— Мы побеседовали со всеми подозреваемыми, — сказал Сано. — Похоже, каждый имел время, чтобы совершить убийство. Никто не видел, как император Томохито и принц Момодзоно резвились в учебном зале. Они могли быть там, как сами утверждают, а могли и не быть. Госпожа Дзёкио говорит, что гуляла той ночью вокруг летнего павильона. Я опросил всех слуг отрекшегося императора и не нашел свидетелей ее прогулки. Госпожа Асагао будто бы музицировала с фрейлинами в летнем павильоне, но ее алиби невольно опровергает госпожа Дзёкио.
— И не забудь, — вставила Рэйко, — госпожа Асагао призналась, что ненавидела Левого министра, а это серьезный мотив для убийства.
Сано повязал парчовый пояс.
— Неужели ты действительно считаешь, что госпожа Асагао способна на «крик души»? — Тут Сано понял, что его беспокоит больше всего. — Знаешь, я вообще не представляю этих людей в качестве убийц.
— Ладно, пусть госпожа Асагао отпадает по психическим, а принц Момодзоно по физическим данным, остаются император и госпожа Дзёкио. С них-то нельзя снять подозрение только на основании интуиции.
— Да, ты права... — Сано натянул белые носки. — Тем не менее все в этом деле кажется мне каким-то не таким.
— Почему?
— Есть в нем что-то неуловимое. Знаешь, как бывает? Почешешь в одном месте, а зуд перемещается в другое. Чего-то мне не хватает, чтобы восстановить картину происшествия.
Его тревога отразилась на лице Рэйко.
— Что будем делать?
— У нас в распоряжении письма Левого министра Коноэ. Быть может, недостающим звеном является его бывшая жена, Кодзэри. Я навешу ее завтра. Кроме того, имеются монеты с листом папоротника. Правда, Марумэ и Фукида без всякой пользы прочесали сегодня город, зять ёрики Хосины пообещал показать монеты своим знакомым. Кроме того, хотелось бы знать, насколько точны результаты его предварительного расследования...
— Ты думаешь, он некомпетентен или, хуже того, недобросовестен?
— При чем тут он? Люди могли лгать, рассказывая ему о том, где находились во время убийства. — Укрепляя мечи на поясе, Сано горестно покачал головой. — Нужно все перепроверить. У Левого министра наверняка были враги, которых нам не удалось выявить. Один из них и пошел на убийство. — Сано застыл, озаренный внезапной мыслью. — Не исключено, что убийца обыскал комнату Коноэ до меня, потому-то я и обнаружил так мало зацепок.
Рэйко разгладила складки на одежде мужа и пообещала:
— Когда снова попаду в императорскую резиденцию, порасспрошу о его взаимоотношениях с окружающими. Женщины обожают сплетничать.
— Но ведь ты уже говорила с матерью императора и его главной наложницей, — нахмурился Сано. Теперь, когда он сообразил, что убийцей может оказаться любой придворный, ему стало особенно страшно за жену.
— И госпожа Дзёкио, и госпожа Асагао — обе пригласили меня прийти еще раз, — заявила Рэйко решительным тоном. — Госпожа Дзёкио, например, прямо сказала, что у Левого министра были враги среди знати. Я готова выяснить их имена.
— Но ей известно, что ты мой агент, — возразил Сано. — Сомнительно, что она преподнесет тебе компромат на голубом блюдечке. Скорее всего, защищая своих, она направит нас по ложному следу. — Он положил руки на плечи жены. — Обещай мне, что не пойдешь к ней.
Рэйко нехотя кивнула:
— Ну, если ты так хочешь... — Она бросила хитрый взгляд на Сано. — Тогда навещу госпожу Асагао. Ей и в голову не приходит, что женщина способна заниматься делами мужа. Кроме того, она уговаривала меня участвовать в театральной постановке. Как шлю... э-э... актриса актрисе, она с удовольствием порасскажет мне о дворцовых интригах.
Логика была несокрушимая.
— Хорошо, — сдался Сано. — Езжай к госпоже Асагао завтра. Я — в храм Кодай, а ты — в императорскую резиденцию.
Благодарная Рэйко прильнула к его губам. Желание электрическим разрядом пронзило тела. Спустя некоторое время Сано сказал:
— Прости, мне пора, иначе опоздаю на банкет. Вернусь, как только смогу.
* * *
В Понтотё, квартале развлечений, который располагался на западном берегу реки Камо, скаты чайных домиков и ресторанчиков, заполненных шумными посетителями, украшали фонари в форме звезд. Из окон лилась музыка; на улицах толпился народ. В этот второй вечер Обона гонги в храме гудели непрерывно. Люди нагибали ветви сосен над колодцами, чтобы духи могли выбраться из потустороннего мира.
Сано с детективами Марумэ и Фукидой подъехали к большому чайному домику, охраняемому воинами. Слуги проводили Сано и его людей к помосту, сооруженному прямо над рекой. На столбах светили фонари, прохладный ветерок шуршал в обрамлявших их кистях. В черной воде плескалось отражение гаснущего заката, фонариков на чайных домиках и костров, разложенных на берегу. С широкой каменной набережной доносились взрывы смеха. Вереница движущихся огоньков обозначала арку моста Сандзё: горожане спешили к кладбищам на холмах. Ночь была наполнена запахами рыбы, готовящейся еды и цитрусового масла, которое сжигали, чтобы отгонять комаров.
Банкет еще не начался, однако Хосина и несколько гостей уже собрались. Сано отвел ёрики в сторону и спросил:
— Что вам удалось выяснить?
— Я переговорил со всеми дворцовыми осведомителями. На принца Момодзоно они, похоже, не обращают внимания, зато пристально следят за императором Томохито. У того с Левым министром Коноэ были очень непростые отношения, — сказал Хосина. — Коноэ руководил императором твердой рукой. Иногда император впадал в ярость и дерзил Левому министру, а иногда буквально обожал его. Что касается госпожи Дзёкио, то между ней и Коноэ были бесконечные ссоры по поводу того, как управлять двором и воспитывать Томохито. Госпожа Асагао также недолюбливала Коноэ.
Сано кивнул:
— Знаю. А что насчет монет с изображением папоротника?
Хосина пожал плечами:
— Я показал их в полицейском управлении, никто прежде не видел таких монет. Завтра утром обращусь к специалистам в городе.
— Прекрасно. — Сано постарался не выдать разочарование, которое дополнительным грузом легло на душу.
— Могу я спросить о ваших планах на завтра?
— Я собираюсь проведать Кодзэри, а жена опять поедет к госпоже Асагао.
— Желаю вам удачи. — Хосина поклонился и присоединился к приятелям.
Слуги расставляли подносы с едой, раскладывали на полу подушки, музыканты наигрывали на самисэне, барабане и флейте веселую мелодию. Гости прибывали. К Сано подошел сёсидай Мацудаира:
— А-а, сёсакан-сама! Добро пожаловать! — Улыбаясь, он представил Сано и его помощников местным чиновникам. — Пойдемте, самое время начинать банкет.
* * *
Тридцать самураев лакомились жареными перепелами, утыканными перьями, луковицами лилий, нарезанными кружками, супом из черепахи, печеным морским лещом, рисом и сладкими мочеными дынями; по обычаю соседи угощали друг друга сакэ. Ближе к полуночи, когда чиновники в изрядном подпитии наперебой рассказывали Сано скабрезные анекдоты, Хосина незаметно спустился по лестнице к реке. Народ разошелся. Хосина быстрым шагом двинулся по каменистой тропе мимо тлеющих головешек, испускавших едва заметный дымок.
Янагисава, стоя с двумя телохранителями на веранде виллы, заметил Хосину. От предвкушения сильно забилось сердце; желание, подавленное прошлой ночью, возродилось.
Хосина приблизился к вилле, посмотрел на веранду и склонился в приветствии:
— Я ушел с банкета, как только смог. Прошу меня извинить за то, что заставил вас ждать.
— Ничего страшного. Поднимайтесь.
Хосина взбежал по ступеням на веранду. Канцлер, сделав охранникам знак оставаться на месте, повел ёрики в дом, принадлежавший одному из его агентов.
Прохладный речной воздух просачивался через бамбуковые жалюзи. Летнюю гостиную освещал шарообразный фонарь. Янагисава и Хосина сели на пол лицом к лицу. Янагисава ощущал исходящий от ёрики мужской дух — смесь запахов винтергринового масла для волос, табака, спиртного и пота. В комнате воцарилась атмосфера чувственности и угрозы. Янагисава взял со стола бутылочку, рука его подрагивала. Разлив сакэ по чашкам, он передал одну Хосине, остерегаясь соприкосновений.
— Итак? — спросил канцлер, не без труда выдерживая хищный взгляд Хосины.
Ёрики сообщил о том, что сегодня делал и говорил Сано.
Удовлетворенно кивнув, Янагисава молвил:
— Сёсакан выполнил за меня утомительную работу по опросу второстепенных подозреваемых. То, что он никого особо не выделил, говорит в пользу их невиновности. Что еще?
— Во дворце я выяснил кое-что интересное.
— А именно?
— К воротам госпожи Дзёкио каждый день в час овцы приходит некий молодой человек, судя по прическе и одежде, из торгового сословия. Он приносит письма и забирает ответные послания.
— Кто такой?
— Он называет себя Хиро. Никто не знает, правда это или нет. Стражники несколько раз пытались за ним проследить, но тщетно.
— Что в письмах?
— Этого тоже никто не знает. Письма всегда передает главная фрейлина Дзёкио. Она чрезвычайно предана хозяйке. Если она и знает, что происходит, то никогда не скажет.
— Все, что делает Дзёкио, может как иметь, так и не иметь отношения к убийству Левого министра Коноэ, — задумчиво проговорил Янагисава. — Прикажите своим людям разведать, кто такой Хиро и что в посланиях.
— Да, досточтимый канцлер. Однако то, что я выяснил о Правом министре Исидзё, может оказаться более полезным. Исидзё примерно раз в месяц покидает дворец — в темное время суток, один. Иногда он отсутствует день или два, иногда возвращается той же ночью.
— Куда он ходит?
— Неизвестно.
Хотя Янагисава и мог придумать вполне безобидные обстоятельства, объясняющие, почему высокий чиновник тайком покидает дворец, открытие Хосины сулило определенные перспективы в расследовании.
— Исидзё отсутствовал во время убийства?
— Никто не видел его в резиденции, однако это не означает, что его там не было.
— Резонно. Стало быть, Исидзё остается у нас главным подозреваемым.
Хосина задумался.
— Любопытно все-таки, что за тайна у него?
— Какая разница? — отмахнулся канцлер. — Он и так попался, выгораживая дочку. Полагаю, он пойдет на все ради Асагао. Мы можем использовать его отцовские чувства, чтобы погубить Сано.
— Каким образом?
Янагисава поделился идеей.
Хосина посмотрел на него с искренним восхищением:
— Блестяще!
Спонтанный возглас доставил Янагисаве гораздо большее удовольствие, нежели все льстивые комплименты.
Хосина подтвердил свою компетентность в области подковерных игр. Канцлер подумал, что ёрики способен заменить Аису.
— Какие планы у Сано на завтра?
— Утром он собирается навестить Кодзэри.
— Ее проверяют мои агенты, но докладов пока не поступало. Есть надежда, что она не связана с делом. — Янагисава помолчал. — Хорошо, что Сано не будет в императорском дворце.
— Однако его жена намерена встретиться с госпожой Асагао.
— Тогда вам придется действовать очень быстро.
— Я начну немедленно. По дороге домой достану необходимое и прямиком в полицейскую конюшню.
— Все должно выглядеть безупречно, — предупредил Янагисава.
— Не волнуйтесь, — самодовольно улыбнулся Хосина.
— Проблема заключается в том, как пробраться внутрь. Вам не следует самому пытаться это сделать.
Хосина кивнул:
— У меня есть ловкий человек.
— Но следующий шаг потребует вашего личного участия, — напомнил Янагисава.
— Я воспользуюсь апартаментами бакуфу во дворце и разошлю повестки с верным посыльным. Никто не будет знать, где я и чем занимаюсь.
— Можно догадаться, что предпримет Сано, — заметил канцлер, — вопрос в том, когда он очухается. Каждый час сообщайте мне, что происходит. Полагаю, мы получим результат примерно через день. Тогда и запустим финал.
— Да, досточтимый канцлер, — кивнул Хосина.
— До завтра. — Янагисава встал.
Хосина поставил чашку на стол и тоже поднялся, но вместо слов прощания произнес:
— Неужели я больше ничем не могу услужить вам?
В хриплом голосе отчетливо прозвучал сексуальный призыв, полные губы разомкнулись в полуулыбке. И это после вчерашнего! Наглость Хосины одновременно задела и возбудила Янагисаву. Они воззрились друг на друга. Ни тот ни другой не желал первым опустить взгляд. Взаимное влечение было столь острым, что Янагисаве почудилось, будто в комнате появился кто-то третий — возможно, призрак Сатисабуро. Янагисаву пуще прежнего охватило одиночество. И не потому, что Хосина напомнил любимого. Ему было нужно нечто иное, чем просто секс, хотя он не умел сформулировать, что именно. Эта потребность пугала его, потому что любое желание означало слабость и зависимость. Янагисава разозлился на себя и сорвал злость на Хосине.
— Ты думаешь обо мне как о ступеньке на пути к власти? — заорал он. — Ты хочешь воспользоваться мной, как сёсидаем Мацудаирой? Или ты спутал меня с инспектором Нагисой Аримой?
Хосина вздрогнул, как от удара.
— Значит, вам обо мне все известно, — с вымученной улыбкой сказал он. — Что ж, моя история на редкость банальна, не правда ли?
Что-то в его взгляде надломилось, и Янагисава увидел ужас восьмилетнего Хосины, отданного в ученики инспектору по строениям Мияко. Арима не только насиловал мальчика, но и торговал им. В шестнадцать лет Хосина стал любовником главного полицейского комиссара Мияко, чем заслужил звание ёрики. Затем смазливому, остроумному, сексапильному юноше не составило труда соблазнить сёсидая.
Янагисава не предполагал, что его собственные глаза не менее красноречивы, чем глаза Хосины.
— Да-а, обычная история, — протянул удивленный Хосина.
Янагисава смутился. Он никогда и никому не рассказывал о своем прошлом, а те, кто что-то знал, боялись рот раскрыть под угрозой смерти.
— Не смотрите на меня так! — приказал он. — Соблюдайте дистанцию. Я требую уважения!
— Тысяча извинений!.. — Хосина сделал шаг назад, но взгляда не отвел.
Как и в прошлую ночь, оба испытали острое чувство родства, которое доставило Янагисаве в равной мере и удовольствие, и муку. Хосина громко втянул воздух и выдохнул, и канцлер инстинктивно понял, что еще общего у него с ёрики.
Многие мальчики прошли через подобные унижения в мире, где превозносят мужскую любовь и насилуют слабых. Но канцлер не допускал мысли, что кто-то страдал так же, как он. Юный Сатисабуро лишь мастерски имитировал боль, стыд и гнев невинной жертвы. А Хосина... Похоже, они в детстве переживали аналогичные чувства.
Ёрики заговорил:
— Узнав, что вы едете в Мияко, я собрался провернуть то, в чем вы меня обвиняете. Теперь же... — Опустив глаза, он пожал плечами. — Если желаете, я покину вас. — Он двинулся к двери.
— Нет! — самопроизвольно сорвалось с губ Янагисавы.
Хосина в нерешительности остановился, он был готов во имя щедрых наградных ублажать самого могущественного человека в Японии; за тридцать без малого лет он достиг совершенства в сексуальной технике. Но видимо, правила изменились: он не понимал, чего от него ждет канцлер.
Сомнения терзали и Янагисаву, чувствующего, что они с Хосиной одного поля ягоды. Оба педерасты, оба травмированы с детства, оба до мозга костей расчетливы и эгоистичны. Не станет ли Хосина обманывать, строить козни, ломать судьбы и убивать для того, чтобы подняться на вершины власти в бакуфу, — вот что занимало сейчас канцлера.
Не в силах сопротивляться жгучему желанию, он протянул руку:
— Подойдите.
Ёрики повиновался. Янагисава опасливо коснулся щеки двойника. Хосина осторожно положил руку на плечо своему будущему. Будто целую вечность они простояли, сверля друг друга глазами.
Потом крепко обнялись, заскользили руками по гладкой коже, обтягивающей упругие мускулы, и рухнули на пол. Дружный стон заглушил отдаленные гонги Обона.
11
Утро нагнало плотные облака, которые немного смягчили изнуряющую жару, но повысили влажность. Шпили пагод, окутанные дымкой, уперлись в низкое небо; туман заслонил далекие горы.
Храм Кодай, основанный в стародавние времена, получил особую известность лет сто назад, после смерти Хидэёси Тоётоми. Его преемник Иэясу Токугава подарил храм вдове Хидэёси, которая постриглась в монахини, приняв имя Кодай-ин, и поселилась в прихрамовом монастыре. Позднее, стремясь устранить потенциальных претендентов на власть, Иэясу осадил твердыню Тоётоми в осакском замке. Кодай-ин, приехавшая туда, чтобы быть вместе с сыном, погибла, как и прочие представители клана Тоётоми. Теперь о ней напоминал Вдовий храм.
Сано шагал по крытому мосту, прозванному Склонившийся Дракон за прихотливую форму черепицы на крыше, уложенную в виде чешуи. Вокруг располагались пруды, сады, церемониальные павильоны и усадьбы знати. К востоку ярусами могил поднималось на гору кладбище Хигаси. Сано ступил в святилище. Резные и позолоченные предметы из лака на стенах и алтаре отражали свет тысяч масляных ламп. Перед золотой статуей Кэннон, буддистской богини милосердия, курились благовония; в нишах-кумирнях стояли деревянные изображения Хидэёси и Кодай-ин. Перегретый воздух ходил волнами, словно имел подводные течения. Пожилая монахиня с обритой головой, маленькая и сутулая, поклонилась Сано, когда тот приблизился.
— Я настоятельница монастыря при храме Кодай, — сообщила она. — Чем могу вам помочь?
Представившись, Сано сказал:
— Я хотел бы встретиться с монахиней по имени Кодзэри.
Морщинистое лицо настоятельницы приобрело враждебное выражение.
— Если вы приехали от бывшего мужа Кодзэри, то напрасно потратили время. Ей нечего сказать Левому министру, и вообще она не принимает никого со стороны. Поэтому бессмысленно донимать ее визитами и письмами. Возможно, если вы передадите это Левому министру, он смирится с ситуацией и оставит Кодзэри в покое.
— Я не посланник Левого министра Коноэ, — поторопился объяснить Сано. — Я расследую его убийство.
— Убийство? — От изумления маленькие глаза настоятельницы округлились. — Простите, я не знала. — Она покачала головой. — Мы здесь почти не имеем новостей из внешнего мира... Простите за то, что я ошиблась насчет цели вашего приезда.
— Мне нужно поговорить с Кодзэри в связи с дознанием, — сказал Сано. — Это не займет у нее много времени.
Поколебавшись, настоятельница согласилась:
— Я пошлю за Кодзэри.
— Пожалуйста, не говорите ей, кто я и зачем явился, — предупредил Сано. — Я сделаю это сам.
— Хорошо.
Когда настоятельница ушла, Сано бросил монету в ящик для пожертвований, зажег и поставил свечу на алтарь. Он мысленно помолился за успех своей миссии и за безопасность Рэйко, которая в этот момент находилась в императорском дворце.
* * *
— Госпожу Асагао вызвали во дворец, но она сказала мне, чтобы мы примерили ваш новый костюм для спектакля, — прощебетала фрейлина, встретившая Рэйко за воротами усадьбы наложницы императора.
Порыв ветра прошелестел в листве деревьев и лозах дикого винограда. Гром раскатился по сумрачному небу, и капли дождя оросили гравиевую дорожку, фрейлина крикнула:
— Собирается буря. Бежим!
Она потащила Рэйко к приземистому зданию. Вход сюда был закрыт для всех мужчин, кроме императора. Идя в сопровождении фрейлины по коридорам, Рэйко видела, как служанки заслоняют бумажные стены дома деревянными щитами. Деревянные же рамы, обтянутые бумагой, делили помещение на несколько комнат. В комнатах молодые женщины пили чай или приводили себя в порядок. Замечая Рэйко, они улыбались и кланялись. Император наверняка, помимо Асагао, имел много наложниц, а те — толпы служанок. Отовсюду неслись разговоры и смех.
Покои Асагао выходили окнами в сад; среди ив мелькали холеные лужайки. Ширмы, расписанные пейзажами, делили комнату на гардеробную, спальню и гостиную. В гардеробной находился встроенный шкаф. Неподалеку стоял низкий столик с зажженными масляными лампами, их окружали гребни, щетки, кувшины и зеркала. На полу валялась обувь. Фрейлина указала на богато расшитое красными лилиями шелковое кимоно изумрудного цвета, висевшее на деревянных плечиках:
— Вот ваш костюм. Давайте я помогу вам переодеться.
— О нет, спасибо, в этом нет необходимости, — ответила Рэйко. — Не утруждайте себя.
— Это вовсе не обременительно, — улыбнулась фрейлина. — Для меня честь услужить вам.
— Не сомневаюсь, что вы очень заняты. Уверяю вас, я вполне справлюсь сама.
Молодая женщина растерянно захлопала ресницами.
— Все хорошо, — ободрила ее Рэйко. — Идите. Я не трону вещей вашей госпожи. Если возникнет заминка, я вас позову.
Фрейлина удалилась. Рэйко выждала минуту и поспешно сдвинула дверные створки. Сердце бешено колотилось от страха.
Здравый смысл подсказывал, что письма нужно искать в гостиной. Рэйко обежала взглядом самисэн, музыкальные ноты и игральные карты, валявшиеся на татами, низкие столики, лампы, подушки, железный сундук и письменный стол в виде квадратного ящика красного лака. Рэйко решила начать с письменного стола. На наклонной крышке лежали четыре книги небольшого формата в тканых переплетах. Рэйко перелистала одну. Она содержала текст пьесы, которая накануне разыгрывалась во дворе. Рэйко перенесла книжки на пол и подняла столешницу. Ящик был набит флаконами из-под туши, письменными принадлежностями, негодными к употреблению, мятыми театральными программками и листами, на которых детским почерком были выведены классические стихотворения. Если Асагао со дня окончания школы и написала нечто более существенное, то Рэйко сие не обнаружила.
Дождь стучал по черепичной крыше; ветер летал по саду. Открыв железный сундук, Рэйко увидела куклы и прочие игрушки девочки Асагао. Послышались голоса. Рэйко замерла. Когда вновь воцарилась тишина, она с облегчением перевела дух и, закрыв сундук, шмыгнула в спальню.
На хлопчатобумажном матрасе поверх легкого летнего одеяла лежало скомканное ночное кимоно. Обогнув матрас, Рэйко подошла к стенному шкафу, выдвинула ящики и раздвинула дверцы. Постельное белье, зимние одеяла, угольные жаровни, лампы, свечи — ничего интересного, если не считать бутылочки из-под вина, да и та Рэйко была ни к чему.
Сыщица бросилась в гардеробную и стала рыться в одежде. От шелковых кимоно и поясов струился аромат лилий. Прикосновение к чужим личным вещам заставило Рэйко виновато осознать, что работа детектива часто идет вразрез с правилами хорошего тона. «А не напрасно ли я нарушаю уединение Асагао?» — подумала Рэйко, отодвигая дверцу соседнего отделения шкафа.
В нос ударил знакомый резкий металлический запах. У Рэйко перехватило дыхание. С сильно бьющимся сердцем она заглянула в вонючую темноту. Это лежало в самом дальнем углу. Рэйко медленно протянула руку и вытащила сверток, заляпанный красно-коричневой грязью.
Ошеломленная Рэйко развернула находку и обнаружила два кимоно: из розовато-лилового тяжелого шелка и белое тонкое. Верхняя и нижняя одежда придворной дамы. Полы обоих халатов темнели от засохшей крови. Рэйко немедленно вообразила Асагао в Саду пруда. У ног лежит труп Коноэ. Императорская наложница старается восстановить дыхание, красивое лицо искажено гримасой злобного торжества...
Рэйко в смятении тряхнула головой. Ветер осыпал стены дома брызгами дождя, где-то хлюпала и булькала вода. Оглушительный раскат грома породил женские визги и вопли. А комнату наполнял сухой и неподвижный воздух, атмосфера была угнетающей.
— Милостивые боги, — прошептала Рэйко.
Находка связывала императорскую наложницу с преступлением. И все-таки Рэйко не верилось, что Асагао — убийца. Держа кимоно на вытянутых руках, она смотрела на зловещие пятна и пыталась найти им невинное объяснение.
Возможно, это не кровь Левого министра Коноэ. Возможно, Асагао случайно запачкала кимоно во время месячных. Тогда почему крови так много и только на полах? Может быть, Асагао поранилась или оказала помощь кому-то истекающему кровью. Тогда для чего прятать грязную одежду? А если уж и впрямь она убийца, то с какой стати не уничтожила улику?
Шорох отодвигаемой двери оборвал размышления. Охнув от неожиданности, Рэйко прижала кимоно к груди и обернулась; лицо залило краской стыда.
— О, здравствуйте, ваше высочество. Я как раз... э-э... намеревалась примерить костюм для спектакля.
Асагао остолбенела. Яркий макияж будто поблек, на лбу обозначились морщины. Казалось, Главная наложница не может сообразить, кто перед ней.
— Ваше высочество!.. — озадаченно позвала Рэйко.
Взгляд Асагао уперся в окровавленные кимоно. Странная смесь подозрения, ужаса и покорности отразилась в глазах. Со слабым стоном Асагао осела на пол и закрыла руками лицо.
* * *
Летняя буря обрушилась на храм Кодай. Прислушиваясь к раскатам грома и шелесту дождя, наблюдая за длинным алым язычком свечи, которую поставил на алтарь святилища, Сано почувствовал, что рядом кто-то есть. Он обернулся и увидел женщину лет тридцати пяти, среднего роста, в просторном сером кимоно. Она улыбнулась:
— Я Кодзэри. — Тихий голос эхом прокатился по полутемному залу. — Вы хотели поговорить со мной?
— Да, — ответил Сано и внимательно посмотрел на монахиню. Высокий лоб, точеные скулы, гладко выбритый череп идеальной формы. Кожа цвета слоновой кости, будто источающая сияние. Тяжелые, как со сна, веки; разрез глаз полумесяцем. Губы припухлые, чувственные. Сердце у Сано забилось быстрее, дыхание участилось. Эта физическая реакция потрясла его. Он-то думал, что возраст и женитьба оградили его от чар незнакомых красавиц.
Борясь с волнением, Сано представился и сказал:
— К сожалению, у меня для вас плохие новости. Ваш бывший муж, Левый министр Коноэ, умер.
Кодзэри напряглась, улыбка сбежала с губ. Монахиня повернулась к алтарю и спросила:
— Как это случилось?
Сано отметил, что поведение Кодзэри естественно, а вопрос логичен. Но что ее встревожило — смерть Коноэ или приезд детектива сёгуна, — он не разобрал.
— Его убили. Я должен задать вам несколько вопросов, которые могут иметь отношение к делу.
Она сглотнула.
— Хорошо...
— Как случилось, что вы вышли замуж за Левого министра Коноэ?
— Я происхожу из небогатой семьи, принадлежащей к клану Наканоин. Детство мое прошло в императорской резиденции. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я вышла замуж за кузена, но он умер. — Лампы освещали профиль Кодзэри. — Левый министр был вдовцом. Он поговорил с моими родными, и те дали согласие на наш брак.
— А вы были согласны? — спросил Сано, осознавая абсурдность влечения к этой женщине. Кодзэри — монахиня и возможная свидетельница в деле об убийстве; у него есть жена, которую он искренне любит. Что происходит?
Кодзэри пристально смотрела на свечу, скрещенные ладони машинально поглаживали грудь чуть ниже ключиц.
— Это было так давно... Сделавшись монахиней, я оставила прошлое позади.
Наблюдая за ней, Сано не мог отогнать мысль о нежности ее кожи, теплой гибкости тела. Фитили в лампах едва слышно потрескивали; дождь барабанил по крыше храма.
— Вы любили Левого министра? — спросил Сано.
— Нет. — Уголки манящих губ приподнялись в слабой улыбке. — Когда мы поженились, мне было семнадцать лет, а ему — тридцать два. — Она глянула на Сано. — Думаю, мы мало подходили друг другу.
— У вас не было детей?
Румянец окрасил бледное лицо.
— Я была замужем за Левым министром всего год. Полагаю, у нас не было достаточно времени, чтобы завести детей. Но у Левого министра есть дочери от первого брака.
— Знаю, — кивнул Сано. — Почему вы оставили Коноэ?
— Я последовала зову души.
— Других причин не было?
— Нет. — Кодзэри снова взглянула на Сано. — Он был добрый человек, дал мне все, о чем только может мечтать женщина.
Сано достал из-за пояса кимоно письма, найденные в доме Коноэ:
— Позвольте кое-что процитировать.
— Пожалуйста.
— "Как вы могли покинуть меня? Без вас каждый день кажется мне бессмысленной вечностью. Я как поверженный воин. Гнев разъедает мою душу, словно червь израненную плоть. Я сгораю от желания выдавить из вас строптивость. Я отомщу!"
Кодзэри вздрогнула. Тяжелые веки прикрыли глаза. Она простерла руку с поднятой ладонью в сторону Сано, будто защищаясь от жестоких слов.
— Это писал вам Левый министр, — пояснил Сано. — Вы читали?
— Я прекратила читать его письма много лет назад. Когда была послушницей, отвечала: надеялась, он убедится, что я твердо решила поселиться здесь. А как только приняла постриг, начала возвращать письма нераспечатанными. — Кодзэри закрыла лицо руками. — Я не хочу знать, что в этих бумагах.
— Я прочел их, — сказал Сано, перебирая письма. — Левый министр показался мне грубым и вспыльчивым. Таким он и был?
Кодзэри покачала головой, машинально проведя рукой по шее:
— Он изменился после того, как мы расстались.
Сано усомнился в этом. Крах семьи мог повлиять на поведение человека, но не на характер. Наверняка досада, вызванная тем, что его отвергли, усугубила или, напротив, выявила природные черты Коноэ. И немудрено. Сано обнаружил, что его крайне интересует прекрасная монахиня. «Кто вы? — захотелось ему спросить. — Какие желания вы подавляете с помощью медитаций и молитв?» Но произнес он другое:
— Коноэ когда-нибудь обращался с вами дурно?
— Никогда.
Кодзэри обернулась, и по ее взгляду Сано понял, что она увидела в чиновнике бакуфу мужчину, будто услышала невысказанные вопросы.
— Как вы относились к настойчивости Левого министра? — смущенно пробормотал Сано, словно вел не следствие об убийстве, а выяснял, есть ли у него шансы на свидание.
— Я терялась в догадках, почему муж поступает подобным образом, — ответила монахиня. — Сначала я винила себя, хотя не подавала ему никаких надежд, потом обижалась... и наконец пришла к выводу, что у Левого министра просто ущербная душа. Иначе как объяснить его неспособность признать собственное поражение? Мне стало жаль калеку.