Глава четвертая

СТАРБАК БЫСТРО взял себя в руки.

Когда открылась входная дверь, он с притворным интересом рассматривал огонь в огромном камине. У него в спальне тоже горел огонь, припомнил Старбак.

Хотя подобный способ обогрева был удручающе примитивен, уж не говоря о том, что он показался ему почти святотатственной тратой драгоценного дерева, Старбак не мог отрицать удовольствия от аромата горящих поленьев и от тепла, согревающего его протянутые ладони.

– Ну, у тебя определенно вид человека, который собирается прожить еще немало лет, – приветствовала его Черити, входя на кухню.

– Я и собираюсь. Спасибо за то, что разрешила мне воспользоваться душем. Я получил невероятное удовольствие от горячей воды.

– Еще бы – после вчерашнего-то. – Она сбросила с плеч толстую куртку и повесила ее на крючок.

На ней были такие же брюки, как и те, что она дала ему. Синего цвета, сшитые из какой-то мягкой, эластичной материи. На ней они сидят куда лучше, решил он, взглянув на ее женственные бедра.

Она сменила свитер. Новый был мягче и по фактуре, и по оттенку. Он напомнил Старбаку легкое облачко, подкрашенное лунным светом.

Под пушистой тканью мягкими полукружьями угадывались груди. Он засунул ладони в карманы брюк, чтобы не поддаться соблазну и не дотронуться до нее.

Отмахнувшись от странного притяжения, которое выводило его из равновесия, он обратился к ней:

– Я верно расслышал? Твое имя в самом деле Черити?

Старбак помнил, что это слово означает «милосердие», и решил, что она правильно выбрала имя. Учитывая, какую опасность может представлять незнакомый человек, разумнее, наверное, было бы оставить его умирать на дороге.

– Знаю-знаю. – Она усмехнулась, блеснув зубами такой белизны, какой Старбаку еще не доводилось видеть. – Ужасно старомодное имя, как у героини какого-нибудь романа девятнадцатого века. А сестер моих зовут Фэйт[1] и Хоуп,[2] из чего ты можешь сделать вывод, что наша мать – старомодная женщина. Но вот что интересно: она всегда была ультрасовременной. До того как выйти замуж за отца, она танцевала в мюзик-холле Марты Грэм, а в данный момент, когда мы с тобой беседуем, она живет где-то на Таити и рисует аборигенов, совсем как Гоген.

Старбак не сразу улавливал то, что она говорила. Но не хотел, чтобы она останавливалась. Ее голос напоминал музыку; он мог бы слушать ее часами.

– Но когда дело касалось имен ее детей, она становилась удручающе викторианской дамой. На очереди у нее были Пруденс[3] и Модести,[4] вот только девочки больше не родились. Правда, этот факт ее бы не остановил. Она намеревалась назвать моего брата-близнеца Лойал,[5] но тут уж папа топнул ногой и заявил, что имеет право сам дать имя своему единственному сыну. Повезло Дилану, правда? Как ты думаешь?

Он сейчас мог думать лишь о том, какие у нее невероятные глаза. Смотреть в них – все равно что заглядывать в бездонные синие озера.

– Так зовут моего брата, – продолжала щебетать Черити. – Дилан. В честь поэта, а не певца.

Светский разговор сарнианам был неведом. Холодная сдержанность не позволяла им пускаться в пустую болтовню. Кроме того, развитой интеллект и стремление к точности заставляли их выбирать одно-единственное нужное слово там, где представители других рас использовали два или даже три менее подходящих слова.

Терране, навещавшие его родителей, всегда были чрезмерно разговорчивыми, как и фримасиане – чужаки, занятые строительством и ремонтом на планете.

Ну, и, конечно, нельзя забывать о толпах агентов по продаже монолетов, прославившихся тем, что могут трещать без остановки, чтобы уговорить тебя купить новую модель, даже если нынешняя тебя вполне устраивает. Но и самые словоохотливые иноземцы рядом с Черити Прескотт показались бы молчунами.

Ее слова пульсарами вспыхивали в его сознании. Старбак что есть мочи старался поспевать за ней. Декодер универсального переводчика работал на предельной скорости, и тем не менее Старбак не улавливал и половины из того, что она говорила.

Его внимание привлек тихий скрежещущий звук.

Старбак взглянул на стену и увидел крошечную копию дома, совсем как дом Черити. Пока он его разглядывал, оттуда выпрыгнула игрушечная птичка, забавным голосом прочирикала несколько раз и опять скрылась за дверцей. Он с некоторым опозданием догадался, что эта совершенно глупая на вид птичка сообщила время. Что за странный, нелогичный способ, раздумывал Старбак.

– А твой отец? – вернулся он к разговору. – Где он?

– Он умер несколько месяцев назад.

Никакой вины его тут не было, ведь он ничего не знал, но Старбак готов был убить себя за то, что свет исчез из ее дивных глаз.

– Мне очень жаль, – тихо сказал он.

– Мне тоже. Он был чудесным человеком. Его все любили.

– Мой тоже был глубоко уважаемым человеком, – услышал Старбак свои слова.

– О? Он тоже?..

– Умер, как и твой, – закончил Старбак. – В прошлом году. Я только-только начинаю осознавать, что его нет.

На Сарнии смерть не считалась поводом для горя. Старбака всегда учили, что это всего лишь естественный порядок вещей. Старое уступает место новому.

Но когда во время прошлого солнечного цикла его отец прекратил свое существование, Старбак испытал поразительно острое чувство горя и еще более сильное ощущение потери, которые были удручающе человеческими.

– Чтобы свыкнуться с горем, нужно время, – согласилась Черити. – А как твоя мать с этим справляется?

– Она ничего не говорит, но я подозреваю, что она все еще страдает, потому что работает гораздо больше, чем когда отец был жив.

– С моей то же самое. Через день после похорон она улетела на Таити. Некоторые могут посчитать это бесчувственностью, но мы с Диланом знаем, что она так поступила потому, что не могла оставаться там, где они были счастливы с отцом.

Она легонько покачала головой, будто отгоняя горькие мысли. Потом взяла чистый стеклянный сосуд и налила в чашку темную жидкость, от которой поднимался ароматный пар.

– Хочешь кофе?

Не имея ни малейшего понятия, на что он сейчас согласился, но горя желанием доставить ей удовольствие, Старбак ответил:

– Да, спасибо.

Он обхватил пальцами протянутую чашку, сделал осторожный глоток и, приятно удивившись, обнаружил, что жидкость напоминает вкусом кафоидную таблетку, которую он имел обыкновение жевать по утрам. Только гораздо, гораздо вкуснее.

И уж определенно приятнее отдающего хлорофиллом травяного чая, которым его постоянно угощал его домашний робот.

– Изумительный вкус.

Черити наградила его улыбкой.

– Как мило с твоей стороны. К несчастью, черный кофе – вершина моих кулинарных способностей. Разумеется, и это потребовало определенной практики. По правде говоря, в мое первое ночное дежурство в департаменте полиции Венеции… О, нет! – Она с треском опустила чашку на стол. – Я же совсем забыла, – простонала она.

Она натянула толстые, огромного размера рукавицы, напоминающие перчатки дезактивационной бригады космической конфедерации, и достала из белого шкафчика темную посудину.

– О, черт. Все погибло.

Он задумчиво оглядел обугленное содержимое сковородки.

– Похоже на то, – согласился он. – Можно узнать, что это было?

– Тушеное мясо бабушки Прескотт. – Плечи Черити поникли. – Его нужно было готовить десять с половиной часов при температуре двести градусов.

Он осмотрел скрытый в глубине циферблат – по всей видимости, это термостат.

– Температура установлена на двухстах градусах.

– Но мне же нужно было вынуть его вчера вечером!

Дилан собирался прийти на ужин.

– Во всем виноват я, – сделал он попытку разгладить морщинку, перерезавшую ее гладкий лоб. – Я тебя отвлек.

– Ты тут ни при чем.

Она провела ладонью по коротким блестящим волосам, и Старбак мысленно сравнил их оттенок с мерцанием медной руды, добываемой на планете Орионас.

– Я просто никудышный повар, – пробормотала она.

Ее очевидное отчаяние затронуло в душе Старбака что-то примитивно-первобытное.

– Но ты приготовила очень хороший кофе. Кажется, ты как раз хотела рассказать, где научилась так хорошо его варить, – напомнил он, испытывая совершенно нелогичное желание вернуть ей улыбку.

Частично ему удалось достигнуть успеха. Правда, ее усмешка была лишь слабым отражением прежней белозубой улыбки, но Старбак нашел ее не менее привлекательной.

– Ты просто пытаешься отвлечь мои мысли от этой катастрофы.

– Да, – подтвердил он с полнейшей сарнианской честностью. – Пытаюсь.

Мгновение она с любопытством смотрела на него, потом пожала плечами.

– Так вот. Ты должен понять, что мне действительно хотелось влиться в коллектив, стать частью команды.

– В высшей степени понятное желание, – согласился он. – Коллективный труд всегда предпочтительнее индивидуальных усилий.

Она бросила на него еще один быстрый, пытливый взгляд.

– Ну да. Вот я и предложила приготовить мужчинам кофе. Понимаю, что подобный поступок заставил бы феминисток – включая мою маму и сестру Хоуп – подпрыгнуть до потолка, но в тот момент эта мысль показалась мне удачной.

Ее сестра и мать, видимо, похожи на Джулианну, вечно рассуждающую о правах женщин. Хотя Старбак и понимал чувства сестры и даже готов был признать ее единственной женщиной, интеллектуально равной мужчине, но, будучи в здравом уме, никак не мог согласиться с ее ярым желанием разрушить прочные устои добропорядочного патриархального общества.

– Один-единственный глоток – и сержант пригрозил запереть меня в камере, а ключ выбросить, если я осмелюсь еще раз отравить полицейские силы города.

– Ты отравила полицию?

На Сарнии полиция существовала исключительно для того, чтобы держать в руках иммигрантов с других планет, но каждый сарнианин испытывал глубочайшее уважение к Закону.

– Ну, не совсем так, – успокоила его Черити. – Я выразилась фигурально. Но твердо решила не давать сержанту шанс выполнить свою угрозу. Поэтому я позвонила Фэйт, попросила у нее рецепт приготовления кофе и, истратив как минимум ящик зерен, наконец добилась успеха. Фэйт готовит превосходный кофе, впрочем, она все делает превосходно, – беззлобно добавила Черити, – Рецепт тушеного мяса я тоже взяла у нее. Бьюсь об заклад на что угодно, но Фэйт ни разу в жизни не превратила кусок превосходного мяса в подметку.

Старбак не в состоянии был понять ее расстройства по поводу тушеного мяса. Совершенно очевидно, что оно испорчено. Так зачем же возвращаться к тому, чего нельзя изменить?

Эта женщина, похоже, самое нелогичное существо во Вселенной – сравнимое разве что с легкокрылыми мотыльками с планеты Эвиан Четыре. Но, несмотря ни на что, такое привлекательное! – решил Старбак.

– Ты была служащей в полиции?

А ведь мягкие изгибы, вырисовывающиеся сквозь ткань брюк и розовой туники, прекрасно смотрелись бы в коротенькой темно-синей тунике сарнианской полицейской служащей.

– Я была копом, – поправила его Черити.

– Кем?

– Копом, – повторила она.

Универсальный переводчик в ухе Старбака сообщил ему, что копом в просторечии называют офицера правоохранительных органов.

– Вот так, – с видимой гордостью заявила Черити. – Прежде чем уволиться и вернуться сюда, я была детективом.

– Ты была полицейским? – Он и не пытался скрыть свое недоверие.

Она вздохнула и метнула в его сторону быстрый взгляд.

– Детективом третьего класса. А сейчас я являюсь шефом полиции Касл-Маунтин. По правде говоря, не велика шишка, так как вся полиция состоит из меня и моего помощника на полставки – Энди Мэйфейра.

– Шеф полиции, – пробормотал он, пытаясь понять извращенную логику людей, которые позволили женщине – да еще столь миниатюрной женщине – занять такой опасный пост.

– Вот именно. – Глаза ее сузились, а на щеках заалел воинственный румянец. – Тебя что-то в этом волнует?

Универсальный переводчик никогда не подводил его. Логика подсказывала, что и сейчас он работает исправно. И тем не менее Старбак не мог поверить, что правильно ее понял.

– Какие обязанности были у тебя в Калифорнии? Когда ты была детективом третьего класса?

– Я работала в отделе по расследованию изнасилований и бытового хулиганства. Месяц пробыла в роли секретного агента, результатом чего явился арест и приговор одному насильнику, подонку, который в течение года терроризировал женщин на пляжах Венецианского залива. Понятно?

– Слышать такое и то страшно. – Он поражался, как мог ее отец, который в то время был жив, или ее друг разрешить ей занимать эту опасную должность.

Она пожала плечами.

– Не более чем разгуливать в шортах во время снежного бурана. Возможно, на пляжах Венецианского залива это последний крик моды, Старбак, но для Мэна твои шорты – определенно легкомысленная одежда.

Она нахмурилась.

– Раз уж мы заговорили о вчерашнем небольшом приключении… полагаю, нужно показать тебя врачам в больнице.

– Я не хочу ехать в больницу.

– Плевать я хотела на то, что ты хочешь, – рявкнула она таким тоном, какого ни за что не позволила бы себе ни одна, даже самая упрямая, сарнианка.

Он медленно скрестил руки на груди черного лыжного свитера и устремил на нее взор.

– А если я откажусь?

Вздернув подбородок, она решительно встретила его вызывающий взгляд.

– Не советовала бы испытывать меня.

Куда только девалось беспечное создание, тараторившее как разноцветный попугайчик! На его месте возник суровый, облеченный властью представитель правоохранительных органов, ничем не слабее любого сарнианского полицейского с оглушающим бластером в руках.

– Но тебе везет, – добавила она. – Пока. Потому что до окончания метели я не смогу отправить тебя на материк.

Решение, которое она приняла столь неохотно, Старбак воспринял с облегчением. Он не собирался позволить ей отвезти себя в больницу. Вот только еще не решил, как далеко может зайти в попытке помешать ей.

– Раз ты так считаешь… – примирительно сказал он.

Черити стрельнула в него коротким подозрительным взглядом.

– Кроме того, необходимо выяснить, что произошло с твоими вещами, – продолжала она. – Это весьма странно. Здесь, на острове, о кражах, можно сказать, и не слыхивали.

Оранжевые язычки пламени согревали комнату. Выпитый кофе расслабил тело, но стимулировал мозг.

Он облегченно вздохнул при мысли о том, что хоть тело у него и земное, но мозг сарнианский. Втайне его все время грызла тревога, что он может воссоздаться на этой планете в виде землянина с примитивным умом.

Все архивные документы описывали жителей Земли как милосердную, но непредсказуемую и порой жестокую расу. Впрочем, все это вполне объяснимо, если не забывать, что и сама Земля только-только вошла в юношеский возраст.

Спустя века, если только они не разрушат окончательно планету легкомысленным загрязнением или нескончаемыми территориальными притязаниями, они придут, как и его собственный народ, к той ступени развития, когда войны, болезни, нищета останутся далеко позади. И о них будут рассказывать детям на уроках древней истории.

– О Бог мой. – Черити схватилась за спинку стула, а потом буквально упала на сиденье.

Старбак узнал имя одного из земных божеств, но по ее изумленному тону догадался, что она не молится.

– Что случилось?

Она смотрела на него широко распахнутыми глазами.

– Я внезапно поняла, почему ты показался мне знакомым.

– И почему же? – спросил Старбак, чувствуя, как екнуло у него сердце. Что, если он похож на какого-нибудь ее знакомого? Кого-то ей неприятного?

Из голограммных дисков Джулианны он узнал, что земляне – крайне эмоциональная раса, а женщины в период месячного цикла отличаются особенной переменчивостью настроения.

Что ему делать, если она вышвырнет его обратно в ледяную мглу, бросит его на произвол судьбы?

– Ты был героем моей фантазии.

Ее голос, ни разу не дрогнувший во время перипетий прошлой ночи, сейчас вдруг стал тоненьким и слабым.

– Ты мне снился.

– Снился?

– Ну, вообще-то я как бы грезила наяву. Перед тем, как начались эти звонки насчет НЛО.

Значит, его видели. Старбак лелеял надежду, что огни северного сияния помогли ему остаться незамеченным.

– Звонки об НЛО?

– О, ерунда! В полнолуние всегда случается парочка дурацких звонков. Мне кажется, что и вспышки на солнце тоже влияют каким-то образом, – поделилась она с ним своими соображениями. – Не знаю только, есть ли этому какое-нибудь научное обоснование.

Он-то знал обоснование, но решил, что будет неразумно излагать его, не объяснив дополнительно, что теория, доказывающая влияние вспышек на солнце на эмоциональное состояние человека, появится лишь спустя пять солнечных циклов.

В памяти Старбака что-то щелкнуло.