— Когда я спрашивал, сможешь ли ты коснуться дракона, я не имел в виду, что ты сделаешь это с риском для жизни!

— В следующий раз я буду осторожнее.

— Следующего раза не будет! — Он подошел к окну и посмотрел на тихую поверхность воды. — Крик слышали даже в Серебряной Нити!

— Мой или драконов?

— Я думаю, это было одно и то же. Слова мужа заставили ее задуматься.

— Возможно, ты прав, — признала она. Рохан начал ходить по комнате.

— Твои фарадимы говорят о том, что можно потеряться в тени. А вдруг ты потеряешься в красках драконов и не сможешь вспомнить твои собственные? Это будет ничуть не лучше, не так ли?

— Но ведь ничего подобного не случилось!

— На этот раз!

Она поставила кубок и положила руки на колени.

— Ты хочешь запретить мне новые попытки?

— Надеюсь, ты сама пообещаешь не делать этого, — поправил он.

Сьонед закусила губу.

— Я никогда не лгала тебе.

— Но ты готова пренебречь опасностью ради удовлетворения любопытства. Нет, ты слишком горда, чтобы лгать, и слишком умна, чтобы поставить себя в такое положение, когда ничего другого не остается. Милая моя, за двадцать один прожитый вместе год я изучил тебя вдоль и поперек!

Она ничего не ответила.

— Сьонед, есть много способов потерять тебя даже тогда, когда все идет хорошо. Я не хотел бы добавить к этому списку еще один пункт только из-за своих глупых домыслов. Прямой запрет не принесет никакой пользы, и мы оба это знаем. Впрочем, заставлять тебя давать обещание тоже бессмысленно. Значит, мне придется доверять твоему собственному здравому смыслу и надеяться на то, что ты захочешь дожить до совершеннолетия сына. Она встрепенулась.

— Рохан, это нечестно!

— А как бы ты поступила на моем месте? Она пристально посмотрела на мужа.

— Хорошо, я дам тебе обещание. Я не буду пытаться делать это в отсутствие Мааркена. Если он будет рядом, то сможет поддержать меня и восстановит мои цвета, когда я начну их забывать.

— Так же, как ты помогла Тобин в ту ночь, когда ее поймали в ловушку лунного света?

— Да. Я знала ее цвета и могла вернуть назад. Я обещаю, что не буду прикасаться к драконам без такого же контакта с Мааркеном. Это удовлетворит вас, милорд?

— Надеюсь, — сказал он и протянул к ней руки. — Вы опасная женщина, верховная принцесса!

— А вы опасный мужчина, верховный принц, — слегка улыбнулась она. — Поэтому мы и подходим друг другу, правда?

Он только хмыкнул в ответ.

Посреди ночи всех разбудило рычание дракона. Рохан и Сьонед набросили одежду и поспешили во двор, где при свете факела собралось сконфуженное и слегка напуганное население Скайбоула. Заспанный и встревоженный Оствель протиснулся сквозь толпу и подошел к Рохану.

— Никогда не слышал, чтобы они кричали в это время! Как ты думаешь, что происходит? — Он поморщился, когда еще один высокий визг разорвал воздух. — О Богиня! Ты только послушай! Что это с ними?

— Не знаю, — ответил Рохан, оглядываясь по сторонам. — А где Поль? Сьонед, ты не видела Поля?

— Нет. Если он удрал поглазеть на драконов, ты поможешь мне его отшлепать. Вальвис! — позвала она, ища взглядом лорда Ремагевского. — Ты не видел Поля?

— Нет. Да и Мааркена тоже не видно…

Чейн и Тобин прибежали как раз вовремя, чтобы услышать конец фразы. Тобин помедлила и спросила у Сьонед:

— Ты не думаешь, что они попытались коснуться драконов?

Сьонед побледнела.

— Они не так глупы… Поль! — закричала она. — Поль!

— Мама! Я здесь, наверху!

Принц и Мааркен стояли на балконе над воротами вместе с несколькими стражниками Скайбоула. Все дружно подняли глаза, когда Рохан крикнул:

— Что вы там делаете? Немедленно спускайтесь!

— Но мы отсюда видим драконов, отец! Они сражаются на берегу!

— Я тоже хочу посмотреть! — Сьонелл выскользнула из рук Фейлин и побежала к лестнице. Рохан повернулся к Оствелю.

— Все должны быть внутри. Они могут смотреть, если хотят, но никому и носа нельзя высунуть из стен крепости, пока самцы не прекратят выяснять отношения. Похоже, они готовы напасть на все движущееся.

— Конечно, милорд. Но я никогда не слышал, чтобы они сражались ночью.

Взошли луны, освещая воду серебристо-пепельным светом. Через узкое окно балкона на половине пути к озеру были видны два дракона. Их зубы и когти поблескивали, крылья были плотно сложены. Они вызывающе рычали и дергали головами, полосуя и без того кровоточащие шкуры. Драконы-подростки сидели на краю кратера, наблюдая за боем. Через три года они тоже будут насмерть биться за обладание дамой.

Поль помогал Сьонелл выглядывать в окно, придерживая девочку за талию. Оба не заметили, как вошли старшие, и опомнились только тогда, когда Фейлин сняла дочку с подоконника и отвела подальше от опасного места.

— Я вовсе не собиралась падать! — запротестовала Сьонелл. — Поль стоял рядом и держал меня!

— За что ему большое спасибо, — ответила Фейлин. — Но ты будешь держаться подальше от окна, моя дорогая.

Поль присоединился к родителям, примостившимся на каменном карнизе, где в военное время лучники, стоя на колене, пускали стрелы в узкие бойницы. — Как вы думаете, который победит?

Оба дракона были ранены. Один из них держал переднюю лапу так неловко, что было больно смотреть. Затем бой переместился в воздух. Трехлетки испугались и тоже замахали крыльями. Сражающиеся кружились, лязгая потемневшими от крови челюстями, и били друг друга когтями и хвостами.

Оба хрюкали от усилий, и этот звук, как и шум сталкивающихся тел, эхом кружил по всему кратеру. Дракон потемнее взлетел выше соперника, и на мгновение все подумали, что он бежит с поля боя. Но тот устремился вниз и всеми когтями и зубами вонзился в спину врага.

Раненое чудовище заревело от боли и ярости, теряя власть над собственными крыльями. Хвост нападающего хлестнул по его левому крылу; даже на балконе был слышен хруст ломающихся костей. Кто-то застонал от жалости. Бойцы стали терять высоту и полетели в сторону озера, где поверженный дракон должен был врезаться в каменистый берег. Однако у него еще было достаточно сил и разума, чтобы изменить направление полета, и оба дракона с мощным всплеском упали в воду.

Победитель с ликующим криком взлетел вверх, а побежденный крутился в воде, тщетно пытаясь заставить работать сломанное крыло. Подростки улетели вслед за триумфатором, оставив смертельно раненного дракона умирать.

Рохан выбежал из ворот крепости прежде, чем кто-либо, кроме Сьонед и Поля, заметил его исчезновение. Задыхаясь, он добрался до берега озера. Бледный лунный свет освещал окрашенную кровью воду. Движения дракона, пытавшегося остаться на плаву, становились все слабее и слабее. Самец почти добрался до берега, но даже если бы он вылез на сушу, все равно умер бы от ран. Рохан увидел в огромных темных глазах, что дракон это знал. Но самец все же не сдавался и не оставлял попыток выбраться. У Рохана сжалось сердце, в глазах защипало.

— Жаль, — прошептал он. — Как жаль…

Остальные догнали его. Рохан почувствовал прикосновение Сьонед.

— Мы можем ему помочь? — спросила жена.

Он покачал головой.

— У него не работает крыло, и он потерял слишком много крови.

— Отец, пожалуйста, — тихо сказал Поль. — Посмотри в его глаза.

— А хотя бы избавить его от боли можно? — сжала его руку Сьонед.

Дракон застонал. Этому звуку откликнулось многоголосое эхо, отразившееся от краев кратера. Драконы оплакивали близкую смерть своего товарища. В ночном небе больше не раздавалось хлопанья крыльев, но песня, рожденная поднятым в битве ветром, не умолкала.

— Принесите мой меч, — глухо сказал Рохан.

— Нет, — прошептал Чейн. — Никогда твой меч не сделает этого вновь, мой принц. Ни один дракон больше не умрет от твоей руки.

Принц сморщился, когда самец застонал снова.

Вперед вышел Вальвис.

— Это сделаю я, — тихо сказал он. — Фейлин, покажи мне, куда нужно ударить.

— Не надо, — сказала ему Сьонед — Пойдем, Мааркен, я тебе кое-что покажу.

Они подошли к берегу. Тем временем истерзанный дракон достиг песчаной отмели; вокруг его тела зарябили круги холодной воды. Сьонед тихо запела. Она стояла на расстоянии вытянутой руки от поникшей головы. Мааркен следовал за ней как тень. Она свила несколько прядей лунного света в мертвенно-бледный серебристый пучок, направив его к глазам дракона. Огромное тело задрожало: вздрогнули и Сьонед с Мааркеном. Глаза чудовища медленно закрылись. Мгновение спустя напряжение боли оставило мышцы, где-то рядом сверкнула маленькая вспышка. Шея дракона расслабилась, огромные легкие издали протяжный вздох, и он уснул.

Сьонед повернулась.

— Надеюсь, он успокоился.

— Мама, ты коснулась его? — выдохнул Поль.

— Нет. Я просто помогла ему уснуть. Тобин медленно кивнула.

— Когда-то Андраде делала то же самое, помнишь, Рохан? Мы тогда были маленькими. Сьонед согласно кивнула.

— Это одно из знаний, получаемых с девятым кольцом.

— Но ты… — Чейн остановился, нахмурился и пожал плечами: — К чему вопросы? Я много раз видел, как у тебя получалось то, чего ты уметь не могла…

— В том числе и то, о чем Андраде не имеет понятия, — закончила Сьонед. — Мааркен, запомнил, как это делается? Ты сумел почувствовать его цвета?

— Я понял порядок сворачивания лучей, — ответил он. — И еще я видел целую радугу красок. Они медленно затухали. Это несложно, Сьонед. Весь вопрос только в том, когда и с каким драконом.

Рохан подошел к голове чудовища и похлопал по длинной шее, в которой жизнь билась все слабее и слабее. Он никогда еще не касался живых драконов, никогда не подходил к ним так близко. Шкура была гладкой и прохладной, переливаясь в лунном свете цветами от темно-зеленого до коричневого. Кончиками пальцев принц провел по надбровной дуге, по носу и подбородку, легко коснулся век, чувствуя их нежную шелковистость. Как он прекрасен, даже в мгновение смерти…

Он оглянулся на жену и тихо сказал:

— Спасибо…

Два дня спустя Поль лежал перед расстеленной поверх ковра картой, безуспешно пытаясь отыскать маршрут на север, по которому шли в Тиглат его отец, Чейн, Оствель и Вальвис. Лицо мальчика помрачнело. Принц был расстроен, что ему не позволили отправиться с ними. Как объяснили Полю, причиной отказа было соседство Тиглата с логовом меридов, однако мальчик подозревал, что во всем виноват его возраст. Еще не кончится зима, как ему исполнится пятнадцать, а его все еще считают ребенком. Это было унизительно.

Но перед тем ему разрешили присутствовать на военном совете. Мальчик был захвачен не столько обсуждением тактики, сколько изменениями, которые происходили с людьми, знакомыми ему с детства. Отец, дядя, тетя, племянники и друзья исчезали. Они становились верховным принцем, принцессой-воином, атри Радзина, Белых Скал, Скайбоула и Ремагева. Даже его мать забывала о роли соправительницы и превращалась в «Гонца Солнца» при верховном принце. Как бы ни был интересен сам совет, Поль обнаружил, что перевоплощение их в официальные лица куда более поучительно. Ему придется понять, как подчинять свою личность чувству ответственности, накладываемой на человека его положением в обществе.

Самая потрясающая метаморфоза произошла с Тобин. Тетя — улыбчивая и женственная — с явным удовольствием говорила о разгроме Кунаксы, если принц Мийон решится на такую глупость, как вторжение в Фирон. Направления наступления, возможные людские потери, разрушение замка Пайн, избиение меридов до их полного уничтожения… Тобин прекрасно знала военное дело. Сначала мальчика забавляла ее жизнерадостная свирепость, но затем, когда Поль осознал, что слова тетки имеют огромный вес, он испугался. Однако более всего его потрясла ведущая роль Тобин в обсуждении военных проблем. Она была предана интересам Пустыни, хотя ее представления о способах соблюдения этих интересов были более чем кровожадными. Тобин представляла точку зрения своего отца: принц Зехава в свое время больше всего любил удалую битву, победа в которой приносила ему как земли, так и славу.

Слушая разговоры взрослых, Поль все лучше понимал, что его отец окружен разными людьми, выражавшими разные точки зрения и не колеблясь высказывавшими их. Поль надеялся, что когда настанет его черед, он услышит такие же свободно выражаемые мнения. Тем не менее Рохану удавалось держать совет под контролем, хотя он редко вмешивался в разговор, да и то лишь затем, чтобы вернуть беседу к главному. Решения он будет принимать один, и все это знали. Они доказывали свои личные точки зрения, но никогда не случалось так, чтобы кто-либо из этих могущественных людей ставил под сомнение верховенство Рохана. Полю внушало благоговейный страх это молчаливое доказательство власти его отца.

Маневры воинов Пустыни и отборных частей Марки специально устраивались нерегулярно, чтобы никого не насторожить. Чейн объяснял, что это тренировка, которая сможет познакомить солдат из обеих стран с тактикой соседей. Следующие учения он предложил провести в горах, чтобы войска, привыкшие к условиям Пустыни, смогли получить представление о том, как вести сражение в других местах.

Скайбоул не был готов принять большое войско, поэтому точкой сбора назначили старый гарнизон чуть южнее развалин замка Феруче. На карте Поль искал все владения Пустыни и места сосредоточения солдат Марки и только присвистывал, узнавая, что пехоты будет три сотни, а всадников — не меньше двухсот.

— Хватит, чтобы произвести впечатление, но недостаточно, чтобы спровоцировать, — подвел итог Мааркен.

Поль воображал себе лагерь, который будет вскоре сооружен на высокогорной равнине у стен Тиглата. Палатки, кухни, несметное множество сложенных у палаток копий и мечей пехотинцев, лошади, привязанные неподалеку от всадников, луки с ослабленной тетивой и стрелы, бережно хранимые в кожаных колчанах. Выше двухвостых флагов всех лордств и владений Пустыни будет развеваться бело-голубое знамя Вальвиса с золотым драконом в навершии, что означает его положение командующего северной армией верховного принца. Темно-фиолетовый цвет Марки тоже будет здесь, с голубым символом Пустыни наверху. Будет парад и фехтование, соревнования лунников, тренировка всадников в атаке и маневрах, необходимых для ведения боя. Все это возникало в неуемном воображении мальчика, заставляя его стремиться в поход и хотя бы наблюдать, если он пока не может, как настоящий солдат, быть его полноправным участником.

Поль вздохнул. Почти все ускакали с воинами Вальвиса и Оствеля. Рохан и Чейн вернутся через десять дней или чуть позже, когда окажут поддержку Вальвису и встретятся еще кое с кем из Марки. Оствель будет отсутствовать дольше: он нанесет визит лорду Абидиасу Туатскому, затем поедет в Тиглат и привезет новости о маневрах Рохану в Скайбоул. Только часть войск, которые можно было призвать из Пустыни и Марки, принимала участие в маневрах, но Полю отчаянно хотелось взглянуть на происходящее.

Упрямый внутренний голос говорил мальчику, что при желании он сможет это сделать. Он был «Гонцом Солнца» — конечно, необученным — но знал, что мог бы попытаться скользнуть за ними в Тиглат. О Богиня, как он этого желал, но не мог позволить себе даже думать об этом. Он тоже нес свой груз ответственности. А как хотелось…

Поль в задумчивости чертил пальцем круги на карте и давал себе клятву, что когда он станет старше, никто не заставит его оставаться на месте, если ему захочется быть где-то еще… Ну что ж, раз ему не дают ощутить волнение и подъем летнего похода, он займется чем-нибудь другим, не менее интересным. Его палец покинул Тиглат и коснулся маленького символа, обозначавшего на карте замок Крэг, расположенный высоко в горах Вереш, на реке Фаолейн.

Им предстояла поездка туда, но никакого определенного маршрута не существовало. Они будут странствовать, как придет в голову. Достоверно было известно только одно: Пандсала ждет их в замке Крэг к определенному сроку, и остановка там перед поездкой в Виз, на Риаллу, будет довольно продолжительной.

Поль однажды видел далекие пурпурные вершины гор Вереш, увенчанные белыми шапками, однако было это так давно, что он сомневался в реальности собственных воспоминаний. На Дорвале были горы, но они никогда не видели снега. Помечтав, он решил, что радость лицезреть такое чудо, как хвойные леса, озера, луга, широкие реки и особенно снег, мало чем уступает удовольствию провести лето в военном лагере.

— Ах, вот ты где!

Поль поднял взгляд. Сьонелл явно обладала сверхъестественной способностью отыскивать его.

— Добрый день, — вежливо сказал он.

— Мы с Янави собираемся прокатиться верхом. Хочешь с нами?

— Нет, но за приглашение спасибо. Сьонелл пожала плечами и села в кресло.

— Почему Риян «Гонец Солнца», хотя его отец вовсе не фарадим?

— Потому же, почему и Мааркен. Лорд Чейналь тоже не обладает даром.

— Как и твой отец, — кивнув, сказала она. — Это всегда передается через мать, да?

— Никто не знает, откуда это идет. — Он начал сворачивать карту. — Отец моей бабушки был фарадимом, хотя и необученным, и даже его жена ни о чем не подозревала. Но одной из их дочерей-близнецов стала леди Андраде, самая могущественная из «Гонцов Солнца», а второй — моя бабушка, принцесса Милар.

— У принцессы Тобин тоже есть дар, а у твоего отца нет. И у ее детей все по-разному. Ужасный беспорядок! — фыркнула она. — Но ведь ты тоже фарадим. Думаешь, ты будешь таким же могучим «Гонцом Солнца», как и твоя мать? — спросила девочка.

— Надеюсь, что да.

— Мне бы хотелось стать «Гонцом Солнца» и прикоснуться к дракону.

— Это совсем не то, что должен делать настоящий фарадим. — Он встал и положил карту назад в коробку. — Быть фарадимом — это…

— Но ведь ты хочешь коснуться дракона солнечным светом, правда? — прервала она.

Поль отвернулся от проницательных голубых глаз.

— Не твое дело, — пробормотал он.

— Но ведь хочешь! Я знаю о тебе все. Даже то, что тебе не хотелось бы, чтобы я знала.

— Например? — обернулся он. Она дерзко усмехнулась.

— Не скажу!

— Лучше скажи.

Она спрыгнула с кресла, засмеялась и вылетела в открытую дверь. Поль бросил карту и помчался следом, догнав девочку только на лестнице. Он сделал попытку взять Сьонелл за подбородок, но та вырвалась.

— Сьонелл! Скажи мне!

— Не скажу, пока не пообещаешь поехать с нами кататься!

— Ты самый невозможный ребенок на свете.

— Я не ребенок!

— Ребенок. И прекрати говорить о том, о чем понятия не имеешь. — Он повернулся, готовый вернуться в комнату.

— Поль, но ведь я действительно кое-что знаю! Я знаю, зачем тебе надо коснуться драконов. Ты хочешь передать им, что они могут вернуться назад, в ущелье Ривенрок, потому что опасности нет.

Он в смятении обернулся и пристально взглянул на Сьонелл.

— Откуда ты знаешь?

— Но это ведь как раз то, что сделала бы я, если бы была «Гонцом Солнца»!

Поль сверху вниз посмотрел на пухлое маленькое личико. В нем стало просыпаться уважение к этой девочке.

— Ты бы сделала это? Так ты разбираешься в драконах?

— Моя мама многие годы изучала драконов. Она знает о них больше всех на свете. А мы с мамой только о них и разговариваем.

Неожиданно Поль услышал себя со стороны.

— А я очень мало знаю о драконах. Может, расскажешь?

Сьонелл на мгновение засияла от счастья, затем вспомнила о гордости и взглянула на носки своих туфелек, постукивая ногой по ступеньке.

— Может, и рассказала бы, если бы ты был повежливее. Знаешь, ты иногда бываешь ужасно вредным.

— Извини. — Поль пытался придумать, что бы ему еще сказать.

Сьонелл избавила его от этой необходимости, застенчиво улыбнувшись. Однажды, вдруг подумал Поль, эта девочка станет настоящей красавицей. К еще большему удивлению, он чуть не сказал об этом ей, но стены Скайбоула вдруг задрожали от грохота.

— Черт побери, это еще что такое? — выпалил он.

— А ты прислушайся.

— Снова драконы дерутся?

— Неужели не слышишь разницы? — усмехнулась она.

— Судя по звуку, они не голодны, — отважился предположить он.

— Конечно, нет. Они спариваются.

Сьонед и Мааркен провели последние несколько дней в компании с Фейлин, которая занималась утомительным процессом вскрытия дракона. Сначала это кровавое дело вызывало у обоих «Гонцов Солнца» тошноту, однако вскоре им пришлось расстаться с излишней чувствительностью. Было что-то завораживающее в том, как работают мышцы, в тонких костях летучего тела, и это помогало преодолеть желудочные спазмы.

Фейлин искренне уважала драконов и сожалела, что приходится тревожить покойника. Но любопытство оказалось сильнее. Она диктовала свои открытия и находки двум писцам, каждый из которых надеялся на память Сьонед, чтобы восстановить то, что они иногда пропускали. Тем временем Мааркен делал профессиональные зарисовки. Его изображения тончайших связей между мышцами и костями были настоящим произведением искусства. Другие слуги были заняты сооружением каменного погребального ложа для останков дракона, которые предстояло переместить туда, когда Фейлин закончит описывать, а Мааркен рисовать их.

— Мозг в два раза больше нашего, но в нем нет такого количества извилин, — говорила Фейлин, держа обеими руками массу серого вещества. — Он также гораздо больше в задней части, где соединяется со спинным мозгом, и не так развит в передних долях…

— Подожди, — остановила ее Сьонед, — а когда это ты видела человеческий мозг?

Фейлин откашлялась и смущенно взглянула на нее.

— Ну… моя мать была врачом. Ей нравилось узнавать, как что работает.

— Но откуда…

— Однажды она нашла в холмах мертвеца. Опознать человека было невозможно, да никто его и не разыскивал… После всего мы совершили погребальный обряд, — виновато закончила она.

Мааркен оторвался от рисунков и округлил глаза. Сьонед перевела дух, потрясла головой и тихо произнесла:

— Я жалею, что спросила. Продолжай, Фейлин.

Мозг, глаза, язык, губы, строение носоглотки — все было измерено, описано и передано Мааркену для зарисовки. Последние два дня Фейлин скрупулезно исследовала крупные части — лапы, желудок, легкие, крылья и сердце.

Один из писцов, с трудом закончивший описание состава последнего обеда дракона после вскрытия желудка, в конце концов не выдержал и отказался слушать результаты препарирования глаз. Бедняга бросил пергамент и перо и побежал к озеру, где ему, без сомнения, стало плохо. Его место заняла Сьонед, записывавшая все стоящее и дававшая себе клятву, что верховную принцессу не вырвет на людях.

— Мааркен, у тебя такое же зеленое лицо, как у беременной, — неожиданно сказала Фейлин.

— Кровь крови рознь, — ответил он. — Она отличается от крови на поле боя.

— Резать дракона в научных целях хуже, чем резать людей?

— Это совершенно разные вещи, — упрямо твердил он.

— У него своя точка зрения, — заметила Сьонед. — Тебе понравилось бы, если бы кто-то начал разрезать тебя на составные части?

— Я бы сильно возражала, будь я жива! Но если я мертва, какое это имеет значение? Какая мне польза от моего тела, когда его покинет душа? — Фейлин положила последний кусок черепа перед Мааркеном, потянулась и присела на корточки рядом со Сьонед. — Как бы то ни было, шанс был слишком редкий, чтобы его упустить.

— Но мне кажется… — Сьонед беспомощно пожала плечами.

— А что было делать? Моя мать была не единственным исследователем человеческого тела. Возражает ли труп против языков пламени, в котором его сжигают? Так с какой стати ему возражать против вскрытия?

— И все равно, мне не хотелось бы, чтобы кто-либо сотворил такое со мной, — ответила Сьонед.

— А если мы с помощью этого дракона узнаем что-то такое, что поможет лучше понять всю их расу?

— Я не спорю, Фейлин. Я ведь сама вызвалась тебе помогать. Но боюсь, что не смогу смотреть на это так же спокойно, как ты.

— Кажется, я знаю, почему, — откликнулся Мааркен. — Спокойно можно относиться ко вскрытию любого из животных, которых мы используем в пищу. Но мы со Сьонед касались цветов дракона. Единственные другие существа, с которыми можно сделать то же самое, — люди. А это решительно меняет дело.

Они закончили вскрытие ранним вечером и вылили на расчлененное тело несколько фляжек душистой воды. Сьонед и Мааркен вместе вызвали Огонь, чтобы сжечь останки, и в воздухе распространился пряно-сладкий запах. Писцы и слуги с облегчением вернулись в Скайбоул, оставив Сьонед, Фейлин и Мааркена смотреть, как догорает погребальный костер.

Когда небо расколол рев спаривающихся драконов, все трое так и подпрыгнули. Фейлин, уважение которой к драконам включало и здоровый страх перед ними, побелела, и Сьонед взяла ее за руку.

— Они просто спариваются. Мы такое уже слышали.

— Я тоже, но так и не могу, привыкнуть. Это ужасно, — нервно сказала она. — Я могу их изучать, пересчитывать, наблюдать за ними, даже препарировать, чтобы узнать, как они устроены. Но что-то в их голосах переворачивает мне душу.

Она вновь вздрогнула, когда голоса драконов грянули над северным склоном кратера.

— О Богиня!

Глаза Сьонед неотрывно следили за маленькой красноватой драконшей с подкрылками золотистого цвета — той самой, которой она пыталась коснуться. Стая вернулась к озеру, чтобы напиться: казалось, трехлеток не тревожили ни крики спаривающихся, ни горящий мертвый дракон. Они были недостаточно взрослыми, чтобы осознать или заинтересоваться первыми, а мертвый самец был оплакан и вычеркнут из их памяти. Привыкшая распространять человеческие эмоции на драконов, Сьонед нашла, что это невыразимо грустно.

Вспомнив данное Рохану обещание, она взглянула на Мааркена. Тот ответил ей настороженным взглядом и наконец кивнул. Сьонед удостоверилась, что с Фейлин все в порядке, а потом вернулась к племяннику.

— Поддержи меня, — вот и все, что она ему сказала, тут же ощутив искусное плетение солнечных лучей натренированным, дисциплинированным разумом фарадима. Его рубин, янтарь и алмаз создали яркое сочетание с ее собственными изумрудом, сапфиром, янтарем и ониксом; спектры дополняли друг друга, но цвета Сьонед доминировали, как она и просила. Однако все великолепие их красок было ничем по сравнению с вихрем оттенков, в который Сьонед так внезапно окунулась во время первого случайного столкновения с драконом. В мозгу Сьонед замелькали радуги; она почувствовала головокружение от цветов, повторявшихся в сотнях нюансов, и каждый нес с собой звук, картину, впечатление, воспоминание или инстинкт — слишком много для того, чтобы охватить все разумом, запомнить и в одиночку преобразить в узнаваемые формы. Избыток красок потряс ее, лавина информации едва не лишила рассудка. Смутно, через бурю радуг, Сьонед почувствовала, что дракон разорвал контакт. А потом потеряла сознание.

— Сьонед! — Мааркен быстро подхватил ее, пораженный пепельным цветом ее щек и безжизненно поникшей головой. Отточенный навык помог ему удержать цвета Сьонед в полном соответствии с образцом, вернуть и восстановить их перед тем, как она потеряла сознание. Теперь ей не угрожала опасность потеряться в тени. Но глубокий обморок Сьонед лишил Мааркена присутствия духа. Дрожащая и побледневшая, Фейлин помогла ему уложить принцессу на землю.

— Мааркен, что за чертовщина?

— Не знаю… Я не касался дракона, так что понятия не имею, что она увидела и почувствовала. — Он положил ее голову на одну руку и осторожно похлопал по щекам другой. — Сьонед!

— Ведь это не может плохо кончиться, правда? Она не кричала, как в прошлый раз. Да и дракон тоже. — Фейлин сняла с пояса кожаный бурдючок с водой — предмет, который обитатели Пустыни никогда не забывали взять с собой где бы они ни были — и дала Сьонед напиться. Принцесса слегка глотнула, но это было чисто рефлекторное движение: ничто не показывало, что она собирается прийти в себя.

Мааркен увидел быструю тень и посмотрел вверх. Другие драконы улетели, но красноватая все еще была здесь; внутренняя поверхность крыльев драконши блестела, пока она кружилась над погребальным костром. Она закричала, издав тихий, горестный всхлип, затем спикировала вниз, чтобы взглянуть поближе, снова взлетела и с жалобным воем начала кружить прямо над ними.

— Она беспокоится о Сьонед, — прошептала Фейлин. — Это возможно?

Сьонед наконец пошевелилась и неуверенно приподнялась. Она сделала слабое движение рукой, словно защищаясь от чего-то, а затем открыла глаза.

— Как ты себя чувствуешь? — тревожно спросил Мааркен.

— Болит голова… и боль спускается в ноги. Мааркен…

— Ты ничего не помнишь?

— А что я должна помнить? — нахмурилась она.

— Не знаю. Я был недостаточно близко, чтобы видеть это самому. Но ты коснулась дракона, Сьонед. Должно быть, ты это сделала.

— Правда? — Она села, обхватила руками колени и прижалась к ним грудью. — Я помню, что хотела чего-то и просила поддержать меня, но после этого…

— Я думаю, лучше всего отнести миледи в замок и положить в постель, — сказала Фейлин. Сьонед охнула, когда Мааркен и Фейлин попытались помочь ей встать.

— О Богиня, я чувствую себя так, будто провела в Долгих Песках весь осенний сезон бурь. — Внезапно она посмотрела вверх на кричащую драконшу. — Она все еще здесь!

Красноватая, летавшая над озером, внезапно подлетела вплотную к Сьонед и взглянула на нее большими прекрасными темными глазами. Затем она затрубила; звонкая серебристая нота эхом отдалась в кратере, а драконша улетела в Пустыню.

Фейлин переглянулась с Мааркеном и сказала:

— Я слышала это в ее голосе.

Он кивнул.

— Думаю, я видел это в ее глазах. Она рада, что со Сьонед все в порядке и что она может вернуться к остальным. — Мааркен задумчиво посмотрел на тетю. — Что-то произошло между вами. Я бы сказал, что вы подружились.