Александр РОЗЕНБАУМ
      Затяжной прыжок
      - 1
      * * *
      Музыка или стихи
      Как часто ночью в отзвуках шагов Строфа дрожит, шатается и рвется... Мне стих без музыки так редко удается Я должен слышать музыку стихов. Я должен чувствовать мотив моей души, Слова без музыки мертвы в моем искусстве, Как без солдата мертв окопный бруствер Один он никого не устрашит. Как надо понимать звучание фраз: Где крикнуть, где шепнуть на верной ноте? Стихи и музыка, вы песня - плоть от плоти! Стихи и музыка - не разделяю вас! Я в каждом такте должен прочитать Стихотворение, написанное в звуках, И различать раздумье, радость, муку, И в нотах эти чувства записать. Какой глупец сказал, что песня - это стих! Какой невежда музыку возвысил! Кто так унизил песенную мысль В своих речах напыщенно-пустых! И я, забывшись в песенном бреду, Как заклинанье повторяю снова, Что музыкант лишь тот, кто слышит слово, Поэт лишь тот, кто с музыкой в ладу.
      * * *
      Мама, послушай, случилось несчастье: Вчера на груди моей птица вспорхнула, Та, что жила во мне долго, беспечно... И улетела, и не вернулась...
      А я думал, вечно
      У сердца ей быть под рубахой,
      Чтоб взмахом единым - крыла и руки
      Могли бы черить мы узоры строки,
      Чтоб вместе смеялись с зарею рассветной,
      На росных равнинах зеленого лета
      И плакали вместе...
      Нет, видно, напрасно Я птицу свою не держал взаперти. Лишь петь начинал, как, вплетаясь в мотив, Она улетала, чтоб снова вернуться, Заснуть и опять с первым звуком проснуться... Так что же случилось? Я был с нею дружен, Любили мы, каждый друг другу был нужен, Сманил, может, кто-то?
      - 2
      Не верю! Она Дыханьем моим в одну ночь создана, Как создан Адам был,
      И мне лишь служила.
      Ее не отдал бы, как тяжко ни было... Но птица умчалась
      Стрелой белокрылой... Послушай меня, моя мама, послушай, Быть может, я слишком открыл свою душу Им всем, пустобрехам и неблагодарным? Я песни дарил, как на свадьбу подарки, И предал ее, мою белую птицу? Она улетела...
      Она возвратится!
      * * *
      Ждет машина, урча. Поднимаю я ворот. Вновь зовут на свиданья дороги ночные. Гаснут окна, и в них растворяется город, Остаются в тиши лишь мои позывные.
      Где-то там, за Невой, монотонный диспетчер, Будто эльф, превращается в радиоволны. Очень хочется спать, но спешим мы навстречу Тем, кому так нужны, тем, кто болью наполнен.
      Привалившись к стеклу, видит девочка праздник, Разноцветных шаров круговерть в небе синем. И летят фонари над дорлжную грязью Косяком журавлиным.
      Видит девочка сон, будто в белой метели В темном, гулком дворе нас встречать кто-то будет. Одинаковы дни, и дома, и постели. Одинаково все. Только разные люди.
      * * *
      Нарисуйте мне дом
      Нарисуйте мне дом, да такой, чтобы в масть! В масть козырную, лучше бы в бубну... В доме том укажите мне место, где бы упасть, Чтоб уснуть и не слышать зов глашатаев трубный.
      Нарисуйте мне дом, да такой, чтобы жил, Да такой, чтобы жить не мешали. Где, устав от боев, снова силы б копил, И в котором никто никогда бы меня не ужалил.
      - 3
      Я бы сам, я бы сам,
      Да боюсь, не сумею,
      Не найти мне никак
      эти полутона.
      По дремучим лесам
      Все скачу, все скачу на коне я,
      И в холодном поту
      через день пробуждаюсь от сна.
      Нарисуйте очаг, хоть на грубом холсте, На кирпичной стене, только чтобы тянуло, Нарисуйте же так, чтоб кулак захрустел, И с холодных ресниц теплым домом однажды подуло.
      Я бы сам, я бы сам
      Нету красок заветных.
      Знаю только лишь две,
      их сжимаю рукой.
      То бела полоса,
      То - черна беспросветно,
      Рассинить бы...
      да нет у меня акварели такой.
      Нарисуйте меня, да такого, чтоб в крик, Чтобы мама моя не боялась за сына. Нарисуйте меня журавлем хоть на миг, Я хочу посмотреть на людей с высоты журавлиного клина.
      Я бы сам, я бы сам,
      Да ломаются кисти,
      Только грифу дано
      пальцев вытерпеть бунт.
      И летят, и летят, и летят, и летят
      в небеса,
      В облака поднимаются листья
      Этих нот, горьких нот,
      облетевших с разорванных струн.
      * * *
      Гастрольная
      Я мотаюсь, как клубок, по городам Дорогого мне Советского Союза. То Ташкент, то Магадан, но везде - и тут и там Я живу чуть лучше Робинзона Крузо.
      Окна снегом завалило, занесло. Холод - вечная на Севере проблема. А здесь в гостинице тепло, И просторно, и светло, Как в подводгной лодке капитана Немо.
      - 4
      Я не спрашиваю: "Где?" и "Как пройти?", Я в Союзе, как своей большой квартире, Знаю каждый уголок, Стены, пол и потолок, И кружится голова от этой шири.
      Украина - моя кухня. Здесь я ем. Отдыхая я в Прибалтике - в гостиной. Перед сном я каждый раз Езжу мыться на Кавказ, Ну а спать ложусь в сибирские перины.
      С плюса в минус, с темной ночи в ясный день. От тюленей, мимо зубров, прямо в грязи Меня ности круглый год Мой родной "Аэрофлот", На котором не бывает безобразий.
      И когда я с неба, как дары волхвов, Упаду к жене, просоленной слезами, Оторвав меня от снов, Кучу песен, тьму стихов Нарожает мне беременная память.
      * * *
      Баллада о землепашце
      Когда наступает время убрать, что давно посеял, Когда наступает время, которого ждал всю жизнь, То, прежде чем выйти в поле, босым в золотое поле, В рассветное свое поле, ты вспомни и оглянись.
      Как пни корчевал лопатой, пилою вгрызаясь в корни, Как воду, живую воду на землю сухую лил. Как часто дразнились дети, как взрослые усмехались, И как леденящий ветер на пашню тебя валил.
      Ты вспомни, как рук стесняясь, протягивал их к Мадонне, Ведь был у тебя младенец, ну как у нее на вид. Но рос он не очень крепким, и, часто недосыпая, Ты проклял свои колени, распухшие от молитв.
      Подумай: уже не надо одалживать под проценты, И твой ростовщик клянется, что ты его лучший друг. Уже провожают взглядом все те, кто плевал когда-то Сквозь зубы змеиным ядом на твой одинокий плуг.
      Подумай, подумай крепко пред тем, как на поле выйти, Пред тем, как собрать все то, что по праву ты заслужил. И будет напиток терпким, а ужин с друзьями сытен, И свет не погаснет в окнах, поскольку ты верно жил.
      * * *
      - 5
      Неновая новелла о нотных знаках
      Каждый человек - это нота.
      Диезы повышают ее на полтона,
      бемоли понижают ее на полтона,
      а бекары возвращают эту ноту на
      прежнее место.
      Я - диез на нотном стане. Повышаю на полтона Сумасшедшими мечтами Крик в ночах своих бессонных. Когда голос мой измучен И круги перед глазами, Я - диез, в моем трезвучьи Радостно бушует пламя.
      В том огне, хрипя от боли, Не вытягивая ноты, Я завидую бемолям, Их несолнечным заботам. И хочу к тебе быть ближе, С нотоносца оборвавшись, Вниз, всего на тон пониже, От мажора вдруг уставший.
      По линейкам я спускаюсь, Ужасая ключ скрипичный, Вниз, за паузы хватаясь, Как ветра за крылья птичьи. И в бемоль согнувшись кроткий, В своей песне бесполезной Вспоминаю о решетке Пламеносного диеза.
      Я - диез, в полтона гордый Знак, сгорающий пожаром. Иногда бемоль покорный, Только бы не быть бекаром! Я - диез на нотном стане. Повышаю на полтона Сумасшедшими мечтами Крик в ночах своих бессонных.
      - 6
      * * *
      Вещая судьба
      Заплутал, не знаю где... Чудо чудное глядел: По холодной, по воде, В грязном рубище Через реку, напрямик Брел, как посуху, старик То ли в прошлом его лик, То ли в будущем...
      Позамерзшая межа, А метели все кружат... Я глазами провожал, Слышал сердца стук. Одинока и горба, Не моя ли шла судьба? Эх, спросить бы... Да губа Онемела вдруг...
      А старик все шел, как сон, П пороше босиком, То ли вдаль за горизонт, То ли в глубь земли... И темнела высота, И снежинки, петь устав, На его ложились стан, Да не таяли...
      Вдруг в звенящей тишине Обернулся он ко мне, И мурашки по спине Ледяной волной На меня смотрел... и спал... - Старче, кто ты? -закричал, А старик захохотал, Сгинув с глаз долой.
      Не поверил бы глазам, Отписал бы все слезам, Может, все, что было там, Померещилось... Но вот в зеркале, друзья, Вдруг его увидел я. Видно, встреча та моя Все же вещая.
      Белым, белым, белым полем,
      Белым, белым полем дым.
      Волос был чернее смоли
      Стал седым.
      * * *
      - 7
      Поединок
      Вот я стою в прожекторах лучистых, Я весь горю - секнды этой ждал. А там сидят "народные артисты", Ни разу не смотревшие на зал. И впереди у нас смертельный поединок, Я уязвим - они мне не видны, Я здесь один. Они - в строю едином. Их легок путь - мои шаги трудны.
      Поэты, не создавшие ни строчки, Но знающие, как писать стихи. Таланты, не сходящие с обочин, Вы любите французские духи! О, как им скуно, знатокам вселенсим, И, ногу на ногу изящно положив, Из глаз презрительную исторгают светскость, Как лимузины исторгают гаражи.
      Но делом заниматься надо, делом,
      И драться за него со светом всем.
      Гораздо легче в кресло бросить тело
      И рассуждать о сложностях проблем!
      Везде и всюду ждут несовершенства, Заранее заряжены хулой. И оттого лишь наверху блаженства, Что в пепле сердца слышат слог сырой! В охрипших связках - неоригинальность, В поту работы - сила без ума... Так пробуйте найти своб тональность, Пытайтесь сами же создать свои тома!
      И делом занимайтесь, люди, делом,
      Деритесь за него со светом всем!
      Гораздо легче в кресло бросить тело
      И рассуждать о сложностях проблем!
      "Лицом к лицу лица не увидать, Большое видится на расстоянии". Ну, это, знаете ли, как еще сказать, Неплохо бы иметь к тому желание! Лицом к лицу, конечно, нелегко, Особенно когда ты ниже ростом! Другое дело, если далеко, Тогда все ясно, и тогда все просто!
      - 8
      * * *
      Яблоня в саду отяжелела, Понесла от августа под осень. Обдинокий лебедь тает белый В предвечерней дымке сенокоса.
      Моросит сентябрь на пороге, Только не дожди слезами брызнут. Чьи-то тени там, на полдороге В облаках оплакивают жизни.
      В темном небе слышу голоса,
      Они зовут меня с собой.
      И, вздымая руки к небесам,
      Бегу я жухлою травой,
      По полю, жухлою травой.
      Там, на перепутьи между небом И землей, уставшей плодоносить, Облака, окутанные снегом, Души отлетевшие уносят.
      Вечер погружается во тьму,
      А слезы льются вновь и вновь.
      Но теперь я знаю, почему
      Горька так осенью любовь.
      Вот еще дона летит устало, Превратившись в вечного скитальца. Почему вдруг небо ближе стало? Почему земля моя все дальше?
      * * *
      Затяжной прыжок
      Прыжок мой слишком затянулся: Все купола давно открыли, Пора и мне уже хвататься за кольцо. Пора на землю мне вернуться, Пора глотнуть дорожной пыли Довольно ветру измываться над лицом.
      Но как мне с небом распроститься?
      С огромным небом распроститься?
      В котором только я да птицы,
      И возвращаться не хочу,
      Но я лечу, но я лечу...
      - 9
      Из стратосферы путь не вечен, И он, как жизнь, быстротечен. И там один ты - на других надежды нет. Там не выклянчивают денег, Там взлета нет - одно паденье... Но в том паденьи - только взлет - и в том секрет,
      Что с небом мне не распроститься,
      С огромным небом не проститься,
      В котором только я да птицы,
      И возвращаться не хочу,
      Но я лечу.
      Вот я уже под облаками Меня никто не ждал так скоро. Им страшно там, внизу, до колотья в паху. А мне не справиться с руками, Они, как крылья без мотора, И сердце верит только в то, что наверху...
      ...Земля подкралась незаметно,
      Ведь в миг почти на десять метров
      В секнду за секунду ускоряюсь я...
      И, оттолкнувшись от потока,
      Я рву кольцо и режу стропы...
      Прими таким, какой я есть, меня, земля...
      Ведь с небом мне не распроститься,
      С огромным небом не прост...
      * * *
      Мои раны не болят
      Мои раны не болят, Хотя мне все и обещали, Позадерганы они, задубелые. А кто в шрамах виноват, Та и носится с прыщами, Плоть боятся схоронить свою белую. А я гуляю как хочу И пою себе ночами, / Рву рубаху на груди, коли мочи нет. Словно жизнь, жгу свечу, Пожирая струн звучанье В незатейливой своей бурной вотчине.
      Мои раны не болят, До здоровья я охочий. Зелье выгадал одно приворотное. И не потратил ни рубля, Сам сварил в лесу под кочкой, Под началом упыря косоротого. А рецепт его простой (Лечит враз любую хворь он):
      - 10
      Кровь из тех ран замешай на тоске своей, Выпей залпом граммов сто, Закуси последним горем, Чтоб костер в душе не гас, а потрескивал.
      Мои раны не болят, Рано в печь идти с вещами, Слово знаю от болей заговорное. Говорю его всегда Тем, кто муки обещал мне: - Не бывать тому, чтоб нас били мордою! Не бывать тому, чтоб нас Псы за горло похватали, И неясыти в ночи криком ухали. Или, может быть, сейчас Только совы и остались? Спят в чащобах старики со старухами.
      Мои раны не болят, Хотя мне все и обещали, Ни к погоде, ни к другим разным придурям. Ну, а кто в меня стрелял, Те работают мощами, Богомольцев своих ждут с тощим сидором. В небе пасмурном петля, Не по мне ли ты тоскуешь? Только я не тороплюсь, в то не верую. Кровь мешаю на тоске, Вдосталь горем заедаю, Да на грифе заменил струны нервами.
      * * *
      Реквием
      Голова гудит, будто вдрызг был пьян, А в душе тоска сердце мучает. По пятам за мной ходит смерть моя И все ждет удобного случая.
      А шаги ее за сто верст слышны, Бедолагу жаль - задыхается. И поэтому рука так спешит, И за струны пальцы цепляются.
      Стали дни на дни непохожими, Стали дни летать, словно месяцы. Ставлю в вазу цвет - вянет в тот же миг, Видно, ждет косая на лестнице.
      Сотню лет назад был я лекаррем,
      Уставал как пес да летал во сне.
      А нынче вот пишу себе "Реквием".
      Знать бы, когда он пригодится мне.
      - 11
      Оселок с косой все ясней звенят, Все чего-то жду, да вот глупо как! Доня-донюшка, обними меня, Поцелуй меня, моя любонька.
      Обними меня, мое золотко, На колени сядь, душу успокой. Кровь стучит в висках тяжким молотом, Отними его - посиди со мной.
      * * *
      Кем же был я в жизни другой, мною непознанной: Рощей рябин, вдень золотой облаком розовым? Может, бежал преданным псом рядом со стременем? Или, дрожа, спал под кустом, кем-то потерянный?
      Кем стал я, брат, в жизни своей, пока не прожитой? Есть, говорят, среди людей просто прохожие... Есть мудрецы, есть бедняки, добрых не счесть и злых... Кем же стал я, цветом каким в радуге лет твоих?..
      * * *
      Песня о зависти
      Я вышел на тропу войны, Врага известно имя - зависть. Ползет по душам, мысли травит, Переиначивает сны.
      Друзья, погубленные ей, Не приходя в себя, скончались, А зависть празднует ночами Победы подлости своей.
      Когда весь мир собой очаровал
      Волшебный звук изысканных сонат,
      Тогда Сальери Моцарту в бокал
      Подсыпал яд.
      Когда давно, полмира покорив,
      Великий Рим вершил свой правый суд,
      Тогда кинжалом Цезаря сразил
      Коварный Брут.
      Я вышел на тропу войны, Мой враг украл у многих разум, Как из оправ крадут алмазы, Лишив бесценное цены.
      Не может зависть быть бела, Коль не приносит людям счастья, Она чернеет с каждым часом, С тех пор, как в сердце родилась.
      - 12
      Остановив созвездия рукой,
      Продлив до бесконечности свой век,
      С отрубленной седою головой
      Пал Улугбек.
      Казалось, гладиатор победит,
      Не смог Сенат сдержать его атак,
      Не силой - был предательством разбит
      В бою Спартак.
      Я вышел на тропу войны, Врага известно имя - зависть. Ползет по душам, мысли травит, Переиначивает сны.
      * * *
      Баллада о музах и прокрустовом ложе
      И сейчас лежат прокрусты По обочинам искусства, Рвут, ломают кости с хрустом
      музам, Обессилевшим в дороге Обрубают руки-ноги, Потому что ложе многим
      узко. Чтоб прокрустам было просто, Одного должны быть роста, Подходящего по ГОСТу,
      все мы. Чуть длиннее, чуть короче Мало ли, что муза хочет, И молчит Олимп, и боги
      немы.
      И Талия завалена, и Грациям остаться бы в веках...
      Не вынеся позора,
      Скончалась Терпсихора
      В засаленных прокрустовых руках. Ждут они зимой и летом В ямах, в рытвинах, в кюветах, Коль пошел дорогой этой
      в ложе. Как на воинских парадах Сила есть - ума не надо Друг на друга станут все
      похожи. И стенают у обочин Сотни тактов, сотни строчек И не савшие короче
      мысли. А лиходей со смеха стонет, Поплевав себе в ладони, Потирает их вовек
      и присно.
      - 13
      Эвтерпа муки терпит, и Клио крик тоскливый
      душит страх.
      Взбирается на сцену
      Хромая Мельпомена
      С застывшими слезами
      на глазах. Как прокрустов одолеть им Не сломаешь обух плетью, В песне строчи нет, в балете
      акта. Вопли, ужас, горе, стоны, И взывают к Аполлону Музы ночью, чтобы выжить
      как-то.
      Эрато виновато, спустившись с ложа, смотрит
      на людей.
      Не поместились стопы,
      И рубят Калиопу
      Был сыном ей прославленный Орфей.
      * * *
      Коротка наша жизнь
      Не бойся смерти ты,
      коль честен перед жизнью.
      Коротка наша жизнь, но бегут друг за другом года, Яркий свет разменяем на вечную темень. Умирает лишь раз человек навсегда, Много раз человек умирает на время.
      И не знаю, как кто, я не верю в судеб чудеса, Каждый был в этой шкуре однажды, и вы мне поверьте: Нет страшнее той смерти, которая на полчаса, Потому что глаза не открыть после смерти.
      Но придется открыть, и придется смотреть на врачей Тех, кто к совести нам провода подключает. И придется опять позабытые книги прочесть, И придется в замках разрывать паутину ключами.
      Полчаса пролетят, как один незамеченный миг, И, как век нескончаемый, день ото сна пробуждения. Много раз умирает лишь тот, кто свой сдавленный крик Не услышал в момент своего возвращения.
      Коротка наша жизнь, а все время дела да дела, И вс чаще о ребра стучит заболевшее сердце. Кто пораньше, кто позже, но дайте же мне пожелать Я желаю вам, люди, единственной смерти.
      - 14
      * * *
      Песня о гончаре
      Жил старик, колесо крутил, Целый век он кувшин лепил, На ветрах замешивал воздух. И скрипел друг, гончарныйкруг, Тихо пел рано поутру Старый мудрец талым звездам:
      "Ты вертись, крутись, мое колесо,
      Не нужны мне ни вода, ни песок,
      Напоит людей росой мой кувшин,
      Мой серебряный кувшин.
      Будет легким он, как крик птичьих стай,
      И прозрачным, будто горный хрусталь.
      Тоньше тонкого листа у осин
      Будет лунный мой кувшин". Годы шли, спину сгорбили, Круг скрипел, ветры гордые Затихали в пальцах покорно. И смеясь, а что худого в том, Люд кричал: "Сумасшедший он!" Но в ответ шептал старец вздорный:
      "Ты вертись, крутись, мое колесо,
      Не нужны мне ни вода, ни песок,
      Напоит людей росой мой кувшин,
      Мой серебряный кувшин.
      Будет легким он, как крик птичьих стай,
      И прозрачным, будто горный хрусталь.
      Тоньше тонкого листа у осин
      Будет лунный мой кувшин". Зло свое кто осудит сам? Раз в сто лет чудо сбудется, И засверкал кувшин круторогий. Полон был до краев водой,
      Голубой ледяной росой. Пей, путник, он стоит у дорони, И теперь зависть белая, И теперь люди веруют. И чудеса в цене потеряли. А дожди грустной осенью С неба доносят нам Лишь обрывки песенки старой:
      "Ты вертись, крутись, мое колесо,
      Не нужны мне ни вода, ни песок,
      Напоит людей росой мой кувшин,
      Мой серебряный кувшин.
      Будет легким он, как крик птичьих стай,
      И прозрачным, будто горный хрусталь.
      Тоньше тонкого листа у осин
      Будет лунный мой кувшин".
      - 15
      * * *
      Пустая, холодная,
      жуткая комната. Захламлена, грязная,
      очень бездомная. Уйти - не уйти
      кто же мне посоветует? Одно говорить,
      а другое ответствовать. Одно говорить,
      а другое прочувствовать, Как трудно, как мерзко
      за жизнь врачу совать. Когда тяжело,
      то не надо подробностей, И слышится иноходь
      скорая, дробная. По снегу холодному
      снова непонятый Бреду чистокровную,
      лучше, чем понею. И хочется крикнуть:
      "За что же? Что сделал я?" Да рот забивает метель,
      вьюга белая.
      Кровь от лица.
      Сердце в рубцах.