Она снова вернулась домой, и ее друзья не замечали афазии, хотя семейный врач отмечал некоторые ее признаки. Алексия сохранялась, но уменьшилась в значительной степени. Автор потребовал, чтобы она писала ему раз в неделю письма, что было очень трудно для нее, а потом некоторые из них возвращал ей с требованием исправить отмеченные ошибки и вновь прислать их автору. Она негодовала по поводу такого оскорбительного отношения и отправляла письмо назад с пометкой: "Это в счет письма этой недели".
      Автор не засчитывал ей письмо, если она не смогла найти ошибку, и наказывал пациентку тем, что заставлял найти пропущенную ошибку и написать другое, дополнительное письмо. Так она была вынуждена очень внимательно читать, одновременно выполняя моторные действия (письмо), так как в уме она прочитывала слова по буквам.
      Очень медленно она начала читать вслух короткие рассказы своей младшей дочери. Хотя ее алексия была еще далеко не полностью устранена, но она могла читать и читала даже некоторые заметки в газетах.
      Ее показали многим врачам, и она вместе с автором просила их назвать свой первоначальный диагноз, почти все они отмечали, что ее правая нога несколько менее подвижна, и утверждали, что у нее тромбофлебит. Один раз она, смеясь, заметила: "Вы правы, но только ошибаетесь. Только послушайте, как я произношу это слово, и вы догадаетесь". Потом она попыталась выговорить "тромбофлебит" и расхохоталась над своей неудачной попыткой, сказав: "Мне мешает моя афазия".
      Она еще была несколько неуклюжа из-за остаточных явлений пареза, временами ощущала в значительное степени повышенную чувствительность и какую-то глубокую боль в правой половине тела, причем холодная погода и повышенная влажность усиливали приступы спонтанных болей. Она по-прежнему принимала кодеин в небольших дозах и очень редко успокоительное. Именно она уговорила мужа переехать в штат Аризона, но не в г. Феникс, где жил автор, а в Таксой. Таким образом, она не могла посещать автора каждый раз, когда наступало ухудшение ее состояния, но встречалась с ним раз в три-четыре месяца. В Таксое она обращалась за помощью к терапевту, которого уважала, и который ей нравился.
      Она, по совету этого терапевта и самого автора, выполняла составленную ими ежедневную программу, если не считать некоторых особенно холодных зимних дней. В этот период года ей хотелось встречаться с автором раз в один-два месяца в качестве гарантии "что я все еще в порядке, и это просто холод, который делает все таким трудным". Она свободно развлекается, водит машину, выезжает на пикники вместе со всей семьей, делает покупки, но держит дома служанку для выполнения рутинных домашних работ.
      Затруднения, возникающие при попытках сделать шаг назад, были скорректированы тем, что ее научили танцевать, что ей нравилось и раньше, до болезни. В танцах к ней присоединялись ее первые сиделки: Джейн -- с явными трудностями, а вторая -- весело и легко. Впоследствии Энн не испытывала никаких затруднений в танцах, когда к ней присоединялся муж.
      Подъем и спуск по лестницам остался для нее тяжелой задачей, но переезд в другой город позволил им жить в одноэтажном доме. Однако с подъемом на 2--3 и даже 4--5 ступенек она справляется, если тщательно определит заранее число и высоту ступенек. Высокие лестницы она одолевает только с помощью посторонних.
      Холод и повышенная влажность не только усиливают у нее симптомы таламического синдрома, но и уменьшают ее вкусовые ощущения. Это подтверждается тем, что она в эти периоды недооценивает или переоценивает качества приготовленных блюд, что обнаружили члены ее семьи, поскольку она была отличным поваром. В это время она осторожно накладывает в свою тарелку еду и старается съесть все, чтобы не потерять в весе из-за отсутствия аппетита. "
      Дискуссия
      В данном случае дать анализ такого лечения и рассмотреть все рациональное в нем представляется очень трудным. Пациентка неожиданно тяжело заболела в самый счастливый период жизни, но не утратила своих умственных способностей. Беспомощность ее положения, периодически появляющаяся надежда, связанная с ее госпитализацией в известные клиники, и приступы полного отчаяния и безнадежности, бесполезные, хотя и с хорошими намерениями, явно неверные и неквалифицированные попытки со стороны ее друзей, коллег и родственников убедить ее в том, что "все идет хорошо", усугубляли ее депрессивное состояние, уже не говоря о сильной боли и физической беспомощности. Она все это понимала, но чувствовала себя беспомощной что-либо изменить, и ее ждало ужасное, жалкое будущее.
      Она поняла, что диагноз "истерическая реакция на правосторонний парез" был неправильным, потом что осознавала, что ее боль объясняют таламическим синдромом, но понимала, что врач общей практики фактически нашел у нее признаки, которые противоречат мнению других врачей, что его мнение было более положительным и внушало некоторые надежды. Это взбодрило ее на короткое время, но потом все ее надежды были перечеркнуты, когда она вспомнила о том, как исчезли ее прежние приступы оптимизма.
      Она согласилась встретиться с автором не очень охотно, вернее, равнодушно, но ее несколько взбодрили его интерес к необычному сенсорному разграничению болевых ощущений по средней линии и быстрое обнаружение у нее алексии, хотя ни в одной из известных клиник никто не обратил на нее внимания. Затем, как пациентка позже объяснила, на нее произвело сильное впечатление то, что автор прямо и открыто, в ее присутствии сказал, что у нее безнадежный случай, если только она сама не захочет, по-настоящему не захочет, поправиться, что он возьмется помочь ей только при абсолютном обещании с ее стороны выполнять все, что он потребует, каким бы нелепым ей это ни показалось, что теперь им обоим придется иметь дело с состоянием неразумной инфантильной неспособности, отбросив все разумные обычные средства. Следовательно, и обращение с ней будет таким, и в расчет не будут приниматься ни ее ум, ни научная степень, ни ее общественное положение.
      Лечение будет ориентировано на ее беспомощное состояние, и будет использована любая возможная модель, любая реакция, которая у нее еще сохранилась, безотносительно к привычным социальным условиям. Автор потребовал, чтобы она дала торжественное обещание подчиняться ему во всем. Ей было просто и выразительно сказано, что все обычные средства лечения ей не помогли, и она ничего не потеряет, во всяком случае, если пройдет курс его лечения, и что лечение, составленное в соответствии с фактической реальностью, должно послужить на пользу, если она сама этого захочет. (Позже пациентка сказала, что это откровенное предложение оказать ей помощь, не обещая быстрого улучшения, заставила ее обрести надежду и согласиться помогать автору, несмотря на то, что предложенные им методы лечения вызывали у нее гнев, расстройство и антипатию.) Как она объяснила позже: "Большую часть времени мне все это казалось бессмысленным, но я не могла не заметить, что мне становится лучше. Но вы ужасно сердили меня, что, как я позже поняла, и помогло мне. Но сначала это было ужасно".
      Можно предположить, что лечение этой пациентки оказалось достаточно успешным в соответствии со следующими процедурами:
      1. Ее состояние было скорректировано не симпатией, сочувствием, заботой и вниманием, и не выполнением пациенткой предписаний, а сделалось невыносимым из-за веселой и очевидной глупости, намеренно выполняемой и реализуемой, с чем не мог согласиться ее интеллект и разум, и что стимулировало ее желание исправить, понять и научиться. Это усилило ее потребность избегать таких намеренно созданных недоразумений, которые хотя и расстраивали пациентку, но оно по своему характеру отличалось от того чувства уныния и безнадежности, к которому она так привыкла. Вместо этого она должна была активно действовать в возникающей ситуации. Каждый новый прием, использованный автором, предъявлял ей несколько другие, новые требования, большая часть которых приводила к активизации новых усилий, а не к вегетативному состоянию. Фактически, задача "съедать с тарелки дочиста", когда на эту тарелку накладывалась различная, не всегда вкусная, пища, часто служила для выражения ее самых глубоких эмоций негодования, которые заставляли ее чувствовать себя лучше.
      Эмоции, сопровождающие каждое новое требование, для нее были гораздо полезнее, важнее, чем бесполезное отчаяние и безнадежность прошлого. У нее возникло желание отомстить, сделать что-то, изменить состояние вещей и по весьма разным причинам: гнева, удивления, замешательства, смущения, отвращения и т. д. Здесь не было одного какого-то преобладающего эмоционального состояния, вызывающего общий отказ от всего или отход от жизни, что происходило, когда она была в отчаянии, безнадежности и депрессии из-за ее нетрудоспособности.
      2. Вербальное понимание основывается на разнообразных чувственных процессах. (Давайте возьмем пример с детьми, которые учатся считать. Путем бесконечного повторения они учатся считать точно до десяти.) Основываясь на работе с несколькими детьми, автор считает, что если предложить ребенку касаться ногтей на пальцах обучающего по очереди в такт счету, начав с мизинца, это намного облегчает задачу. Сочетание звуковых, зрительных, осязательных и словесных ощущений облегчает процесс обучения. Тогда переход к задаче отсчета пальцев, не касаясь их, не вызывает затруднений. Затем ребенку можно дать задание сосчитать по порядку костяшки, начав с большого пальца, но не касаясь их. Неожиданно задача становится трудной для него, пока ему не разрешат касаться пальцев. Потом можно сложить руки так, чтобы ладонь одной руки была обращена вверх, а тыльная сторона другой была обращена к ребенку, и он легко сосчитает до десяти, не трогая пальцев.
      Переход от такого обучения к отсчету по порядку 10 мраморных детских шариков бывает легким. Затем положите один большой шарик куда-нибудь, но лучше всего в конце ряда из шариков и попросите ребенка сосчитать их визуально. Ответом чаще всего будет 9 маленьких шариков и один большой, а непросто 10. Затем нужно заставить ребенка сосчитать шарики, дотрагиваясь до каждого, и ответом будет 10, но один большой.
      Кроме того, как человек учится считать, не шевеля губами? А у человека, обладающего чувством ритма (автор знает по личному опыту и по опыту знакомых), возникают сильные затруднения при подсчете быстрого ритмического отстукивания по столу. Однако он может считать гораздо быстрее и точнее, если на стол бросать пригоршню шариков быстро, но не ритмически.
      Во время всего лечения автору на каждом сеансе приходилось держать наготове все новые приемы, которые бы соответствовали любым изменениям в ситуации, в состоянии пациентки, чтобы вовремя ввести новые ассоциации или оживить старые относительно всего вновь выученного.
      Детский стишок о гороховой каше идеально подходил к данной ситуации. Он требовал от пациентки внимания, координации движений рук и ног, глаз, звукового внимания, активного моторного участия и, вероятно, он вызывал некоторые-идеомоторные и идеосенсорные движения, которые, весьма вероятно, индуцировала подсознательная речь.
      Несомненно, то болезненное, раздражающее заикание, к которому намеренно и старательно прибегала сиделка пациентки, должно было вызвать у нее идеомоторные и идеосенсорные речевые действия. Нужно учесть и ту сильную естественную тенденцию заики тщательно выговаривать слова. Сюда, вероятно, входит и подсознательная речь, и эффективно усиленные речевые воспоминания, и соответствующие моторные воспоминания. Кроме того, это служило для возбуждения сильных защитных воспоминаний, желаний уйти от неприятностей вглубь себя. Афазия была неприятна ей, но оказалось, что есть выход, имеющий общее жизненно важное значение.
      3. Ритмическое отбивание в такт музыке и прослушивание во время этого песен привели к идеомоторным и идеосенсорным речевым упражнениям, а особое комплексное сочетание отбивания ритма с правой и левой стороны и постоянный переход с левой стороны в правую сторону и наоборот должны были помочь появлению и дальнейшему развитию новых поочередных неврологических каналов для реакции на звуковые стимулы. Кроме того, тенденция напевать, воспринимать заново слова песни, слышанной много раз, стремление присоединяться к пению и расстройство из-за неправильного, не в такт музыке мурлыканья сиделки, вызвали, как оказалось, страстное желание и мотивировку для ее чувства самозащиты, так как у нее был отличный музыкальный слух.
      4. Заметная потеря в весе у пациентки и требование, чтобы она съедала дочиста все с тарелки, послужило не только для ее поправки в весе -- факт, который она могла почувствовать и оценить, как видимое доказательство ее улучшения, но и для того, чтобы ее ум оказался в состоянии страстного желания самой выбирать себе пищу вместо тщательного, но невкусного выбора, предлагаемого ее сиделкой. Ее аппетит, ее давно установившиеся вкусы в еде и ее потребность защитить их послужили для мотивации желания говорить и читать меню, чтобы она была уверена, что ее желания осуществятся.
      5. Алексия, проблема, стоящая сама по себе, особняком, тем не менее связана с речью. (Понаблюдайте за движением губ у маленьких детей, когда они читают про себя.) Таким образом, ресторанное меню выполняло двойную цель, так как вызывало необходимость не только говорить, но и читать. (Как рассказывала позже Энн, первый обед в ресторане, заказанный для нее Джейн, которая воспользовалась ее беспомощной речью, алексией, пробудил в ней не только гнев, но и огромное желание отомстить потом Джейн. Это был долгосрочный план, что было уже само по себе ценно.)
      Таким образом, расстройство из-за диеты, несмотря на то, что она начала набирать вес, не только пробудило у пациентки смесь самых разнообразных эмоций, но буквально заставило ее занять позицию для выздоровления, исправления ее алексии и афазии.
      6. Выбор первой сиделки был просто очень удачным даром судьбы, но он подсказал возможность подбора различных сиделок, каждая из которых постепенно пробуждала к действию различные естественные модели реакций, характерных для Энн. Первая сиделка, быстро понимающая смысл ситуаций и использующая их, одновременно подчиняясь инструкциям автора, буквально, вывела Энн из состояния уныния и полного отчаяния, на место которого пришло огромное желание расстроить сиделку, что означало действовать, а не предаваться безнадежному унынию.
      Вторая сиделка была выбрана как средство пробуждения у Энн собственных материнских, покровительственных эмоций. Она очень скучала по своей семье и ухватилась за вторую сиделку как за средство замены и изо всех сил пыталась делать все, чтобы автор не мог упрекнуть девушку. Кроме того, девушка оказалась хорошим гипнотическим субъектом, ей можно было сделать постгипнотические внушения, создающие особые ситуации, такие, например, как излучающие радость глаза при любом успехе Энн, или глаза, наполненные слезами, когда ей приходилось неправильно толковать то, на что показывала Энн пальцем, а не называла нужную вещь словом. Таким образом, благодаря наличию у девушки отличной постгипнотической амнезии, она и Энн объясняли все происходящие с ними события самой сложившейся на данный момент ситуацией, которая никак, по их мнению, не могла быть заложена автором. Кроме того, у Энн, относящейся к девушке чисто по-матерински, появился еще один тип отвращения к своим затруднениям, не только из-за того, что они мешали ей, но из-за того, что это огорчало других. Таким образом, мы смогли создать круг обстоятельств, в которых Энн могла действовать спонтанно и не приписывать их проискам автора. Энн хорошо знала, что Джейн и автор действовали сообща, но в присутствии этой девушки Энн приходилось брать ответственность на себя. Кроме того, послеобеденная сиеста, которую постгипнотическое внушение делало такой легко выполнимой, служила для "совместной релаксации". Энн была в восторге, следуя примеру девушки, что создавало чрезмерно теплую межличностную ситуацию, в которой пациентка была господствующей личностью, чего не было в ее отношениях ни с друзьями во время ее болезни дома, ни с Джейн. А у нее был сильный характер.
      7. Третья сиделка выполнила важную роль, вынудив Энн решительно отказаться от любых попыток чрезмерной заботы, что вызвало решимость полагаться на саму себя как можно больше. Это незаметно продолжило работу, начатую предыдущей сиделкой.
      8. Четвертая сиделка, благодаря ее чувству скуки и не заинтересованности, заставила Энн осознать, что она может сделать еще больше, чем она делала раньше, и что она сама может брать на себя ответственность и делать все, что ее попросят, и даже больше.
      9. Пятая и последняя компаньонка, погруженная в свои собственные мысли и тревоги, со своей тенденцией ругать автора, не доверять ему, фактически оказала большую помощь. Она в значительной степени усилила чувство ответственности у Энн, заставила Энн занять позицию для оценки и признания степени своего улучшения и пробудила глубокое эмоциональное желание защитить автора от критики его методов. Тем самым Энн, сама не желая того, заняла позицию не только оправдания действий автора, но и старалась добиться от сиделки признания, что методы верны, что она начинает исправляться.
      10. Упражнения по улучшению почерка сами по себе явились дополнительным специальным приемом особой сложности. Энн знала, что она пишет очень неразборчиво, а письмо правой и левой рукой одновременно заинтересовало ее, вызывало у нее любопытство и интерес.
      Сначала ее левая рука писала более разборчиво, чем правая Это нравилось ей. Хоть она этого не сознавала, но это также заставляло ее пытаться читать свой почерк. Затем, когда ее заставили писать плохое о ее любимой бейсбольной команде, это дало ей прекрасную возможность отомстить автору за все, что он прямо или косвенно сделал против ее желания. Так была легко установлена межличностная связь между двумя взрослыми, а не взаимосвязь между врачом и инвалидом.
      Пока Энн заставляли писать, она все больше убеждалась в том, что ее способность читать все более и более возрастает, что она оценила как собственное спонтанное улучшение. Так ее вера в себя усилилась. Критическое отношение к ее письмам вынудило ее читать их во время написания, но еще и проверять их, чтобы исправить ошибку.
      Ей нравилось получать письма, но холодная безличная критика ошибок совместно с потребностью, связанной с первоначальным обещанием слушаться автора, заставляла ее не только прочитывать эти письма во время написания, но и перечитывать их после, чтобы избежать такой критики ее ошибок. Таким образом, возврат писем с оскорбительным требованием исправить ошибки, которые в письме не отмечались, а просто указывалось их количество, предоставил ей хороший шанс вновь отомстить автору, найти ошибки и вернуть исправленное письмо с торжествующим заявлением, что это очередное письмо трижды пересылалось по почте от нее к автору и обратно. Кроме того, Энн обладала сильным духом соперничества, и ее потребность выиграть в споре о письмах была поистине бесценной. (Теперь она диктует письма на магнитофон, что очень удобно, так как в ее правой руке еще сохранились остаточные явления пареза, а ее алексия дает о себе знать, особенно при письме.)
      11. Декламация детских стишков, маленькое воспоминание о детской жизни, смущавшие ее случаи из прошлого, не только пробудили память о детстве, но и усилили все связанные механизмы поведения и обучения.
      12. Можно утверждать, что успехи пациентки связаны с повышенным вниманием к ней. Однако, хотя многочисленные родственники, друзья и члены семьи с самого начала болезни уделяли ей особое внимание, это не предотвратило развитие вегетативного состояния. Кроме того, она получила высококвалифицированное медицинское обслуживание и уход. Но все это было основано на заботе, сочувствии, страхе и беспокойстве, готовности прийти на помощь и на отношении к ней как к беспомощному и безнадежному инвалиду, несмотря даже на то, что ее парез уменьшился. Такое внимание всегда сопровождалось сочувственными и подбадривающими уверениями и, следовательно, воспринималось ею как фальшивое, притворное, выражающее только пожелания других лиц. Все это, хотя и ненамеренно, подчеркивало ее инвалидность. Интеллектуальные способности пациентки позволяли ей понимать фальшь таких заверений, а сочувственную озабоченность воспринимать как подтверждение того, что ее ожидает полная инвалидность. Как уже автор говорил в самом начале, у нее была степень доктора наук и она обладала высоким интеллектом.
      План терапии, составленный автором для нее и описанный им в данной работе носил совершенно противоположный характер. Автор не проявлял ни страха, ни озабоченности, ни тревоги, ни сочувствия. Он только требовал сотрудничества и твердого обещания полного подчинения. Вместо великодушия и сочувствующих уверений автор давал ей непонятные задания и намеренно изобретал ситуации, которые вызывали чувство расстройства, сопровождаемое сильными эмоциями мотивирующего характера, а не безнадежного отчаяния, ее не заставляли говорить, а создавали ситуацию, которая легко приводила к непроизвольным идеомоторным действиям и, что весьма вероятно, к подсознательной речи. У пациентки намеренно вызывали протест и гнев, что заставило пациентку в целях самозащиты стараться получить какое-то удовлетворение обычных, законных и разумных желаний и забыть об отчаянии. Например, когда ей давали морковь вместо банана, это не только вызывало ярость, но у нее повышалось желание заговорить и потребность преодолеть свою беспомощность, так чтобы она могла отомстить хоть как-то, что позднее она и делала. Однако ее не просили начать говорить, чего, как она знала, она не могла. Вместо этого создавалась ситуация, которая через силу и напряженность ее эмоций вынуждала ее искать какие-то средства и меры удовлетворения ее желаний и потребностей. Ее также не заставляли учиться делать шаг назад, не падая. Вместо этого было хорошо использовано ее материнское побуждение защитить вторую сиделку от недовольства автора, связанного с ее относительным неумением танцевать. (Постгипнотическое внушение, сделанное автором сиделке, создавало у нее некоторую неуклюжесть в танцах.) Следовательно, умение делать шаг назад легко и свободно составляло только незначительную и неопознанную часть ее эмоциональной связи с этой юной девушкой.
      Таким же образом, в одновременном письме правой и левой рукой, особенно предложений, носящих оскорбительный характер для ее личных симпатий, пациентка не смогла узнать одну из форм речевого корректирования ее алексии. Для нее это была механическая задача, многократно повторяющаяся и монотонная, задача, которая инспирировала ее восстать, наконец, против автора и сердито прочесть прямо противоположное тому, что только что, намеренно неправильно, прочел он.
      Так же обстояло дело и с другими проявлениями индивидуального внимания, которое она получила. Все они были сознательно и ненамеренно управляемы и направлены на пробуждение любых способностей и всякого рода реакций, которые у нее могли быть или появиться без учета общественных условностей и правил "приличного" поведения, но только такое ответное, реагирующее поведение могло бы привести к восстановлению прежних моделей нормального поведения. Однако характер ее специфических реакций не всегда принимался и не мог быть принят. Ее благополучие было главной целью лечения, а не сочувствие, понимание и даже общепринятые правила приличия. Вероятно, наилучшим примером для иллюстрации будет случай, когда Энн старательно, медленно и с явным огорчением скрещивала свои ноги, пытаясь уменьшить свою глубокую спонтанную боль. Когда она закончила выполнение этой задачи, автор иронически продекламировал детской стишок: "Я вижу Лондон, я вижу Францию, я вижу чьи-то штанишки". Та легкость, с которой Энн вернула ноги в прежнее положение, не осознавая болезненности ощущения, была обескураживающим открытием как для нее самой, так и для ее компаньонки. Позже Энн, вспомнив этот случай, сказала, запинаясь: "Пом-ню-шта-ниш-ки под-ви-ну-ла ноги -быстро нет-боли".
      Другие маленькие многочисленные инциденты, наподобие этого ведущие к появлению сильных эмоций и автоматических реакций поведения, несомненно послужили восстановлению и усилению нормального ответного поведения и вынудили ее поверить в собственное выздоровление и восстановление латентных способностей реакции в ожидании адекватных стимулов.
      13. Гипноз и гипнотические методы, обычно косвенные и неожиданные, часто использовались для фиксации ее внимания на терапевтических идеях и понятиях. Путем такого применения гипноза ее внимание направлялось и контролировалось, а возможные требования для обычных "ощутимых" инструкций были заранее запланированы. Симпатия, которая у нее возникла в отношении автора, медленный, но постепенный прогресс, который она могла увидеть и почувствовать, служили совместно с гипнозом тому, чтобы предотвратить смешение в ее ежедневных размышлениях сомнений и тревог с тщательно разрабатываемыми автором полезными идеями. Так, она стала союзником автора, а любые сомнения, вопросы были оставлены сиделкам.
      Даже сейчас, семь лет спустя, она чувствует себя "иначе", находясь в кабинете, и ее поведение дает основания предположить, что здесь она погружается в транс. (По терапевтическим причинам не было сделано никаких попыток протестировать ее.) Однако это, кажущееся гипнотическим поведение совершенно отсутствует в комнате ожиданий, и она легко и просто общается с автором и с другими людьми. В этой связи нужно сделать и другой комментарий. Около года назад она встретилась с автором в Таксонском аэропорту и пригласила его к себе домой, чтобы получить дополнительное лечение. Сначала она вела себя как гостеприимная хозяйка дома, показала ему свой дом и сад, задала ему вопросы чисто социального характера приблизительно в течение целого часа. Потом, когда автор заметил "Я думаю, что у вас есть, что спросить у меня", -- тут же у нее возникли фиксированная внимательность и отрешение от всего окружающего, что очень походило на ее поведение в кабинете.
      14. Короче говоря, терапию, разработанную для решения основных затруднений у Энн, можно вкратце изложить следующим образом:
      а) Изобретение приемов, которые смогли бы свести на нет ее пассивное отношение к жизни и ее вегетативное состояние, в котором у нее решающую роль играло чувство безнадежного, беспомощного уныния.
      б) Применение таких средств, которые прямо или косвенно, используя ее удрученность и отчаяние, привели к возникновению таких сильных эмоциональных побуждений, которые послужили бы базой для пробуждения разнообразных моделей реакции и мотивировали стремление научиться.
      в) Пробуждение мотивирующих сил и воспоминаний, которые когда-то играли определенную роль в ее развитии от младенческого возраста к нормальному взрослому состоянию.
      г) Индуцирование и пробуждение к жизни душевной готовности и открытости восприятия к новым необъяснимым, возбуждающим любопытство идеям, которые заставили пациентку с надеждой смотреть на будущее, а не тратить свою энергию на безнадежное отчаяние в мыслях о счастливом прошлом. Почти постоянно меняющиеся действия, активность ради настоящего и будущего занимали ее ум и, таким образом, способствовали восстановлению утраченных и развитию новых навыков, вероятно, с помощью формирования новых и динамичных ассоциативных нервных каналов.
      Вернуться к содержанию
      ГИПНОТИЧЕСКИ ОРИЕНТИРОВАННАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ ПРИ ОРГАНИЧЕСКОМ ЗАБОЛЕВАНИИ МОЗГА (дополнение)
      American journal of clinical hypnosis, 1964, No 6, pp. 361--362.
      Совершенно очевидно, что в основе психотерапии случая, описанного в предыдущей работе, лежало использование эмоций пациентки. Каждый новый сеанс гипнотерапии в какой-то степени пробуждал эмоциональные реакции, позиции и состояния, иногда приятные, а иногда и отвратительные, и они были использованы как стимуляторы ее больших усилий, направленных на восстановление навыков, утраченных в результате тяжелого органического поражения мозга. В какой-то мере она в ходе терапии осознавала необходимость таких манипуляций и переносила это довольно легко, хотя зачастую и неохотно.
      В то время автор думал о том, как повлияет на пациентку любая катастрофическая эмоция, связанная с семейными обстоятельствами, чьей-то болезнью или смертью, о чем на сеансах говорилось, как о весьма вероятных случайностях. Пациентка доказала, что она вполне может справиться с таким типом стресса. Однако мы не думали о проявлении такой ошеломляющей эмоции, связанной с катастрофой национального масштаба, какую ей пришлось испытать при известии об убийстве президента Кеннеди. Пациентка была страшной спорщицей и поклонницей покойного президента, и объявление о его смерти крайне отрицательно повлияло на ее состояние. Через несколько часов у нее вновь обострился таламический синдром, усилилась боль, появилась слабость, ухудшилась походка; в течение трех дней она потеряла в весе около 8 килограммов, поскольку процесс приема пищи для нее вновь оказался затруднительным. Она потом так описывала это состояние: "Я глотаю несколько кусочков, потом что-то случается, я теряю аппетит, я пытаюсь съесть еще один кусочек, у меня начинает болеть желудок, пытаюсь сделать еще один глоток, теряю вес. Я съедаю только один-два кусочка, подожду немного, пытаюсь сделать еще один глоток, ем все время понемногу, не должна терять в весе, но быстро теряю его, ужасно быстро, я так слаба, так устала, мне так больно, я совсем не сплю, почти так же, как когда я приехала к вам в первый раз, я боюсь, мне хочется лечь и никогда не вставать".
      Ее привезли к автору через неделю после того, как вновь началось ухудшение. После того, как автору рассказали о случившемся, была быстро проверена ее способность говорить, читать и писать; оказалось, что здесь заметных потерь не было. Ее двигательные способности заметно ухудшились. Правосторонняя гиперэстезия резко повысилась.
      Ее интерес к пище, что когда-то было предметом страстного желания, исчез. Даже разговор о ее прежде любимых блюдах вызывал у нее тошноту.
      Ее прежние сиделки были косвенно упомянуты в разговоре, но это не вызвало у нее никакого интереса. Исключение составило упоминание о второй сиделке, робкой застенчивой девушке, которая пробуждала в ней защитные материнские чувства. К другим она проявила безразличие и даже антипатию, которая, как оказалось, была связана с последующими событиями, которые произошли в их жизни с тех пор, когда они были ее сиделками.