицам столицы к центральному аэродрому. Там немало всполошились, когда военный министр потребовал для себя и для всей сопровождавшей его компании самолетов для немедленного перелета через океан в Коммунистическую державу. Но министр есть министр: стали готовить машины. И лишь какой-то лейтенант догадался позвонить в военное министерство. Через четверть часа примчался до смерти перепуганный Бедлер. - Послушай, что ты наделал? - говорил он шефу, отведя его в сторону. Зачем ты уехал с виллы? - Мое место не здесь, а там, где сверкают героические победы! - гордо повторил генерал понравившийся ему афоризм. - Какие победы? - не понял друг и секретарь. - Ты думал их скрыть от меня? - язвительно спросил генерал. - Не нужны мне твои заботы! Прочь! Я не ребенок! Я лечу принимать парад моих войск в покоренной коммунистической столице. Бедлер наконец понял. - Послушай, ты, видимо, читал "Рекорд сенсаций"? - воскликнул он, только теперь догадавшись о своей оплошности. - Да, читал! А ты воображал, что сумеешь спрятать от меня событие, которому удивляется весь мир?! - Да ведь это только воскресное литературное приложение... - Мне все равно, что это такое! Я лечу принимать парад. Прочь! - генерал рванулся, но Бедлер цепко ухватился за рукав генеральского мундира и не отпускал. - Послушай, тебе мало, что ты сделал себя посмешищем из-за этой пожарной машины? - злобно зашептал он генералу. - Пойми же, это только литературное упражнение. Никаких наших войск в коммунистической столице нет! - Как нет? - Да вот так и нет! Одна литература... - Но ведь пишут, идет даже "Любовница сержанта Бобби"... - И любовницы сержанта там нет... - Не понимаю... Не понимаю... - генерал растерялся. - А ты не обманываешь? - Клянусь тебе честью! Ну, если не веришь, давай спросим у кого-нибудь из обслуживающего летного персонала... Только зачем ставить себя в смешное положение? - А как же эти вот, атомоносцы? Они хотели лететь со мной... значит, они знают... - Горячие головы! - махнул рукой Бедлер. - Энтузиасты! Они за тобой в огонь, в воду и в непокоренные страны... Их только кликни... Наша надежда... Но знаешь, их надо направлять, а то такого наворотят, рад не будешь... Генерал мрачно молчал. - Так что же, едем домой? - вкрадчиво спросил Бедлер. Генерал уступил и пошел вместе с секретарем. Когда уселись в машину и она тронулась, генерал раздраженно спросил: - Все-таки не понимаю, зачем же это они? Сумасшедшие, что ли?.. - Ну, как тебе сказать... - осторожно сказал Бедлер. - Литература... Все-таки, знаешь, литература обязана поддерживать энтузиазм... О, энтузиазм - великая вещь! Но знаешь, это как огонь: можно греться, можно и обжечься. Журналисты из "Рекорда сенсаций" хорошо погрели руки... задумчиво закончил секретарь. Генерал угрюмо молчал...
      17. Ученый консилиум
      ...официальные патентованные сумасшедшие, в сущности, не глупее и не поврежденнее всех остальных, но только самобытнее, сосредоточеннее, независимее, оригинальнее, даже, можно сказать, гениальнее тех.
      А.И.Герцен. "Доктор Крупов"
      Последний случай, когда генерал Реминдол едва не вылетел за океан, показал и Бедлеру и другим, что здесь дело посерьезнее, чем легкая усталость. Был созван секретный ученый консилиум. На виллу Бедлера съехались самые знаменитые знаменитости. Профессора и доктора медицины выслушивали, выстукивали генерала, били молоточками по коленкам, тыкали в него пальцами, чертили на коже и царапали ногтями, заставляли стоять на коленях на жестком диване и вообще проделывали все те издевательские вещи, которые разрешают себе врачи даже над самыми высокопоставленными особами. Главное, однако, заключалось не в этом, а в тех теоретических спорах и рассуждениях, которые затем последовали в узком кругу ученых. Вопрос был поставлен прямо и резко: признать ли исследуемого субъекта полноценным сумасшедшим или налицо лишь некоторое переутомление? Мнения разделились. Профессор Брусберг, не считаясь ни с чином, ни со служебным положением больного, объявил его банальным сумасшедшим. - Сумасшедший он потому, - сказал профессор, - что самую обыкновенную пожарную машину принял за орудие войны, тогда как в наш век техники даже малые ребята, так любящие рисовать танки, не спутают с ними легковой машины. Профессор Челмэджер, знаменитейший специалист по мозговым заболеваниям, держался иного мнения. - Я позволю себе не согласиться с уважаемым коллегой, - мягко, но решительно возразил он. - Вспомните, сколько людей видели вражеские подводные лодки в тех местах, где оказалось столь мелко, что подводная лодка и пройти не может. Припомните, что в городе Астехе была объявлена воздушная тревога после того, как был замечен неприятельский летательный аппарат, который затем был сбит одним из местных охотников и оказался детским воздушным шариком. Когда у нас в столице из-за короткого замыкания остановились поезда метро, сотни пассажиров, раня себя и других, выбивали окна с криком: "Атомная бомба!" Наконец, эти таинственные лучи, несомненно, многие видели там, где их не было. Что ж, господа, если мы признаем генерала Реминдола сумасшедшим, то по тем же признакам обязаны признать сумасшедшими тысячи наших сограждан. Доктор медицины Паулери поддержал мнение профессора Брусберга. - Генерал Реминдол, - сказал доктор, - известен как крупный военный специалист и, будь он в нормальном состоянии, он, конечно, не мог бы вообразить, что многомиллионная страна с огромной территорией молниеносно оккупирована нашими войсками. Между тем он даже готов был лететь за океан, чтобы принимать парад мнимых войск. Явные доказательства помешательства. - Нисколько! - горячо возразил доцент Дексли. - Могли же материалы о молниеносной оккупации напечатать в "Рекорде сенсаций", а там весьма опытные специалисты по военным и политическим вопросам, авторы солидных обзоров. И, как видите, никого из нас не приглашали для обследования их душевного состояния. - Кроме того, вы забываете, - вступил в спор профессор Наутемберленд, что три сотни членов ордена "Свободных атомоносцев" с большой охотой вызвались последовать за генералом Реминдолом. Угодно ли вам и их объявить сумасшедшими? - Я бы остерегся, - иронически возразил Дексли. - Мне жизнь еще не надоела... Ученый совет довольно единодушно засмеялся. - Наконец, господа, - возвысил голос профессор Челмэджер, - нам пришлось бы признать сумасшедшими и многих наших уважаемых сенаторов. Я считаю бестактным называть здесь фамилии, но вы вспомните, что многие из сенаторов публично высказались в том смысле, что достаточно сбросить одну-две атомные бомбы - и победа обеспечена. Мнение противников диагноза "признать сумасшедшим" начинало явно перевешивать. Профессор Брусберг, однако, попытался защищаться, но на этот раз его выступление оказалось просто смехотворным. - Но, господа, - сказал он раздраженно, - обратите внимание на то, что разоблачительные материалы, опубликованные профессором Чьюзом, довольно правдоподобны. Военный министр, вместо действительной обороны поддерживающий дутое военное изобретение, - не является ли это до некоторой степени... э-э-э... как бы сказать, признаком сумасшествия? Раздался дружный хохот. - Но-но-но, профессор, - воскликнул, смеясь, Челмэджер, - вы это, конечно, несерьезно! Не забывайте, что это изобретение принесло хорошую прибыль. - Слава богу, медицина не обязывает нас признавать бизнесмена сумасшедшим только потому, что он нашел остроумно-доходный бизнес, - в негодовании сказал доктор Паулери, который до этого поддерживал профессора Брусберга. Это решило исход спора. Генерал Реминдол был признан нормальным человеком, но вследствие переутомления с несколько повышенной реакцией. Был рекомендован отдых, с целью чего, а также для клинического наблюдения решено было положить генерала в лечебницу профессора Челмэджера, в отделение для страдающих легким видом неврастении.
      18. Блестящая операция профессора Челмэджера
      ...в здравом уме будет безумней, чем потеряв рассудок...
      О.Бальзак. "Блеск и нищета куртизанок"
      Если вначале удивительные похождения генерала Реминдола произошли в довольно узком кругу пожарников и врачей-психиатров, то теперь блистательное появление "легкого неврастеника" среди сотен орущих "атомоносцев", их стремительный набег во главе с генералом на аэродром и настоятельное требование подать самолеты под заокеанскую прогулку в Коммунистическую державу были совершены с тем сумасшедше-грандиозным размахом, какой не в состоянии было прикрыть даже дружное молчание газет. Президентом Бурманом владели сложные и противоречивые чувства. В первые дни исчезновения Реминдола он был доволен тем, что получал отсрочку вопрос об атомной бомбе, - вопрос, который он никак не мог решить с полной гарантией успеха и личной безопасности для себя. Что касается обвинений в том, что генерала похитили коммунисты, то президент, конечно, понимал закономерность этих обвинений: если бы солнечное затмение приносило ущерб, следовало бы обвинить в нем коммунистов. Когда в реке был найден мундир генерала, президента на момент охватила радость: вдруг главный соперник на предстоящих выборах исчез окончательно? Но сейчас же появилось опасение, что теперь придется самому разделываться за авантюру Ундрича, вдохновленную Реминдолом. И, наконец, когда раскрылась истинная причина временного исчезновения Реминдола, президент попросту растерялся. Как, в его правительстве был сумасшедший министр: он мог бы натворить что угодно, а отвечать пришлось бы ему, Бурману! Больше всего боялся господин Бурман, как бы генерал Реминдол не выздоровел. И когда слухи о похождениях генерала вылезли наружу, президент решил, что было бы глупо не использовать их. Если даже генерал и вернется к нормальному состоянию, вряд ли избиратели согласятся отдать голоса бывшему сумасшедшему. Вот почему на одной из пресс-конференций господин Бурман, сделав печальное лицо, выразил сожаление по тому поводу, что в публику просочились сильно преувеличенные слухи о болезненном состоянии генерала Реминдола. Для опровержения их президент прочитал журналистам успокоительный бюллетень о здоровье генерала, где сообщалось о легком нервном потрясении, вызванном переутомлением. Но тот факт, что бюллетень был подписан знаменитым психиатром профессором Челмэджером, а сам пациент находился в его лечебнице, не оставлял сомнений в характере заболевания. Вскоре это стало еще яснее: заявление Бурмана приоткрыли ворота в плотине, сдерживавшей газетную информацию, и теперь она хлынула бурным потоком. Газеты наконец сообщили, как министр в страхе бегал от пожарной машины и как без всякого страха собирался лететь за океан. Советник Докпуллера, профессор Ферн, был взбешен таким поворотом дела. Он понимал, что это подводная мина Бурмана. Сумасшествие Реминдола вызвало раздражение господина Докпуллера: генерал посмел подвести его. Сообщение же печати о том, как генерал угодил в пункт "Скорой психиатрической помощи", вызвало у господина Докпуллера редкую для него вспышку гнева. Ферну пришлось пережить очень неприятные минуты. - Вы безумней его! - в раздражении бросил своему советнику господин Докпуллер. - Он еще может прийти в себя. Но после скандала в газетах что в нем толку? Ферн чувствовал себя виноватым. В самом деле, как он прозевал, как не сумел заранее заткнуть рот газетам? Ведь в его распоряжении все необходимые средства: господин Докпуллер в эти мелочи не вмешивался и ни в чем не ограничивал своего премьера. Но вместе с тем Ферн убедился, что господин Докпуллер не оставил своих надежд, связанных с Реминдолом. О, если бы он выздоровел, все было бы списано! Ферн решился увидеться с профессором Челмэджером. Свидание состоялось в лечебнице профессора, в его кабинете. Ферн интересовался прогнозом, подчеркнув, что господин Докпуллер не сомневается в искусстве профессора Челмэджера. - Видите ли, - задумчиво заметил профессор, - сказать что-либо определенное трудно. К сожалению, генерал обманул мои ожидания, - при этом профессор сделал строго-недовольное лицо, как бы упрекая генерала за своеволие, с которым тот уклонился от прогноза такой знаменитости, как профессор Челмэджер. - Он целиком во власти своей навязчивой идеи. Это либо вызовет острую стадию болезни, либо переведет его в разряд тихих, но безнадежных хроников. - Но неужели нет радикального лечения? - осторожно спросил Ферн. - При вашем искусстве... - Есть один метод, правда, еще не испробованный... - Профессор, вы возвращаете мне надежду... - Вы знакомы с моим докладом в обществе "Проблемы великанского века"? спросил Челмэджер. - Поверхностно... - Видите ли, я исхожу из теории профессора Фурта, что коммунизм - это, как он выражается, особая психополитическая болезнь. Это своего рода идея-фикс, и освободить от нее больного можно при помощи довольно несложной хирургической операции на мозгу пациента. - Да, об этом я слышал. - Ну, так вот. Болезнь генерала, по-моему, принадлежит к тому же роду, но, так сказать, представляет антипод того, чем болеют коммунисты. То коммунизм, а это - коммунизмобоязнь. Вам ясно? - Как будто... - Но если так (а это так), то отсюда логический вывод: та же операция может спасти генерала. - Вы думаете? - радостно воскликнул Ферн. - Убежден. Надо, так сказать, вырезать идею-фикс. - А не опасно? - Для жизни нисколько. Единственная опасность, что операция может и не дать желаемого эффекта или даже превратить пациента... ну, как бы это выразиться... - В идиота? - подсказал Ферн. - Если хотите... Но, принимая во внимание нынешнее положение генерала, не такая уж это потеря... - Да, конечно... по-моему, стоит пойти на риск. - Рад слышать, - удовлетворенно сказал профессор Челмэджер. В самом деле он был очень доволен. Операция в случае успеха принесет ему славу, в случае же неудачи придется просто ее замолчать. Но профессор думал не об одной славе. - Знаете, операция уникальная, требует исключительного искусства... Ферн понял. - О, об этом не беспокойтесь... Какой гонорар считаете вы для себя достаточным? - Сто тысяч... Изящным жестом Ферн вынул из внутреннего кармана чековую книжку. - Я бы хотел, господин Ферн, чтобы сведения об операции преждевременно не просочились... - сказал на прощание Челмэджер. - Вы понимаете, исход неизвестен. - Незачем мне об этом говорить. - Ферн откланялся. Так втайне был выработан этот замечательный план возвращения осиротевшей стране потерянного вождя. Но страна об этом не знала. Единственным, кто что-то заподозрил, был президент Бурман. После того как при помощи своего маневра он довел до сведения общественного мнения скандальную историю генерала, президент считал своего соперника уничтоженным. Но когда личная разведка президента донесла о визите Ферна Челмэджеру, президент взволновался. Очевидно, Докпуллер опять что-то затевает, а Челмэджер - чудотворец, как бы они не поставили генерала на ноги! Скрепя сердце президент направился в лечебницу Челмэджера, предварительно сообщив ему о визите. В сущности, в этом не было ничего необычного и удивительного: естественно, что президент интересовался судьбой своего переутомившегося министра. Беседа состоялась в той же комнате, на другой день после встречи с Ферном. Челмэджер сначала молчал о намеченной операции по тем же причинам, по каким он просил молчать о ней Ферна. Но потом у него появилась соблазнительная мысль: а что, если и с этого удастся получить гонорар за операцию? Для этого достаточно было промолчать о соглашении с Ферном и представить все дело так, как будто операция производится по желанию президента. Профессор изложил теорию "психополитической болезни" и вырезывания идеи-фикс. Бурман внимательно слушал. - А не опасно? - спросил Бурман так же, как и Ферн. Профессор повторил те доводы, которые убедили Ферна. На этот раз, уже не подыскивая и не смягчая выражений, он напрямик заявил, что единственная опасность в том, что пациент может остаться идиотом. Но не это испугало Бурмана. - Но может и выздороветь? - спросил он. Челмэджер понял, что именно это страшит президента. Но, видимо, Бурман не хотел показать этого и начал распространяться насчет того, что случай с Реминдолом поставил правительство в тяжелое положение, и если, выздоровев, он, вернется на свой пост, правительство всегда будет под страхом возможности рецидива. - Рецидив маловероятен, - процедил сквозь зубы Челмэджер. Ему хотелось, чтобы Бурман высказался начистоту. Бурман тоже понял, что этого не избежать. - Партия "раков", которую я имею честь представлять, - сказал он торжественно, - считает гибельным курс генерала Реминдола. И с этой точки зрения возвращение его к власти нежелательно. Вы могли бы помочь нам, господин профессор. - Я не политик, я ученый, - дипломатично заметил Челмэджер. Помолчав, он не менее дипломатично заявил: - Кроме того, некоторые лица думают совершенно иначе, господин президент. Они сочувствуют операции со всеми вытекающими отсюда последствиями. Бурман понял, кто эти люди и что это за "вытекающие последствия". - Если бы вы, профессор, отказались от операции, - сказал он веско, - мы могли бы с избытком компенсировать вам утрату гонорара. Вы не откажете в любезности сообщить его размер? - Сто тысяч. - В таком случае двести вас устроят?