— Карл, — громыхнул позади голос Ахиры, — подожди!

Карл придержал лошадь, давая гному, качающемуся на спине пони, нагнать себя.

— Что-то стряслось?

— Да нет. Просто хочу посоветоваться. Эти… твари вроде бы шарахаются от такыра и всего… окружающего. Как по-твоему, не стоит их немного повести в поводу — может, привыкнут?

Карл обернулся. Кони остальных прядали ушами — понятно. Фыркают и артачатся? Значит, устанут быстрее, чем ожидается.

— Не вижу смысла. Взгляни на них. Черт, да взгляни на себя. Ты же хуже всех.

Гном осклабился.

— А что я?

— Цель верховой езды, знаешь ли, не в том, чтобы сохранять как можно больше воздуха между задницей и седлом. Причина, по которой ты вынужден столько времени вести своего пони в поводу, в том, что ты понятия не имеешь, как именно на нем ездить. То же относится к остальным — просто у них все не настолько запущено.

Лошадь Аристобулуса, огибая рытвину, прянула в сторону; как обычно, маг попытался усмирить кобылку, изматывая при этом и себя, и ее.

Правая рука Ахиры скользнула на рукоять топора. Скорее всего — бессознательно; Карл подавил желание вытащить меч из прикрепленных к седлу ножен. Спокойнее, ты среди друзей.

— Черт возьми, Карл, имей хоть какое-то снисхождение. Сам-то ты сколько учился ездить?

Карл пожал плечами.

— Просто обнаружил, что умею, и все.

— Получил на месте, да? Как Хаким — умение бесшумно ходить, а я — ночное зрение?

— И что?

Ахира вскинул руки, напугав пони.

— Тише ты, чертова тварь… тише, я говорю! А то, что я такого умения не получил. Как и Дория, Хаким, Андреа или Ари. Так что не раздражайся от того, что другие ездят хуже тебя: тебе просто повезло. Удачный бросок — и ничья вина. — Гном, яростно почесываясь, извернулся в седле.

— Не надо.

— Чего?

Карл вздохнул.

— Не вертись так в седле. Твой пони не понимает, что ты делаешь, и ему это не нравится.

Ахира открыл было рот, чтобы сказать, до какой именно степени ему плевать, что там думает его пони, но только пожал плечами.

— Ты так и не ответил на мой вопрос.

Карл немного подумал. Идея Ахиры даст всадникам возможность отдохнуть от коней — и хоть чуть-чуть разгуляться. А то у них уже все затекло.

— Знаешь, у меня есть идея получше.

Ахира ухмыльнулся.

— Попробую угадать. Мы заставляем скакунов привыкнуть к Пустоши, гоня их по ней галопом. Верно?

— Нет. Лошадь — не автомобиль, если ее гнать, загонишь насмерть. А как тебе такое: мы разбиваем здесь лагерь до вечера, а ночью продолжаем путь. По крайней мере сегодня; и сделаем из полотнищ тенты от солнца. Я знаю, вода тебя больше не тревожит, но поберечь ее нам не мешает. А тем временем лошади — по крайней мере те, кому это нужно, — он похлопал по шее свою кобылу, — привыкнут к местности.

— Решено! — Гном принудил пони встать и сполз с седла. — Всем — стоп. Дневка!

Андреа осела в седле.

— Слава Богу!

— Самое время. — Аристобулус съехал с кобылы.

— Я в порядке. — Дория наклонилась и легко спрыгнула на землю.

Уолтер натянул поводья, остановив мулов.

— Не понимаю, зачем. — Он повел плечами. — Но — пожалуйста. — Перебросив поводья через облучок, он соскочил на выжженную почву. — Что будем делать? До заката еще добрая куча времени — может, пройдемся немного?

Теперь, уже не в седле, не обязанный следовать Карлову совету не раздражать пони, Ахира так яростно скреб копчик, будто надеялся выскрести из него всю боль.

— Тут так плоско, что безопасно ехать и ночью, — отозвался он. — Так мы и сделаем — по крайней мере сегодня. Натянем тенты, спрячемся в тень и немного поспим, а около полуночи двинемся дальше. К тому времени такыр успеет остыть.

Дория качнула головой.

— Ты по-прежнему волнуешься о воде.

— Не волнуюсь. Просто забочусь. — Ахира с наслаждением потянулся. — Я хочу, чтобы к окончанию перехода Пустоши у нас осталось ее как можно больше. Мы не знаем, как глубоко под Бремоном лежат Врата, и нам может понадобиться все, что есть.

Карл кивнул. Верно подмечено; и как это он сам не догадался? Впрочем, умение жить под горами скорее всего Ахира обрел так же, как сам Карл — умение ездить верхом.

Ахира вытащил из фургона тонкие белые полотнища.

— Мы с Хакимом натянем тенты. Есть добровольцы стоять в карауле?

Андреа улыбнулась.

— Как не быть. — Она подошла к Карлу и пальцем постучала его по груди. — По-моему, Карл довольно отдохнул в седле. Пора ему поработать.

Гном кивнул.

— Прекрасно. Вы двое подежурите первые несколько часов темноты. Потом Уолтер и Ари вас сменят.

— Нет, погоди…

— Вы двое.

Карл, будто от боли, наморщил лоб. Странно… Ахира старался держать его и Андреа подальше друг от друга. Кстати, вполне разумно. Ну да ладно. Понимай я людей, стал бы психологом.

Он глянул на закатное солнце. Что ж — ему доводилось уже переживать худшее, чем два часа ледяного молчания.

Андреа смотрела на Элрудову Пустошь. В звездном свете она походила на снимки, привезенные с Луны астронавтами «Аполлона» — Океан какой-то, Море чего-то там. Она вздохнула. Утром после игры в общежитии я должна была это сдавать — может, еще и сдам.

Звезды мерцали над обожженной землей. Ровное, все в трещинах поле, серое в темноте. Чародеи, что дрались здесь, были, должно быть, ужасно могучи — и совершенно безумны: разве может существо в здравом уме желать превратить зелень в это?

Она повернулась глянуть на остальных. Под днищем фургона спокойно похрапывал Уолтер. Лица его Андреа разглядеть не могла, но была уверена: на нем играет легкая улыбка. Поддерживает имидж… Первая драка в Ландейле оставила в его душе страшный шрам, но он ничем не выдавал этого — даже во сне.

Дория, крутясь с боку на бок, свернулась с ним рядом. Видишь ли, — хотела сказать Андреа, — мне дела нет, что там между тобой и Карлом, но…

Но — что? В том-то и дело…

Аристобулус и Ахира мирно спали каждый под своим тентом. Было в этих двоих нечто похожее. Возможно, их целеустремленность. Ари стремится получить заклинательные книги, и этот поход через Пустошь для него — путь к их обретению. Часть пути.

Ахира, конечно, дело иное. Он просто хочет доставить их всех домой. Кроме себя, Джеймс Майкл Финнеган. Думаешь, ты хоть кого-нибудь обманул? Гном никогда этого не говорил, но все понимали, что он идет лишь для того, чтобы провести остальных во Врата. Когда дело будет сделано, Ахира повернется и уйдет. Ты же ведь не думал, что мы поверим, будто ты решил вернуться в тело калеки? И это когда здесь он здоров и силен.

Она восхищенно повела головой. Не впервые. Ответственность — вот что было главным в Ахире. Он чувствовал вину за то, что они оказались здесь. Нет, не вину. Первое слово было точнее. Ответственность — именно так.

Девушка снова повернулась к Пустоши. Карл по-прежнему исподволь следил за ней, делая вид, что совершенно ею не интересуется. Может, оно и к лучшему. По крайней мере сейчас. По крайней мере это то, в чем я себя убеждаю.

Он поднялся со своего места на охапке сложенных полотнищ и подошел к ней.

— Довольно игр, Энди. Нам надо поговорить.

Она указала подбородком на равнину.

— Тогда давай отойдем немного. Ни к чему будить остальных.

Чуть улыбаясь, он двинулся за ней.

— Я не собираюсь рыдать и стенать. А ты?

Она помотала головой.

— Тоже нет… Ну вот, теперь мы достаточно далеко. Не хочешь присесть?

Он хмыкнул.

— Лучше, чтобы я сидел? Ладно.

Они по-портновски уселись на истресканную землю. Карл пристроил на коленях меч.

— Тебе обязательно таскать его за собой? Не думаю, чтобы его похитили — неведомо кто, неведомо откуда, да еще посередь ночи.

Карл пожал плечами и на пару дюймов вытянул клинок из ножен.

— Прекрасный металл, правда ведь? — Серебристый металл загадочно поблескивал в свете звезд. — А у меня есть эта дурацкая привычка все терять… Я просто боюсь, что, если когда-нибудь выпущу его из рук, он возьмет да и исчезнет. — Он вдвинул клинок назад. — Но ты уходишь от темы. Нарочно?

— Не уверена. А что — должна?

— Нет. Я не задаю правил. Порой я вообще не знаю, что они существуют, а если существуют, то каковы они.

Андреа закусила губу.

— Как в нашем с тобой случае.

Он кивнул, глядя ей прямо в глаза.

— Именно. Не знай я тебя лучше, я бы решил, что ты пытаешься заставить меня возненавидеть себя — или по крайней мере невзлюбить. Я вот только никак не мог понять — почему. Порой я бываю сущим тупицей. Невнимательным и толстокожим. Мне это не так давно объяснили.

— Дория?

— Не совсем. — Карл скрестил руки на затылке и откинулся на спину. — У меня изо рта плохо пахнет? Или дело в другом?

А Карл сильно изменился — не только внешне. Такой разговор мог быть у нас и несколько месяцев назад — и Карл внутренне содрогался бы от страха, что я отвергну его. Сейчас этого страха нет.

— Говорил тебе кто-нибудь, что ты порой бываешь дьявольски фанатичен в своих увлечениях? — Андреа сама поразилась неприязни в своем голосе. — Чем бы ты ни занимался, чему бы ни учился, чем бы ни увлекся…

— К примеру — тобой? — Он едва слышно фыркнул. — Это что — еще один из Законов Словотского?

— Что?

Карл помотал головой, глаза его были закрыты.

— Одна из мыслей Уолтера про жизнь. Что-нибудь вроде: «То, что вам хочется сильнее всего, вы не получите никогда — поэтому, если вы действительно хотите чего-то, постарайтесь хотеть этого не так сильно». Дело в этом?

— Нет. Это не то. Просто я не уверена, что готова принимать столь страстную увлеченность мной. — Андреа потянулась взять его за руку; Карл отдернул руку. — Можешь ты это понять? Ты не неприятен мне, вовсе не отвратителен, меня к тебе даже влечет…

— Ну ясно. — Карл поднял руку, напружинив мышцы. — Теперь, когда я с новым — улучшенным — телом и всем таким прочим. — Он опустил руку. — Это то единственное, с чем мне будет жаль расставаться при возвращении.

— Ты жалеешь, что вернешься?

— Не глупи. — Он улыбнулся. Улыбка вышла кривой. — Я люблю простые житейские удобства. Ежедневный душ, телевизор, зубных врачей… то, что за мою голову не назначена награда. И так далее, и тому подобное. А ты снова уходишь от темы. Что означает, что когда мы вернемся и я снова стану невысоким тощим Карлом Куллинаном…

— Заткнись. — Порой с ним можно сойти с ума. — Женщины не столь поверхностны, как мужчины.

— Ну, спасибо.

— Просто ты не способен ни на что… постоянное. Нет, не то. Я пытаюсь сказать тебе, что…

Чей-то взгляд коснулся ее затылка, рождая страх. Не обращая внимания на то, что говорят ей чувства, Андреа прикрыла глаза. Сила незримым облачком окутала ее. В нескольких футах алым маяком сиял в ночи Аристобулус; однако было и нечто еще — не настолько ясное, чтобы Андреа могла увидеть это внутренним взором, но было.

— Карл!

Она открыла глаза.

Он тряс головой, будто пытался проснуться, веки его никак не желали подниматься.

— Энди, я… — Он повалился навзничь. Невидимые пальцы сомкнулись на ее горле, не давая дышать. Андреа попыталась разжать их, но это было все равно, что разжимать стальной ошейник.

— Не отпускай ее, Ольмин, — пронзительно прошипел чей-то голос. — Не отпускай, пока как следует не заткнешь.

— А потом, — ответил другой голос, — можно будет развлечься.

Она открыла рот, чтоб крикнуть, но в рот тут же набилась мягкая ткань. Грубая ладонь сжала ей грудь. Андреа яростно взбрыкнула.

— С этой я и начну. В ней еще осталась строптивость.

Карл просыпался с трудом. И даже в полусне его встревожило, с каким трудом он просыпается. Он хотел опустить руку, протереть глаза…

И не смог опустить ее: запястье сжимало что-то холодное и жесткое.

Минуточку! Я только что говорил с Энди — и не помню, чтобы будил Уолтера.

— Какого черта…

Непонятно откуда взявшийся кулак ударил его в скулу. Боль пронзила голову. Карл привычно бросил руки вниз, в стойку…

… Его запястья дернулись в железных браслетах, крепкими цепями притянутыми к чему-то позади него — и выше его головы.

— Я же говорил, что никто не побеждал меня, — прошипел Ольмин. — Никогда.

Карл помотал головой, прочищая мозги. Его глаза медленно привыкали к темноте. Бесчувственные Хаким и Ахира сидели подле него на низкой скамье, прикованные за лодыжки и талии. А над ним, склонясь так низко, что Карл чуял запах чеснока и винный перегар из его рта, с мерзкой улыбочкой стоял Ольмин.

— Отличная штука сонные чары. — Он легонько похлопал Карла по щеке. — На магов они, правда, не действуют… Зато чары невидимости могут отвести глаза и им.

— Что ты… — Получив сапогом в живот, Карл на какой-то момент задохнулся.

— Будешь говорить, когда позволят. Понял? — Теперь Ольмин говорил ровно, но это спокойствие было почему-то страшнее прежней издевки. — Впрочем, я не намерен слишком калечить тебя, Карл Куллинан. Я собираюсь продать тебя в Пандатавэе. Ты сделаешь меня богачом.

Карл попытался плюнуть в него, но не смог справиться с дыханием. Как и набрать хоть каплю слюны. Рот его был сух, точно Пустошь.

Прекрати действовать и начни думать. Он ощупал цепь. Бороздки на звеньях — значит, железо литое, не кованое. А это может оказаться Карлу на руку… Если у него достанет сил, если он найдет нужную точку, он сумеет порвать их. Возможно. Литое железо хрупче кованого. Так что, быть может…

В нем заговорил Барак. Цепи слишком толсты. Но стена за тобой — из дерева. Может, ты сумеешь выдрать их из стены.

— Помечтай о свободе, Карл Куллинан. — Ольмин хрюкнул. — Все мечтают. О свободе, о бегстве… Но учти… — Он постучал по стене. — Фургон укреплен железными ребрами, а цепи прикреплены к ним.

Фургон? Значит, это все же не комната. Они в фургоне. Проку им от этого — ноль.

Но одним преимуществом воспользоваться можно — если поспешить. Ольмин достаточно близко. Если постараться… Карл выбросил вверх правую ногу.

Кандалы остановили ее в паре дюймов от Ольмина.

Смешок.

— Мы свое дело знаем. Кстати, чтоб успокоить тебя — остальные твои приятели целы и невредимы. У магов и лекарки заткнуты рты. Старику мы скорее всего отрежем язык, ну а для дам отыщется что-нибудь другое… Вот будет потеря так потеря!

Он протянул руку и потрепал Карла по волосам. Почему-то это оказалось хуже, чем побои. Ласка показала Карлу, что его считают ничтожеством. Пустым местом. Совершенно неопасным.

Карл заставил себя говорить спокойно:

— Не расскажешь, как ты нас нашел, — или предпочитаешь, чтоб я умер от любопытства?

Ольмин захохотал.

— Ты прекрасно держишься. Можно подумать, тебе совсем не страшно, но меня не проведешь. — Он чуть пожал плечами. — Но — почему бы нет? Совет Гильдий повелел одному из сильнейших магов принести хрустальный шар и взглянуть в него, дабы узнать, кто похитил дракона. — Он снова погладил Карла по голове. — И ты, друг мой, нынче очень мне дорог — за тебя мне отвалят двадцать пять сотен золотых. Мой маг, Бленрит, ты вряд ли с ним знаком, содрал с меня чертову уйму за все эти сонные и невидимые заклятия, с которыми мы поймали тебя, и еще больше — за то, чтобы не терять твой след. Но главное — я первый. — Он плюнул Карлу в лицо. — Я всегда первый.

Карл не мог дотянуться до лица, чтобы утереться; сгусток слюны медленно сползал по его щеке.

Ольмин вздохнул.

— Но хватит об этом. Мне пора возвращаться к дамам. Темноволосая была очень хороша; сейчас я, наверное, попробую и вторую. Да и надобно убедиться, что Гирус их не поуродовал. Они должны быть в форме — для помоста. — Он нахмурился. — Ах да, я совсем забыл. — Отойдя в дальний угол фургона, Ольмин принялся рыться в куче мечей, кинжалов и арбалетов.

Наше оружие. И всего в нескольких ярдах дальше, чем я могу дотянуться. Точно так же оно могло быть и в нескольких милях: чтобы перерубить эти цепи, требовалось нечто большее, чем меч. Он ощупал браслеты на запястьях. Проклятие. Даже будь у Уолтера отмычки, это ничего не даст — браслеты проклепаны.

Ольмин вытащил из груды длинные черные ножны.

— Это ведь твой меч? — Вытянув клинок, он осмотрел его в тусклом свете подвесного фонаря. — Отличная работа. Не думаю, чтобы мне доводилось видеть лезвие острее. Он, должно быть, очень тебе дорог?

Карл напрягся. Я не стану молить о жизни. В любом случае это бесполезно.

— О нет, — с улыбкой протянул Ольмин. — Храбриться незачем. — Поставив ногу на короб, он осторожно взял меч за клинок — и опустил его на колено. Меч хрустнул.

— Не жди, что умрешь легко. — Обломки полетели на пол. — В Пандатавэе публичные казни длятся долго. — Ольмин отворил дверь. — Подумай об этом на досуге.

Дверь за ним со скрипом закрылась.

— Проклятие, да проснитесь же вы! — прошипел Карл. Ему было не дотянуться даже до Уолтера, а гнома приковали еще дальше. Повысить голос — привлечь внимание. Оставалось одно: шептать.

Фургон заскрипел, затрясся — и тронулся. Уолтер лениво приоткрыл один глаз.

— Умолкни, будь добр. — Он говорил совершенно спокойно. Как всегда. — Мы оба проснулись прежде тебя.

Голос его был едва различим за грохотом и лязгом фургона.

— Тогда почему…

Ахира тряхнул головой.

— Потому что мне показалось, что, изображая сонь, мы получим преимущество. — Он пожал плечами. — Это не сработало, но еще может сработать, так что умерь свой глас.

— Но кое-что полезное мы все же услышали, — вставил вор. — Мы не сразу вернемся в Пандатавэй. Один из его людей сказал, что Ольмин намерен сделать хороший навар на… — он сглотнул, но лицо его осталось бесстрастным, — …на бабах в Метрейле — лучший, чем в Пандатавэе. Так что сейчас мы катим по краю Пустоши.

Ахира кивнул.

— Из Метрейля идет дорога к Храму Длани, тому, что на Пустоши. Сестричество скорее всего выкупит Дорию — и за хорошую цену.

— Если она к тому времени будет жива. То же относится к Энди-Энди.

— Не будь дурнем, — оскалился гном. — Эти парни свое дело знают, как он тебе только что сказал. Они довезут женщин живыми. А это уже хрестоматия: Правящая Матерь Целящей Длани может воскрешать даже мертвых. Впрочем, пользы нам от всего этого никакой.

Карл сплюнул.

— Что еще столь же бесполезного вы выяснили?

Ахира покачал головой.

— Не много. Их десять или пятнадцать — вместе с Ольмином и нанятым им магом. Еще я знаю, что эти цепи дьявольски прочны, что мы с Хакимом предназначены для рынка в Пандатавэе, а еще… — он на мгновение смолк и покачал головой, — …еще я знаю, что у Андреа или Дории вынимали кляп — по крайней мере на время.

— Вот как?

— Я не знаю, у кого из них, — побелевшими губами продолжал Ахира, — потому что не могу отличить крик Дории от крика Андреа. Хочешь подробностей? Изволь. По доносящимся оттуда звукам, они сменяли друг друга, прежде чем окончательно решить…

— Замолчи. — Карл обхватил руками цепи и потянул. Ничего.

Он попробовал снова, задержав дыхание, с резким выдохом налег на цепи. Пот выступил у него на лбу, перед глазами вспыхнули огоньки. Кожа на правой ладони лопнула, оросив цепи кровью. Карл не замечал боли, не замечал, что голова его вот-вот лопнет.

Он тянул.

Ничего.

Цепь не ослабла, не разошлась — вообще не поддавалась.

— Прекрати, — Ахира громыхнул кандалами. — Их делали не дилетанты.

— Дилетанты?

— Именно — вроде идиота, которому в голову не пришло поинтересоваться, что это за караван и почему он преследует нас. Вроде тупицы-дилетанта, который позволил своему отряду сделать остановку, зная, что за голову одного из его членов назначена награда. — Гном горько проклинал себя. — Но я должен был оставить вас на часах. Пусть Карл и Андреа разберутся между собой, попробуют улучшить отношения, сказал я себе. А покуда вы этим занимались, на вас напали. — Он яростно глянул на Уолтера. — Хочешь что-то сказать?

— Я — нет, — сказал Карл. — Не освободи я Эллегона, не побей Ольмина — ничего этого не случилось бы. Во всем виноват я.

Откуда-то донесся дрожащий вскрик, быстро став приглушенным поскуливанием.

Уолтер проговорил — быстро, со спокойствием, поразившим Карла:

— Думаю, решение вопроса, кто во всем виноват, можно отложить на потом. Ты ничего не знал, Карл ничего не знал, а Андреа, как сенситиву, далеко до Ари — даже если бы они оба несли стражу, она могла бы не понять, что в ход пущены чары невидимости. Поэтому заткнитесь оба и подумайте, что делать дальше. Ясно?

Карл и Ахира одновременно вздохнули. И кивнули — тоже одновременно.

Гном указал подбородком на дверь.

— Как по-вашему, сколько времени они будут заниматься… этим?

— Что ты хочешь сказать? — Голос Карла стал резок и сух.

— Я хочу сказать, — выдавил гном сквозь стиснутые зубы, — что сейчас они все… развлекаются. Они возбуждены. Нам же нужно, чтоб они расслабились, может, даже устали…

Он спрашивает, сколько времени потребуется пятнадцати мужикам, чтоб досыта изнасиловать Андреа и Дорию.

— Думаю, несколько часов. А что?

Ахира явно заставил себя успокоиться.

— Тогда мы подождем несколько часов. — Снова отдаленный придушенный вскрик. — Мы подождем. Другой возможности не представится.

— Ну, подождем. И что?

— Я стану берсерком.

Ахира сидел спиной к мерцающему свету масляной лампы, не обращая внимания на горящие огнем плечи. Эти цепи придумывались для безопасности — не для удобства жертв. После многочасового сидения с руками над головой его плечевые суставы терзала жгучая боль.

Ждем.

И ничего не поделаешь. Даже сумей они освободиться от цепей раньше, вооружиться и напасть — ситуация в любом случае была бы не в их пользу. Возможно, Ольмин и правда единственный у врага серьезный боец, а другие почти наверняка в подметки не годятся ни Ахире, ни Карлу, но все равно их пятнадцать против двоих. Хаким не в счет. Вот уж кто никакой боец. Хаким нужен, чтобы найти и попытаться освободить Аристобулуса. Если он сможет это сделать — у нас появится шанс.

Но надо дать время работорговцам утратить бдительность. А крики? Не замечать их, хотя бы постараться не замечать. Сейчас не время геройствовать — время делать дело.

Так что — ждем.

Но не до рассвета; днем таланты Хакима почти бесполезны. Днем лучники превратят их в ежей еще на полпути к двери.

Днем ночное видение гнома обернется почти слепотой.

Ждем. Но уже недолго.

В игре стать берсерком проще простого. «Я становлюсь берсерком» — заявляешь ты, бросая четвертый дайс. Если выпадает ноль, единица или двойка — у тебя ничего не вышло. Хочешь, пробуй еще раз на следующий ход.

А вот если выпала тройка — тебе повезло. Сила твоя увеличивается вдвое, намного превысив пределы, возможные для смертных в обычных обстоятельствах. Интеллект и Мудрость почти исчезнут, заодно с ними — Ловкость; Умение обращаться с оружием и Скорость останутся прежними, и Обаяние — тоже, а вот Выносливость станет такой, что уложить тебя сможет только смертельный удар. Да и то не убить, а всего лишь притормозить.

Разумеется, позже за это придется платить. Потом, когда берсеркерство схлынет, ты надолго превратишься в бессильного котенка.

Но до того времени ты станешь уничтожать, ломать, крушить.

Или погибнешь.

Ахира ощупал толстую цепь. Возможно, он и не сможет порвать ее — даже берсерком.

Не важно. Это наш единственный шанс. Он поднял голову.

— Карл. Пора.

Куллинан медленно кивнул.

— Да. Постарайся только вспомнить, что и нас тоже надо освободить.

— Вспомню. И… вот еще что: пока я безумен, командуешь ты. Убедись, что увел всех, кого можно. А обо мне не тревожься. Я…

— Нет.

— Не спорь. — Это уже не игра; герои-дилетанты хороши были за удобным столом в студенческом общежитии. Но не здесь. — Когда меня охватит безумие, ты не сможешь ни в чем меня убедить. Я не побегу. Не смогу бежать.

Куллинан тихо хмыкнул.

— По-моему, ты сказал, когда ты обезумеешь — командовать мне.

Ахира вздохнул.

— Хаким, объясни ему.

Вор помотал головой.

— И не подумаю. Коли он командует вместо тебя — он во всем разберется сам. Поэтому ведь ты и выбрал его, а не меня, так?

— Точно. — Ахира откинулся на шероховатые доски стены. — Пора. Мы ждали достаточно долго. Будьте осторожны.

Есть единственный путь к боевому безумию. Уйти в себя, в самую глубину, найти искру ярости, неукротимого гнева…

И раздуть ее.

Спецклассы — так это называлось. Будто быть калекой — особый дар. Специальные классы, особенные дети — это ведь звучит просто изысканно!

Миссис Хеннесси — так ее звали. Маленькая, остролицая, рыжая, всегда одетая чуточку слишком аккуратно, источающая жалостливое всепонимание и долготерпение, которым можно научиться только на лучших специальных курсах. Но даже на курсах ей не смогли вдолбить осознание того, что увечное тело вовсе не обязательно означает дурную голову.

Она подняла голову от соседней с ним парты, где уже в тридцатый раз объясняла маленькой Жаклин Минелли, что фиолетовый кубик надо вкладывать в фиолетовую же лунку.

— В чем дело, Джимми?

Он всегда ненавидел сокращенное имя. Даже родители, когда он пошел в первый класс, стали называть его Джеймс Майкл. А было это шесть лет назад.

Но отстающих в развитии не называют полными именами. Сокращенными — да, причем желательно из тех, что оканчиваются на гласный. Таковы правила. А если «отстающий» — мальчик с нормальным интеллектом, просто больной мускульной дистрофией? Не стоит ли для него изменить правила?

Ну разумеется, нет.

— Я решил эту чепуху. — Ребром костенеющей ладони он ткнул в задачу, сбросив листочки на пол.

Она наклонилась и принялась устало собирать разлетевшиеся листки.

— Джимми, это плохой поступок.

— Меня зовут Джеймс Майкл. И я с десяти лет запросто решаю чертовы алгебраические уравнения…

— Это плохое слово…

— … и меня чертовски раздражает, когда всякие драные суки обращаются со мной, как с недочеловеком.

Она ударила его по щеке.

И, разумеется, прижала руку ко рту, тут же возненавидев себя, и до конца дня была с ним добра и предупредительна: извинялась.

Если подумать, та пощечина была самым приятным, что он когда-либо получал от учителей.

Ахира слегка потянул цепь. Потом сильнее… еще сильнее… Нет. Пока — нет.

— Эй! — донеслось из холла. — Кто за пивом?

Его сосед-сиделка уже уложил Джеймса в постель и отправился в библиотеку. Конечно, можно было попросить кого-нибудь поднять и одеть его, но Джеймс Майкл провел уже немало часов в общей комнате, ловя косые взгляды и потаенное содрогание, пока хоть кто-то из них не начинал видеть больше, чем скорченное в коляске тело. А сосед ушел. И если Джеймс Майкл отправится со всеми за пивом, по возвращении его ждет выбор: просить кого-то трижды, а то и четырежды носить его в туалет или…

… Или провести несколько часов, купаясь в собственной моче.

Не выходит. Старайся лучше. Рванись в огонь, добудь искру… Раздуй ее…

Дория опустилась в кресло — стараясь, чтобы он не решил, что она нарочно устроилась подальше, — с минуту боролась с собственным страхом перед Джеймсом Майклом Финнеганом, а потом решительно придвинулась на пару дюймов.

Проклятие, Дория, неужто ты не можешь обращаться со мной, как со всеми?

Ничего. Он повис на цепях. Обычными гномьими силами их не порвать, так что если он не станет берсерком, все пропало.

Вот он я, такой же беспомощный, каким был всю жизнь…

Такой же…

Сердце его зашлось, забилось, как барабан…

беспомощный…

Алая пелена застлала глаза, огонь опалил мозг…

каким был…

Кожа горела от прилившей крови, мышцы пели гимн мощи…

всю жизнь.

Безумие снизошло на него.

Что-то держало его запястья. Ахира хотел опустить руки, ломать, рвать, крушить. Но что-то мешало.

Он не мог этого стерпеть. Не трудясь сжать кулаки, он дернул руки вниз.

Металл взвизгнул, разошелся, руки освободились. Освободились. Он нагнулся и выдрал из пола цепи кандалов.

На скамье рядом два человека. Прикованы. Почему они не освободятся? Не хотят крушить, уничтожать, ломать? А может, просто слишком уж тупы? Гном потянулся, ухватил цепи, что стягивали руки ближайшего, и дернул. Звенья лопнули.

Почему у него такие влажные непослушные руки? Не важно. Рывок. Еще. И еще.

Из человеческих ртов вылетают звуки, но все они сущая бессмыслица.

— Уолтер — возьми какие-нибудь ножи и отправляйся искать Ари. Скорее всего он в фургоне мага. Я — за остальными.

— Тебе понадобится помощь. Лучше я…

— Шевелись, черт тебя дери, шевелись!

Один из людей схватил что-то в углу и выскочил из дверей. Тут же, будто ему на смену, ввалились трое.

— Ахира — займись ими. Я пошел за Энди и Дорией.

Слова, все это только слова. Ничего не значат.

Но самый крупный из новой троицы вытащил меч. Вот это Ахира уже понял!

Гном схватил звенящий конец свисающей с запястья цепи и петлей хлестнул мечника по лицу. Небритая рожа треснула: осколки зубов и костей полетели в стену, кровь обдала Ахиру с головы до пят.

Он отшвырнул с дороги упавшее тело. Прямо перед ним — двое врагов. Всего-то пара человеков, а туда же — махают мечами!

Мечи полетели прочь, вырванные петлей цепи, но и саму цепь Ахира отшвырнул. Она его не устраивала. И оставалось двое врагов.

Парой мгновений позже это стало уже неправдой: людей не было, только ошметки от них усеивали фургон. Ахира, отплевываясь от теплого мяса, рванулся в ночь.

Надо найти, кого еще разорвать. Такие тут есть. Должны быть.

Спокойнее, Карл, — у тебя всего один шанс, так воспользуйся им с толком. Рукоять Уолтерова ятагана была неудобна ему; баланс изогнутого меча — непривычен.