Чувства дразнила смесь запахов: мыло с ароматом корицы, лосьон Корта и едва различимый запах его зубной пасты.
— Не надо, — выдохнул Корт ей в ухо. Трейси не нужно было спрашивать, о чем он. Вся ее храбрость потребовалась, чтобы опустить руки. Пульс барабанным боем отдавался в ушах, пальцы ног сами собой подогнулись.
Он намылил ладони, но вместо того, чтобы коснуться груди, так алчущей этого прикосновения, провел ими по ее руке. Она и не подозревала, что внутренняя сторона руки выше локтя может так чутко отзываться на легкие, точно пух, касания.
Промежутки между пальцами Корт вымыл, точно обрисовывая ее кисть. Это медленное, несложное продвижение возбуждало невыносимо. Ногти поскребли ее ладонь, и у нее вырвался стон — или, может быть, она заскулила?
Сполоснув мыло, он перешел к другой руке.
Господи милосердный, если ее доводит до сумасшествия то, как Корт моет ей руки, что же будет дальше? Плотно зажмурившись, Трейси сконцентрировалась на своих ощущениях. Корт теперь дышал чаще. И наклонялся ближе. Выдохи задевали ее влажный затылок, покрывая кожу мурашками.
Облив ее другую руку водой, он отошел к противоположному концу ванны. Его взгляд обжигал ее всю: от розовых ногтей на пальцах ног до темно-рыжих кудряшек между бедрами; задержавшись на напряженных сосцах, скользнул дальше, на рдеющие щеки. Трейси боялась дышать. Его взгляд был страстен.
— Ты прекрасна, Трейси. — Под этим взглядом она действительно чувствовала себя прекрасной.
И желанной.
Скоро Корт будет принадлежать ей. Ее собственное желание, сильное до боли, идущее из самых глубин ее существа, не имело ничего общего со школьной влюбленностью, чувством легковесным и поверхностным. И это тревожило. Но когда скользкие от мыла пальцы занялись внутренней стороной ее ступни, все тревоги разлетелись, словно семена одуванчика. Внутри нее рождалось тепло. Невесомые перышки его касаний заигрывали с ее кожей пониже косточки, и пришлось закусить губу, чтобы не застонать. Корт принялся разминать икру ноги, провел дорожку под коленом и перешел выше.
Его ноготь задел колечки кудряшек у самой кожи, и мышцы невольно сократились. Трейси пискнула и закрыла глаза. Сколько может выдержать женщина?
Корт принялся за другую ногу: та же самая процедура. Глубокий массаж, невесомые поглаживания. Райское удовольствие. Сейчас она утонет в этих незнакомых ощущениях. Наконец он снова добрался до завитков вверху, но пропустил их и начал мыть ее живот. Горячие, скользкие руки двинулись наверх, заставив мышцы живота сократиться. Соски приподнялись, ожидая его прикосновения, но он заставлял ждать — нестерпимо долгие секунды, отсчитываемые ударами сердца.
— Трейси, взгляни на меня.
Она с трудом открыла неподъемные веки. И в награду руки образовали чашечки вокруг ее грудей, большие пальцы трогали бусины сосков. Чувствуя, будто самые кости расплавляются, она вскрикнула.
— Подходят в точности. Хорошо?
Он и понятия не имеет, до чего хорошо. Если бы он не держал ее, она бы соскользнула под воду.
Ее голова качнулась назад, на кран ванны, глаза опять закрывались.
— Да.
Жаркий выдох, овеявший щеку, едва успел предупредить ее — и рот оказался закрыт поцелуем, какого она не могла и вообразить себе, мечтая о нем под покровом ночи. Их языки переплелись, ласкали и дразнили, ловили и убегали. Запустив мокрые пальцы в шевелюру Корта, Трейси удерживала его голову. К таким поцелуям можно пристраститься.
Она стонала и изгибалась, стараясь коснуться его тела. Как хорошо. Он покусывал ее губы, потом его рука, поглаживая, двинулась вниз, к тому месту, которое больше всего нуждалось в нем.
Она застонала.
— Не торопись, — пробормотал Корт в ее губы, продолжая творить чудеса руками.
Разве могла она заранее приготовиться к этой интимности — часть его тела внутри нее, — к этому отчаянному желанию, побуждающему бесстыдно приподнимать бедра и шире раздвигать ноги.
Поцелуи стали легкими, и Корт поднял голову.
Есть ли на свете более сильное любовное зелье, чем голод в его глазах? Или напряжение, стянувшее черты лица? Корт хочет ее. Именно ее, самую безнадежную зубрилку школы. Девочку, выросшую рядом со свалкой.
— Пора споласкиваться. — Он встал, поднял ее.
Она едва держалась на ногах. Корт регулировал воду. Струи били по ее телу, затем прекратились.
Корт набросил на нее полотенце и подхватил на руки. Он нес ее в затемненную спальню, а она судорожно вцепилась в его плечи. Потом ее тело заскользило вниз по его туловищу: Корт ставил ее на ноги. Сорвав с постели покрывала, он вытащил из ее волос зажим и щелкнул выключателем. Комната наполнилась розовым сиянием. Корт окинул критическим взглядом кровать под кружевным балдахином:
— Девчачья постель.
— Я и есть девушка.
— Да-а-а. — Прозвучало скорее как ворчание зверя, чем как человеческая речь. Обещание греха в его глазах заставило ее сердце забиться в неровном ритме.
Ладони Трейси взмокли. Лежа в ванне, она не волновалась о том, как играть свою роль, потому что все было ясно: ее моют. Теперь другое. Что ей следует делать дальше? Она неуверенно положила ладонь на его грудь. Под ее рукой неистово билось сердце.
Корт потянул полотенце, которым она так старалась прикрыться, и оно свалилось на пол. Он взял ее лицо в обе ладони и поцеловал. С силой.
Неистово. Жадно. Как если бы не был в состоянии прожить еще минуту, не поглотив ее.
Уже кипевшая страсть Трейси выплеснулась через край. Она доверяла Корту и очень хотела испытать все до конца.
Его руки обхватили ее, плотно прижали к себе.
Нагое к нагому. Он запечатал ее губы своими, не давая вырваться стонам ее желания. Жесткие, как проволока, волосы на мужской груди раздражали ее груди. Между ее бедрами вклинилось чужое, мощное, увеличивая желание до нестерпимого.
Ахнув, она втянула в себя воздух из его легких. Ей нужно все его тело, ей нужно… Обвив это тело руками, она провела вниз по его спине, по плотным ягодицам.
— Не так быстро, Трейси.
— Не могу.
— Я и сам не могу. Ты действительно уверена, что хочешь этого?
— Абсолютно. — Мощь собственного желания удивила ее — и лишила сил.
Он подтолкнул ее назад, к кровати, так, что она села на край высоко лежащего матраса. Став между ее расставленных коленей, Корт принялся ловить горячим ртом ее сосок. Впиваясь пальцами в податливую кожу его плеч, она выгнулась назад и застонала.
Шипя сквозь зубы, Корт отстранился от нее.
Схватив коробку с презервативами, разорвал ее, достал пакетик и уронил коробку на пол. Вздрагивающей рукой поднес пакетик ко рту, вскрыл зубами.
Напряженно сглотнув, Трейси протянула руку.
Зрелой женщине положено делать это для своего мужчины — и для себя. Как каждый школьник, она упражнялась в правильном обращении с презервативом на уроках гигиены, но учебный банан мало был похож на горячее, твердое, вздрагивающее в ее руках. У нее не получалось. Положив сверху свою руку, он показал правильную технику, и они вместе разгладили тонкую резину.
Трейси двинулась в своем исследовании дальше, вниз, к мускулистым бедрам.
— Стой, — прохрипел он сквозь сжатые зубы и крепко зажал в своих руках ее запястья.
Что она сделала не так? Трейси поспешила глянуть ему в лицо, но его глаза были плотно закрыты, зубы оскалены, он со свистом втягивал сквозь них воздух.
Он переплел свои пальцы с ее пальцами и, припав к губам, наклонял ее назад, пока ее разгоряченное тело не погрузилось в прохладные простыни; сцепленные кисти рук обрамляли ее голову.
Он проник внутрь на дюйм, на два — и застонал, уткнувшись в ее шею. Ей хотелось большего, так отчаянно хотелось, что каждая мышца ее тела дрожала в напряжении. Поставив ступни на бортики кровати, она приподняла бедра, чтобы забрать его глубже. Он ругнулся и отодвинулся от нее.
— Посмотри на меня, Трейси. — Его голодный взгляд прижимал ее к матрасу с той же силой, что и его тело. — Вдохни, — выдавил он из себя.
Пока он не сказал этого, она не осознавала, что задерживает дыхание.
— Теперь выдохни.
И, когда она сделала так, он ворвался внутрь сквозь преграду ее невинности, погрузившись полностью одним плавным и быстрым движением. Короткая вспышка боли удивила ее, но быстро угасла.
Его грудь вздымалась, прижимая ее.
— Дыши, Трейси.
— Не.., могу, — с трудом выдохнула она. Он наполнял ее так, что не оставалось места ни на что на воздух тоже.
— Больно?
Больно ли? О нет. Она с трудом приподняла тяжелые веки, посмотрела в глаза партнеру.
— Нет. Удивительно.
— Не смотри на меня так, или я не удержусь.
Она улыбнулась. Глупости, не ей сводить мужчин с ума единственным взглядом. Но, может быть, с Кортом у нее будет по-другому? И ее охватило ощущение правильности того, что она делает. У нее защипало в глазах. Но Трейси не хотела прослезиться как дурочка, поэтому высвободила руки и обхватила его за талию. Приподнялась, коснулась ртом шеи — вкус соленый, поцеловала скулу — почувствовала, как сжаты челюсти и чуть колется щетина.
Со стоном он обхватил ее и выпрямился, заставив ее сесть. Обвил свою талию ее ногами, стоя у края кровати. Запустил пальцы в ее волосы, поцеловал — медленно, жадно, лаская ее рот с контролируемой страстью, лишая ее дыхания. Гладил ее лицо, шею и грудь; казалось, его руки оставляют огненные следы.
Повторяя его движения, она скользила кончиками пальцев по его влажной от пота коже и пробовала на вкус его плечо, плоские соски и то место у основания шеи, где бился пульс.
Он прошептал ее имя в отчаянной мольбе, ухватил ее за ягодицы и держал так, выходя из нее и снова погружаясь, опять и опять. С каждым толчком входил глубже, выжимая воздух из ее легких и принуждая сердце биться быстрее. Напряжение внутри нее росло, и наступил миг, когда ее сознание рассыпалось на миллион осколков.
Корт откинул голову назад и застонал. Прижавшись ближе, она уткнулась лицом в его шею, вдыхая его запах, ощущая вкус его пота на своих губах, чувствуя всем телом его содрогания.
Ее собственные чувства перехватили ей горло.
Только ли свое тело отдала она сегодня Корту?
Господи, не дай ему разбить мое сердце.
Корт чувствовал себя так, будто только что умер и попал на небо. Его руки и ноги дрожали, едва не отказывая в повиновении.
— Корт. — Задыхающийся шепот Трейси разбудил пригасший внутри огонь. Если она еще раз так шевельнется, то получит больше любовных ласк, чем следует девственнице, в первый раз пустившейся во все тяжкие. В Корте проснулись покровительственные инстинкты.
Он уложил ее обратно на матрас и простонал, когда она открытым ртом поцеловала его плечо.
От царапающего прикосновения ее зубов содрогнулся. Чуть-чуть отодвинулся назад. Изнуренные мышцы не желали слушаться.
Она открыла глаза, и что-то у него внутри сжалось. Слезы? Она жалеет о происшедшем? Хоть бы это было не так.
А потом Трейси улыбнулась, и напряжение в душе Корта спало. Он никогда ни с кем не чувствовал такой всепоглощающей близости. Даже с Кэйт. Ведь он любил Кэйт, почему же он не чувствовал с ней того, что почувствовал сейчас?
Она гладила его щеку, его губы одним пальцем.
— Спасибо.
— «Всегда пожалуйста» как будто не очень подходит.
Откуда-то изнутри распространялось тепло.
Похоже, занятие любовью с Трейси изменит ход вещей. Навсегда.
Ее губы изогнулись — и не в обычной ее сдержанной улыбке, а в чертовски сексуальной и женской. Колени Корта подогнулись и ударились о бортик; ушибленные коленные чашечки отозвались болью. Но она пошевелилась под ним, и он забыл о боли, глядя, как она потягивается, словно довольная кошка. Согнув ноги, она прижала его пятками, погружая еще глубже в себя.
— Не насытилась, Трейси? — Голос как не его грубый, хриплый.
— Нет. — Она покусала набухшую нижнюю губу. Да. Но я пойму, если тебе надо время, чтобы вновь стать готовым.
Его самолюбие восстало — и в анатомическом смысле тоже.
Он вышел из нее, взял салфетку и разделался с презервативом. Переложив Трейси в середину постели, вытянулся рядом и постарался зацеловать ее до полусмерти в признательность за полученный от нее дар. Судя по тому, как вонзались в его спину ногти, и по вздохам, возвращающимся в его рот, получалось у него неплохо. Но Трейси отплачивала равной монетой, и не только она задыхалась, когда он поднял голову.
Шелковая кожа касалась всего его тела, от ног до губ, и лежать тихо она не желала, каждый дюйм ее тела мучил его. Он хотел узнать ее всю. Правда, нынешней ночью он планировал не торопиться, но у Трейси было другое мнение на этот счет.
Не отрываясь от грудей Трейси — очень чувствительных грудей, — он ухмыльнулся и поймал губами острый кончик. Трейси пискнула, и он взялся за дело энергичнее, а она придерживала его за голову. Потом по середине тела вниз, до пупка, ближе к тому месту, откуда поднимается опьяняющий аромат сексуального возбуждения…
Она резко села, глаза ее округлились.
— Корт…
— Спокойно. Расслабься. — Подтолкнув косточками пальцев, он вынудил ее откинуться назад. Если тебе не понравится, я перестану, но дай мне тридцать секунд испытательного срока. Веришь мне?
Закусив губу, она кивнула.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Пока Трейси шла к кухне, ее пульс заметно ускорился. В дверях она остановилась. Мокрые руки пришлось вытереть о юбку.
Последние два дня были необыкновенными.
Корт обучал ее искусству любви невероятно нежно и в то же время проявлял бешеную ненасытность. Трейси сморщила нос и широко улыбнулась. Похоже, своей ненасытностью он заразил и ее.
Он был там и сразу поднял взгляд от медицинского учебника, лежащего на столе.
— Джош уснул?
— Да, — выдохнула она.
Корт, не глядя, захлопнул книгу. Выражение его лица вроде бы не изменилось, но жар этого взгляда заставлял ее кожу зудеть и покрываться румянцем. Одного этого взгляда хватало, чтобы почувствовать себя самой сексуальной женщиной на планете.
— Сколько у нас времени?
Соски приподнялись, блузка щекотала ставшие чувствительными груди, Трейси потянула ткань, открывая дорогу воздуху, облизнула вдруг ставшие сухими губы.
— Обычно он спит час или два, но сегодня может проспать дольше. Утром я замучила его играми в парке.
Игривая улыбка приподняла уголок его рта, и он встал.
— Время бежит. Твоя постель или моя?
В жизни Трейси не проводила послеполуденное субботнее время в кровати. Даже когда бывала больна. Но сегодня она сделает именно так. Ее гормоны не давали ей покоя с утра, когда Корт подморгнул ей над своим омлетом и напомнил, что прием в больнице в субботу кончается в полдень.
Ну как втолковать ему, что у нее нет сил ждать, пока они доберутся до спальни? Подойдя вплотную, она обняла его и запрокинула голову назад.
Корт всегда понимал с полуслова, и теперь ему не потребовалось дальнейших объяснений. Он принялся целовать ее — и продолжал, пока ее мысли не смешались.
Его вкус был вкусом сладкого чая и страстного мужчины — сущий наркотик. Как же пережить ломку, когда он уедет? Но сейчас вовсе не хочется об этом думать, ведь его руки гладят ее и зажигают все ее существо желанием.
Она старалась делать то же, что и он, вытащила из брюк его рубашку и запустила под нее руки, начала разминать ему спину. Под мягкой, теплой кожей вздувались и опадали мускулы. Сгорая от нетерпения, Трейси оттолкнула мешающую ткань;
Корт сдернул рубашку и швырнул через плечо.
Она приникла к разгоряченной плоти, чтобы ощутить языком ее соленую пряность, и глубоко вдохнула ее запах. Его, свойственный только ему, запах, смешивался с легким запахом одеколона, и от этого сочетания кружилась голова.
Запустив пальцы в ее волосы, Корт закинул голову назад и застонал, когда она губами проложила дорожку по его груди к ключице.
— Если ты будешь так продолжать, часа нам не понадобится. Черт, пяти минут не понадобится.
Эти слова взволновали ее. Знать, что она способна вызвать в нем желание, когда захочет, — это в десять раз увеличивало ее собственное желание, и уверенность в себе тоже. Она прихватила его кожу зубами, и этот любовный укус возбудил его до дрожи. Приподняв, он посадил ее на стол, стал между ее коленями и принялся за пуговицы на ее блузке.
Неужели кухонный стол будет употреблен сейчас совсем не по назначению? Хулиганство этого поступка взвинтило ее еще больше.
Вот блузка распахивается, холодный воздух касается горячей плоти.., но никакие потолочные вентиляторы не победят эффекта, производимого горячим ласкающим ртом! Нежно сжимая ноющие от желания груди, он покусывал ее от шеи до ключицы, затем обвел языком контур кружевного бюстгальтера. Она выгнулась, и он забрал ее плоть в рот вместе с кружевом.
Трейси ахнула и застонала, проводя пальцами от его волос к широким плечам; острое удовольствие плясало внутри ее живота. Корт потянулся к завязкам ее запашной юбки в тот же момент, когда она расстегнула его пояс. Она хотела его, нуждалась в нем с нетерпением, какого еще ни разу не испытывала прежде, почти теряя всякую власть над собой. Каждый раз, когда они занимались любовью, Трейси осмеливалась на большее. Вот и теперь, расстегнув «молнию», она пробралась рукой под ткань и ухватилась за толстый напряженный ствол и поглаживала атласную поверхность, пока Корт не застонал, прижимаясь к ее груди.
Задняя дверь ржаво заскрипела. Желание Трейси угасло мгновенно — как спичка, попавшая под водопад. Корт застыл, потом выпрямился. Поспешно раскрыв глаза, Трейси отдернула руку. Одного взгляда через нагое плечо хватило, чтобы сердце остановилось: с порога кухни на них смотрели Либби и Чак.
Трейси дернула полы блузки, закрываясь. Двинуться с места она не могла — с нее свалилась бы развязанная юбка. Корт рванул вверх бегунок «молнии» и повернулся — но все желающие могли видеть и голую грудь, и то, как натянута ткань пониже расстегнутого пояса. Все яснее ясного.
В кухне нависла давящая тишина. Непослушными пальцами Трейси старалась застегнуть блузку. Боже, ну почему именно Либби с Чаком надо было застигнуть их на месте преступления?
Столько родственников, как у этой пары, нет ни у кого в графстве. И никто больше них не болтает.
— Трейси, с тобой все в порядке? — Голос Либби разорвал тишину не хуже пожарной сирены.
Чак распахнул дверь и вошел в кухню с решимостью идущего на бой гладиатора.
— Мне поговорить с ним?
«Говорить» он явно собирался на языке кулаков, несмотря на руку, закованную от подмышки до пальцев в гипс.
— Нет. — Вцепившись в завязки своей юбки, Трейси соскользнула со стола и вышла из-за Корта.
Взгляд Чака был полон яростного негодования.
На багровом лице ярко белели полосы наложенного на швы пластыря.
— Он использует тебя?
— Нет, — повторила Трейси.
Вот и конец мечте о должности директора.
Женщину, «склонную к незаконным связям», сочтут неподходящей руководительницей для несовершеннолетних.
Взяв за локоть, Корт повернул ее к себе, пригвоздив к месту жестким взглядом.
— Трейси, перестань…
Но она не хотела, чтобы Корт расплачивался за ее ошибки.
— Корт и я… Наши отношения…
— Он соблазнил тебя. — Пусть Чак уже давно не выступает в составе команды, но физическую подготовку он проходил наравне со всеми, и теперь его мощные, тренированные мышцы пришли в движение.
Боже, почему земля не разверзнется и не поглотит ее? Трейси завязывала юбку, и пальцы ее дрожали.
— Нет. Я предло…
— Трейси, я сам разберусь. — Корт явно хотел что-то сказать ей взглядом, но, расстроенная, она не в силах была ничего понять.
В его лице отразилась покорность судьбе. Взяв ее за руку, он коснулся ее лба губами. Трейси застыла в удивлении.
— Мы хотели некоторое время держать это в секрете, но, как видно, не получится. — Обняв за плечи, Корт привлек ее к себе. — Я просил Трейси выйти за меня, и она согласилась. Когда вы вошли, мы как раз отмечали это событие. Вы ведь не будете рассказывать, как именно отмечали?
Сердце Трейси бешено заколотилось. Он что, серьезно? Да нет, конечно. Через несколько недель он вернется в свою Северную Каролину, а она останется здесь. Это выдумка, чтобы спасти ее репутацию.
— Корт…
Колючий взгляд предупредил ее: не вмешивайся.
— Прости меня, дорогая, но я уверен, что на Либби и Чака можно положиться. — Он растягивал слова, как истинный техасец; этого акцента Трейси не слышала у него с того времени, как он уехал учиться. — Они не разгласят о нашей помолвке.
Они знают, каково быть на нашем месте.
Не разгласят? Либби с Чаком? Он что, совсем спятил? Хотя нет. Здесь другое. Мать Либби — член школьного совета, а отец Чака — старейшина общины, и, если они все-таки распустят языки, дня не пройдет, как все будут обсуждать эту мнимую помолвку. Или безнравственную связь — если она вздумает отрицать сказанное Кортом. Расцеловать бы его сейчас за эту попытку защитить ее.
Корт повернулся к пришедшим:
— Мы еще не говорили родным. Дайте нам несколько дней, чтобы наметить планы.
Родным? Что она скажет своим родным? Как объяснит эту историю?
— Это правда? — обрадовалась Либби.
Что же теперь, продолжать спектакль? А что еще остается, если она не хочет потерять надежду на должность? Трейси кивнула, но выговорить ложь так и не смогла.
Либби завизжала и кинулась к ним. Обняла Трейси, Корта, потом опять Трейси.
Чувство вины не покидало Трейси. Невероятно стыдно обманывать Либби, а притворяться и изображать радость, когда так тяжело на сердце, вообще свыше ее сил. Вот если бы вправду… Нет, это невозможно. Вся ее жизнь — здесь, а жизнь Корта — за полстраны отсюда. Его мечта — практиковать в большом городе, а ее самолюбие требует, чтобы она доказала, чего стоит, именно здесь, в родных местах.
— Я так и подумала, когда увидела вас вдвоем на танцах! — Либби посерьезнела. — Погоди, выходит, что ты убедила его не уезжать? Или он собирается увезти тебя отсюда? А как же должность, которая так много для тебя значит?
Корт напрягся, и Трейси, близкая к панике, глянула на него. Понимает ли он, во что может вылиться эта выдумка? Если он не откажется от плана вернуться в Северную Каролину, школьный совет вычеркнет ее из списка кандидатов.
— Я… — Ну, и что теперь ответить?
Корт твердо смотрел на нее.
— Если Трейси получит должность, мы останемся здесь.
О господи! Верна поговорка: кто яму копает…
Вот сейчас они оба безнадежно в нее попадут.
— Так когда свадьба? — не унималась Либби.
— Мы еще ничего не обдумали.
— Скажете мне, как только обдумаете?
И опять отвечать пришлось Корту. Трейси не смогла бы выдавить ни слова, даже если бы от этого зависела ее жизнь.
— Скажем. Ну, а что привело вас сюда в этот прекрасный день?
Чак, теперь уже несколько менее воинственный, откашлялся:
— Я хотел сказать спасибо за то, что ты помог мне и нашей команде, когда случилась авария. Настоящий герой. Спокойно делал свое дело. Я страшно рад, что ты был там.
Видимо, смущенный этой похвалой, Корт переступил с ноги на ногу и пожал Чаку руку — руку, которая чуть было его не побила.
— Если я что-нибудь могу для тебя сделать, только крикни, хорошо? — продолжал Чак.
— Спасибо.
Чак опять кашлянул, схватил Либби за локоть и поволок к двери:
— Оставляем вас праздновать дальше. Только уж дверь заприте, у нас тут стучать не принято.
Дверь закрылась, и в кухне воцарилось тяжелое молчание.
— Не надо было этого говорить, Корт.
— Иди сюда.
— По-моему, сейчас не время…
— Ты застегнулась не на те пуговицы.
Испуганно ахнув, она поглядела на свою блузку. И правда. Горя от смущения, торопливо исправила дело.
— Зачем ты выдумал все это?
— А что было делать? Если жених и невеста позволят себе что-нибудь лишнее — это возмущения не вызовет, но случайная связь, да еще под одной крышей с ребенком… Ты бы потеряла все шансы на директорскую должность.
— Но…
Он предупреждающе поднял руку:
— Ты можешь разругаться со мной, когда нам с Джошем нужно будет уезжать в Дарем. А до этого придется держаться соответственно.
— Но тогда док Финни решит, что замена ему готова и начнет собираться на покой.
Выругавшись, Корт запустил пальцы в волосы.
— Предложи лучший вариант.
— Нет у меня другого варианта. Но родным-то мы скажем правду, ведь так?
Некоторое время он молчал.
— Не стоит. Если они не будут говорить о предстоящей свадьбе и строить соответствующие планы, все догадаются. На кону твоя работа и репутация, Трейси.
— Понимаю. — Она снова взялась кусать губу.
Какой из нее руководитель, если она ведет себя нечестно? — Врем всем и каждому?
— Всем, но не самим себе.
Корт поймал Трейси за руку, когда она уже почти ускользнула из его постели. Нагота, растрепанные волосы и припухшие губы вновь возбудили его, хотя с того момента, как он удовлетворил свой любовный голод, прошли минуты.
— Шутишь? — Свободной рукой Трейси подняла халат. — Я хожу в церковь каждую неделю. А после вчерашнего, если пропустить службу, все сразу догадаются, чем мы заняты.
Он сел на постели. Холодный душ общественных условностей. Корт почувствовал себя зажатым в тисках пуританской морали.
— В последний раз я был в церкви, когда Брэнд женился.
— Тебе не обязательно идти. — Она высвободила руку и принялась завязывать халат.
— А ты хочешь, чтобы я пошел?
Он уже думал, что Трейси не ответит, но, вздохнув, она наконец произнесла:
— Это было бы проще, чем объяснять, почему тебя нет.
Откинув одеяло, он встал, с удовлетворением отметив, как она задержала на нем взгляд.
— Боюсь, не проповедь станет главной темой разговоров.
— Наверное. — Она отвела глаза. — Либби славная, но ни за что не удержит язык за зубами. Да и Чак тоже. А новость пикантная.
— Теперь мы в центре внимания?
Трейси бледнеет — похоже, это ей мало нравится. Не удивительно. Сам он предпочел бы вычистить конюшню, чем попасть на зубок сплетничающим соседям. Но Трейси всегда была готова прийти ему на помощь, он перед ней в долгу.
И о чем он только думал, сочиняя эту сказку?
Скорее, не думал вообще. Просто видел побелевшее личико Трейси, хотел помочь. Сама она ничего не жалела для других и никогда не просила для себя. Он знал, что деньги, заработанные на уроках ему, шли на покрытие семейных расходов. Он сболтнул первое, что пришло в голову, забыв, после десяти лет отсутствия, что такое здешние пересуды. Его добрые намерения обернулись бедой.
Но ничего, они друзья и вместе что-нибудь придумают. Время есть, лето еще не кончилось.
— Душ принимаем вместе?
Учительский взгляд исподлобья. Оба прекрасно понимали, что после такого душа никто из них в церковь не попадет.
— Нет, не получится.
— Все-таки ты зануда, — широко улыбнулся Корт.
Не поддаваясь на поддразнивание, она выглядела серьезной.
— На службе будут мои родители, наверно, и из твоих кто-нибудь придет. Надо было позвонить им вчера вечером.
Только этого не хватало! Как бы выкрутиться из этого безобразия, чтобы и семье не лгать и Финни голову не морочить? В прежние времена у него всегда находились запасные варианты, а нынче ему не везет.
— Сначала я хотел бы сочинить историю поубедительней.
— Лжи без слабых мест не придумаешь.
— Верно.
Придется взять вину на себя, когда пора будет возвращаться в Северную Каролину, чтобы злые языки не позорили Трейси, но осторожно, иначе достанется и его родным.
В соседней комнате Джош известил мир, что проснулся.
— Побудем с ним по очереди. Тогда сможем оба принять душ и успеем в церковь.
— Тебе не обязательно…
Он ласково прижал палец к ее губам.
— Мы вместе в этом деле, и я не отступлюсь от тебя, что бы ни случилось.
К тому времени, как Трейси и Корт устроили Джоша в церковных яслях и проскользнули на заднюю скамью, служба уже началась. Трейси поняла, что их заметили: присутствующие стали поворачивать головы. Взгляды украдкой, перешептывания, картина та же, что в те жуткие времена, когда по общине распространялись скандальные новости о ее сестре и брате.
Корт сжал ее холодную руку и положил к себе на колено. В поддержку ли или как деталь розыгрыша — неважно, приятно чувствовать его тепло.
Уткнувшись в программку, она потихоньку оглядывала церковь.
Ее родители, как всегда, сидели в третьем ряду.
На противоположной стороне — отец Корта и его мачеха. Следовало позвонить им еще вчера и все объяснить, но она так надеялась придумать к утру что-нибудь, чтобы не позорить отца и мать и не потерять шансы на директорскую должность. Не получилось.
Она подумала, что, став любовницей Корта, совершила ошибку. Даже не из-за репутации, а потому, что эгоизм безнаказанно не проходит. Она хотела избавиться от давней влюбленности, а вместо этого Корт и его сынишка с каждым днем занимали все больше места в ее сердце. Практичная женщина давно сказала бы ему, что хочет вернуться к прежним отношениям — отношениям хозяйки с жильцом, няни с родителем ребенка, — и при этом не рисковала бы окончательно впасть в зависимость от него.
Но для нее это невозможно, потому что это была бы еще большая ложь.
Прихожане встали, запели, и рука Корта обвила ее талию. Вздрогнув, она подняла на него взгляд.
Он смотрел на нее сверху вниз, и понимание в его глазах постепенно вытеснялось другим чувством пылким и неуместным в церкви. Объятие стало крепче, Трейси задержала дыхание и почувствовала, как к ее коже приливает кровь.
Боже милосердный, не допусти, чтобы это превратилось в самую большую ошибку моей жизни.
Служба длилась целую вечность. Все это время Трейси прислушивалась к приятному баритону Корта, распевающего гимны. Очень испугалась, когда пастор пригласил паству встать и помолиться за тех, кто болен, в пути, ожидает ребенка или находится в беде. Она была уверена, что пастор смотрит прямо на нее, спрашивая, кто еще нуждается в благословении, и еле усидела на месте.