15

Собачий лай эхом разносился над Эдо, будто тысячи животных возвещали наступление часа, названного их именем. Ночь окутала город холодной тьмой, загасив огни, опустошив улицы. Свет луны превратил реку Сумида в ленту из жидкого серебра. На конце мола далеко от города, вверх по течению, высился павильон. С загнутых скатов его черепичной крыши свисали фонари, освещавшие флаги с гербами Токугавы и стены, украшенные резными позолоченными драконами. В воде дрожало его перевернутое изображение. На молу и в маленьком суденышке, качающемся неподалеку от лесистого берега, сидели солдаты, сторожа покой одинокого обитателя павильона.

Внутри на покрытом татами полу сидел канцлер Янагисава и изучал документы в мигающем свете масляных ламп. На подносе возле него лежали остатки вечерней трапезы, дым от угольной жаровни уносился в забранные рейками окна. Это было любимое место Янагисавы для тайных встреч, находящееся вдали от замка Эдо и чужих ушей. Сегодня вечером он выслушал доклады шпионов мэцукэ, вернувшихся из провинций. Теперь он ждал последней, самой важной встречи, связанной с интригой против сёсакана Сано.

На молу послышались голоса и шаги. Янагисава бросил бумаги на скамью и встал. Выглянув в окно, он увидел фигурку, которую один из солдат вел по молу в сторону павильона. Янагисава улыбнулся, узнав Ситисабуро, одетого в театральные халаты из разноцветной парчи. От волнения сердце канцлера забилось быстрее. Он открыл дверь, впуская внутрь поток холодного воздуха.

Ситисабуро двигался с ритуальной грацией, словно всходил на сцену театра но. При виде хозяина его глаза загорелись вполне натуральной радостью. Он поклонился и произнес нараспев:

Я станцую танец луны,

Рукава моего кимоно подобны

стелющимся облакам,

В танце я воспою мою радость,

Снова и снова, пока продолжается ночь.

Это была строфа из написанной великим Дзэами Мотокиё пьесы «Кантан», герой которой, китайский простолюдин, мечтал подняться на императорский трон. Янагисава и Ситисабуро часто развлекались, играя сценки из любимой пьесы, и канцлер в ответ продекламировал:

Но пока продолжается ночь,

Поднимается яркое солнце,

И хоть кажется, все еще ночь,

День уже наступил.

Желание теплой волной разлилось по телу Янагисавы. Мальчишка талантливый актер... и так невероятно красив. Но дело прежде всего. Янагисава впустил Ситисабуро в павильон и закрыл дверь.

— Ты выполнил приказ, который я дал тебе прошлой ночью?

— О да, господин.

В свете ламп лицо актера излучало счастье. Его присутствие наполняло комнату свежим, сладким ароматом молодости. Опьяненный канцлер жадно втянул в себя воздух.

— У тебя не возникло проблем с тем, чтобы пробраться внутрь?

— Никаких, господин, — заверил Ситисабуро. — Я следовал вашим инструкциям. Никто не остановил меня. Все прошло идеально.

— Ты смог найти то, что нам нужно? — Несмотря на отсутствие свидетелей, Янагисава соблюдал обычную осторожность.

— О да. Это было именно там, где вы и сказали.

— Тебя кто-нибудь видел?

Актер покачал головой:

— Нет, господин, я был осторожен. — Его губы искривились в озорной улыбке. — Но даже в этом случае никто бы не догадался, кто я такой и что делаю.

— Это точно. — Вспомнив их план, Янагисава тоже улыбнулся. — Куда ты это положил?

Актер, поднявшись на цыпочки, припал к его уху, канцлер рассмеялся.

— Великолепно. Ты все сделал правильно.

Ситисабуро радостно захлопал в ладоши.

— Досточтимый канцлер, вы так мудры! Сёсакан-сама наверняка угодит в ловушку. — Затем он в сомнении наморщил свой детский лоб. — А что, если он каким-то образом избежит ее?

— Не избежит, — уверенно бросил Янагисава. — Я знаю, как Сано думает и действует. Он сделает именно то, что я задумал. Но если по какой-то причине поступит иначе, я ему помогу. — Янагисава хмыкнул. — Замечательно, что другой мой соперник поможет мне уничтожить их обоих. Все, что от нас требуется, — это терпеливо ждать. А теперь можно подумать о том, как приятно провести время. Иди сюда!

Янагисава схватил Ситисабуро за руку и притянул к себе. Но молодой человек стал игриво сопротивляться.

— Подождите, господин. У меня для вас сюрприз. Вы позволите?

С чарующей улыбкой он распустил пояс и уронил его на пол. Движением плеч — рукав за рукавом — сбросил верхнее кимоно. Затем актер спустил широкие штаны. Возбуждение сдавило горло канцлера и отдалось внизу живота. Никто не способен раздеваться с таким вкусом и изяществом. Он с нетерпением ожидал припасенного для него актером нового чувственного лакомства.

Глаза Ситисабуро пылали, отражая возбуждение хозяина. Чтобы растянуть их общее удовольствие, он выдержал театральную паузу, прежде чем снять белое нижнее белье. Потом сорвал с себя нижнее кимоно и, бросив его на пол, с восторгом развел руки, демонстрируя себя Янагисаве. Канцлер задохнулся.

Грудь Ситисабуро была покрыта свежими ранами. Еще не затянувшиеся порезы краснели, покрытые потемневшей кровью, зловеще контрастируя с чистой, гладкой кожей. Самый страшный из порезов рассекал левый сосок. Другой уходил от пупка под набедренную повязку. Актер выглядел как жертва нападения.

— Я сделал это для вас, господин! — воскликнул Ситисабуро. — Чтобы показать, что ради вас готов выдержать боль и страдания.

Ритуальное самоистязание при помощи мечей и кинжалов было древним самурайским способом показать любовникам свою преданность и верность. Поэтому, оправившись от первоначального шока, Янагисава не удивился действиям Ситисабуро. Удовлетворенный готовностью юноши доставлять удовольствие, канцлер рассмеялся.

— Ты сделал хорошо, — похвалил он.

Ситисабуро встал на колени и, взяв руку канцлера, приложил ее к ране на груди. Кожа была горячей.

— Я клянусь своей кровью в вечной любви к вам, господин, — прошептал молодой человек.

Его глаза пылали страстью — настоящей, непритворной страстью. Смех застрял в горле потрясенного Янагисавы.

— Ты не лжешь мне? — Что-то в глубине его существа дрожало, как земля во время землетрясения. — Все, что ты сказал о своих чувствах ко мне, правда. Ты не просто играешь. Ты веришь в каждое слово!

Юноша кивнул.

— Сначала я играл, — признался он. — Потом полюбил вас. — Его улыбка была искренней. — Вы так красивы и сильны, так образованны и могущественны. Вы — это все, чего я хочу, тот, кем я мечтаю стать. Я сделаю для вас все, что угодно! — Он поднес руку Янагисавы к своему лицу и прижался губами к его ладони.

Янагисаву затопил поток противоречивых чувств. Сначала сомнение, что кто-то способен на подобное самопожертвование ради него. В мозгу вспыхнули яркие картинки из прошлого. В тот день, когда Янагисава получил пост канцлера, он устроил в замке Эдо роскошный прием с музыкой, танцами, с выступлением театра кабуки, изысканной едой и саке. Мужская часть гостей состояла из подчиненных, искавших его расположения. Все женщины были проститутками, купленными на свалившиеся на него деньги. Ни семьи — он по-прежнему был далек от нее, ни друзей — их у него не было. Гостям, с которыми он праздновал, не было до него никакого дела, если не считать власть, оказавшуюся у него в руках. Лживые улыбки и поздравления полностью его опустошили.

Теперь эта пустота распирала грудь. Его душа, стеная, требовала любви, которой он так страстно хотел, но никогда не знал. На глаза Янагисавы навернулись слезы, которые, как он думал, были выплаканы на похоронах брата, а оказывается, скопились в бездонном резервуаре одиночества. Порыв Ситисабуро тронул его до глубины души. Ему хотелось обнять молодого человека и пролить у него на плече благодарные слезы, ощутить на себе нежные руки, разрушающие броню, сковавшую сердце.

Потом из глубины времен он услышал голос отца: «...ленивый, недостойный быть моим сыном... жалкий, лишенный чести...» Янагисава не забыл удары деревянной палкой и вновь испытал чувство своей полной никчемности, невозможности заслужить любовь. Ненавидя это ужасное ощущение, стремясь прогнать его, он заставил себя вспомнить, кто он: второй человек после сёгуна. А кто такой Ситисабуро? Всего лишь жалкий простолюдин, настолько глупый, что изранил свое тело ради кого-то другого. Как он осмелился любить правителя Японии?

Страстное желание и благодарность Янагисавы превратились в ярость. Он вырвал руку.

— Как ты смеешь столь дерзко обращаться со мной?! — Он отвесил Ситисабуро пощечину. Молодой актер обиженно вскрикнул. — Я никому не приказывал меня любить! — Любой посягнувший на это не достоин даже презрения. — Как ты смеешь?!

Уроки, преподанные жизнью, наполнили его страхом, отчего он разозлился еще сильнее. Любовь делает человека уязвимым, зависимым, ведет к несчастью. Разве его родители не отвергли с презрением его детские попытки заслужить их любовь? Этот отказ был больнее, чем побои. В любви Ситисабуро Янагисава усмотрел возможность будущего отказа, новую боль... если он заранее не отведет эту угрозу.

— Я твой господин, а не любовник! — крикнул Янагисава, и от стремления побороть мятущиеся чувства его голос сорвался. — Покажи уважение! Кланяйся до земли!

Размахнувшись, он опрокинул стоявшего на коленях актера. Ситисабуро распластался на полу. Ужасаясь собственной жестокости, Янагисава поборол порыв броситься к молодому человеку с извинениями, отдаться своему страстному желанию любви. Жажда самосохранения одержала верх над всеми остальными стремлениями.

— Простите меня, господин! — заплакал Ситисабуро. — Я не хотел вас оскорбить. Я думал, что порадую вас тем, что сделал. Тысяча извинений.

Актер приподнялся на локтях. Янагисава ударил его в челюсть, и тот упал снова. Напомнив канцлеру о его одиночестве, сделав уязвимым, Ситисабуро унизил его, поменяв их местами. Янагисава не потерпит посягательства на свою власть. Это предвещает страдания и гибель, чего канцлер не может даже представить.

Он грубо сорвал белую хлопчатобумажную ленту, которая охватывала низ живота Ситисабуро, врезаясь между ягодицами. Потом стащил с себя халаты и, толкнув актера лицом в татами, оседлал его.

— Я покажу тебе, кто хозяин, а кто раб! — крикнул Янагисава.

Дрожа от страха, Ситисабуро плакал. Они часто позволяли себе грубые сексуальные игры... но сейчас была не игра, и он это знал.

— Если моему господину так хочется, я больше никогда не заговорю о своей любви! — закричал он. — Давайте забудем, что произошло!

Но им уже никогда не вернуться назад — все изменилось. Канцлер Янагисава бил кулаками по спине актера. Ситисабуро стонал, но не сопротивлялся. Это еще сильнее разъярило Янагисаву. Он схватил юношу за волосы и ударил лицом в пол, лихорадочно освобождаясь от своей набедренной повязки.

— Вы можете делать... что угодно... со мной, — выкрикивал Ситисабуро сквозь мучительные всхлипы. Пот блестел на его теле, запах его ужаса наполнял комнату, но он все же проговорил: — Я принимаю... боль. Даже если вам... не нужна моя любовь... я ваш навсегда. Я... все делаю ради вас!

За мгновение до того, как необоримая волна удовольствия, гнева и желания захватила его, канцлер Янагисава понял, что должен делать: прервать связь с Ситисабуро — или утратить свое могущество, потерять самого себя. Однако пока молодой актер слишком полезен, чтобы его лишиться. Он успешно выполнил приказ. Все готово для уничтожения Сано Исиро и другого соперника канцлера. Но если план сорвется, Янагисаве снова может понадобиться работа Ситисабуро.

16

Последнее, что Сано нужно было сделать за день, — это выслушать доклады своих детективов. В его кабинете они поведали о поисках поставщика яда и действиях в Больших Внутренних Покоях. Поиски среди врачей и фармацевтов пока не дали результатов, беседы с обитателями женской половины и обыски помещений также не выявили полезной информации или улик. Сано распорядился продолжить работу на следующий день. Он выделил специальную группу, которая должна отследить путь тушечницы и письма Мияги до госпожи Харумэ. Затем детективы ушли, оставив Сано и Хирату обобщать результаты их работы.

— В полицейском управлении мне дали ниточку, которая, возможно, приведет к торговцу лекарствами, — сказал Хирата. — Старик продает по городу любовное зелье. И я задействовал одного из своих информаторов — Крыса.

Сано одобрительно кивнул. Торговец лекарствами, которого ищет полиция, вполне мог продать индийский яд для стрел, убивший Харумэ, кроме того, ему были известны способности Крыса.

— Ну а что с госпожой Ишитэру?

Хирата отвел глаза:

— Я говорил с ней. Но... у меня нет ничего конкретного, чтобы доложить вам.

Он казался необычно рассеянным, а его глаза подозрительно блестели. Сано удивило состояние Хираты и то, что тот не смог добыть информацию по очень важному подозреваемому. Но ему не хотелось упрекать его.

— Думаю, что завтра нам удастся закончить следствие по госпоже Ишитэру, — сказал он.

Видимо, в его голосе все же прозвучало сомнение, поскольку Хирата начал оправдываться:

— Вы же знаете, что не всегда можно с первого раза получить все сведения. — От смущения он не знал, куда девать руки. — Может, вам лучше самому допросить госпожу Ишитэру? Вы мне не доверяете? После Нагасаки?

Сано помнил, как намерение в одиночку противостоять опасности едва не стоило ему жизни и только профессионализм и преданность Хираты спасли его.

— Конечно, я доверяю тебе, — сказал Сано. Меняя тему, он рассказал об осмотре тела госпожи Харумэ и беседах с лейтенантом Кусидой и супругами Мияги. — Мы сохраним беременность в тайне, пока я не доложу сёгуну. А ты постарайся тайком разузнать, кто знал или догадывался о том, что у Харумэ будет ребенок.

— Вы уверены, что она сама знала? — спросил Хирата. Сано задумался.

— По крайней мере должна была подозревать. По-моему, она не сообщала о беременности, потому что не была уверена, кто отец. — Сано заметил, что Хирата не слушает, рассеянно глядя в пространство. — Хирата?

Тот вздрогнул и покраснел.

— Да, сёсакан-сама! Что-нибудь еще?

«Если Хирата не возьмет себя в руки, — подумал Сано, — нам придется серьезно поговорить». Но сейчас Сано очень хотелось увидеть Рэйко.

— Нет, больше ничего. Увидимся утром.

— Как это ее нет? — Сано удивленно уставился на слугу, который встретил его в личных покоях известием о том, что Рэйко уехала утром и еще не вернулась. — Куда она поехала?

— Она не сказала, хозяин. Сопровождающие запиской сообщили, что возили ее в различные места в Нихонбаси и Гинзе. Но неясно, что она там делала.

В душе Сано возникло неприятное подозрение.

— Когда она вернется?

— Никто не знает. Простите, хозяин.

Раздосадованный тем, что романтический вечер откладывается, Сано почувствовал, как сильно проголодался — с полудня, когда он съел чашку лапши в материнском доме после беседы с лейтенантом Кусидой, у него не было во рту ни крошки. Но прежде надо было смыть с себя грязь после незаконного вскрытия.

— Пусть мне приготовят ванну и принесут вечернюю еду, — сказал он слуге.

Вымытый и одетый в чистые халаты, Сано устроился в теплой, освещенной лампами гостиной и принялся было за обед, состоявший из риса, вареной рыбы, овощей и чая, однако раздражение, вызванное отсутствием Рэйко, скоро сменилось тревогой. Не случилось ли с ней чего?

Может, она его бросила?

Аппетит пропал, и Сано начал мерить гостиную шагами. Вот чем, оказывается, оборачивается брак для женщин: ожиданием супруга, волнением и тревогой. Не в этом ли причина бунта Рэйко против уготованной ей доли? Но злость не позволила сочувствию взять верх. Так или иначе, а ему это совсем не нравится. Как она смеет обращаться с ним подобным образом? Весь следующий час гнев сменялся нарастающим беспокойством. Ему мерещилось, что Рэйко не может выбраться из горящего дома, что на нее напали бандиты. В голове вертелись ругательства, которыми он встретит ее.

Во дворе послышался стук копыт. Сердце подпрыгнуло от облегчения и злости. Наконец-то! Сано бросился к входной двери. Вошла Рэйко в сопровождении своей свиты. От холодного ветра лицо ее разрумянилось, из прически выбились пряди длинных волос. Она выглядела изумительно красивой и довольной собой.

— Где ты была? — спросил Сано. — Ты не должна уезжать без моего разрешения, не сказав, куда направляешься. Объясни, что ты делала в городе в такой час!

Слуги, предвидя домашний скандал, испарились. Рэйко распрямила плечи, выставив вперед маленький подбородок.

— Я занималась расследованием убийства госпожи Харумэ.

— После того, как я приказал тебе не делать этого?

— Да!

Несмотря на всю злость, Сано восхитился смелостью Рэйко. Слабая женщина могла бы солгать, чтобы избежать наказания, а она дерзко смотрит ему в глаза. Его так влекло к ней, что воздух вокруг них, казалось, потрескивал. И он видел, что она разделяет его чувства. Застенчивость заставила ее опустить глаза, рука поднялась, чтобы поправить растрепанные волосы, язык коснулся крашеных зубов. Он почувствовал нарастающее возбуждение, но заставил себя саркастически ухмыльнуться:

— И каков, скажи на милость, результат?

Рэйко сцепила пальцы и упрямо сжала челюсти.

— Не торопитесь насмехаться надо мной, досточтимый муж. — В ее голосе зазвучало презрение. — Я ездила в Нихонбаси повидать кузину Эри, дворцовую чиновницу в Больших Внутренних Покоях. Она рассказала, что лейтенанта Кусиду застали в комнате госпожи Харумэ за два дня до убийства. Госпожа Ишитэру во время их драки в храме Каннэй грозилась убить Харумэ.

Увидев изумление на лице Сано, она рассмеялась.

— Вы этого не знали, не так ли? Если бы не я, то и не узнали бы, потому что оба инцидента замяли. Еще Эри сообщила, что прошлым летом кто-то метнул в Харумэ кинжал, а потом пытался ее отравить. — Рэйко описала и эти события. — Чтобы узнать об этом, сколько времени вам бы понадобилось? Вам нужна моя помощь. Признайте это!

Теперь Сано знал, что лейтенант Кусида был в комнате госпожи Харумэ именно в тот день, когда господин и госпожа Мияги послали ей тушечницу. Кусида мог прочесть письмо и получить отличную возможность применить яд, которым уже собирался отравить Харумэ. Рэйко также подтвердила, что госпожа Ишитэру ненавидела Харумэ. Способности Рэйко впечатлили Сано, но он разозлился на то, что жена не чувствует угрызений совести.

— Несколько разрозненных фактов не решают дела, — бросил он, хотя знал, что порой именно так и бывает. — И где уверенность, что твоя кузина является надежным свидетелем и ее версии верны? Ты проигнорировала мой запрет и подвергала себя опасности совершенно напрасно.

— Опасности? — нахмурилась Рэйко. — Какой вред может быть от того, чтобы просто говорить и слушать?

Распалившись еще сильнее от непокорности жены, Сано решил говорить с ней прямо.

— Когда я служил полицейским офицером, у меня был секретарь, мужчина еще моложе тебя. — Голос Сано охрип при воспоминании о детской непосредственности Цунэхико. — Он погиб в придорожной гостинице — ему перерезали горло, и он лежал в луже собственной крови. Он не сделал ничего, чтобы заслужить смерть. Его единственной виной было то, что он сопровождал меня при расследовании убийства.

Глаза Рэйко испуганно округлились.

— Но... вы-то пока в порядке. — Ее голос сорвался.

— Только благодаря милости богов, — ответил Сано. — На меня нападали — резали, стреляли, устраивали засады, избивали — столько раз, что и думать не хочется. Поэтому верь моим словам — работа детектива очень опасна. И вполне может стоить жизни!

Рэйко во все глаза смотрела на него.

— Все это случалось, когда вы расследовали преступления и ловили убийц? — медленно проговорила она. В голосе уже не было насмешки. — Вы рисковали жизнью ради правого дела, зная, что люди могут пойти на убийство, чтобы остановить вас?

Восхищение в ее глазах потрясло Сано сильнее, чем непослушание. Он молча кивнул.

— Я не знала. — Рэйко нерешительно шагнула к нему. — Простите меня.

Сано замер, не в силах вздохнуть. Он чувствовал в этой молодой женщине такую же приверженность правде и справедливости, как и в себе самом, готовность принести себя в жертву ради долга и чести. Духовная близость — самый крепкий фундамент для любви. Эта мысль взволновала и одновременно ужаснула Сано.

Но лицо Рэйко светилось радостью — ее обуревали те же мысли. Она быстро протянула ему свою маленькую руку.

— Вы понимаете, что я чувствую! — Страсть сделала ее красоту ослепительной. — Давайте вместе работать и служить делу чести. Сообща мы сумеем разгадать тайну смерти госпожи Харумэ!

«Если в спальне она окажется такой же страстной...» — подумал Сано. От этой мысли закружилась голова. Так ли уж необходимо отказываться от ее помощи? Ему вдруг захотелось принять предложенную ею руку.

Но он не мог подвергать жену опасностям своей профессии. Кроме того, Сано хорошо осознавал собственные слабые стороны, которые вовсе не хотел поощрять в жене. Как жить с человеком, столь же упрямым, безрассудным и прямолинейным, как он сам? Он все еще лелеял мечту о послушной жене и мирном доме.

— Ты слышала, почему я хочу, чтобы ты держалась подальше от дел, которые тебя не касаются. Я так решил, и это окончательно, — отрезал он.

Рука Рэйко опустилась. Она излучала такую обиду, что свет лампы померк, словно на нее набросили покрывало, но слова мужа не поколебали ее решимость.

— Почему я не вправе рискнуть своей жизнью, если захочу? Или моя честь менее значима, чем ваша, потому что я женщина? — спросила она. — Во мне тоже течет кровь самураев. Несколько веков назад я бы рядом с вами скакала в бою. Почему этого нельзя сделать сейчас?

— Потому что так устроен мир. Твой долг — быть со мной, и я надеюсь, что ты исполнишь его здесь, дома. — Сано понимал, что говорит высокопарно, но верил в каждое произнесенное слово. — Поступить иначе — значит проявить эгоизм, намеренно уклониться от семейных обязанностей.

Он вдруг представил себе всю абсурдность ситуации. Это он, так часто забывающий о долге перед семьей ради собственных целей, ругает Рэйко за то же самое! Запнувшись, Сано попробовал сменить тему:

— Расскажи лучше, зачем ты ездила в Гинзу. Тоже за женскими сплетнями?

— Если вы собираетесь приуменьшить значение моей работы, то вам незачем это знать. — В мелодичном голосе Рэйко зазвучали стальные нотки, ее лицо стало не менее холодным и твердым. — А если отвергаете мою помощь в расследовании, то это тем более не имеет значения. А теперь прошу меня простить.

Когда она проскользнула мимо него, Сано ощутил мгновенную утрату. Но он не мог позволить, чтобы последнее слово осталось за ней.

— Рэйко! Подожди! — схватил он ее за руку.

Она со злостью рванулась. Рукав оторвался с громким треском. И она убежала, оставив мужа с длинным куском шелка в руке.

Сано минуту смотрел ей вслед. Потом швырнул материю на пол. Его женитьба принимала плохой оборот. Пройдя в спальню, он надел уличную одежду, привесил на пояс мечи и вызвал слугу.

— Оседлай моего коня, — бросил он.

Если он не может самостоятельно решить свои проблемы, следует попросить совета у человека, который способен помочь ему с Рэйко и к тому же располагает чрезвычайно важной для расследования информацией.

— Добрый вечер, Сано-сан. Проходите, пожалуйста. — Судья Уэда, сидевший у себя в кабинете, казалось, вовсе не удивился неожиданному визиту. На его столе среди письменных принадлежностей, официальных документов и разбросанных бумаг стояли горящие лампы: он явно был занят работой.

— Принеси чай моему досточтимому зятю, — обратился судья к слуге, который привел гостя, и жестом пригласил Сано сесть напротив.

Пока Сано устраивался, от смущения и стыда у него подвело живот. Он не привык просить помощи в решении личных проблем. Неприятности с Рэйко означали его несостоятельность в семейной жизни: высокопоставленный самурай обязан справляться с женщиной. Он не хотел выказывать свою слабость перед тестем, которого уважал, но совершенно не знал. И Сано подыскивал слова, чтобы заручиться поддержкой и не потерять при этом лицо.

Судья Уэда пришел ему на помощь.

— Вы пришли по поводу моей дочери, не так ли? — Когда Сано кивнул, на его лице появилось мрачное сочувствие. — Я так и думал. Что она натворила на этот раз?

Ободренный откровенностью судьи, Сано рассказал все.

— Вы знаете Рэйко лучше меня. Пожалуйста, подскажите мне, как быть.

Слуга принес чай. Судья Уэда нахмурился и произнес властно, как обычно говорил в суде:

— Моя дочь слишком образованна и сильна духом, чтобы подчиниться. Вы должны управлять ею твердой рукой и показать, кто из вас главный, гм-м...

Потом он вздохнул, и голос его зазвучал печально.

— Кто это говорит? Я, который всегда потакал желаниям Рэйко. Сано-сан, боюсь, вы пришли за советом не к тому человеку.

Судья Эдо и благороднейший следователь, поставленные в тупик одной и той же женщиной, грустно смотрели друг на друга. Они стали друзьями.

— Объединив наши усилия, мы сумеем найти решение этой проблемы, — сказал судья, глотнув чаю. — Я всегда шел с Рэйко на компромисс, потому что не хотел сломить ее дух, которым невольно восхищался. — Насмешливые огоньки засветились в его глазах, когда он увидел на губах Сано кривую усмешку. — О, я вижу, что и вы тоже. Возможно, теперь ваш черед пойти на уступку. Почему бы не поручить ей легкую, безопасную часть работы — например, вести записи?

— Это ее не устроит, — отмахнулся Сано. — Она хочет быть детективом. И неплохо с этим справляется, — без всякого удовольствия признал он.

Когда он рассказывал о том, что удалось разведать Рэйко, судья Уэда светился от гордости.

— Значит, она могла бы заняться чем-то еще. Ведь то, что она узнала сегодня, вам пригодилось, гм-м?..

Все в Сано восставало против такой перспективы.

— А если убийца решит, что она представляет опасность, и нападет, когда меня не будет поблизости, чтобы защитить ее? — Несмотря на всю злость к жене, возможность потерять Рэйко вселяла в него ужас. Он влюблен в нее без надежды на взаимность! И все же Сано не собирался выпускать инициативу из своих рук.

— Ваше упрямство стоит на пути к семейному счастью, — сказал судья Уэда. — Рэйко придется подчиниться, если вы принудите ее к повиновению, но тогда она никогда не будет любить и уважать вас. Поэтому, боюсь, вам придется пойти на компромисс.