– Но, разумеется, сёсакан-сама получит наше полное содействие. Мы уповаем на то, что дело будет улажено как можно быстрее.

– Благодарю, достопочтенный настоятель, – ответил Сано, чувствуя, что его обязали ускорить расследование.

Высохшую физиономию Макино тронула улыбка, и следующей репликой он обратился к сёгуну:

– Не можем ли мы позволить городским старейшинам изложить свои взгляды на происходящее?

– Даю разрешение, – ответил Токугава и обвел собравшихся встревоженным взглядом, пытаясь угадать их истинные намерения.

Делегация перед помостом заволновалась. Наконец из толпы коленопреклоненных выдвинулся старец с редкими седыми волосами и, трепеща, поклонился сёгуну.

– Тысяча благодарностей за оказанную честь, ваше превосходительство. За последние месяцы произошло несколько пожаров в районах Суруга-дай, Нихомбаси и Канды, унесших тридцать четыре жизни. – Старик оглянулся на Макино. – Мы опасаемся, что эти пожары и тот, который случился в храме Черного Лотоса, связаны между собой.

Мысль о том, что пожар в храме мог стать делом рук поджигателя-рецидивиста, чрезвычайно встревожила Сано. Однако старейшины могли высказать ее по наущению Макино, дабы усугубить плачевное положение Сано, ведущего следствие.

Подумав так, он ответил невозмутимым тоном:

– Я благодарен старейшинам города за сведения. Не имея доказательств того, что пожар в Черном Лотосе имеет отношение к кому-либо или чему-либо за пределами храмовой ограды, я, впрочем, непременно проверю такую возможность.

– А что, неплохой план, – осторожно вставил сёгун, как если бы боялся попасть впросак, высказываясь по не понятому им вопросу.

Глаза Макино раздосадованно сверкнули – похоже, его план не срабатывал.

– Вы удивительно безразличны к тревогам наших сограждан, сёсакан-сама. Быть может, их безопасность вас не волнует? Не потому ли вы так затягиваете следствие?

Сёгун едва наморщил лоб в замешательстве, но Сано уже почувствовал, как маятник господской милости склоняется в сторону Макино.

– Для тщательного расследования требуется время. Может, достопочтенный главный старейшина предпочитает поспешность?

– У благородных людей принято отвечать за свои проступки. – Макино не изменился в лице, но ощутимо излучал ярость. – А у хороших сыщиков – не усложнять дело без надобности. Девушка из приюта, которая наверняка виновна, до сих пор не задержана, то есть вольна устраивать поджоги и убийства, где и когда вздумается.

Прочие члены совета закивали. Настоятель сочувственно взглянул на Сано. Сёгун хмурил брови в раздумьях.

– Улики против нее основаны лишь на слухах и совпадениях, – заметил Сано, вынужденный защищать Хару в противовес собственным принципам. – Ее вина не доказана.

– Кому нужны доказательства, когда достаточно личного признания? Не хотите ли вы сказать, что вам не под силу выудить правду из пятнадцатилетней простолюдинки? – Макино издал смешок. – Может, вас мало учили науке ведения допросов?

Сано удержался от резкостей, которые выставили бы его невежей и были бы оскорбительны в высочайшем присутствии.

– Если Хару не совершала преступлений, пытка нам не поможет, а ей причинит незаслуженный вред. Наказанием невиновного справедливости не добиться и народ не защитить.

– Да-да, вы должны, э-э, защитить народ. – Токугава повторил слова Сано с облегчением человека, который только-только угнался за собеседниками.

Макино пыхтел трубкой, чтобы скрыть свое неудовольствие.

– Ввиду чего вам следовало давным-давно арестовать Хару, – продолжал сёгун, укоризненно глядя на Сано. – Ваша, э-э, нерасторопность ставит под сомнение могущество бакуфу. Нельзя допустить в людях мысли, будто убийство может, э-э, сойти им с рук. Что до Хару, то она должна быть наказана – в назидание тем, кто намеревается нарушить закон. Я вами крайне недоволен, сёсакан Сано.

Видя чуть ли не откровенное злорадство Макино, Сано не на шутку встревожился.

– Виноват, ваше превосходительство, – ответил он, взвешивая слова. – Поверьте, интересы бакуфу для меня прежде всего. Позвольте все же подчеркнуть, что мы можем потерять лицо, если после казни подозреваемой пожары и убийства продолжатся, так как истинный виновник ускользнет от правосудия.

– Э-э...

Лицо Токугавы озарилось пониманием. А сухопарый Макино, напротив, помрачнел. Прочие старейшины устремили взгляд долу.

Наконец сёгун промолвил:

– Знайте, сёсакан Сано, я требую действий. Либо докажите, что девушка невиновна, либо узнайте, кто виновен. В противном случае я передам следствие, э-э, в другие руки.

Правитель обвел глазами зал и задержал взгляд на Макино. В церемонном поклоне старейшины чувствовалось довольство.

– Если вы в скором времени не представите результатов, – продолжал сёгун, – я буду вынужден также пересмотреть ваши, э-э, полномочия в бакуфу.

Макино метнул на противника торжествующий взгляд. Сано смятенно осознал, что с этим делом его карьера может бесславно закончиться. Еще он понял, что спасти положение наверняка можно, лишь доказав вину Хару, и тянуть с этим нельзя.

– Все свободны, – произнес сёгун, взмахнув веером в сторону собравшихся.

Вернувшись домой, Сано вызвал к себе в кабинет четырех сыщиков и сказал:

– У меня для вас новое поручение: тайная слежка за сектой Черного Лотоса.

Этих людей он избрал потому, что они не были задействованы в расследовании пожара и еще не примелькались в храме. Сначала Сано обратился к Канрю и Хатии, бывшим полицейским, немного старше его по возрасту.

– Вам предстоит замаскироваться под паломников и побродить вокруг храма.

– Что мы ищем? – спросил Канрю.

Его сонная наружность скрывала талантливого шпиона. Когда Сано пересказал ему историю беглого монаха, сыщик переглянулся со своим мускулистым соседом Хатией, чей дружелюбный нрав подкупал многих, особенно всякое отребье с преступным прошлым. Парочка покорно склонилась перед Сано, верная самурайской традиции безоговорочного подчинения хозяину, но тот все же почувствовал их скептицизм.

– Знаю, звучит невероятно, – сказал он. – Но если в этом храме творится неладное, имеющее отношение к поджогу и убийствам, мы должны это знать.

Двум другим сыщикам он сказал:

– Вы же готовьтесь к внедрению в секту.

Эти юноши, Такео и Тадао, были близнецами из семьи старинных вассалов Токугавы и служили у Сано. Оба славились особой статью и удалью. Теперь они ловили каждое наставление Сано.

– Придя туда, попытайтесь изобразить набожность и скажите, что хотели бы вступить в монастырь при храме Черного Лотоса. Когда окажетесь в числе послушников, разузнайте, что доподлинно происходит в секте.

– Так точно, хозяин, – хором отозвались, кланяясь, Такео и Тадао.

– Ты, Канрю-сан, отвечаешь за наблюдение, – сказал Сано. – Будешь докладывать обо всех переменах.

– А вы сегодня поедете в храм? – спросил Канрю, когда сыщики собрались уходить.

Помешкав секунду, Сано ответил:

– Возможно, позднее. Надо уладить еще одно дело.

Район Кодзимати тянулся поперек Эдо, чуть западнее замка, вдоль дороги, ведущей на Ёцуя – вотчину остальных членов дома Токугава. Здесь, в узком коридоре, образованном особняками даймё и их вассалов, обретались торговцы самых разных мастей. Повара готовили и разносили еду, харчевни и чайные обслуживали проезжих, а в святилище Хиракава Тэндзин приютился один из немногих вечерних базаров в Эдо. За счет оживленной торговли местный жилой район ширился и процветал.

На пути мимо лавки, источающей запах бродящей соевой пасты, Сано застал легкий дождь. Окружавшие его толпы запестрели зонтами. На душе у Сано было тягостно и уныло – ведь он обещал Рэйко лично побывать в секте, а не посылать вместо себя сыщиков. Вдобавок он не сказал ей, что собирается проверить прошлое Хару. Ему это казалось необходимым для раскрытия истинного облика девушки. А Рэйко могла заподозрить его в недоверии к ее словам или в нападках на Хару, чего Сано совсем не хотелось. Однако для своего же спокойствия он должен был узнать, виновна ли Хару. Если да, он заключит ее под стражу – на радость сёгуну и прочим; если же нет, станет искать другие зацепки. Может быть, то, что он обнаружит на малой родине Хару, убедит Рэйко принять его сторону.

Сано различил впереди главную достопримечательность Кодзимати: охотничий рынок, где торговали олениной, вепрятиной, медвежатиной и прочей дичью из горных лесов, окружающих Эдо. В воздухе стоял гомон торгующихся, жужжание мух над тушами, висящих на крючьях или лежащих на поддонах, запах крови и разложения. Чуть дальше у дороги стояла известная харчевня под названием "Ямасакана" – "Горная рыба", где подавались лечебные кушанья[13].

В ряду приземистых, льнущих стена к стене домиков за "Ямасаканой" Сано увидел закусочную с вывеской "Горячая лапша". По-видимому, она-то и принадлежала некогда семье Хару. Куцые синие занавеси, свисающие с карниза, притеняли деревянный настил для посетителей. До обеда было еще далеко, поэтому лавка пустовала, но ее дверь была отодвинута. Спешившись и привязав коня к столбику, Сано услышал звон сковородок в глубине кухни; оттуда валил дым. Судя по всему, заимодатели, отнявшие закусочную в погашение долгов отца Хару, продали ее кому-то еще.

Едва Сано переступил порог, как к нему вышел сам хозяин, человек средних лет в синем хлопковом кимоно и с белой повязкой поперек лба. Сано представился и сказал:

– Я собираю сведения о семье, которая владела этой лавкой до вас. Вы их не знали?

На круглом открытом лице лавочника возникло недоумение.

– Как не знать, господин! Они были моими родителями. Одиннадцать лет назад они умерли. С тех пор мы с женой держим здесь торговлю. – Он махнул рукой в сторону кухни где женщина у плиты помешивала что-то в дымящихся чанах, стоя в окружении разделочных досок с горками нарезанных овощей.

– Должно быть, я ошибся местом, – произнес Сано. – Те, кого я разыскиваю, умерли два года назад. У них была дочь по имени Хару.

Он было собрался спросить, не знал ли лавочник эту семью, как вдруг тот сделался бледный как смерть, упал на колени и страдальчески простонал:

– Хару-тян...

Невысокая щуплая женщина с узлом седеющих волос на макушке выбежала из кухни и принялась распекать мужа:

– Ты же обещал больше не упоминать о ней!

Миг спустя, впрочем, ее ярость развеялась, осталось одно беспокойство.

– В чем дело? – Женщина перевела встревоженный взгляд на Сано. – А вы кто такой?

– Господин главный следователь сёгуна, – сдавленно отозвался лавочник. – Он о ней спрашивал.

– Значит, Хару вам знакома? – спросил порядком озадаченный Сано.

– Нет. – Женщина предупреждающе взглянула на мужа.

Тот поднял на Сано потухшие глаза.

– Она была нашей дочерью.

– Вашей дочерью? Но ведь, если не ошибаюсь, Хару осиротела, когда ее родители умерли от лихорадки!

Плечи хозяина горестно поникли.

– Значит, вам передали неправду. Мы-то живы... это Хару мертва.

Сано затряс головой, пытаясь прояснить ситуацию.

– Хару живет в монастыре при храме Дзодзё. – Он рассказал о пожаре с тройным убийством и о положении, в которое Хару попала. Чета выслушала его, не издав ни звука, – очевидно, до них еще не дошли последние вести. – Думаю, произошло недоразумение, – сказал наконец Сано. – Не может быть, что мы говорим об одной...

Внезапно мужчина всхрапнул, и Сано осознал, что он плачет, хотя глаза его оставались сухими. Женщина прижала ладони к пепельно-серым щекам.

– Не может быть, – пролепетала она.

Котел на кухне забурлил, вода выплескивалась в очаг и шипела на раскаленных углях; поднялись клубы пара. Хозяйка метнулась к плите и сняла котел. Хозяин, пошатываясь, встал.

– Нет никакого недоразумения, – сказал он печально. – Известная вам Хару действительно наша дочь. Для нас она умерла, пусть мы и знали о ее существовании все это время.

Итак, Хару солгала, что она сирота. Открытие озадачило Сано, но не удивило. Он спрашивал себя, была ли хоть крупица правды во всей ее истории.

– Она что, убежала? – Потом его посетила другая мысль. – Вы отреклись от нее?

– А чего бы вы ждали? – вскинулась женщина, вытирая руки о тряпицу. Ее лицо исказилось от негодования. Теперь Сано заметил ее сходство с Хару – в хрупком сложении, разлете бровей и тонкости черт. – После всего, что она натворила!

– А в чем же она провинилась? – спросил он.

– Мне придется начать издалека, чтобы вы поняли, – произнес хозяин. – Два года назад у нас был постоянный клиент – состоятельный рисоторговец из Синдзюку по фамилии Ёити. Пару раз в неделю он приезжал в Кодзимати затовариваться на охотничьем рынке и часто заходил в нашу лавку.

– Хару обещала в скором времени стать настоящей красавицей, – вставила ее мать, – а Ёити был вдовцом, и она ему полюбилась. Он попросил ее руки.

– Славная была бы партия, – продолжил хозяин. – Замужем за богачом, в хорошем доме, с прислугой – чего еще желать? Она могла бы помогать нам в старости. Ее дети ни в чем не знали бы нужды и унаследовали бы целое состояние[14]. Поэтому мы приняли предложение Ёити-сана.

– Только Хару не захотела выходить за него – слишком стар, видите ли, и уродлив. Что за упрямая, неблагодарная девчонка! – Хозяйка досадливо поджала губы. – Она была обязана принять того, кого мы ей назначили!

– Через месяц после свадьбы однажды ночью дом Ёити-сана сгорел дотла. Пожарная бригада нашла господина мертвым, как и его челядь. Хару же следующим утром объявилась у наших дверей, вся покрытая сажей, с ожогами на руках и в обгоревшей одежде. – Тут хозяин развел руки. – Разумеется, мы ее приняли.

Сано как будто обдало холодом. Пожары – нередкое бедствие, но тот, в котором побывала Хару, до дрожи напоминал произошедший в храме Черного Лотоса. Что это – простое совпадение или очередной довод против Хару?

– Мы сразу заподозрили неладное, – сказала хозяйка. – Дома Хару была так счастлива и почти не сожалела о пожаре. Когда мы спросили, как ей удалось выбраться, она сказала, что проснулась, когда ее спальня была вся в дыму. Говорила, что прорвалась сквозь пламя и стала звать мужа, но тот не откликался, а найти его она не смогла. Потом она выпрыгнула с балкона и очнулась только на улице, когда люди привели ее в чувство, а пожарные уже заливали дом. Тем не менее она не сумела объяснить, почему она проснулась, а другие – нет. Мы спросили, как она не пострадала от падения с балкона, а Хару ответила, что привязала одеяло к перилам и по нему спустилась вниз. Но если так, почему она сначала говорила о прыжке?

Как вышло, что ее нашли без сознания? Хару заволновалась и с виноватым видом сказала, что, наверное, упала в обморок.

– Позднее мы узнали, что пожар начался с комнаты Ёити-сана, – добавил хозяин. – А сосед видел женщину, выбегавшую из главных ворот до приезда пожарных. Мы снова и снова расспрашивали Хару о случившемся и каждый раз получали новую историю. В конце концов она сказала, что ничего не помнит.

Взгляд лавочника исполнился отчаяния. Они с женой стояли врозь, понурив головы, разделяя общий позор.

– Мы начали верить, что Хару сама устроила поджог.

– Да и другие так тоже подумали, – вторила хозяйка. – Родня Ёити-сана потребовала, чтобы Хару вернула его лавку и деньги, грозя пойти к судье и обвинить ее в поджоге. Она не хотела расставаться с наследством, но нам удалось ее уговорить.

– Если бы судья посчитал Хару виновной, ее приговорили бы к смерти через сожжение, – пояснил отец.

– И нас заодно[15], – добавила мать.

– Стало быть, вы скрыли свои подозрения, – подытожил Сано. Родители Хару кивнули. – Что же было потом?

– Сначала мы сделали вид, будто ничего не было. – Словно почувствовав осуждение, исходящее от Сано, хозяин поспешил добавить: – Хару наше единственное дитя. Мы любили ее. – Он тяжело сглотнул. – Потом нам стало невмоготу смотреть на нее и думать, что она кого-то убила. Хару, наверное, догадалась о наших чувствах и очень переменилась. Раньше она вела себя хорошо, а потом...

– Вообще-то она никогда не любила работать, – уточнила мать, – по хозяйству помогала из-под палки, порой грубила клиентам. Я воспитывала ее, как могла, но... дурной нрав не исправишь.

"Воистину семейная идиллия", – хмыкнул про себя Сано, вспоминая рассказ Хару.

– После того случая Хару начала без спросу уходить из лавки и пропадать день и ночь неизвестно где, – продолжила хозяйка. – Много раз возвращалась домой пьяной, воровала из лотка с выручкой. Соседи говорили, что видели ее в чайных с мужчинами. Мы ругали ее и пороли, но она только огрызалась в ответ и снова бралась за свое. Тогда нам пришло в голову, что и Ёити-сан мог вот так наказать ее, а она, разъярившись, с ним поквиталась. Мы испугались, как бы с нами того же не вышло.

На Ояму, если верить его сыну, она тоже злилась, вспомнил Сано.

– В конце концов мы дали ей денег и велели уходить. – Лавочник невидяще смотрел через порог. Снаружи шел дождь, и в свете пасмурного дня его лицо выглядело бледным и осунувшимся. – Многие месяцы спустя я не находил себе места, гадая, что сталось с моей дочерью, винил себя в ее злодеяниях и без конца думал, где и как я ошибся. Я оплакивал ее, молился за ее душу. Наконец мы с женой попытались забыть все и жить своей жизнью. Теперь-то я вижу, что нам не следовало замалчивать правду о Хару и отсылать ее в мир, – произнес мужчина с сожалением. – Мы должны были догадаться, что она может снова наделать бед. – Он затравленно посмотрел на следователя. – Ведь это она устроила пожар в храме Черного Лотоса?

– Боюсь, что такое возможно, – ответил Сано.

Стало быть, помимо поджога, она освоила и другие методы человекоубийства.

Находка новых улик против главной подозреваемой вовсе не обрадовала Сано. Родители Хару вызвали в нем острую жалость. Как, должно быть, ужасно иметь такое испорченное дитя! Отчуждение казалось ему хуже смерти, а родительская жизнь – каторгой. Кем вырастет его Масахиро – почитаемым самураем или неуправляемым бродягой вроде Хару? Сано почти жалел, что пришел в Кодзимати и услышал историю бедных родителей, – тяжело будет ему пересказывать Рэйко то, что он узнал о ее подопечной.