Когда я был мальчишкой, лучшим другом Стаха был Майк Вочиски, местный коп. Был он когда-то то ли детективом, то ли просто дознавателем, да поймали его не в той кровати, но на Комиссию по Недостойному Поведению выносить не стали. Просто напялили снова синий мундир — и вперед, улицы патрулировать.
      Большой Майк мне нравился. Он был похож на большую синюю бочку, курил сигары, похожие по виду и по запаху на собачьи какашки, и постоянно рассказывал байки. Он мне подарил мой первый складной нож, настоящий Скаутский Нож. Нет, это не был лучший нож, который можно купить за деньги, но приятно было, что он — настоящий. Нож этот я тоже любил.
      И случаи, которые рассказывал Большой Майк.
      «Торчат эти пять засранцев на углу, и я точно знаю, что это те самые раздолбаи, что неделю назад размели винную лавочку старика Каплана, а самого его здорово отметелили.
      Ну, ты меня пойми правильно: старика Каплана я не слишком жалую. Он, паразит, насчет скидки полисмену и слышать не хочет — ну, раньше не хотел. Теперь-то я его с трудом уговариваю деньги с меня брать. Видел бы ты, Стах, какую я коробку получил на Рождество...
      А, да, я не о том. Мне плевать, если он у себя дома с лестницы свалится, но когда он на улице, он под моей охраной. А я не люблю, если человек под моей охраной попадает в больницу с трубкой в носу и еще одной трубкой в шланге, понимаешь?
      Да, так про тех долболобов на углу. У меня ну совсем не за что было их притянуть, и вообще я теперь патрульный, а не дознаватель, или там кто, так что не мое дело. Патрульные расследованием не занимаются. Только я не допущу, чтобы какая-то сволочь лупила моих жителей, в моем квартале. Значит, подхожу я к этим гвоздюкам и этого отвожу в сторонку.
      — Ты вроде как мне хотел чего сказать? — спрашиваю, так, знаешь, понизив голос, но не слишком.
      Он не дурак, сразу понимает, что почем, и орет что-то, на меня замахивается. Ну, я его на сотню фунтов потяжелее, и он знает, что по-настоящему бить меня не стоит. Если он меня стукнет, я его так отделаю, что у потомков его будут кости болеть.
      А пока он замахивается, я его за руки хватаю и пихаю спиной к стене — не сильно, только чтобы внимание отвлечь, когда сую ему сотню (я ее в руке держал наготове) в карман штанов.
      Остальные эти раздолбай на нас глазеют, и один это видит, что меня избавляет от лишних хлопот. И я этого отпускаю.
      Как оно у них выйдет, я не знал, да особо и не интересовался, но через пару дней навестил я этого мудака в больнице. Выглядел он похуже, чем Каплан, и очень хотел говорить. Я его хоть пальцем тронул? Не-а. Я ему предложил заплатить еще раз. Он почему-то не захотел.
      Сотня баксов — деньги не маленькие? Еще бы. Для копа. Но мне их возместили. Спорить могу, старик Каплан ни разу в жизни так удачно сотню не вкладывал, ни до, ни после».
 
      Я рассчитывал попасть в город во второй половине дня, но мы, очевидно, ехали быстрее, чем я думал.
      Был полдень, когда перед нами — совершенно неожиданно — возник Брэ. Или мы возникли перед ним — как посмотреть. На мой взгляд, центр мироздания находится в паре сантиметров у меня под черепом. Просто он перемещается.
      Как бы там ни было, мы завернули за очередной поворот, и пожалуйста — он перед нами: скопище одно-, двух- и трехэтажных глинобитных домов, разделенных узкими улочками, что сбегали к Киррику по прибрежным холмам. Не ахти какой городок.
      — Вспоминаю одну шутку, — сказал я. — Подходит официант к столику и спрашивает: «Как вы нашли отбивную?» — «Просто — сдвинул зелень, а она там и лежит».
      Андреа натянуто рассмеялась, Ахира тоже. Двое других даже не улыбнулись. Чтобы оценить подобную шутку, надо очень хорошо знать английский — чего о Тэннети не скажешь. И иметь чувство юмора, не то что Джейсон Куллинан.
      Первое впечатление от Брэ: он пропах рыбой. Что и неудивительно. Здешние прибрежные воды кишат ею, и главное, чем тут торгуют — вяленая сельдь. И для себя, и на вывоз. Несмотря на запах, у меня рот наполнился слюной при мысли о свежей пестрой форели, приготовленной на открытом огне и сдобренной солью, перцем, маслом, и — самую капельку — сбрызнутой соком сладкого нетанальского лимона...
      Впереди, на въезде в город, стояла застава. Построено здание было давно, а солдаты в нем появились недавно.
      — Странно, — заметил Ахира.
      Он управлялся с конем лучше, чем я ожидал, хотя я знал, что он предпочел бы пони. Но на пони у меня были свои планы.
      Я кивнул. Главная опасность для тех, кто живет вдоль Киррика, всегда приходит с воды, а не с суши. Города находятся друг с другом в хороших отношениях, приберегая враждебность для пиратов и островитян.
      — Так, люди, — сказал Ахира. — Ведем себя вежливо и прилично. Проблем себе создавать не будем. Медленно, спокойно едем к заставе. Уолтер, действуй.
      Неудивительно, что у нас все выходит: Ахира знает, когда мне можно предоставить свободу действий, а когда — не надо. Я, конечно, придумал новую легенду, но Ахира напомнил, что мы встречались в Феневаре с другими путешественниками, и теперь, смени мы легенду, могут заподозрить, что нам есть что скрывать.
      Не то чтобы это было по-настоящему опасно — куча народа, путешествующего по Эрену, не совсем те, за кого они себя выдают, и тот, кто безоглядно верит всему, что говорит путешественник, обладает двойным запасом излишней доверчивости.
      Я обернулся в седле и окинул отряд последним — самым внимательным — взглядом.
      Ружья упакованы вместе с луками, пистолеты надежно убраны. Энди надела мантию мага, но, как она выразилась, «притушила свой пламень», чтобы выглядеть слабее, чем есть. Мне пришлось поверить ей на слово.
      Выглядела она слишком хорошо, и улыбка на ее губах, хоть и не улыбка предвкушения, была все же чуть радостнее, чем стоило бы.
      Тэннети, в голубой рубахе, выпущенной поверх лоснящихся кожаных штанов, изображала ее служанку, а что у служанки на поясе длиннющий кинжал — так это вряд ли кого-нибудь удивит.
      Как и три сопровождающих волшебницу телохранителя, один из которых — гном.
      Мы выглядели, как надо — все, кроме Джейсона. Под рубашкой у него был бугор — само по себе это нормально, многие носят под одеждой кинжал или кошель; но тут проступала рукоять револьвера. А это уже плохо: хотя работорговые пистолеты и ружья сейчас уже достаточно распространены, мне вовсе не улыбалось объяснять, откуда у нас вещица, столь явно сделанная в Приюте.
       — Распусти немного шнуровку, — сказал я. — И поверни кобуру, чтобы рукоять не торчала.
      Если что-нибудь испортит игру, я буду очень рад Джейсонову револьверу — но мне очень не хотелось, чтобы игру испортил именно он.
      Обыска мы бы не прошли, но на въезде в эренские города обычно и не обыскивают.
      Последнее — но самое главное.
      — Энди?
      Она прикрыла глаза.
      — В городе два мага. Пламя неяркое. Они не слишком сильны и умелы. Если только не сделали того же, что я. — Она улыбнулась. — Только лучше.
      Не будь так жарко, меня бы пробрала дрожь.
 
      Стражники были точно отштампованы по одному образцу: среднего роста, коренастые, с моржовыми усами и решительными подбородками, крупные руки крепко сжимают древки копий — то ли для опоры, то ли для боя. Если бы мне охранять въезд, я тоже не отказался бы от копья. На него можно опереться.
      Сбоку на караульне висело три четверти тележного колеса; зачем — я в тот момент не понял.
      — Ваши имена и цель прибытия в Брэ? — спросил один из стражей.
      — Тибель, Джеллин, Тарен. — Я по очереди указал на себя, Ахиру и Джейсона. — Телохранители Лотаны, мага. Дуанна, — я показал на Тэннети, — служанка госпожи.
      Не поклянусь, что оно так и есть, но я всегда считал телохранителей ребятами неболтливыми, и большинство людей так думает. Пара сжатых фраз вполне может заменить долгие уговоры.
      —  Едем через ваш город или мимо — от вас зависит. Приключений не ищем. Можем задержаться на ночь, две, три, можем уехать. Собираемся торговать дальше по побережью; где, чем и с кем — наше дело.
      Они могли, конечно, сообразить, что «дальше по побережью» означает Эвенор, — но обсуждать это было не в характере моей маски.
      Двое стражников переглянулись и пожали плечами.
      — По воле властителя Даэрана, — с легким поклоном произнес третий, — вы можете войти в Брэ. Вам рады здесь.
      — Город расположен вот так. — Один из двух других указал на сломанное колесо. — Городская площадь — здесь. — Он коснулся втулки острием копья. — Здесь — дворец правителя; если хотите оптом закупить рыбу — обращайтесь к Лакею. — Он так и сказал: к Лакею; то самое слово, которым называют человека, что чистит одежду и убирает комнаты.
      — Гостиницы расположены вдоль Высокой улицы. — Копье коснулось спицы. — Рыбные рынки — в порту. Езжайте по главной улице, — еще одно касание, — через центр города и мимо Столбов Кары.
      Андреа склонила голову к плечу.
      — Не быстрее ли будет проехать по улице Угря вдоль холма до Старого Тракта?
      Стражник удивленно взглянул на нее.
      — Я не знал, что вы прежде бывали в Брэ, госпожа Лотана.
      Она одарила его ледяной улыбкой.
      — Я и не бывала.
      Она пошевелила пальцами — движение, среднее между знаком оберега и жестом, которым маги сопровождают заклятия. Мне это не понравилось, но поделать я ничего не мог, и причины возражать не было. Отряду не повредит, если она выяснит, как ездить по Брэ. В конце концов, поисковые заклятия — ее специальность. А вот что отряду повредить может — это ее разговорчивость. Надо будет с ней потом поговорить, решил я.
      Солдат решил не вдаваться в обсуждения.
      Все должны ехать мимо Столбов Кары, — сказал он. — Таков приказ властителя. Что-нибудь еще?
      Я хотел было спросить насчет Столбов Кары, но, поскольку Энди замолкла, решил не проявлять излишнего любопытства.
      Я ткнул пальцем в пони.
      — Хороший кузнец не помешает. Этот вот пони сегодня расковался.
      Стражи переглянулись, один из них прошел к концу нашей колонны, приподнял ногу серого пони, долго ее осматривал, потом кивнул.
      То, что я был к этому готов, не значит, что мне это понравилось, хотя, когда стражник опустил ногу пони, атмосфера заметно потеплела. Я не вчера родился: сорвал подкову загодя, чтобы копыто успело измазаться, а кромка — немного стереться.
      —        Обязательно кузнеца? Не бродячего коваля?
      Я развел руками:
      — Сошел бы и он. — Я сказал это спокойно, небрежно — но не слишком небрежно. Телохранителя, не имеющего к Микину никакого отношения, вряд ли возмутил бы этот вопрос — но вот странным он ему показался бы наверняка. — Я думал, что Брэ — слишком большой город, чтобы не иметь собственного кузнеца.
      Должно быть, мы выдержали экзамен, потому что стражник кивнул.
      — Вы найдете кузнеца на улице Сушеной Креветки, — сообщил он, возвращаясь к своим обязанностям гида. — Это у подножия холма. Лошадей он, говорят, кует мастерски. Еще раз — добро пожаловать в Брэ.
 
      Мы ехали вдоль глинобитных домов купцов и лавок городских торговцев. Центр был уже близко.
      — А что это за Столбы Кары? — спросил Джейсон.
      Я пожал плечами.
      — Для побережья — дело обычное.
      Это местный вариант распятия: привязывают кого-то к шесту и не дают ни есть, ни пить, пока тот сам не загнется от жажды и голода.
      Я нахмурился. Может, я недостаточно видел смертей и страданий, но мне совсем не надо, чтобы местный правитель приказывал мне их смотреть.
      Впереди улица сужалась. Мы вытянулись в цепочку по одному: впереди — как главный телохранитель — я, позади — Ахира.
      Поперек площади стояло шесть столбов, похожих на телефонные, сверху на каждом укреплена клетка, где мог поместиться человек.
      Четыре клетки были заняты — в них, на металле, лежали неподвижные тела, сплошные лохмотья, кожа да кости.
      С такого расстояния я не мог разобрать, живы ли те четверо, но потом заметил, как одна рука шевельнулась.
      Тэннети издала горловой звук. Я думал, у нее желудок крепче, чем у других.
      Ахира шепотом велел ей заткнуться. И я тоже, хотя не слишком обеспокоился: при виде такого замутит кого угодно, а она изображала всего лишь служанку.
      — Как скажете, — тихо отозвалась она. — Но одну из них я знаю. Еще с Приюта. Это Кенда, она инженер. И еще тот, в дальней клетке. Это Баст.
      Черт! Я помнил Баста худым мелким парнишкой.
      Конь Джейсона взыграл, когда он подогнал его к моему.
      — Что будем делать?
      — Прямо сейчас — ничего, — сказал я. — Вообще ничего, пока мы с Ахирой не скажем. Если мы скажем. Ясно?
      Лицо его побелело, но он кивнул.

      Я всегда старался одновременно и сохранять чувство меры, иметь его — с тех самых пор, как мы с Джеймсом Майклом и Карлом посещали вводный курс философии.
      Учить этике можно разными способами. Профессор Альперсон выбрал сложный.
      — Итак, — говорил он, — возьмем классическую этическую проблему. В некотором городе, в некий день и час, вы идете вдоль железнодорожных путей. Вы слышите гудок приближающегося поезда.
      И в то же время вы видите впереди двоих, застрявших на рельсах. Один из них — старик. Вы знаете, что он — человек добрый и честный; второй — юноша, и вам известно, что он — негодяй, каких мало. У вас время спасти только одного. Что вы станете делать, и имеет ли значение, что именно вы сделаете?
      Какое-то время мы бились над этим вопросом. Я, конечно, стал оспаривать заданные параметры — никогда не принимал условия как незыблемые, но профессор держался твердо. Нет, у них нет способа самим освободиться, нет, поезд не остановится, да, мне это известно точно, а эпистемологию обсудим как-нибудь в другой раз.
      Джеймс Майкл заявил, что через сто лет они оба все равно умрут, так имеет ли смысл спасать сейчас хоть кого-то? К этому ведет профессор?
      Альперсон пожал плечами:
      — Может быть. А может, я ни к чему не веду. Карл отнесся к проблеме серьезно.
      — Надо спасать одного, — сказал он. — Не важно кого. Спасать старика, потому что он добродетелен, а добродетель достойна уважения, или спасать юношу, потому что, каким бы поганцем он ни был, он имеет право вырасти, но кого-то из них спасать необходимо.
      Альперсон улыбнулся:
      — А что, если я скажу, что это день 6 августа 1945 года, что город называется Хиросима, и через две минуты па голову вам троим упадет бомба? Это что-нибудь меняет?
      Карл покачал головой.
      — Разумеется, нет, — сказал он.
      Улыбка Альперсона стала еще шире.
      — Отлично. Это не значит, что я согласен, — но отлично. Вы заняли определенную позицию. Теперь — защищайте ее.
 
      Остаток дня у нас ушел на то, чтобы свести все воедино, но местные и сами еще обсуждали случившееся, так что любопытство приезжих вряд ли показалось бы им... гм... любопытным.
      Произошло убийство — не в самом Брэ, но в пределах владений правителя Даэрана.
      А в самом городе работала — по договору — команда инженеров: строила стеклодувную фабрику. Консервирование рыбы в глазурованных глиняных горшках — один из способов сохранить избыток улова. Хотя перепеченная и пересоленная рыба в рассоле из запечатанного кувшина — не то, о чем бы лично я мечтал в черный день, для многих жителей внутренних областей это было желанное, хоть и дорогое лакомство и отличная добавка к почти безбелковой диете, состоящей в основном из лука и хлеба.
      Но закатывать по-настоящему — в стекло — было бы куда лучше: безопаснее, быстрее, да и дешевле. Лу Рикетти давно добивался производства хорошего стекла, и берег Киррика оказался весьма удачным местом для фабрики. А потому он послал команду инженеров под руководством Баста, одного из своих главных помощников, на разведку и переговоры. Баст был славный парень — я его помнил худосочным пареньком, которому всегда доставалась лишняя смена на часах.
      Новая идея Лу — брать подряды на нашу работу.
      Не такая уж и гениальная, как оказалось.
 
      Сейчас рабы на фермах стали редкостью, а лошади и быки попадаются все чаще. Из окружающих Брэ хуторов, хозяев которых связывала с правителем Даэраном вассальная клятва, большинство — более зажиточные — обрабатывали свои земли с помощью многочисленных домочадцев, лошадей и волов, и лишь на нескольких, победнее, было по одному рабу.
      На одном таком хуторке жили старик по имени Хенерен, его бездетная жена и престарелый раб Венред. К ним заехал бродячий кузнец; он побывал уже на нескольких фермах в округе — ковал лошадей.
      Он быстренько убил Хенерена и его жену, объявил Венреду, что тот отныне свободен, и, оставив старого раба одного, укатил по направлению к городу.
      Венред выждал день, а потом тоже отправился в город — пешком. У него ушло на это несколько дней — он не уходил с хутора тридцать лет и попросту заблудился. Но о долге перед своим хозяином он помнил — и доложил об убийстве городской страже...
      ...через день после того, как Баста видели, когда он договаривался с судовладельцем о проезде бродячего кузнеца. В день, когда утром уплыл Микин.
      Двумя днями раньше, чем стражник вернулся в город, официально засвидетельствовав преступление.
      Вполне естественно, что Баст и его спутники помогли воину Приюта, пусть даже он и скрывался под личиной бродячего кузнеца. Им-то ничего не стоило его узнать.
      Точно так же естественно, что правитель Даэран обвинил Баста и его людей в заговоре с целью убийства своих подданных и обрек их на жару днем и холод ночью, давая им только лишь воду — пока они не умрут от голода и холода или жары.
      Какие все милые люди!
 
      — Почти полночь, — сказал Ахира. — Стража может смениться в любой момент.
      Мой час. Как бы много ни было информации, дополнительная ее порция всегда пригодится — если вы понимаете, о чем я.
      Мы занимали подозрительно богатые — и столь же подозрительно безопасные — апартаменты на третьем этаже гостиницы. Единственный вход и два балкона, ни до одного из которых не добраться с земли. С крыши, пожалуй, этого тоже не сделать — нависающий козырек мешал просто спрыгнуть с нее на балкон.
      Мне ничто не мешало сползти по стене дома на площадь внизу — разве что случайный прохожий заметит.
      Но за освещением в этом городишке следили так себе, два уличных светильника не горели, и местные жители не очень давили на стражу, чтобы их зажгли.
      Вполне подходящий сумрак для таких, как я.
      Выйти из главной двери? Можно, конечно, — но когда задумываешь надувательство, всегда лучше иметь возможность сказать потом, что был в другом месте.
      Да, это я — Уолтер Словотский, надувала.
      Я по-турецки сидел на полу, Андреа стояла позади и сильными пальцами массировала мне плечи. Я мог отказаться от массажа, предложенного красивой женщиной, но редко отказывал профессионалам, и никогда — если профессионалом оказывалась красивая женщина.
      Джейсон нахмурился. На глазах у меня была повязка     но как сходятся его брови, я просто услышал.
      — Мне бы тоже надо пойти.
      Тэннети фыркнула:
      — Можно подумать, ты способен выручить его из беды! Голос его был слишком спокоен.
      — Да, — ответил он. — Вполне можно подумать.
      Он был прав — на прошлой вылазке он спас мне жизнь, — но сейчас это было лишним. Мы не готовы ни к бою, ни к бегству, и изменить тут ничего нельзя — во всяком случае, этой ночью. Будь мы более хладнокровны — мы оставили бы инженеров на солнышке еще на денек, чтобы, когда я отправлюсь на разведку, остальной отряд уже покинул город. Тогда, если дело обернется плохо, они могли бы уйти.
      Но нет. Они заперты наверху много дней, выставлены умирать, ссыхаясь на жарком солнце, и, хоть я и не вижу возможности освободить их сегодня же, чем скорее мы узнаем, с чем имеем дело, тем скорее сможем их вытащить.
      Если сможем.
      Дело в том, что важность дела никак не влияет на возможность его сделать. Слишком много уроков дала мне жизнь на эту тему, и оставалось лишь надеяться, что сейчас я не получу еще один.
      Время быстро осмотреться, выяснить, как лучше спасать инженеров: устраивая им побег — или одарив быстрой смертью.
      Или вообще никак. Если ничего сделать нельзя — ничего сделать нельзя.
      — Пора. — Я встал, открыл глаза и увидел — сквозь повязку, — что светильники в комнате горят по-прежнему. — Потушите свет.
      Я услышал несколько дуновений.
      — Свет потушен.
      Чтобы хорошо видеть в темноте, нужно родиться гномом. Они не только лучше видят в темноте, но и различают три цвета в инфракрасной зоне, так что могут передвигаться бегом в условиях, где человек едва способен ползти на ощупь.
      Этот наилучший способ мне недоступен. Следующий по эффективности способ видеть в темноте — это, во-первых, иметь наследственность, дающую хорошее ночное зрение, во-вторых, есть морковь в лошадиных дозах, нравится она тебе или нет (мне лично не нравится), и, наконец, третий способ — похуже, но тоже надежный — прежде чем выходить, дать глазам хорошенько привыкнуть к темноте.
      Черный — мой любимый цвет, особенно ночью. Беда в том, что это классический цвет воров. Вообще-то неплохо было бы мне еще и раскрасить черными разводами лицо и руки, но это мгновенно выдало бы меня как лазутчика.
      Ахира мимоходом сжал мое плечо.
      — Не лезь слишком близко и постарайся не попасть в беду.
      Он всегда старается уберечь меня от беды, и лишь насущнейшая необходимость вынудила его сегодня согласиться на мою ночную прогулку.
      — В беду? Я?! — Я улыбнулся. — Как может угодить в беду человек, который так прилично выглядит?
      Он не улыбнулся, хотя мрачно нахмуренное лицо чуток просветлело.
      — Тоже верно. Не стремись подобраться поближе — у тебя слишком высокое положение, чтобы тебя интересовали мелкие детали Столбов Кары. Просто выясни ситуацию по-быстрому и возвращайся сюда.
      — Разумеется.
      Мода для хорошо одетых воров в этом сезоне: черные штаны плотного холста, заправленные в простые кожаные башмаки, куда более удобные, чем может показаться со стороны; черная дубленая куртка в талию, поверх всего — коричневый плащ с капюшоном. С одной стороны у пояса подвешен — на кожаных шнурах вместо металла, чтобы не брякал — короткий меч, с другой — кожаная дубинка, оружие разбойника, но и телохранители им пользуются. Две связки метательных ножей, спрятанные, разумеется; и большая сума, в открытую повешенная на плечо, а в ней — кое-какие деньги, пара сосудов целительных бальзамов и разные другие мелочи. Перчатки из мягчайшей свиной кожи, отлично державшие короткую кожаную веревку, из которой я сделал на крюке петлю и пропустил через нее длинную веревку для спуска.
      На улице все было тихо. Ахира взялся за конец веревки, я перебросил другой конец через перила и шагнул в ночь.
 
      Есть два основных способа ходить по городу: по главным улицам либо по проулкам и задним дворам. Я миновал два проулка, прежде чем наткнулся на то, что искал. Через улицу подмигивала окнами таверна, из-за ее дверей в ночь рвались матросские песни. К этим дверям через улицу вели приподнятые над грязью мостки.
      Я выгреб из-под них немного грязи, снял башмаки, носки, перчатки, плащ, пояс, меч и куртку, все плотно увязал в плащ и сунул тючок под мостки. Потом прикрыл его вынутой грязью.
      Ахира был прав. Если кто выглядит, как я, — он не станет шататься по центу города, поблизости от Столбов Кары, ни один, ни в компании.
      Я выпрямился — голый до пояса, торба закинута на плечо и зашагал по проулку к таверне.
      Сперва немного пива... нет, много пива.
      Уличная грязь холодила мне ноги, пока я шел через улицу, в широкие двери, в шум, пение и свет общей залы.
      — Эй! — сказал я. — Найдется тут кто желающий выпить с моряком?

 
      В первый раз, когда я отправился в плавание, все было неплохо, если бы не одна вещь. Есть люди совсем без чувства юмора.
      Я тогда на лето нанялся на работу в туристский лагерь в Мичигане — на самом деле просто грузовик водил, хотя это было веселее, чем можно судить по названию. Мне приходилось забрасывать туристов на маршруты: сплав по какой-нибудь канадской речке, пеший поход через леса Верхнего полуострова, лагерь для робинзонов в национальном парке, еще чего-нибудь в этом роде, — и потом отвозить их обратно. В кузове слегка модифицированного грузовика. Абсолютно против правил — по закону полагались школьные автобусы, — но, пока инцидентов не было, никто к нам не приставал.
      Были в этой работе два приятных момента. Один — пейзажи: очень красиво выглядит эта часть мира. Второй — моя лень была довольна: когда не надо было возить туристов, я ничего делать не был обязан.
      Поэтому я болтался по лагерю. Пробегал пять миль в день, чтобы держать форму, подновил несколько лесных троп и так далее, но в основном болтался без дела и читал: Эмма и Стах присылали мне каждую неделю пять пакетиков М&М, десяток новых книжек в бумажной обложке, две-три пары носков и совершенно бесполезную дюжину презервативов (в лагере, где было одно пацанье, у меня не было в этих предметах необходимости).
      Как-то один из туристов, шестиклассник, кажется, спросил, не могу ли я быть у него и нескольких его друзей капитаном на швертботе. Это была одномачтовая гоночная скорлупка с двумя втыкающимися швертами, быстрая и красивая, отлично ходила по озеру, но если управлять ею неумело, могла перевернуться от дуновения ветерка. Дело в том, что хотя все эти ребята были опытными яхтсменами, правила лагеря требовали, чтобы старшим был взрослый, а я таковым являлся, имея от роду целых девятнадцать лет.
      Странно получилось. Мики, тот мальчишка, который на самом деле командовал, обращался ко мне официально: «Капитан, я думаю, нам следует приготовиться к повороту». Я, естественно, давал команду: «К повороту!», и ребята тянули шкоты, или там перекладывали румпель, или как это еще называется, а я потом в ответ на кивок Мики лихо командовал: «Поворот!»