Глава 5: СУДНЫЙ ДЕНЬ

«Доброе утро, твое императорское величие, – прозвучало у него в голове. – Пора вставать».

«Убирайся». – Карл натянул странно вонючее одеяло на уши, одновременно представив, как запихивает ящериную голову Эллегона под воду и держит ее там – а дракон пускает пузыри. Чертов мир – даже лучшие одеяла в нем пахнут так, будто ими покрывали лошадей.

Что частенько и бывает, коли на то пошло.

«Во-первых, ты не сделаешь этого, потому что я тебе не позволю. Во-вторых, потому, что любишь меня, а в-третьих…»

«В-третьих – императорское величество, а не величие».

Со двора в небо с ревом ударило пламя.

«Ты называешь это на свой лад, я – на свой».

«Уйди. Просто – уйди. Я скоро встану»,

«Хорошо».

«Ну так…»

«Для тебя „скоро“ значит „уже“.

«Оставь меня в покое». Карл закутался в одеяла и попытался снова заснуть.

Быть князем Бима и императором Холтунбима – работенка не слишком веселая, но кое-что приятное в ней было, самым же главным – для Карла Куллинана – была возможность не вскакивать с петухами. С радостью поспать подольше он не расстанется. Ни за какие коврижки.

«Я всегда находил удивительным стоицизм, с которым богатые и сильные мира сего несут свое тяжкое бремя, одновременно отказываясь от всего, что может помочь сделать сие бремя менее тягостным».

«Перевод: перестань трепыхаться и вытаскивай свою ленивую задницу из кровати».

«Потрясающая способность замечать очевидное».

Запекшиеся с ночи губы дрогнули в улыбке.

«По-твоему, мне это нужно?»

«Я решил – да».

Одной из обязанностей Эллегона было одергивать Карла, когда того заносило, даже если Карл и считал, что занесло на сей раз самого дракона.

Но в конце концов, черт побери, это лишь справедливо.

И в конце концов, Карл – как правитель – требовал не так уж и многого.

На Той Стороне последние из франкской знати посылали своих подданных под плети или на казнь за самые пустячные проступки, заставляли их весной целыми ночами колотить ветками по прудам, чтобы лягушачьи свадебные песни не мешали господину барону спать… или взять эти самые droit de seigneur или lettres de cachet – Карл никогда не переводил эти выражений, дабы не засорять язык.

Хм… если подумать, то и выражение «франкская знать» – термин не вполне точный. Франки – французы – были не одиноки. Lise majeste, как бы оно где ни называлось, каралось смертью в большинстве стран.

В отличие от китайских и японских императоров – и большинства правителей Этой Стороны, коли на то пошло – Карл собирал налоги за год в том же году, оставляя налоги следующего года на следующий.

Карл Куллинан не заставлял крестьян работать ночами, не казнил никого из знати за случайно слетевшее с уст слово. Он также не соблазнял и не насиловал крестьянок и не использовал сыновей черни как мишень, упражняясь с копьем.

Он просто хотел спать, сколько спится.

Не сказать, чтобы он хотел многого.

«А жизнь, знаешь ли, штука вообще несправедливая, так что давай поднимайся. Если тебе нужно основание – вот, и не одно, – добавил дракон. – Андреа – с охраной – отправилась в город бороться с какой-то болячкой; я собираюсь на охоту, так что садись писать Лу и Уолтеру с гномом – я захвачу письма с собой.

И потом, вспомни-ка, сегодня Томену предстоит приговаривать браконьера, а ты собирался при том присутствовать. А еще у тебя приемный день».

«Я его отменяю».

«Извини. Тебе предстоит встреча с послом Кхара. А мне – отлет».

Будь проклят Кхар. К черту Нифиэн. А Пандатавэй вообще пусть идет на…

«Вставай».

«Уже».

Карл спустил ноги на пол, потер глаза и лишь потом заставил себя подняться. Не одеваясь, прошлепал по каменному полу к полупрозрачному окну.

Далеко внизу, во внутреннем дворе, слуги и солдаты нагружали Эллегона: кожаные мешки с едой, порохом, пулями и всякой другой всячиной для летучего отряда Франдреда, что мотался по побережью в надежде перехватить работорговый караван.

«Поспеши. Я улетаю самое большее через час. Иди мойся; я прикажу принести завтрак и все для письма».

Карл кивнул; подхватил с кресла шелковый халат, запахнулся и отправился в гардеробную.

Когда он вернулся в спальню, перо, чернильница и островерхая шкатулка для письма уже ждали на подоконнике.

Карл сел, пристроил шкатулку на коленях. Крышка была на петлях; внутри хранилась бумага и другие письменные принадлежности. Он откинул крышку, вынул пять-шесть уже написанных страниц и быстро просмотрел.

Еще у него было несколько чужих писем для отправки в Приют – и среди них послание мастера Ранэллы с описанием последнего нововведения: некое улучшение в процессе получения пироксилина, которое, кажется, сделало возможным контролировать детонацию зелья.

И несколько длинных писем Джейсону. «Как же я соскучился по нему, – подумал Карл. – Быть может, стоило все-таки держать мальчика рядом».

Нет; Энди права. В Приюте Джейсон получит отличное образование: Валеран обучит его воинским искусствам, Эйя – языкам, Рикетти и его помощники – тому, что знают сами; и при этом Джейсону не придется постоянно думать о безопасности – тогда как в Бимстрене он и шагу не мог бы ступить без охраны.

И, возможно, еще более важно то, что там с Джейсоном обращаются просто как с тем, кого уважают и любят, а не как с наследником серебряной короны князей Бима и наследным принцем Холтунбимской империи.

Карл тряхнул головой и заставил себя вернуться к делам, словно они были неприятной необходимостью. Надо сделать некоторые пояснения к грубому наброску Карлова проекта железной дороги – она может оказаться самым важным из всех его дел. Железная дорога неминуемо подтолкнет развитие торговли.

Он принялся насвистывать лайтфутовский «Железнодорожный блюз». Если он сможет связать дорогой Холтун и Бим, а потом протянуть ее в Нифиэн и дальше – до Кхара, а возможно, и Киара, это будет чертовски недурная работа. В результате еще при его жизни Холтунбим покорит две, а может, и три страны – без единого выстрела, никого не убив, а только обогатив, причем всех.

Не такой уж плохой способ выигрывать войны: ничего не объявляя, ни с кем не сражаясь, никого не унижая поражением. Дешевые перевозки дают богатство; богатство даст возможность крестьянам жить лучше – поднимутся цены на зерно, люд станет меньше времени проводить в поле, а мясо на столах будет каждый день, а не дважды в декаду.

«Курица в супе каждого крестьянина?» – В мысленном голосе Эллегона чувствовалась улыбка. Несмотря ни на что, даже на то, что люди на триста лет приковали его в выгребной яме, Эллегон научился любить их.

«Далеко не всех».

В дверь поскреблись.

– Вползай, – откликнулся Карл, не поворачивая головы.

Тэннети принесла ему завтрак; она куда более ловко управлялась с мечом, чем с нагруженным всякой всячиной подносом.

Она поставила его перед Карлом – резче, чем ему бы хотелось.

– Полегче с посудой.

– Если я что разобью – заплачу из жалованья, идет?

Годы пощадили ее – но нельзя сказать, что не заметили вовсе. Прямые волосы Тэннети почти совсем поседели, единственный глаз окружили насмешливые морщинки – но двигалась она по-прежнему легко. Нацедила себе чашку травяного чая, налила еще одну Карлу, подала ему и, отойдя к окну, устроилась в нише на подоконнике. Неплохо придумано: от шеи вверх Тэннети выглядела старше своих сорока с небольшим, от шеи вниз – была юношески крепкой и гибкой.

– С каких это пор ты работаешь горничной? – поинтересовался Карл, подцепляя на вилку аппетитный кусок ветчины. Солоноват, конечно, но закопчен как раз в меру; запив ветчину большим глотком чая, он тут же об этом и пожалел: чертов чай оказался крутым кипятком.

Даже не пытаясь скрыть смеха, Тэннети пожала плечами.

– Когда Эллегон позвал, я была в кухне, – проговорила она, подавая Карлу кружку с водой. – Слушала, как У'Лен ворчит на тебя: ты, мол, неблагодарная скотина, никогда не заканчиваешь того, что начал. Ну а поскольку у меня к тебе дело…

Он приподнял бровь.

– Дело?

Она кивнула:

– Ага. Я хочу лететь с Эллегоном; быть сопровождающей на этот полет. Возможно, задержусь ненадолго в Приюте – побуду с мальчиком, поучу его, как правильно пользоваться мечом.

– Я хотел бы, чтобы ты была на совете. Как насчет прикрывать мне спину?

Она помотала головой.

– Думаю, ты без меня обойдешься. Со всеми этими накачанными мечниками, что тебя окружают, самое страшное, что тебе грозит, – напороться на острый взгляд.

Карлу это совсем не понравилось: он привык знать, что спину его прикрывает Тэннети. Ему будет ее не хватать. Но с другой стороны: если Тэннети присоединится к приютской команде, о Джейсоне можно перестать волноваться. Если уж Эллегону, Валерану, Брену Адахану и Тэннети не удастся уследить за парнем – тогда уж Карл и не знает, что делать.

Тревожило Карла иное – как и всегда: Тэннети любила жестокость. Особенно, конечно, если ей попадался работорговец, до которого можно дотянуться клинком или пулей.

Он пожевал губами.

– Не сидится на месте?

Тэннети с трудом привыкала к мирной жизни; эта ее просьба была отнюдь не первой.

– Ага.

И не в первый раз он отвечает ей «да».

– Ладно, развлекись. И передавай всем приветы. Да пригляди, чтобы на обратном пути не было перегруза: не хочу, чтоб дракон надорвался.

– Спасибо, босс. – Она улыбнулась. – Сам-то не собираешься?

Он покачал головой:

– Прости – слишком много дел. И потом – у меня замедлилась реакция. Не хочу оказаться рядом, когда ты начнешь искать приключений на свою задницу. – Он одарил Тэннети подчеркнуто серьезным взглядом. – И еще: надеюсь, не услышу, что ты впутала во что-то мальчика – он слишком молод.

– Молод, да. Но это плохо. – Она взяла чернильницу, заткнула ее и поставила на подоконник.

– Ты что делаешь?

– Кто-то что-то говорил про реакцию…

Мягким движением Тэннети вытащила кинжал и кинулась на Карла – с явным намерением быстро и без затей выпустить ему кишки.

Тело среагировало само. Левой ногой Карл отбил ее руку, отбросил шкатулку и ручку, толчком правой ноги вырвал себя из кресла, откатился в сторону и вскочил на ноги.

Тэннети все еще угрожала; Карл схватил какую-то одежду и швырнул в нее, чуть замедлив ее приближение – и успев в этот миг схватить с крюка меч.

Он сорвал ножны; Тэннети уже обнажила свой меч и встала в позицию.

Она неторопливо опустила клинок и убрала кинжал назад в ножны.

– Это называется – замедленная реакция?

Карл вздохнул и тоже опустил меч.

– Напрасно ты это устроила.

– А нечего пудрить мне мозги сказочками про медлительность. Пришлось показать тебе, чего ты стоишь.

Но он-то знал: она устроила это для своего удовольствия, а не ради него.

– Прости, Тэн, я действительно не могу. У меня сегодня прием, а потом надо возвращаться в Арондэль – надзирать за маневрами. – Одно дело – сделать Арондэля ответственным за любое насилие; и совсем другое – оставить этот котел кипеть без присмотра.

Она тряхнула головой.

– Так, как позапрошлой ночью, я не веселилась уже много лет. Мир слишком утомителен для нас – кровопийц. К тебе это тоже относится.

Ей просто не понять этого – что Карл Куллинан терпеть не может проливать кровь. Он проливал ее, разумеется – при необходимости. Он даже научился делать это чертовски хорошо. Но при любой возможности стремился этого избежать.

Правой рукой Карл потер остатки пальцев левой. Насилие стоит дорого; Карлу повезло – он потерял всего лишь три пальца. Тэннети рассталась с глазом; Чак, Рафф, Авенир и много кто еще отдали жизнь.

Ощущение собственной смертности вновь тяжким грузом навалилось на Карла. Он снова потер культи. Окажись он несколькими дюймами левее, где его нечему было прикрыть, это была бы его голова.

Он потерял только пальцы…

«Взгляни на это с другой стороны – никто не управляется семью пальцами лучше тебя».

«Спасибо, Эллегон».

– Как-нибудь в другой раз, Тэн, хорошо? А сейчас лучше оставь меня – я хочу успеть дописать письмо.

Она кивнула. Ни слова не говоря, убрала меч, повернулась и вышла.

Карл собрал раскиданные письменные принадлежности, раскупорил чернила, обмакнул перо и вернулся к письму.

«Что касается топографической съемки, Лу, то тут я вижу только три выхода:

1. Ты присылаешь мне топографа.

2. Мы делаем это сами – топорно и грязно, сам понимаешь.

3. Ты сдаешься, приезжаешь сюда и делаешь съемку сам.

Можешь предложить что-то еще?

Мне, конечно, хочется, чтобы это был ты, но Ранэлла – прошу прощения: мастер Ранэлла, она настаивает на полном титуле – предпочла бы, чтобы ты прислал кого-нибудь в помощь ей. Таким образом она сможет подучиться топографии; работать с отвесом она уже умеет.

Позволь дать совет: ежели ты считаешь, что Петрос – да передай парню, пусть держится подальше от моего зерна! – сможет провести выборы сам, прилетай. Небольшая воздушная прогулка тебе не повредит.

Но смотри сам. И если решишь прилететь, не труби об этом во всеуслышание. Тебе нельзя открыто покидать Приют; это значило бы напрашиваться на неприятности.

Пока же у Фурнаэля вовсю осваивают пудлингование, и я рассчитываю поставить в будущем году металлургический заводик – причем ввести бессемеровский процесс, заметь! График выдерживается: я хочу, чтобы через пять лет поезда бежали от границы до границы, а через десять – не только окупились, но и начали приносить выгоду.

И пусть оно так и будет! Мне еще надо довести до ума письмо Словотскому и Ахире, а потом идти изображать императора.

Думаю, я заслужил это; я вовсе не обязан сам судить всех преступников.

Как всегда, дружище, прими мои наилучшие пожелания.

Карл Куллинан».

Как и в прежние дни, когда на престоле Бима сидел не Карл Куллинан, а недоброй памяти князь Пирондэль, верховный суд заседал в Зале Приемов – его порой даже называли Судебной Палатой.

Не то чтобы суды случались часто; княжий суд был необходим исключительно для выражения высшей монаршей справедливости, когда обвиняемыми оказывались члены знатных родов. Суды над чернью вершились самой знатью и заканчивались, как правило, приказом солдатам покарать виновного. Кара бывала самой разной – от простой порки до весьма мучительных казней, проводимых публично в назидание остальным.

Пожав плечами, Карл вошел в здание суда; двое из четверых стражей, что несли караул в дверях, пристроились за его спиной.

Кое-что изменилось, но этого мало. Карлу удалось снизить штрафы и облегчить наказания за не слишком серьезные проступки; он потребовал также, чтобы все преступления против государства разбирались в Бимстрене, в княжеском суде. Но одно дело – принять решение, другое – добиться его выполнения.

Ему нужна поддержка холтунских баронов – факт есть факт. Сталелитейный заводик в баронстве Фурнаэль производил пока что лишь стальной брус, и до самоокупаемости ему было очень далеко. Его выстроили те же самые бароны – вместо уплаты налогов.

Чтобы защищать границу с Нифиэном, войска одного только Тирнаэля мало; значит – нужна государственная армия, а для этого опять придется трясти баронов – что на людей, что на деньги.

А кто будет строить железную дорогу? Для этого нужны и люди, и средства. Сталь даст завод – если бессемерование уже будет освоено, а место для дороги должно быть частью куплено, частью захвачено – и полностью расчищено.

Крестьяне – краеугольный камень любого сельскохозяйственного общества – не произведут излишков по доброте душевной (крестьяне не больше альтруисты, чем все остальные) либо из великой любви к императору. Их необходимо заставить – а для этого опять же нужно сотрудничество, если и не любовь правящего класса.

Карлу нужны бароны – а значит, он должен быть весьма и весьма осмотрителен в своем выборе, в своих поступках.

Нельзя сказать, что изменений не происходит, особенно в Холтуне.

Военное правление давало Карлу возможность проводить изменения более быстро; каждый холтунский барон знал, что восстание против императорской власти означает немедленную и жестокую расправу. От замка Керанахан не осталось и камня на камне, а вместо того чтобы наказать или казнить баронских дворян, Карл настоял, чтобы они остались приживалами в других холтунских замках и – в назидание – в положении куда более жалком, чем родня бывшего бимского князя Пирондэля. Из тех кое-кого Карл отослал в дальние баронства; других просто казнил.

С дворянами баронства Керанахан он поступил иначе.

Керанахан пришлось покорять; необходимо было примерно наказать мятежное баронство, не то восстание неминуемо охватило бы весь Холтун.

Возможно, и унизительно, скажем, лорду Хиллевану остаток жизни убирать конюшни, но это стало уроком остальным.

А подобные уроки очень важны.

Когда Карл Куллинан вошел в шумный зал, бейлиф звучно ударил алебардой в пол и словно по мановению волшебной палочки все три сотни людей – присяжные, защитники, обвинители и просто зрители – мгновенно смолкли.

Поднялся лорд Кирлинг, дворянин из баронства Тирнаэль; его быстрый полупоклон был отменно вежлив, хотя и слегка небрежен.

– Привет вам, ваше величество.

Больше не встал никто: Карл сумел настоять, чтобы простолюдины в присутствии императора не вскакивали; это осталось «привилегией» знати.

– Привет и тебе, лорд Кирлинг. Привет всем вам.

Со своего места на императорском троне ему кивнул Томен, барон Фурнаэль; руки его прятались в складках судейской мантии. Он тоже не встал. Милая деталь этикета, которую мальчик (мальчик, ха – Томену уже стукнуло двадцать) принял, хвала богам, без особых пояснений. Поскольку судьей, по императорскому указу, может быть лишь человек из простонародья, то представитель знати, занимая судейское место, становится на это время как бы выходцем из народа, а потому не должен вставать.

Томен играл эту роль легко, частенько называя себя не Томен Фурнаэль, а Томен ип Фурнаэль – Томен из Фурнаэля, а не Томен Фурнаэльский – или просто Томен ав Реставет – Томен-Судья, точно был простолюдином, у которых, по крайней мере в Срединных Княжествах, фамилию нередко заменяли место рождения или профессия.

– Доброе утро, ваша честь, – произнес Карл Куллинан.

– Доброго утра и вам, ваше величество. – Темно-серые глаза Томена смотрели внимательно, он не упускал ничего. Голос его зазвучал более официально. – Прошу вас занять место сие, – сказал он, – дабы я мог учиться у вас и дабы мудрость ваша озарила сей суд.

Карл Куллинан, скрестив на груди руки, покачал головой.

– Будь мудрость моя в делах судебных превыше вашей – ответствовал он, – не вы, а я занимал бы место судьи.

Как требовал того новый обычай, Томен вновь указал на второй трон:

– Тогда я прошу вас присоединиться ко мне, дабы я мог просветить вас. – В глазах юноши блеснула усмешка.

Карл слегка поклонился.

– Благодарю. Вы позволите?…

Юноша кивнул, и Карл, медленно взойдя на помост, опустился на второй – меньший – трон. Потом обвел глазами зал.

На лицах присяжных, что сидели за своей загородкой, возникло – на миг затмив сумрачную важность – ошарашенное выражение. Новый ритуал – его ввели пять лет назад – всегда оказывал такое воздействие. Одно дело – слышать, что их правитель по обычаю унижает себя перед пусть даже фальшивым простолюдином, и совсем другое – видеть это собственными глазами.

Карл думал о будущем. Ограниченная монархия – шаг вперед по отношению к неограниченной. Власть закона, тем паче закона справедливого – ситуация практически идеальная. Жить под властью закона куда безопасней, чем под властью одного-единственного человека. И уж тем более безопасней – и стабильней, – чем при анархии.

Анархия. Карл прогнал неуместную усмешку, подумав, что стал бы делать на его место кое-кто из его прежних – по колледжу – свободомыслящих приятелей. Их неприятие государства продержалось бы не дольше десятидневья – а потом они захлебнулись бы в крови. С другой стороны, какой-нибудь самовлюбленный болван, сперва отказавшись от короны, развязал бы кровавую битву в сердце кровавой войны, чтобы решить все «честью».

Свободолюбивые идиоты ценят лишь ту кровь, что течет в их собственных жилах.

Софистика простаков…

Он тряхнул головой и заставил себя вернуться в реальность.

Томен разбирался с местными делами. Делал он это запросто: с согласия присяжных приказал упряжных дел мастеру заново подбить хомут, кабатчику – перенести помойку, за недостатком улик отказал в иске кузнецу, обвинившему в воровстве соседа, и, наконец, приговорил дрожащего крестьянина к отбытию мелкого срока в замковой тюрьме – за неоднократное появление пьяным в публичном месте.

Карл был согласен. Правда, сам он, возможно, крестьянина бы не наказал. Но, с другой стороны, ему не нравилось, когда всякая пьянь за полночь шатается под окнами, мешая мирным людям уснуть.

Дело дошло до приговора браконьеру.

Маленький быстроглазый человечек был закован в цепи. Крепкие охранники только что не несли его.

Карл наклонился вперед.

– Что ты собираешься с ним делать, Томен? – прошептал он. – Научить страху божьему?

– Нет. – Юноша подавил улыбку. – Сперва пусть научится бояться меня. – Он повернулся к заключенному и возвысил голос. – Верним ип Тирнаэль, – проговорил Томен, – ты признан виновным в незаконном убийстве оленя в личных угодьях Листара, барона Тирнаэльского. Было установлено – свидетельствами равных тебе, – что ни сам ты, ни твоя семья никогда не находились в положении столь бедственном, чтобы оправдать потраву. Также было установлено, что не в первый раз уже ты крадешь у барона.

Карл припомнил, что рассказывал о деле Эллегон. Верним был из древнего, но небогатого рода и жил на хуторе близ Миарита – городка в Тирнаэле, у самых границ личного леса барона.

Тирнаэль был человек благоразумный. Он не возражал против ловли кроликов или мелкой потравы крестьянами его угодий – кроличью охоту он даже поощрял, не то кроликов расплодилось бы сверх всякой меры. Но олени были под запретом – и неудивительно: Тирнаэлев лесничий показал под присягой, что семейка Вернима издавна выбивала в заповедном лесу по десятку оленей в год.

Ничего особенного – и все же кое-что в деле обескураживало. Беда в том, что браконьерство на баронских и княжеских землях от веку каралось смертью, и Тирнаэль – почти наверняка намеренно – не просил Карла избавить Вернима от смертного приговора.