Торри не слышал, как отворилась дверь, но когда он обернулся, отец уже был за его спиной.
— Ты намерен лично справиться со всеми шакалами?
Торри попытался прочесть выражение его лица. Удивленное? Нет. Скорее скептическое… Понятно, отец, как всегда, держит свои чувства под контролем. Торри никогда не видел, чтобы отец сорвался. И вряд ли с подобным явлением столкнулся кто-то еще. Отец не такой.
— Ну, кому-то же надо этим заниматься, — произнес Торри.
— Ох… И ты думаешь, что справишься со всеми?
На отце были только шорты. Волосы на груди не скрывали белых шрамов, которые, казалось, проступали более четко, чем обычно, в особенности длинный шрам на правом боку. Оба колена тоже были исчерчены короткими шрамами, длиной с дюйм или меньше.
Торри видел отцовские шрамы сотни раз, но как-то никогда не обращал на них внимания. То были шрамы, полученные на дуэли, однако то ли никто не целил отцу в ребра, то ли — что более вероятно — отец успешно корпус защищал, пусть даже ценой раны в руку или ногу.
— Я у тебя спрашиваю, Торри: ты собираешься справиться со всеми?
— Разве это невозможно?
— Возможно, — согласился отец, беря в руки клинок со стойки, — но маловероятно. Хотя за последние несколько лет ты и бился в тренировочных поединках больше, чем я за всю свою жизнь, однако ты всего лишь раз сражался всерьез.
— У меня получилось.
— Победить глупца, который собирался убить тебя, а не пустить кровь, — да, получилось, — сказал отец. — Это как выйти с рапирой на шпажиста. Сомневаюсь, что он повторит подобную ошибку.
— Он покойник.
— Нет, я не про этого придурка коадъютанта. Я про того, кто стоял за его спиной. Скорее всего Его Пылкость. А может, кто-то еще. Временами политические интриги в Срединном Доминионе напоминают запутанный клубок: надо очень хорошо помнить, сколь проста в своей основе здешняя политика.
Он несколько раз рубанул воздух, затем встал в позицию. Торри последовал его примеру.
— И что же в основе?
— Все зависит от того, как ты себя держишь. Если некий Дом слишком о себе возомнил, остальные Дома идут и ровняют его с землей — подобная судьба в свое время постигла Безымянный Дом. Но если держаться приниженно, то тебя уничтожат, как случилось с Древними.
Кончики клинков соприкоснулись на верхнем уровне: отец пытался играть остриями, чтобы потом оторваться от клинка Торри и атаковать на нижнем уровне. Торри парировал, но не наступал: слова отца интересовали его сильнее, нежели очередной тренировочный поединок.
— Однажды я изрядно попортил кое-кому крови, — продолжал отец. — Дело того стоило, я думаю, тем не менее… Короче, разреши мне самому платить по счетам. Я знаю, какой монетой платить, а ты нет.
Теперь отец атаковал по-настоящему, и Торри предоставил думать за себя запястью.
Он фехтовал не так, как Йен и прочие: у них мышцами правил разум, который постоянно контролировал, в какой позиции ты стоишь, бьешься ли на верхней или на нижней линии, отступаешь или атакуешь… А для Торри все его движения, все его ощущения сливались в единый образ, несводимый к своим составляющим. В ответ на низкий выпад противника ваш клинок сам уходит вниз; противник отступает — значит клинок движется вперед, чтобы не терять связи, либо пиши пропало. Фехтует запястье, пока разум как бы парит, не думая, а просто существуя.
Острие у отца ушло слишком низко, и ему пришлось поспешно вскинуть клинок, чтобы отразить атаку на верхней линии, но Торри сначала отвел свое оружие, потом сделал низкий выпад, целя в бедро, а затем, отступая, отбил отцовский клинок.
Отец опустил оружие и вскинул руку, чтобы удержать Торри от продолжения поединка.
— Вот ровно об этом я и говорил. Чего ты добился? Ты ранил меня в бедро. Для поединка до первой крови это то, что надо, но, уверяю тебя, Его Пылкость не уступит и дюйма земли и не поступится и малой толикой своей чести из-за одной-единственной раны Ториана дель Ториана, старшего или младшего. Если бы я двигался чуть быстрее, я ударил бы тебя в грудь. Или в горло: один укол — и все кончено.
Душ, хоть и холодный, доставил Торри массу удовольствия. Дверь в конце холла открывалась в проход, к другой двери, за которой находилась небольшая комнатка, где следовало оставить одежду, прежде чем идти мыться. Дневной свет проникал сюда с улицы через глубокие, диаметром с кулак, отверстия в правой стене, однако расположение этих отверстий заставило Торри нахмуриться. Здесь что-то не то: ведь световоды должны идти параллельно внешней стене, а не перпендикулярно. Из мебели в комнатке были лишь две деревянные скамейки; Торри поставил одну на другую и залез на верхнюю, чтобы рассмотреть отверстия.
А-а… В футе от выходного отверстия, в изогнутом под углом в девяносто градусов световоде размещалось зеркало. Вот почему кажется, будто световая шахта прямая, хотя на самом деле она поворачивает. И, возможно, не раз, прибавил Торри. Откуда ему знать, а вдруг и вправду световод изгибается туда-сюда раз двадцать и в каждом колене — по зеркалу, установленному под надлежащим углом?
Он сел на скамейку, разделся догола и, следуя инструкциям вестри, оставил свою одежду и меч на скамейке рядом с на удивление толстым и притом не махровым полотенцем, а затем пошел в умывальню, прихватив с собой старомодного вида щетку на длинной ручке и кусок похожего на воск мыла, которое благоухало грейпфрутом и медом.
Подковообразный коридор привел его в собственно душевую.
Освещенную солнцем нишу вытесали в наружной стене башни, откуда открывался вид на окрестности. Снаружи умывальню ограждала решетка, по которой вились виноградные лозы в полном цвету — на фоне треугольных листьев пестрели крохотные алые цветочки. Вода из горного источника тонкой струйкой текла откуда-то сверху в здоровенный железный сосуд, подвешенный на стене так, что его можно было наклонить, если дернуть за цепь, продетую в приваренное к сосуду ушко. Из полного до краев сосуда вода лилась вниз через V-образный носик и, стекая по наклонному полу, уходила в слив.
Торри быстро намылился с головы до пят под тонкой струйкой, затем дернул за цепь, и сосуд опрокинулся, окатив юношу ледяной водой.
Зубы у него так и застучали, но никогда в жизни он не чувствовал себя таким чистым.
Торри уже почти закончил одеваться и возился с крючками, которые были вместо пуговиц на его рубашке, когда в раздевалку вошла Мэгги, прикрыв за собой дверь.
В белом, до колен длиной, прямом платье, в руках девушка несла стопку сложенной одежды и с полдюжины полотенец.
— Бимбур сказал, что ты уже должен был помыться, — произнесла она едва ли не ледяным тоном.
— Бимбур? — Торри понял, что это кто-то из цвергов, но ему и в голову не пришло узнать их имена.
— Неандер… то есть вестри, который убирается в комнатах. Он сказал, что ты пошел в душ и скоро вернешься.
Да что это с Мэгги… ох, совсем забыл. Может, их попытки показать всем, что они в ссоре, и не дали пока результата (а может, и не дадут), но почему бы не продолжать в том же духе? Кроме всего прочего, вряд ли тогда кто-нибудь станет охотиться на Мэгги, чтобы добраться до Торри.
Да, надо продолжать притворяться. Хотя никто не может их увидеть — стены и дверь здесь крепкие и толстые, — их вполне могут подслушать. Почему бы световоду с тем же успехом не проводить и звук?
— Сейчас уйду, — сказал Торри как мог сердито. — Минутку потерпишь?
— Спасибо, — холодно откликнулась Мэгги, тепло улыбнувшись. Она села рядом с Торри и произнесла ему на ухо: — Думаю, нам позволят прогуляться по городу, но мне не хочется идти одной.
И Мэгги подставила Торри свое ухо.
— И что тебе надо от меня? Чтобы я тебя везде с собой таскал? — прошептал он в ответ.
Мэгги улыбнулась и произнесла одними губами:
— Совершенно верно. Только будь осторожнее.
Торри ухмыльнулся.
— А что мне за это будет? — прошептал он.
— Я же говорю, — сказала Мэгги одними губами. — Будь осторожнее. — Ее пальцы коснулись пряжки ремня Торри. — А то пол твердый.
И Мэгги криво улыбнулась.
— Но…
— Чего только не найдешь в вещах первой необходимости. — И Мэгги показала Торри нечто напоминающее золотую монету. Потом согнула кружок пополам.
— Но я не хочу! — произнесла она: ее улыбка противоречила и тону, и словам. — Нет же!
Торри ухмыльнулся. Обычно «нет» и означает «нет», подумалось ему.
Но не когда Мэгги так улыбается и вертит презерватив в руках. А потом начинает расстилать по полу толстые полотенца.
Петляющий Путь змеился вверх-вниз по окраинам, огибая башни и площади: то тянулся вдоль подпорной стены, то, свернув в город, превращался в узкий проулок между зданиями или пересекал площадь. Тогда неровный, очень твердый камень, которым был вымощен Петляющий Путь, разительно контрастировал с гладкими плитами мрамора и других камней, которыми были выложены площади.
— Чего ты хмуришься?
Торри покачал головой:
— Не понимаю, зачем нужна такая мощная система обороны в самом городе…
Дорога неожиданно свернула вправо под прямым углом и вывела их на оживленную рыночную площадь. Точно так же как ветер развеивал запахи, какой-то трюк акустики не давал им услышать шум.
За прилавком, выстроенным у внешних стен, торговали крестьяне. Круглощекий продавец яблок, на мгновение прервав славословия своему товару, подхватил рубиново-красный плод размером с кулак и принялся протирать его о собственный — на удивление чистый — холщовый фартук. Рядом с ним торговец птицей, повесив на крюк свежеощипанную тушку, внимательно оглядывал живых цыплят в деревянных клетках, а еще дальше мельник аккуратно пересыпал совком красновато-бурую муку в небольшой мешочек, который затем быстро перетянул бечевкой.
Вестри и люди, по большей части в разнообразных одеждах Дома Пламени, толпились у прилавков.
На другом конце площади, подальше от шума и сутолоки, недалеко от вымощенной камнем дорожки, стоял ряд каменных столов. За одним из них сидели на каменных табуретах четыре молодые женщины, подкрепляясь содержимым нескольких блюд, которые наполняли слуги-вестри.
Торри кивнул в знак приветствия.
— Доброго вам дня, — сказала одна из девушек на берсмале голосом низким и мелодичным. Красноватым бликам в ее темных волосах вторили медные нити отделки короткого платья, из-под которого виднелись длинные, обутые в сандалии ноги. Торри решил было, что ей, как и ее подругам, лет двадцать или меньше, но об заклад бы биться не стал.
Молодой человек сложил руки на поясе и слегка поклонился: так делал дядя Осия, когда не успевал остановиться.
— И вам доброго дня, — произнес он. — Я…
— Ториан дель Ториан, — прервала его вторая, с загорелым до черноты лицом и белокурыми волосами, настолько светлыми, что они казались белыми.
— Младший, — добавила третья.
— Сын широко известного Ториана дель Ториана… — Вторая хотела еще что-то сказать, но ее прервали:
— Белиана! Как ты можешь!
— …старшего, я имела в виду, — докончила блондинка с деланно серьезным лицом. — Ты чем-то недовольна, Герин?
Та нахмурилась. Герин тоже была блондинкой, однако контраст цвета волос и цвета кожи был не столь разителен, как в случае с Белианой.
— Ладно. — Девушка прикоснулась наманикюренным ноготком ко лбу. — Я скорее недовольна собой: попалась на твою удочку и высказала беспочвенное обвинение.
Она подняла небольшой хрустальный бокал и благовоспитанно отпила из него густую жидкость медового цвета.
Белиана слегка приподняла уголок губ.
— Совершенно не представляю, о чем ты. — Мгновение они с Герин смотрели друг на друга, потом Герин нахмурилась и отвела глаза. Белиана повернулась к Торри. — О вас и ваших спутниках судачат по всему Городу, Ториан дель Ториан. Это, я полагаю, Мэгги, прозванная Исключительной? Наши имена Эмберли, Герин, Дортайа и Белиана, — представила она подруг и себя, указав на всех пальцем. — Мы ординарии Дома Пламени, а то бы в такой чудесный день мы не трудились бы в поте лица.
Торри подавил улыбку.
— Рад знакомству, — сказал он.
— Да уж, наверное, — встряла Эмберли. — Хотя наших поклонников тут нет, вы, порадовавшись знакомству, благополучно отправитесь своим путем, — фыркнула она. — Разве что вы задумали бросить Исключительную Мэгги и поухаживать за кем-то из нас.
Герин сморщила носик.
— Сомневаюсь, чтобы Деверин дель Ордейн потерпел нечто в этом роде, дорогая Эмберли.
— Ах, милая Герин, ты и не представляешь, насколько мне важно твое мнение относительно Деверина! — откликнулась Эмберли. — Не расскажешь ли чего-нибудь еще?
«Не выпить ли вам, а, киски? — мысленно вопросил Торри. — Как насчет блюдечка молока?»
Дортайа кашлянула, поднимаясь из-за стола.
— Очень приятно познакомиться, Ториан дель Ториан. Мэгги останется пока с нами, и мы присмотрим за тем, чтобы она вовремя вернулась в Зеленую комнату.
Мэгги вопросительно поглядела на Торри — тот пожал плечами. Кажется, никакой опасности тут нет, разве что риск наслушаться колкостей.
— Не возражаю. Эмберли хмыкнула.
— А вашего мнения, Ториан дель Ториан, никто и не спрашивает. Ступайте себе, если вам угодно, а то это уже становится неприлично. Разве что вы, милочка Мэгги, намерены сами отвергнуть наше общество.
— Ничего подобного. — Мэгги шагнула вперед. — Я была бы очень… рада присоединиться к вам.
— Садитесь же, — пригласила ее Герин, подняв руку и сделав какой-то знак пальцами, пробегавшему вдалеке слуге-вестри. — Будете жасминовый чай?
Торри нахмурился.
— Я не уверен, что…
— А вот я совершенно уверена, что Мэгги среди нас в полной безопасности, — фыркнула Эмберли, поднимаясь и беря Мэгги за руку.
— Увидимся завтра вечером, на приеме у лорда Сенсевера. — Не обращая внимания на Торри, Белиана подвела Мэгги к столу и усадила на свое собственное место. — Вот, прошу вас. Слуги сейчас вынесут еще табурет…
Все четверо холодно поглядели на Торри, Мэгги последовала примеру остальных девушек.
Он повернулся, пожал плечами и пошел восвояси.
Карин Торсен оперлась на перила, глядя на рыночную площадь внизу и следя за сыном.
— Они, кажется, неплохо сыграли свои роли, — заметила она.
Хотя, если начистоту, Торри и Мэгги зря разыграли спектакль — аудитория на него и внимания не обратила. Ну да ладно, ее мнения не спрашивают.
— Ничего, это хорошая практика, — задумчиво откликнулся Ториан, легонько прикоснувшись к локтю Карин, а затем положив ладонь на бедро жены. — Я бы не удивился, если бы ты оказалась права и никто ничего не заметил, — продолжал он, отвечая на оставшиеся невысказанными слова Карин. — Равно как не удивился бы и тому, что ты ошибаешься и кто-то за ними наблюдает весьма внимательно.
Интересно, лениво подумала Карин, как они ухитряются читать мысли друг друга? Может, Ториан догадался по ее движениям? Или по голосу? И откуда она знает, что прикосновение к локтю — призыв к осторожности, а прикосновение к бедру имеет целью ободрить ее?
Мать однажды сказала: «Когда проживешь с человеком достаточно долго, то не всегда понимаешь, где ты, а где он. Если повезло».
Может, дело в этом.
Ториан уронил руку.
— Это тупик, — сказал он. — Мы не можем оставаться здесь и служить приманкой для Осии…
— Для Орфинделя, — вмешалась Карин. — Я слышала это имя.
— …и я не могу бежать, оставив в заложниках тебя и Ториана. А его держат здесь ты и Мэгги. И возможно, я.
— Я не то чтобы беспомощна, — заметила Карин.
— Но ты не сумеешь в одиночку выбраться из Тир-На-Ног. Я смог бы найти дорогу домой, а у тебя не выйдет.
— Получается, что положение безнадежно, — сказала она с улыбкой, опровергавшей ее слова.
— Выход есть всегда. — Пальцы Ториана сжали пальцы жены. — Выход есть всегда, мин алсклинг. — И он поднес к губам руку Карин. — Если я не утратил ловкости и у нас хватит терпения.
— Ловкость? Терпение?
— Предоставь мне искать выход самому. Это мужское дело. Стратегия, политика и честь…
Карин ощетинилась.
— Я тебе не женщина из местных, ни на что не годная, кроме как думать о тряпках и… — она махнула рукой, — о чем они там еще думают.
Ториан улыбнулся.
— Это точно. Но женщин из местных не стоит считать ни на что не годными. Хотя они и талантливы по части тряпок и… прочего.
Карин склонила голову.
Ториан на мгновение поджал губы.
— Видишь там внизу малышку Мэгги — пьет чай в компании глупеньких капризных девчушек, которые просто сидят на свежем воздухе и наслаждаются цветочным чаем, пока все остальные вокруг занимаются делом?
Карин кивнула.
— Так вот, скорее всего эти девушки вовсе не столь просты, как оно кажется. Я полагаю, что они дочери принципиалов, высоких должностных лиц, которые предпочитают, чтобы их дочери жили в Городе — и не только ради охоты за женихами. Обрати внимание: со своего места им нетрудно наблюдать, как идет торговля почти на всем рынке. А когда кто-то из девушек встает, чтобы осмотреться, ей видна оставшаяся часть рынка. — Ториан широко улыбнулся. — Время от времени какой-нибудь свободный фермер пытается утаить от Доминиона положенное. Налогообложение — штука сложная, в документах не всегда легко разобраться.
— И задача девушек — помешать такому фермеру?
Ториан снова поджал губы.
— Вероятно, это простое совпадение, что тем фермерам, у которых бойко идет торговля, но которые жалуются на убытки, когда настает время платить налоги, наносит визит местный принципиал — обычно ординарий, хотя иногда и кадет Дома. Разумеется, приработки окрестных фермеров не всегда попадают в отчеты и облагаются налогом. Но я уверен: мало что ускользает от внимания этих вроде бы безмозглых девиц.
Внизу, за столом, одна из девушек достала покрытую инкрустацией небольшую деревянную шкатулочку и открыла ее. Внутри лежали какие-то мелкие предметы, которые Карин не смогла различить.
— Эта игра называется «прихоть», — пояснил Ториан. — Я никогда не мог понять, в чем ее смысл. А цель… надо определить, какие клеточки принадлежат твоим противникам и кому именно, причем пользуясь не вполне достоверной информацией.
Карин наморщила лоб.
— Что-то вроде покера?
Ториан равнодушно пожал плечами.
— Может быть.
Азартные игры его не интересовали. Шахматы — это да: они с Бобом Аарстедом, прихлебывая кофе, провели немало ночей над старой шахматной доской. А вот редкими предложениями присоединиться раз в две недели к партии в покер, которые время от времени делал Свен, Ториан так ни разу за много лет и не воспользовался.
Карин кивнула. Шахматы, а не покер; стратегия, а не деньги. Вот почему Ториан никогда не расспрашивал ее об игре на бирже.
— Так-так-так… Вот почему вам нужны девушки, которые умеют считать.
Ториан улыбнулся, положив руку на талию жены.
— Помимо всего прочего.
Руки Карин обвились вокруг мужа… и тут же она остановилась. Похоже, Ториан просто ее отвлекает.
— Ты до сих пор не сказал мне, что собираешься делать.
— Что я собираюсь делать… — Ториан на мгновение задумался. — Ничего особенного. Собираюсь остаться в живых и рассказать наконец, как провел все эти годы, а также признать, что Осия стал членом нашей семьи. Собираюсь показать, насколько хороший я фехтовальщик, — он похлопал по рукояти меча, — и побить всякого, кого выставят против меня другие Дома — причем с легкостью, подлинной или поддельной. А также доведу до сведения всех заинтересованных лиц, что я рано или поздно сработаю как отмычка к Орфинделю. Я выполню все, чего хочет Его Пылкость, — произнес Ториан, крепко сжав челюсти и почти не размыкая губ, — и тогда остальные Дома решат, что это слишком опасно, что Его Пылкость стал угрозой.
Карин нахмурилась.
— Но что они сделают?
Ториан привлек к себе жену.
— Иногда, — негромко прошептал он, — ты задаешь слишком много вопросов. Потерпи, Карин. Незачем торопиться.
Глава 16
Бегство
Осия скомандовал привал точно в то же время, что и накануне: когда день уже начал клониться к вечеру.
Йен с облегчением вздохнул, но Сильвертоп вскинул свою массивную голову, фыркнул и порысил себе сквозь густой кустарник, росший ниже по склону, туда, где поблескивала на солнце речка. Не то чтобы речка, но именно такие ручьи талой воды, сливаясь вместе, наполняли Гильфи; гора, сколь бы велика она ни была, тоже состоит из маленьких камешков.
Конь ломился сквозь кусты.
Что ж, раз Сильвертоп не хочет отдыхать, пусть его. А Йен устал. После того, как вчера они сделали миллион миль — ладно-ладно, во всяком случае, его ногам так казалось — и остановились на ночлег, когда слишком стемнело, чтобы идти дальше, Йен провел беспокойную ночь он просыпался, стоило зачирикать птице, зашуршать насекомому или зашелестеть под ветром листьям — или вообще без причины. Птицы то и дело чирикали, насекомые шуршали, а листья шелестели, так что Йену ни разу не удалось надолго сомкнуть глаза.
Ходьба вернула гибкость его мышцам, но к полудню он выдохся; а потом стало еще хуже. Вот почему сейчас он тяжело рухнул на выступающий из земли изогнутый корень старого дуба, не сняв рюкзак — чтобы, кроме всего прочего, не опираться спиной на неровную кору. Осия, опустившись на корточки и сделавшись похожим на паука, порылся в своем рюкзаке, достал канистру с водой, отпил оттуда и выплеснул воду на дорогу.
Нет, конечно, вода со вчерашнего дня свежее не стала, но зачем ее просто так выливать?
— Эй, а… — начал Йен и тут же заткнулся. Ну и дурень.
Осия улыбнулся: на его темном лице зубы белели слишком ярко.
— Да, я предпочитаю свежую воду из реки остаткам колодезной воды. — Он посмотрел вверх по склону. — А поскольку река течет от кедровой рощи, то набранная из нее вода испортится не скоро.
— Кажется, я читал про это в бойскаутской книжке, — сказал Йен.
— Да? Ты был бойскаутом?
Йен покачал головой:
— Совсем чуть-чуть. Старый уб… мой отец запретил мне.
Он имел неосторожность рассказать немного про свою домашнюю жизнь мистеру Маклинтоку, начальнику отряда. Когда тот начал наводить справки относительно Бена Сильверстейна, папаша немедленно забрал Йена из скаутов, пригрозив мистеру Маклинтоку судебным разбирательством, — и тот отступился.
Да и что он мог сделать? Вот если ты сплошь покрыт синяками — тогда власти заинтересуются плохим обращением с ребенком, а ведь на голову Йена обрушивались по большей части только слова — пьяная ругань. Где тут состав преступления?
Осия кивнул:
— Немудрено.
Йен стащил ботинок и потер стопу, чтобы восстановить кровообращение. Свежий воздух пойдет на пользу и ногам и носкам, хотя теперь с подветренной стороны запах нетрудно будет унюхать за добрую милю. Кстати, насчет «унюхать»…
— Я тут подумал над твоими словами — дескать, тебя много кто станет искать, раз ты вернулся… в эти края.
Где бы эти края ни находились.
Осия достал из рюкзака ломоть вяленого мяса и вдумчиво откусил кусок.
— Да, станут, — сказал он. — Я выгляжу и — спасибо — пахну не так, как раньше. Теперь я больше похож на темного альва, чем на кого-то еще, хотя, чтобы выдерживать дневной свет, темному альву надо иметь изрядно смешанную кровь. — Осия рассматривал обратную сторону ладони, словно видел ее первый раз. — Но Один и Фрейя сразу узнали меня — и любой Древний узнает. — Он поднял голову и улыбнулся. — Так что лучше нам не встречаться с Древними, верно? По крайней мере, пока мы не доберемся до места.
— До места? А где оно? — Йен уже задавал этот вопрос и сейчас почувствовал себя ребенком, который спрашивает «Мы уже пришли?».
Осия ткнул пальцем вперед.
— Нам туда. Несколько дней пути, если мы пойдем быстро и не будем терять времени; нам осталось на день меньше, чем вчера, когда ты задавал этот вопрос. Мы идем в Фалиас, куда увезли наших.
Йен хмыкнул.
— И что, тебя не будут караулить на дорогах? — спросил он. Ему и раньше приходил в голову этот вопрос, но юноша слишком уставал, чтобы заботиться об удовлетворении собственного любопытства.
Осия кивнул:
— Подозреваю, что будут. Но мы пойдем не по главной дороге и не по нахоженной. Да и последняя часть пути в Город…
— …это Скрытый Путь? — прямо спросил Йен. Осия нахмурился.
— Нет. Всего-навсего потайной. Возможно, до сих пор неизвестный тем, кто станет нас преследовать.
— Так что же мы будем делать? Мы придем в этот Фалиас по черному ходу и выберемся обратно с Торсенами и Мэгги?
Осия некоторое время сидел молча.
— Скажи-ка мне, Йен: с помощью какого кода капитан подлодки «Трайдент» запускает ракеты?
Йен развел руками.
— Откуда мне знать?
— Очень хорошо. А теперь вообрази, что я подношу к твоим гениталиям раскаленные докрасна щипцы — и снова тебя спрашиваю: что это за код? Ну-ка отвечай!
— Ладно, я все понял. — Йен скривил губы. — Нельзя выдать то, чего не знаешь. Даже под пыткой.
— Есть вещи похуже пытки.
— Что же может быть хуже пытки?
— Надеюсь, ты этого никогда не узнаешь. — Осия долго не отводил от Йена задумчивого взгляда. — Никогда. — Он выпрямился и водрузил на спину рюкзак. — Тронемся в путь. Хорошо бы одолеть к ночи вон тот гребень.
И что за идиот трясет его в темноте, пробуждая от самого, что ни на есть, мерзостного кошмара, какой Йену приходилось видеть?
Йен протянул руку, чтобы включить ночник, но вместо прохладной круглой кнопки его пальцы нащупали влажную траву.
— Проснись, Йен Сильверстейн, — прошептал Осия. — У нас возникли кое-какие затруднения.
Йен сел, откинув одеяло и рефлекторно хватаясь за рукоять меча. Когда же успел выработаться подобный рефлекс? Фехтовальщики не имеют привычки первым делом браться за оружие, просыпаясь утром или посреди ночи.
Наверное, он вспотел во сне, поскольку ночной воздух показался ему что-то слишком прохладным; поднимаясь на ноги, Йен плотно завернулся в плащ.
Было очень темно; Йен видел свою руку, лишь поднеся ее к лицу, и хотя юноша различал перед собой смутные очертания человеческой фигуры, он только по голосу понял, что это Осия. По небу бежали облака: ночь, полная ярких звезд, обернулась теперь угольной ямой.
Поищи тут дорожку!
Где-то вдалеке завыла собака. Или нет, не собака; завывание было долгое и больше всего походило на какой-то собачий йодль.
— Сыны?
— М-м-м… — Осия молча вслушивался. — Один из них сообщает, что напал на наш след. Теперь он ждет инструкций.
— Что у них с ночным зрением? Я вообще ничего не вижу, — сказал Йен.
В холодной тьме скрывалась угроза. Может, волчьи клыки уже в футах от него, а он бессилен что-то предпринять. Обнажить меч и рубить наобум?
— Сыны очень хорошо видят в темноте, хотя в такую темную ночь они пойдут медленней обычного. Если только нас выслеживают не по запаху. Сильвертоп, где ты? Сильвертоп!..
Йен услышал, как конь ломится сквозь кусты, и порыв ветра донес до него острый запах, однако в такую ночь и белую лошадь было не разглядеть.
— А как со зрением у вас с Сильвертопом?
— Конь не видит без света. В прежние времена я… — Пауза. — Теперь я тоже ничего не вижу без света.
И как им выкручиваться?
— Если мы собираемся бежать, надо сделать факел…
Осия хмыкнул.
— Если бы у нас был свет, нашел бы березу и свернул бы факел из коры — так мне и следовало поступить. Или взял бы тряпку, пропитал ламповым маслом, которого у меня нет, поскольку нет лампы — ведь я не хотел светить ночью… — Он вздохнул.
В Йене боролись страх и раздражение. Сынам ничего не стоит выследить их в этом мраке, а Йен, Осия и Сильвертоп застряли намертво…
— Так что нам остается? Ждать их?
— Выбора нет. — Йен услышал, как Осия пытается нащупать лямки своего рюкзака. — Где-то у меня ведь был… А, вот!
Потом раздались непонятные звуки — Осия что-то пробормотал себе под нос. И внезапно на его ладони вспыхнул ослепительно яркий свет, прогоняя тьму с маленькой поляны, озарив снизу длинное костистое лицо Осии почти демонически: впадины щек и тень от острого носа казались черными провалами.
— Да будет свет, — ухмыльнулся Осия.
На его ладони горел раскаленный добела серебряный десятицентовик с изображением Рузвельта; Йен инстинктивно отпрянул, чтобы его не опалило. Этот крохотный кусочек раскаленного металла должен был бы прожечь ладонь Осии, а жар хлынул бы в лицо Йену огненной волной, однако…
Осия зажал монетку ребром между средним и безымянным пальцем и поднял руку над головой, так что ладонь служила отражателем.
Освещенный ярким светом, Сильвертоп ударил копытом и гулко фыркнул: в воздух брызнула каменная крошка, а в лицо Йену полетели клочья влажной пены.
Йен обтер лицо о плащ.
— Почему ж ты сразу этого не сделал?
Осия скривил губы.
— Не хотел, чтобы каждый маг в радиусе сотни миль узнал о моем появлении. Устроит тебя такое объяснение? Или лучше подойдет другое: что того, кто прежде умел летать, не радует перспектива ползать?
— Ну так мы теперь можем убегать?
— Нет.
Осия уже накинул плащ и достал кожаные ремешки, которыми затягивал горлышко своего колчана и привязывал ненатянутый лук к верху рюкзака — чтобы держать руки свободными. Потом быстро прикрутил ремешком меч к ножнам; кинул еще ремешок Йену, и тот последовал его примеру.
— Мы в безвыходной ситуации. — Осия положил руку на холку коня. — Я знаю, старина, им тебя не догнать…
Йен подавил в себе желание возразить — лошади не уйти от стаи волков. С другой стороны, Сильвертоп — не обычный конь. Точно так же как Сыны — не простые волки.
— …но надо скакать так, чтобы мы смогли удержаться на твоей широкой спине. У тебя получится? Один раз фыркни, если «да», и два раза — если «нет», хорошо?
Йен бы никогда не подумал, что лошадь может бросить свирепый взгляд, однако именно это Сильвертоп и сделал, медленно подняв и опустив огромную голову. Потом конь фыркнул и шумно махнул длинной косматой гривой.
— Иди сюда, Йен Сильверстейн, — позвал юношу Осия, становясь на одно колено и держа перед собой руку с монеткой. Сверкающий десятицентовик освещал теперь лишь его грудь и лицо, а также широкий черный бок коня. — Сильвертоп не потерпит ни седла на спине, ни трензеля во рту, но он позволит тебе ухватиться за гриву. Так что держись изо всех сил, руками и ногами.