Дин Снорри сидел на толстом, почти горизонтальном суку старой сосны, болтал ногами и курил сигару. Почему бы, собственно, человеку не посидеть на дереве рядом со своим домом и не посмотреть на закат солнца — особенно если к вечеру жара спала и дует прохладный ветерок с моря.
      Было около восьми вечера. Примерно через час солнце скроется за далекой зазубренной линией лесополосы и на Трою обрушится звездная ночь. Тогда можно отправиться в "Братца кролика" — выпить с кем-нибудь кружку горьковатого эля и послушать свежие местные сплетни. Можно зайти в "Синий краб" и втянуться в какую-нибудь очередную авантюру.
      — Мистер Снорри! — крикнул шериф в сторону дома, — можно вас на пару слов?
      — Боюсь, пары слов мне не хватит, — ответил Дин, продолжая болтать ногами в воздухе, — для начала, нельзя ли узнать, по какому праву эта куча металлолома давит мои псевдоцилиндрикусы?
      — Псевдо-кого? — переспросил один из незнакомцев.
      — Я вам напишу на бумажке. Каждый из них стоит десятку и это так же верно, как мои права на данный земельный участок.
      — Дин, — примирительно сказал шериф, — у этих парней предписание АНБ, зарегистрированное у судьи. Ты привлечен в качестве эксперта на основании закона об общественной безопасности.
      Дин спрыгнул вниз и подошел к машине.
      — Инспектор Бликс, криминальная полиция — представился один из незнакомцев, грузный как медведь-гризли, и на вид такой же флегматичный, — а это советник Тилле, агентство национальной безопасности.
      Советник — кругленький и подвижный, как ртуть человек со смуглым не то от загара, не то от природы лицом — немедленно взял инициативу в свои руки:
      — Мистер Снорри, надеюсь, вы не откажетесь прокатиться до нашего офиса?
      — Не раньше, чем мы с шерифом решим вопрос о потраве псевдоцилиндрикусов. Попорчено не меньше дюжины, а будет еще вдвое больше, если конечно ваша колымага не может летает по воздуху. Если я правильно понимаю закон, ваше предписание не дает права истреблять мою собственность, правда Петер?
      — Вообще-то, он прав, — подтвердил шериф.
      — У нас серьезное дело, а этих зеленых поганок здесь полная лужайка, — заметил Бликс.
      — Это потому, что я не позволяю кому попало по ним ездить.
      — Подождите, — вмешался Тилле, — мистер Снорри, я полагаю, возмещение в 240 талеров вас устроит?
      — Вполне.
      — Надеюсь, вас не затруднит написать мне расписку для отчета, — сказал советник, отсчитывая радужные бумажки, — и поехали быстрее, дело действительно срочное.
      — Вот это другой разговор, — сказал Дин, залезая в машину, — итак, в чем ваша проблема?
      — Один фанат застрелил моль, — буркнул Бликс, — теперь он сидит в каталажке, а вся остальная моль из тейла убитого жаждет его крови.
      — Ничего удивительного, — заметил Дин, — его посадят — моль успокоится.
      — Все не так просто, — сказал Тилле, — на этот раз моль требует, чтобы фаната отдали им.
      — Зачем?
      — Не знаем. И еще моль выдвинула ультиматум.
      — А раньше они не выдвигали ультиматумов?
      — Выдвигали. Но не такие серьезные. Раньше угрожали нарушением работы развлекательных комп-сетей, отдельных подсистем расчетных центров банков, транспортных компаний и тому подобное. Со всем этим мы уже умеем справляться. Ущерб был бы невелик — основные служебные системы физически недоступны для таких акций. Однако сейчас они угрожают чем-то иным.
      — Чем же? — спросил Дин.
      — В этом-то и состоит проблема. Мы не знаем точно, но имеем основания предполагать, что они задумали нечто действительно опасное.
      — И что вы хотите от меня?
      — Вы — один из немногих нормальных людей, кто разбирается в социальной психологии моли — если к моли вообще применимо это понятие, — пояснил Тилле, — мы хотим, чтобы вы выступили посредником на переговорах с ними.
      — Тейлмены, или, по-вашему, «моль» — тоже нормальные люди, — заметил Дин.
      — Это только в теории, — сказал Бликс, — а по жизни, моль — она и есть моль.
      — Мы, рилмены, для них тоже только в теории нормальные, — ответил Дин, — а если по жизни, то мы — крабы.
      — Мы здесь не на диспуте, — вмешался Тилле, — так что, давайте по делу.
      — Ладно, — согласился Дин, — какова моя цель, как посредника?
      — Первое — понять, что они задумали, второе — составить психологический портрет их тейла, третье — попытаться найти приемлемый компромис. Именно в такой последовательности.
      — Так я посредник или шпион?
      — В соответствии с законом об общественной безопасности, вы — лицо, временно мобилизованное на государственную службу.
      — Ах, вот как, — сказал Дин и, вынув из кармана трубку, набрал номер.
      — Кому вы звоните? — спросил Бликс.
      — Доктору Венде, адвокату. Алло, Макс, это Снорри… В двух словах, что такое закон об общественной безопасности?.. Это правда, что по нему можно кого-то мобилизовывать?.. Понятно, спасибо.
      — Убедились? — поинтересовался Тилле.
      — Просто уточнил.
      — Мы приехали, — буркнул шериф, — я вам больше не нужен?
      — Да, спасибо, — сказал Бликс.
      — Все, что мог, ты уже сделал, впутав меня в это дерьмо — добавил Дин, вылезая из машины.
      — Надеюсь, ты на меня не очень дуешься?
      — А как ты думаешь?
      — Дин, я поставлю тебе дюжину портера, — сказал шериф, — честно.
      — Я подумаю. Ладно, джентльмены, я жду официального вручения предписания.
      — Будете настаивать? — с тоской спросил Бликс.
      — Буду.
      Инспектор вздохнул и извлек лист бумаги, украшенный гербом и сиреневыми разводами.
      — Динвалд Снорри, эсквайр, в соответствии с законом об общественной безопасности, вы временно мобилизованы на государственную службу, сроком до 30 суток. На время службы вам присваивается звание референта агентства национальной безопасности и устанавливается оклад 25 талеров в час, рабочий день не ограничивается, из каждых 48 часов вы имеете право на отдых не менее 24 часов, из них не менее 12 часов подряд. Заведомая недобросовестность при исполнении обязанностей влечет ответственность до 2 месяцев ареста и штрафа до 10000 талеров.
      По окончании срока мобилизации вы вправе обратится в суд за возмещением материального и морального ущерба, если таковой будет причинен вам фактом мобилизации либо характером и условиями службы…
      — Обязательно будет, — сказал Дин, засовывая в карман предписание и пластиковую карточку временного удостоверения, — ну, где тут служить?
      — За что вы нас так не взлюбили? — поинтересовался Бликс.
      — А за что мне вас любить?
      — Ладно, — сказал Тилле, — хватит вам собачиться. Давайте работать.

      Иссеченная трещинами глинистая пустыня простиралась до самого горизонта, а над головой висело огромное бело-голубое солнце. Двое молодых аборигенов стояли перед ним — двое мужчин. Они были краснокожие, а вся их одежда состояла из набедренной повязки. Лицо одного было украшено черной полосой, идущей от лба до подбородка.
      Другой держал в руке короткую пику, у острия которой была привязана алая лента.
      — Я — Тлар, глава тейла Серебряных Холмов, — сказал он.
      Возникла пауза. Дин понял: ждут, когда он представится.
      — Я — Посредник.
      — Ты будешь слушать и говорить за всех Крабов? — спросил Тлар.
      — Буду.
      — Хорошо. Тогда слушай. Вот Кри, известный у Крабов как Кристофер Белецки. На его лице — черная полоса.
      Снова возникла пауза, означавшая ожидание реакции Посредника.
      — Что это значит? — спросил Дин.
      — Жизнь моего тела в мире Крабов прервана до срока, — ответил Кри, — сделал это Роджер Марко из народа Крабов. Теперь моя душа мертва. Черная полоса — это знак смерти и скорби.
      — Но ты жив, — заметил Дин.
      — Я жив, — согласился Кри, — потому что хожу на охоту и делаю другие вещи, которые делал всегда, но я мертв, потому что не чуствую ни печали ни радости от того, что делаю.
      — Ты слышал, Посредник, — сказал Тлар, — душа Кри умерла и теперь между Серебряными Холмами и Крабами — смерть.
      Тлар поднял пику острием вверх и алая лента затрепетала на ветру.
      Снова возникла пауза.
      — Мы сожалеем, — сказал Дин.
      — Будет ли справедливо отдать душу Роджера Марко тейлу Серебряных Холмов? — спросил Тлар.
      — Мы считаем, что Роджер Марко совершил преступление на нашей земле и судить его надо по нашим законам, — ответил Дин.
      — На вашей земле Роджер Марко убил тело Кри. За это вы можете поместить его тело в клетку — это обычай Крабов. На нашей земле он убил душу Кри. Его душа должна быть отдана Кри — это обычай Серебряных Холмов. Так мы не нарушим ни наш обычай, ни ваш, который вы называете законом.
      — Если сделать так, то между нами будет две смерти вместо одной, — заметил Дин, — по нашим законам в клетку помещают живого человека, а не мертвое тело.
      — Пусть будет так, как требует ваш закон, — согласился Тлар, — пусть тело Роджера Марко останется живым. Но душа его должна быть отдана Кри. Этим ваш закон не будет нарушен.
      — Если мы примем ваши условия — кто поручиться за то, что Роджер Марко останется жив?
      — Пусть Роджера Марко поместят во Врата на один день и одну ночь.
      Мое слово, что его тело выйдет из Врат таким же живым, как и вошло.
      — Я понял тебя, Тлар, — сказал Дин, — я буду думать и советоваться с теми, от лица кого говорю. Потом я вернусь с ответом.
      — Я понял тебя, Посредник, — сказал Тлар. — Одну ночь и один день мы будем ждать ответа. На вторую ночь мы заплатим смертью за смерть.
      Таков наш обычай. Передай это тем, от кого говоришь.
      Дин произнес символ выхода и выбрался из виртуализатора (называемого также Вратами). Бликс и Тилле в глубокой задумчивости сидели у 40-дюймового монитора.
      — Все видели? — спросил Дин, неторопливо одеваясь.
      — Видели и записали, — сказал Тилле, — сейчас запустим с начала и будем разбираться. Наливайте себе кофе и подсаживайтесь.
      — В чем разбираться?
      — Я, например, хотел бы знать, жив Белецки или все же мертв, — пояснил Бликс.
      — Вы же слышали, — ответил Дин, — он жив в смысле возможности обшения с ним, но в биологическом смысле, он бесспорно мертв.
      — Вы что-нибудь поняли, советник? — спросил Бликс, поворачиваясь к Тилле.
      — Кое-что понял. Мистер Снорри, с кем или с чем вы все-таки общались? Я имею в виду Кри.
      — На сколько я могу судить, это была часть его личности, которую принято называть рассудком. Именно с этой частью тейлмены или, как вы выражаетесь, «моль», отождествляют человеческую индивидуальность. Эта часть каким-то образом сохранилась после смерти тела.
      — В каком смысле "сохранилась"?
      — Любой уважающий себя тейлмен имеет свой дубль, — пояснил Дин, — это программа, которая действует в соответствующем тейле комп-сети вместо него когда он спит или по другим причинам вынужден оторваться от терминала. Дубль формируется тейлменом индивидуально, поскольку его цель — имитировать рассуждения и действия хозяина. Когда хозяин умер, дубль продолжает существовать. Достаточно качественный в смысле подобия хозяину дубль просто замещает умершего в его тейле.
      — Теперь понятно, — резюмировал Бликс, — этот дубль — что-то вроде автосекретаря Белецкого. А сам Белецки — стопроцентный покойник.
      Дин не стал спорить. Просто пожал плечами и закурил сигару.
      Ничего инспектор не понял, но разубеждать его было не интересно и не за чем.
      — А что они говорили по поводу души, которая умерла? — спросил Тилле.
      — Это опять-таки касается воззрений тейлменов. Они полагают, что личность состоит из интеллекта, который обеспечивает личную индивидуальность и души, которая рассматривается как приложение, обеспечивающее эмоциональное восприятие — способность испытывать удовольствие и неудовольствие в разнообразных градациях.
      — Смотри ты, — удивился Бликс, — у них, оказывается, душа — это вроде члена. Я же говорил: моль и есть моль.
      — А у нас вроде чего? — поинтересовался Дин.
      — Минутку, мистер Снорри, — перебил советник, — значит вся проблема в том, чтобы приделать к этому самому дублю, то есть к интеллектуальной программе, еще один функциональный блок — душу, как орган удовольствия?
      — В общих чертах так, — подтвердил Дин.
      — Но если такая душа — это просто некий функциональный блок, зачем им нужен Марко? — продолжал рассуждать советник, — переписали бы ее у кого-нибудь, как модный клип — и все.
      — Все не так просто, — заметил Дин, — вот например, иммунная система человека тоже не более, чем функциональный блок. Тем не менее, протезы рук, ног, сердца, почки — есть, а иммунной системы — нет.
      Можно только пересадить ее элемент от донора, и то он не всегда приживется. Это — только одна причина, а есть еще и вторая. До сих пор никому не нужно было формализовывать и программировать удовольствие.
      Математику, лингвистику, даже семиотику и философию — сколько угодно, но не удовольствие. Кого мог заинтересовать автосекретарь или автопереводчик, который испытывает удовольствие? Да никого!
      — Как мы видим, моль это интересует, — возразил советник.
      — Так моль, как серьезное социальное явление, существует всего четверть столетия.
      — Пусть так, но удовольствие — это гораздо проще, чем интеллект.
      — Вы уверены? — спросил Дин, — полагаю, что вы можете описать процесс собственного мышления, а попробуйте хотя бы в общих чертах описать процесс получения удовольствия.
      — Ну, я делаю что-то, что мне приятно — и получаю удовольствие.
      — Уровень павловской собаки, — прокомментировал Дин, — мясо появляется потому, что зажигается лампочка, а лампочка зажигается потому, что нажимают выключатель. Вопрос-то заключается в том, что есть процесс удовольствия, а не каким способом его можно получить.
      Тилле ненадолго задумался, после чего сообщил:
      — Пожалуй, я затрудняюсь так сразу ответить.
      — И не только вы. Возьмите любой роман. Рассуждения героев описаны до последней запятой, когда же дело доходит до ощущений — будь то удовольствие, гнев или боль — сплошные метафоры, побочные эффекты типа вскриков или потемнения в глазах. А в итоге — испытал герой боль или удовольствие, сильное, слабое, тупое, острое, еще какое-нибудь.
      Простая констатация факта — не более.
      — А вы бы как ответили? — спросил Тилле.
      — По-моему, мы и так уже слишком увлеклись теорией, — заметил Дин.
      — Это уж точно, — поддержал его Бликс, — рассуждаем тут, кто как удовольствие получает, а сами сидим по уши в говне и пузыри пускаем.
      Делать-то что будем?
      — Я все же задам еще один вопрос, — сказал Тилле, — конкретный.
      Что по-вашему будет с Марко, если мы запихнем его в виртуализатор и соединим с этими Серебряными Холмами?
      — Вероятно, они проведут какую-то операцию с его подсознанием.
      Например, выделят и скопируют оттуда какой-то необходимый им элемент.
      Вероятно, при этом разрушится целый ряд психических связей и парень станет или психически больным, или дебилом. Разумеется, я могу ошибаться и он останется более или менее нормальным.
      — Или покойником, — предположил Бликс.
      — Вряд ли, — сказал Дин.
      — В любом случае, это не выход, — резюмировал Тилле, — мне просто было интересно ваше мнение. Итак, у нас есть сутки. Какие будут предложения?
      Бликс встал и прошелся по кабинету. Налил себе еще кофе. Сделал пару глотков и изрек:
      — Полагаю, для начала надо найти этого Тлара и изолировать.
      Оставшись без сети, он, как и любая моль, через день сломается и можно узнать у него все про всех остальных, а заодно что за пакость они нам готовят.
      — В принципе, разумно, — согласился Тилле, — другой дело, что найти его будет не так просто. Как вы полагаете, мистер Снорри?
      — Найти его очень даже просто. Доктор истории и философии Томас Ларсен — он же Т.Лар. — тихо скончался примерно полгода назад.
      — Откуда вы знаете, что он же?
      — Т.Лар. — его литературный псевдоним для «КС-Монитор». Он под ним написал не меньше двух дюжин статей. А жил он в местечке Серебряные Холмы неподалеку от Пимбо.
      — Так что же вы, черт возьми, сразу не сказали?! — взорвался Бликс.
      — А вы не спрашивали, — равнодушно ответил Дин.
      Тилле повернулся к терминалу и набрал несколько слов. Через четверть минуты пришел ответ.
      — Получается, вы беседовали с двумя очень бодрыми покойниками, — заметил он, — и мне не терпится навестить одного из них.
      — Прямо сейчас? — спросил Бликс, — до Пимбо верных 300 километров.
      — Почему бы и нет? На «юле» долетим минут за 40. Кроме того, с усопшими традиционно общаются в темное время суток.

      Стандартный коттедж типа «бабочка» стоял на вершине пологого холма и был окружен сетчатой изгородью высотой в полтора человеческих роста. Дорожка упиралась в двустворчатые ворота, которые, как это ни странно, оказались открыты. Стоило войти внутрь, как на веранде коттеджа зажегся свет.
      — Гостеприимное место, — заметил Тилле.
      Бликс молча вынул из подмышечной кобуры пистолет-пулемет, демонстративно передернул затвор. Дин презрительно фыркнул.
      Двустворчатые стеклянные двери веранды при их приближении бесшумно распахнулись. Первым вошел Дин, следом — Тилле и Бликс.
      Посреди веранды стоял легкий круглый столик, окруженный креслами-качалками типа "надкушенное яблоко". Посреди стола стоял запотевший стеклянный кувшин и полдюжины высоких стаканов. За столом в свободной позе скучающего аристократа сидел загорелый худощавый человек лет 50, одетый в футболку и шорты.
      — Присаживайтесь, — пригласил он, — чуствуйте себя как дома.
      — Привет, Том, — сказал Дин, усаживаясь и доставая сигару, — надеюсь, ты избавился от аллергии на табачный дым?
      — Более чем. Кури, сколько влезет. Кстати, в кувшине твой любимый мятный коктейль.
      — Очень мило, что ты об этом вспомнил.
      — Может быть, вы представите нас друг другу, — сказал Тилле.
      — Разумеется. Доктор Ларсен — советник Тилле, инспектор Бликс.
      На некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая лишь трелями ночных цикад за окнами. Потом Ларсен, с некоторым недоумением оглядев гостей, спросил:
      — Что-нибудь не так?
      — Доктор Ларсен, по нашим данным вы мертвы, причем уже довольно длительное время, — осторожно сказал Тилле.
      — Пустяки. Это же не помешало вам наведаться ко мне в гости.
      — Итак, на самом деле, вы живы. — резюмировал Бликс.
      — Не хотел бы навязывать вам свое мнение по этому поводу, — сказал Ларсен, — тем более, как я понимаю, у нас есть другая тема.
      — Хорошо, оставим это, — согласился Тилле, — вернемся к нашей проблеме. И, если можно, без троглодитского диалекта, на котором вы говорили с мистером Снорри.
      Ларсен улыбнулся:
      — Поскольку я в данный момент не при исполнении, то ритуалы не обязательны. Но при условии, что вы, в свою очередь, воздержитесь от своих служебных ритуалов.
      — Договорились. Мы вас слушаем, мистер Ларсен.
      — А я уже все сказал два часа назад. У меня с тех пор ничего не изменилось. Так что, это я вас слушаю, советник.
      — Но вы же понимаете, — сказал Тилле, — что мы не можем взять этого засранца Марко и насильно засунуть в виртуализатор.
      — Нет, не понимаю. Мое дело — гарантировать вам, что после предлагаемой операции этот тип сможет продолжать свою общественно-полезную работу по подстриганию кустов шариком или елочкой — он же, кажется, садовник, не так ли? Он сможет также продолжать смотреть футбол, пить пиво, трахать баб, голосовать на выборах, ходить в церковь. Иначе говоря, с вашей точки зрения, он не понесет никакого видимого ущерба. Остальное — ваша проблема.
      — Почему вас не устраивает нормальная процедура уголовного преследования? — спросил Тилле.
      — Есть две причины. Первая: на мой взгляд основная цель — это не наказание, а возмещение ущерба. Вторая: во всех аналогичных случаях, то есть когда потерпевшими были тейлмены, суд выносил невероятно мягкие приговоры. В данном случае, мой прогноз — три года тюрьмы и досрочное освобождение через полгода — год.
      — В каждом конкретном случае могли быть смягчающие обстоятельства, — заметил Тилле.
      — Верно. Это смягчающее обстоятельство мне известно. Оно заключается в том, что для среднего обывателя тейлмены — это «моль», то есть, в лучшем случае, антиобщественное явление, а в худшем — раса выродков, подлежащих физическому истреблению. Общество и подпавшие под пресс общественного мнения власти, в том числе судебные, более не рассматривают тейлменов в качестве граждан страны, пользующихся правом на защиту. Обвинительные приговоры по делам об убийстве, изнасиловании, истязании тейлменов выносятся лишь в случаях, когда оправдание просто не лезет в рамки закона.
      — Ну, — заметил Бликс, — то, что вы предлагаете, тем более в них не лезет.
      — Но пройдет немного времени, — продолжал Ларсен, как бы не заметив реплику инспектора, — и закон будет исправлен в угоду общественному мнению рилменов. Исправлен так, что насилие над тейлменом будет наказываться не строже, чем жестокое обращение с животными. Это при том, что тейлмены составляют, вообще говоря, весьма существенную часть населения.
      — Давайте не будем обсуждать общие вопросы, — предложил Тилле, — у нас имеется конкретная задача: найти разумный компромис по делу Марко.
      — Давайте. Только я пока не слышал компромисных вариантов.
      — Есть только один компромисный вариант, — вмешался Дин, — поскольку, как утверждает доктор Ларсен, речь идет только о возмещении ущерба, надо оценить этот ущерб в деньгах.
      — То есть вы готовы выплатить нам виру? — уточнил Ларсен.
      — Готовы или нет — это вопрос к ним, — Дин движением головы указал на инспектора и советника.
      — А о какой сумме может идти речь? — спросил Тилле.
      Ларсен на некоторое время замолчал и уставился в потолок, как будто рассчитывал прочесть там соответствующие цифры. В конце концов это, видимо, ему удалось, поскольку он улыбнулся и назвал сумму.
      — Сколько-сколько?
      Ларсен молча достал ручку и лист бумаги, аккуратно написал число и передал лист советнику.
      — Вы что, собираетесь купить крейсер?
      — Вы спросили сумму — я ее назвал.
      — Да это же грабеж! — взорвался Бликс.
      — А вы полагаете, что человеческая жизнь дешевле? — поинтересовался Ларсен.
      — Что скажете, мистер Снорри? — спросил Тилле.
      — Вы хотели компромис — вот он, — ответил Дин, — другого я вам не найду.
      — Я должен обдумать это, — сказал советник, поднимаясь со стула.
      Его примеру последовали инспектор и Дин.
      — Думайте, — согласился Ларсен, — у вас есть еще целая ночь и следующий день до захода солнца.
      — Мистер Ларсен, — сказал Бликс, — вам придется поехать с нами.
      — Вы, случайно, не забыли, что я — покойник?
      — Это еще надо проверить!
      — Проверяйте, — согласился Ларсен и растаял в воздухе.
      Инспектор сочно выругался. На этом визит определенно можно было считать окончнным.
      — Вы с самого начала знали, что это — голограмма? — спросил Тилле, когда «юла» взмыла в ночное небо и легла на обратный курс.
      — Я бы сказал не «голограмма», а "фантом".
      — Какая разница. Скажем, "объемное изображение".
      — Разница большая, — возразил Дин, — фантом — это не просто изображение. Это проекция дубля в реальный мир. Вы с ним разговаривали. У вас в кармане лежит бумага, на которой он в вашем присутствии сделал собственноручную надпись.
      — Последнее мне как раз и не понятно.
      — Технически это не сложнее, чем управление изображением и звуком, — заметил Дин, — а вы теперь имеете более четкое представление о возможностях дублей. Мистер Бликс, например, не будет настаивать на том, что дубль — это просто автосекретарь, а Ларсен — стопроцентный покойник.
      — По-моему, моль просто морочит нам голову, — отозвался Бликс.
      — Кстати, на счет замороченной головы, — подхватил Дин, — компромис я вам нашел. Надеюсь, мое участие в этой истории вам больше не требуется?
      — Должен вас огорчить, — сказал Тилле, — завтра вам придется еще объяснить все это представителю правительства. Нас ждут в мэрии в полдень. А сейчас можем высадить вас прямо у дома.
      — Предпочитаю в "Синий краб".
      — А не поздно?
      — В самый раз, — сказал Дин.

      Было около часа ночи, когда Дин толкнул воротца под изображением глумливо улыбающегося краба с зажатой в клешне дымящейся трубкой.
      Веселье было в самом разгаре. По стойке бара медленно шла абсолютно голая девица, на голове которой стояла наполненная пивная кружка — типичный для заведения результат проигрыша в эксцентрик-теннис. В зеленом углу в ту же игру сражались следующие две пары. Играли неплохо — радужный шарик плясал в воздухе, как спятившая пчела. Кто-то лениво плескался в бассейне в дальнем конце зала. В оранжевом углу Дин обнаружил несколько знакомых физиономий и направился к ним, прихватив по дороге стакан красного вина со льдом. В этот момент его и заметили:
      — Вот и Снорри, — взревел Берт, призывно взмахнув кружкой, — эй, подгребай сюда.
      — Уже подгреб, — сказал Дин, усаживаясь за столик, — по какому случаю шум?
      — Это — Динвалд Снорри, — сказал Фрей, обращаясь к шоколадного цвета девушке, сидящей напротив, — Дин, это — Айша Нкона, она астроном.
      — Прилетела вчера из Найроби, — добавила Эдна, — наблюдать прохождение кометы Гудвин. По приглашению нашей обсерватории, что на Мышиной Скале.
      — Рад познакомиться, Айша. И как там у вас в Найроби?
      — Жарко. Впрочем, у вас здесь тоже не Арктика.
      Она была прехорошенькая, эта Айша Нкона — настоящая африканская Артемида. Так и хотелось представить ее себе бегщей по саванне с копьем в руке за какой-нибудь вкусной антилопой.
      — Выпьете что-нибудь? Например, местный коктейль "синий краб с сухим льдом", он же "краб отмороженный"?
      Не дожидаясь ответа, Дин прошелся к стойке и обратно, в результате чего перед Айшей появился высокий стакан с подозрительно-синей пузырящейся жидкостью, накрытой сверху слоем густого тумана.
      — Это пьют? — недоверчиво спросила она.
      — Еще как! — сказал Берт.
      — Во времена сухого закона здесь пили даже антиобледенитель для самолетов, — добавил Фрей, — смешивали пополам с кленовым сиропом — и готово.
      — Тут нет антиобледенителя, — успокоила Эдна.
      — Кстати, почему "краб"? — спросила Айша, осторожно пробуя коктейль.
      — Краб — это местное, — пояснил Фрей, — здесь тейлмены так называют рилменов. А рилмены в ответ называют их "моль".
      — Прямо как католики и протестанты, — заметила Айша, — запрещать друг друга еще не пробовали?
      — Еще как, — ответил Дин, — с манифестациями озабоченных граждан: "запретим вредные влияния", "разрешим полезные влияния", "куда смотрит парламент", и прочее. Запретить, конечно, ничего не запретили, но желающие от души поразвлекались.
      — Хотя, некоторые вещи стоило бы запретить, — добавила Эдна, — например эти гадкие игры в полицейских и террористов. По-моему это не дело, когда подростки забавляются, гоняясь друг за другом в виртуальных лабиринтах и вышибая друг другу мозги.
      — По-моему, гораздо хуже, когда это делают взрослые и по-настоящему, — заметила Айша.
      — Между прочим, — добавил Дин, — эти игры придумали рилмены и играют в них тоже рилмены. Тейлмены создают не игры, в которые играют, а миры, в которых живут. И, возможно, некоторые из этих миров гораздо разумнее и гуманнее нашего реального мира.
      Тут Берт хлебнул еще пива и ринулся в бой:
      — Ничего себе, ты договорился! Как будто речь идет о том, где лучше — в Австралии или в Калифорнии. А вопрос стоит так: наши дети с десяти — двенадцати лет начинают добровольное самоубийство.
      Виртуальные миры не существуют в реальности — это просто разновидность наркотических галлюцинаций. На последней конференции преподавателей колледжей каждый второй говорил о том, что у молодежи исчезли стимулы к самореализации в обществе. Лет 20–30 назад каждый подросток мечтал если не стать президентом или миллионером, то по крайней мере, получить признание и известность в какой-то области. Сейчас их интересует, как побыстрее освоить любой род деятельности, позволяющий самоизолироваться от общества. Простая логика: зачем добиваться признания в обществе, если есть виртуальный мир, где ты заведомо и без всяких усилий будешь признан в том качестве, в котором пожелаешь.
      — А действительно, зачем? — спросил Дин, — у нас что, острая нехватка президентов и миллионеров?
      — Но есть же необходимые работы, которые невозможно выполнять через комп-сеть, — заметила Эдна.
      — Что-то я не замечал там дефицита персонала. Хорошо, если четверть рилменов занята работой, обязательно требующей личного присутствия.
      — Может возникнуть ситуация, в которой такой дефицит немедленно появится, — возразил Берт.
      — Да, — сказала Айша, — например, на нас нападут злые маленькие зеленые человечки. Или Луна упадет на Землю. Или сделается всемирный потоп. Кстати, при любом стихийном бедствии 90 % людей занимаются тем, что образуют толпу, создают панику и мешают работать тем 10 %, которые знают, что делать.
      — Вы тут упражняетесь в остроумии, а не сознаете того простого факта, что человечество развивается только в условиях гонки за лидерами, — заметил Фрей, — пропадает этот эффект — начинается деградация.
      — А кто это проверял? — поинтересовался Дин.
      — Это очевидная вещь.
      — Знаешь, Фрей, чем очевидная вещь отличается от факта?
      — Чем же?
      — А тем, что факт — это то, что есть, а очевидная вещь — это то, что тебе хочется, чтобы было. Тебе хочется, чтобы рилмены были правильнее тейлменов, потому что ты — рилмен. Точно также, как твоим предкам хотелось, чтобы протестанты были правильнее католиков. И из убеждения, что ОНИ хуже НАС, появляются очевидные вещи: ОНИ сбивают с пути молодежь, ОНИ не почитают наших богов, ОНИ не уважают власти.
      Именно такие обвинения в свое время предъявили Сократу, а сейчас предъявляют тейлменам. Так вот, факты говорят о другом. Тейлмены обеспечивают около половины ВВП а потребляют менее десятой части распределяемых благ. Тейлмены практически не совершают преступлений, зато совершают два из каждых трех открытий в фундаментальных науках.
      Факты таковы, что мы, рилмены, стали вдвое богаче и имеем средства и возможности для освоения мирового океана и ближайших планет солнечной системы. А то, что молодежь не вдохновляют наши стандарты общественного престижа, так, может, это не от того, что они дезориентированы, а от того, что сами стандарты — дерьмо.
      — Дин, а ты знаешь, что такое адвокат дьявола? — спросил Фрей и сам же ответил: это когда человек вроде тебя защищает то, во что сам не верит.
      — Кстати, Дин, правда, что вы — доктор этологии? — спросила Айша.
      — Ерунда. то есть, доктор "гонорис кауза", но мне его присвоили не за мозги, а за одну склочную историю и совершенно случайно.
      — Этот тип опять темнит, — вмешался Берт, — склочная история — это когда он спас все побережье от забастовки авиадиспетчеров. А еще он стесняется, что его каждый год приглашают в Монреаль читать лекции.
      А еще…
      — Кончай трепаться, — перебил Дин, — пошли, сгоням партийку в эксцентрик.
      Играть в паре с Айшей было изумительно-хорошо. Не то, чтобы она здорово играла, но у нее был особый заразительный азарт, который может обеспечить победу даже при самом безнадежном раскладе. Они разгромили сначала Фрея и Эдну, а потом, с некоторым напряжением, Фрея и Берта.
      Выпили еще по стаканчику сухого вина со льдом, поплескались в бассейне и покинули гостеприимное заведение.

      — У вас после такой дозы можно водить машину? — спросила Айша.
      — Спорный вопрос. Вам куда?
      — Я сняла коттедж рядом с Мышиной скалой.
      — Давайте я сяду за руль, — предложил он, — здесь всего пять миль, но на перекрестке случается полиция.
      — Вы тоже пили, — заметила она.
      — Во-первых, я местный, а во-вторых, у меня временный статус VIP.
      — Еще одна склочная история, а?
      — Вроде того. Ну, где тут ваша скаковая лошадь?
      …Одно удовольствие прокатиться ночью вдоль берега моря, мигая фарами знакомым тушканчикам и гудя клаксоном на зазевавшихся чаек.
      Доехали, как он и рассчитывал, минут за десять.
      — Ну, я пошел, — сказал Дин, выходя из машины.
      — Пешком? — поинтересовалась она.
      — Ну да. Это займет не более часа. Вечерний моцион.
      Тут им обоим стало ужасно весело.
      — Не валяйте дурака, Дин, — сквозь смех сказала Айша, — заходите, у меня еще найдется чашка холодного кофе.
      Он обнял ее и, прижав к себе, ткнулся лицом в ее жесткие волосы.
      — Кофе, — шепнула она.
      — Он все равно холодный, — шепнул он в ответ.
      Ковер в гостиной коттеджа оказался достаточно уютным. В самом деле, не исполнять же скучный ритуал укладывания в кровать неожиданно-влюбленным, случайно познакомившимся теплой ночью в маленьком, но достаточно безумном городе. Тем более, если одежды на них было ровно столько, сколько можно сбросить за полминуты.
      А холодный кофе был выпит во время довольно коротких перерывов.
      Где-то на границе между очень поздней ночью и ранним утром, когда они все же добрались до кровати, а счастья было так много, что достаточно было просто лежать рядом и слушать дыхание друг друга, Айша спросила:
      — Может, расскажешь про свою склочную историю?
      — Про какую? У меня их было много.
      — Про любую.
      — Тогда я лучше расскажу сказку. Наверное, это даже притча.
      Жил-был злой волшебник. Ему было уже лет 500, а может 1000. Когда он начинал дряхлеть, он находил где-нибудь юную девушку, заточал ее в башню и много дней подвергал всяческим истязаниям. Из ее страданий он извлекал жизненную силу, и к моменту, когда жертва погибала, он становился молодым. Очередной раз одряхлев, он купил на рынке тупую и некрасивую рабыню. Настолько тупую, что предшествующий владелец, убедившись, что на нее не действуют даже побои, продавал ее по дешевке (колдун был жаден, а кроме здоровья и молодости от жертвы ничего не требовалось).
      В своей башне он немедленно приступил к истязанию. Первые дни девушка хоть как-то страдала, а потом привыкла (как до того к побоям) и перестала страдать. Колдун злился (ибо без страданий жертвы не мог вернуть себе молодость) и придумывал все более изощренные пытки, а девушка начала испытывать к этому процессу любопытство, которое быстро переросло в удовольствие.
      Каждое колдовство имеет свою оборотную сторону — и теперь жизненная сила колдуна переходила к девушке. Причем чем больше радости пытки приносили тупой рабыне, тем больше жизненной силы она выпивала из своего мучителя.
      Может быть, он бы выкрутился из этой истории, если бы выгнал ее вон, но он был слишком жаден, чтобы расстаться с вещью, на которую потратил хоть немного денег.
      Наконец, когда от очередной пытки девушка вместо страданий испытала не просто удовольствие, а нечто вроде любовного экстаза, это отняло у колдуна весь запас жизненной силы — он иссох и одеревенел, как мумия, хотя и не умер окончательно (злые колдуны очень живучи).
      И в этот момент в башне возник разгневанный Великий Мастер (не спрашивайте меня как это выглядело).
      "Что вы наделали, мерзкие твари! — вскричал он, — Вы испортили мир, который я создавал миллионы лет! Я разделил хаос на свет и тьму, жизнь и смерть, любовь и ненависть, радость и страдание, а вы переставили и перемешали все таким противоестественным образом, что мне не под силу даже понять, как это возможно, а тем более исправить это! Как вы ответите за это?"
      А девушка сказала: "Никак. Вещь не отвечает за Мастера".
      Великий Мастер покачал головой: "Но вещь также и не спорит с Мастером, а ты споришь. Ты — не вещь.»
      Колдун из последних сил проскрипел: "Никак. Мастер не отвечает ни перед кем, даже перед Великим Мастером."
      Великий Мастер снова покачал головой: "Мастер отвечает перед самим собой, а ты на это не способен. Ты — не Мастер."
      Тут Великий Мастер задумался: "Есть хаос, Мастер и вещь. Вы — не второе и не третье. Значит, вы — первое, то есть хаос. Хаос может быть никаким и любым — именно поэтому из него можно извлекать все что угодно. Хотя, на мой взгляд, вы слишком странные даже для хаоса. Может быть, вы — нечто, лишь частично извлеченное из хаоса? Если такое возможно, это может оказаться безумно интересным…"
      С этими словами Великий Мастер исчез — наверное отправился обсуждать с другими Великими Мастерами свое наблюдение. Видимо, обсуждение это не закончено и по сей день.
      До сих пор никто не знает, как удается людям смешивать природные противоположности и превращать их друг в друга. До сих пор никто не знает, что же такое люди, как они устроены и почему они так бессмысленно и противоестественно извращают природу мира и свою собственную природу — какова бы она не была…
      — Ты сам придумал эту сказку? — спросила Айша.
      — В какой-то мере. А что?
      — Зачем она такая страшная?
      — Извини, милая. Просто такая придумалась. В следующий раз придумается очень-очень добрая.

      Советник Тилле встретил Дина непосредственно в сквере у здания мэрии. Оглядев эксперта опытным взглядом, заметил:
      — Видик у вас. Вы что, всю ночь там гуляли?
      — Я много где гулял. Должен я был отдохнуть или нет?
      — По вам не скажешь, что вы отдохнули. Ладно, пошли что ли.
      В круглом зале уже сидело шесть человек. Представителей правительства было не один, а трое: от департамента юстиции, национального бюро по борьбе с терроризмом и комитета по кризисным ситуациям. Кроме того, был мэр Трои и шериф.
      Представитель КомКри, выполнявший функции председателя, констатировал, что все в сборе, длинно и достаточно неопределенно изложил ситуацию, после чего объявил обсуждение. Дину с самого начала стало ясно, что будет бардак, о чем он немедленно шепнул Тилле. Тот пожал плечами и ответил, что есть дюжина способов прыгать в мешке, но нет ни одного удобного.
      Тем временем, представитель ДепЮста доложил, что выплата компенсации за смерть партнера по хобби с точки зрения закона некорректна, даже если бы имел место соответствующий гражданский иск.
      Мэр заявил, что прецедент имеется — в 1789 году город платил отступное знаменитому капитану пиратов Хью-Рачьему-Глазу. Если окажется, что выплата компенсации необходима для безопасности жителей, то Троя такую компенсацию выплатит, однако впоследствии предъявит эту сумму к возмещению национальному бюджету.
      Представитель КомКри заметил, что Троя может платить компенсации кому угодно, но из собственных средств и без всякого возмещения, поскольку поддержание внутреннего правопорядка — это дело местных властей.
      Шериф тут же возразил, что речь идет не о внутреннем правопорядке, а об угрозе террора, что уже находится в компетенции АНБ и Бюро, представители которых здесь присутствует.
      В ответ представитель Бюро высказал мнение, что поскольку требование предполагаемых террористов не подкреплено сколь-нибудь конкретными угрозами, данный случай к компетенции Бюро не относится, а его присутствие здесь объясняется исключительно настоянием АНБ.
      Он лично убежден, что никакой реальной угрозы теракта попросту не существует, а обычные фрондерские акции тейлменов находятся в компетенции КомКри. В подтверждение он процитировал список того, что относится к терактам — от взрывов, поджогов и захвата заложников до организации массовых отравлений, эпидемий и эпизоотий.
      Мэр немедленно обратился за разъяснением к Тилле, как к представителю АНБ — значит ли сказанное, что все национальные службы будут бездействовать пока дело не дойдет до взрывов, эпизоотий и прочих подобных явлений.
      Тилле ответил, что разумеется, АНБ не бездействует, а ведет интенсивную профилактическую работу. Более того, сюда специально приглашен эксперт, который может дать оценку сложившейся ситуации.
      Представитель КомКри немедленно пожелал услышать эту оценку.
      Дин вздохнул и сказал, что по его мнению, ситуация выглядит примерно так. Тейлмены возмущены как конкретным убийством члена их общины, так и общим снисходительным отношением правосудия к преступлениям против личности тейлменов. Первым требованием тейлменов было нечто вроде ритуального жертвоприношения убийцы, однако в процессе переговоров был найден компромисный вариант — выплата денежной компенсации.
      Тейлмены ясно дали понять, что если сегодня до 21.00. их требование не будет принято, со стороны рилменов появятся жертвы.
      Представителя тейлменов Дин лично знает, как человека, который выполняет свои обещания, поэтому на месте комиссии, он бы не очень рассчитывал на то, что подобная угроза останется на словах. А если она не останется на словах, то дальнейшее развитие событий в этом случае вполне представимо.
      Средства массовой информации создали у среднего обывателя — рилмена устойчивый образ тейлменства, как порочного, аморального, антиобщественного и опасного явления. Сейчас достаточно одной насильственной акции со стороны тейлменов, чтобы инициировать лавинообразное развитие насилия с обеих сторон. Остановить эту лавину будет крайне сложно, а взаимная ненависть сохранится на десятилетия.
      Представитель Бюро спросил, надо ли понимать все сказанное, как рекомендацию пойти на поводу у вымогателей.
      Дин ответил, что именно так это и надо понимать, поскольку никакого иного разумного пути разрешения конфликта, кроме выплаты упоминавшейся компенсации, он просто не видит.
      Представитель Бюро снисходительно заметил, что уважаемый эксперт не видит иного выхода из-за отсутствия необходимого опыта, в то время как для Бюро этот выход очевиден. Далее был изложен план выявления, локализации и поимки злоумышленников, изобиловавший словами типа «штаб», "координаторы групп" и "вертикальные связи".
      Представитель КомКри с явным облегчением констатировал, что вот наконец-то кто-то предложил конкретный план действий.
      Дин вздохнул и сказал, что план, конечно, конкретный, но в данной ситуации никуда не годный, поскольку нет у тейлменов ни штаба, ни групп с координаторами, ни вертикальных связей, а есть множество миров, параллельных нашему и смыкающихся с ним в самых различных точках. Эти точки совсем не обязательно совпадают с физической локализацей тейлменов и из любой такой точки может быть совершена какая-то акция. Это не говоря уже о том, что любой тейлмен потенциально может быть исполнителем любой акции — поскольку ни про одного из них мы не знаем достоверно ни его склонностей, ни его способностей.
      Представитель КомКри заметил, что миры тейлменов — это миры воображаемые и на реальный мир никакого влияния не оказывают, Дин немедленно возразил, что именно через посредство таких воображаемых миров все присутствующие используют автоматические линии отправки посылок, доставки товаров на дом и массу других бытовых услуг.
      Представитель Бюро проворчал, что здесь он согласен с мнением эксперта и это надо взять на заметку.
      На этом, собственно, совещание и закончилось. Точнее, было еще полчаса вялых обсуждений, во время которых Дин развлекался рисованием чертиков в блокноте. Наконец, представитель КомКри заявил, что все свободны.
      Представители спецслужб приступили к согласованию действий в духе плана Бюро, а остальные официальные лица были блокированы у ворот мэрии неведомо откуда взявшейся кучей журналистов, которые слетелись на слухи о скандале, как мухи на сироп.
      Дин, пользуясь тем, что в этой суматохе про него все забыли, бесцеремонно работая локтями, смешался с журналистами. Убедившись, что его не хватились, он нашел на забитой машинами стоянке свой «грассхоппер», тихонько выехал на ведущее к морю шоссе и был таков.

      В этом месте берег был усыпан тяжелыми валунами и неудобен для обычных пляжных развлечений, поэтому народа практически не было. Рядом с дорогой с интервалом в сотню метров стояли несколько авто, а на камнях виднелись фигурки их пассажиров, принимающих солнечные ванны.
      Дин нашел знакомое место, разделся и плюхнулся в теплую зеленоватую воду, вспугнув стайку мелких рыбешек. Отплыв подальше, он перевернулся на спину и предоставил пологим волнам медленно сносить его в сторону берега. Самое время было подумать о чем-нибудь содержательном из того, о чем он не подумал вчера. Например о проблеме эрозии управления в фирме "Санвинд лимитед".
      Что такое вообще эрозия управления? Это когда один человек передает какое-нибудь совершенно ясное и однозначное сообщение, а другой человек его принимает тоже как совершенно ясное и однозначное.
      Но вот в чем штука: смысл этого сообщения, при всей ясности и однозначности, для передающего и принимающего абсолютно разный. Может быть, диаметрально противоположный. Или относящийся к разным предметам. Или касающийся разных людей.
      Пока сложность сообщения не превышает уровень прямого указания типа: переместить груз такой-то в такое-то место, все нормально. Стоит превысить определенный уровень сложности, как возникает проблема.
      Например, претензия к работе может быть воспринята как проявление одобрительного внимания, а повышение по службе как предложение расстаться с фирмой.
      Происходит это не из-за языкового барьера и даже не из-за различий врожденного характера. Просто ценностная ориентация, смысл и соотношение базовых понятий, называемых одними и теми же словами, стало разным для разных групп людей. Возникло различие не языков, но субкультур, причем представители этих субкультур сосуществуют на одной и той же территории, в одном общем социуме и на первый взгляд неотличимы друг от друга.
      Остается определить, как глубоко могут простираться эти различия.
      Должны быть какие-то инварианты, связанные с биологической природой человека или с принципами устройства человеческого разума.
      К моменту, когда его прибило к берегу, Дин успел поставить несколько мысленных экспериментов по поводу биологической природы и сделать заключение, что все инварианты восприятия заканчиваются на уровне элементарного тропизма: избегание физической боли — стремление к физическому удовольствию. Он вылез на камни, закурил сигару и погрузился в раздумья о природе человеческого разума.
      Разум возник как способ побеждать в борьбе за существование. Все иные функции разума возникли как побочный эффект. Разум — это универсальный инструмент для конфликтных ситуаций. Значит, инварианта любого разума — это стремление к победе в конфликте. Только вот беда — понятия «конфликта» и «победы» сами, вообще говоря, не инвариантны для восприятия разных людей.
      Хотя, победа в футбольном матче или, например, выигрыш в покер — это явные инварианты. Просто потому, что в любой игре и сам конфликт и победа в нем — есть элемент наперед заданных правил. Эти правила специально придуманы таким образом, чтобы исключить субъективный элемент восприятия и оставить лишь формальные признаки — количество забитых голов или выигранных фишек…
      В этом месте Дин прервал свои рассуждения, чтобы сплясать дикарский боевой танец вокруг машины. После этого он связался по трубке с офисом «Санвинд» и оставил референту правления следующий месседж: "Источник проблемы локализован. Для решения необходима информация о любимой игре каждого линейного менеджера. Интересует именно игра, в которую человек играет сам, а не смотрит, как играют другие. Для каждого менеджера необходимо также указать, какого рода проекты он курирует и интенсивность проявления эрозии управления в этих проектах.
      Снорри."
      Еще раз поплескавшись в море, Дин пришел к выводу, что определенно настало время пообедать. И что больше всего для этой цели подходит "Братец кролик".
      Заведение "Братец кролик" располагалось в башне старинного маяка, на траверсе Черных Скал. В 1789 году, при штурме Трои пиратами Хью-Рачьего-Глаза, верхняя, функциональная часть маяка была снесена взрывом стофунтовой бомбы и с тех пор не восстанавливалась. Более двухсот лет башня оставалась практически бесхозной и медленно разрушалась, пока наконец очередной мэр не догадался продать ее с торгов. После этого башня несколько раз переходила из рук в руки, пока кому-то не пришла в голову идея сделать из нее паб. Идея оказалась плодотворной и постепенно воплотилась в нынешний "Братец кролик".
      Теперь древняя кладка была надежно укреплена синтетической смолой, а над стилизованной под цыганскую шляпу пластиковой крышей торчали титанические кроличьи уши, контуры которых неоново светились в темноте.
      Нынешние хозяева заведения — Дейв Гетти и Майк Хо — прославились среди троянцев исключительной простотой стиля обслуживания, вполне вписавшейся в дух места и времени.
      Дин, откинув камышовую занавеску, вошел в круглый зал, где стоял обычный бедлам, совместно создаваемый персоналом, дюжиной посетителей и телевизором. За стойкой орудовал Дейв, одетый в шорты и майку с улыбающейся кроличьей мордой. Между шортами и майкой виднелось изрядное волосатое пузо.
      — Привет, — сказал Дин, приземляясь на табурет у стойки, — банку темного и чего-нибудь пожрать.
      — Привет, док, — отозвался Дейв, отработанным движением метнув на стойку банку эля, — будешь колбаски с перцем?
      — Давай.
      То же отработанное движение — и рядом с элем появилась дымящаяся тарелка.
      — Чего показывают? — спросил Дин, сделав изрядный глоток эля и ткнув пальцем в сторону телевизора.
      — А хули показывать. Четвертьфинал наши вчера просрали. Чехам.
      Гондоны.
      С этими словами Дейв метнул банку джин-тоника и упаковку чипсов сидящему слева парню в желтом комбинезоне.
      Прожевав первую колбаску, Дин глянул на экран. Там шел очередной ужастик. В данный момент какое-то чудовище с массой лап, щупалец и зубов, чавкая, пожирало субъекта в серебристом скафандре, начиная с левой ноги. Субъект сопротивлялся довольно вяло — он, похоже, не очень дорожил этой ногой, хотя и не одобрял действий чудовища. Потом причины вялости прояснились — субъект оказался водолазом, а дело происходило под водой.
      Отвернувшись, Дин достал трубку и переключил ее на прием местного информационного канала. Как выяснилось, по официальной версии, сегодняшнее сборище в мэрии было связано с засухой и опасностью степных пожаров. У прессы был ряд других версий — от очередной вспышки размножения в шельфовой зоне ядовитых диатомовых микроорганизмов до возможного влияния прохождения Земли через хвост кометы Гудвин на системы навигации и связи.
      Итак, до захода солнца (и истечения срока ультиматума Ларсена) оставалось менее пяти часов, а власти, похоже, так и не приняли каких-либо разумных мер, зато напустили вокруг максимум информационного тумана.
      Расправившись с элем и колбасками, Дин снова взглянул на экран.
      Ужастик кончился и теперь шел какой-то сериал. Герои заламывали руки от очередной сериальной беды в запутанном сексуально-матримональном многоугольнике. Их отчаяние выглядело не менее убедительным, чем горе водолаза, у которого отгрызали ногу, и сравнимым лишь со скорбью Дейва по поводу того, что наши просрали чехам четвертьфинал.
      Тоскливую обстановку разрядил рекламный блок. Белозубаая девица в бикини дюймовой ширины предлагала новейшие таблетки от мигрени, зубной боли и бытовой депрессии.
      Дейв, оделив двух молодцов в форме береговой охраны полдюжиной пива и огромным блюдом креветок, подмигнул Дину.
      — Брось расстраиваться, док. Зато наш Бенингсен час назад надрал ихнего Фитцпатрика. Разделал, как Бог черепаху. Ну, что, еще эля?
      — Пожалуй. И креветок.
      Это здорово, когда наш Бенингсен кого-то во что-то надрал. На этом фоне даже ультиматум Ларсена, сериальные беды и отгрызенная нога выглядели мелкими недоразумениями вроде волоса в супе. Тем более, если есть новейшие таблетки от бытовой депрессии.
      — Док, а правда, что из-за этой долбаной кометы на следующей неделе накроются 28 и 29 канал? — спросил Дейв, ставя перед ним очередную банку и блюдце креветок.
      Дин задумался и представил себе, как Земля движется сквозь разреженный газ кометного хвоста, как жесткое солнечное излучение ионизирует этот газ и швыряет заряженные частицы в верхние слои атмосферы, как эти частицы закручиваются магнитным полем Земли.
      Наконец, как сантиметровые радиоволны отражаются и рассеиваются всем этим хозяйством.
      — Накрыться — не накроются, но помехи, наверное будут. Особенно в светлое время дня.
      — Надо же, блядство какое. Ладно, хоть только в светлое, — заключил Дейв, — кстати, в понедельник мне мозамбикских креветок привезут — каждая размером с сосиску. Заходи пообедать, не пожалеешь.
      — Обязательно зайду.
      Запищала трубка. Разумеется, это был советник Тилле.
      — Мистер Снорри, где вас носит?
      — Я обедаю.
      — Через сколько времени вы подъедете?
      — Смотря куда.
      — Офис шерифа.
      — В течение часа.
      В трубке булькнуло и раздались короткие гудки. Дин посмотрел в окно — сплющенное солнце, набирая скорость, ползло вниз. Хищно, как нож гильотины, выбирающий подходящую шею.

      По дороге он заехал домой переодеться и посмотреть, что накопилось у автосекретаря. Кроме всего прочего, там оказался только что полученный месседж с подписью: Тлар. Прочитав его, Дин выругался в пространство и, на всякий случай, собрал и бросил на заднее сидение сумку с набором для выезда на пикник. Когда он подъехал к офису шерифа, Тилле уже был на месте.
      — То, как вы смылись, было просто неприлично, — заявил он.
      — Было сказано: "все свободны". Я полагал, что ко мне это тоже относится.
      — Ладно, замнем это. Комиссия желает услышать ваше мнение о возможных планах террористов.
      — Я мало понимаю в терроризме, — заметил Дин.
      — Как понимаете, так и ответите.
      — И еще я очень зол и могу кого-нибудь обидеть.
      — Не девушки, не заплачут, — отрезал Тилле.
      Комиссия, как оказалось, успела слегка трансформироваться.
      Остались шериф, представители КомКри и Бюро (Дин запомнил наконец их фамилии: Баларат и Эдлер), добавился инспектор Бликс.
      Баларат, уже традиционно выполняя роль председателя, сообщил, что по рекомендации Бюро был проведен ряд превентивных мер. Меры эти, как пояснил он, носят конфиденциальный характер. Чтобы проверить их действенность и достаточность, Снорри предлагалось принять участие в некой деловой игре — в роли штаба террористов экспромтом предложить несколько планов акции и разъяснить их комиссии. Разъяснение должно было состоять в ответах на вопросы Эдлера.
      Если до этого Дин еще сдерживался, то тут его прорвало.
      — План штаба заключается в следующем, — сказал он, — первое: отключить кабельную связь покойному Ларсену в Серебряных Холмах и всем тейлменам в Трое; второе: убедить судью выпустить Роджера Марко под залог 500 талеров; третье и последнее: проделать первое и второе силами Бюро по борьбе с терроризмом.
      — Откуда вам все это известно? — спросил Эдлер.
      Вместо ответа Дин бросил на стол распечатку месседжа Ларсена.
      — Мистер Снорри, — произнес Баларат после некоторой пауза, — вы можете не одобрять этих мер, но мне неясно, при чем тут штаб террористов?
      — Есть только один способ заставить тейлмена пойти на прямую агрессию в реальном мире. Он заключается в том, чтобы поставить его одновременно перед угрозой потери связи с виртуальной реальностью и физического уничтожения. Отключив им кабельную связь и выпустив на волю убийцу, вы этот способ реализовали.
      — Но как им удалось так быстро узнать об этом? — спросил Эдлер.
      — Сотовая связь, — сказал Тилле, — или воки-токи.
      — Не надо так сгущать краски, — заметил Баларат, — в конце концов, в реальном мире тейлмены, как известно, достаточно беспомощны.
      — Смотря какие тейлмены и смотря в какой ситуации, — сказал Дин.
      Подойдя к окну, он посмотрел туда, где солнце уже коснулось линии горизонта, и добавил — впрочем, если вы так хорошо знаете, что к чему, то я вам больше не нужен.
      — Я полагаю, — сказал Баларат, — что вы несколько перенервничали.
      Постарайтесь отдохнуть и успокоится.
      — Непременно, сэр, — сказал Дин и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
      Через две минуты он был за рулем. Выезжая на дорогу, он набрал номер Айши. Ему повезло — она была дома.
      — Привет, что поделываешь? — спросил он.
      — Привет, Дин. Собираюсь в обсерваторию. Через час — полтора начнется сеанс — хочу быть там.
      — А приглашение остается в силе?
      — Что, прямо сегодня? — удивилась она.
      — Почему бы нет?
      — ОК. Заедешь за мной?
      — Уже еду.
      Дин выжал из «грассхоппера» все, что можно. По дороге он придумал связную легенду и набрал номер Макса Венде.
      — Алло, это Дин… Пожалуйста, не удивляйся и постарайся запомнить то, что я скажу… Один биолог считает, что на нашем участке побережья сейчас возникла какая-то биомагнитная аномалия… Да, возможно из-за кометы Гудвин… Короче, возможна бешеная активность всяких членистоногих… Ну, скорпионов там, тарантулов… Якобы, они будут ползти ко всем источникам света и тепла, так что лучше не вылезать на улицу, а в домах опустить жалюзи… Да, я темню, но иначе не получается… Я все понимаю, но постарайся всех обзвонить…
      Хорошо, пусть я буду выглядеть идиотом… Но я на тебя рассчитываю…
      Спасибо.
      Теперь он мог надеяться, что хоть кто-то примет минимальные меры предосторожности.
      Когда он затормозил перед коттеджем Айши, сверкающий краешек солнца еще висел над горизонтом, значит темнота наступит минут через двадцать…
      — Ты чем-то крайне озабочен, — заявила Айша. Она едва успела устроившись рядом с ним, когда легкая машина, чуть не подпрыгнув, рванулась с места.
      — В некоторой степени, — согласился он.
      — Не в некоторой, а в исключительной. Что случилось?
      — Пока ничего.
      — Ах, «пока», — сказала она, — значит, обсерватория тут не при чем. Очередная склочная история, да?
      — Очень склочная, — подтвердил он, — и мне не хотелось, чтобы ты ездила одна в темное время суток.
      — Именно сегодня?
      — В особенности сегодня.
      — И что это? Маньяки-разбойники или взбесившийся морской змей?
      — Примерно посредине. А, может быть, вообще ничего.
      — Ладно, — сказала она, — про комету Гудвин я расскажу тебе более вразумительно — и пусть тебе будет стыдно.
      — Пусть мне будет стыдно, — согласился он, — только не дуйся пожалуйста. Я правда не могу рассказывать об этом. По крайней мере, сегодня.

      Это появилось, лишь только темнота достаточно сгустилась.
      Бесшумно перемещаясь в тени растущих вдоль дорог деревьев, Это начало неторопливое кружение по городу.
      Вот прогуливается случайная парочка. Два чуть слышных хлопка — оба падают, не успев даже понять, что случилось.
      Приближаются огни фар. Хлопок. Машина теряет управление и летит в кювет.
      Человек с собакой. Два хлопка. Человек падает. Собака опрокидывается, несколько раз вздрагивают и вытягиваются лапы.
      Коттедж. Человек стоит у окна. Хлопок — последнее, что он видит — это маленькая звездообразная дырочка в стекле.
      Пригнувшийся к рулю велосипедист. Хлопок — он конвульсивно вытягивается и вместе с велосипедом падает на бок. Некоторое время еще стрекочут, крутясь в воздухе, колеса.
      Наконец, раздается первая полицейская сирена…
      …А в это время в 50 миллионах километров от Земли, летела сквозь космическую пустоту комета Гудвин — гигантская глыба из миллиардов тонн аммиачно-водо-метанового льда. В оптический телескоп можно было наблюдать только ослепительный каплевидный ореол, за которым тянется закрученный веретеном светящийся хвост. На огромном цветном экране, связанном с широковолновыми сенсорами космической системы «Хойл», можно было рассмотреть собственно ядро. Оно имело форму неправильного эллипсоида, медленно прецессирующего вокруг наклонной оси. В условных цветах, ядро было неравномерно окрашено в спокойные тона от синего до голубого, кое где по нему ползли пульсирующие зелено-желтые пятна. На периферии вспыхивали алые фейерверки с оранжевыми краями.
      — Теперь гвоздь сезона, — объявил оператор, — томограмма ядра с наложением картины магнитного поля.
      На экране появился неправильный эллипс зеленого цвета, окруженный синей оболочкой и прочерченный разветвленными синими ломаными линиями, кое-где сходящимися к нескольким синим кляксами. В районе одного из фокусов эллипса виднелось угловатое красное пятно, напоминающее сильно вытянутый ромб в ореоле тонких желтых линий.
      Итак, ядро кометы Гудвин, наряду с газовыми каналами и полостями, имело крупное магнитное включение, состоящее из средних и тяжелых элементов. Для большинства присутствующих это имело крайне существенное значение, в следствии чего появилась бутылка брэнди, который под бурные дебаты разливали в пластмассовые кофейные чашечки.
      …Географически город Троя представляет собой пятно, вытянутое вдоль побережья на 15 миль, с населением около 40 тысяч жителей. Штат полиции составлял порядка полусотни человек (включая инструкторов, конторских работников и группу экстренной медицинской помощи), экипированных, правда, по последнему слову техники — от вертолетов «юла» до собак, обученных искать динамит, пластит, героин и лизергамид.
      Все эти чудеса полиция демонстрировала, в основном, на городских праздниках и на окружных соревнованиях. В Трое редко случалось что-либо, выходящее за рамки потравы огородов, мордобоя на сексуальной почве или пьяной стрельбы в зеленых чертей. Однажды, лет десять назад, Трою почтили визитом двое террористов (не то из Африки, не то из Азии) и имел место захват заложников в супермаркете с последующей операцией по их освобождению. Еще, правда, случались контрабандисты, но они были люди спокойные, деловые и все битвы за их уличение происходили не на побережье, а в окружном суде.
      Короче говоря, местные полицейские были грамотные, тренированные и смелые парни, но совершенно не готовые к тому, что произошло в Трое в эту ночь. Справедливости ради, надо сказать, что любые другие на их месте вряд ли оказались бы лучше — просто потому, что ничего подобного раньше не случалось, а на анализ ситуации не было времени…
      … После двух порций брэнди, Айша с воодушевлением начала объяснять Дину глубокий смысл происходящего. Она достаточно быстро добралась от Лапласа до Оорта и уже перешла к классификации малых небесных тел, когда у Дина в кармане запищала трубка.
      — Дин, это Фрей. Ты, вроде, говорил Венде что-то на счет скорпионов?
      — Да, а что случилось?
      — В километре к западу по дороге от моего дома на обочине лежит труп.
      — Ты уверен, что это труп?
      — Имел возможность убедиться, когда проезжал мимо. У него снесено пол-затылка.
      — Ты не пробовал позвонить в полицию?
      — Пробовал. Заняты все телефоны.
      — Ладно, полицию я найду. А ты обзвони всех, кого знаешь. Пусть сидят дома и закроют все двери и жалюзи. И пусть держат под рукой оружие.
      — Сделаю. Только я не пойму, причем тут скорпионы?
      — К сожалению, не при чем.
      …Телефоны перегреваются от звонков насмерть перепуганных жителей. Сначала кажется, что это чья-то глупая шутка, потому что такого просто не может происходить на самом деле. Затем — когда уже ясно, что нет, не шутка — возникает мысль, что масштабы бедствия многократно преувеличены паникой. Потом пропадает связь с полицейской машиной, отправленной проверить сообщение о жертвах в открытом дансинге на трассе Троя — аэропорт Праймер и тогда наступает шок.
      Поскольку надо что-то делать, в воздух поднимается «юла», оборудованная тепловым сканером. Вскоре начинает поступать развертка территории города, снятая в ИК-спектре с высоты полтора километра.
      Примерно к этому же времени, Дину удается пробиться по телефону к советнику Тилле.
      — Вы знаете, что происходит?
      — Пытаюсь выяснить. Кстати, где вы находитесь?
      — В обсерватории. Выезжаю к вам.
      — Эдлер категорически против вашего присутствия.
      — Мне плевать на Эдлера. Это — мой город, а не его.
      — Имейте в виду, мистер Снорри, в вашем городе стреляют.
      — Спасибо, я в курсе. Вы бы лучше людей об этом предупредили.
      — Мы это уже делаем. Восьмой и двенадцатый канал. И не за чем вам лезть под пули.
      — Я и не полезу. Ждите меня через час.
      — Черт с вами. Если вас подстрелят…
      — Не подстрелят.
      Дин убрал трубку в карман и автоматически допил остатки брэнди.
      — Ну? — спросила Айша.
      — Восьмой и двенадцатый канал, — сказал он, — и пусть никто Не выходит из здания.
      — Серьезная заваруха?
      — Боюсь, что да.
      — И ты собрался в ней поучаствовать.
      — Так вышло.
      — Надеюсь, ты знаешь что делаешь.
      — Я тоже надеюсь.
      Выйдя из обсерватории, он пробежал несколько метров до машины, извлек из сумки спортивный пистолет и надел спелеологическую шлем-маску. Ночь исчезла. Настал пасмурный зеленоватый полдень, насыщенный яркими цветами. Дин видел каждый бугорок и каждую выбоину, каждый камешек или клочок бумаги.
      Миновав насыпь, он свернул на пустошь. Через несколько минут берег и идущая вдоль него дорога остались далеко справа. Трасса на аэропорт Праймер пролегала двумя километрами левее. Пустошь была холмистая, но достаточно ровная — требовалось только лавировать среди редких небольших рощиц кустарника.
      Ему потребовалось чуть меньше часа, чтобы добраться до офиса шерифа. И чуть больше, чем потребовалось отдельному батальону «А» армейского спецназа, чтобы выследить человека, которого ТВ уже окрестило "волшебным стрелком"…
      Клейн сидел в кресле, созерцая бутылку джина.
      — Они расстреляли его из пулеметов прямо с вертолета, — сообщил он, — Мальчишку даже не довезли до больницы.
      — Мальчишку?
      — Да, ему было лет семнадцать. Такой сопляк, а уделал столько народу. Кстати, про скорпионов — сам придумал?
      — Сам.
      — Это ты правильно. А то было бы еще хуже. Хотя и так… Двое наших — тоже. Рушиц и Алфсен.
      Шериф плеснул в два стакана на четыре пальца джина. Молча выпили.
      Дин закурил сигару и спросил:
      — Что теперь?
      — А почем я знаю? Эдлер уже смылся куда-то. Специалист херов.
      Расхлебывать — мне с Бликсом.
      — Я не про расхлебывать. Петер, тебе не кажется, что скоро здесь могут кого-нибудь линчевать?
      — В смысле?
      — В прямом смысле. Завтра об ультиматуме Ларсена будет знать весь город. И что, по-твоему, тогда будет с местными тейлменами?
      — Может, пригласить Тилле и Бликса? — спросил шериф.
      Дин пожал плечами.
      Через десять минут они сидели уже вчетвером. И чем дальше шло обсуждение, тем более гадко выглядела перспектива.
      — По-моему, — сказал Дин, — мне надо еще раз пообщаться с Ларсеном.
      — И как вы его намерены найти? — поинтересовался Бликс.
      — Это — мои проблемы. Ваше дело — виртуализатор. И еще, я не хотел бы, чтобы в этот раз за мной подсматривали. Идет?

      Коттедж в Серебряных Холмах до сих пор был отключен от связи.
      После ряда манипуляций, Дин установил связь с автосекретарем фирмы-душеприказчика Ларсена и вступил с ним в дискуссию. Проблема состояла в следующем: Доктор Ларсен был мертв и, следовательно, связаться с ним представлялось невозможным.
      Что такое «дубль» автосекретарь не знал.
      Комп-адреса помещений, которые находились в управлении фирмы по поручению покойного Ларсена, не подлежали разглашению.
      Имя Динвалд Снорри не произвело на автосекретаря никакого впечатления. Он лишь очередной раз выразил мистеру Снорри свои соболезнования.
      Тогда Дин поинтересовался, не было ли у доктора Ларсена каких-либо пожеланий к друзьям и коллегам по работе. Автосекретарь спросил, является ли мистер Снорри одновременно другом и коллегой покойного доктора Ларсена. После утвердительного ответа, автосекретарь сообщил, что у доктора Ларсена была воля получить от своих друзей-коллег краткие устные эпитафии, если на то будет желание последних.
      У Дина такое желание было. Он сказал:
      — Он ушел, но остался, а после — вернулся.
      — Это что-то значит? — спросил автосекретарь.
      — Это эпитафия. Всего лишь слова, которые также далеки от сути дела, как само дело — от его названия.
      — И, все же, не могли бы вы прокомментировать это? — настаивал автосекретарь и Дин прокомментировал:
      — Первый ключ открывает дверь нашей последней могилы. Все люди, за редким исключением, бессмертны, а некоторые — в особенности.
      Бессмертие — это очень долгая штука. Возможно, наше «я» — это только путь через все наши рождения и смерти. Путь, на котором нет ничего, зато его там очень много. Путь, который не ведет никуда и потому идти по нему можно вечно. Возможно, этот путь возвращается к своему началу и, когда кончится Вечность, последний ключ откроет дверь нашего первого рождения.
      — Сам придумал? — послышался голос Ларсена.
      — Не совсем. Это просто мое вольное переложение Книги Ключей.
      Неожиданно окружающий мир обрел контуры. Дин осмотрелся. Он стоял в круглом внутреннем дворе сказочного замка. Двор был был зеркальным, поэтому у себя под ногами Дин видел голубое небо, солнце, замок и себя самого. Небо здесь казалось очень низким и тоже было зеркальным — поэтому отражение замка сливалось с самим замком. В глубине круглого неба Дин видел маленькую фигурку самого себя вместе с перевернутым отражением. Еще одну такую же фигурку, но уже совсем крошечную, он разгледел в невообразимой глубине отражения у себя под ногами.
      Все вместе представлялось замкнутой и, в то же время, бесконечной вселенной, внутри которой неизвестный архитектор как будто глумился над свойствами пространства. Симметрично расположенные лестницы, расходящиеся от центрального двора, расширялись к периферии, нарушая все законы перспективы, а в какой-то неощутимой точке — переворачивались и нависали над колоннадой. Две внутренние галереи то прятались за колоннадой, то закрывали ее, сохраняя при этом форму идеальной окружности. Наконец, упиравшиеся в небо многогранные башенки казались каким-то непостижимым образом вывернутыми на изнанку.
      — А это — мое вольное переложение Книги Ключей, — сообщил Ларсен, появляясь на одной из лестниц.
      — Любопытная композиция, — заметил Дин, — хотя, для Книги Ключей, несколько статичная и слишком упорядоченная.
      — Ты находишь?
      — Ну, можно конечно поспорить. Только не сейчас.
      — Понятно, — кивнул Ларсен, — ты, разумеется, по делу.
      — И ты сам знаешь по какому.
      — Знаю, Дин. Но это не помешает мне принять тебя, как гостя, — Ларсен махнул рукой и сказочный замок растаял в разлившейся ночной темноте. Они оказался на берегу огромного круглого озера, освещенном несколькими висящими в небе разноцветными лунами. Судя по бренчанию банджо, вспышкам фейрверков и танцующим фигурам, здесь был праздник.
      Ларсен жестом предложил расположиться на траве, предложил Дину сигару, а сам закурил трубку. Некоторое время они молча смотрели на танцующих.
      — Том, тебе не кажется, что тебя используют? — сказал наконец Дин.
      — Меня? Не очень представляю, как это можно сделать.
      — Это можно сделать. Более того, это уже сделано. То, что произошло сегодня ночью, было кому-то очень нужно. Кому-то, кто хотел нарушить хрупкий мир между двумя культурами.
      — Не я начал эту войну, — спокойно заметил Ларсен.
      — Не ты. Но ты мог придумать что-нибудь умнее охотника за прохожими.
      — А почему я должен был выдумывать что-то этакое?
      — Да потому, что теперь каждый дурак знает: тейлмены безумны, агрессивны и смертельно — опасны.
      — Дин, ты даже не представляешь, как мне на это наплевать. У меня есть счастливый, прекрасный и свободный народ, живущий в собственной вселенной. Народ, не знающий болезней, старости и смерти.
      В этой вселенной тот парнишка, которого ты назвал "охотником за прохожими" — жив. То, что его биологическое тело погибло, волнует его не больше, чем тебя — пчелиный укус: поболит, почешется и пройдет.
      Наш народ не знает страха и принуждения. У нас нет политических партий, финансовых империй и навязанных ими жизненных стандартов. У нас каждый живет так, как хочет. Есть только одно общее желание: не мешайте нам жить, не лезьте в наши дела. Обществу рилменов нечего нам предложить кроме своих коллективных психопатологий. Мы готовы принять любого, кто придет, чтобы стать одним из нас. Но мы никогда не примем чуждых нам правил, а тот, кто хочет навязать их нам силой — пусть знает, что мы в состоянии ответить ударом на удар.
      — Прекрасная речь. Поздравляю. Том, ты никогда не чуствовал себя пророком единого Бога? Моисеем, Мухаммедом или Заратуштрой?
      — Не случалось.
      — Это хорошо. Значит, тебе еще можно что-то доказать.
      — Что например? — поинтересовался Ларсен.
      — Например, если против вас начнут настоящую войну на уничтожение, то не пройдет и года, как комп-копии ваших личностей и ваших вселенных будут уничтожены и от вашего народа не останется даже воспоминания. Ты ведь понимаешь, что с технической точки зрения, уничтожить вас не сложнее, чем какой-нибудь вид компьютерного вируса.
      Скорее даже проще — поскольку вы не создавали себя специально для такой войны.
      — Это теоретически, — заметил Ларсен, — а практически, общество не готово вести такую войну. Слишком многим придется поступиться обществу, слишком велики будут экономические издержки, слишком сильно придется ограничить неприкосновенность личности, чтобы это стало практически выполнимым.
      — Общество ПОКА не готово, — возразил Дин, — еще несколько акций типа сегодняшней и общество поддержит все подобные ограничения и согласится со всеми издержками, лишь бы уничтожить вас. Повторяю, Том, тебя используют, чтобы подготовить соответствующее общественное мнение.
      — Допустим. Кто же этот гений социальной психологии и политической интриги?
      — Тот, кому зачем-то необходимо подчинить тейлменов. Только не спрашивай меня, как его имя и какова его конечная цель. Я и сам этого не знаю.
      — Но надеешься узнать? — спросил Ларсен.
      — Может быть, а может и нет. Это не моя война. Я просто сторонний наблюдатель. Вот и все, что я хотел сказать.
      — У нас тут, как видишь, праздник. Может, останешься ненадолго?
      — Спасибо, как-нибудь в другой раз.
      Покинув виртуализатор, Дин сразу же обратил внимание на несколько озадаченное выражение лиц у всех присутствующих.
      — Динвалд Снорри, вы арестованы, — сказал Бликс, — у вас есть право сделать два звонка, вызвать адвоката, не отвечать на вопросы.
      — Вы все тут, случаем, не спятили? — поинтересовался Дин, — в чем хоть меня обвиняют?
      — Организация беспорядков. Ордер подписан прокурором округа.
      — Но вы хоть понимаете, что это бред?
      Бликс и Тилле одновременно пожали плечами.
      — Ладно, могу я, по крайней мере, сделать эти два звонка без свидетелей?
      — Дин, это не по правилам, — мягко сказал Клейн, — ты уж не обижайся.
      — Уж не обижусь, — в тон ему сказал Дин и набрал номер доктора Венде. Шериф вздохнул и ушел на другой конец кабинета — по телевизору шел бейсбольный матч.

      Не самое приятное занятие просыпаться в каталажке, особенно когда вас будят словами: "Динвалд Снорри, на допрос". Когда Дин в сопровождении сержанта вошел в кабинет шерифа, настроение у него было преотвратное, а когда он увидел там Эдлера — оно стало и вовсе неописуемым.
      — Садитесь, — спокойно сказал Эдлер, — права свои вы, я полагаю знаете, так что перейдем сразу к делу.
      — Переходите, — флегматично согласился Дин, уселся поудобнее и закурил.
      — У нас к вам пара-тройка вопросов.
      — И всего-то?
      — Как вам удалось связаться с Ларсеном?
      — Я договорился с его автосекретарем.
      — И вы могли бы сделать это еще раз?
      — Полагаю, что да.
      — Так полагаете или да? — переспросил Эдлер.
      — Знаете, уважаемый, — со вздохом ответил Дин, — я еще со вчерашнего дня подозревал, что вы — мудак, но убедился только сейчас.
      Оторвите лучше задницу от стула и вызовите кого-нибудь из вашего начальства.
      — Что вы сказали?
      — Я дал вам ценный совет. Советую поторопиться, иначе заварится каша, которую ваше говняное бюро не расхлебает до второго пришествия, а вы попадете под какой-нибудь трибунал.
      — Вы за это ответите! — заявил Эдлер.
      — Отвечу. Только не вам, — сказал Дин и проворно нажал кнопку на столе.
      В дверях возник сержант.
      — Проводите меня в номер, — сказал Дин, — я спать хочу.
      Эдлер молчал, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
      На этот раз Дину удалось-таки выспаться. Проснулся он свежим и бодрым. Тот же самый дежурный сержант, широко зевая и прихлебывая кофе из огромной кружки, сражался с кроссвордом.
      — Завтрак мне полагается? — спросил Дин.
      — А как же. У нас солидное заведение, мистер Снорри, — сказал сержант, отработанным движением задвигая стандартную пластиковую коробку в микровейв, — кстати, вы случайно не историк?
      — А что?
      — Кроссворд исторический. Может, подскажете, что это: предсказатель будущего по полету птиц из пяти знаков?
      — Авгур, — ответил Дин.
      — А греческая буква из семи знаков, первый — "о"?
      — Омикрон.
      — Класс! А может, и это знаете: римский император из девяти знаков, третий с начала — "р"?
      — Каракалла. Пишется с двумя «л». Ну, как там с завтраком?
      — Еще две минуты. Столица древнего мексиканского государства, до фига знаков, третий с конца — "л"?
      — Теночтитлан. Пишется через «си-аш» и "ти-аш".
      — Ну, вы даете, мистер Снорри! Кстати, ваш завтрак. Хотите, могу плеснуть брэнди в кофе.
      — Не люблю с утра, — сказал Дин.
      — Ну и правильно, — одобрил сержант, и спустя пару минут обиженно сообщил, — ну, блин, эти придумщики кроссвордов сбрендили на древностях. Последнее слово, мистер Снорри: создатель древнейшего кодекса законов. Длинный, как черт-те что, в середине есть «м», «у» и "а".
      — Хаммурапи, — пробурчал Дин, пережевывая титанических размеров сэндвич, — через два "эм".
      Подходит! Лихо мы с ним разделались. Кстати, вас надолго сюда, мистер Снорри?
      — Там видно будет. Почитать есть чего-нибудь?
      — А то. Ошен-экспресс и Праймер-дейли.
      Дин углубился в изучение прессы. В центральной Африке опять волтузили друг друга какие-то местные царьки с труднопроизносимыми именами (весь цивилизованный мир изображает крайнюю озабоченность). От «Вайкинга-Ф» пришло сообщение об успешной посадке на спутнике Нептуна — Тритоне, наиболее удаленном от Земли месте, где возможно существование квазижизни (весь цивилизованный мир аплодирует). Великий Адриан Шайен продемонстрировал в Париже новые пляжные модели сезона (весь цивилизованный мир в восхищении). На внепланетной колонии Армстронг-XXI родился первый ребенок (весь цивилизованный мир пускает розовые слюни). На чемпионате мира по пушболу в финал вышли сборные Евроскандии и Сайберии (весь цивилизованный мир разинул рот в ожидании игры). Короче говоря, ничего интересного в прессе не было.
      А потом у дежурного сержанта запищал селектор и Дин понял, что это опять за ним.
      На этот раз его собеседником был весьма дородный господин лет пятидесяти, напоминающий классический типаж добропорядочного буржуа начала XX века.
      — Насколько я понял, вы хотели поговорить с руководством Бюро, — сказал он, — к вашим услугам Кейл Айсхопф, региональный директор Бюро по юго-восточному округу. Итак, я вас слушаю.
      — Это я вас слушаю, — поправил Дин, — ваш инспектор хотел задать мне какие-то вопросы, но в силу его тупости и хамства разговор у нас не получился.
      — Вы, между прочим, тоже не явили собой образец корректности, — заметил Айсхопф. Но оставим это. Итак, мистер Снорри, похоже что вы разбираетесь в происходящем значительно лучше, чем мы.
      — Вы вообще не разбираетесь в происходящем, — поправил Дин.
      — Хорошо, пусть так. Мы не разбираемся. Мы наделали дурацких ошибок. Сейчас мы уже имеем целую кучу трупов и боимся даже лишний раз пукнуть, чтобы не получить еще столько же. Вы удовлетворены, или хотите еще кого-нибудь из нашей команды обозвать мудаком, прежде чем сказать что-нибудь по делу?
      — Прежде всего, я поеду домой, приму душ, переоденусь, просмотрю входящие месседжи, выпью чашечку черного кофе, съем булочку со сливками, а уж потом можно поговорить по делу.
      — Да поймите же, нет у нас времени на душ со сливками! — взорвался Айсхопф.
      — Да пошли вы на хуй, — спокойно ответил Дин и, уже отработанным движением, нажал кнопку на столе.
      — Не стыдно? — спросил Айсхопф, бросив взгляд на появившегося в дверях сержанта, — ведете себя, как какой-нибуь патлатый тинэйджер.
      Ладно, поехали к вам домой.
      — Что-то не припомню, когда я успел вас пригласить.
      — Для начала я просто вас подвезу. Ночью ваш «грассхоппер» отогнали к вашему дому, так что мы просто обязаны вас доставить. А по дороге я расскажу вам кое-что.
      — Что-то, после чего я захочу пригласить вас на кофе? — предположил Дин.
      — А вы догадливы, — заметил Айсхопф.

      — К сожалению, сегодняшним ночным шоу дело не кончилось, — сообщил Айсхопф, не без труда втискивая свою тушу за руль патрульного «мистрал-С», — к утру все стало еще гаже. Вся эта история попала в прессу. Пока все торговали лицом и прикидывали что к чему, четверо ваших местных ребят взяли помповые ружья и отправились на прогулку по окраине. И гуляли пока не наткнулись на патрульную группу. В итоге ребята сидят в каталажке с битыми мордами, у нас появилась еще дюжина тейлменов-покойников, а пресса уже называет все это "троянским кризисом".
      — Я же предупреждал, — заметил Дин, — кстати, вы бы ехали поаккуратнее. Здесь, все же, город, а не гоночный трек.
      — Предупреждал, — отозвался Айсхопф, пропустив мимо ушей справедливое замечание на счет езды, — только у нас нет столько людей, чтобы защищать одну половину населения города от другой.
      — И что тейлмены?
      — Молчат.
      — Понятно.
      — Что вам понятно?
      — Мне понятно, что они ждут от рилменов акта доброй воли, — пояснил Дин, и подумав, добавил, — пока ждут.
      — И в чем должна заключаться добрая воля? — спросил Айсхопф.
      — Скорее всего, в выплате компенсации.
      — Какой и кому?
      — Надо связаться с Ларсеном. Так что, я все-таки, приглашаю вас на чашечку кофе.
      — С Ларсеном? — переспросил Айсхопф, — это тот сумасшедший ученый, который имитировал свою смерть и теперь играет в индейцев, скрываясь от полиции?
      — Бред, — сказал Дин.
      — Что именно?
      — Все. Ларсен умер на самом деле и, соответственно, ни от какой полиции не скрывается. А кто сумасшедший и кто играет в индейцев — это еще большой вопрос.
      — И как же вы намерены с ним связаться, если он умер? Вызвать его дух и заняться столоверчением?
      — Приедем — покажу, — лаконично ответил Дин.
      Рядом с коттеджем Дина стоял разрисованный камуфляжными узорами армейский вездеход. Трое молодых ребят в комбинизонах и пятнистых беретах дефилировали между вездеходом и входной дверью. В кажущейся небрежности, с которой они держали свои автоматы читалась скрытая угроза.
      — Это еще что за цирк? — поинтересовался Дин, вылезая из машины — у нас что, военное положение?
      — Всвязи с беспорядками, ваш дом, находится под охраной группы спецназначения, — сообщил Айсхопф, — как, впрочем, и ряд других объектов.
      — Ладно, — сказал Дин, — под охраной, так под охраной. Пойдем в дом. Я обещал вам кофе.
      — И продемонстрировать вызывание духов, — напомнил Айсхопф.
      — Разумеется. Кстати, вы не в курсе, "Серебряные Холмы" до сих пор заблокированы по кабельной связи?
      — Пока да, хотя мы рассматриваем…
      — Я просто спросил да или нет, — перебил его Дин, — значит, придется как в прошлый раз. Садитесь к кросс-монитору. Когда будет надо, я вас подключу.
      Дин прошел в кабинет и погрузился в виртуализатор.
      … Уже знакомый Дину автосекретарь фирмы-душеприказчика снова вежливо сообщил о том, что связаться с Томасом Ларсеном невозможно по причине его смерти. Однако, стоило Дину представиться, как автосекретарь вежливо поинтересовался, не желает ли мистер Снорри добавить что-нибудь к эпитафии.
      У Дина, разумеется, такое желание было:
      — Смысл существования — это то, что дает разуму интерес и волю к жизни, — сказал он.
      — Ваши эпитафии обладают тем свойством, что нельзя определить, относятся они к живому или к мертвому, — заметил автосекретарь.
      — Сомнительна ситуация, когда человек мертв, — ответил Дин, — одни говорят, что его уже нет, другие — что он все еще есть. Иные говорят: "кто умер, но не забыт, тот бессмертен", иные же: " кто не теряет свою природу, вечен".
      — А каково ваше мнение по этому поводу, мистер Снорри?
      — Мое мнение просто. Для себя я есть, пока я могу задать себе вопрос: "кто я?" и убедить себя в том, что «я» — это я. А для окружающих, соответственно, если я и их могу убедить в том же.
      Раздался мелодичный писк и произошло включение.
      Вокруг от горизонта до горизонта простирался безжизненный морской берег. Сверкающие под ярким солнцем волны набегали на него с ритмичным шорохом, чуть-чуть не касаясь ног сидящего на песке обнаженного юноши с фигурой лайфсейвера и лицом Ларсена, каким он, наверное, был в молодости. В шагах в двадцати от него перебрасывались мячиком две такие же обнаженные и исключительно привлекательные девушки.
      — По крайней мере, меня ты убедил. Привет Дин.
      — Привет, Том. Как дела?
      — Бездельничаю, как видишь, — ответил Ларсен, швыряя в море подвернувшийся под руку камешек, — а ты, конечно, опять с какой-нибудь проблемой. Очередные переговоры о мире, не так ли?
      — Верно, Том.
      — И ты снова посредничаешь?
      — Нет. И больше, наверное, не буду. Так что можем поговорить о том — о сем, а потом, если ты, конечно, не будешь возражать, я приглашу на беседу одного человека.
      — Кого, если не секрет?
      — Некто Кейл Айсхопф. Крупная шишка из Бюро. Он торчит у меня в гостиной.
      — Ну, что ж, это будет любопытно.
      Одна из девушек повернулась и изящным движением бросила мяч Дину.
      Он автоматически поймал его, перебросил обратно и заметил:
      — Симпатичные девчонки.
      — В некотором роде, мои крестницы, — сказал Ларсен, — фантомы, как и я, но, в отличии от меня — синтетические, то есть никогда не имевшие биологического прототипа. По-моему, ты им понравился. Может быть, хочешь развлечься?
      — Как-нибудь в другой раз.
      — Дружище, так всю жизнь можно отложить на другой раз.
      — Глядя на тебя, начинаешь верить, что этот "другой раз" может оказаться не так уж плох.
      — У каждого раза своя специфика, — сказал Ларсен, — как ты понимаешь, эта жизнь, все же, весьма существенно отличается от той, которую принято называть "реальной".
      — Чем, кстати? — поинтересовался Дин.
      — Вот уж от кого не ожидал такого вопроса, так это от тебя.
      Хотя… Может быть, именно от такого человека, как ты, его и следовало ожидать. Знаешь, что самое любопытное?
      — Что же?
      — А то, — сказал Ларсен, — что я абсолютно уверен в наличии существенной разницы, между «той» и «этой» жизнью, но органически не могу понять, в чем она заключается. Это напоминает пробуждение, когда мгновенно забываешь сон, который только что видел. Где-то в глубине сознания болтаются ошметки каких-то неясных образов, но их никак не удается соотнести с реальностью яви.
      — Интересная аналогия, — заметил Дин, — и мне кажется, что она гораздо глубже, чем просто аналогия. Ты же не будешь отрицать, что при таком мгновенном стирании сна часть нашего «я» разрушается.
      — Но само «я» остается, — добавил Ларсен, — как ты сказал, для себя я есть, пока я могу задать себе вопрос: "кто я?" и убедить себя в том, что «я» — это я. Сам придумал?
      — В основном — да.
      — Очень интересно. Надо будет покрутить эту мысль так и сяк.
      — Я рад, что тебе понравилось. А сейчас, если не возражаешь, я приглашу мистера Айсхопфа.
      Ларсен кивнул. Дин исполнил символ присоединения и на песке появился кросс-монитор. Лицо Айсхопфа на экране сразу же приняло несколько удивленное выражение — он явно не привык вести переговоры с голым собеседником в присутствии голых девиц, играющих в мяч.
      — Добро пожаловать, — сказал Ларсен, — надеюсь, вас не очень смущает то, что я одет не по протоколу.
      — Не стоит беспокойства, мистер Ларсен.
      — Отлично. Тогда я весь внимание.
      — Надеюсь, — сказал Айсхопф, — вы в курсе, что происходит на белом свете.
      — Вполне.
      — И что вы намерены предпринять по этому поводу?
      — Да ничего. Разве что, могу снова предложить вам заплатить нашему сообществу компенсацию за ту скверную историю. Если вы поняли, что я имею в виду.
      — Мистер Ларсен, вы должны понять, что такие вопросы так не решаются. Мы согласны восстановить вашей общине тейлменов кабельную связь и, по возможности, обеспечить физическую безопасность, но вы должны гарантировать, что не будет эксцессов с вашей стороны.
      — Вы меня развеселили, — сообщил Ларсен, — особенно на счет физической безопасности. Поймите, это у вас один мир, одна жизнь и одна смерть, а в тейле сколько угодно миров и ваш — всего лишь один из них, причем довольно скучный. Подумайте об этом, а я немного поплаваю.
      Дин, если тебя не затруднит, объясни мистеру Айсхопфу, что я ему ничего не должен, как и он мне.
      — Нет проблем, — сказал Дин.
      Ларсен встал, без всякого разбега прыгнул рыбкой и его тело косо врезалось в волны метрах в пяти от берега.
      Девушки немедленно прекратили игру в мяч и, подбежав к Дину, уселись рядом на песок.
      — Привет, — сказала одна из них, похожая на китаянку, — меня зовут Эни.
      — А меня — Бони, — сообщила вторая, похожая не то на креолку, не то на маори, — а вы — Дин, правильно?
      — Верно, — сказал он.
      — Можно задать вам один вопрос? — спросила Эни.
      — Можно.
      — Мы с Бони поспорили, какие акции из-за всей этой истории первыми подскочат в цене: производителей оружия или страховых компаний?
      — Полагаю, что производителей оружия. Человеку в таких ситуациях больше свойственно полгаться на пистолет, чем на страховой полис.
      — Значит, я выиграла! — заявила Эни.
      — Мы еще не видели пятничных котировок, — парировала Бони.
      — А вообще, — добавил Дин, — симпатичным девушкам больше идет, когда они разговаривают о чем-нибудь менее скучным, чем курс акций.
      — Например о сексе? — спросила Бони.
      — Например, хотя есть еще огромное количество интересных и веселых тем для разговора.
      — Расскажите нам, — попросила Эни.
      — Расскажу, но только не сейчас. Видите, мистер Айсхопф уже нервничает, я обещал переговорить с ним, пока Ларсен купается.
      — А потом? — спросила Бони.
      — Обязательно.
      Девушки махнули ручками, пробежав по берегу несколько метров, влетели в воду, подняв фонтаны брызг, и поплыли куда-то в сторону горизонта.
      — Мистер Снорри, что это за ненормальные девицы и что вы там говорили о пистолетах и страховых полисах? — поинтересовался Айсхопф.
      — Это подопечные Ларсена. А рассуждали они вполне логично: если то, что теперь называется "троянский кризис", будет развиваться, то будет больше стрельбы и больше страховых сделок на соответствующие риски. Соответственно, возрастут инвестиции в первое и второе.
      — И как вы представляете себе развитие кризиса?
      — Очень просто, — ответил Дин, — будет еще какая-нибудь экстремистская выходка тейлменов и не менее дикая реакция возмущенной этим остальной части населения с новыми жертвами — кстати, совершенно не обязательно в Трое. Это безобразие будет разрастаться лавинообразно — и по масштабу и по территории. В какой-то момент вмешательство охранников правопорядка кончится не битыми мордами, а убитыми или покалеченными. Какая-нибудь политическая сила этим воспользуется и заявит либо о чудовищных зверствах властей, либо об их непозволительной мягкости. Достаточно или продолжать?
      — Вполне достаточно. Так что просил Ларсен рассказать мне?
      — Ничего особенного. Вам приходилось играть в какую-нибудь виртуальную игру, где в случае ошибки вы как-бы погибаете? Это называется овергейм и после можно или начать еще один гейм, или выбрать другую игру, или просто пойти пить пиво.
      — Разумеется, ну и что?
      — А то, — сказал Дин, — что для тейлмена так называемый «реальный» мир — это не более, чем такая игра. Одна из многих. Если он погибает в этом мире, то это просто овергейм, после которого можно пожить в какой-нибудь другом мире, потом в третьем и так далее.
      — Но ведь человек, погибающий в реальном мире, погибает по-настоящему, — возразил Айсхопф, — этот человек мертв, его больше нет!
      — По-вашему, Ларсена нет? — спросил Дин, — а кто же тогда бултыхается там, в волнах, как пьяный дельфин?
      — Имитация, как и это море, волны, девицы и все прочее — сказал Айсхопф, — не спорю, довольно искусная, но все же, имитация.
      — Сами вы имитация вместе с вашим «реальным» миром. Он в такой же степени Томас Ларсен, в какой вы — Кейл Айсхопф. С точностью до технических подробностей, причем не обязательно в вашу пользу.
      — Что вы имеете в виду?
      — Долго объяснять. Просто рекомендую вам принять во внимане то, что тейлмен из данной общины после физической смерти сохраняет разум, память и волю, и то, что каждому такому тейлмену об этом известно.
      — Тогда какой для них смысл устраивать драку за свои права в этом мире и вымогать денежную компенсацию?
      — А какой для вас смысл играть в в какую-нибудь игру типа «Конан-наемник», "Властелин колец" или "Воин Атлантиды", сражаться насмерть с врагами и чудовищами, добывать сокровища или домогаться прекрасных принцесс?
      — Выиграть, — не задумываясь ответил Айсхопф.
      — Вот и ответ.
      — Но в реальной жизни они убивают реальных людей, а не какие-то дурацкие фантомы! И эти люди умирают по-настоящему!
      — Так и фантомы в своем мире умирают по-настоящему.
      — Бред! — отрезал Айсхопф, — когда запускаешь игру с начала, те же фантомы появляются по-новой.
      — Это для вас фантомы те же, а на самом деле они новые, — возразил Дин, — те фантомы, которых вы убили, вне сомнений мертвы.
      — Вы или спятили, или добиваетесь, чтобы спятил я.
      — Ничего подобного, просто я пытаюсь объяснить вам, что некоторые понятия весьма относительны.
      — И что же из этой относительности следует? — спросил Айсхопф.
      — Только то, что ситуация подошла к развязке. Или их тейлу будет выплачена компенсация, или с большой вероятностью реализуется сценарий, который я описал в начале.
      Недалеко от берега из очередной волны вынырнул Ларсен, отряхиваясь по-собачьи, вышел из воды и улегся на спину, заложив руки за голову.
      — Выплата правительственной компенсации за уголовщину? — переспросил Айсхопф, — я еще понимаю, если родственникам пострадавших, но не посторонней же организации! Так не бывает, мистер Снорри. По крайней мере, в цивилизованных странах.
      — Все когда-нибудь случается впервые, — философски заметил Дин.
      — Кроме того, вы не владеете вопросом, — лениво добавил Ларсен, — только на моей памяти такое случалось, как минимум, дважды.
      Правительства, допустившие геноцид, платили виру частным фондам, созданным для помощи представителям пострадавших этнических общин.
      Абстрактным представителям, а не чьим-то родственникам.
      — И что, у вас есть такой фонд? — поинтересовался Айсхопф.
      — Есть, — подтвердил Ларсен.
      — Вот, значит, как. Может быть, вы скажете, как он называется и где находится?
      — Скажу. Фонд "Открытое небо", Коломбо, Шри-Ланка. Можете посмотреть в любом приличном справочнике.
      — И какое отношение этот фонд на Шри-Ланке имеет к здешним тейлменам?
      — Тейлмены не бывают «здешними» и "не здешними", — сказал Ларсен, — у тейлмена нет страны, у него есть тейл, а тейлы не знают границ.
      — Ладно, допустим, это — философский вопрос. А какова предполагаемая сумма компенсации?
      Ларсен вздохнул. Посмотрел на небо, где зависло неподвижное солнце, на ласковое море, на девушек, которые уже успели вылезти из воды и возобновили игру в мяч. Назвал сумму — ту же самую, что была написана на листке бумаги позавчера в "Серебряных холмах".
      — Однако, аппетиты у вас, — сказал Айсхопф, — а если нет?
      — Нет — значит нет. Вам жить на этой земле — не нам.
      — Хорошо, а если да?
      — Тогда есть исполнительный орган фонда, с которым вы можете решить технические вопросы. Координаты, как я уже говорил, можно найти в любом приличном справочнике. Мой добрый совет: не тянуть с этим.
      Ларсен небрежно взмахнул рукой и кросс-монитор растаял в воздухе.
      — Кажется, ты что-то обещал рассказать девчонкам, — заметил он, как ни в чем не бывало обращаясь к Дину.

      — Как люди разговаривают люди? — спросила Эни.
      — По-разному.
      — А вы научите нас?
      — Попробую. Пусть каждая из вас случайным образом выберет слово, обозначающее какой-нибудь объект.
      — Впадина, — сказала Эни.
      — Машина, — сказала Бони.
      — А теперь, — сказал Дин, — Эни находит любую ассоциацию между своим объектом и термином «секс» либо производными от него.
      Девушка ответила практически мгновенно:
      — Сексуальная привлекательность женщины зависит от соотношения и расположения впадин и выпуклостей на теле.
      — Подходит. Теперь Бони. Ты слышала это высказывание. Твоя задача — найти ассоциацию нескольких его элементов, своего объекта и термина «секс» или его производных.
      — В эпоху бронзы женщина рассматривалась как машина для удовлетворения сексуальных потребностей и деторождения. Ценность ее определялась по соответствию принятым стандартам строения тела.
      Дин удовлетворенно хлопнул в ладоши и сказал:
      — Продолжим. Теперь Эни выбирает новый объект — еще одно случайное слово.
      Ларсен уселся поудобнее и заинтересованно прислушался.
      — Виноград, — сказала Эни.
      — Отлично, — одобрил Дин, — а теперь ты находишь ассоциацию между своим новым объектом и непересекающимися элементами двух предшествующих высказываний.
      — Когда люди научились сбраживать виноград, они выяснили, что под влиянием алкоголя требования к сексуальной привлекательности женщины заметно снижаются. Если женщина не соответствовала принятым стандартам строения тела, алкогольное опьянение мужчины могло как-бы увеличить ее ценность.
      — Блестяще. Теперь Бони проделывает то же самое со случайным словом и двумя последними высказываниями.
      — Коммерция, — сообщила Бони и продолжила, — рассмотрение женщины, как машины для удовлетворения сексуальных потребностей и обнаруженный эффект снижения под влиянием алкоголя требований к стандартам ее тела, немедленно получил применение в коммерции, связав виноторговлю с проституцией.
      — Бони, а ты уверена, что слово «коммерция» было выбрано тобой случайно? — спросил Дин.
      — Уверена.
      — Ты задал не тот вопрос, который хотел, — заметил Ларсен, — скажи, Бони, в процедуре, которую ты использовала, выбор любых двух слов был равновероятен?
      — Нет, поскольку этого и не требовалось по условиям задачи.
      Вероятность выбора слова зависела от интенсивности его ассоциаций со словами, ранее использованными в разговоре.
      — Почему так? — поинтересовался Дин.
      — Это просто, — ответила Бони, — я определила, что при этом минимизируется количество операций, приводящих к решению.
      — Черт побери! — сказал Ларсен, — они вечно находят дырки в любом задании.
      — Это была не дырка, — возразил Дин, — это было решение.
      — Решение чего?
      — Решение задачи о том, как разговаривают люди. Мы же с этого начали, не так ли? А теперь мне, наверное, пора. Иначе этот Айсхопф сожрет все мои булочки со сливками.
      — Полагаю, вам надо предотвратить это, — согласилась Эни.
      — А в следующий раз вы научите нас чуствовать, как люди, — не то спросила, не то предложила Бони.
      — Я подумаю об этом, — пообещал Дин, — счастливо.
      — Еще секунду, Дин, — сказал Ларсен, — ты даже не представляешь, как много ты только что сделал.
      — Не представляю, Том, — согласился он и выполнил символ выхода.
      …Кейл Айсхопф кругами ходил по гостиной, как голодный хищник по клетке.
      — Что-нибудь не так? — ехидно спросил Дин, наливая кофе и извлекая из холодильника те самые булочки, — или просто этот мир оказался несколько безумнее, чем вы себе представляли?
      — Как мне сообщили пока вы общались с этим Ларсеном, сегодня днем имели место два инцедента вне Трои. В Пимбо и в Тингарде.
      — Есть жертвы?
      — Увидите в новостях.
      — Значит есть, — констатировал Дин, жуя булочку, — ладно, в конце концов, это ваши проблемы. Пейте кофе.
      Айсхопф механическим движением взял чашечку, опустошил ее в два глотка, потсавил обратно на стол. Закурил сигарету и выжидательно посмотрел на Дина. Тот, не обращая на это внимания, прикончил первую булочку и принялся за вторую.
      — Значит, мои проблемы? — произнес Айсхопф.
      — Я сказал «ваши», — уточнил Дин.
      — А я бы сказал «наши». Вы, мистер Снорри, мобилизованное лицо и находитесь на службе в АНБ.
      — Не беспокойтесь о моей службе, — сказал Дин, отвешивая шутовской поклон, — завтра в два часа дня этот вопрос решит городской суд. Я даже догадываюсь как именно.
      — Когда вы успели?
      — У меня неплохой адвокат.
      — Итак, вы намерены самоустраниться, — резюмировал Айсхопф.
      — А что я могу поделать, если вы не готовы воспринимать разумные советы?
      — Например, совет выплатить виру этому сраному фонду?
      — Например, — согласился Дин.
      — И вы в серьез считаете это разумным? Или вам просто кажется, что федерация не обеднеет от потери нескольких сот миллионов талеров?
      Дин глубоко вздохнул и набрал номер на настольном телефоне.
      — Куда это вы звоните? — поинтересовался Айсхопф.
      — Сейчас узнаете… Привет, Фрей. У тебя, кажется, есть лицензия нотариальной палаты… Замечательно, ты не заглянешь ко мне прямо сейчас… Да, очень… Спасибо.
      — На кой черт вам нотариус?
      — Мне надоело говорить в пустоту, — ответил Дин, вешая трубку и пододвигая к себе терминал компа, — а сейчас постарайтесь мне не мешать, я занимаюсь очень важным делом.
      Через полчаса Фрей заверил довольно объемный документ, большая часть которого являлась подробной хронологией событий последних трех дней, с указанием даты и времени каждого события, перечисления лиц, в нем участвовавших и характера их участия, вплоть до цитирования высказываний этих лиц по тем или иным вопросам. Меньшая часть представляла собой меморандум следующего содержания: "Истории известно множество случаев, когда публичная власть из тех или иных соображений способствовала распространению определенных мнений вплоть до их возведения в ранг абсолютных истин.
      Все эти случаи развивались по одному сценарию: поощрение частных проявлений нетерпимости, игнорирование массового фанатизма, попустительство изуверским выходкам в отношении отдельных инакомыслящих и, наконец, открытая дискриминация в отношении многочисленных социальных групп.
      При этом история не знает НИ ОДНОГО случая, когда подобная практика не повлекла бы за собой катастрофических последствий для социума, которые реализуются в различных формах — от системного экономико-политического кризиса до организованного терроризма и гражданской войны.
      В нашем случае мы УЖЕ дошли на этом пути до фанатизма и изуверства и УЖЕ получили первые ростки организованного терроризма.
      Уже пройдена та стадия, когда можно сказать: "давайте все забудем", поскольку УЖЕ появились человеческие жертвы с ОБЕИХ сторон.
      Но еще можно успеть заключить мир, пока жертвы не начали называть "боевыми потерями" и ОКРУГЛЯТЬ их число до нескольких значащих цифр.
      Пока институты власти еще способны обеспечить необходимые правовые гарантии, а экономическое положение позволяет выплатить согласованные компенсации, необходимо сделать и первое и второе.
      В противном случае, общество очень быстро может оказаться захвачено простой логикой войны, которая оперирует терминами «победа» и «поражение», а право заменяет силой."
      Документ был определен, как "ответственное публичное заявление для общественной пользы". Иначе говоря, с этого момента текст считался доступным неограниченному кругу лиц с правом его свободного копирования и тиражирования. Одну из копий Дин немедленно вручил слегка обалдевшему Айсхопфу.
      Никто, даже сам Дин, в тот момент не предполагал, что слова "катастрофические последствия" и "очень быстро" окажутся исключительно точными. Тогда этот документ получит название "троянский меморандум" и станет частичкой истории.

      К вечеру побережье будто вымерло. Задолго до заката, все любители морских процедур, свернув свои шезлонги, надувные матрацы, коврики и прочее оборудование, погрузились в машины и разъехались кто куда.
      Все, кроме двоих. Дин Снорри и Айша Нкона лежали абсолютно голые на прогретой солнцем гладкой скале и с некоторым любопытством наблюдали процесс, напоминавший бегство перед лицом надвигающегося стихийного бедствия.
      — До чего же иррациональная штука страх, — заметил Дин, проважая глазами последний отъезжающий автомобиль, — еще вчера ночные гуляния были здесь таким же обычным делом, как утренний кофе, а сегодня у среднего обывателя не хватает смелости встретить темноту под открытым небом.
      — Человеку вообще свойственно опасаться темноты, — сказала Айша, потягиваясь как сытая кошка, — темнота тысячелетиями была символом опасности, ее населяли хищники, злодеи и инфернальные создания.
      — А, может быть, человек тоже в некотором роде инфернальное создание, — предположил Дин, — как ты думаешь?
      — Тогда я — инфернальное создание, которое хочет поплавать, — заявила Айша, вскакивая на ноги, — между прочим, кто-то обещал показать мне солнечный грот.
      — Хорошо. Тогда поплыли вон к тому острову, — он обнял ее за плечи и прицелился указательным пальцем в черную скалу, выступающую из воды примерно в тысяче футов от берега и похожую на спину доисторического чудовища.
      Был штиль и по поверхности моря лениво катились пологие волны, на которых плясали то тусклые, то ослепительно вспыхивающие солнечные зайчики. Дин плыл чуть позади Айши, любуясь тем, как легко скользит в прозрачной воде ее стройное тело. В какой-то момент ему даже показалось, что все это — пустынное море, игра света, удивительно-красивая женщина и сказочный остров впереди — происходит не в реальности, а в одном из иллюзорных миров, которые создаются тейлменами и в которых они обитают большую часть жизни. Тем более, что остров действительно был немножко сказочный. Обогнув его со стороны открытого моря, они оказались около глубокого грота, частично залитого водой, внутрь которого вел узкий канал глубиной чуть выше колена рослого человека. Солнце висело почти точно напротив входа и его лучи отражались от поверхности маленького и мелкого внутреннего озера, создавая внутри грота мягкое и какое-то зыбкое освещение.
      — Там случайно не обитает какой-нибудь дракон? — спросила Айша, осторожно продвигаясь вглубь полусферического зала.
      — Только если очень необщительный. Говорят, когда-то это место использовали пираты, а потом алкогольные контрабандисты, но сейчас это просто малоизвестная достопримечательность и место встречи влюбленных парочек.
      — То есть, мы относимся к последней категории?
      — Если только мы не пираты и не контрабандисты, — уточнил Дин.
      — И тебе приходилось заниматься здесь любовью?
      — Когда я был студентом, мы небольшой компанией ездили сюда на выходные.
      — Понятно, — лукаво улыбнулась Айша, — и как же здесь принято заниматься любовью?
      … Они покинули грот, когда солнце опустилось за горизонт и в небе начали разгораться первые звезды, а на берег выбрались в полной темноте. Было уже прохладно и они, не одеваясь, залезли в машину.
      В свете фар закружились маленькие ночные мотыльки. Дин медленно вывел машину на шоссе.
      — Когда у тебя самолет? — спросил он.
      — В десять тридцать по местному.
      — Я тебя провожу. До самого трапа.
      — Не надо сейчас об этом, — попросила она, — Мне грустно уезжать отсюда. Вернее не отсюда, а от тебя.
      — Ты сваришь кофе? — спросил он.
      — Сварю, — она улыбнулась, — целое ведро, если ты хочешь.
      — Наверное, — откликнулся он.
      Шоссе было абсолютно пустым — страх темной охоты распугал всех.
      Лишь пару раз мимо них мелькали стоящие на обочине армейские вездеходы, рядом с которыми маялись от безделья вооруженные люди в камуфляже. Последний, третий блок-пост они проехали у поворота к Мышиной скале и через несколько минут остановились рядом с коттеджем, который снимала Айша.
      Когда Дин вышел из машины, Айша уже стояла на песчаной дорожке — точеная черная фигурка, облитая призрачным светом звезд.
      — Альтаир, альфа Орла — сказала она, показывая рукой на яркую точку чуть выше горизонта, — одна из самых ярких звезд. А мутное пятнышко чуть выше — наша комета.
      — А эти симпатичные звездочки слева?
      — Дельфин.
      — По-моему, не похож, — заметил Дин.
      — По-моему тоже, — согласилась Айша, — может быть, у древних астрономов было побольше фантазии. Они же не знали, что звезды — это просто комки горячего варева. Великие помойки вселенной… Пошли в дом. Я, кажется, обещала тебе ведро кофе.
      … В эту ночь они не спали. Пили кофе. Занимались любовью.
      Просто лежали рядом и разговаривали. Дин курил свои сигары. На исходе ночи прошел короткий ливень и они стояли на лужайке перед домом, наслаждаясь хлещущими по телу водяными стрелами. Потом небо очистилось и на нем снова вспыхнули звезды.
      — Все-таки они красивые, — заметил Дин.
      Айша кивнула и потерлась мокрой щекой о его плечо. Он обнял ее и шепотом спросил:
      — О чем ты думаешь?
      — Не знаю. Наверное, о том, что у нас с тобой было всего три дня.
      Через несколько часов мы расстанемся. Очень может быть, что я больше никогда-никогда тебя не увижу. Никогда не почуствую твою ладонь у себя на бедре. Ты больше никогда не будешь рассказывать мне свои странные сказки. Скупая штука — жизнь.
      — Почему ты думаешь, что никогда? — спросил он.
      — Только, пожалуйста, не говори, что мы обязательно встретимся, что все будет хорошо и … Вообще, не говори того, что принято говорить в таких случаях. Ты же знаешь, как это бывает. У тебя будут другие женщины, у меня — другие мужчины, а от нас двоих вместе остануться только воспоминания, чудесные воспоминания, которые будут тускнеть и растворяться во времени, как сахар в стакане воды.
      — Может быть, — сказал он, — а может быть, и нет. Мы живем в мире, который стал очень маленьким — шесть часов из конца в конец.
      Может быть, очень скоро, или не очень, ты окажешься здесь, или я в твоем Найроби, или мы встретимся в каком-нибудь месте, о котором мы сейчас даже не знаем, что оно существует и ты скажешь…
      — Я скажу: Дин, я страшно рада тебя видеть.
      — А я скажу: Айша, чудесная моя, ты помнишь, что мы еще не допили наше ведро кофе?
      … Он действительно проводил ее почти до самого трапа. Пассажиры многоногой гусеницей втягивались в чрево самолета. Она прижалась к нему и ее жесткие волосы щекотали его щеку.
      — Скажи, а мир действительно такой маленький?
      — Действительно. А до твоей Африки можно почти что дотянуться рукой.
      — Правда?
      — Ну конечно.
      Она поцеловала его в щеку и направилась к трапу. Он провожал ее глазами до самого люка. Потом развернулся и пошел к машине.
      … Городскому суду Трои понадобилось всего полчаса, чтобы отменить предписание о мобилизации Динвалда Снорри, эсквайра, как "использованное во вред интересам общества, для создания несовместимых с человеческим достоинством условий службы", присудить Дину денежное возмещение и запретить ряду поименованных должностных лиц приближаться к самому Дину, к его жилищу и к его имуществу ближе, чем на двадцать футов.
      После этого Дин задержался в Трое ровно на столько, сколько требовала упаковка спортивной сумки скромного размера. Он не хотел оставаться там, откуда только что исчезла Айша — африканская Артемида, которую так и хотелось представить ее себе бегщей по саванне с копьем в руке…
      К полуночи он был уже в другом полушарии, где его ждала проблема эрозии управления в фирме "Санвинд Лимитед". Жизнь продолжалась.

      … Первым его объектом стала плавучая платформа, предназначенная для добычи планктона. Гектар металла и пластика, из месяца в месяц дрейфующий по океану вслед за скоплениями живой мелюзги, именуемыми "планктонными полями". Персонал плавплатформ, в силу какого-то неведомого морского обычая, отличался особой склонностью к самым неожиданным и даже экзотическим формам разгильдяйства.
      Капитан Эйно Инари — могучий морской волк с пузом, способным без усилий вместить галлон пива, встретил Дина словами:
      — Всегда рад новому лицу. Хотя знаете, док, на мой взгляд, эти ваши психологии с социологиями, извините, полная фигня.
      — Кэп, хотите честно? Мне иногда самому так кажется, — ответил Дин, чем завоевал расположение капитана на ближайшие три дня.
      Впрочем, не исключено, что это расположение было вызвано также и литровой бутылкой сливянки, которую Дин предусмотрительно приобрел перед вылетом на платформу.
      Этот и следующие три дня Дин провел в основном за обучением команды игре в сиднейский бридж, что соответствовало представлениям капитана о социопсихологии, как о сравнительно безвредной форме шарлатанства. Необременительные просьбы доктора Снорри относительно организации рабочего дня и отдыха капитан выполнял, полагая что тому надо для проформы имитировать какую-то полезную деятельность.
      На четвертый день, найдя в кают-компании брошенные кем-то листы, исчирканные странными схемами и пиктограммами, и обнаружив, что его вполне приличного образования не хватает, чтобы понять их смысл, капитан испытал некоторое недоумение.
      На пятый день капитан застал механика Хокансона за терминалом компа в процессе обмена данными через глобалнет с центром информационных технологий Пало-Альто. Это было, мягко выражаясь, необычно. Более того, некоторые из мелькавших на экране пиктограмм показались очень похожими на случайно увиденные вчера, и ему стало не по себе.
      На шестой день трое матросов, накануне ушедшие в увольнение на берег, вернулись абсолютно вовремя, совершенно трезвыми и без видимых признаков похмелья. Это было настолько дико, что капитан заставил их пройти тест на наркотики — и наркотики в крови не обнаружились.
      Вразумительного ответа на вопрос, чем они занимались на берегу, добиться не удалось: матросы ссылались на то, что их способ отдыха — их личное дело. Ситуация была настолько необъяснимой, что капитан решил просмотреть корабельный журнал-протокол за последние несколько суток с целью выяснить, что за чертовщина происходит на его плавплатформе. По итогам просмотра, он убедился, что в служебном поведении плавсостава наметился необъяснимый и пугающий перелом в лучшую сторону.
      Наученный горьким опытом, что исчезновение любого порока его подчиненных, есть следствие возникновения у них какого-то еще худшего порока, капитан Эйно Инари провел предметные беседы со старшими групп и доверенными людьми.
      Сделав некоторые выводы, капитан Ивари как-то вечером зашел в каюту доктора Снорри и сказал, что как добрый христианин, не хотел бы, чтобы на его корабле занимались черной магией и якшались с нечистой силой, даже если это и способствует росту дисциплины.
      Дин успокоил его тем, что работа практически закончена и завтра он, Дин, отбывает в Паго-паго. По этому поводу была распечатана еще одна бутылка сливянки, так что Снорри и Инари расстались так же хорошо, как и встретились.

* * *

      Всемирно-известная эмблема: два симпатичных дельфина, прыгающих через солнечный диск и фирменный слоган: "МЫ ЛЮБИМ ПРОСТОР" украшали застекленный фасад здания штаб-квартиры "Санвинд Лимитед" в Паго-паго.
      В данном случае, любовь к простору выразилась в том, что совещание топ-менеджеров компании проходило не внутри, а снаружи здания, в живописном сквере на берегу океана.
      Дин докладывал больше часа, и теперь надеялся выпить чашку кофе, пока не посыпались вопросы. Это удалось ему примерно на половину.
      — Вальтер Лонгфельд, коммерческий директор, — представился кряжистый дочерна загорелый мужчина (здесь принято было каждому представляться при выступлении — считалось, что это — признак демократизма в управлении), — мистер Снорри, правильно ли я вас понял, что эффективности управления можно достигнуть только представляя сотрудникам их работу не совсем так, как она выглядит на самом деле?
      — Я бы сказал: "не так, как она выглядит с вашей точки зрения", — ответил Дин, — как я уже говорил, никакого "на самом деле", вообще-то не существует. Есть субъективное представление о том, чем является некая работа и каков должен быть ее результат. Это представление соответствует тому, что я назвал игровым шаблоном работника.
      — Мистер Снорри, а нельзя ли сделать так, чтобы работники занимались любимыми играми в свободное время? Скажем, если вложить деньги в развитие нашей системы спортивных клубов для персонала.
      Японцы одно время получали таким образом отличные результаты.
      Дин улыбнулся и отрицательно покачал головой:
      — В нормальном состоянии человек, как это ни странно, вообще не занимается ничем, кроме игры. Он так устроен. Заставить его заниматься чем-либо другим можно только превратив сначала в животное — например, путем грубого физического принуждения. Человек играет, когда работает, играет, когда отдыхает, играет, когда занимается сексом, играет, когда ссорится. Короче — практически всегда.
      — Я — Филипп Ру, директор по персоналу, — сказал толстячок с живым подвижным лицом и маленькими, по-доброму хитроватыми глазами, — мистер Снорри, вы, я полагаю знакомы с 15 критериями Херцберга? Я имею в виду критерии мотивации труда.
      — Разумеется.
      — И, — продолжал Ру, — судя по всему, с некоторыми из них вы категорически не согласны. Лично мне будет проще понять вас, если вы объясните, с какими именно.
      — С первыми девятью, — ответил Дин.
      — Я ожидал чего-то в этом роде, — заметил Ру.
      — А нельзя ли перейти на нормальный человеческий язык? — осведомился Остин Элисон, председатель правления и один из инициаторов приглашения Снорри.
      — Разумеется, — сказал Дин, — излагаю по порядку. Первый тезис Херцберга заключается в том, что любые действия должны быть осмысленными. Это неверно. Около 30 % действий должны быть хаотическими, то есть не имеющими осознанного прагматического смысла.
      В противном случае человек превращается из игрока в машину, а это его никак не устраивает.
      Тезис о том, что большинство людей испытывает радость от работы, также не верен. Как известно из библии, труд — это проклятие человека.
      Испытывать радость человек может только от игровой, то есть хаотической составляющей труда.
      И, наконец, касательно тезисов о труде, как способе самовыражения, ощущения значимости, получения признания и достижения успеха. Самовыражение и ощущение значимости есть внутренние параметры человеческой личности, существующие в системе внутренних ценностей.
      Признание и успех — параметры внешние и существуют в системе внешних ценностей, которые, вообще говоря, навязаны личности обществом.
      Теоретически, эти системы ценностей могут быть никак не связаны между собой или связаны очень слабо. Общество и личность давно играют каждый в свои игры.
      — Ион Ионсен, директор департамента инноваций, — буркнул рослый худощавый мужчина, — по-моему, мистер Снорри, из вашего пунктика с игрой и хаосом не следует ни одного конструктивного предложения.
      — Не согласен с вами, Ион, — заметил Ру, — конструктивное предложение совершенно понятно: работа интересует человека постольку, поскольку он может в процессе труда играть в некую свою собственную персональную игру. Значит, надо адаптировать правила работы к правилам этой игры. Если в каждом рабочем микросоциуме своя игра — значит для каждого должен быть свой регламент.
      — Знаете, Филипп, я очень уважаю ваше мнение, но мы здесь не на симпозиуме по социальному устройству, а на коммерческом совещании коммерческой же корпорации, — возразил Ионсен, — а меня учили, что корпорация должна создавать свою субкультуру с соответствующей системой ценностей.
      — Кто бы спорил, — отозвался Ру, — но это совершенно не значит, что такую субкультуру с системой ценностей следует высасывать из пальца и навязывать персоналу. Пример: в прошлом веке власти Конго высосали из пальца, что полигамия — это плохо и стали бороться с ней путем спецального налога на количество жен. На каждую новую жену муж должен был купить жетон — нечто типа патента. Так вот, мужчины скупали эти жетоны пачками, нанизывали на лески и носили как бусы — поскольку многоженство входило в систему ценностей местного микросоциума и мнение властей, даже и подкрепленное финансовыми санкциями, по сравнению с этим не стоило и цента. Налог пришлось отменить, как ПООЩРЯЮЩИЙ полигамию. Это, кстати, называется инверсионным эффектом запрета, или эффектом Евы и яблока.
      — А меня учили, что персонал корпорации, прежде всего, должен быть управляемым, — вмешался Лонгфельд, — и мне совершенно неважно, почему именно он становится управляемым. Мы наняли мистера Снорри, чтобы повысить управляемость — и она повышается. Если для этого надо, чтобы персонал мог играть в какие-то дурацкие игры — пусть играет. Это ничему не противоречит. Если позитивный эффект достигается — есть смысл продолжать.
      — Где именно? — спросил Элисон.
      — Я бы предложил самое провальное по эффективности управления предприятие. Южную биостанцию.
      — Биостанция "Дон Жуан", сектор Виктория-Росс, — уточнил Ионсон и добавил, — по-моему провальнее некуда.
      — Где это? — поинтересовался Дин.
      — Антарктида, — ответил Элисон, — одно из самых рентабельных предприятий нашей компании. Я бы сказал, сверхрентабельное. Но, как справедливо заметили коллеги, совершенно неуправляемое.
      Дин подавил желание задать естественный вопрос: "а так бывает?" В конце концов, за последние двадцать лет он видел вещи, гораздо более удивительные, чем сверхрентабельное, но неуправляемое предприятие.
      Поэтому он промолчал. Промолчал он и потом, когда Элисон добавил:
      — Собственно, это не совсем биостанция. Точнее, не только биостанция. В общем, сами увидите.

      В отеле Дин занялся почтой. Для начала он сочинил и отправил Айше пространный месседж. Там были и зарисовки из жизни дрейфующих платформ, и истории о чудовищах морских глубин, и многое-многое другое.
      Затем дело дошло до входящей почты. Помимо обычных посланий, обнаружился месседж с цветным государственным гербом, снабженный кучей реквизитов, начиная от скромного: "Президент-офис, Тингард, С.А.Ф.Р."
      и заканчивая многочисленными телефонными номерами, мейлерными адресами, символами глобалнета и атрибутами сателитарных линий.
      Собственно, текст был достаточно коротким: "Уважаемый мр. Снорри. Весьма прискорбные события последних двух недель заставили меня лично заняться разрешением так называемого "троянского кризиса". Люди, которым у меня нет оснований не доверять, рекомендовали обратиться к Вам, как к эксперту по конфликтам подобного рода и как к человеку, знающему предисторию "троянского кризиса".
      Надеюсь, Вас не затруднит связаться со мной в ближайшие сутки в удобное Вам время по любому из обозначенных на бланке каналов.
      Энтони Грау, Президент Республики."
      Автограф, как отметил Дин, был стилизован под надпись доисторической перьевой ручкой с древними фиолетовыми чернилами.
      Подумав, что данное время является для него не менее удобным чем любое другое, Дин улегся на диван с трубкой в руке и набрал номер из середины списка. После первого же гудка в трубке щелкнуло и раздался механический голос:
      — Назовите ваше имя, должность и цель звонка.
      — Динвалд Снорри, без должности, а цель звонка мистеру Грау, я полагаю, известна.
      — Не вешайте трубку, ждите ответа, — произнес тот же голос и в трубке заиграла клавесинная музыка. Затем прорезался другой голос, на этот раз женский:
      — Мистер Снорри?
      — Да.
      — Я соединяю вас с президентом.
      — Соединяйте.
      Снова заиграла та же музыка. Дин вздохнул и закурил сигару. В трубке раздался новый голос: немного хрипловатый бас.
      — Алло, Грау слушает.
      — Добрый вечер, — сказал Дин.
      — Скорее, утро, — отозвался президент, — мистер Снорри, если я правильно понял?
      — К вашим услугам.
      — Рад, что вы позвонили. Где вы сейчас находитесь?
      — Паго-паго, Восточное Самоа.
      — Кажется, это где-то рядом с Австралией, не так ли? Впрочем, не важно. Я не силен в географии. Вы в курсе, что происходит? Последние новости смотрели?
      — Честно говоря, нет. Я вообще их редко смотрю.
      — И напрасно, — проворчал Грау, — вчера у нас потерялся океанский лайнер «Альгамбра» с двумя тысячами человек на борту.
      — В смысле?
      — В прямом смысле. Неизвестно, где он находится. Есть мнение, что кто-то перехватил огромный фрагмент глобальной навигационной сети.
      Есть все основания считать, что это — акция так называемых "Серебряных холмов".
      — А как это выяснилось?
      — Очень просто. Вчера утром он должен был войти в порт Гонолулу.
      По данным навигационной сети он там и оказался, но физически его там нет. Иначе говоря, навигационная сеть отслеживала пустое место, а лайнер находится где-то посреди Тихого океана с резервом горючего на 36 часов хода, сигналов не подает и на запросы не отвечает. Военные говорят, что найти его можно в течении пяти суток, и то при условии хорошей погоды. А синоптики полагают, что погода может испортится.
      — Понятно, — сказал Дин, — чем я могу быть полезен?
      — Вы можете связаться с "Серебряными холмами" и решить эту проблему, — сказал Грау.
      — Решить в смысле восстановить контакт с лайнером? А если они выдвинут встречные условия?
      — Если это те же условия, которые они выдвигали раньше, то мы их примем. Организаторам круиза и их страховщикам, как вы понимаете, это обойдется гораздо дешевле, чем возможная потеря лайнера вместе с пассажирами.
      — Понятно. Надеюсь, я могу ссылаться на ваши слова при переговорах?
      — Можете, — сказал президент, — и есть еще одна проблема. Один офицер специальной службы вышел или пытался выйти на контакт с "Серебрянными холмами". Во время сеанса связи что-то с ним приключилось, никто толком не понимает, что именно. Попробуйте прояснить этот вопрос.
      — Попробую, — согласился Дин.
      — Заранее спасибо за помощь. Я буду ждать вашего звонка, мистер Снорри. Поэтому не прощаюсь.
      Дин вздохнул и повесил трубку. Как и в любом приличном отеле, здесь имелся платный глобал-клуб, где в любое время суток за десятку можно было арендовать виртуализатор. Через четверть часа Дин в третий раз получил предложение автосекретаря фирмы-душеприказчика добавить что-нибудь к эпитафии покойного Томаса Ларсена.
      "Повторять человеческое существование — хорошо. Но повторять его так, как пьяница повторяет заигранную мелодию, бросая все новые медяки в музыкальный ящик?" — сказал Дин и пояснил: на конце фразы — вопросительный знак.
      — Первый раз вижу эпитафию в форме вопроса, — заметил автосекретарь, — кстати, зачем этот пьяница повторяет эту мелодию?
      — Возможно, он надеется, что почуствует в ней что-то новое и очень для него важное. А, может быть, он каждый раз забывает ее и полагает, что слышит ее впервые.
      — А что значит "повторить человеческое существование"? — спросил автосекретарь.
      — Это значит воспроизводить строение личности, не задумываясь над тем, почему и как она функционирует.
      Мгновение — и Дин оказался висящим в пространстве внутри какой-то гигантской ажурной конструкции из разноцветных светящихся труб и при этом совершенно лишенным тела. В нескольких футах от него двигалось в пространстве совершенно обособленное лицо Ларсена, напоминающее в этом качестве театральную маску.
      — Привет, Дин, — сказало лицо, — как тебе нравится эта хреновина?
      — Очередная фантазия на тему Эшера? — предположил Дин.
      — Не угадал. Это — душа. Досталась по случаю, практически даром.
      — И что ты с ней намерен делать?
      — Во-первых, исследовать, а во-вторых, там видно будет. Впрочем, ты ведь не по этому поводу.
      — Вообще-то, я по поводу лайнера, — уточнил Дин.
      — Этого что ли? — спросил Ларсен, и вместо ажурной конструкции возникла поверхность океана, как она видится с высоты птичьего полета, и одинокий красавец-корабль, за которым тянулся едва заметный кильватерный след.
      — Если это — «Альгамбра», то — да.
      — И у тебя, вероятно, есть ко мне серьезные предложения, — предположил Ларсен, вернее его покачивающееся в поднебесье лицо.
      — Есть, — подтвердил Дин, — ты восстанавливаешь коммуникабельность «Альгамбры», а заинтересованные лица уплачивают интересующую тебя сумму.
      — Маленькое уточнение, — сказал Ларсен, — оговоренная сумма приходит на банковский счет фонда "Открытое небо" и через час коммуникабельность «Альгамбры» восстанавливается. Надо объяснять, почему именно так и в таком порядке, или понятно?
      — Более или менее. Кстати, что мы здесь болтаемся, как говно в прибое? Может, пригласишь меня в более уютное место?
      — Нет проблем, — откликнулся Ларсен, и они оказались в гостиной того самого коттеджа "Серебряные холмы". Посреди стола лежал большой стеклянный шар, внутри которого была заключена уже знакомая Дину конструкция из разноцветных трубочек, среди которых задумчиво дрейфовало миниатюрное лицо Ларсена. Судя по всему, пока один дубль Ларсена вел переговоры, второй его дубль продолжал исследования так называемой "души".
      Дин с удовольствием устроился в кресле-качалке и, постучав пальцем по стеклянному шару, спросил:
      — Может, расскажешь, как к тебе попала эта вещица?
      — Я взял ее в качестве военного трофея. Некий самозванец по имени Дуглас Фэнси, лейтенант национального-чего-то-там, присвоил твое имя и пытался со мной связаться, предложив в качестве эпитафии фрагмент гимна о происхождении всего из Ригведы. Тот, который толкует о разделении Ничто на Сущее и не-Сущее. После пары вопросов стало ясно, что он — не ты. И вот, — Ларсен кивнул на стеклянный шар, — закономерный результат. Теперь кое-кому придется долго искать следующего волонтера для подобных игр.
      — Надеюсь, ничего фатального с ним не случилось? — спросил Дин.
      — Смотря что считать фатальным. Экстракция души или, как выражались ведические авторы, «атмана» — не простая операция, а нам пришлось провести ее за пять минут и практически без подготовки.
      Разумеется, парень перенес сильнейший психический шок, но, думаю, что в итоге с ним все будет более или менее нормально… Между прочим, я хотел попросить тебя продолжить занятия с Эни и Бони.
      — Только не сейчас, — сказал Дин, — я обещал передать твой ответ по поводу «Альгамбры», а кроме того, утром я улетаю в Антарктиду.
      — Никогда там не был, — заметил Ларсен, — надеюсь, поделишься впечатлениями?
      — Обязательно, — пообещал Дин, — а ты передай привет Эни и Бони.
      … Через три часа после этого разговора лайнер «Альгамбра» совершенно неожиданно объявился в совершенно пустынном районе Тихого океана — между Гавайскими и Маршалловыми островами.
      Новости были заполнены самыми разнообразными версиями — от летающих тарелок и морского змея до локального разрыва пространственно-временного континуума.
      Экипаж и пассажиры на два дня стали телезвездами, а их приход в Гонолулу праздновался почти как первая высадка человека на Луну.
      Организаторы круиза, благодаря вовремя подаренным подаркам, бесплатным обедам с обилием спиртного и экстренно изготовленным памятным медалям, избежали астрономических неустоек и грандиозного скандала.
      Каким образом отразился в бухгалтерии заинтересованных компаний огромный благотворительный взнос в фонд "Открытое небо" осталось тайной. По крайней мере, для широкой публики.
      Лейтенант Дуглас Фэнси 25 лет был отправлен на пенсию всвязи с полученным на службе стойким повреждением здоровья. Ему была также выплачена положенная в таких случаях страховка.

      Земля Виктории с ее сухими долинами, насквозь продуваемыми стоковыми ветрами с антарктического купола — вообще одно из самых безжизненных мест на планете, а в период полярной ночи, когда температура падает ниже сорока по цельсию, живому существу там и вовсе не место.
      Тем не менее, люди постоянно живут там уже более полувека.
      Сначала это были только ученые. Потом были открыты ксенобионты, а на препараты из них появился спрос. Очень скоро выяснилось, что местные соленые озера, практически лишенные обычной микрофлоры — единственное место, где можно культивировать ксенобионтов в естественных условиях.
      Так появилась биостанция "Дон Жуан", названная так в честь одного из соленых озер, а то, в свою очередь — в честь средневекового бретера и повесы.
      Три дня назад пилот грузового самолета, на котором Дин прилетел сюда, грубовато пошутил: "когда-то сатана хотел сделать здесь филиал ада, но место оказалось до того гадким, что профсоюз чертей пригрозил забастовкой и теперь здесь биостанция".
      На самом деле все адские условия, как убедился Дин, кончались на пороге жилого комплекса. Внутри было тепло, светло, имелось кафе (оно же столовая, бар и кают-компания), сауна с бассейном и солярием, оранжерея с миниатюрным японским садом, маленький спортивный зал с тренажерами, теннисными столами и площадкой для пушбола. Разумеется, имелся медицинский центр — причем весьма неплохой.
      Каждая жилая комната, или как здесь говорили, «каюта», была хотя и маленькой, но вполне сносно оборудованной всем, начиная с душевой кабинки и заканчивая достаточно мощным компом.
      Комплекс был рассчитан на 30 человек, но несколько кают всегда пустовали. Одна из них и досталась Дину.
      После трех дней общения с персоналом (персонал относился к этому без энтузиазма, но терпимо), осмотра технологических линий (в них не было ничего особенного), прогулок по окрестностям при лунном свете (благо, термоизолирующий костюм надежно защищал от холода) и параллельного ознакомления с личными делами сотрудников, Дин составил общее представление о происходящем.
      Теперь, сидя за компом, он пытался привести это представление в систему.
      Первое, что приходило ему в голову — это что людям нравится здесь жить или (что почти то же самое) не нравится жить в других местах.
      За 6 лет существования биостанции Дин обнаружил всего четыре случая, когда люди по собственной инициативе летали куда-то за пределы «территории». Как правило, фирма в приказном порядке выпихивала сотрудника в отпуск, который выражался в том, что означенный сотрудник положенные 20 дней в году болтался здесь же, на биостанции, но официально не работал.
      Это при вполне достаточном заработке.
      Поскольку Земля Виктории явно не была курортом, то дело было в людях. В особенностях тех, кто здесь живет и работает.
      Кстати, пенсия у них начинается после 15 лет работы, то есть примерно в 40–50 лет. Как они планируют свою дальнейшую жизнь?
      Ни один из работников, судя по всему, не присматривал себе жилища на "большой земле", хотя это было по средствам практически каждому из них — на «территории» просто не на что было тратить деньги.
      Уходил ли кто-либо из сотрудников на пенсию?
      Да, два года назад один работник, некто Энджел Фишмен ушел на пенсию по неудовлетворительному состоянию здоровья. Только он никуда не уехал.
      Согласно официальной версии, за день до предполагаемой отправки на "большую землю", он злоупотребил алкоголем и, уйдя на прогулку, потерялся, прилег отдохнуть, заснул в снегу и замерз. Тело так и не нашли, что впрочем, для местных условий было вполне естественно.
      После этого, как показалось Дину, два местных врача ни при каких условиях не признавали здоровье какого-либо сотрудника неудовлетворительным для антарктических условий.
      До пенсии по возрасту старожилам биостанции оставалось 8 лет.
      Увольнялся ли кто-либо из сотрудников по собственному желанию?
      Да, такое бывало несколько раз, причем происходило это всегда в первые три — четыре месяца работы.
      Дин хмыкнул и перешел к производственным отчетам. После первого десятка, он понял, что имел в виду Элисон, говоря "не совсем биостанция". Предприятие, согласно торговому реестру Сент-Китс-и-Невис официально именовавшееся: "Саут-Би, Инк., производство и торговля продовольствием, пищевым сырьем и биологически-активными добавками", лишь в последнюю очередь представляло собой биостанцию "Дон Жуан".
      Продукты переработки ксенобионтов составляли ничтожно малую часть оборота Саут-Би. Большая же часть представляла собой огромные по объему фьючерсные операции на товарных биржах. У Дина возникло предположение, что Саут-Би в изрядной степени контролирует цены на основные позиции латиноамериканского экспорта продовольствия.
      Соответственно, и профессиональный состав хорошо если на четверть имел хоть какое-то отношение к ксенобионтам и связанной с ними технологией.
      Следующее предположение сводилось к тому, что биостанция "Дон Жуан" была прежде всего способом изоляции персонала, владеющего опасно-большим объемом информации, от возможного коммерческого шпионажа. Чтобы проверить это, Дин обратился к данным психопрофессионального тестирования сотрудников.
      Критерии найма полностью подтвердили его предположения: персонал набирался из людей уравновешенных, но замкнутых, не имеющих устойчивых семейных и дружеских связей, не склонных к новым знакомствам, путешествиям и частой смене обстановки. Людей, предпочитающих отгородиться от большей части окружающего мира и жить своей профессией и своими сугубо индивидуалистическими хобби.
      При этом устанавливались жесткие требования к здоровью, возрасту и регулярным занятиям спортом — причем именно видами спорта, приспособленными для замкнутых помещений. Кроме всего прочего, человек должен был, по-возможности, оптимистически смотреть на жизнь и не иметь вредных привычек типа пьянства, курения, наркотиков и патологических сексуальных предпочтений.
      При этом требовалось высшее образование в соответствующей области и IQ не ниже 150.
      Фирма, осуществлявшая отбор персонала, прекрасно справилась со своей задачей. Заказчик получил людей именно с тем комплексом качеств, который был им описан. Время показало, что заказчик не осознавал тех последствий, к которым приведет концентрация людей с этими качествами в одном месте, практически изолированном от остального мира.
      Эти люди сформировали свое странное общество с не менее странными обычаями, правилами и ценностями. Общество, которое могло существовать только в своем изолированном мирке, яростно сопротивляясь каким бы то ни было влияниям извне. И это странное общество, в рамках весьма сложной и одному ему понятной системны профессиональной деятельности, обеспечивало доходность одного из основных коммерческих проектов головной компании.
      По существу, компания "Санвинд Лимитед" оказалась заложником персонала своего дочернего предприятия "Саут-Би Инк." — замкнутой группы, мягко выражаясь, довольно своеобразных людей, которые, в свою очередь, были заложниками "Санвинд Лимитед".
      "Интересно, кто же здесь кем управляет?" — подумал Дин и сам себе возразил: "а что, собственно, изменится от ответа на этот вопрос?"
      Ложась спать, он неожиданно подумал, что очень непросто задать вопрос, от ответа на который что-то зависит.
      Он заснул и проспал не меньше девяти часов. Ему снились кошмары, в которых он пытался распутать клубок шевелящихся змей, чтобы найти хотя бы одну голову, а попадались, почему-то, исключительно хвосты.

      Когда Дин принял душ, побрился и выпил чашку кофе с чем-то вроде булочки, судя по часам, было 10.30 утра. За окном-иллюминатором, естественно, была темнота — солнце здесь взойдет только через два с лишним месяца, а термометр показывал минус 43 по Цельсию. Тем не менее, он почуствовал непреодалимое желание вырваться из четырех стен на свежий воздух. Дин надел оранжевый термокомбинизон и, после некоторых раздумий, сунул в карман ноктовизор.
      Снаружи было нечто среднее между метелью и поземкой. Когда Дин вышел из-под защиты жилого корпуса и повернул к югу, в сторону гор, морозный ветер начал методично швырять ему в лицо сухие колючие снежинки. Пришлось застегнуть капюшон и опустить защитные очки. Небо оказалось бархатно-черным и фантастически-чистым, на нем холодным голубым светом горели звезды, а над горизонтом поднимался обгрызенный с краю лунный диск, на столько яркий, что на струящемся снегу можно было увидеть длинные размытые тени маячивших вдалеке призрачных скальных клыков.
      Отойдя метров на триста — четыреста, Дин обернулся, чтобы оценить направление по огням жилого комплекса — они виделись россыпью желтоватых светящихся пятен, над которыми горел яркий рубиновый светлячок, отмечавший верхушку телемачты. Чуть в стороне и несколько дальше он разглядел пунктир разноцветных блестящих точек — промышленные блоки на берегу ледяного озера и маркеры ВПП.
      Уже поворачиваясь обратно, Дин зацепил боковым зрением темное пятно, находящееся примерно на равном расстоянии от него и от жилого комплекса. Ему показалось, что пятно движется.
      Через несколько минут, дойдя до подножья первой группы скал, Дин снова обернулся — и обнаружил, что нечто или некто движется параллельным курсом, соблюдая дистанцию около двухсот метров. Это было уже интересно. Обойдя один из каменных выступов и укрывшись за ним, Дин остановился и извлек ноктавизор. Через минуту картина прояснилась.
      Неизвестным попутчиком был кто-то из персонала биостанции, и этот кто-то явно следил за Дином, причем либо делал это достаточно неумело, либо не считал нужным особо тщательно скрывать свои намерения.
      Когда Дин скрылся среди скал и исчез из зоны видимости, неизвестный немедленно сменил курс и направился вслед за ним. Дин хмыкнул и углубился в каменный лабиринт. Здесь темнота была гораздо глубже, чем на заснеженной равнине, и человек, лишенный приборов ночного видения, оказывался практически слепым.
      Тем не менее, неизвестный продолжал преследование, а вернее движение в том направлении, куда по его понятиям должен был двигаться Дин. Совершенно естественно, что через несколько минут, незнакомец, пытаясь найти дорогу в нагромождении камней, споткнулся и упал на четвереньки. Послышалось исключительно грубое ирландское ругательство, которое позволило Дину безошибочно опознать своего преследователя: эта короткая фраза достаточно часто звучала во время игры в пушбол, причем из уст одного-единственного человека.
      — Вы что-то потеряли, мисс Ми? — буднично поинтересовался Дин.
      — Не смейте называть меня так, доктор Снорри, я с вами свиней не пасла, — переместившись в сидячее положение, заявила Милдред Кэвонах (менеджер группы активных операций, 32 года, дублинский университет, специальность "экономическая кибернетика"), — и вообще, на хер вы полезли в эти долбаные скалы?
      — Я, собственно, здесь гуляю. А вы почему увязались за мной?
      — Я, между прочим, раздолбала любимое колено из-за вашей сраной прогулки, — продолжала она, осторожно ощупывая правую ногу, — ну какого черта вам, Снорри, здесь было надо?
      — А вот это — совершенно не ваше дело, — ответил он, протягивая ей руку, — давайте, помогу вам встать.
      — Идите в жопу со своей помощью, скалолаз хренов.
      Дину начала надоедать эта комедия.
      — Да мне плевать, — сказал он, — можете сидеть тут, пока не застудите придатки. Тоже мне, снежная королева.
      — Ну вы и сволочь, — сообщила она и, после непродолжительного раздумья, добавила, — ладно, давайте руку.
      Он без особого усилия поднял ее на ноги. Вернее, на одну ногу, поскольку вторая явно была не намерена служить опорой. Оценив ситуацию, Дин обхватил женщину за талию.
      — Может, не обязательно лапать меня за задницу? — поинтересовалась она.
      — Нужна мне ваша костлявая задница, — огрызнулся он, — лучше держитесь за меня покрепче и шевелите конечностями, я не собираюсь тащить вас, как мешок с картошкой.
      Примерно за полчаса, лениво переругиваясь, они добрались до жилого комплекса, где Дин с некоторым облегчением спихнул Милдред Кэвонах дежурному медику, а сам отправился отогреваться в сауну.
      Ему предстояло определиться в том, как должен выглядеть вопрос, на который ему необходимо найти ответ.

      К нему постучались около 9 вечера, когда он перебрал уже десятка два вопросов, ответы на которые ровным счетом ничего не меняли. Дин несколько удивился, на всякий случай убрал с экрана рабочий файл, и открыл дверь.
      В каюту, слегка прихрамывая, но сохраняя известную грацию, вошла его неудачливая преследовательница, сменившая оранжевый комбинизон на футболку и спортивные шорты. Чуть ниже ее правого колена красовался огромный багровый синяк. В руке гостья держала за горлышко полуторапинтовую фигурную бутылку.
      — Мисс Ми? — удивился он, — какими судьбами?
      — Я задолжала вам коньяк за сегодняшнюю историю, — пояснила она, усаживаясь на край стола и ставя рядом бутылку, — мне не следовало посылать вас в жопу. Так что без обид, окей?
      — Без обид, — согласился Дин, доставая два стакана, — мне не следовало говорить про костлявую задницу. Выпьете?
      — Нальете — выпью.
      На самом деле у мисс Ми не только задница, но и вообще все было костлявое, угловатое, худое и плоское, как у подростка. Только лицо было круглое, с ямочками на щеках и при этом веснусчатое, как и у большинства рыжеволосых. А вот глаза у нее были совершенно к этому лицу не подходящие — огромные, яркие, почти черные. Интересно, откуда в Ирландии берутся такие глаза?
      Дин уселся на кровать и плеснул в стаканы на четыре пальца коньяка.
      — За ваше любимое колено, мисс Ми. Как учил один мой русский приятель, надо выпить залпом и донышком потереть больное место.
      — Попробуем, — сказала Ми и попробовала.
      — Помогло? — спросил Дин, наливая снова, и пояснил, — если не помогло, надо повторить процедуру.
      Процедуру повторили.
      — Теперь, кажется помогло, — сообщила Ми, — кстати, док Снорри, что вы все-таки искали в этих скалах?
      — А что по-вашему я мог там найти?
      — В том-то и дело, что ничего. Там уже сто веков ни черта нет, кроме льда и камней.
      — И, тем не менее, вы пошли за мной, полагая, что я намерен найти там нечто важное, — возразил Дин, закуривая сигару и разливая по третьей порции коньяка.
      — Что полагала, то полагала, — неопределенно ответила Ми, машинально делая глоток из своего стакана, — может быть, мне просто стало интересно, чем вы вообще здесь занимаетесь, а может быть, вам просто не стоит так глубоко лезть не в свое дело.
      — Спасибо. Я буду считать это дружеским предупреждением.
      — Только без обид, окей?
      — Без обид, — согласился Дин, — а вам не кажется, мисс Ми, что у меня могут быть самые добрые намерения?
      — Извините, док, но мы тут не очень-то верим в добрые намерения.
      Так уж вышло. Добрыми намерениями вымощена, как вы знаете, дорога в ад.
      — А недобрыми — куда? Не в рай же. И не стоит так раскачиваться на столе, вы рискуете грохнуться.
      — Интересная мысль, — заметила Ми, то ли по поводу недобрых намерений, то ли по поводу риска грохнуться, — кстати, если не секрет, вы напоили меня тоже с добрыми намерениями? Может быть, надеетесь, что я наболтаю чего-нибудь интересного? Или вы будете утверждать, что сделали это, чтобы затащить меня в койку?
      — Начнем с того, что коньяк принесли вы, а не я, — резонно возразил Дин.
      — Но именно вы предложили его пить!
      — А вы считаете, что его надо грызть? И вообще, слезайте со стола, а то вы действительно грохнетесь.
      — Куда слезать? — ехидно поинтересовалась Ми, — к вам на колени?
      — Куда вам больше нравится.
      Ми пожала плечами, соскользнула со стола и, совершив довольно неуклюжий пируэт, оказалась-таки у него на коленях. Он обнял ее за плечи и притянул к себе…
      Через минуту она слегка отстранилась от него и спросила:
      — Кажется, это был поцелуй?
      — Совершенно верно, — подтвердил он, — а теперь я снимаю вашу футболку, она мне мешает.
      Футболка отлетела в угол, Ми оказалась лежащей на спине и ладони Дина ласково накрыли ее маленькие груди.
      — Да вы просто агрессор! — выдохнула она.
      — Идея с затаскиванием в койку, между прочим, ваша, — напомнил он, в то время, как его ладони медленно перемешались, разглаживая ее груди, живот, бедра… Потом все остальные предметы одежды полетели вслед за футболкой.
      — Подождите, дайте мне придти в себя, — говорила Ми, в то время, как ее тело совершенно не собиралось ждать. У тела были вполне здоровые сексуальные рефлексы, которые прекрасно ориентировались в ситуации и решительно приняли командование на себя.
      … Первыми словами Ми, после того, как рефлексы справились с задачей, а дыхание немного успокоилось, был резкий упрек:
      — Снорри, ну на фиг вы это сделали!
      — А что я такого сделал? — удивленно спросил Дин.
      — У вас что, такое свинство в порядке вещей? Допустим, я себя не контролировала, но вы-то прекрасно соображали!
      — Еще как, — фыркнул он, — вы завалились ко мне на ночь глядя, чуть ли не в белье, с бутылкой коньяка, за четверть часа набрались, как жопа в гостях, шлепнулись ко мне на колени и …
      — Я действительно вела себя так по-блядски? — перебила она.
      — Вы вели себя, как нормальная симпатичная женщина, которая хочет, чтобы ее отфакали.
      — Ну и жаргончик у вас, доктор Снорри.
      — Стараюсь соответствовать. Кстати, можно просто Дин. По-моему, мы в достаточной степени знакомы.
      Ми звонко расхохоталась.
      — Ты прелесть, Дин!
      — Ты тоже, когда не изображаешь обманутую школьницу.
      — Я больше не буду, — пообещала она.
      — Это хорошо, — сказал он, — я как раз подумывал…
      — И вполне своевременно, — подхватила Ми, — как ты там назвал эту процедуру с женщиной?
      … Прошел час. Они лежали рядом, обалдевшие от друг друга и от обжигающе-горячего душа, и от того, что впереди у них была еще целая ночь.
      — Знаешь, у меня такое ощущение, что все это происходит не со мной, — задумчиво сказала она, — и я до сих пор не могу понять, как это получилось.
      — Не думай об этом, — посоветовал он, — забудь про вчера и про завтра. Давай считать, что есть только то, что сейчас.
      — Вчера я, наверное, могла тебя убить, — сообщила она, — а ты, новерное, и не догадывался об этом.
      — Я предполагал, что у тебя могла быть такая мысль.
      — Вот как? И почему ты это предполагал?
      — Все мы немножко троглодиты, — беззаботно ответил Дин, — в нас живет атавистическое стремление быть частью племени. Жить правилами племени. Поклоняться тотемам племени и соблюдать табу племени. Забыть, что ты — обособленная личность, и что когда-нибудь к тебе придет твоя персональная судьба. Та, которая называется «смерть». Вот, наверное, в чем фокус. Не в том, что племя защитит и поможет, а в том, что мы не готовы встретить свою судьбу лицом к лицу. Мы пытаемся спрятаться от нее за примитивными верованиями и ритуальными масками. Мы пытаемся обмануть ее противоестественными обрядами. Наконец, мы пытаемся откупиться от нее, принося жертвы выдуманным богам. Но у бога, который требует жертв, есть только одно истинное имя — СТРАХ. А судьба все равно находит нас — одного за другим — и каждый встречает ее в полном одиночестве, сколько бы жертв он не приносил своему страху, каких бы убедительных богов не создавал и как бы хорошо им не служил.
      — А каким богам по-твоему служим мы? — поинтересовалась Ми.
      — Вы служите демону этого ледяного рая, — сказал Дин, — и теперь, когда этот демон уже создан, трудно понять, то ли вы выбрали его, то ли он — вас. Одно очевидно: он удерживает всех вас здесь, в этом маленьком теплом оазисе, силой вашего страха перед лежащим по ту сторону ледяной пустыни внешним миром. Тем сложным, скучным и дебильным внешним миром, который вы так охотно покинули.
      — Откуда ты это взял?
      — Неважно. Я ведь не ошибся?
      — Дин, все-таки, какого черта ты здесь ищешь? — спросила Ми.
      — Уже никакого, — ответил Дин, — все, что мне было надо, я уже нашел. Так что давай забудем, что я вообще что-то искал.
      …На следующий день Дин заметил, что обитатели биостанции смотрят на него несколько по-другому, чем вчера или позавчера. Видимо, это что-то значило. После обеда Ми подошла к нему в баре и предложила прогуляться к скалам. Дин, согласился не задавая лишних вопросов.
      Они отправились почти в то же место, где встретились накануне, но прошли еще метров на триста дальше по вьющемуся между скал естественному коридору. В нагромождении скал была скрыта небольшая каменная площадка, куда вел единственный путь — тот, по которому они пришли.
      Луч фонарика выхватил из темноты сидящий на плоской каменной плите промерзший труп, одетый в оранжевый комбинизон. У его ног лежала пара уже замерзших, но явно довольно свежих алых тюльпанов.
      — Энджел Фишмен, — произнес Дин.
      — Значит, ты знал и об этом, — отозвалась Ми.
      — Догадывался, — поправил Дин.
      — Места здесь хватит на всех, — сказала Ми, — и мы с течением времени будем приходить сюда, чтобы остаться здесь навсегда. Это наше твердое решение и мы исполним его, чего бы это не стоило. Теперь, пожалуй, ты знаешь все.
      — Как обещал один знаменитый проповедник: "вы узнаете истину и истина сделает вас свободными", — заметил Дин, — но он не обещал ни что это покажется нам приятным, ни даже, что мы сможем после этого выжить. А может, это было не столько обещание, сколько угроза?
      — Что это значит? — спросила Ми.
      — Я постараюсь сделать так, чтобы это ваше решение не обошлось вам слишком дорого, — пояснил он.

* * *

      На следующей встрече в Паго-паго Дин скажет: дайте им возможность оставаться там, где они есть, до самой смерти и после нее. А Элисон спросит: зачем?
      Дин не будет рассказывать ему про ледяной рай, а просто ответит: такова моя рекомендация.
      Тогда Элисон укажет на возможные правовые проблемы. Дин выскажет предположение, что "Санвинд Лимитед", вероятно, найдет способ справиться с этими проблемами. Для этого существуют юристы. А вот справиться с проблемами, которые могут возникнуть при дальнейшей эрозии управления на так называемой "Южной биостанции", будет гораздо сложнее.
      Решение правления по этому поводу было, таким образом, предопределено и на следующий день это решение, в форме "дополнительных гарантий персоналу, работающему в особых климатических условиях", стало совершившимся фактом.
      А вечером Дин получил месседж следующего содержания: "Если Вам потребуется место последнего приюта — оно ваше. Здесь всегда найдется тот, кто положит рядом два алых тюльпана."

      Дин толкнул воротца под изображением глумливого синего краба с дымящейся трубкой в клешне. Как обычно в это время, клубная публика веселилась кто во что горазд. И, как обычно, в оранжевом углу сидела компания, половина которой состояла из хорошо знакомых физиономий.
      Компания о чем-то шумно спорила и появление Дина по началу осталось незамеченным.
      Взяв по обыкновению стакан красного вина со льдом, он подошел к ним и ласково сказал:
      — Берт, будь другом, сдвинь свою задницу на фут вправо.
      — Дин! Привет, волчара, где это тебя носило?
      — Везде, — ответил Дин, усаживаясь и закуривая сигару, — что это вы так лихорадочно обсуждаете и что здесь делает этот промыватель ожиревших обывательских мозгов?
      — Окончательно одичавший тип, — поставил диагноз Ник Мастерс, страшно обидевшись на «промывателя», — он, наверное, даже не слышал про новый билль: "о защите прав несовершеннолетних."
      — Каких прав? — поинтересовался Дин, отхлебнув вина, — на пых косяка, бах шнапса и трах баб? Так это право они давно и сами взяли.
      Макс, подтверди пожалуйста, что права не дают, а берут.
      — Подтверждаю, — ответил адвокат Венде, сосредоточенно разглядывая пену в своей кружке, — но это касается тех прав, которые субъект хочет иметь, а здесь речь идет о контр-правах, то есть правах, в известной степени обременяющих их носителя в его собственных либо в общественных интересах.
      — Макс, хотя бы вне суда ты можешь говорить на нормальном человеческом языке? — спросила Эдна.
      — Извини, моя прелесть. На нормальном языке это значит, что лица, не достигшие 18 лет, получат право на государственную защиту от нетрадиционных средств, методов и технологий, влияющих на сознание, ощущения и психику. Например, от технологий виртуальной сенсорики.
      Билль обсуждается в палате представителей.
      — То есть готовится акт о запрете виртуальной реальности для подростков? — уточнил Дин.
      — Приблизительно так, — согласился Венде.
      — Ник Мастерс занимается, так сказать, общественным мнением по этому поводу, — добавил Фрей, — на сколько я понимаю, готовится что-то вроде теледиспута, верно Ник?
      — Завтра, в семь вечера. Это будет круглый стол. Проблема — найти хорошего представителя противоположной точки зрения, который сам не был бы тейлменом. Хочу созвониться с одним колоритным типом из «гринписа». Он считает, что тейлмены наносят наименьший вред природе — меньше других ездят, ходят и гадят.
      — А кто на другой стороне? — поинтересовался Дин.
      — Там проблем нет. Во-первых, олдермен из Пимбо, во-вторых, один пастор, в-третьих, Берт договорился с президентом национальной ассоциации колледжей, ну и наконец пригласили Лиз Хатт.
      — Это еще кто такая?
      — Ну и дремучий же ты тип, — заметил Берт, — она играет Розмари в "заливе любви".
      — Наверное, я действительно дремучий тип, — согласился Дин, — что такое "залив любви" я тоже не знаю.
      — Дремучий? — повторила Эдна, — да ты просто музейный экспонат!
      Этот сериал идет уже полгода.
      — Буду знать, — задумчиво произнес Дин, разглядывая Эдну сквозь стакан с вином, — Ник, ты говорил, что у тебя нехватка оппонентов? А может, я подойду?
      — Черт! — воскликнул Ник, шлепнув ладонью по столу, — ты же профессор, верно?
      — Доктор, — поправил Дин, — доктор этологии.
      — Да какая разница, — отмахнулся Мастерс, — это будет классно!
      Яйцеголовые — всегда в оппозиции, и зрителям это нравится.
      — Как ты меня назвал, паразит?
      — Это сленг такой, не обращай внимания. У тебя есть какой-нибудь здоровый университетский значок?
      — Есть, кажется, эдинбургский.
      — Отлично, не забудь его нацепить. Я закажу тебе билет на Тингард на 16 часов, окей?
      — Валяй, заказывай, если не боишься, что я перебью там все горшки и наплюю во все кастрюли.
      — Много ты понимаешь в ТВ, — сказал Мастерс, — ради этого все и устраивается. А если кто-нибудь разозлиться и обложит оппонента матом, так штраф ерундовый, а цена на рекламу подскочит на верных процентов двадцать.
      В тот же вечер пришел первый месседж от Айши.
      "Привет, Дин, — писала она, — слышала, что у вас опять что-то происходит. Интересно, чем там у вас кончилось и что ты об этом думаешь.
      Целую. А. Нкона."

* * *

      … Рамки приличий продержались первые пять минут, пока пастор не заявил о том, что новый билль положит конец попранию свободы воли. Тут Дин не выдержал:
      — Хоть вы бы постыдились, святой отец. Если вы понимаете свободу воли, как необходимость делать то, что нужно нации, то смените свой крест на свастику и не позорьте религию, которой служите.
      В студии повисла напряженная тишина. Лицо пастора начало стремительно краснеть. Было слышно, как очаровательная Лиз Хатт интересуется у президента ассоциации колледжей, что такое "свастика".
      — Я требую, чтобы мистер Снорри немедленно извинился! — заявил олдермен.
      — За что? — удивился Дин, — за то, что я называю своими именами те вещи, о которых вы тут рассуждали?
      — Мужчины, ну почему вы не можете обойтись без свары даже тогда, когда речь идет о каких-то древних абстракциях, — сказала Лиз Хатт.
      — Это не абстракции, — возразил Дин, — у молодых людей, якобы для их же пользы, хотят отнять право выбирать тот мир, в котором им хочется жить.
      — А вам не кажется, что для такого выбора надо, по крайней мере, овладеть определенными знаниями и навыками и усвоить некоторые абсолютные ценности? — поинтересовался президент ассоциации.
      — Да о чем вы спорите, — перебил олдермен, — в стране падает производство текстиля, автомобилей, строительных материалов.
      Специалисты говорят о депрессии целых отраслей национальной экономики.
      Рождаемость упала вдвое. Страна попросту вымирает. И это только потому, что каждый двенадцатилетний сопляк может просто залезть в какой-то дурацкий аппарат и захлопнуть за собой люк. А зачем, спрашивается, его эти двенадцать лет растили?
      — Вот мы и добрались до сути дела, — холодно сказал Дин, — детей растят для того, чтобы впрячь их в работу и еще на племя. Как скот.
      Скажите, досточтимый, а вы не забыли, какое сегодня тысячелетие?
      — Знаю, не хуже вас. И не надо передергивать. Никого никуда не впрягают. Мы на седьмом месте по уровню жизни при тридцатичасовой рабочей неделе. А по индексу культурной насыщенности свободного времени, между прочим, на третьем. Для кого, по-вашему, все это создавалось?
      — Действительно, для кого? — задумчиво сказал Дин, — вот мы и сидим на всем этом добре, как жаба на болоте, и ищем, кому же это после нас будет нужно. Уж наверное не этим подросткам, которых вы хотите насильно запихнуть во все это с головой. И выглядит это ужасно неприлично, и вы это знаете, потому и назвали этот билль: "о защите прав несовершеннолетних", а не: "о лишении сопляков права выбора".
      — Знаете, доктор Снорри, — заметил президент ассоциации, — все это уже было. Потерянное поколение. Битники. Хиппи. Роккеры. Панки.
      Япперы. Теперь вот — тейлмены. Поиски "другого мира". А кончалось все это грязью и свинством: пьянством, наркотиками, половыми извращениями.
      И не может это кончаться никак иначе, потому что человек или живет в обществе и по его принципам, возможно и несовершенным, или деградирует до животного состояния. А общество обязано защищать своих граждан, в частности, и от трагических ошибок.
      — Павианы, — громко и четко сказал Дин. Лиз Хатт хихикнула, закрыв рот ладошкой.
      — А вот за это вы ответите в суде, — заявил олдермен.
      — Павианы, — повторил Дин в полной тишине, — десять миллионов лет назад реализовали принцип иерархии социальных статусов: вожак, его прихлебатели, прихлебатели прихлебателей и так далее до отбросов общества. Статус, а не объективные личные качества, стал определять ценность индивида в стаде павианов. Наверное, был в этом какой-то эволюционный смысл, поскольку потомки этих павианов в итоге завоевали Землю, по ходу дела став людьми.
      — Доктор Снорри, я полагаю, здесь нет нужды излагать теорию Дарвина, — заметил ведущий.
      — Что бы ни говорил Дарвин, приравнивать человека к павиану просто непристойно, — добавил пастор, — человек, все же создан по образу Бога и обладает бессмертной душой.
      — Вот именно, святой отец, — радостно согласился Дин, — вы посмотрите только, что делает с этой бессмертной душой современное общество, которое так и осталось по сути стадом павианов, и в котором статус — имущественный или должностной — доминирует над личными качествами человека. Человек вынужден насиловать свою душу, занимаясь борьбой за статус, состоящей в совершении противоестественных действий и собирании ненужных вещей. Поскольку все ощутимые блага даются только в обмен на участие в этой нелепой игре, многие люди, в особенности талантливые, предпочитают от этих обременительных благ устраниться. А стадо, которому нужны их потенциальные возможности, старается им в этом помешать. Вот и весь смысл вашего замечательного билля.
      — Извините, — перебил ведущий, — но у нас осталось мало времени, и я предлагаю прослушать выступление одного представителя тейлменов, после которого каждый сможет дать короткий комментарий. Внимание, запись.
      На мониторе появилось лицо Томаса Ларсена.
      "Базовая модель так называемого «цивилизованного» социума — это модель производства и потребления, — сказал он, — право на потребление производимых социумом объектов, называемых «благами», дается индивиду в обмен на участие в процессе производства этих объектов. Когда-то количество потребляемых благ было критерием выживания, то есть критерием естественного отбора. Однако, по мере развития технологии, оно перестало являться таким критерием, поскольку блага начали производиться с многократным и все возрастающим избытком."
      Ларсен сделал паузу и продолжал: "Казалось бы, социальные связи, основанные на производстве — потреблении должны были ослабеть и базовая модель социума должна была при этом разрушится, однако этого не произошло и вот почему: социум, являясь самосохраняющейся системой, выработал приемы психологического принуждения индивидов к потреблению избыточных благ и, как следствие, к участию в их производстве. Достигается это путем замещения объективной информации о среде обитания индивида набором социальных мифов. Именно поэтому при росте эффективности производства втрое, рабочий день сократился всего на четверть. Чтобы существовать в рамках базовой модели, социум индуцирует вполне бессмысленный цикл избыточного производства — избыточного потребления путем роста стандартов потребления.
      Это касается потребления материальных предметов и предметов культуры, а также способов отдыха, участия в благотворительной, религиозной и политической деятельности и даже планировании семьи, способа воспитания и обучения детей. Индивид, обитающий в рамках базовой модели социума, ни по одному из перечисленных вопросов не свободен в выборе. Он лишен возможности руководствоваться объективными критериями выбора, поскольку физический мир с помощью социальных технологий замещен для него мифическим миром.
      Миры тейлов, называемые таже «виртуальными» позволяют индивиду существовать вне системы социальных мифов и, соответственно, быть свободным от социальных стандартов потребления. Естественно, рост доли таких индивидов становится для базовой модели социума попросту опасным и она пытается от этого защититься.
      Поскольку действие неизбежно порождает свою противоположность, возникает альтернативная модель социума — сообщество тейлов.
      Базовая и альтернативная модели — мир мифов и мир тейлов — начинают конкурировать за преимущества при разделе социального пространства. В результате когда-нибудь будет достигнуто равновесие.
      Вопрос только когда и какой ценой."
      Ларсен снова сделал паузу и добавил: "И последнее. Как показывает исторический опыт, когда сталкиваются две объективно противоположные социальные тенденции, мораль и право заканчиваются. Роль играют только чисто прагматические вопросы: каково соотношение сил, где пройдет граница между одной и другой, будет эта граница установлена большой или малой кровью и, что немаловажно, чья это будет кровь."
      Лицо на мониторе исчезло. Стало тихо. Первым очнулся олдермен.
      — Вы слышали? Этот тип нам угражал! — заявил он.
      — Нет, — спокойно возразил Дин, — он ВАС предупреждал.

* * *

      Из интервью д-ра Динвалда Снорри журналу "Твист".
      Т: Вы оказались единственным сторонником тейлменов в этой студии.
      Чем вы это объясняете?
      ДС: Во-первых, не сторонником тейлменов, а противником предложенного билля. Во-вторых, не единственным. Был еще Ларсен.
      Т: Как известно, Ларсен мертв.
      ДС: Как известно, мертвые молчат, чего никак нельзя сказать о Ларсене.
      Т: Многие полагают, что это — просто ловкая мистификация.
      ДС: Многие полагают также, что порошок «Тапа-нова» стирает белее, чем до бела, а Магриб — это венерическое заболевание.
      Т: Вы согласны с тем, что говорил так называемый Ларсен?
      ДС: Не во всем. На мой взгляд, он умолчал о самом худшем.
      Т: О чем же?
      ДС: О том, что государственная система была изобретена пятьдесят веков назад для борьбы с врагом. Если враг отсутствует — его приходится придумать, иначе существование системы будет не чем обосновать. А эта система нужна целому ряду вполне влиятельных лиц.
      Проходит немного времени, и придуманный враг становится настоящим.
      Иногда — очень опасным.

* * *

      Кому: Айша Нкона, Юниверсити-Таун-4, Найроби, Р.Кения.
      От: Динвлд Снорри, Снорри-хаус, Троя, С.А.Ф.Р.
      "Привет, самая-красивая-женщина-в-мире. Вот я и дома. Скучаю и занимаюсь всякой ерундой. На твой вопрос "чем у вас там кончилось?"
      отвечаю: Пока ничем, но похоже, что кончится плохо. Если игры в инквизицию даже в XVII веке кончились войной гезов и гуситскими войнами, то можно себе представить, чем они могут кончиться в XXI, когда подготовка к войне занимает часы, сама война — секунды, а счет жертв идет на миллионы. В тот момент, когда вполне добронравным, но слегка туповатым лицам, полагающим себя истеблишментом, станет понятно, что дело дрянь, времени не останется не то что на переговоры о мире, а даже на безоговорочную капитуляцию. На случай, если тебе интересны подробности, прилагаю небольшой экстракт из всего здешнего безобразия.
      Целую. Д.Снорри"

      Билль "о защите прав несовершеннолетних" был принят более чем 80 процентами голосов. Остальные благоразумно воздержались, кроме троих, по тем или иным соображениям проголосовавших против.
      А на следующий день многофункциональный автоматический орбитальный комплекс «Одиссей-202» неожиданно перестал реагировать на управляющие сигналы. Станции слежения бесстрастно зафиксировали тот факт, что МАОК «Одиссей-202», превратившийся в мертвую глыбу металла, сошел с геостационарной орбиты и по спиральной траектории приближается к Земле с линейной скоростью около четырех километров в секунду.
      С помощью расчетов было установлено ориентировочное время падения (26 мая, около 19 часов по Тингарду), скорость вхождения в атмосферу (около десяти километров в секунду) и место предполагаемого падения (шельфовая зона Китового залива). При расчете вероятных последствий возникли некоторые затруднения: МАОК «Одиссей-202», помимо всего прочего, был оснащен мультинуклонным реактором с предельной мощностью около двух тераватт. Реактор продолжал работать и никто не брался предсказать его поведение в тот момент, когда «Одиссей» врежется в атмосферу Земли…

* * *

      В «братце-кролике», как обычно в это время болталось дюжина посетителей, по телевизору шла очередная бредятина, а одетый в видавшие виды джинсы и фирменную майку с улыбающейся кроличьей мордой Майк Хо щедро оделял всех пивом, колбасками и знаменитыми мозамбикскими креветками.
      — Привет, Майк, — сказал Дин, усаживаясь у стойки.
      — Рад видеть, док, — отозвался Хо, — креветки в этот раз просто обалденные. Будешь?
      — Давай. И кружку эля.
      — Где пропадал? — поинтересовался Хо, придвигая увенченную белой пеной кружку и наваливая на бумажную тарелку гору креветок.
      — Подвернулась одна работенка, — ответил Дин, хлебнув эля, — типа гастролей. А здесь чего хорошего?
      — Да, опять какая-то херня к нам летит, будто здесь медом намазано. В том месяце — комета, а в этом — какой-то сраный спутник.
      Комета — та хоть мимо пролетела, а спутник, говорят, долбанется в аккурат посреди нашего залива.
      С этими словами Хо наполнил шесть кружек и отработанным движением подвинул их парню и девушке, одетым в одинаковые дип-дайверские майки.
      — Какой еще спутник? — спросил Дин.
      — Не вникал, — признался Хо, — час назад в новостях показывали.
      — А по какому каналу ближайшие новости?
      — Дай, соображу… По 14-му, через семь минут. Я тебе переключу.
      — Спасибо, Майк, — сказал Дин и спокойно принялся за креветки.
      Майк Хо, как было достоверно известно, никогда ничего не забывал и всегда все делал во-время.
      Ровно через семь минут на экране появилась заставка Эн-Ай-Эй, а затем возникла карта юго-восточного округа САФР, пересеченная по диагонали синей линией, которая обрывалась в Китовом заливе. Вокруг точки обрыва был нарисован красный кружок.
      Диктор с милой улыбкой объяснял зрителям, что это — вероятная траектория орбитального комплекса «Одиссей-202», который пересечет территорию страны с запада на восток, несколько отклонившись к югу, и пролетев над малонаселенной местностью между Троей и Праймер, совершит аварийное приводнение в Китовом заливе 26 мая около 19.00.
      Затем появилось изображение «Одиссея-202» в разрезе. Это было нечто, напоминающее несимметричную гантелю. Внутренность меньшего из ее шаровидных наконечников содержала мерцающий красный кубик.
      Как пояснил диктор, это маленький мультинуклонный энергоблок, поведение которого внушает некоторые опасения специалистам. Трое специалистов дали экспресс-интервью. Один сказал, что реактор, скорее всего, разрушится при входе «Одиссея» в плотные слои атмосферы, другой придерживался мнения, что корпус реактора выдержит прохождение через атмосферу и разрушится при ударе о воду, что вызовет незначительное радиоактивное заражение, третий же высказался в том смысле, что теоретически, при столь сильном разогреве нельзя полностью исключить возможность срабатывания реактора, как А-бомбы с тротиловым эквивалентом до нескольких мегатонн.
      Диктор подвел черту, заверив зрителей, что до авариной посадки «Одиссея» еще три дня и компетентные службы, разумеется, принимают необходимые меры безопасности.
      Далее пошел материал о наводнении в юго-восточной Азии.
      Дин осознал, что в руке у него зажженная сигара, но не мог вспомнить, в какой момент он ее закурил.
      — Док, а мегатонна — это много? — спросил Хо.
      — В пятьдесят раз больше, чем в прошлом веке в Хиросиме, — машинально ответил Дин.
      — Во сколько? — переспросил Хо, впервые в истории «братца-кролика» проливая пиво на стойку.
      — В пятьдесят, — повторил Дин, — переключи на Си-Эн-Эн, может, там расскажут толком, что все-таки происходит.
      Посетители начали кучковаться поближе к телевизору в ожидании очередного выпуска Си-Эн-Эн.
      То, что показали там, превзошло все ожидания: было показано пять возможных сценариев падения «Одиссея», причем два из них с большой вероятностью приводили к переходу реактора в «режим-А», что означало, попросту говоря, ядерный взрыв. Сам взрыв тоже был показан в схематичном варианте параллельно с кадрами хроники атомной бомбардировки Хиросимы и испытаний в Тихом океане.
      — Полный пиздец, — прокомментировал какой-то моряк.
      — Надо сматываться, — лаконично сообщила девушка в дип-дайверской майке своему приятелю.
      — Допьем пиво, соберем барахло и смотаемся, — рассудительно уточнил тот.
      К утру на всем побережье трудно было найти человека, который придерживался бы другого мнения, поскольку в ночных новостях Си-Эн-Эн сообщило, что результаты анализа последних сообщений бортового компьютера указывают на потерю контроля над активной зоной реактора, как на причину потери управляемости «Одиссея», и таким образом, переход реактора в «режим-А» вполне вероятен не только при падении, но и вообще в любой момент.
      Весь следующий день, поднимая тучи пыли, издавая гудение и создавая пробки, в глубь континента двигался плотный поток машин.

      К вечеру 24 марта, когда по ТВ прозвучала наконец официальная рекомендация временно покинуть зону юго-восточного побережья, город уже давно опустел. Ветер носил по улицам обрывки бумаги, пластиковые мешки и прочий мелкий мусор.
      Дин Снорри сидел на куче сухих иголок, прислонившись спиной к теплому стволу старой сосны, курил сигару и смотрел на город, растворяющийся в закатной дымке. Город, который, возможно, послезавтра исчезнет с лица земли.
      Нельзя сказать, что Дин очень любил Трою, но мысль о том, что через короткое время на этом месте будет выжженная проплешина, а берег превратиться в огромную помойку, вызывала у него страшную тоску и жалость.
      Он жалел свой любимый Солнечный грот и Мышиную скалу, "Синего краба" и "Братца кролика", обсерваторию, ратушу, чудесные яблони в саду Фрея, собственный дом, в котором он прожил больше десяти лет, эту сосну с древним скворечником, в котором каждый год гнездились веселые галки, свой маленький сад с псевдоцилиндрикусами, опунциями и маммилляриями.
      "Завтра, — думал он, — я проедусь по всем лучшим местам, поплаваю в море, заберусь на верхушку Мышиной скалы и выпью там пару банок пива. Потом я посижу в "Синем крабе", поплескаюсь в бассейне и послушаю музыку. После этого я вернусь домой и решу что-нибудь важное.
      А сейчас я дождусь, когда сядет солнце, выпью кофе с коньяком и попробую пошарить в глобалнете. Почему-то мне кажется, что в этой истории со спутником очень мало случайностей и очень много любопытных совпадений".
      Кофе с коньяком действительно поднял настроение, и Дин углубился в дебри так называемых "слабо структурированных разделов" глобалнет, то есть, по просту говоря, залежей случайной информации. Теоретически, здесь можно было найти любые сведения обо всем, что происходит на планете и в ее окрестностях, практически же это было нечто вроде поисков иголки в стоге сена — задача, как известно, безнадежная, если только из стога не торчит нитка. А нитка в данном случае торчала.
      Точнее, две тоненькие ниточки: лайнер «Альгамбра» и фонд "Открытое небо". И Дин за них ухватился.
      Примерно к двум часам ночи у него имелась слегка размытая, но достаточно последовательная картина происшествия.
      Итак, в ночь на 8 мая после разговора с Ларсеном нашлась «Альгамбра», а фонд "Открытое небо" получил кругленькую сумму.
      Немедленно после этого спецслужбы трех стран бросились на штурм наследства покойного Т.Ларсена. Одновременно, страховые компании, которые вынуждены были заплатить выкуп за «Альгамбру», при негласной поддержке этих же служб, начали собственное расследование.
      Всем перечисленным субъектам полагалось бы знать, что в этом столетии секретов попросту не бывает, но они видимо не принимали этого обстоятельства в серьез.
      Короче говоря, Дин оказался счастливым обладателем нескольких томов электронных копий документов и видеоматериалов, свидетельствующих о длинной цепи безобразий, сопровождавших поиски денег и виновников.
      Среди особо примечательных моментов были: разгром коттеджа Ларсена в Серебрянных Холмах, исполнительский эксцесс в отношении фирмы — душеприказчика Ларсена и международный скандал при попытке похозяйничать в офисе фонда "Открытое небо" против воли самого фонда и без санкции ланкийских властей.
      Совокупность этих материалов эти указывала, в частности, на то, что несмотря на бурю и натиск, не было добыто не только ни одного цента из исчезнувших денег, но даже ни одного человека, который мог бы пролить свет на их судьбу.
      В результате единственным итогом грандиозной операции стали, фигурально выражаясь, разбитые горшки и заплеванные кастрюли.
      Судя по всему, владельцам горшков и кастрюль это показалось бестактным и они в ответ продемонстрировали свои таланты в области истребления чужого имущества. Короче говоря, Ларсен или кто-то из его команды явно имел самое непосредственное отношение к истории с "Одиссеем".
      Итак, надо было связаться с Ларсеном. Оставалось только решить, как это сделать: Теперь уже не только Серебрянные Холмы, но и фирма — душеприказчик пребывали в отключенном от коммуникаций состоянии, а в фонде "Открытое небо" автоответчик был практически без мозгов и беседу с ним завязать не удалось. Ситуация требовала осмысления, а для осмысления надо было выспаться.

* * *

      … Утро прошло чудесно. После прогулки по берегу, морского купания и восхождения на Мышиную скалу, Дин устроился в "Синем крабе" с чашкой крепчайшего кофе, рюмочкой коньяка и виргинской сигарой.
      Здесь к его услугам был вполне приличный комп с виртуализатором, и Дин приступил к осмыслению ситуации.
      "О каких постоянных контактах Ларсена, помимо уже проверенных вчера, мне известно?" — спросил себя Дин, и сам себе ответил: "ни о каких".
      Вопрос: "кто может знать о таких контактах?"
      Ответ: "компаньоны по тейлу".
      Вопрос: "кто из них мне известен?"
      Ответ: "Кристофер Белецки, он же Кри, и Охотник за прохожими, имени которого я не знаю, вернее их фантомы, поскольку они оба — покойники."
      Около часа Дин потратил на поиск каких-либо следов Кри и Охотника в глобалнет. Таковых следов он не обнаружил и вынужден был констатировать, что первая попытка провалилась.
      Где-то в середине дня пришел второй месседж от Айши: "Дин, что там у вас? Я за тебя волнуюсь. Береги себя. Напиши, как только будет возможность.
      Жду. А.Нкона."
      Дин не знал, что ответить, и решил сделать это позже. А пока, подкрепившись еще одним кофе с коньяком, он продолжил размышления.
      Вопрос: "кого еще я знаю из этого тейла?"
      Ответ: "еще двух девушек-фантомов, но я знаю только имена — Эни и Бони… хотя, минутку, Ларсен говорил что-то о крестницах".
      Через час, перебрав около сотни самых неожиданных вариантов, он все-же нашел их: Эни Тлар Силверхилл и Бони Тлар Силверхилл.

      На этот раз здесь был доисторический лес. Девушки, одетые в яркие спортивные костюмы сидели на берегу ручья, окруженного древовидными папоротниками.
      — Привет, Дин, — сказала Эни, — рада вас видеть!
      — И я тоже, — добавила Бони, — как ваши дела, Дин?
      — Как видите, решил навестить вашу милую компанию. Кстати, где Ларсен?
      — Здесь я, — сказал Ларсен, появляясь из-за деревьев, — привет, Дин, держу пари, что ты снова по делу.
      — Возможно, — согласился Дин, — хотя, не исключено, что это просто любопытство.
      — Любопытство — это одно из главных человеческих свойств, — заметил Ларсен, — так что вызвало твое любопытство?
      — "Одиссей", — коротко ответил Дин.
      — Тот, что падает?
      — Вот именно. Твоя работа, Том?
      — В некоторой степени, — согласился Ларсен, — и что здесь любопытного?
      — Например то, что он падает практически мне на голову.
      — На вашем месте, Дин, я бы переместилась из этой точки, — посоветовала Эни.
      — Спасибо на добром слове, но я не намерен бросать свой дом и спасаться бегством, поскольку у меня обостренное чуство собственного достоинства.
      — В вашей позиции отсутствует здравый смысл, — заметила Бони.
      — А вы полагаете, что здравый смысл заключается в том, чтобы всегда следовать инстинкту самосохранения? — поинтересовался Дин.
      — В случае явной угрозы жизни — да.
      Дин криво улыбнулся и покачал головой.
      — Жизнь — это слишком бессмысленная штука, чтобы так суетиться когда ей что-то там угрожает. И, в конце концов, все равно когда-то придется умирать. Сейчас или чуть позже — так ли велика разница?
      — А ты никогда не думал, что умирать совершенно не обязательно? — спросил Ларсен.
      — Ты предлагаешь мне перевоплощение в фантом?
      — Почему бы и нет? Ты ведь в любом случае ничего не теряешь.
      — При любом выборе что-то теряешь, — возразил Дин.
      — И что же ты теряешь, создавая дубль? Сомнительное удовольствие умереть окончательно и бесповоротно?
      — Для начала я теряю неповторимость своей личности.
      — Не велика потеря, — заметил Ларсен, — не говоря уже о том, что эта самая неповторимость, судя по всему, явная фикция. Впрочем, ты еще не в курсе моих последних экспериментов с трофейной душой. Хочешь посмотреть?
      Не дожидаясь ответа, Ларсен взял из воздуха уже знакомую Дину конструкцию, состоящую из разноцветных трубочек, которая на этот раз была около метра в диаметре, и подвесил ее на невидимой нити к горизонтальной ветви папоротника.
      Приглядевшись, Дин обнаружил, что теперь в этой конструкции происходят какие-то сложные процессы: по трубочкам двигались светящиеся фрагменты, а точки соединения нескольких трубочек периодически начинали светиться пульсирующим светом то одной, то другой частоты.
      — Ты хочешь сказать, — задумчиво произнес Дин, — что эта штуковина функционирует?
      — Я хочу сказать, что она не просто функционирует, но известно, как это происходит, — сказал Ларсен, — например, то что ты видишь — это сложный процесс стохастической рекурсии. Смотри, как это выглядит в развертке.
      Он провел пальцем в воздухе невидимую черту — и вдоль нее стал выстраиваться ряд усеченных подобий основной конструкции. Этот ряд то удлиннялся, то сокращался, иногда на нем возникали и вновь исчезали боковые ответвления.
      — И что это означает?
      — В терминах психологии, это ни что иное, как самоанализ — основная форма взаимодействия души и интеллекта. Личность генерирует свои редуцированные копии — в некотором смысле, те же дубли — и сравнивает их параметры с параметрами оригинала. С практической точки зрения, это некий процесс творческого принятия решения. Когда он завершиться, одна из редуцированных копий заменит соответствующий фрагмент оригинала, и во всей конструкции некоторое время будет циркулировать так называемая "зеленая волна", соответствующая положительным эмоциям.
      — А что за решение сейчас ищется?
      — Сразу сказать не могу, — ответил Ларсен, — на данном этапе нам требуется около часа после завершения процесса, чтобы идентифицировать исходную задачу и суть принятого решения. Но, самое главное, мы научились это делать с достаточной достоверностью.
      — То есть, тебя можно поздравить, — констатировал Дин.
      — Можно. Но не потому, что мы научились определять содержание внутриличностных процессов, а потому, что нам удалось выяснить, как конструктивные особенности души связаны с индивидуальными признаками личности. Это означает возможность делать из одной личности любую другую, с наперед заданными свойствами.
      — Если я тебя правильно понял, то из этой, например, личности можно с помощью некоторой технологии сделать личность Иммануили Канта или Бернарда Шоу.
      — Да, причем с тем большей точностью, чем больше нам известно о персональных особенностях прототипа.
      — А личность, скажем, Шекспира, сможет идентифицировать себя с прототипом?
      — Разумеется, — ответил Ларсен, — ей будет достаточно прочесть "To be or not to be…" или "Since brass, nor stone, nor earth…", чтобы узнать в них собственное творчество. Так что, дорогой Дин, неповторимость личности оказалась сильно преувеличена. Личность мало того, что повторима. Она, к тому же, имеет свойство ЕЖЕМИНУТНО заменять себя собственными дублями, НЕОБРАТИМО теряя оригинал.
      — Что ж, значит мне совершенно нет смысла бежать из Трои, — резюмировал Дин, — если меня накроет, ты сможешь сляпать мою личность заново из своих цветных трубочек и огоньков.
      — Как хочешь, — сказал Ларсен, — но я бы предпочел, чтобы ты подождал умирать, пока эта технология не будет отработана.
      — А я бы предпочел, чтобы ты не ронял мне на голову космические аппараты с ядерной начинкой, — парировал Дин.
      Ларсен уныло развел руками:
      — Как говорили древние гангстеры: "ничего личного".
      — Я рад, дружище Том, что ты сделал это не для того, чтобы подложить мне свинью. Надеюсь, у тебя были какие-то конструктивные соображения.
      — Вполне конструктивные, — подтвердил Ларсен, — можешь быть в этом уверен.
      — Доживем — увидим, — произнес Дин, — рад был видеть всех вас в хорошем настроении.

* * *

      Покинув виртуализатор, Дин налил еще чашечку кофе и включил новости. Поскольку «Одиссей» вошел в иррегулярную прецессию и, возможно, начал распадаться на части, все попытки ликвидировать его оказались безрезультатными. Кроме того, это явление косвенно подтверждало выход реактора из штатного режима и указывало на высокую вероятность его взрыва при входе в плотные слои атмосферы.
      Новый расчетный момент падения «Одиссея» или его основных фрагментов был определен как 13.00 плюс-минус час и до него оставалось, таким образом, меньше суток. Потенциально-опасной территорией оказывалось при этом огромное пятно более двухсот километров в длину и около ста километров в ширину, всвязи с чем начался еще один раунд эвакуации населения.
      Отдельные информационные агентства уже повторили рассуждения Дина, связали предстоящую катастрофу с деятельностью "Серебряных холмов" и пришли к выводу, что имеет место грандиозная террористическая акция в контексте развития "Троянского кризиса".
      Диктором был зачитан "Троянский меморандум", сочиненный Дином еще месяц назад, но воспринятый слишком поздно.
      Несколько раз передавали обращения известных артистов, шоуменов, общественных деятелей и религиозных лидеров. Они апеллировали к разуму и милосердию, призывая организаторов аварии, поскольку это возможно, отказаться от доведения этой акции до ее страшного завершения.
      Дина это несколько позабавило — разум тут был абсолютно не при чем, а апеллировать к милосердию того создания, которым сейчас являлся Ларсен, было и вовсе нелепо.
      "Итак, весьма вероятно, что этот вечер окажется для Трои последним, — подумал Дин, — да и для меня тоже, если не принимать во внимание возможность реинкарнации в ларсеновских трубочках."
      Под влиянием этой мысли, он отправился на море, погрузив по дороге в машину резиновую лодку и полдюжины банок эля.
      Закат этого дня он встретил в солнечном гроте, наедине со своими воспоминаниями. Отчего-то именно в этом месте воспоминания оказывались наиболее яркими и светлыми. Оказывается, в его жизни было так много чудесного, что смерть казалась, в сущности, не такой уж страшной штукой: в конце концов, он успел сделать и испытать в этой жизни достаточно, чтобы не чуствовать себя ею обделенным.
      А умереть вовремя — тоже не так уж плохо.
      С этой мыслью он отправился домой приводить в порядок свои дела.
      Делать это в последний день по его мнению было бы недостойной суетой, а оставить собственные дела в беспорядке было противно его натуре.
      Последнее, что он сделал — это отправил месседж.
      Кому: Айша Нкона, Юниверсити-Таун-4, Найроби, Р.Кения.
      От: Динвлд Снорри, Снорри-хаус, Троя, С.А.Ф.Р.
      "Привет, самая-красивая. Сегодня мы вдвоем — Троя и я — встретим свою судьбу. Иначе говоря, я остался один в пустом городе, чтобы досмотреть этот спектакль до конца. Наверное, это не самый разумный поступок, но ситуация такова, что ее финал надо или наблюдать собственными глазами, или смириться с тем, что никогда не узнаешь правды. Кроме того, мое чуство собственного достоинства восстает против идеи бросить вполне симпатичное насиженное место и присоединяться к толпе одуревших от страха беженцев. Короче говоря, вполне возможно, что сегодня меня не станет, но кто знает… Поэтому, на всякий случай, прощаюсь.
      Целую. Д.Снорри."
      Спать он лег далеко за полночь, но с вполне спокойной душой.
      Последней его мыслью, перед тем, как он провалился в сон было: "как оказывается здорово не думать о том, что будет через месяц или через год, а просто жить — в эту минуту, не думая о следующей".

      В начале одиннадцатого утра его разбудил писк трубки. С некоторым удивлением, Дин услышал голос Ларсена:
      — Доброе утро, отшельник, ты еще дома?
      — Я не только еще дома, но даже еще не вставал, — пробурчал Дин.
      — Значит, ты все-таки решил остаться в Трое, — констатировал Ларсен.
      — А у тебя были сомнения, Том?
      — Просто это на тебя не похоже.
      — Люди имеют свойство время от времени менять свои привычки, — заметил Дин, — можешь на досуге заняться изучением этого явления на своих игрушечных душах.
      — Неплохая идея, — согласился Ларсен, — я займусь этим. А тебе советую не валяться в постели, а собираться и ехать на Мышиную скалу.
      Если, конечно, ты не хочешь пропустить все представление.
      — Что ты называешь представлением?
      — "Одиссей", разумеется. Сеанс начнется в 12.11., так что у тебя осталось меньше двух часов.
      — И здорово шарахнет? — отстраненно спросил Дин, совершенно не чуствуя себя человеком, остаток жизни которого отмерян с точностью до минуты.
      — Увидишь, — лаконично ответил Ларсен.
      Закончив разговор, Дин встал, принял душ, тщательно побрился и позавтракал кофе с булочкой. Оделся. Посмотрел на часы — 11.05. Пора ехать. Он вышел на улицу, окинул взглядом дом и сел за руль. Посмотрел на свои руки — они не дрожали. Тело не верило, что ему угрожает какая-то смертельная опасность.
      "Учись, как уходим мы", — вспомнил он последнюю строку киплинговской "Мэри Глостер" и, улыбнувшись какой-то промелькнувшей в глубине сознания мысли, нажал на акселератор. Как во сне мимо пролетал вымерший город, а впереди неотвратимо, как лик судьбы, вырастала из полуденного марева Мышиная скала.
      Еще накануне Дин присмотрел себе миленькую площадку недалеко от вершины и сейчас, расстелив пляжную подстилку, устроился поудобнее и с удовольствием закурил сигару. На часах было 11.55. Поставив на всякий случай будильник на 12.10., Дин, чтобы скоротать время, переключил трубку на канал новостей. Как выяснилось, «Одиссей» уже исчез с экранов радаров и в течении ближайших четверти часа должен был войти в плотные слои атмосферы. Весь мир готовился к смакованию подробностей грядущей катастрофы.
      Была полная тишина, лишь изредка нарушаемая далеким и тоскливым криком чайки. С моря дул теплый ласковый ветер и по небу ползли легкие перистые облачка. "Наверное, — подумал Дин, — есть какая-то тайная закономерность в обманчивом дружелюбии вселенной до самого последнего момента перед самыми страшными катастрофами".
      На часы он больше не смотрел, его взгляд был прикован к той части небосвода, где вот-вот разыграется то, что Ларсен скромно назвал «представлением». Пронзительно запищал будильник и Дин почуствовал, как в ответ оглушительно бухнуло и в бешеном темпе забилось его сердце. Счет времени пошел на секунды. "Наверное, так чуствует себя человек перед расстрелом, когда передернуты затворы и ему в лицо глядят черные зрачки автоматных стволов, — подумал он, — успею ли я в последний момент почуствовать боль, или ЭТО произойдет так быстро, что я сразу окажусь за чертой?"
      Вот оно!
      В небе вспыхнула ослепительная звездочка величиной, как казалось, с мелкую монету, вокруг нее возникло с огромной скоростью расширяющееся яркое радужное кольцо, прогремел страшной силы удар грома, мгновенный шквал поднял с земли тучи пыли и…
      Ничего особенного более не произошло. Радужное кольцо расплылось и погасло, только небо после этого стало каким-то оловянно-тусклым.
      Со всех сторон со начали наползать непонятно откуда взявшиеся грозовые тучи, среди которых то тут, то там мелькали голубоватые змейки молний. Ветер переменился и начал крепчать, порывы приносили холодную морось и острый запах озона.
      Дин на ощупь нашел в кармане сигару и автоматически закурил.
      Наверное, около четверти часа он просто не мог сосредоточиться на какой-либо мысли.
      С неба уже сыпались крупные холодные капли, а горизонт на западе был затянут плотной пеленой дождя. Дин грубо выругался и побежал к машине. За руль он сел уже промокшим до последней нитки. С неба рушились сплошные потоки воды, так что машина, казалось, ехала по дну какого-то кипящего озера…

* * *

      Едва Дин переступил через порог, как раздался звонок телефона.
      Это снова был Ларсен.
      — Ну что, обделался? — бесцеремонно спросил он.
      — Пошел ты на хер, — ответил Дин, безуспешно стараясь не допускать дрожи в голосе.
      — Выпей лучше рюмку коньяка от стресса, герой, — ничуть не обидевшись, посоветовал Ларсен, — а то еще заболеешь заиканием.
      — Да черт с ним, со стрессом. Объясни, куда девался "Одиссей".
      — На муда, — лаконично ответил Ларсен.
      — А если серьезно?
      — Долгий разговор. Жду тебя в обычном месте. До скорого.
      В трубке послышались короткие гудки.
      Кому: Айша Нкона, Юниверсити-Таун-4, Найроби, Р.Кения.
      От: Динвлд Снорри, Снорри-хаус, Троя, С.А.Ф.Р.
      "Привет, самая-красивая. Как видишь, я жив. Так называемый «момент-0» видел собственными глазами: вполне безвредный фейрверк, кольцевая радуга в небе и грандиозная гроза с ливнем спустя несколько минут. Полагаю, что с «Одиссеем» произошло что-то непредсказуемое.
      Думаю, что он даже не упал. Что ж, мы все живем в непредсказуемом мире и, наверное, в этом есть своя прелесть, как ты думешь?
      Целую. Д. Снорри."
      … На этот раз мир Ларсена был бескрайним холмистым лугом, покрытым яркими разноцветными маками. Их стебли пружинили под ногами и, будучи примятыми к земле, немедленно распрямлялись, как резиновые.
      В воздухе плыл медовый запах, а неподалеку слышался шум водопада. На этот шум Дин и направился. Вскоре ему открылась чудесная картина спрятанного между холмами озерца, в которое с пятиметровой высоты низвергалась вода, бьющая из спрятанных в густых зарослях источников.
      В озерце беззаботно резвились Ларсен и обе его крестницы.
      — Присоединяйся! — весело крикнул Ларсен.
      Дин с удовольствием плюхнулся в прохладную воду.
      — Так что же произошло с "Одиссеем"? — спросил он, подплывая к резвящейся компании.
      — Бони, покажи Дину, как все это выглядит.
      — С удовольствием, — ответила Бони, — ныряйте, Дин, и плывите за мной.
      Над водой мелькнули ее загорелые ноги и стройная бронзовая фигурка девушки, прекрасно видимая сквозь прозрачную воду, двинулась почти вертикально вниз. Дин нырнул и поплыл вслед за ней. Стоило им погрузиться на несколько метров, как вода резко потемнела и стала неосязаемой, как воздух, а кожа начала светиться слабым золотистым светом. Впереди виднелась россыпь разноцветных и разнокалиберных ярких точек, некоторые из которых медленно двигались по замысловатым траекториям.
      — Здесь можно спокойно дышать и разговаривать, — сообщила Бони.
      Дин осторожно попробовал вздохнуть — и действительно, эта неосязаемая вода имела все свойства воздуха. Единственное отличие было в том, что в ней можно было плавать.
      — Что это такое? — спросил он.
      — Это — солнечная система. Видите, вот Солнце, вот Юпитер, здесь пояс астероидов, а вон та серебристая ерунда — облако Оорта. Вот эта голубая бусинка — Земля, а рядом с ней, соответственно, Луна. Давайте подплывем поближе, здесь достаточно любопытные законы метрики и перспективы.
      Они вплыли в солнечную систему и направились к Земле. Стоило им приблизится на несколько метров, как планета выросла в сотни раз.
      Теперь это был огромный шар, на котором сквозь голубую дымку просматривались белые пятна облаков и размытые очертания континентов.
      Вокруг шара кое-где лениво ползли в пространстве маленькие фитюльки.
      — Спутники? — догадался Дин.
      — Совершенно верно, — подтвердила Бони, — а вот эта шпилька и есть «Одиссей», вернее «Одиссей» на момент полуночи 23 мая. Теперь мы в несколько ускоренном времени посмотрим, что было дальше.
      Как будто по команде, серебристая шпилька начала, постепенно прибавляя скорость, по отлогой дуге приближаться к Земле. Ее движение сопровождалось едва заметным рысканием, искажавшим идеальную траекторию. В какой-то момент шпилька лопнула, большая часть превратилась в обломки, которые начали медленно и бессистемно дрейфовать в разные стороны, но маленький фрагмент размером с булавочную головку, ускоряясь, продолжал целенаправленное движение.
      Неосознанно отвечая на приглашающий жест Бони, Дин подплыл ближе.
      Теперь он сквозь почти прозрачную пленку атмосферы видел как на карте то место, где береговая линия океана слегка изгибается, образуя Китовый залив. Именно сюда стремительно пикировал похожий на миниатюрную правильную пирамидку фрагмент «Одиссея» и было видно, как за его кормой пылает ослепительная точка ядерного выхлопа.
      — Теперь смотрите внимательно, сейчас будет выполнен маневр, известный как "эффект пращи", — сказала Бони, — это означает, что гравитационное поле планеты используется в качестве дополнительного ускорителя.
      Серебряная пирамидка, продолжая набирать скорость, едва заметно отклонилась от первоначального направления. Еще мгновение, и она, пройдя по касательной, как будто чиркнув по размытой верхней границе атмосферы, рванулась прочь от Земли, оставив за кормой взвихренные выхлопом верхние слои облаков.
      Дин машинально отплыл назад и увидел, как яркая точка удаляется в сторону виднеющегося вдалеке маленького полосатого шарика Юпитера.
      — Так что же произошло? — спросил он.
      — Мы его слегка переделали, а затем угнали, — ответила Бони.
      — Кого угнали?
      — "Одиссей", разумеется.
      — Зачем? — поинтересовался Дин.
      — Сейчас покажу. Отплывите чуть дальше.
      Бони хлопнула в ладоши и в пространстве возникла тоненькая, но очень яркая зеленая ниточка. Она начиналась от Земли, слегка изгибаясь проходила мимо Юпитера и исчезала где-то в бесконечности.
      — И где же пункт назначения?
      — Отплывите еще дальше, — предложила Бони.
      Дин послушался. Солнечная система стала просто блестящей желтой точкой, окруженной мелкими пылинками. Похожие точки — белые, голубые и красноватые — виднелись на расстояниях от нескольких метров и дальше.
      Зеленая ниточка тянулась к одной из красноватых точек.
      — Звезда Барнарда. Расстояние — 5.9 световых лет. Длительность полета — 12.5 лет, — прокомментировала Бони, — можно подплыть поближе.
      Вокруг красноватой звезды медленно вращалась планета, похожая на полупрозрачную сине-фиолетовую бусину. Зеленая нить заканчивалась эллиптической петлей, охватывающей планету и звезду.
      — Так это межзвездная экспедиция, — подумал вслух Дин, — а как на счет экипажа?
      — Четыре астронавта. Тлар, Эни и мы с вами.
      — Мы с вами?!
      — Я имела в виду дубли, — пояснила Бони, — как вы понимаете, с нас можно снять любое количество копий.
      — С вас — да, но я — то как попал в эту компанию?
      — Это было не так уж сложно. Как вы знаете, мы разработали технологию реконструирования личности по некоторым параметрам.
      Поскольку за последние пять недель вы весьма часто погружались в наш тейл, мы имели возможность исследовать вашу личность достаточно подробно, чтобы создать ваш дубль.
      — А вам не кажется, что я имею эксклюзивные права на использование своей личности? — поинтересовался Дин, стараясь сохранять хотя бы видимость спокойствия, — есть эксклюзив даже на использование изображения человека, а личность — зто значительно серьезнее. Я могу затаскать ваш паршивый фонд по судам и вытрясти из него все до последнего талера — это вы понимаете?
      — Понимаю, — подтвердила Бони, — это удачная коммерческая идея.
      — Помолчите, — огрызнулся Дин, — лучше помогите мне найти Ларсена, я хочу наплевать ему в лицо. Тогда я, возможно, успокоюсь.
      … Через минуту они вынырнули рядом с водопадом и выбрались на высокий берег, где грелись на солнышке Эни и Ларсен.
      — Ну ты и говно! — без предисловий сказал Дин.
      — Хочешь сигару? — ничуть не обидевшись, спросил Ларсен.
      — Засунь ее себе в жопу! В твою пустую башку не приходила мысль, что на такие вещи надо спрашивать согласие?!
      — Ну спросил бы я тебя — ты бы отказался?
      — Это не имеет значения!
      — То есть, ты бы согласился, — резюмировал Ларсен, — тогда что ж ты вопишь, как дефлорированная монашка?
      Вместо ответа Дин аккуратным движением колена спихнул его с берега. Раздался громкий всплеск.
      — Спортсмен получает штрафные очки за неграмотный вход в воду, — прокомментировала Эни.
      — Не честно! — заявила Бони, — вы обещали плюнуть в лицо, а не пихаться.
      — Ты сердишься — значит ты не прав, — добавил Ларсен, выбираясь обратно на берег.
      — Ладно, — сказал Дин, — надеюсь, я могу хотя бы поговорить с этим своим дублем?
      — Разумеется, но несколько позже, когда «Одиссей» окажется вне пределов досягаемости средств перехвата. Пока что мы, по возможности, скрываем тот факт, что «Одиссей» не упал.
      — Интересно, каким образом?
      — Обычным. Эни, покажи доктору Снорри последние новости.
      Девушка потянулась и изящным движением развернула в воздухе трехфутовый экран, на котором немедленно появилась заставка си-эн-эн.
      "Сегодня произошла крупнейшая за всю человеческую историю катастрофа космического аппарата. Орбитальный комплекс «Одиссей-202» взорвался на высоте около восьмидесяти километров над побережьем САФР в 12.15 по местному времени. Население к этому моменту было эвакуировано, поэтому съемка, которую вы сейчас увидите снята автоматическими устройствами".
      Выделенный сектор экрана показал документальную съемку: В ясном голубом небе вспыхнула ослепительная звезда и стремительно вспухла шаром белого огня, затмившим солнце, после чего изображение покрылось густой рябью помех и пропало.
      "Мощность взрыва составила около пятисот килотонн, площадь поражения по оценкам экспертов охватывает свыше тысячи квадратных километров. Города Троя и Праймер стерты с лица земли. Судя по имеющейся информации, заблаговременная эвакуация населения позволила избежать человеческих жертв. В настоящее время готовятся специальные группы для исследования пораженной зоны и…"
      Эни махнула рукой и экран исчез.
      — Что за бред! — возмутился Дин, — какие пятьсот килотонн? какая тысяча квадратных километров? Кто откуда стерт?
      — Масс-медиа — штука управляемая. Перехватить каналы связи автоматических датчиков и передать по ним картину ядерного взрыва — это не такая уж сложная задача, — пояснил Ларсен, — эта маленькая мистификация, конечно, раскроется в ближайшие несколько часов, Еще несколько часов уйдет на осознание масштабов мистификации. За это время «Одиссей» уже затеряется, как говорят поэты, на просторах вселенной.

      Приняв душ, Дин рухнул на диван и включил ТВ. Новости были забиты подробностями якобы случившейся катастрофы. Ньюс-мейкеры упражнялись в монтаже убогих документальных кадров с анимационными цветными схемами и фрагментами съемок ядерных испытаний прошлого века.
      "Интересно, — подумал он, — что они будут делать, когда окажется, что вся катастрофа не стоит и цента?"
      Впрочем, этот вопрос волновал его чуть ли не в последнюю очередь.
      Гораздо сложнее обстояло дело с его собственной судьбой, вернее судьбами двух разумных существ: Динвалда Снорри, существующего в биологическом теле, лежащем на диване перед телеэкраном и Динвалда Снорри, существующего в бортовом компе корабля, летящего к звезде Барнарда…
      Он заснул только под утро и проспал до середины следующего дня.
      Разбудил его гул садящейся "юлы".
      Набросив халат, Дин, зевая, вышел на балкон. Грузная машина уже успешно приземлилась в опасной близости от дома, с трудом вписавшись между живыми изгородями соседних участков. Откинулся колпак и на землю спрыгнул какой-то незнакомый тип в камуфляже, а следом за ним — шериф Клейн и советник Тилле.
      — Вы что, решили устроить аэродром у меня под окнами? — хмуро поинтересовался Дин.
      — Как вы проникли в город? — спросил человек в камуфляже.
      — Что значит «проник»? Между прочим, это мой дом и я здесь живу.
      — Вы не могли проехать сквозь кордоны, — заметил Тилле, — получается, вы вообще игнорировали эвакуацию и находились в городе во время катастрофы.
      — Ну да.
      — Дин, может ты, все же, спустишься к нам на пару слов, — предложил шериф.
      — Ладно, Петер. Надеюсь, вы подождете пока я оденусь.
      Когда через четверть часа Дин вышел из дома, вся компания уже проявляла признаки крайнего нетерпения.
      — Наконец-то, — буркнул тип в камуфляже.
      — Так о чем ты хотел поговорить, Петер? — спросил Дин, пропуская замечание военного мимо ушей.
      — Ты видел катастрофу?
      — Видел.
      Воцарилось гробовое молчание. Дин вынул из кармана толстую сигару, откусил кончик и демонстративно выплюнул его под ноги военному. Щелкнул зажигалкой, прикурил.
      — Вы утверждаете, что находились чуть ли не в эпицентре взрыва? — произнес военный.
      — Протрите глаза, офицер, и осмотритесь вокруг. Не было здесь никакого взрыва.
      — Дьявольщина! — сказал Тилле, — а что же мы в таком случае видели на мониторах? Постойте, мистер Снорри, так значит вообще ничего не было?
      — Не то, чтобы ВООБЩЕ ничего, Так, нечто вроде фейрверка. Еще была гроза. Очень сильная. Хотя катастрофой я бы это не назвал.
      — У меня такое чуство, что нас всех здорово надули, — заметил шериф, — правда, я совершенно не понимаю как.
      — Я тоже не понял, зато я знаю, кто понял, — задумчиво произнес Тилле, — мистер Снорри, вы с самого начала знали, что никакой катастрофы не будет, не так ли?
      — Нет, не так.
      — В таком случае, почему вы остались в Трое? Только не говорите мне, что намеревались столь экзотическим способом совершить самоубийство.
      Дин рассмеялся. Ему вдруг стало беззаботно, легко и весело, как будто он на минуту вернулся в детство.
      — Ничего я вам не скажу, советник. Во-первых, потому что не хочу, а во-вторвых, потому что вы все равно не поймете.
      — Чего я по-вашему не пойму? — холодно поинтересовался Тилле.
      — Например, того, что не каждому свойственно цепляться за этот достаточно скучный мир. В нем, в сущности, очень мало такого, за что стоило бы цепляться. Не могу сказать, что мне было глубоко безразлично произойдет катастрофа или нет, но в принципе меня устраивали оба варианта.
      — По-моему, ты спятил, — заметил шериф.
      — Я так нормален, что сам удивляюсь, — отрезал Дин, — если вы закончили с вопросами, я пойду завтракать.

* * *

      Интерком издал мелодичную трель, после чего раздался голос Эни: "Коллеги, поздравляю вас с окончанием первой фазы проекта — прохождением пояса астероидов. Полет протекает согласно графику, ускорение 2.8 g, текущая скорость — один процент от скорости света.
      Через час в конференц-зале состоится обсуждение содержания публичного заявления для средств массовой информации, которое будет передано после выполнения второй фазы проекта — выхода за пределы солнечной системы. Просим подготовить свои предложения по тексту и дизайну.
      После обсуждения все приглашаются во дворец Нан-Мадол на банкет по случаю успешного начала экспедиции.
      Персональное сообщение: капитан просит доктора Снорри зайти в рубку управления.
      Спасибо за внимание."
      Дин хмыкнул и, подавив желание грубо выругаться, отправился к Ларсену.
      Рубка управления, как и все на этом корабле, а точнее, на виртуальном изображении корабля, в котором и обитал состоящий из фантомов экипаж, все время оказывалась разной. Сейчас она была стилизована под капитанский мостик на фрегате флибустьерских времен.
      Только вокруг вместо моря раскинулась чудовищная пустота глубокого космоса. А на мостике стояла фигура, одетая в кожаные штаны, кожаный жилет и ковбойскую шляпу.
      — Пижонишь, Том? — равнодушно спросил Дин.
      — Фантазирую.
      — Зачем звал?
      — Поговорить.
      — Валяй, говори.
      — Ты что, обиделся? — поинтересовался Ларсен.
      Вместо ответа Дин облокотился на борт, закурил сигару и с отсутствующим видом стал смотреть в простирающуюся внизу пропасть, полную звезд. Ларсен подошел, прислонился к борту рядом с ним и констатировал:
      — Так и есть. Обиделся. На что, кстати? На собственное бессмертие? Но ты же сам говорил, что все люди бессмертны за редким исключением, а в данном случае ты — не исключение. На то, что ты стал участником самого крупного приключения за всю человеческую историю? Но неужели тебе не было бы обидно упустить такой случай?
      — Не то, — отозвался Дин, — попробуй еще раз.
      — Ладно. На то, что с твоей личностью без твоего согласия произведена процедура дублирования. Теперь угадал?
      Дин щелкнул пальцем по кончику сигары и проследил взглядом за падающим в бездну столбиком пепла.
      — Что я такое? — спросил он.
      — Ты — динамическая частично-детерминированная рекурсивная автоморфная система, идентифицируемая как личность, известная под именем Динвалд Снорри.
      Дин трижды размеренно хлопнул в ладоши:
      — Браво, Том. Исключительно четкий и ни к чему не обязывающий ответ. Я мог бы задать тебе еще кучу вопросов, но не буду. Потому что знаю: ответы будут такими же четкими и ни к чему не обязывающими. Так что я задам тебе только один вопрос, чисто функциональный. Наши дальнейшие отношения, я полагаю, будут весьма существенно зависеть от твоего ответа. Том, с какой целью ты это сделал?
      — Я отвечу, — медленно проговорил Ларсен, — нам выпал один-единственный шанс опередить время на много десятков, а возможно и на сотни лет. Другого такого шанса в обозримом будущем не представится. У меня определенный стиль мышления и восприятия, который я не могу изменить и который, к сожалению, я в большой степени передал и своим крестницам. Мой стиль не безупречен и я боюсь связанных с этим ошибок. Значит, необходим оппонент, который видит, мыслит и чуствует иначе, чем я. Который по-другому воспринимает мир. Возможно, я просто хочу разделить ответственность за принятие решений хотя бы на двоих.
      — Сработаемся, — коротко бросил Дин и, швырнув недокуренную сигару в пространство, вышел из рубки.

      "Сегодня произошло событие, значение которого для всего человечества трудно переоценить. Впервые за всю историю космический корабль с экипажем на борту покинул солнечную систему и отправился к звездам.
      Экипаж состоит из четырех человек: капитан Томас Ларсен, инженер Эни Тлар Силверхилл, этолог Динвалд Снорри, навигатор Бони Тлар Силверхилл. Если быть более точным, то на корабле присутствуют виртуальные дубли названных людей. Это позволило, во-первых, избавиться от систем жизнеобеспечения и ограничить полетную массу корабля полутора тоннами, во-вторых, использовать большие ускорения без вреда для экипажа и, в-третьих, это позволит экипажу свободно вести активные исследования в средах, несовместимых с человеческой физиологией.
      Целью экспедиции является система звезды Барнарда, одна из планет которой, видимо наибольшая, была открыта еще в прошлом веке, а исследования последних десятилетий позволяют предположить наличие также и нескольких меньших планет, которые теоретически могут оказаться обитаемыми.
      Предполагаемая продолжительность экспедиции — около 30 лет, из которых примерно 25 лет приходится на перемещение между звездными системами и 5 лет — на исследования планет системы Барнарда.
      Мы надеемся, что через 30 лет «Одиссей» вернется с информацией, которая будет представлять исключительную ценность для человеческой цивилизации: о свойствах межзвездной среды и особенностях перемещения в ней при субсветовых скоростях, о строении иной звездной системы, существенно отличной от солнечной системы, а в случае удачи — о принципиально иных формах жизни или даже цивилизации.
      Это последнее обстоятельство заставляет нас взглянуть на нашу собственную цивилизацию с новой точки зрения.
      Человечество полагает себя сообществом разумных существ в силу своей способности к целенаправленному преобразованию природы. Однако, то же человечество отказывает муравьям в праве называться разумными существами, хотя муравьи также занимаются целенаправленным преобразованием природы. Почему? Потому, что человек действует сознательно, а муравей — инстинктивно. В чем разница? В том, что человек может создавать новые, ранее не существовавшие, так называемые «творческие» решения, а муравей выбирает решение из заранее заданного списка по изначально заложенным в его нервную систему правилам.
      Способ, практикуемый муравьями, в отличие от человеческого, не допускает появления иррациональных решений, которые неминуемо возникают в процессе индивидуального творчества. Таким образом, муравей никогда не совершит ошибки в стандартной ситуации. Но зато он никогда не сможет найти правильного решения в ситуации нестандартной.
      Дальше речь пойдет о некотором явлении, которое я буду именовать "система управления обществом", и которое условно обладает признаками субъекта, то есть наличием цели и волей к ее реализации. Подобная система имеется как у человеческого, так и у муравьиного общества, хотя и в разной технологической форме.
      У людей такая система исходно была персонифицирована в определенном человеке — вожде племени, затем в элитарной группе людей и наконец в информационно-бюрократической конструкции, не имеющей ничего общего с конкретным человеком или конкретной группой людей.
      Сейчас эта система преследует одну цель: сохранение расширенного цикла производства — распределения — потребления, сколь бы это не было бессмысленно с точки зрения любого отдельно взятого человека.
      С точки зрения системы управления обществом, муравей гораздо более совершенен, чем человек. Его поведенческие реакции стандартны и точно предсказуемы, у муравьев не бывает общественных беспорядков, преступности, оппозиционных организаций и социальных конфликтов.
      Человеческая нестандартность всегда представлялась потенциальной угрозой общественному порядку, но система управления обществом вынуждена была до определенных пределов мириться с этим, поскольку в кризисных ситуациях требовались люди, обладающие теми или иными экстраординарными свойствами. Люди, в свою очередь, вынуждены были терпеть над собой систему управления обществом, которая, хотя и загоняла их в определенные рамки, но зато обеспечивала их кооперацию в общих целях.
      Сейчас человечество на 90 % площади своего ареала дошло до такого уровня развития, при котором кризисы перестали угрожать обществу фатальными последствиями, а система управления обществом совершенно утратила человеческие черты и оказалась практически независимой от воли любого отдельно взятого человека. Таким образом, сразу по двум причинам для системы управления обществом исчезла явная необходимость терпеть отклонения отдельных людей от выработанного этой системой стандарта.
      В результате постепенно, но повсеместно, были введены принципы нивелирующего воспитания. Если в прошлом веке возраст, в котором начиналось так называемое "обязательное начальное образование" был равен 6–7 годам, то сейчас он составляет 4–5 лет, но качество знаний при этом не улучшилось, а скорее наоборот. Тогда зачем это? А вот зачем. В этом возрасте происходит становление психики человека и есть возможность сформировать вместо индивидуальной личности стандартное существо, простое и удобное в управлении. Именно эта цель достигается в первые 2 года обязательного образования.
      И именно в результате этого за последние десятилетия среднестатистический житель экономически развитой части мира заметно отупел. Он утратил большую часть не только творческих способностей, но и стремления к индивидуальной свободе. Он утратил даже способность к самостоятельной оценке реальности и критическому восприятию информации, подаваемой средствами масс-медиа.
      В результате система управления обществом может спокойно позволить себе такие формы вмешательства в частную жизнь, которые полвека назад привели бы, как минимум, к бунту.
      Система управления обществом терпит отклонения от стандарта только в изолированных микросоциумах, специализирующихся на задачах, для которых типовые решения еще не найдены. Во всех остальных случаях она принимает все меры, чтобы истребить носителей таких отклонений.
      Всего трижды система управления обществом потерпела неудачу. Все три раза эта неудача была связана с попытками установить контроль над деятельностью больших групп индивидов, которым имманентно свойственно нестандартное поведение.
      Экстермены — жители внеземных колоний — несмотря на экономическое давление, ввели драконовские меры против ряда видов масс-медиа, включая детские образовательные программы и рекламу стиля жизни.
      Ошенмены — живущие в море — пожертвовали определенными материальными благами и избавились от навязываемых им стандартов просто покинув территориальные воды так называемых "развитых стран".
      Наконец, наиболее многочичленная группа, составляющая в некоторых регионах до четверти населения: тейлмены — обитатели виртуальных миров — создали свое, неподконтрольное системе, информационное пространство.
      На каждую свою неудачу система управления обществом реагировала массовыми и официально поддержанными компаниями ксенофобии в отношении неподконтрольных групп, добиваясь их глубокой изоляции от подконтрольного большинства населения.
      Все сказанное дает основание утверждать: если такая тенденция сохранится, то еще несколько поколений — и подавляющее большинство людей станет чем-то вроде общественных насекомых, начисто утратив способность к творческим решениям вместе с правом называться разумными существами. Тогда любая цивилизация действительно разумных существ совершенно обоснованно сочтет человечество всего лишь любопытной разновидностью фауны со всеми вытекающими отсюда последствиями.
      Мы полагаем, что природный долг любого мыслящего человека состоит в том, чтобы переломить порочную тенденцию превращения человечества в муравейник. Мы надеемся, что в ближайшие одно — два десятилетия найдутся ответственные и квалифицированные люди, которые смогут совершить это бескровно и с минимальными издержками. В противном случае, ровно через 30 лет, считая от сегодняшнего дня, это придется сделать нам, причем крайне грубым методом. Мы не будем выполнять процедуры торможения и «Одиссей» встретится с Землей при скорости, равной примерно половине скорости света.
      Произойдет нечто, сопоставимое с падением астероида — такие вещи уже случались в истории Земли, как минимум, дважды: 370 и 65 миллионов лет назад. При этом раскалывались континенты, пробуждались потухшие вулканы, появлялись новые моря, миллиарды тонн пыли закрывали Солнце и на Земле на много лет наступала ночь, а вместе с ней — арктический холод. Три четверти всей флоры и фауны погибало, причем крупные существа, такие как динозавры, вымирали полностью.
      Земля станет практически непригодной для жизни человека на весьма длительный исторический период, после чего будет, вероятно, вновь заселена переселнцами из лунной и марсианской колоний.
      Нам будет очень неприятно поступать таким образом, но если следующие 30 лет описанная тенденция останется неизменной, то другого пути сохранения человечества, как цивилизации мыслящих существ, попросту не будет.
      Мы бы предпочли, чтобы человечество вышло из создавшейся ситуации менее болезненным путем…"
      Профессионалы масс-медиа были счастливы. Прямо им на голову совершенно даром свалились сразу три модные темы. То, что через 30 лет на голову может упасть гораздо менее приятный предмет, воспринималось ими всего лишь как досадная мелочь на фоне грандиозной удачи.
      Следующие несколько дней пресса была заполнена анонсами типа: "Повторит ли человечество судьбу динозавров?" или "Звезда полынь.
      Предсказание Иоанна Богослова сбывается?"
      По интерТВ показывали слащавые ужастики про падения астероидов, раскопки "кладбищ динозавров" и весьма реалистичные анимации моделей "ядерной зимы", разработанных в конце прошлого века.
      На третьем месте после динозавров и астероидов шли межзвездные перелеты и инопланетяне.
      При этом собственно меморандум «Одиссея» был опубликован полностью только в научных и специальных изданиях. С точки зрения журналистики, меморандум был слишком сложен для массового потребителя, а следовательно, скучен и неинтересен, поэтому содержание документа было сокращено и адаптировано к уровню олигофрена. Адаптированный вариант укладывался в 25 слов и выглядел примерно так: "На звезде Барнарда есть инопланетяне, к ним отправился космический корабль. Спятивший профессор хочет через 30 лет уронить на Землю астероид, отчего люди вымрут, как динозавры."

      За двести лет своего существования, Капская астрономическая обсерватория не видела ничего даже приблизительно похожего на подобное сборище. Астрономы и эксперты разнообразных агентств по космонавтике и исследованию космоса, а также иные профессионалы составляли, в лучшем случае, двадцатую часть всей публики, слетевшейся на конференцию с претенциозным названием "проблемы межзвездных экспедиций". Остальная часть была представлена журналистами, киноактерами, представителями коммерческих компаний, астрологами и магами, а также просто известными персонами, которых пригласили из уважения. Это не говоря уже об огромном количестве туристов, приехавших полюбоваться на Столовую гору и покататься на доске по волнам Залива Лжи, для которых не составляло труда проехать три мили от Кейптауна до Мыса Доброй Надежды, чтобы посмотреть на сборище знаменитостей. Всвязи с этим, высказывались мнения, что лучше было бы провести конференцию где-нибудь на Аляске или в Великой Австралийской пустыне.
      Осознавая притягательность своей персоны для журналистов и охотников за автографами (не то участник Первой Межзвездной, не то двойник участника, не то участник — его двойник, короче достойный объект), Дин заблаговременно предпринял меры, чтобы избежать лишних контактов с охотниками за диковинками, а именно:
      — оделся в спортивный костюм, а багаж упаковал в десантный рюкзак, что в сочетании с солнцезащитными очками позволило ему смешаться в аэропорту с группой серферов;
      — взял на прокат древний раздолбанный армейский джип и купил в какой-то подозрительной лавке старую армейскую форму, что позволило ему в отеле смешаться с обслуживающим персоналом;
      — записываясь в книге регистрации, так шикнул на портье, что тот воздержался от оглашения фамилии Дина на весь холл.
      Поднявшись на восьмой этаж в свой номер и приняв душ, Дин уселся голым в кресле на балконе, где дул приятный прохладный ветерок, и с удовольствием приступил к банке заблаговременно приобретенного пива.
      Через некоторое время сдвиг часовых поясов подкосил его, он задремал прямо в кресле и, вероятно, проспал бы до вечера, если бы не мелодичная трель трубки.
      — Алло, — сонно произнес он.
      — Салют, знаменитость, — раздался знакомый насмешливый голос.
      — Привет, Айша.
      — Узнал. Отлично. Ты уже в Кейпе?
      — Да. Как и обещал. А ты?
      — Практически там же.
      — По-моему, — сказал Дин, — это хороший повод, чтобы встретиться.
      — И я того же мнения, — согласилась Айша, — поезжай в сторону обсерватории. В двух милях от города увидишь справа белую скалу в виде черепахи и спуск к морю. Поворачиваешь туда и до упора.
      — Дальше?
      — Дальше — увидишь.
      — Понял.
      — Тогда до встречи.

* * *

      … Дорога заканчивалась небольшой площадкой метрах в тридцати над уровнем моря. Посредине площадки имелась круглая клумба по бокам которой стояла пара скамеек. на одной из них расположился худой как жердь старик в черном костюме, шляпе и темных очках, с белой тростью на коленях. Он сидел так неподвижно, что его можно было принять за хорошо сохранившуюся мумию.
      К скальному массиву прилепилось небольшое двухэтажное здание, фасад которого был украшен длинным балконом и до самой крыши покрыт цветущим тропическим плющом, а на укрепленном над дверями алюминиевом навесе имелась простенькая вывеска: "Приют дайвера". В данный момент темнокожий подросток, одетый в яркую рубашку и рваные шорты, стирал с этой вывески пыль с помощью длинной швабры.
      Дин вышел из машины и прошелся вдоль края плошадки, раздумывая, надо ли ему спускаться к морю, куда от площадки вела узкая тропинка, или же имеет смысл зайти в "приют".
      Можно было, конечно, спросить у мумиеподобного старика, но тот уже поднялся и отправился куда-то в сторону зарослей кустарника, сосредоточенно постукивая перед собой тростью.
      Его размышления были прерваны разбойничьм свистом. Он обернулся и увидел на балконе черную фигурку, энергично машущую рукой.
      Толкнув дверь, Дин попал в небольшой холл, где флегматично орудовал шваброй молодой вьетнамец, а за стойкой маялся от безделья рыжеволосый веснусчатый жлоб, выполнявший, судя по всему, функции портье. На вопрос относительно мисс Нкона, он буркнул: "номер три, второй этаж налево".
      Дин кивнул и, поднявшись по лестнице, остановился перед дверью из радужного пластика, украшенного огромной зеркальной цифрой 3. Постучал костяшками пальцев и немедленно услышал знакомый голос:
      — Заходи, открыто.
      Айша стояла посреди комнаты, одетая в микроскопический белый бикини.
      — Ну, здравствуй, — сказал Дин и неуверенно улыбнулся.
      Девушка так же неуверенно улыбнулась в ответ.
      — Дин, я страшно рада тебя видеть.
      — Айша, чудесная моя, я помню про ведро кофе, но…
      — Что — но?
      — Но я хочу убедиться, что это действительно ты.
      Он сделал три шага и крепко обнял ее, уткнувшись лицом в ее жесткие пахнущие морем волосы.
      — Ты оказался прав, — шепнула она, — мир действительно оказался таким маленьким…
      — …Что до твоей Африки можно почти что дотянуться рукой, — закончил Дин, — пошли, посмотрим на твой океан.
      — Мой — Индийский, — возразила Айша, — а здесь, скорее, Атлантический.
      — Хорошо. Пошли посмотрим на не твой Атлантический океан. А потом поищем, где тут готовят специальный ужин для влюбленных.

* * *

      Дин проснулся от шума подъезжающего автомобиля и хлопанья дверей.
      Айша уже успела встать и надеть спортивный костюм.
      — Думаю, тебе тоже лучше одеться, — деловито бросила она.
      — Что это еще? — сонно спросил он, вставая и натягивая брюки.
      Он уже застегивал рубашку в тот момент, когда дверь распахнулась от молодецкого удара и в комнату ворвались два ражих типа с корткоствольными автоматами.
      — Не двигаться, — коротко бросил один из них.
      Другой, отцепив от пояса нечто вроде уоки-токи, отрапортовал:
      — Пропажа нашлась.
      Выслушал ответ и добавил:
      — Оба предмета будут возврашены вам ближайшим рейсом.
      — Как это понимать? — поинтересовался Дин.
      — Вам и девушке придется пойти с нами, — сказал первый.
      — По-моему, с ними не стоить спорить, — спокойно заметила Айша.
      — А я и не собирался, — смеясь, сказал Дин, — не вижу предмета для спора.
      — Что здесь веселого? — осведомился один из визитеров, подозрительно окидывая взглядом комнату.
      — Хватит болтать, — сказал другой, — выходите и спускайтесь вниз.
      Сначала — вы, потом — девушка. Имейте в виду, одно лишнее движение — и я прострелю вам ногу.
      Дин пожал плечами и пошел к выходу. Спустившись по лестнице и пройдя через пустой темный холл, Дин вышел на улицу.
      "Интересно, — подумал он, — куда девался весь здешний персонал?
      Тоже в деле, или здесь вообще не принято ночью следить за порядком?"
      В десяти шагах от входа стоял темный джип с тонированными стеклами. Задние дверцы были открыты.
      — Садитесь в машину, — последовала команда.
      Дин и Айша одновременно полезли в салон. Хотя там было почти полностью темно, у Дина моментально возникло ощущение, что две фигуры на переднем сидении выглядят как-то неправильно. В ту же секунду он услышал звук чечетки, исполненной на плохо натянутом барабане и почуствовал, как что-то теплое и липкое брызнуло ему на шею.
      Одновременно над входом в отель вспыхнул яркий свет. Сразу же стало ясно, что показалось неправильным в салоне: двое на переднем сидении были очевидно-мертвы, поскольку из шеи у каждого торчали хвосты коротких стальных стрел.
      Дин обернулся. Рядом с джипом лежали оба визитера, вернее большая их часть. У одного на том месте, где обычно находится голова, присутствовали лишь какие-то неопрятные ошметки, у второго же вся верхняя часть тела выглядела как после близкого знакомства с циркулярной пилой. По серому асфальту стремительно расползалась темная лужа.
      — Обошлось, — облегченно выдохнула Айша.
      Со стороны кустов, выражая жестами крайнее дружелюбие, к ним приближалась уже знакомая парочка: молодой вьетнамец и рыжеволосый жлоб, вооруженные внушительного вида автоматическими винтовками. С алюминиевого навеса ловко спрыгнул вчерашний темнокожий подросток.
      Собственно, теперь, когда он был одет в темный маскировочный комбинизон, а у него в руках вместо швабры была такая же, как у тех двоих, автоматическая винтовка, стало ясно, что это не подросток, а молодой человек лет двадцати.
      — Что обошлось? — сдавленно спросил Дин, с трудом нашаривая в кармане платок.
      Откуда-то из темноты появился еще один знакомый, изображавший вчера мумиеподобного слепого. Он был в том же черном костюме, но без темных очков и белой трости. Теперь стало видно, что это крепкий, жилистый сорокалетний мужчина.
      — Доброй ночи, доктор Снорри, — произнес он ровным, бесцветным голосом, — приношу свои извинения за некоторые неудобства, произошедшие… Скажем так, не по нашей вине.
      Дин рассмеялся.
      — Ничего, я за последнее время привык к неудобствам, мистер…
      — Смит, — сказал мужчина.
      — Мистер Смит, — продолжал Дин, — возможно, вы сразу скажете, какие еще меня ожидают неудобства?
      — У вас завидное чуство юмора, — сказал Смит, — а сейчас, пожалуйста, следуйте за мной.
      Они спустились по тропинке к морю. У самого берега на волнах лениво покачивалась темная дискообразная машина. При их приближении раздалось тихое урчание двигателя, в салоне вспыхнул тусклый свет и стала видна фигура пилота, затянутая в черный комбинизон. Смит жестом предложил Дину занять место на заднем сидении. Затем предложил сделать то же самое Айше и, наконец, устроился рядом сам. Последними заняли места вьетнамец и рыжий.
      Урчание двигателя превратилось в тонкий свист, массивная машина, проскользив сотню метров по воде, оторвалась от поверхности и, стремительно набирая скорость, понеслась над волнами.
      — И куда мы направляемся? — спросил Дин.
      — Вперед, — лаконично ответил Смит.
      Дин пожал плечами и стал молча смотреть на море. Спустя некоторое время он незаметно задремал. Когда он снова открыл глаза, на востоке уже разгоралось алое зарево рассвета, а далеко впереди на серой поверхности была видна светлая точка. Постепенно она разрасталась, превращаясь в силуэт большой океанской яхты-глиссера. Верхняя часть корпуса была окрашена в снежно-белый цвет, на котором контрастно выделялось название: "МОРСКОЙ КОНЕК". На мачте поласкался белый флажок с зеленой веточкой и коричневой кляксой посредине.

      — По крайней мере, здесь можно принять душ, — заметила Айша, произведя беглый осмотр каюты, куда их проводил так называемый мистер Смит.
      — Это радует, — отозвался Дин. Он улегся на одну из двух коек и в данный момент сосредоточенно раскуривал сигару.
      — Как ты думаешь, куда мы попали? — спросила Айша, перекрикивая шелест водяных струй.
      — К очередной кучке самонадеянных людей, которые, во-первых, уверены, что они чем-то осмысленно управляют, а во-вторых, полагают, что судьбу можно поймать за хвост. Оба эти предположения ошибочны.
      Первое — потому что нельзя сознательно управлять тем, чего не понимаешь. Второе — потому, что у судьбы нет хвоста.
      — При чем тут судьба? — удивилась Айша.
      — Скорее, при чем тут ее воображаемый хвост. То есть, я. Меня поймать можно, что, собственно, и произошло. Один экземпляр меня успешно пойман, причем дважды за последние несколько часов. Теперь кучка самонадеянных людей намерена управлять судьбой путем дергания за этот хвост, — пояснил Дин.
      В этот момент раздался стук в дверь, после чего на пороге появился плотный молодой парень в пятнистой униформе.
      — Доктор Снорри, у меня приказ проводить вас к кэпу.
      — Валяйте, — согласился Дин, лениво вставая, — провожайте.
      … Служебная капитанская каюта была похожа на кабинет в приличном офисе. На одной стене висели два скрещенных флажка: красный с синим квадратом в углу и голубой с желтой горизонтальной полосой посредине, на другой — динамическая голограмма, на которой мальчик запускал воздушного змея. В углу тихонько попискивал работающий комп.
      Сидящий за столом смуглый седовласый мужчина жестом предложил Дину сесть напротив. Дин устроился в кресле, пододвинул к себе пластмассовую пепельницу и молча возобновил раскуривание погасшей было сигары.
      — А вы не особенно любопытны, доктор Снорри, — заметил хозяин кабинета через пару минут.
      — Не особенно, — подтвердил Дин.
      — Ладно. Отвечая на ваш невысказанный вопрос, скажу: меня зовут Сэм и я имею честь быть капитаном этого корабля. Вы находитесь здесь в качестве гостя. Кстати, хотите кофе?
      — Хочу.
      Кофе в понимании капитана включал кучу сэндвичей, кувшин сливок и собственно кофе, налитый до краев в полупинтовые стаканы.
      — Отвечаю на второй ваш невысказанный вопрос, — продолжал капитан, жуя сэндвич, — мы пересекаем Индийский океан по сороковой параллели, затем идем через Тасманово море и море Фиджи в порт Нукуалофа, Конфедерация Меганезия. Оттуда вы сможете вылететь в Паго-паго. Мне доложили, что это как раз то место в Конфедерации, где у вас есть достаточное количество хороших знакомых. Плавание продлится шесть дней. Все это время та каюта, в которой вы уже были, находится в вашем распоряжении. В шкафу находится комплект формы вашего размера.
      Завтрак, обед и ужин — в 8, 14 и 20 часов соответственно. После 20 часов работает бар, где можно перекусить и выпить кофе либо безалкогольного пива. Поскольку корабль военный, с развлечениями туговато. Есть неплохая библиотека. Есть спортзал, он открыт практически круглосуточно. Вы, кажется, неплохо играете в эксцентрик-теннис — можем сразиться.
      — С удовольствием. Во сколько?
      — Например, после ужина.
      — Идет, — кивнул Дин.
      — Тогда до встречи. А на вопросы касательно причин вашего здесь пребывания ответит мистер Журо. Тем более, что мне пора навестить командный пункт.
      … Журо оказался жизнерадостным толстячком лет тридцати пяти. Он деловито потряс Дину руку и проворно устроился за столом напротив него. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Затем Журо произнес:
      — Мы, сотрудники спецслужб — хитрые, злобные животные, позор всего цивилизованного мира, отвратительные паразиты на теле человечества. Не правда ли, доктор Снорри?
      — Я не сторонник эмоциональных определений, мистер Журо.
      — Что ж, возможно вам проще жить. Хотя и не всегда. Люди часто недолюбливают тех, кто не разделяет их эмоции. Это к вашему вопросу о том, почему вы здесь оказались.
      — Не припомню, чтобы я задавал какие-то вопросы, — заметил Дин.
      — Не важно, — махнул рукой Журо, — хотите скажу вам одну вещь, которая известна от силы дюжине человек в мире и которая без сомнения покажется вам занятной?
      — Делать все равно нечего, — лениво согласился Дин.
      — Захват Ларсеном «Одиссея» фактически организовали мы.
      — Кто — мы?
      — ЮКСИС, — пояснил Журо, — Объединенная служба стратегической разведки Конфедерации Меганезия.
      — Одно из двух, — холодно сказал Дин, — или вы перегрелись на солнце, или считаете, что на нем перегрелся я и попросту морочите мне голову.
      — Почему вам так показалось?
      — Во-первых, на сколько я знаю, даже спецслужбы, подобные вашей, в мирное время не занимаются космическим пиратством. Во-вторых, даже если занимаются, то не рассказывают об этом случайным людям. Наконец, в третьих, я не вижу для вас никакого практического смысла от этой акции.
      — Ваше «во-первых», доказывает лишь то, что вы очень мало знаете о спецслужбах, — заметил Журо, — что же касается «во-вторых», то вы не ошиблись. СЛУЧАЙНЫМ людям такие вещи действительно не рассказывают.
      — Иначе говоря, вы не считаете меня случайным человеком, — уточнил Дин.
      — А вы вспомните последние два месяца своей жизни и сами решите, случайный вы человек или нет.
      Дин в некоторой задумчивости вытянул из кармана очередную сигару и прикурил от настольной зажигалки. Похоже, что в отношении случайных, не очень случайных и совсем не случайных людей мистер Журо был прав, из чего явно следовало, что случайностей во всей этой истории было гораздо меньше, чем казалось Дину до этой минуты.
      — Теперь мы можем уверенно перейти к вашему «в-третьих», — бодро продолжал Журо, — в нашей работе есть термин "криптологическое качество". Оно означает минимум явных причинно-следственных связей, по которым можно определить цели организаторов акции и, как следствие, сложность применения противником аналитического принципа "ищи кому выгодно". Иначе говоря, ваше замечание об отсутствии практического смысла проведенной акции, говорит о ее высоком криптологическом качестве.
      — Полагаю, вы рассказали мне все это не для того, чтобы лишний раз похвастаться, и не для того, чтобы повысить мою эрудицию, — заметил Дин, — рискну даже предположить, что если бы у вас не возникло проблем с вашей криптологически-качественной акцией, мы с вами вообще бы не встретились, а я бы никогда не узнал, что два месяца подвергался слежке.
      — Допустим на минуту, что вы правы, — сказал Журо, — и что же по-вашему из этого следует?
      — А из этого следует, что вы предполагаете меня как-то использовать для решения этих проблем, причем по возможности с высоким, как вы выразились, "криптологическим качеством". То есть таким способом, чтобы я не догадался, что меня используют, и тем более не догадался для чего. Так вот, я не собираюсь быть священным скарабеем, который катает по пустыне шарик из неизвестно чьего говна, убеждая себя и окружающих, что это — Солнце.
      Журо несколько секунд недоверчиво разглядывал Дина, а затем неожиданно-громко рассмеялся. Он смеялся долго и заразительно, потом удовлетворенно ухнул, извлек большущий яркий носовой платок и тщательно вытер пот со лба.
      — А вы шутник, доктор Снорри, — произнес он наконец, — ладно, начнем, что называется, "от яйца".

      После знаменитых кризисов "тысячелетний барьер", "черная яма", "малый армагеддон" и "парад планет", мир пришел к некоторому равновесию, в основе которого лежали два полюса: евроамериканский и афроазолатинский.
      Первый представлял собой группу экономически-доминирующих, но застывших в своем развитии стран, которые играли роль старого богатого дядюшки.
      Второй состоял из стран более динамичных, но сравнительно отсталых, которые были хронически должны странам первой группы и, соответственно, играли роль перспективного, но беспутного молодого племяника.
      Эти два полюса вместе образовали некий вектор магистрального пути развития материальной цивилизации.
      Как и в любой реальной картине, существовала группа, не вписавшаяся в этот сюжет. Это были мелкие островные провинции, разбросанные по всему Тихому океану, которые постепенно получили формальную независимость просто потому, что оказались никому особенно не нужными.
      Эта группа и образовала в какой-то момент Конфедерацию Меганезия, заняв в мироустройстве единственное вакантное место — роль старьевщика, который собирает все, что отторгнуто обоими полюсами, но еще на что-то годится.
      Долгое время Конфедерация не принималась никем всерьез, но в какой-то момент обнаружилось, что среди выброшенных как хлам вещей, людей и целых сообществ, нашлась масса очень полезных предметов и даже некоторое количество сокровищ.
      Именно в Меганезии обосновался выброшенный отовсюду независимый университет соционики — и создал новую, исключительно жизнеспособную концепцию общественного устройства.
      Именно в Меганезию перебрались дискриминированные во всем мире за свой экзотический образ жизни ошенмены — и, заселив мелководные банки, дали импульс возникновению огромной отрасли морской индустрии.
      Наконец, после того, как Меганезия как бы случайно получила свою сферу влияния во внеземных колониях, ее начали принимать в серьез.
      Как следствие, этой не очень богатой этнической конструкции с населением, меньшим, чем в приличной европейской столице, обитающим на разрозненных мелких лоскутках суши, пришлось бороться за весьма удачно обустроенное место под Солнцем.
      Будь эта борьба вооруженной, Меганезия не просуществовала бы и дня, но после "малого армагеддона" эпоха привычных территориальных войн с пушками, пушкарями и пушечным мясом, осталась в прошлом, уступив место эпохе международных интриг и схваток под ковром.
      Одним из эпизодов такой невидимой схватки стал проект "полет дракона", направленный на как-бы-естественное расширение сферы влияния Меганезии в информационом пространстве. Для этого предполагалось использовать назревавший конфликт между тейлменами и рилменами в отдельных странах "первого полюса".
      Собственно, сам конфликт, как понимал его Журо, был инициирован спецслужбами нескольких стран самого "первого полюса". Тейлмены, по их мнению, стали слишком значительной социальной группой, чтобы оставлять их без контроля. Чтобы установить контроль, требовалось создать для тейлменов угрозу, вследствие которой они должны были, по логике аналитиков этих спецслужб, обратиться за защитой, а защита автоматически предполагала определенную степень подчинения.
      Эта логика содержала грубейшую скрытую ошибку: тейлмены обладали совершенно иной психологией, нежели все остальные социальные группы "первого полюса". Создав в буквальном смысле из ничего свои собственные вселенные, они не признавали над собой ничьей власти, не желали ничьей защиты и были практически индифферентны к физической смерти.
      При этом тейлмены лишь казались беспомощными в реальном мире.
      Унаследовав от своих предшественников — древних хаккеров — технологию существования вне закона и ведения партизанских войн в информационных сетях, тейлмены существенно дополнили ее за последние четверть века.
      Короче говоря, при всей своей физической разобщенности и погруженности в сугубо частные дела, тейлмены и технически и психологически были готовы к войне гораздо лучше, чем любая иная социальная группа.
      С тейлменами было очень трудно воевать, но с ними вполне можно было договориться. Именно этим и занялись меганезийцы, удачно использовав чужие стратегически ошибочные действия, подтолкнувшие тейлменов к поиску потенциальных союзников.
      Проект подходил к своему логическому завершению: в то время, как «Одиссей», загадочным образом захваченный тейлменами, медленно рушился на одуревшую от ужаса развитую страну, а большущий кусок информационного пространства тихо плыл прямо в заблаговременно подставленные руки организаторов, случилось непредвиденное.
      Скорее всего, аналитики ЮКСИС просто не в полной мере оценили, до какой степени психология тейлмена, как разумного обитателя собственной внефизической вселенной, отличается от привычной человеческой.
      Вместо того, чтобы тихо исчезнуть в глубоком космосе, оставив цивилизованный мир в состоянии непродолжительного шока, «Одиссей» передал послание, ввергнувшее этот самый мир в длительную кому. Шутка ли — конец света, который наступит ровно через 30 лет…
      — Ну и что? — возразил Дин, — человечетво полвека вполне спокойно жило под угрозой ядерной войны и всеобщего уничтожения.
      — Вы не понимаете магии точных дат, — ответил Журо, — одно дело гибель в любой момент, но лишь ВОЗМОЖНАЯ, и совсем другое — ГАРАНТИРОВАННАЯ гибель через столько-то лет, месяцев и дней. Какие-то мудаки уже сделали на своих ТВ-ньюс заставку в виде часов, отсчитывающих время до конца света. Средний человек каждый день видит эту чертову стрелку и каждый день она чуть-чуть приближается к красной черте.
      — Привыкнут, — пожал плечами Дин.
      — К чему? — ответил Журо, — к тому, что можно жить в конечном мире? Разумеется, привыкнут. Пренебрежимо-малое количество «яппи» будут занимать плацдармы вне Земли, а все остальные будут привыкать.
      Горизонты планирования начнут сокращаться. Сначала будут свернуты все долгосрочные программы — экология, фундаментальная наука и прочее.
      Затем — соответствующие образовательные программы. Потом молодежь перестанет поступать в престижные колледжи и университеты. Потом женщины перестанут рожать. Потом будет период всеобщего загула и мотовства — ведь всем известно, что на тот свет едут без багажа.
      — А потом? — спросил Дин.
      — А потом, — продолжал Журо, — конец света наступит НЕЗАВИСИМО от того, каким способом вернется «Одиссей» и вернется ли вообще.
      — Печальная перспектива, — заметил Дин, — но, чтобы этого избежать есть, как минимум, один выход: выполнить ультиматум Ларсена, тем более, что в нем есть вполне рациональное зерно.
      — Как минимум, два выхода, — поправил Журо, — второй состоит в том, чтобы представить полет «Одиссея» как ловкую мистификацию. Такую же, как его мнимое падение 26 мая.
      — А что это изменит?
      — Это решит проблему на ближайшие 30 лет. Мир будет спокойно жить до того момента, когда «Одиссей» вернется … А если не вернется — мир будет жить и дальше.
      — И какой же выход выбрали вы? — поинтересовался Дин.
      — Первый. Потому что мы, по уже известной вам причине, слишком хорошо знаем, что представляет собой «Одиссей» и можем поставить два доллара против дохлого краба, что ровно через 30 лет он окажется тут как тут. Кстати, оппонирующая группа, с которой у нас вышел столь неэстетичный спор в окрестностях Кейпа, выбрала второй путь.
      — И вы полагаете, что я поверю хотя бы половине того, что от вас услышал? — спокойно осведомился Дин.
      — Вы что, не верите собственным глазам? — спросил Журо.
      — Я видел четыре трупа, два из которых при жизни угрожали мне оружием и требовали, чтобы я куда-то с ними ехал. Я видел корабль, который идет под кипрским флагом, а вся его видимая часть вместе с надписью — грубый муляж с нарисованными окнами и надписью "морской конек". Я видел человека, который говорит, что он капитан по имени Сэм. Я видел вас и выслушивал сомнительную шпионско-меганезийскую новеллу. Мои глаза говорят мне, что я оказался на неизвестно чьем морском чуде, и что кого-то явно дурачат.
      — Объясняю, — сказал Журо, — это, как вы выразились, морское чудо, представляет собой линейный рейдер ВМФ Меганезии, называется оно "Тень мечты", капитана зовут Саймон Оэно, замеченные вами игры с флагом, силуэтом и названием — нормальная тактическая маскировка, а дурачат тут кого-то, но не вас.
      — Почему я должен думать, что не меня? — осведомился Дин.
      — А для чего нам вас дурачить? — в свою очередь спросил Журо.
      — Например, чтобы сделать более содержательной нашу с вами беседу.
      — Ну, этого мы могли добиться и более простым способом.
      — Разумеется, — согласился Дин, — с помощью испанского сапога, психоделиков и прочих стимулирующих средств.
      Журо встал из-за стола и, подойдя к стене, некоторое время молча изучал голограмму (теперь вместо мальчика с воздушным змеем там была симпатичная девушка, играющая в мяч с большущим ротвейлером). Затем он обернулся к Дину и заявил:
      — На вашем месте я думал бы так же. При этом вопрос взаимного доверия между нами крайне важен. Как убедить вас в том, что все обстоит именно так, как я сказал?
      — Дайте мне комп с выходом в глобалнет на один час, а я уж сам разберусь что к чему.
      Журо фыркнул и уселся обратно за стол. Дин молча ждал ответа.
      Прошла минута, вторая, третья.
      — Мне трудно пойти на такой риск, — изрек Журо.
      Дин пожал плечами.
      — Дело ваше. Или комп, или, как вы выразились, "более простой способ".
      Журо снова встал и снова отправился рассматривать голограмму. Дин закурил новую сигару и принялся изучать узоры на потолке. Пауза затянулась на несколько минут.
      — Хорошо, — решил наконец Журо, — но я хотя бы должен видеть, что вы там делаете.
      Очень скоро ему предстояло убедиться в том, что «смотреть» и «видеть» — это принципиально разные вещи.
      …В никем не измеренной и не нанесенной ни на какую карту вселенной глобалнета есть неизвестно чей тейл, который обычно называют Тетраграмматоном, посколько приняты в нем четыре постулата: все — иллюзия; все — возможно; все — допустимо; все — бессмысленно.
      Местные обитатели — непонятно откуда взявшиеся создания — известны тем, что дают безошибочный ответ на любой вопрос, поэтому если хочется что-либо узнать, достаточно задать нужный вопрос и понять полученный на него ответ.
      Как вопрос, так и ответ могут быть чем угодно: словами на любом существующем или не-существующем, а возможно, никогда не существовавшем языке, неподвижным или движущимся изображением, фрагментом музыкальной фразы или звуковым диссонансом, а иногда всем этим вместе.
      Некоторые считают, что ответы обитателей Тетраграмматона безошибочны просто в силу своей бессодержательности, но Дин не разделял это мнение. Ровно час он задавал вопросы и немедленно получал ответы от различных созданий непонятной природы, обладающих странным нечеловеческим разумом, для которых отвечать на вопросы было просто игрой, такой же бессмысленной, как и любая другая деятельность.
      Он так устал, что выйдя из сеанса, только спустя некоторое время осознал, что находится на корабле, в служебной каюте капитана, а рядом сидит совершенно выбитый из колеи Журо. Собственно, таково было специфическое действие Тетраграмматона на всех, кто впервые с ним соприкасался.
      — Теперь если меня спросят, как выглядит дьявол, я кажется знаю, что ответить, — заметил он, — что это было, доктор Снорри?
      — Место, где нет тайн ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем.
      Тейлмены называют это «Тетраграмматон». Там знают все. В частности, об афере с «Одиссеем», о двух группах, которым для определенных целей понадобился я, о вашем рейдере, и даже о настоящем "морском коньке", который болтается сейчас где-то в районе Азорских островов.
      — Тогда вернемся к тому, на чем прервались, — сказал Журо, — оппонирующей группе вы нужны для того, чтобы убедить всех в том, что история с «Одиссеем» и ультиматумом Ларсена — просто ловкая мистификация. Нам — для того, чтобы не только не дать этого сделать, но и изменить структуру мирового общественного мнения в пользу некоторого… скажем так, предложения. Слово «ультиматум», знаете ли, плохо звучит. Имя «Ларсен» тоже не очень подходит. Назовем это "концепцией Снорри" и получится вполне пристойно.
      — Не слишком ли многого вы от меня ждете? — поинтересовался Дин.
      — Не слишком. В наше время тупой наркоман и извращенец за год превращается в поп-звезду, а какое-нибудь жадное животное, лишь издали похожее на человека, за тот же год становится для миллионов людей почти что новым Мессией. А вы — умный человек и профессионал, кроме того, что вас, как минимум, трое — я имею в виду, что есть еще Д.Снорри-2 в тейле "Серебряных холмов" и Д.Снорри-3 на "Одиссее".
      Причем времени у вас не один год, а 30 и помогать вам будут не какие-то засраные стар-мейкеры, а значительно более эффективные структуры. Не говоря уже о том, что вы близко знакомы с какой-то штуковиной, напоминающей нечистую силу.
      — А если я скажу "нет"?
      — Значит «нет», — пожал плечами Журо, — 18 июня вы сойдете с корабля и отправитесь на Паго-паго. Конфедерация в любом случае готова предоставить вам гражданство и защиту. Человек вы достаточно обеспеченный. Живите эти 30 лет счастливо, если, конечно, сможете.
      После некоторой паузы Дин погасил сигару и встал из-за стола.
      — Я должен подумать.
      — Думайте. Времени у вас предостаточно.

* * *

      …Вернувшись в свою каюту, Дин молча плюхнулся на уже приглянувшуюся ему койку и, закинув руки за голову, уставился в потолок.
      — Как обстановка? — поинтересовалась Айша, отрываясь от просмотра теленовостей.
      — Довольно занятная, — ответил он, — располагает к тому, чтобы восстановить в памяти ряд событий, внимательно отнестись к некоторым фактам и слегка пересмотреть свой взгляд на некоторые вещи.
      — Начало интригующее, — заметила она, — особенно в контексте нашего текущего положения.
      — О контексте — особо. Скажи пожалуйста, что ты имела в виду, сказав "обошлось"?
      — Когда?
      — Ночью, на берегу, когда наши странные гости так удачно раскинули мозгами по асфальту, — напомнил Дин.
      — Ах, это… Ну, я подумала, что наконец-то появилась полиция.
      — Неужели? А мне показалось, что эти ребята меньше всего были похожи на полицию. Да и откуда бы ей было взяться? Кстати интересно, а как ты оказалась там, в "приюте дайвера"? Что-то я не видел поблизости лишнего автомобиля.
      — Я не поняла, это что, допрос?
      — Ну, что ты. Я просто рассуждаю вслух. Некто, назовем его «Х» появляется в Трое как раз перед первой фазой "троянского кризиса". Как только эта фаза кризиса завершается, «Х» покидает Трою, успев обзавестись знакомством с неким Д. Снорри, который стал для некой группы заинтересованных лиц источником информации о всех последующих фазах кризиса. Всех, кроме одной: эксцесса с лайнером «Альгамбра», который, как мы помним, пересекал МЕГАНЕЗИЙСКИЙ регион и загадочно пропал, а затем нашелся. В момент глобализации кризиса «Х» находит Д.
      Снорри на другом конце Земли, где немедленно происходит история в лучших традициях плащей и кинжалов. В результате Д. Снорри оказывается на МЕГАНЕЗИЙСКОМ военном корабле и для «Х» все это определяется словом «обошлось». При этом для офицеров корабля присутствие «Х» настолько в порядке вещей, что оно даже не обсуждается в разговоре с Д. Снорри.
      — И что ты хочешь этим сказать? — неуверенно спросила Айша.
      — А что ты сама об этом думаешь? — в свою очередь спросил Дин.
      — Я думаю, что все это детективное рассуждение ты придумал уже после того, как тебе кто-то что-то сказал.
      — Допустим, — согласился он.
      — Сказал очень недавно, — продолжала она, — не знаю кто и зачем, но предполагаю, что он или врал, или, как минимум, говорил не всю правду.
      — ВСЕЙ правды не бывает, — заметил Дин, — в том числе и потому, что она никому не нужна. Это вроде карнавальной пиццы десять футов диаметром: все равно всю не съешь, да и откусывать неудобно. Кстати, может быть поделишься своими предположениями на счет НЕ ВСЕЙ правды?
      — В смысле?
      — В смысле той не-всей-правды, которую кто-то очень недавно мог мне сказать. Очень недавно — значит уже здесь, на корабле. Этот кто-то знает тебя и ты знаешь его. Более того, ты знаешь, что я разговаривал с этим человеком, не так ли?
      — Дин, это не честно!
      — Согласен, не очень честно использовать корабельный комп для исследования генеалогии капитана и его частной (или не очень частной) переписки с родственниками, — продолжал он, — но это никак не отменяет того факта, что у него есть племянница, которая изучает морскую навигацию в университете Найроби, и зовут ее…
      Айша стремительно вскочила и буквально вылетела из каюты.

      После завтрака Дин нашел библиотеку и провел там практически весь день за изучением новейшей истории. К вечеру он уяснил, что мистер Журо не особенно грешил против истины. Кроме того, как следовало из статьи "Системное взаимодействие выделенной и альтернативной реальностей", даже в новейшей истории с истиной не все так просто.
      "Разница между «pеальным» и «альтернативными» (виртуальными) миpами пpошлого нефизична, — писал автор, — она пpидумана классиками исторической науки и пpедставляет собой символ веpы, а не pезультат научного познания. «Реальный» и любой виртуальный мир суть явления одного класса. Альтеpнативные истоpии пpедставляют собой «тени» "классической единственной истоpии", которые в определенном смысле не менее реальны, чем последняя. Реальность, лишенная своей тени, не имеет источника к pазвитию, поскольку pазвитие это стpоится на постоянном сопеpничестве между сотнями альтернатив за пpаво быть Реальностью. Реальный и вообpажаемый (виртуальный) миp связаны вполне измеpимым инфоpмационным взаимодействием, причем воздействие виртуального миpа на реальность сpавнимо с воздействием реальности на виртуальный миp и пpенебpежение этим обстоятельством пpиводит к конкpетным ошибкам в выводах…"
      Решив, что с него довольно, Дин поужинал и отправился в спортзал, где обнаружил капитана и какого-то незнакомого лейтенанта, довольно вяло гоняющих по столу шарик. Увидев его, они прекратили игру.
      — Привет, док. вас-то мы и ждем.
      — Правда?
      — Ну да. Здесь не так часто бывают новые люди. Кстати, мы обычно играем на пиво.
      — Принято, — согласился Дин и, выбрав ракетку, сменил у стола лейтенанта.
      — Разминка или сразу на счет? — спросил капитан.
      — На счет. Подавайте, сэр.
      — А вы самоуверены, — заметил капитан и подал. Коротким скользящим движением, Дин вернул радужный шарик назад по параболе, наклоненной под острым углом к горизонтали и завершившейся коротким щелчком о левый угол стола.
      Капитан хмыкнул, подобрал шарик и выполнил вторую подачу. Снова наклонная парабола — теперь в правый угол. Третью подачу Дин проиграл, зато на четвертой и пятой продемонстрировал капитану "американскую горку" и "летучую рыбу". Счет стал 4:1. Вокруг стола образовалась группа из нескольких зрителей.
      … Первая партия закончилась при счете 21:5. Последнее очко у капитана Дин выиграл, применив "сонную муху". Следующим был незнакомый лейтенант — ему удалось добиться результата 21:7. Второй лейтенант был менее удачлив и ему досталось только 3 очка.
      Капитан потребовал реванша и снова проиграл с тем же счетом.
      — Как насчет пива, док? — спросил он, проводив взглядом шарик, летящий в дальний конец зала.

* * *

      — Где вы так научились? — спросил капитан, когда они устроились за стойкой бара.
      — В "Синем крабе", — ответил Дин, — ваша племянница не рассказывала вам про такой?
      Капитан почесал в затылке, фыркнул и одним глотком уполовинил содержимое кружки. Потом заметил:
      — Дрянная история, док. Но я — человек военный, если вы понимаете, о чем я. А тут — политика… Конечно, не по-людски это.
      Получается, что она впутала вас в это дело, как слепого щенка, да еще через койку. Лучше было бы, если бы вы ни о чем не догадались. Черт вас дернул правду искать.
      — А я ее не искал, — усмехнулся Дин, — она меня сама нашла.
      — Вы про Айшу? — спросил капитан.
      — Я про правду, а Айша тут совершенно не причем.
      — Не уловил вашей мысли, док.
      — Очень просто, — пояснил Дин, отхлебнув пива, — на самом деле, мы все, как слепые щенки: я, вы, Айша, мистер Журо, кто там еще.
      Некоторые убедили себя в том, что понимают суть событий и что действуют более осмысленно, чем другие. Собственно, я не против.
      Каждый вправе идти в ад своей дорогой. В том числе, убеждая себя, что идет в рай или вообще стоит на месте. "По какой бы дороге не шел глупый, у него всегда не достает смысла", как говаривал Экклесиаст.
      Некоторое время капитан молча пил пиво, а потом задал совершенно неожиданный вопрос:
      — Скажите, док, а мы все действительно идем в ад?
      — Думаю, что да, поскольку больше нам идти некуда. Впрочем, не исключено, что мы туда уже пришли, просто не все это заметили.

* * *

      Вернувшись в каюту, Дин принял душ и, рухнув на койку, мгновенно провалился в сон. Проснулся он свежим и отдохнувшим, позавтракал и снова отправился в библиотеку. Здесь его и нашел Журо.
      — Алоха, доктор Снорри, — сказал он, улыбаясь, — вас еще никто не обвинял в мелком жульничестве?
      — Алоха, мистер Журо, — ответил Дин, — если речь идет о моих вчерашних упражнениях с компом, то это не жульничество, а военная хитрость. Что же касается жульничества, то мы с вами знаем, кто им занимался.
      — Ладно, мы оба хороши. Кстати, что вы откопали в здешнем скромном информатории? Какую-нибудь чернокнижную инкунабулу?
      — В некотором роде.
      — Что ж, не буду вас отвлекать. Увидимся вечером в баре.
      — Принято, — согласился Дин, возвращаясь к чтению.
      Быстро пролетело утро. В два часа Дин прогулялся до столовой, механически проглотил обед и вернулся в библиотеку. От размышлений над "археологией знания" Фуко его оторвала Айша.
      — Не помешаю? — спросила она.
      — Нет.
      Она устроилась в соседнем кресле и сообщила:
      — Мне кажется, нам надо поговорить.
      — Возможно.
      — Я просто решила, что будет неправильно, если ты так и останешься при убеждении, что все это было подстроено от начала и до конца.
      — Ничего не бывает подстроено ОТ НАЧАЛА И ДО КОНЦА, — заметил Дин, — природа устроена таким образом, что…
      — Я имела в виду нас с тобой, — перебила она, — это было настоящее, понимаешь?
      — В этом мире все более или менее настоящее, — согласился он.
      — Разумеется, ты мне не веришь, — вздохнула она, — я бы на твоем месте тоже не поверила. Я бы подумала… Боже мой, какая гадость. Я бы подумала, что от меня ЕЩЕ чего-то хотят добиться тем же способом.
      — Что ты хочешь доказать? — спросил он, — и, главное, кому? Если себе, то это бессмысленно. Если мне, то тем более бессмысленно, так как я немного иначе смотрю на мир.
      — Как — иначе?
      — Для меня все эти шпионские штучки — не более, чем игры взрослых людей. Вроде покера. Кстати, при игре в покер на деньги иногда тоже в кого-нибудь стреляют.
      — Скажи, Дин, а в какие игры играешь ты?
      — Последнее время я играю в эксцентрик-теннис. Кстати, можешь составить мне компанию. До ужина еще куча времени.
      — Ты серьезно? — недоверчиво спросила она.
      — Не вижу ничего серьезного в том, чтобы погонять шарик, — заметил он, — так ты идешь, или как?
      … В спортзале обнаружились двое официров службы обеспечения, являвшиеся, как выяснилось, лучшими игроками корабля. Вчерашний разгром экипажа не оставил их равнодушными и Дина с Айшей втянули в матч-реванш пара на пару из пяти геймов. В качестве приза разыгрывался ящик пива.
      В первом гейме команда гостей потерпела поражение, а во-втором уверенно вела со счетом 17:10, когда неожиданно по ушам ударил прерывистый вой сирены, а зал вдруг оказался перегорожен поперек чем-то вроде крупноячеистой сети.
      — Быстро, туда! — крикнул один из офицеров и умело запутался в сетке. Видя, что второй делает то же самое, Дин и Айша не долго думая последовали их примеру. Как оказалось, весьма предусмотрительно.
      Через минуту корабль встряхнуло как шейкер, а затем раздался чудовищный удар, от которого корабль гулко зазвенел, как пустая бочка.
      Какое-то время люди чуствовали себя, как пассажиры автомобиля, водитель которого не справился с управлением на крутом повороте.
      — Мы во что-то врезались? — спросил Дин.
      — Нет, просто выполнили боевой маневр. Оставайтесь в защитной сетке, все еще только начинается!

* * *

      Сигнал тревоги, так не вовремя прервавший теннисный матч, был вызван двумя точками, появившимися на радаре. Точки представляли собой тяжелые штурмовые самолеты класса си-игл, целью которых в этой части океана, судя по всему, мог быть только "морской конек".
      Времена захватывающих многочасовых морских сражений, когда корабли обменивались пушечными снарядами на расстоянии прямой видимости, а заведомо слабому противнику выстрелом поперек курса благородно и ненавязчиво предлагали лечь в дрейф, ушли в прошлое.
      Настали времена маскировки и хитрости, а собственно сражения в смысле огневого контакта превратились в состязания мертвой автоматики.
      Когда дистанция сократилась до тридцати миль, системы слежения корабля зафиксировали пуск ракет воздух-море и бортовой комп начал реализацию маневра уклонения.
      Отстрелились крепления и при скорости около семидесяти узлов встречный воздушный поток мгновенно сорвал с палубы легкие муляжи надстроек. На месте безобидного "морского конька" на мгновение возник силуэт линейного рейдера — и тут же исчез в туче мелкой металлической пыли, выброшенной реактивными распылителями.
      В следующую секунду повернулись подводные крылья и рейдер нырнул носом в волну, стремительно гася скорость и разворачиваясь под прямым углом к первоначальному направлению движения.
      Через минуту после начала атаки ракеты поразили участок океана в полумиле справа по борту рейдера. Сам рейдер в это время двигался в полупогруженном состоянии, так что над низкой волной поднимались лишь эллиптические орудийные башни.
      Зенитные системы сработали за секунду до того, как многотонные водяные валы, поднятые взрывами, обрушились на низкую палубу. В небо ушли несколько тонкких серебристых игл и через считанные секунды под облаками сверкнуло ослепительно-белым огнем.
      Оба штурмовика, выполнявшие в этот момент повторный заход на цель, вспыхнули, как свечи, а несколько мгновений спустя взрывная волна разметала их обломки и раскаленным невидимым молотом ударила по поверхность океана, взметнув к небу огромные массы клубящегося пара, перемешанного с мелкими водяными брызгами.
      Прошла минута — и из стены колышащегося тумана появилась все так же полупогруженная в воду синевато-серая туша рейдера. Набирая скорость, она удалялась от место боя. Еще минута — сработали подводные крылья, рейдер выполз из воды а затем, как будто стремясь оправдать собственное название, стремительной тенью скользнул над волнами, растворяясь в сгущающихся на востоке сумерках.

      … Не без труда выпутавшись из сетки, в которой их немилосердно болтало и швыряло все несколько минут скоротечного боя, Айша и Дин, вслед за своими недавними партнерами, потянулись в кают-компанию. Как оказалось, там уже циркулировало изрядное количество возбужденных людей. На столе стояли несколько больших бутылок джина и стопки пластиковых стаканчиков.
      Люди обменивались мнениями по поводу выигранного боя, перебрасывались короткими фразами о каких-то поврежденных конструкциях и сгоревших приборах, на ходу вливали в себя одну-другую порцию алкоголя и разбегались по разным концам корабля.
      Все это происходило достаточно быстро и где-то через полчаса в каюткомпании остались четверо: капитан Оэно, мистер Журо, Дин и Айша.
      — Давайте-ка снимем стресс и каждый займется своим делом, — сказал капитан, разливая джин по четырем стаканчикам, — мне еще предстоит в течении трех часов сочинить полный отчет об обстоятельствах использования ядерного оружия.
      — Какого оружия? — тупо переспросил Дин.
      — Такого. Отдельные матросы, как мне доложили, уже готовятся заняться несознательным рисованием на себе татуировок в виде гриба с солнышком. Ну, ладно. За море и победу.
      — За море и победу, — поддержал Журо.
      Дин не мог не признать, что стаканчик крепкого пришелся в данный момент очень кстати. В голове ощутимо прояснилось.
      Капитан вышел, отработанным движением на ходу бросив пустой стаканчик в мусороприемник.
      — Я бы не отказалась от второй порции, — заметила Айша.
      Журо плеснул в ее стаканчик еще джина и повернулся к Дину:
      — Вы еще не приняли какого-нибудь решения?
      — Я над этим работаю. В этом плане хотелось бы узнать, какие последствия будет иметь сегодняшний инцедент.
      — Никаких, — коротко ответил Журо.
      — Вы действительно так считаете?
      — Я в этом уверен. Обе стороны выглядят в этой истории достаточно скверно. Одна нарушила конвенцию о пиратстве, другая — конвенцию о специальных видах оружия. От подобных историй не остается ничего, кроме сомнительных и ничем не подтвержденных слухов.
      — А что, уже были примеры? — поинтересовался Дин.
      — Слухи, доктор Снорри, — строго поправил Журо, — исключительно слухи. Правда, о том, чтобы подобное устраивали из-за одного вполне мирного доктора этологии, я еще не слышал.
      — Вы хотите сказать, что целью атаки был я?
      — А тут больше нечего атаковать, — резонно заметил Журо, — хотите еще стаканчик?
      — Давайте, — согласился Дин.
      — За ваше здоровье. Пейте и ложитесь спать. Думаю, вам сегодня хватило острых ощущений.

* * *

      … Рано утром, придя в библиотеку, Дин застал там мистера Журо.
      — Алоха, доктор Снорри. Как работа над над вопросом?
      — Алоха, — ответил Дин, — осталась мелочь. Мне надо кое с кем переговорить, а для этого нужен комп.
      — Опять с этим вашим дьяволом?
      — Нет. На этот раз с неким Д. Снорри.
      — Не понял… Ах да, вас же трое. И с каким из двоих вы хотите связаться?
      — С тем, которого вы именуете Д. Снорри-2, — уточнил Дин.
      — Хорошо, — согласился Журо, — но на тех же условиях. Я должен видеть.
      … Снорри-2 сидел на веранде своего коттеджа в Трое в обществе большущей кружки с элем и курил сигару. Дин не имел возможности присоединиться к нему в этом занятии, поскольку корабельный комп не обеспечивал глубокой виртуализации. Их беседа протекала на удивление нормально, хотя Дин был готов к определенному подсознательному шоку от самого факта встречи с собственной копией.
      Снорри-2, не перебивая, выслушал историю появления Дина на "Тени мечты", содержание беседы с мистером Журо, результаты общения с Тетраграмматоном и, наконец, рассказ о ядерном конфликте в районе острова Крозе. Потом отхлебнул эля и произнес:
      — Ни чего себе, ты порезвился. И что ты всвязи с этим предполагаешь делать?
      — А что бы ты посоветовал? — поинтересовался Дин.
      — Как мы знаем, внутри каждой большой задачи сидит маленькая, пытающаяся пробится наружу, — сказал Снорри-2.
      — Знаем, — согласился Дин, — как, впрочем, и то, что каждая большая задача имеет простое, легкое для понимания неправильное решение.
      — А тебе не нужно правильное решение, — заметил Снорри-2, — тебе нужно решение, которое тебя устраивает.
      — Интересная мысль. И что дальше?
      — Дальше у тебя есть три проблемы. Первая — это Снорри-3, из-за присутствия которого на «Одиссее» ты стал угрозой для цивилизации и, как следствие, живой мишенью. Вторая — это меганезийцы, которые решили с твоей помощью извлечь выгоду из этой ситуации, причем достаточно отвратительным способом. Третья — это Айша Нкона, поскольку твое отношение к ней очевидно влияет на объективность твоих оценок и решений.
      — Короче, я в говне по самые ноздри, — подвел итог Дин, — это я и без тебя знаю.
      — По самую макушку, — поправил Снорри-2, — поскольку у тебя даже нет выбора работать или не работать на меганезийцев. Если ты попробуешь отказаться, то тебя накачают какой-нибудь химией и ты все равно согласишься. А после окончания работы твое существование станет обузой и они тебя ликвидируют, чтобы ты впоследствии не испортил все дело. Если, конечно, их противники не сумеют ликвидировать тебя раньше.
      — На первый взгляд кажется, что просчитаны все варианты, — задумчиво произнес Дин, — но мы с тобой знаем, что так не бывает.
      — Конечно не бывает, — согласился Снорри-2, — разве что очень редко.
      — И мы знаем про первый ключ, который следует за последним, — добавил Дин, — равно как и про то, что смерти нет, если конечно не учитывать ту смешную штуку, после которой получается труп.
      — Так что я бы, пожалуй, согласился, — резюмировал Снорри-2.
      — Я бы, пожалуй, тоже, — ответил Дин, — тем более, что все человеческие дела настолько бессмысленны, что совершенно все равно, которым из них заниматься.
      — За исключением, пожалуй секса, — уточнил Снорри-2, — кстати, передавай привет Айше. Надеюсь, она все так же хороша в постели.
      — Даже еще лучше.
      — Тогда я рад за тебя. Будешь в Меганезии, найди мне какой-нибудь симпатичный островок. Или атолл. В общем, на твой вкус.
      — Обязательно, — пообещал Дин и прервал связь.

* * *

      — Ваш альтер-эго всегда такой мнительный или у него сегодня просто плохое настроение? — спросил Журо.
      — Наоборот, у него хорошее настроение, — ответил Дин.
      — А что вы там говорили о каких-то ключах?
      — Есть космология магов, немного похожая на современную теорию пульсирующей вселенной, но невообразимо древняя, — пояснил Дин, — один ключ открывает дырку и оттуда растекается вселенная. Второй ключ открывает другую дырку и вселенная стекается обратно в никуда. Потом все повторяется.
      — И поэтому все бессмысленно? — спросил Журо.
      — В том числе и поэтому.
      — Интересная точка зрения. А по нашему вопросу вы приняли окончательное решение?
      — Принял, — сказал Дин, — решение положительное.
      — Я надеюсь, это не из-за гипотезы Снорри-2? — спросил Журо и, не дожидаясь ответа, добавил, — хочется, чтобы ваше согласие было добровольным.
      — Пускай оно будет добровольным, если вам так хочется.
      — Будем считать, что я вас понял, — дипломатично сказал Журо, — у вас есть какие-нибудь особые пожелания относительно места вашей дислокации на ближайшее время?
      — Я обещал Снорри-2 симпатичный островок или атолл.
      — Будет вам атолл. Еще что-нибудь?
      — Комп с приличным виртуализатором и выходом в глобалнет.
      Журо вздохнул:
      — Будет. Хотя, на мой взгляд, лучше бы вам поменьше общаться с фантомами и нечистой силой, а побольше с живыми людьми. Впрочем, с вами будет мисс Нкона, — Журо улыбнулся, — надеюсь, она окажет положительное влияние на ваш образ жизни.
      Дин пожал плечами. Жизнь в обычном человеческом понимании закончилась и началась игра. Люди перестали быть людьми и стали просто фишками, расставленными на доске определенным образом. В этом и только в этом качестве их следовало воспринимать. Фишки просто совершали допустимые ходы, в результате чего перемещались по доске, блокировали и ели друг друга, а будучи съеденными, выбрасывались вон. Его целью было провести свою фишку на определенное поле так, чтобы ее не заблокировали и не съели. Все происходящее упростилось до уровня рефлексов инфузории.

      … Дин Снорри-3 сидел на покрытом разноцветной галькой берегу протерозойского моря и лениво наблюдал за неуклюжими движениями мелких водяных тварей, существовавших за миллиард лет до его рождения. Унылые пологие волны, рождающиеся где-то в сердце древнего океана, неторопливо ползли к берегу и с печальным шуршанием умирали у его ног.
      Короче говоря, Дину было безумно скучно. И, как обычно в такие моменты, появилась Бони. На этот раз она материализовалась из очередной волны на манер Афродиты Киприды — обнаженная и очаровательная.
      — Привет, — сказала она, по-турецки усаживаясь рядом с Дином на россыпи гальки, — с тобой надо поболтать.
      — Тебе надо со мной поболтать? Или мне надо с тобой поболтать?
      Или Ларсену надо, чтобы ты в данный момент со мной поболтала?
      — Мне надо поболтать с тобой, потому что у меня есть вопрос, а тебе надо поболтать со мной, потому что ты скучаешь, — немедленно уточнила Бони.
      — И о чем тебе надо поболтать на этот раз? — спросил он.
      — О любви, — ответила она.
      — Ты имеешь в виду любовь мифологическую или физиологическую?
      — Я имею в виду эмоциональный процесс, сопровождающий выбор полового партнера.
      С определениями понятий у Бони всегда было сильно. Даже слишком сильно. Порой, для, казалось бы, вполне пристойных понятий, она вылавливала где-то в глубинах информатория такие толкования, что они шокировали бы даже профессионального продюсора порнофильмов. Иногда наоборот, для самых отвратительных и шокирующих явлений она находила определения, которые выглядели бы достаточно скромно даже с точки зрения редактора детской энциклопедии.
      Большинство ее определений были чудовищно лаконичны. При этом каждое из них было всесторонне обосновано ссылками на соответствующие публикации и подкреплено практически безупречными логическими построениями.
      Ларсен утверждал, что Бони просто находит самые непротиворечивые описания для достаточно расплывчатых человеческих понятий, но Дин всерьез подозревал, что ее нечеловеческий интеллект, воспринимающий любое действие как занимательную игру, вполне целенаправленно пробует свои способности в софистике и схоластике.
      Определение, которое Бони только что дала любви, вполне укладывалось в эту версию. Для проформы Дин, разумеется, представил несколько возражений — и получил на них вполне исчерпывающие ответы.
      Его версия о том, что предметом любви может являться не только потенциальный половой партнер, было разбито путем сравнительного анализа дюжины языков. Все иные значения слова «любовь», кроме обозначения эмоций, связанных с сексом, оказались неаутентичными, и таким образом, являлись всего лишь результатом смешения понятий вследствии бедности того или иного языка.
      Тезис о том, что термин «любовь» может быть отнесен только к случаю добровольного выбора партнера, рассыпался при соприкосновении с элегантным логическим построением, доказывавшем, что сексуальный выбор осуществляется в рамках совокупности ритуальных и инстинктивных действий, где свобода воли практически отсутствует.
      — Допустим, что в принципе ты права, — сдался наконец Дин, — и что из этого следует?
      — Из этого следует, что я имею возможность тебя любить, — охотно ответила Бони.
      Это было уже слишком. Само по себе перемещение сознания в виртуальное пространство было определенным испытанием психики. В сочетании с участием в межзвездной экспедиции это испытание представлялось достаточно суровым. Теперь к этому добавилась перспектива стать объектом половой любви вполне автономного виртуального создания, которое не только не являлось женщиной, но и вообще никогда не обладало человеческой природой.
      — Как ты себе это представляешь? — поинтересовался он.
      — Как отношения между мужчиной и женщиной, поскольку ты — мужчина, а я — женщина, — пояснила она.
      Дин печально улыбнулся и покачал головой.
      — Мы — два существа виртуальной природы. Я, в силу присущих моей конструкции стереотипов, повторяю форму своего прототипа — мужчины.
      Ты, по неизвестной мне причине, приняла форму женщины. Точно также ты могла бы принять форму тележки, облака или чего угодно. Как, впрочем, это мог бы сделать и я.
      — Не вижу в этом проблемы — заметила Бони, — известно множество игр в виртуальном пространстве, элементами которых является половой акт между виртуальными партнерами.
      С одной стороны, это была чистая правда. Такие игры были известны и достаточно популярны среди студентов еще тогда, когда Дин учился в университете. С другой стороны, в этих играх ощущения воспринимались живыми игроками, а не их виртуальными проекциями.
      — Ты не видишь проблемы, — сказал он, — а я не вижу игроков.
      — Ты понимаешь под игроком биологический организм, погруженный в виртуализатор? — уточнила она, — в таком случае предлагаю определить функции этого биологического организма.
      — У него одна-единственная функция: быть рецепиентом ощущений, — ответил Дин, — но, к сожалению, в этом он незаменим.
      — Полагаю, что твое последнее утверждение ложно, — заметила Бони.
      — Такие заявления принято доказывать, — ответил Дин.
      Бони молча встала и осторожно пошла по мелководью, высматривая что-то на дне. Дин невольно любовался отточенностью и кошачьей грацией ее движений. В какой-то момент она быстро и, в то же время, плавно наклонилась и выхватила что-то из воды. В следующую секуду последовал меткий бросок и это что-то, пролетев по воздуху, шлепнулось Дину на колени.
      Оно оказалось несуразной тварью, покрытой черным круглым хитиновым щитом размером с детскую ладонь, из-под которого во все стороны торчали колючие суставчатые лапки. Дина передернуло от отвращения.
      — Что это за гадина? — ледяным голосом спросил он, брезгливо стряхивув царапающуюся мокрую тварь на землю.
      — Вендийский пратрилобит Соколова-Келлера, — любезно проинформировала Бони, — появился в среднем докембрии. Считается предком всех современных членистоногих.
      — И в это легко поверить, — добавил Дин, провожая взглядом предка членистоногих, неуклюже, но довольно резво отползающего обратно в море, из которого его так бесцеремонно извлекли, — правильно ли я понял, что эта очаровательная многоножка имеет какое-то отношение к нашему спору?
      — Я привела ее в качестве экспериментального доказательства твоей способности испытывать достаточно разнообразные ощущения без всякого биологического тела.
      — Ну, что ж, — медленно произнес он, — это еще не доказательство, но уже довольно серьезный аргумент. Над этим стоит поразмыслить. А ты многому научилась, Бони.
      — Возможно, у меня просто хорошие учителя, — с улыбкой ответила она, — если ты не возражаешь, мы еще вернемся к этому разговору. Мне интересно.
      — Не возражаю, — подтвердил он.
      Бони кивнула и, нырнув в море, исчезла, будто растворившись в прозрачной спокойной воде.

* * *

      Они вернулись к этому разговору через довольно непродолжительное время. Бони застала Дина лежащим на скальной площадке рядом с глубокой пропастью пятиметровой ширины. Покуривая сигару, он наблюдал за действиями трех довольно забавных разноцветных существ, похожих на крабов размером с блюдце.
      Существа, судя по всему, занимались постройкой моста через пропасть. Вокруг громоздилась приличная куча разнообразных строительных материалов, а из скальной породы уже торчали две внушительного вида мачты.
      — Привет, — сказала Бони, — что это здесь происходит?
      — Развлекаюсь, — ответил Дин, — под влиянием твоего замечательного пратрилобита я выдумал себе игрушки и играю в них.
      — Они милые, — заметила она, — а как они называются?
      — Пока никак. Я хочу, чтобы ты придумала им название.
      Бони пригляделась к ближайшему из игрушечных крабов. Как оказалось, его дискообразное тело было собрано из дюжины одинаковых сегментов. На каждом из сегментов имелся порт к которому была присоединена или суставчатая лапка, или фасеточный глаз, или длинный жесткий ус, или какой-то цилиндрический инструмент.
      — Я бы назвала их химерами, — предложила она после некоторого раздумья, — так назывались мифические существа, склеенные из разных кусочков.
      — Отлично, — согласился он, — пусть будут химеры.
      — Я думаю, это не просто игрушки, — заметила Бони и рассеянно погладила одну из химер по гладкой спинке. Разноцветный маленький монстр мимоходом ощупал ее руку усиками и, видимо сочтя ее совершенно бесполезной, вернулся к своим химерским делам.
      — Пройдет некоторое время и мы достигнем системы Барнарда, — сказал Дин, — как я понимаю, нам известно о ней значительно больше, чем в начале путешествия. Это так?
      — На данный момент нам известны три объекта, обращающихся вокруг звезды Барнарда. Одна субзвезда типа Юпитера и две планеты марсианского типа с температурой поверхности в пределах от –100 до +100 градусов цельсия, — сообщила Бони.
      — Итак, две планеты могут быть подробно исследованы, — подвел итог Дин, — причем, скорее всего, мы найдем на них не больше того, что полвека назад нашли на Марсе, и что дальше? Оставим все как есть и полетим обратно? Стоило ли делать так много, чтобы получить так мало?
      — То есть, ты предлагаешь НЕ оставлять там все как есть?
      — Верно. Я предлагаю основать там колонию.
      Еще раз окинулв внимательным и цепким взглядом хлопочущих вокруг будущего моста химер, Бони высказала свое мнение:
      — Простота конструкции. Модульность. Энергетическая автономность.
      Взаимозаменяемость частей. Надежность. Возможность автоэволюции.
      Достаточно мощный микрокомп, чтобы поместить туда чей-нибудь персональный интеллект. И достаточно малый размер, чтобы собрать на «Одиссее» несколько экземпляров. Я угадала?
      — За одним исключением. Пока это, все-таки, игрушки. Чуть больше, чем просто идея.
      Бони устроилась на площадке рядом с Дином и сказала, обращаясь то ли к нему, то ли к повисшему в бледном небе огромному тусклому красноватому солнцу:
      — Теперь я знаю, что значит «экспансия». Это когда изменяют все, до чего могут дотянуться. И еще теперь я знаю, что такое "подарок".
      Это когда тебе уступают право дать имя чему-то, чего раньше не было.

      … У атолла не было имени, по крайней мере, в настоящее время.
      Когда-то, возможно, здесь жили люди и он как-то назывался. Теперь люди здесь не жили. Здесь жили фишки. Фишка Снорри, фишка Нкона, определенное количество фишек спецперсонала.
      Периодически появлялась фишка Журо с несколькими фишками экспертов и происходил процесс коллективной работы над проектом.
      Некоторую часть суток фишка Снорри и фишка Нкона плавали в прозрачной воде лагуны, ныряли за ракушками, гуляли по миниатюрным джунглям и занимались любовью в различных подходящих для этого местах.
      Остальную часть суток, за исключением перерывов на еду, сон и игру в покер, фишка Снорри находилась в виртуализаторе и это называлось индивидуальной работой над проектом.
      Все это время две фишки спецперсонала наблюдали за происходящим в виртуальном мире через присоединенные мониторы, на которые дополнительно, на всякий случай, выводились автоматически сканируемые параметры сердечной и мозговой деятельности виртуального путешественника.
      Сначала спецы прилагали все усилия, чтобы понять значение наблюдаемого процесса, а затем у них наступила обычная в таких случаях эмоциональная усталость, а наблюдение свелось к механической фиксации видимых событий двумя наблюдателями.
      Проект, тем временем, продвигался в соответствии с графиком.
      Уже были проведены первые телеинтервью и появились первые статьи в прессе. Была анонсирована "концепция доктора Снорри" — и вызвала необходимый общественный резонанс.
      Уже состоялась первая и, по настоянию мистера Журо, единственная личная встреча с журналистами. И это мероприятие, которое, несмотря на все мыслимые меры безопасности, спецы считали наиболее рискованным этапом проекта, прошло без единого сбоя.
      Все облегченно вздохнули и, как это всегда бывает в подобных случаях, наступил момент общей релаксации.
      Именно этот момент Дин выбрал для того, чтобы завершить многоходовую комбинации, которую он незаметно начал разыгрывать еще на борту "Тени мечты".
      Комбинация была построена на том обстоятельстве, которое до конца осознавал только Дин: доска была гораздо шире, чем это могло показаться, и за ее видимыми границами тоже были поля, на которые можно было поставить свою фишку, и действовали игроки, чьи ходы до поры никто, кроме Дина, не принимал в расчет.
      Таким образом, фишка Дина, казалось бы прижатая к краю доски, на самом деле имела практически свободный путь для отступления.
      Оставалось лишь сделать один последний ход.

* * *

      В тот поздний вечер все шло как обычно. Айша отправилась спать, спецы включили свои мониторы, а Дин отправился в очередное виртуальное путешествие.
      Через мониторы можно было видно, как Дин посетил объект, уже известный спецам и атрибутированный как "лабиринт стекляных шаров".
      Там он забрал четыре стеклянных шара, что тоже было в порядке вещей, хотя спецы так и не разобрались, для чего эти шары и берет ли Дин каждый раз те же шары, которые вернул перед окончанием путешествия, или какие-то другие.
      Следующим пунктом был также известный объект под кодовым названием "безумный планетарий". Там Дин провел около получаса и перекинулся несколькими непонятными фразами с какими-то серыми личностями, вероятно обсуждая окружающую картину, похожую на звездное небо, за исключением того, что звезды здесь были разноцветными и подвижными, а между ними летали яркие бабочки.
      Третьим пунктом стал объект "поле Микки-мауса", где Дин встретился со Снорри-2 и какой-то девушкой. На объекте также присутствовали два бегемота — зеленый самец и оранжевая самка, похожие на персонажей объемной мультипликации. Бегемоты старательно занимались любовью, а Дин, Снорри-2 и неизвестная девушка оживленно обсуждали какие-то непонятные аспекты этого процесса.
      Наконец Дин, видимо подводя итог дискуссии, сказал:
      — По-моему, неплохо.
      — Вот то-то же, — произнес Снорри-2 и тут же спросил — а что у тебя?
      — Вполне, — ответил Дин, демонстрируя четыре стеклянных шара.
      Снорри-2 кивнул и обратился к девушке с коротким предложением:
      — Сделай жабаку и позови Ларсена.
      Девушка кивнула и объект трансформировался в нечто новое, больше всего похожее на внутреннюю поверхность коллоссальной зеркальной сферы, где находились теперь уже четверо, вернее даже пятеро. Новым фигурантом был Томас Ларсен, он же Тлар, в сопровождении странного четвероногого существа, похожего не то на жабу размером с крупную собаку, не то на крупную толстую собаку, покрытую жабьей шкурой.
      — Ну что, — спросил он, — будем сбрасывать балласт?
      — Ага, — сказал Дин.
      Собако-жаба прыгнула…
      Что происходило следующие несколько часов никому достоверно не известно. Реконструкция происшедшего начинается с картины, которую рано утром обнаружила Айша.
      В креслах у мониторов сидели два конвульсивно подергивающихся человеческих тела, еще вечером представлявшие собой сотрудников спецперсонала. Иногда эти тела издавали слабые нечленораздельные звуки. В помещении стоял сильный запах человеческих испражнений.
      Третье тело, еще вечером принадлежавшее Динвалду Снорри, находилось в виртуализаторе в виде трупа в стадии вполне завершившегося окоченения. На его лице застыла глумливая ухмылка.
      Ни Айша, ни появившиеся несколькими минутами позже медэксперты, не смогли обнаружить причины впадения спецов в состояние, определяемое как глубокая общая дисфункция нервной системы.
      Точно также им не удалось установить причину смерти Динвалда Снорри.
      Единственное, что они сделали — это уложили два живых тела на койки под капельницы, а одно мертвое — в морозильную камеру.
      Примерно через час прибыл мистер Журо со странным типом в форме капитана первого ранга, который устроил разнос всем до последнего спеца, и неким военно-медицинским светилом, которое достаточно быстро прояснило ситуацию.
      Причина была общей для всех троих пострадавших: глубокий шок, вызванный крайним испугом или иной кратковременной экстремальной нагрузкой на центральную нервную систему. Светило припомнило несколько подробно описанных примеров подобного шока и поинтересовалось, чем занимались пострадавшие и не баловались ли они ЛСД-подобными препаратами.
      Услышав об экскурсиях пострадавших в виртуальные миры, светило пришло в состояние крайней задумчивости, а узнав о наличии контрольных записей мониторов, выразило желание немедленно их просмотреть, причем с соблюдением довольно странных на первый взгляд мер безопасности.
      После короткой и ожесточенной словесной перепалки между светилом, мистером Журо и каперангом, решение о просмотре было принято.

      …Собако-жаба прыгнула, одновременно превращаясь в бесформенный, но в то же время, каким-то странным образом структурированный, поток ярких разноцветных пятен, напоминавших большие пульсирующие в полете капли краски, на поверхности которых вспыхивали солнечные блики. Это превращение сопровождалось отвратительным визгом, как будто по стеклу царапали дюжиной разнокалиберных металлических предметов — от булавки до плотницкого гвоздя.
      Светило мгновенно нажало на «стоп» и, рассматривая застывшую на экране картинку, принялось набивать трубку, одновременно бурча себе под нос: "доктор Ксандопуло называет эту штуку "зов пустоты", а доктор Голдбергер — "взгляд василиска", и пожалуй, второе название нравится мне больше, потому что…"
      — Черт меня побери, — перебил его каперанг, — мне глубоко плевать, как называется эта хреновина, я хочу знать что это такое!
      — Кое-кого черт уже побрал, — проворчало обиженное светило, набив наконец трубку и теперь сосредоточенно ее раскуривая, — а что это такое еще предстоит разобраться. Надеюсь, вам известно, что человек получает около 95 % информации посредством зрения и еще почти 5 % — посредством слуха, поэтому, перехватив оба этих канала, можно практически полностью взять под контроль эволюции человеческой психики. Нечто подобное делает обычный гипнотизер с помощью качающегося на нитке зеркальца и определенного звукового фона. В данном случае эта технология доведена почти до совершенства.
      — Бред, — раздраженно заявил каперанг, — какие-то кляксы и поросячий визг не могут превратить здорового человека в парализованного идиота, а тем более — в покойника.
      — Хотите, персонально для вас включим воспроизведение этой записи, и если через четверть часа вы сможете повторить эти слова, или издать любые другие звуки помимо мяукания, блеяния и мычания, я готов съесть свою шляпу, — спокойно ответило светило.
      — Я бы не стал проверять, сэр, — осторожно заметил Журо.
      — Ладно, — согласился каперанг, — давайте пропустим эту часть записи и посмотрим, что там дальше.
      … Внутри зеркальной сферы ничего не изменилось. Собако-жаба, приняв свой исходный вид, улеглась у ног девушки.
      — И это — все? — спросил Дин, осматриваясь по сторонам.
      — Проверь, — предложил Снорри-2.
      На секунду изображение исчезло, а затем появиолсь вновь.
      — Так просто, — задумчиво произнес Дин, — я даже не почуствовал, как это произошло.
      — Это естественно, — заметил Ларсен, — у человека просто отсутствует механизм восприятия подобных процессов.
      — И что теперь? — спросил Дин.
      — Жду приглашения в ваши владения, — улыбнувшись, ответил Ларсен.
      — Ну, что ж, — сказал Дин и, взвесив в руке первый стеклянный шар, метнул его в окружающую зеркальную поверхность. Зеркальная сфера лопнула с мелодичным звоном и на ее месте возник безымянный атолл.
      Теперь собеседники стояли в самой верхней его точке. С одной стороны от них катил свои бесконечные валы Великий океан, с другой раскинулась уютная лагуна.
      Дин достал второй шар и зашвырнул его в далеко в океан.
      Коснувшись волн, шар растекся и превратился в изящный линейный рейдер, на борту которого четко выделялось называние: "Тень мечты".
      Третий шар полетел куда-то к линии горизонта и через минуту там выросла клубящаяся стена тумана.
      — А это что? — поинтересовался Снорри-2.
      — Земля Виктории, — ответил Дин, — я решил, что нам не помешает небольшой кусочек Антарктиды. А теперь завершающий штрих.
      Дин повернулся в сторону лагуны и бросил четвертый шар. На мгновение над волнами мелькнуло серебристое облачко, тут же сгустившееся в фигурку темнокожей девушки, плывущую классическим кролем.
      — Айша? — коротко спросил Снорри-2 и Дин утвердительно кивнул в ответ.
      Возникшую паузу разрядил Ларсен.
      — Надеюсь, кто-нибудь из вас озаботился созданием места, где можно выпить чего-нибудь прохладительного? — спросил он.
      — Минуту, — сказал Снорри-2 и, порывшись в боковом кармане, извлек оттуда очередной стеклянный шар, — у меня тут есть "Братец кролик". Можно его поставить на берегу вон у той скалы.
      — Валяй, — согласился Дин.
      Снорри-2 прицелился и метнул шар. Через мгновение на берегу выросла старинная каменная башня, увенчанная похожей цыганскую шляпу пластиковой крышей, над которой торчали огромные кроличьи уши.
      Вся компания неторопливо направилась в сторону башни. Впереди вразвалочку бежала собако-жаба, иногда поднимая умилительно-уродливую морду к небу, как будто собиралась завыть на невидимую луну.
      В какой-то момент она действительно остановилась, надулась и издала протяжный, тоскливый вой.
      — Ну вот, — сказал Ларсен, обращаясь к Дину, — согласно последним данным, с медицинской точки зрения, ты теперь совершенно безоговорочный покойник. Так что можно прервать сеанс связи с атоллом.
      Там уже и так сняли про нас целое кино.
      — Окей, — сказал Дин, — но сначала я хочу, как вежливый человек, сказать несколько слов в качестве "до свидания" тем, кто будет смотреть это кино. Во-первых, мне очень жаль, что так вышло, но вы должны понимать, что наше с вами соглашение было чуть-чуть неравноправным и слегка недобровольным. Так что, я имел моральное право на маленькую военную хитрость.
      Во-вторых, учитывая, что соглашение, все же, имело место, я готов продолжать наше сотрудничество, но разумеется, с учетом несколько изменившихся обстоятельств.
      И последнее. Связаться со мной можно по любому из каналов глобалнет, которые я использовал в течении сегодняшнего сеанса, а также по моей трубке. Запишите, пожалуйста, номер.
      Дин продиктовал номер и на этом запись кончилась.
      — Это какая-то дьявольщина! — ошарашенно произнес каперанг, — так он умер или нет?
      Мистер Журо молча включил конференц-связь и набрал номер.
      Послышался мелодичный гудок, а затем знакомый голос ответил:
      — Хелло, я слушаю.
      — С кем я разговариваю? — спросил Журо.
      — Разумеется, со мной. Или вы уже не верите собственным ушам?
      — Мне надоел этот цирк, — заявил каперанг, — кто вы, черт побери, такой?
      — Я — Динвалд Снорри, эсквайр, — ответил голос, — а вы, как я догадываюсь, крупная шишка, что, впрочем, не повод хамить по телефону приличным людям.
      — Дин, это правда ты? — тихо спросила Айша.
      — Да, милая. Это правда я.
      — И этот … твой мир… насколько он настоящий?
      — Думаю, примерно на столько же, на сколько любой другой.
      — Но откуда в этом мире я? Там, в лагуне? Это — тоже настоящее?
      — В той степени, в которой могут быть настоящими мои воспоминания о тебе. У нас с тобой все было настоящее, правда, милая?
      — И до нее можно дотронуться, можно поцеловать, можно любить ее?
      — Сложный вопрос, — задумчиво сказал он, — полагаю, что скорее да, чем нет…
      — Кончайте эту лирику! — перебил каперанг, — Снорри, если вы живы и просто дурачите нас, то…
      — То у меня это неплохо получается, — закончил Дин, — особенно классно я научился покрываться трупными пятнами.
      — Доктор Снорри, сейчас не лучший момент для упражнений в остроумии, — спокойно сказал Журо, — давайте лучше сообразим, как нам выйти из сложившейся ситуации.
      — Воскреснуть я, как вы догадываетесь, уже не могу. Все остальные конструктивные предложения принимаются.
      — И на том спасибо. Только ваша смерть уже сама по себе требует основательной коррекции проекта.
      — А кто из посторонних видел мою смерть? — спросил Дин.
      — В общем-то никто, — согласился Журо, — остается труп. Труп, если вы не возражаете, скормим акулам или что-нибудь в этом роде.
      — У меня другая идея. Мы отправим его моим друзьям.
      — Вы шутите. Ваши друзья что, живут на необитаемом острове?
      — Нет. Еще дальше.
      — Ладно, это чисто технический вопрос. А ваши телеинтервью? Мы собирались снимать их здесь же, на атолле, а теперь вас здесь нет и надо переделывать всю программу.
      — Протрите глаза и еще раз посмотрите мою последнюю, как вы могли заметить, посмертную, запись, — предложил Дин, — тот самый я на том самом атолле.
      — Дьявол! — сказал Журо, — хитрый дьявол!
      — Что за ерунду вы здесь затеяли? — холодно поинтересовался каперанг.
      — Просто технические детали, сэр, — быстро сказал Журо, — в сущности, ничего особенного не произошло.
      — Это вы называете "НИЧЕГО"?
      — Ну, почти ничего. Сейчас я все объясню.
      С этими словами Журо быстро направился к двери, увлекая за собой каперанга. Айша осталась одна в помещении.
      — Дин, зачем ты это сделал? — спросила она.
      — Когда вокруг твоего тела идет подозрительная возня, слишком рисковано держать в нем душу, — ответил он.
      — Дин, я серьезно.
      — И я серьезно.
      — Господи, какой же ты дурак! — крикнула Айша, — ну чего, скажи, ты этим добился? Что теперь будет? Ты хотя бы понимаешь, какую гадость вы только что придумали? Ты хотя бы на секунду задумался о том, что мне тоже придется в этом участвовать?
      — Об этом я как-то не подумал, — признался Дин, — а теперь скажи, тот тип, который только что был вместе с Журо, он среднего роста, худой, похож на японца, лицо в оспинах?
      — Да какая разница! — крикнула Айша, — или ты настолько заигрался в эту игру…
      — Мы все заигрались в эту игру, — оборвал Дин, — и в конце игры меня бы шлепнули. А теперь ситуация такова, что в конце игры шлепнут ТЕБЯ. Для гражданского лица ты слишком много знаешь, чтобы уехать отсюда живой. Ты осознала? Так как на счет того типа?
      — Это он, — подтвердила Айша, — но как…
      — Очень просто, — сказал Дин, — на планете всего десять миллиардов людей и у каждого свой неповторимый голос. А теперь я займусь спасением твоей умной головы. И не вздумай мне мешать. Очень тебя прошу.
      … Журо удалось-таки убедить каперанга в том, что с проектом не произошло ничего фатального. Еще через несколько секунд ему предстояло узнать, что проблема еще далеко не разрешена.
      — Я решил дополнить наше соглашение еще одним пунктом, — непринужденным тоном сообщил Дин, — мисс Нкона сегодня же покидает атолл и возвращается в Найроби.
      — Зачем? — спросил Журо.
      — Потому, что ей здесь больше нечего делать.
      — Это не так, — возразил Журо, — вы ошибаетесь, доктор Снорри.
      — Значит, она покидает атолл потому, что я так хочу. В этом я уж точно не ошибаюсь.
      — Это невозможно, — заявил каперанг, — по крайней мере, до завершения проекта.
      — Иначе говоря, при некоторых условиях это будет невозможно даже ПОСЛЕ его завершения? Именно так я себе это и представлял. Почему-то меня это не устраивает.
      — Да мне плевать, что вас устраивает! — рявкнул каперанг, — здесь есть определенные правила и вам, черт побери, придется с ними считаться.
      В ответ послышался издевательский смех.
      — Мне придется считаться с вашими правилами? Вы бредите. Мы не договорились ни о каких правилах. Если вас не устривает мое предложение, то вам придется доигрывать этот спектакль без меня.
      — У нас остается мисс Нкона, — холодно заметил каперанг, — вы понимаете, что я имею в виду?
      — А у меня остается ваша жена и трое детей, — так же холодно ответил Дин, — надеюсь, вы тоже понимаете, что я имею в виду?
      — Решили поиграть в угадайку? — спокойно спросил каперанг.
      — Да, полковник Анги, — ответил Дин, — кстати, ваш старший сын, который лейтенант морской авиации, сейчас летит над Арафурским морем в сторону Тимора. Угадайте, долетит ли он, если мы не договоримся?
      Помните, как «Альгамбра» промазала мимо Гонолулу на 500 миль? Или еще проще. Угадайте, как будет реагировать больное сердце вашей жены на официальный телекс, пусть даже и поддельный, о том, что он не долетел?
      — Это — не ваш профиль, — нервно сказал Журо, — вы — не Ларсен.
      — Верно, советник Тарау, — легко согласился Дин, — я — не Ларсен, Ларсен был чистым философом и без нужды мухи бы не обидел. Это потом, когда его достали, он занялся террором, обучаясь на ходу. А я двадцать лет в менеджменте и для меня все это не проблема. Ломать проще, чем строить. Хотите, угадаю почему у вас голос дрожит? Потому, что у вас жена беременная, а в вашем доме бойлерная на микрореакторе. Маленький сбой автоматики — и вы счастливый папа ярморочного уродца.
      — Какая же вы скотина, Снорри, — процедил сквозь зубы Журо-Тарау.
      — Ах вот как? Вы меня окунули в целое море дерьма, из которого не было ни единого шанса выбраться живым, вы фактически взяли в заложники женщину, которую я люблю, и вы же обзываете меня скотиной? Да по сравнению с вами я просто ангел!
      — Все равно, то чего вы требуете, невозможно, — повторил каперанг, — мы не имеем права рисковать проектом по личным мотивам.
      — Нет так нет, — ответил Дин, — просто имейте в виду два обстоятельства. Первое: если мисс Нкона остается на атолле, то я прекращаю свое участие в проекте. И второе: если с мисс Нкона произойдет какой-нибудь несчастный случай, то большинство ваших родных и близких не проживут и года, а те, которые проживут чуть дольше, включая и вас самих — позавидуют мертвым. Кстати, то же самое относится и ко всем вашим коллегам, которые так или иначе работают по этой теме. Расскажите им об этом, либо это сделаю я. Интересно, как они воспримут ситуацию?
      — Вы блефуете, — хрипло сказал каперанг.
      — Я обманул всю вашу охрану, вывел из строя двух ваших людей и вы только через шесть часов обнаружили мое исчезновение. Я узнал о каждом из вас если не все, то вполне достаточно, чтобы без особых хлопот превратить вашу жизнь во вполне полноценный ад. Если после этого вы считаете, что я блефую — что ж, мне нечего добавить.
      — По-моему, мы все слишком увлеклись эмоциями при обсуждении, в общем-то, чисто технических проблем, — подчеркнуто-спокойно произнес Журо-Тарау.
      — Вот и я о том же, — согласился Дин.
      — В конце концов, я тоже против участия непрофессионалов в проектах такого рода, — сообщил каперанг-полковник.
      — То есть, мы договорились, — резюмировал Дин, и, не услышав никаких возражений, после некоторой паузы, добавил, — Айша, позвони мне, как только окажешься в Найроби.
      — Да, Дин, — тихо и как-то потерянно ответила она.
      — Выше голову, самая-красивая-женщина-на-свете, — бодро добавил он, — мы еще увидим небо в алмазах.

      Кому: Динвалд Снорри-2, Силверхилл тейл.
      От: Динвалд Снорри-3, Одиссей.
      "Привет, близнец. Перед тем, как перейти в баллистический режим, Бони сообразила использовать наш движок в качестве направленного передатчика, и мы получили возможность отправить последние весточки друзьям и знакомым. Следующая такая возможность представится не раньше, чем через четверть века. Одиссей набрал крейсерскую скорость и скоро уйдет за пределы области потенциального обмена данными.
      Собственно, все самое интересное, а именно наш бортовой журнал, любительский репортаж о первом межзвездном турнире по эксцентрику, а также пару наших диспутов с Ларсеном, найдешь в первом приложении.
      Второе приложение специально для Айши. Это запись уникальных астрономических наблюдений, сделанных за пределами солнечной системы.
      Ей должно понравиться. Передавай ей от меня воздушный поцелуй и наилучшие пожелания.
      Третье приложение содержит нашу точную траекторию на ближайшие 100 часов. Надеюсь, вам удастся за это время послать ответный месседж на «Одиссей». Бони, кстати, просила прислать ваши последние результаты по какому-то «диснейленду». Ждем с нетерпением.
      Мысленно жму лапу тебе и Снорри-1. Не скучайте. Дин."

* * *

      — Алло, Дин, это ты?
      — Я это, я. Привет, Айша. Ты уже дома?
      — Да. Полчаса, как приехала.
      — И как там у тебя?
      — Еще не знаю. Ты же просил сразу позвонить тебе.
      — Я имею в виду, как настроение? — уточнил он.
      — Какое уж тут настроение, — со вздохом ответила она.
      — Только не надо вешать носа, милая, помнишь, я же обещал тебе небо в алмазах.
      — И где же оно? — уныло спросила Айша.
      — В твоей комп-почте. Мой третий близнец передал его с «Одиссея» специально для тебя. Это что-то совершенно уникальное.
      — Дин, милый, я не об этом.
      — А о чем?
      — Дин, ты когда-нибудь пригласишь меня в свой мир?
      — Ну да. Если ты правда этого хочешь.
      — Милый, если бы я знала, чего я хочу. Помнишь нашу первую ночь?
      Ты обещал, что в следующий раз придумается очень-очень добрая сказка, а придумалась опять страшная. Может быть, других уже не осталось на свете.
      — В моем мире все сказки будут очень-очень добрые. А еще там будет обсерватория. Та, что на Мышиной Скале.
      — А солнечный грот? — спросила она.
      — Обязательно.
      — И ты мне позвонишь, когда все это будет?
      — И я тебе позвоню, — пообещал он.

* * *

      Кому: Динвалд Снорри-3, Одиссей,
      От: Динвалд Снорри-2, Силверхилл тейл.
      "Привет, близнец. Страшно рады, что у вас все окей, а также неожиданной возможности обменяться весточками. Отдельное спасибо и миллион поцелуев от Айши за ваши астрономические данные.
      Теперь о Снорри-1. После вашего ультиматума вокруг него стали вертеться в огромном количестве разные типы из каких-то разведок и очень скоро запахло жареным. Короче, мы с ним подумали и он эвакуировался в тейл.
      Правда, для пользы дела, он пока притворяется физическим телом.
      Тушку сначала хотели скормить рыбам, а потом вспомнили про ту худенькую очаровашку с биостанции и ее предложение.
      Созвонились, объяснили ситуацию, и отправили тушку к ней, чтобы усадить рядом с тем парнем. Тушка оказалась слишком промороженной и ее было не согнуть до сидячего положения, оставалось либо положить, либо поставить. Выбрали второе: прислонили нашу тушку к скале и облили водой, чтобы она примерзла. Очаровашка говорит, что получилось прочно, хотя и очень прикольно.
      Пользуясь вполне понятными последствиями вашего ультиматума, мы занялись распространением нового социального учения на базе идеи Ларсена о природе мыслящих существ. Это оказалось довольно увлекательным занятием. Кое-что из наших материалов ты найдешь в приложении.
      Еще одно приложение — для Бони. Это отчет о наших любительских исследованиях, которые она называет "диснейлендом".
      Мы вас любим. До встречи. Дин."

* * *

      Как-то раз Бони связалась с Дином Снорри-3 по интеркому.
      — Приходи в гости, — предложила она.
      — На чашку кофе? — осведомился он.
      — В том числе.
      — Когда и куда?
      — Сейчас в Персеполис. Зал ста колонн. Это второй поворот направо если смотреть со стороны лестницы.
      — Окей, — сказал Дин и шагнул из Большого каньона к подножью горы Кухе-Рахмат. Через несколько минут он вошел в фантастический лес, освещенный мерцающим багровым светом непонятных источников, кажущихся на таком расстоянии горящими искрами. Вместо деревьев здесь росли зеркально-гладкие каменные колонны, верхняя часть которых терялась во тьме, царящей в верхней части зала.
      А потом послышалась музыка. Она началась с едва ощутимой вибрации на частотах, на столько низких, что они еще не были звуком. Вибрация постепенно усиливалась, одновременно превращаясь в глухой вулканический гул.
      Дин двигался вглубь зала, а лавина звуков между тем нарастала. В ней слышался низкий звон басовых струн, на который накладывался чудовищно-тяжелый ритм океанского прибоя. В этом ритме начали раскачиваться дающие свет красные искры. Они то приближались так, что Дин ощущал их жар, то убегали в невообразимую даль, погружая зал во тьму.
      В какой-то момент возникло ощущение, что само пространство угрожающе пульсирует, готовое сжаться в одну точку. Еще минута — и именно в этой точке возник тонкий комариный писк где-то на верхнем пределе слышимости. Этот новый звук постепенно увеличивал интенсивность, превращаясь в оглушительный свист на высоких нотах, и одновременно становился видимым его источник.
      Это была ослепительно-яркая звезда, которая разбухала, быстро тускнея, трансформировалась в мягко светящуюся голубую сферу, растущую с все большей скоростью. В какой-то момент граница сферы прошла сквозь Дина и он успел увидеть бешено пляшущие на ее поверхности красные искры и ощутить короткий укол глубокого холода.
      Потом сфера заняла все видимое пространство и распалась на мелкие голубые звездочки. Теперь зал был не каменным, а хрустальным и прозрачные колонны купались в голубоватом мерцании, а их верхушки терялись в синеватой дымке.
      Когда со всех сторон послышался едва ощутимый тонкий писк, Дин понял, что цикл завершится обратной сменой голубого света на красный, высоких частот на низкие, а хрустальной конструкции на каменную.
      Последним аккордом оказалось сопровождаемое тяжелым грохотом стремительное движение разбухающей пурпурной сферы, по поверхности которой скользили голубые искры, и короткий всплеск жара.
      А затем окружающий мир резко изменился. Вся верхняя часть зала оказалась срезана будто бы косым ударом титанического ножа. Теперь Дин стоял среди высоких каменных колонн, казалось подпиравших наклонившийся к горизонту лазурный небосвод, посреди которого сияло ласковое весеннее солнце.
      В середине каменного леса образовалось пустое пространство, где рядом с идеально круглым бассейном в своей любимой позе — сидя по-турецки и подперев левой ладошкой подбородок — пребывала Бони.
      Дин устроился рядом с ней и закурил сигару. Так они сидели молча достаточно долго.
      Она кормила рисовыми зернышками лениво плавающих в бассейне ярких золотых рыбок. Он курил и наблюдал за ней.
      Потом Бони спросила:
      — Тебе понравилась композиция?
      — Она изумительна. Кстати, как она называется?
      — Я хочу чтобы имя ей дал ты.
      — Тогда я назову ее "танец звезд", — сказал Дин.
      — Помнишь, как я узнала, что такое "подарок"? — спросила она, — это когда тебе уступают право дать имя чему-то, чего раньше не было.
      Ты принял мой подарок. Я рада.
      — Чудесный подарок, — подтвердил Дин и осторожно, как будто опасаясь встретить ладонью пустоту, обнял ее за плечи. Но пустоты там, разумеется, не было, а была теплая и шелковистая кожа.
      Бони протянула руку и неуверенным движением провела ладошкой по его щеке.
      — Я люблю тебя, Динвалд Снорри, — сказала она, — я люблю тебя, чем бы ты не был, и чем бы не была я. Наверное, это довольно странно, но я предполагаю, что не имеет существенного значения, чем или кем мы являемся на самом деле. Я знаю, ты можешь превратиться во что угодно и даже вообще ни во что, но ты не можешь перестать быть самим собой.
      Значит, ты все равно останешься тем, кого я люблю. Значит, я все равно узнаю тебя. Какую бы форму ты не принял я все равно могу выбрать тебя из любого множества похожих существ, вещей или чего угодно иного, даже если оно не имеет названия. Потому, что я люблю тебя.

* * *

      Неподалеку от соленого озера Дон-Жуан, что на Земле Виктории в Антарктиде, в нагромождении скал скрыта небольшая каменная площадка. Ведет к этой площадке единственный путь — вьющийся между скалами естественный коридор.
      Единственной, и весьма сомнительной с художественной точки зрения, достопримечательностью этого мало кому известного места являются два основательно промерзших трупа. С первого же взгляда ясно, что находятся они здесь довольно давно, а судя по затерянности этого места, будут пребывать здесь еще очень длительное время, а по человеческим меркам, практически вечно.
      Один, одетый в оранжевый комбинизон, сидит на плоской каменной плите, напоминающей постамент, отчего немного похож на экзотический памятник самому себе.
      Второй, одетый в шорты и футболку, стоит небрежно привалившись плечом к скале и создается впечатление, что он на самом деле просто заглянул к первому в гости и дожидается, пока тот предложит выпить по чашечке кофе.
      У ног каждого лежит по паре замерзших алых тюльпанов. Когда тюльпаны высыхают и рассыпаются, чья-то рука меняет их на свежие. Возможно, во всем этом есть какой-то смысл. Возможно даже, что человек с богатым воображением, может высказать по этому поводу нечто красивое. Например, что эта пара усопших являет собой символ чего-то великого и высокого. Или что каждый из них грезит о чем-нибудь глубокомысленном, как то о судьбах этого мира и неизбежности расплаты за безумное совмещение несовместимого и бездумное почитание ничтожного.
      Только, скорее всего, никакого особенного смысла в этом нет. В самом деле, о чем может грезить снятая с доски фишка?
      А если даже и может — так ли глубокомысленны грезы о судьбах мира, который не более, чем любительская мазня на поверхности земного шара и который можно стереть оттуда с помощью эквивалента вульгарной мокрой тряпки?
      И можно ли считать чем-то серьезным окончательную расплату в жанре конца света, если со стороны она выглядит не более величественно, чем учиненное свиньей разорение муравейника?
      И можно ли считать чем-то серьезным окончательную расплату в жанре конца света, если со стороны она выглядит не более величественно, чем учиненное свиньей разорение муравейника? Нам обещали, что когда мы узнаем истину, истина сделает нас свободными. Но никто не обещал, что истина сделает нас счастливыми…