Когда мы решили отложить дальнейшее исследование "глубокой рефлексии" на более позднее время, Хаксли снова заявил, что неожиданно понял, как часто он ее использовал и как мало о ней знал, и это привело его к решению тщательно исследовать состояние "глубокой рефлексии". Способ и средства изучения этого состояния, подготовки себя к погружению в работу и того, как он терял всякий контакт с ненужными фактами реальности, -- все это представляло для него огромный интерес.
      Тоща Хаксли предложил, чтобы исследования проводились в гипнотическом состоянии сознания с использованием его в качестве субъекта. Он попросил разрешения прерывать свое состояние транса по желанию в целях обсуждения. Это соответствовало и моим целям.
      Он также попросил, чтобы сначала было индуцировано легкое состояние транса, возможно, несколько раз, чтобы дать ему возможность проследить за своими субъективными ощущениями. Так как прежде он сам был сомнамбулическим субъектом, я постарался осторожно убедить его, что это может позволить ему приостанавливать состояние транса на любом Уровне, когда он пожелает. Он не признал в моих словах простого прямого гипнотического внушения. Позже, читая мои записи в блокноте, он удивился, что так легко принял явное внушение, не распознав его. Он нашел некоторые повторения легкого состояния транса интересными, но "слишком умозрительными". По его словам, это "просто переход с внешней стороны к внутренней". Другими словами, человек все меньше и меньше внимания уделяет внешним условиям окружающей обстановки и обращает все больше внимания на внутренние субъективные ощущения. Внешняя сторона становится все слабее и туманнее, а внутренние субъективные чувства -- все более ясными, и так до тех пор, пока не наступит состояние равновесия. В этом состоянии равновесия у него лично появилось такое чувство, что, при соответствующей мотивации, он мог бы "постараться и обогнать реальность", но без достаточных мотивов он этого делать не будет. У него также не возникало желания углубить свое состояние транса. Кажется, необходимости в каких-то особых изменениях этого состояния равновесия не было. Кроме того, он отметил, что это состояние равновесия сопровождалось чувством удовлетворения и облегчения. Ему было интересно, испытывали ли другие такие субъективные реакции.
      Хаксли попросил, чтобы такое легкое состояние транса было индуцировано самыми разными способами, в том числе и в невербальной форме. Результаты в каждом случае, как сильно почувствовал Хаксли, целиком зависели от его умственного и душевного настроя. Он обнаружил, что может совершить "медленный переход" (моя фраза) в состояние легкого транса, реагируя и воспринимая ощущения, которые прежде всего пробуждают реакции только на субъективном уровне. Он также обнаружил, что попытка вести себя в прямой связи с окружающей обстановкой подрывала все его усилия, и у него появилось желание либо выйти из состояния транса, либо погрузиться в него еще глубже. Чтобы проверить свое состояние транса, он по собственной инициативе выдвинул целый ряд вопросов. Так, прежде чем погрузиться в легкое состояние транса, он решил в самое ближайшее время или в недалеком будущем обсудить со мной тему, которая касалась или не касалась данной обстановки. В таких случаях Хаксли обнаружил у себя невыразимое желание противостоять сохранению состояния транса. Надо учесть, что любое усилие включить в это состояние какой-либо пункт реальности, не относящийся к его чувству субъективного удовлетворения, уменьшало глубину транса.
      Все это время у него сохранялось "смутное, но готовое" осознание того, что при желании это состояние можно изменить. Хаксли, как и другие, с кем я выполнял такие опыты, испытывал желание исследовать причину своего чувства субъективного комфорта и удовольствия, но сразу же осознавал, что это приведет к более глубокому состоянию транса.
      Когда я спросил Хаксли, какие средства он мог бы использовать, чтобы избежать возникновения более глубокого транса, он заявил, что сам определяет для себя период времени, в течение которого будет оставаться в состоянии легкого транса. Это позволило ему еще глубже понять, что в любой момент он мог бы "выйти из этого состояния и зацепиться за внешнюю реальность", но при этом чувство субъективного комфорта и легкости уменьшилось. Обсуждение этого факта и повторные опыты показали, что тщательно сформулированные внушения, усиливающие доступность внешней реальности и чувство субъективного комфорта, могут углубить состояние транса, хотя Хаксли полностью осознавал, что и зачем я говорил. Такие же результаты были получены при работе и с другими высокообразованными субъектами.
      В опытах с трансами средней глубины Хаксли, как и другие испытуемые, с которыми я работал, испытывал большие затруднения в реагировании и сохранении постоянного уровня транса. Он обнаружил у себя субъективную потребность более глубоко погрузиться в состояние транса и интеллектуальную потребность оставаться на среднем уровне. В результате он несколько раз пытался "пробиться к сознанию" окружающей его обстановки и при этом возвращался в легкое состояние транса. Затем он обращал внимание на субъективный комфорт и тут же погружался в глубокий транс. Наконец, после повторных опытов, ему было дано как постгипнотическое, так и прямое гипнотическое внушение оставаться в состоянии среднего транса. Он обнаружил, что может выполнить это. Хаксли описывал это среднее состояние транса, которое прежде всего характеризуется очень приятным субъективным ощущением комфорта и неясного смутного осознания того, что существует внешняя реальность. У него возникла сильная потребность проверить этот факт. Однако при попытке проверить даже одно проявление реальности, транс сразу же становился более легким. С другой стороны, если реальный факт имел для Хаксли субъективное значение, например, удобство мягких диванных подушек на фоне собственного внутреннего покоя, тишины комнаты, транс становился глубже. Но и легкое, и глубокое состояние транса характеризовались потребностью каким-то образом, не обязательно четко, ощущать и осознавать внешнюю реальность.
      Эксперименты проводились для того, чтобы обнаружить, , какие явления могут возникнуть в среднем и легком состоянии транса. Тот же самый опыт был проведен и с другими субъектами, а также с теми, у которых возникало только легкое или только среднее состояние транса. Результаты везде оказались одинаковыми, но самым важным кажется потребность гипнотических субъектов, находящихся в легкой и средней степенях транса, сохранять хоть какое-то восприятие внешней реальности и ощущать свое состояние транса как состояние, оторванное от внешней реальности, но с ориентацией на такую реальность. Хотя эта ориентация была слабой по своему характеру, она ощущалась субъектом как вполне доступная.
      Хаксли обнаружил, что на фоне легкого или среднего транса могут проявляться состояния, характерные для глубокого транса. При наблюдении за состоянием глубокого гипноза, он заинтересовался возможностью получать галлюцинаторные явления и в состоянии легкого транса. Он попробовал испытать это на себе, соразмерив с чувством наслаждения своим субъективным состоянием физического комфорта, и прибавил дополнительное субъективное качество -приятное вкусовое ощущение. Он обнаружил, что легко может вызвать у себя галлюцинации различных вкусовых ощущений, и подумал, могу ли я узнать об этом. Он не осознавал, что делал в это время частые глотательные движения. От вкусовых ощущений Хаксли перешел к запахам, как приятным, так и неприятным. Он не понимал, что его выдают характерные движения ноздрей. Как он объяснил впоследствии, у него возникло ощущение, что галлюцинации так называемого внутреннего типа, то есть возникающие внутри самого тела, были бы легче, чем те, при которых галлюцинация возникает как бы вне тела.
      От обонятельных галлюцинаций Хаксли перешел к кинестетическим, проприоцептивным и осязательным ощущениям. В эксперименте с кинестетическими галлюцинаторными ощущениями он галлюцинировал длинную прогулку, но при этом ощущал мое присутствие в какой-то смутно ощущаемой комнате. Как только он забыл обо мне, его галлюцинаторная прогулка стала более реальной. Хаксли осознал это как свидетельство мгновенного появления более глубокого состояния транса, которое он обязан запомнить и сообщить мне после пробуждения. Он не знал, что во время галлюцинаторной прогулки частота его дыхания и пульса заметно изменилась.
      Попытавшись впервые вызвать у себя визуальные и слуховые галлюцинации, он обнаружил, что это гораздо труднее, а также отметил, что при этом неизменно стремился выйти из состояния транса. Наконец, он пришел к заключению, что если у него возникают галлюцинации ритмических движений тела, он может привязать к этому галлюцинаторному ощущению звуковую галлюцинацию. Эта мера оказалась наиболее успешной, и снова он поймал себя на том, что ему интересно, слышу ли я эту музыку. Частота его дыхания и легкое покачивание головой в какой-то мере выдавали его состояние. От простой музыки он перешел к галлюцинации оперного пения, а потом начал бормотать какие-то слова, которые, как мне показалось, имитировали мой голос, спрашивающий его о глубокой рефлексии. Я не мог понять, что происходит. После этого он перешел к визуальным галлюцинациям. Попытка открыть глаза вывела Хаксли из состояния транса. После этого он держал глаза закрытыми, чтобы не прерывать своих действий в легком и среднем состояниях транса. Его первой визуальной галлюцинацией было почти "живое" течение его ума с отчетливым сильным ощущением пастельных цветов, изменяющих оттенок во время волнообразного движения. Он связал этот опыт со своими ощущениями "глубокой рефлексии" в моем присутствии, а также со своими прежними психоделическими опытами. Хаксли не считал это достаточно убедительным для тех целей, которые он ставил перед собой в этот момент, ибо чувствовал, что слишком большую роль тут сыграли яркие воспоминания. Следовательно, он намеренно решил увидеть в своих галлюцинациях какой-нибудь цветок, но подумал, что, поскольку в звуковых галлюцинациях определенную роль сыграло ощущение движения, он с полным основанием может прибегнуть к тому же средству, чтобы вызвать визуальную галлюцинацию. В этот момент, как выяснилось при обсуждении, его очень интересовало, вызывал ли я когда-либо у своих испытуемых галлюцинации, комбинируя различные сенсорные поля. Я сказал, что для меня это было типичной практикой.
      Хаксли продолжал свою визуальную галлюцинацию, чувствуя, как его голова поворачивается из стороны к сторону, качается вверх и вниз; следя за едва видимым, ритмически движущимся предметом. Постепенно образ предмета становился все более и более четким, пока наконец он не увидел розу гигантских размеров, вероятно, около трех футов в диаметре. Этого Хаксли не ожидал и сразу понял, что это было не оживление в памяти, а самая настоящая галлюцинация. Он понял также, что вполне может добавить к этой картине обонятельную галлюцинацию, например, сильный свежий аромат, не похожий на аромат розы. Эта попытка тоже была успешной. Проведя ряд экспериментов с различными галлюцинациями, Хаксли вышел из состояния транса, и мы подробно обсудили все, что у него вышло. Ему приятно было узнать, что его экспериментальные открытия, сделанные без моей помощи и без моих внушений, полностью соответствовали результатам плановых экспериментов с другими субъектами.
      В ходе обсуждения мы затронули вопрос об анестезии, амнезии, диссоциации, деперсонализации, регрессии, потере чувства времени, гипермнезии (пункт, весьма трудный для проверки, поскольку Хаксли обладал почти феноменальной памятью) и воскрешении совершенно забытых событий.
      Хаксли обнаружил, что анестезия, амнезия, потеря чувства времени и гипермнезия вполне возможны в легком состоянии транса. Другие же явления, которые он настойчиво у себя вызывал, приводили к возникновению более глубокого транса.
      Анестезия, которую он вызывал у себя в легком трансе, была более выраженной в определенных частях тела. При попытке распространить анестезию на все тело, начиная с шеи,, Хаксли обнаружил, что начинает "скользить" в глубокий транс.
      Амнезия, как и анестезия, была эффективной только тогда, когда носила выборочный характер. Любая попытка вызвать общую амнезию приводила к возникновению глубокого транса.
      Потеря чувства времени оказалась вполне возможной, и Хаксли предположил, что часто и подолгу использовал ее в своем . состоянии глубокой рефлексии, хотя формально впервые познакомился с этим понятием благодаря мне.
      Гипермнезия, которую так было трудно проверить из-за его великолепной способности помнить прошлое, проявилась, когда я попросил его в состоянии легкого транса быстро назвать, на каких страницах в его различных книгах можно найти некоторые параграфы. Услышав эту просьбу в первый раз, Хаксли вышел из состояния легкого транса и сказал: "Ну, Милтон, вряд ли я сейчас могу это сделать. Я, скорее, смогу процитировать наизусть большую часть этой книги, но номер страницы с каким-то параграфом -- это почти немыслимо". Тем не менее, когда он вернулся в состояние легкого транса, я назвал ему том и вслух прочел несколько строк из параграфа, а он должен был назвать страницу, где находится этот параграф. Его ответы были верными в шестидесяти пяти процентах случаев. Когда он вышел из состояния легкого транса, ему была дана команда оставаться в сознании и выполнить ту же задачу. Если в состоянии легкого транса номер страницы как бы "вспыхивал" в его мозгу, то в состоянии бодрствования ему приходилось в уме закончить параграф, начать следующий, потом вернуться к предыдущему параграфу, а потом уже попытаться "угадать номер страницы". Хаксли не смог сделать это также быстро, как тогда, когда он находился в состоянии легкого транса. Когда ему позволили тратить на эту задачу столько времени, сколько он пожелает, точность его ответов не превышала сорока процентов, причем только с недавно прочитанными книгами.
      Затем мы повторили в среднем состоянии транса все те задачи, которые Хаксли выполнял в легком состоянии транса. Он сделал это гораздо легче, но постоянно испытывал ощущение, что впадает в более глубокий транс.
      Потом мы вернулись к вопросу о глубоком гипнозе. У Хаксли легко возник глубокий сомнамбулический транс, в котором он полностью потерял ориентацию во времени и пространстве. Он мог открыть глаза, но описал поле своего зрения как "колодец света", в котором он находился вместе с креслом. Он сразу же заметил явное спонтанное ограничение своего зрения, и у него появилась четкая осознанная мысль о том, что он обязан обсудить со мной сложившуюся обстановку. Осторожные, тщательно сформулированные вопросы показали, что у него возникла полная потеря памяти относительно ранее произошедшего. Он также не помнил о нашем совместном эксперименте. Одно из его заявлений гласило: "Знаете ли, я не понимаю ни эту ситуацию, ни почему вы здесь; но, так или иначе, я должен вам все объяснить!". Я постарался убедить его, что вполне понимаю обстановку и что мне интересно любое объяснение, которое он захочет мне дать, и сказал, что задам ему ряд вопросов. Он согласился со мной, но как-то небрежно, безразлично. Было очевидно, что он пассивно наслаждается состоянием физического комфорта.
      Он отвечал на вопросы просто и коротко, давая буквальный ответ на заданный ему вопрос, -- ни больше, ни меньше.
      Другими словами, у него возник тот же буквализм, что и у других субъектов, возможно, даже в большей степени -- из-за его знаний семантики.
      Я спросил: "Что находится справа от меня?" -- "Я не знаю". -- "Почему?" -- "Я не смотрел туда". -- "А теперь будете смотреть?" -- "Да". -- "Ну?" -"Как далеко мне нужно смотреть?". Этот вопрос не был для меня неожиданным, так как встречался в многочисленных случаях. Хаксли демонстрировал характерные явления глубокого сомнамбулического транса, в котором визуальное осознание необъяснимо ограничивается отдельными предметами, имеющими непосредственное отношение к ситуации транса. Если я хотел, чтобы он увидел какое-то кресло, диван, подставку для ног, то должен был давать ему определенные команды. Как объяснил позже Хаксли: "Мне нужно было внимательно оглядеться, пока постепенно он (указанный предмет) не появлялся в поле моего зрения, как бы медленно, постепенно материализуясь. Я считаю, что чувствовал себя вполне спокойно, ничуть не удивляясь тому, как материализуются предметы, вещи. Я воспринимал все как должное". Такое объяснение я слышал от сотен субъектов, Однако опыт научил меня тому, какое важное значение имеет то, кто берет на себя роль пассивного "допросчика", кто задает вопрос единственно для того, чтобы получить ответ, независимо от его содержания. Заинтересованность спрашивающего в значении ответа может заставить субъекта ответить так, будто ему даны инструкции относительно того, какой ответ нужно дать. В терапевтической работе я часто прибегал к особым интонациям, чтобы повлиять на пациента и получить от него нужный ответ или реакцию.
      Я проверил это на Хаксли, с энтузиазмом спросив: "Ну, теперь скажите мне, что стоит перед вами на расстоянии пятнадцати футов?" Правильным был бы ответ: "Стол". Вместо этого я услышал: "Стол с книгой и вазой на нем". Книга и ваза действительно находились на столе, но на дальнем его конце, значительно дальше пятнадцати футов от Хаксли. Спустя немного времени, но уже небрежным, безразличным тоном, ему был задан тот же вопрос: "Скажите, что стоит перед вами на расстоянии пятнадцати футов?" От ответил: "Стол". "Что-нибудь еще?" -- "Да". -- "Что именно?" -- "Книга" (она была ближе к нему, чем ваза). -- "Что-нибудь еще?" -- "Да". -- "Скажите мне, что именно". -- "Ваза". -- "Что-нибудь еще?" -- "Да". -- "Скажите мне теперь". -"Пятно". -- "Что-нибудь еще?" -- "Нет".
      Этот буквализм и это особое ограничение осознания предметов в реальности, составляя часть гипнотической ситуации, типичны для стадии сомнамбулического транса. Кроме визуального, существуют еще и звуковые ограничения: звуки, даже те, что возникают при общении между экспериментатором и субъектом, кажутся звучащими вне гипнотической ситуации. Так как у меня в тот вечер не было ассистента, проверить это звуковое ограничение мне не удалось. Однако с помощью незаметной черной нитки мне удалось уронить книгу за его спиной. Медленно, как будто он испытывал зуд, Хаксли поднял руку и почесал свое плечо. Реакции испуга я у него не наблюдал. Это также было характерной реакцией на многие неожиданные физические стимулы. Они объясняются прошлым опытом тела. Очень часто, как при развитии глубокого сомнамбулического транса, у субъекта одновременно возникала избирательная анестезия к физическим стимулам, не составляющим часть гипнотической ситуации, например, на физические стимулы, которые нельзя было понять, исходя из прошлого опыта. Это не удалось проверить в эксперименте с Хаксли, так как для проведения соответствующих тестов без нарушения общей гипнотической ситуации нужен был ассистент. Единственное иллюстративное средство, которое я использовал для выявления уровня спонтанной анестезии, состояло в том, что я пропустил иголку с ниткой через рукав пиджака, так, что нитка была не видна и удерживала иголку в потайном месте. Очень часто, при развитии спонтанной анестезии, субъект не сознавал стимулы. Для проведения теста такого рода легко можно изобрести и другие средства.
      Хаксли был осторожно, косвенным образом выведен из состояния транса простым внушением так сесть в кресле, чтобы вернуть себе физическое и умственное состояние, в котором он находился в момент решения глубже изучить состояние "глубокой рефлексии".
      Хаксли немедленно проснулся и тут же заявил, что полон решимости испытать на себе состояние глубокого транса. Хотя это заявление само по себе говорило о глубокой постгипнотической амнезии, я привлек его внимание к обсуждению того, что может быть сделано. Таким образом, стало возможным упоминание некоторых пунктов его поведения в глубоком состоянии транса. Это не пробудило у Хаксли никаких воспоминаний, и то, как он говорил о некоторых моментах эксперимента, показало, что ничего сложного и нового, отличного от других субъектов, в его поведении в состоянии глубокого транса не было. Он так же ничего не мог сказать о подробностях своего поведения в состоянии гипноза, когда его повторно ввели в глубокий транс, как ничего не знал о них до этого внушения.
      Затем у Хаксли развился более глубокий транс, во время которого я, избегая всяких персональных указаний, давал ему команды, направленные на то, чтобы у него возникла частичная, избирательная и полная амнезия (под частичной амнезией подразумевалась какая-то часть опыта, под избирательной -- амнезия относительно избранных, возможно, не связанных между собой моментов опыта), восстановление забытого материала, а затем потеря восстановленного материала. У него также появилась каталепсия, которая проверялась следующим образом: я удобно усадил его в кресло, а потом создал ситуацию, представляющую собой прямую команду встать с кресла (взять книгу, лежащую на столе, положить ее на вон тот письменный стол и сделать это немедленно). При этом оказалось, что Хаксли не может встать с кресла и не понимает почему. (Удобное размещение его тела привело к положению, которое должно было быть скорректировано, прежде чем он сможет встать с кресла, а в данных ему командах не было и намека на внушение такой коррекции.) Поэтому он продолжал беспомощно сидеть в кресле, будучи не в состоянии встать и не понимая причины этого.
      То же средство использовалось при демонстрации перед группой медиков опыта с анестезией нижней части тела. Субъекта в состоянии глубокого транса осторожно усадили в кресло, ведя с ним при этом отвлекающий разговор. Затем был установлен раппорт между ним и другим субъектом, которого попросили поменяться с ним местами. Второй субъект встал, подошел к креслу, где сидел первый субъект, и остался беспомощно стоять, так как первый субъект обнаружил, что: 1) он не в состоянии двигаться и 2) потеря способности стоять привела к потере ориентации относительно нижней части его тела и к общей анестезии, хотя об анестезии в предварительном обсуждении гипнотического эксперимента вообще не упоминалось. Это незаметное использование каталепсии, не распознанное субъектом, -- наиболее действенное средство для углубления состояний транса.
      Хаксли был удивлен потерей способности двигаться и удивился еще больше, обнаружив потерю ориентации относительно нижней части тела. Но в самое большое удивление повергло его наличие глубокой анестезии, которое я ему продемонстрировал. Он никак не мог понять всю последовательность событий. Он никак не связывал удобное размещение своего тела в кресле с незаметно индуцированной каталепсией с последующей анестезией.
      Он вышел из состояния транса с сохранившейся каталепсией, анестезией и общей амнезией относительно всех ощущений в глубоком трансе. Он непроизвольно расширил команду и включил все ощущения во время транса, возможно, потому, что недостаточно четко слышал мои инструкции. Хаксли, сразу же переориентировался относительно времени, когда мы работали с глубокой рефлексией. Он затруднялся объяснить свое состояние неподвижности и выразил чрезвычайное удивление по поводу того, что он делал в состоянии глубокой рефлексии, из которого, по его предположению, он сейчас вышел, и что именно привело его к таким необъяснимым явлениям впервые за все время опытов. Он был очень заинтересован и, рассматривая нижнюю часть своего тела и исследуя ее руками, бормотал, что все это "весьма необычно". Он заметил, что может сказать о положении своих ног, только посмотрев на них, и что нижняя часть его тела, начиная с талии, неподвижна. Кроме того, он обнаружил, что у него наблюдается состояние анестезии. Он проверял это различными способами, прося меня подавать ему различные предметы, чтобы проделывать тесты. Например, он попросил меня положить ему лед на голую лодыжку, так как сам он не смог нагнуться. Наконец, после довольно продолжительного изучения, он повернулся ко мне и сказал: "Послушайте, вы выглядите спокойным и уверенным, а я нахожусь в большом затруднении. Из этого я делаю заключение, что вы как-то незаметно нарушили у меня ощущение собственного тела. Не является ли это состояние результатом гипноза?"
      Восстановление памяти восхитило его, но он по-прежнему затруднялся в определении генезиса своей каталепсии и анестезии. Хаксли понимал, что для получения этого эффекта был использован какой-то диссоциативный метод, но не мог установить связь между положением своего тела и конечными результатами.
      Дальнейшие эксперименты в состоянии глубокого транса вызвали у него визуальные, звуковые и другие типы идеосенсорных галлюцинаций. В одном из опытов я с помощью пантомимы изобразил, что слышу, как открывается дверь, и вижу, как кто-то входит в комнату, встаю, чтобы поздороваться, показываю на кресло, приглашая сесть, а потом поворачиваюсь к Хаксли -- выразить надежду, что он чувствует себя удобно. Он ответил утвердительно и выказал удивление по поводу неожиданного возвращения своей жены, так как считал, что ее не будет дома весь день. (В кресле, на которое я указал, любила сидеть его жена и я это знал.) Он начал разговаривать с ней и, очевидно, в своей галлюцинации слышал ее ответы. Я прервал Хаксли вопросом о том, откуда он может знать, что это -- его жена, а не гипнотическая галлюцинация. Он тщательно обдумал вопрос, а потом объяснил, что я не давал ему никаких внушений увидеть в галлюцинациях жену, что я так же, как и он сам, был удивлен ее приходом, что она была одета так, как оделась перед отъездом, и что раньше я ее не видел; следовательно, разумно предположить, что она была реальностью. После короткой паузы он вернулся к разговору с женой, очевидно, продолжая галлюцинировать ее реплики. Наконец, я привлек его внимание и сделал рукой жест, показывающий на исчезновение его жены. К своему полному удивлению он увидел, как его жена медленно исчезает. Тогда он повернул ко мне лицо и спросил, разбужу ли я его так, чтобы он полностью сохранил в памяти весь этот опыт. Я так и сделал, и Хаксли начал обсуждать все, что с ним происходило, делая какие-то специальные пометки в своем блокноте, записывая мои ответы на те вопросы, которые он мне задавал. Он удивился, обнаружив, что, когда попросил его проснуться с сохранением неподвижности и анестезии, он подумал, что проснулся, но состояние транса у него сохранилось.
      Потом он решил продолжить работу со своим гипнотическим галлюцинаторным опытом, и поэтому были проведены самые различные эксперименты (с положительными и отрицательными визуальными ощущениями, звуковыми, вкусовыми, обонятельными и осязательными галлюцинациями, кинестетическими ощущениями, чувством голода, жажды, усталости, слабости, ожидания и т. д.). Он оказался весьма компетентньм во всех отношениях, и когда его попросили галлюцинировать подъем в гору в состоянии глубокой усталости, частота его пульса увеличилась на двадцать ударов. При обсуждении этих опытов он выдвинул предположение, что хотя отрицательную галлюцинацию легко вызвать в глубоком трансе, сделать это в состоянии легкого и среднего транса гораздо труднее, поскольку отрицательные галлюцинации чаще всего разрушают ценности реального мира. Так, при индукции отрицательных галлюцинаций он обнаружил, что мой силуэт расплывается в каком-то тумане.
      Последующая работа с другими субъектами подтвердила и этот результат. Раньше я не исследовал этот эффект, возникающий при индукции отрицательных галлюцинаций в легком и среднем трансе.
      Тут Хаксли вспомнил идентификацию номеров страниц в легком состоянии транса во время исследования гипермнезии и попросил, чтобы его подвергли таким же тестам в глубоком гипнозе. Вместе с ним мы осмотрели библиотечные полки и выбрали несколько книг, которые, как был уверен Хаксли, он не трогал уже в течение двадцати лет. (Оказалось, что одну из них он не читал никогда, а остальные пять действительно прочитал очень давно.)
      В глубоком трансе, закрыв глаза, Хаксли внимательно слушал, как я, наугад открыв книгу, прочитал шесть строк из выбранного параграфа. В некоторых книгах он указывал номер страницы почти сразу же, а потом галлюцинировал эту страницу и начинал "читать" ее с того момента, где я останавливался. Кроме того, он указывал и повод, по которому когда-то читал эту книгу. Он вспомнил, что две книги он рецензировал пятнадцать лет назад. В двух других он затруднился дать правильный номер страницы и назвал его только приблизительно. Он не смог галлюцинировать напечатанный текст и мог только дать краткое содержание страницы, но в сущности оно было правильным. Он не мог сказать, когда читал эти книги, но полагал, что это было более двадцати пяти лет назад.
      Хаксли был в восторге от своих успехов, но заявил, что в этом интеллектуальном опыте при восстановлении памяти не было каких-либо эмоциональных проявлений, говорящих о нем как о личности. Это привело к дискуссии по вопросам гипноза и "глубокой рефлексии", во время которой создалось ощущение, что Хаксли неоднозначно оценивал эти эксперименты. Хотя Хаксли был в восторге от своих гипнотических ощущений, поскольку они представляли для него определенный интерес и давали новые понятия, он в какой-то степени оказался в затруднительном положении. Он понимал, что, в качестве чисто личного опыта, получал субъективную пользу от состояния "глубокой рефлексии", чего нельзя было сказать о гипнозе, который только увеличивал объем его знаний. "Глубокая рефлексия", как он заявил, давала ему определенные внутренние ощущения, игравшие значительную роль в его образе жизни. Во время обсуждения он неожиданно спросил, можно ли использовать гипноз для исследования его психоделических опытов. Его просьба была удовлетворена, но при выходе из состояния транса он сказал, что у него возникло чувство, что гипнотические ощущения во многом отличаются от ощущений, возникающих при "глубокой рефлексии". Как он объяснил, гипнотические ощущения не создают у него постоянного субъективного чувства, что он находится посередине своего психоделического опыта, и параллельно с "содержанием чувства" наблюдалось упорядоченное интеллектуальное содержание, в то время как "глубокая рефлексия" устанавливала глубокий устойчивый эмоциональный фон, на который он мог "сознательно и почти без усилий накладывать интеллектуальную картину своих мыслей". В конце Хаксли высказал полное сомнений замечание, что его краткий, но такой напряженный опыт с гипнозом не совсем еще понятен ему и что он не может предложить более разумного комментария, пока не поразмыслит над этим.