Глава 8

Боль в груди.

Док Шерв остановил «себербен», и наст приятно захрустел под толстыми шинами. Через минуту из будки вышел Чак Халворсен с винтовкой на плече. Увидев, кто приехал, он вернулся на место.

— Приятно видеть, что все начеку, — саркастически заметил Шерв.

— Так он же не за машинами наблюдает, — покачал головой Йен.

— Тоже верно.

Йен потянулся было к ручке двери, но Шерв остановил его.

— Допей сначала кофе. — Он указал на походную чашку на подставке. Над чашкой вился парок. — Ты ведь не очень спешишь?

Йен проигнорировал вопрос, но кофе отхлебнул.

Дело было в том, что он не знал точно, спешит или нет. И это беспокоило его. Незнание вовсе не благодать, оно скорее проклятие — настолько от него не по себе.

— Религией Хардвуда можно назвать кофе, а не лютеранство, — заметил юноша.

Когда Шерв улыбался, становилось видно, что зубы у него удивительно белые, портил их лишь коричневый налет от табака.

— Точно. Ходишь ты в церковь или нет — твое дело, но если ты не пьешь кофе, люди сочтут тебя чудаком.

— Но я ведь чудак, а вы привыкаете помаленьку. — Йен сделал еще глоток горячей черной жидкости.

На заднем сиденье Валин допил свою чашку с громким хлюпаньем и, когда док Шерв протянул ему термос, налил еще одну. Валин немедленно, с первого глотка полюбил черный кофе.

Ребенком Йен старался почти не пить перед дорогой, чтобы не захотеть в туалет. Если в пути хочешь пить, это только твои проблемы, терпи. А за то, что во время поездки просишься в туалет сразу после отъезда или слишком часто, Бенджамин Сильверстейн устраивал трепку. Впрочем, дышать, кажется, тоже было в списке наказуемых проступков. А самое ужасное, что непонятно, чего же от него хотел отец… Остановившиеся часы дважды в день показывают правильное время. Только не узнаешь, когда именно.

Но сейчас это не важно. На Скрытом Пути ему не придется останавливаться, чтобы справить нужду, поесть и отдохнуть. Даже за пределами Скрытых Путей, если надо облегчить мочевой пузырь — когда тебя не преследуют, конечно, — стоит только расстегнуть ширинку. Хотя непривычно справлять нужду на открытом месте.

Йен допил кофе и еще раз мысленно проклял отца за то, что тот приучил его пытаться все просчитывать.

— Не думаю, что от моих слов что-то изменится, но я лучше все же скажу, — начал док. — Ты можешь задержаться еще на несколько дней, сам знаешь.

— Вы правда так думаете? — Йен выдавил улыбку. — И рисковать, что струшу?

Может, лицо Шерва и способно выразить больший скептицизм, но поднимись бровь хоть еще чуть-чуть, и кожа на лбу точно лопнула бы.

— Ты? — фыркнул Шерв, причем из ноздри дока вылетела сопля и шмякнулась ему на рукав. Кто угодно бы смутился, но док просто вытер ее бумажным платочком. — Конечно! — Он помолчал и добавил: — Главное, береги себя.

— Что говорит чтимый Йен Серебряный Камень? — донесся сзади голос Валина. — Он благодарит тебя за честь, которую ты ему оказал, проехавшись в стальном экипаже?

— Э-э-э… я еще не добрался до этого момента, — сказал Йен и понял, что Валин обращался к нему на берсмале, а сам он ответил по-английски, поэтому юноша повторил на сей раз на нужном языке: — Чтимый еще не изыскал такой возможности.

— Хотя их представилось немало, — скептически проворчал Валин.

Лицо Шерва выражало безмолвный вопрос, но Йену не хотелось на него отвечать.

— До встречи, док. Спасибо, что подбросили.

— Ага.

Стараясь не напрягать больное плечо, Йен вылез из машины и распахнул дверь перед Валином.

Снаружи было холодно, но парка в Тир-На-Ног не понадобится, поэтому Йен переоделся в кожаную куртку с бахромой, которую купил в Гранд-Форкс. Она могла послужить маскировкой на любом фоне, но носил Йен ее просто потому, что она удобная и нравилась ему.

Йен вынул ножны с «Покорителем великанов» из чехла и надел их через плечо, проделав потом то же самое с рюкзаком. Подошел к яме и бесцеремонно бросил рюкзак в темноту — укладывать вещи помогала ему Карин Торсен, и он не сомневался, что и от более сильного удара ничего не разобьется. Вслед за рюкзаками отправилась складная трость.

И наконец пришел черед Йена. Док Шерв и мальчики Хансены прикрепили к «себербену» крепкую веревку. Оберегая больное плечо, Йен взялся за веревку здоровой рукой, переступил через край и заскользил по веревке вниз. Зашвырнув все рюкзаки в туннель, он обернулся за тростью и увидел Валина, не вполне твердо стоящего на ногах.

Цверг выглядел очень забавно в джинсах и огромных ботинках, однако Йен не позволил себе даже улыбнуться. Валин бы обиделся.

Йен разложил трость и закрепил все соединительные кольца.

— Готов?

Валин непонимающе склонил голову набок. Йен сделал извиняющийся жест и переключился на берсмал:

— Готов ли твой дух к возвращению в Тир-На-Ног?

Цверг робко улыбнулся:

— Твой слуга спросил бы о том же у тебя, не будь то дерзостью.

Это раболепствование уже начинало утомлять.

— Тогда я попрошу тебя, — глаза цверга расширились от такого небрежного обращения с официальной речью, — сделать мне одолжение и не говорить со мной высокопарно, поскольку из-за древнего проклятия у меня случается геморрой при звуках подобной речи, а мне не хотелось бы, чтобы весь наш совместный путь кровь текла у меня по ногам и затекала в ботинки.

Он отвернулся, не дожидаясь ответа, и вошел в туннель…

…в Скрытый Путь.

Боль исчезла. По крайней мере на некоторый срок. Здесь плечо хоть и не излечится, но не будет напоминать о себе, и весь путь по туннелю, освещенному серым светом, не слишком ярким и не слишком тусклым одновременно, Йен не будет ничего чувствовать. Может, в голове его и роились дурные предчувствия, но то были чисто логические построения. Он не боялся и не был возбужден — равно как и не был полон храбрости или спокойствия. Он мог вечно стоять в этом сером ничто, не чувствуя боли в суставах от неподвижности, голода, да и мочевой пузырь не напомнит о себе. Не будет и скуки.

Но время снаружи будет идти.

Поэтому он сделал то, что собирался — продел палку через лямки рюкзаков и положил один конец себе на плечо, а Валин, двигавшийся уже без привычной Йену резкости, взял другой.

Они зашагали, не быстро и не медленно, просто переставляя ноги, все время окруженные серым светом, лившимся ниоткуда, который исчезал вдали, сливаясь с темнотой, но так и не становясь ею.

Йен пытался считать шаги, как он обычно делал, но бросил, досчитав до тысячи с небольшим. Он пытался не дышать, и ему надолго удавалось задержать дыхание — неизвестно, на сколько именно, — не испытывая боли в груди. А позже он обнаружил, что снова дышит, причем неизвестно, как давно.

Было очень легко идти в одном темпе; напротив, идти как-либо иначе было очень трудно. В голове не осталось никаких образов, даже сексуальных. Йен пытался вспомнить губы Марты, их тепло и вкус…

…и не смог.

Он не испытывал потребности дышать, или справлять нужду, или думать. Хотя он мог дотронуться до конца палки, лежавшей на плече, и разумом понимал, что несет немалую тяжесть, он не чувствовал ни боли, ни напряжения, ничего. Ему и Валину наверняка трудно идти в ногу, однако палка не ерзала на плече и не раскачивалась.

И это казалось странным, но не удивляло, а лишь вертелось в голове, словно нерешенная задача.

Так было. И если что-то и трудно делать в Скрытых Путях, так это думать или беспокоиться о чем-либо.

Куда проще просто быть…

Йен Сильверстейн шагал.

Боб Шерв сидел с выключенным мотором, стараясь не обращать внимания на слабую боль в груди. Если станет хуже, придется принять таблетку нитроглицерина, а ему этого не хотелось.

Холод вызывал боль, тепло ее прогоняло. Если запахнуться в куртку и не двигаться, холод долго не сможет тебя одолеть. А если есть источник тепла, то и вовсе согреешься.

Что ж, какой-никакой, а все же повод. Шерв полез в карман и достал серебряный портсигар.

Внутри болталась одинокая сигара. Он достал и развернул ее — «Ромео и Джульетта». Семь дюймов удовлетворения и еще один повод сказать пациентам «делайте так, как я говорю, а не так, как я поступаю».

Большая часть даже слушалась этого совета.

Док обрезал кончик перочинным ножом и прикурил от старой зажигалки «Зиппо». Люди, курившие сигары, потому что это стильно, сказали бы, что обрезать кончик надо специальным устройством, похожим на гильотину; доку вечно дарили на Рождество гильотинки, но он никогда не брал их с собой. К тому же прикуривать надо либо от спички, либо от газовой зажигалки.

Чушь.

Шерву нравился резкий запах бензина для зажигалок, вдобавок он рассеивался почти сразу. А курение сигар не религиозный обряд, а привычка и удовольствие.

Когда он раскурил сигару как следует, салон наполнился дымом, да так, что док перестал что-либо видеть в зеркальце заднего вида. Он приоткрыл оба окошка, чтобы ветер выдул дым наружу. Говорили, что когда летом он отправлялся на одну из своих дальних прогулок, его приближение можно было почувствовать по запаху сигар за целую милю.

У него осталось с полдюжины «Ромео» и коробка «Панч Дабл Коронас». Самое время отправить заказ А. Э. Ллойду, если он не собирается переходить на другие, легальные сигары. Контрабандные лучше. Может, запретный плод сладок?

Трудно сказать. Сигары чертовски дороги, но доктор в маленьком городишке не мог пожаловаться на низкие заработки. И потом, на что ему еще тратить деньги? Дети выросли и разъехались, только порой навещали старика на Рождество, а если кто из них и собирался одарить его внуками, то сделал бы это давным-давно.

Новые игрушки для клиники? Может быть, однако зачем создавать прецедент, за них должно платить государство. Когда Боб Шерв уйдет на пенсию — а это непременно произойдет, хоть никто не верит, — непросто будет найти ему на замену опытного специалиста. И практически невозможно заманить сюда свежеиспеченного врача, выпускника медицинского колледжа.

Он надеялся, что Барби Хонистед пойдет по медицинской стезе… Не исключено, конечно, но у нее вроде роман с парнем из Флориды, и она поговаривает о замужестве. А шансы на переезд жителя Флориды в Хардвуд равны нулю, так что об этом и думать не стоит.

Если бы двадцать лет назад он оказался прозорливее и оценил умственные способности Карин Релке, можно было бы сделать медика из нее или из Ториана, хотя вряд ли. Черт побери, когда он уйдет в отставку, городу придется туго, и хотя в нем еще достаточно сил, он гораздо ближе к концу, чем к началу.

Ладно, хватит витать в облаках.

Дайте старику сигару и теплое местечко, и он целый день просидит, особенно если уже начал носить чертовы подгузники «депендз». Как будто старость и без того приносит мало унижений.

Боль вернулась на мгновение, потом исчезла. Вот и хорошо.

Док потянулся к телефону и набрал номер.

— Алло, это я. Если он и вправду собирается, то пора. Йен уже давно ушел.

Боб Шерв откинулся на спинку сиденья и посмотрел на тлеющий кончик сигары.

Через пару минут около «себербена» остановился коричневый «форд» Карин. Должно быть, Карин и Осия уже сидели в машине, когда он позвонил, иначе не добрались бы так быстро.

Значит, она нервничает. Неудивительно.

Он махнул рукой, чтобы Карин не вылезала, затем открыл заднюю дверцу и помог Осии вытащить вещи. В лицо пахнул теплый воздух из «форда», пахнущий корицей и духами Карин. Такой запах напоминает старику, что и он когда-то давно был молод.

— Ты уверен, что это хорошая идея? — спросил Шерв Осию.

— Нет, вовсе нет. Уверенность вообще для молодых, а кто бы я ни был, молодым меня определенно не назовешь.

— Тогда зачем?

Высокий мужчина помолчал, а потом сказал со вздохом:

— Потому что я могу пригодиться. А в наши дни это случается не так-то часто.

— Да ты что, Осия!

Тот печально покачал головой:

— Нет. Было время, когда я мог отвести Йена, куда ему надо… но оно прошло. И это во многих отношениях хорошо. Хорошо, что я не так могуществен, как прежде. Хорошо, но неудобно. — Осия, похоже, пожал плечами, хотя Боб сомневался — куртка была сильно велика старику. — Кроме того, выбора у меня нет. Я обещал деду Торри, что всегда буду заботиться о Карин и Торри, а здесь и в городе я ни на что не способен.

— А ты всегда держишь обещания.

— Всегда, — кивнул Осия. — Поэтому я даю их так редко.

Если бы кто-нибудь другой заявил, что всегда держит обещания, только вежливость удержала бы Шерва от громкого хохота, да и то не факт.

Но на этот раз он не сомневался — готовность Осии к помощи вошла в поговорку, как и его упорные отказы давать обещания. И все же дело не только в этом. Старик шел более упруго, чем Шерв когда-либо видел, вытянулся и словно наполнился энергией, что вряд ли часто случалось с Осией за последние несколько веков. А сколько столетий прожил Осия, Шерв не знал и не думал, что их можно так просто сосчитать.

Взяв сумку на плечо, Осия приблизился к яме и, не помедлив ни мгновения, исчез внутри.

Шерв постоял еще немного, докуривая сигару и размышляя, не пойти ли ему следом за Осией, чтобы наконец-то понять, о чем речь и куда это все отправляются.

Но он знал, что так не поступит.

Дело не только в том, что он уже не ребенок и все чаще болеет ангиной.

Его ждала работа, которую он любил.

Большую часть времени — с каждым годом становится все труднее… Но нельзя позволить старости наступать. Единственный способ не поддаться ей — сражаться за каждый дюйм.

Он еще раз затянулся, а потом подошел к машине Карин со стороны водителя. Окошко открылось не сразу.

— Все будет в порядке.

Женщина улыбнулась в ответ, но в ее глазах стоял страх.

— Я беспокоюсь за него… за них.

— Люди рождены для тревог, как искры рождены, чтобы лететь вверх. А за кого ты беспокоишься на этот раз? За Торри, Ториана, Осию… или Йена?

Она помолчала.

— За всех. Но я имела в виду Осию. За Торри и Ториана я не беспокоюсь. Не думаю, что родился такой Сын, чтобы смог противостоять моему Ториану, и если бы эти… твари не были такими омерзительными, я бы их даже пожалела.

Что же, храбриться тебе идет, Карин, подумал док.

Боль в груди усилилась, и он похлопал по карману, где лежал нитроглицерин.

— До встречи, Карин, — сказал Шерв и без лишних слов направился к своей машине. Сунув руку в карман, он ловко открыл бутылочку, не доставая ее. В последнее время ему слишком часто приходилось практиковаться в этом. Когда он опустился на сиденье, таблетка под языком уже прогоняла боль из груди.

Так-то лучше.

Боб Шерв еще раз затянулся сигарой, тронулся с места и поехал в город.

Часть вторая

Миннеаполис, Миннесота и Тир-На-Ног