– То, что меня особенно заинтересовало, я пометила. Возможно, я что-то и проглядела, но это предстоит заметить тебе.

– Да, мэм.

Впечатлений у Кэсси было уж чересчур много, в голове мысли путались, пытаясь постичь невозможное. Долго еще после ухода мисс Лилиан она простояла, погруженная в красочный каталог.

С рвением принялась Кэсси изучать книгу, которую оставила ей хозяйка. Вглядываясь в иллюстрации, вчитываясь в текст, она узнала, что искусство камеи, этой скульптуры в миниатюре, зародилось в глубокой древности. Оказывается, первыми придумали его шумеры южной Месопотамии, которые вырезали изображения на камнях, служивших печатями. Древние египтяне пошли в этом искусстве дальше: они сгладили острые неограненные края самоцвета, придав им форму скарабея, а поверхность использовали в качестве печатки. Часто они служили особыми амулетами. Такие стилизованные изображения обычного навозного жука – священного символа бога утреннего солнца – украшали подвески, кулоны, кольца древнеегипетских женщин.

В XV – XVI веках до нашей эры древнегреческие мастера признали традицию изображения какого-то жука несоответствующей красоте камня; они научились почти идеально отшлифовывать поверхность самоцветов, «одев» их в кольцо металла.

Коренные изменения искусство камеи претерпело после того, как походы Александра Македонского открыли пути на восток, откуда хлынуло разноцветье невиданных ранее драгоценных и полудрагоценных камней: арабские сардониксы в серо-лилово-коричневой гамме, индийские сардониксы теплых молочно-кофейных тонов, россыпи пестрых, полосатых, крапчатых кварцитов.

Мастера-резчики сразу оценили богатство новых возможностей; диковинные для тех времен материалы оказались идеальны в работе, и скоро для них была найдена лучшая форма – овал с вырезанным рисунком на контрастном фоне.

Именно тогда, в конце IV века до нашей эры и появились первые настоящие камеи.

Как выяснила Кэсси из книги, они были одними из первых предметов, в сущности, нефункциональных, созданных человеком только ради красоты и удовольствия. Вглядываясь в изображенные на иллюстрациях сдержанно-изысканные камеи эллинского периода, дивные украшения времен Римской империи, Средневековья, Возрождения, Викторианской эпохи, а также в фотографии последних лет, Кэсси поняла, что искусство это воистину заслуживает восхищения.

Конечно, нельзя стать специалистом, прочитав одну-единственную книгу. Но все-таки, имея в перспективе поездку в Нью-Йорк, Кэсси немного разобралась в предметах страсти мисс Лилиан.

Кстати, в каталоге одна камея бледно-зеленого оттенка привлекла особое внимание Кэсси, так что она решилась показать ее своей хозяйке.

Чем ближе был день отъезда, тем сильнее волновалась Кэсси, что же сказать в конце концов матери. С юных, почти детских лет она была уверена, что все неудачи Макбрайдов всех поколений – злой рок, которого так трудно избежать. Как же она была изумлена, как счастлива, когда за два дня до срока Белл объявила дочери, что в Талсе ей удалось заполучить ангажемент, длительность которого не оговаривалась заранее; когда Белл сможет вернуться, она не знала. И Кэсси, собиравшаяся уже наговорить матери невесть что, в чем она была мастерица, чуть не разревелась от облегчения.

Мисс Лилиан и Кэсси прибыли в нью-йоркский отель поздно вечером. Центральный Парк, эта громада темных бордово-лиловых теней, был, как стражниками, окружен радужно расцвеченными небоскребами.

– Ты, должно быть, голодна? – поинтересовалась мисс Лилиан у Кэсси, которая бродила по просторным апартаментам, завороженная старинной мебелью, классическими атласными портьерами, изысканной мраморной ванной комнатой. – Ты ничего не ела в самолете.

Действительно, в воздухе Кэсси была слишком взбудоражена, могла только потыкать вилкой в тарелке.

– Нет, ничего, – уверила она хозяйку.

– Вздор! Молодому организму нужны силы, – с этими словами мисс Лилиан вручила ей кожаную папку. – Заказывай, что тебе хочется.

Кэсси слепо вглядывалась в строчки обширнейшего меню.

– Позвони официанту, закажи ужин, дитя мое, потом просто подпишешь счет и передашь мне. Я же собираюсь как следует погреться в ванне. Честное слово, все эти перелеты с каждым годом доставляют мне все меньше удовольствия.

Орущие дети, юнцы в рваных джинсах и грязных майках... Право, были времена, когда дамы путешествовали в специальных костюмах и, между прочим, в белых перчатках, – она улыбнулась сдержанно и немного лукаво, – старость берет свое.

– Вы совсем еще не старая.

– Я была права, взяв тебя с собой, Кэсси, – откликнулась мисс Лилиан, – ты всегда находишь нужные слова.

Кэсси никогда прежде не бывала в отелях, так что гостиничный сервис оказался для нее истинной пыткой. Белоснежная хрустящая скатерть, тонкий, с золотистыми ободками фарфоровый сервиз, душистые алые розы в хрустальной вазе – и все это лишь для того, чтобы съесть сэндвич и выпить кока-колы. Да, несомненно, Нью-Йорк – город чудес.

Несмотря на мучительное желание увидеть Манхэттэн во всех подробностях, первое свое утро в Нью-Йорке Кэсси пришлось провести в «Сотби». Однако разочарование, которое она испытывала сначала, испарилось как дым, стоило ей лишь переступить порог знаменитого зала – царя аукционов.

Торги, на которых представлены изысканные ювелирные изделия и драгоценные камни, – действо, несомненно, более впечатляющее, нежели ежегодная ярмарка-аукцион крупного рогатого скота, которая устраивалась в Гэллахер-сити. Атмосфера, правда, в этом зале была наэлектризована не меньше, если не больше. Еще бы, подумала Кэсси, такие деньги.

Она зачарованно смотрела, как утонченно-элегантный человек с тонкими стрелочками усов искусно завладел этой специфической аудиторией, с неимоверной скоростью манипулируя цифрами, молоточком, ни единого человека не упуская из виду. Аукционные цены росли в немыслимом темпе. За спиной аукционера находилось электронное табло, показывающее рост цены на лот. Кстати, цена в долларах сразу переводилась по соответствующему курсу в швейцарские франки, французские франки, английские фунты стерлингов, немецкие марки, японские иены – для сидящих в зале иностранцев, которых до сего дня Кэсси в глаза не видела. А теперь будто целый мир открылся перед ней.

Торги начались с предметов относительно недорогих: агатовая в виде кролика булавка для галстука, брошка, на которой золотая обезьянка сидела на двух резных веточках из зеленого турмалина; композиция из трех хрустальных пасхальных яиц, усыпанных бриллиантами; браслет, состоящий из семи звеньев – камей с семью силуэтами различных птиц, – сработанный из кораллов и лунного камня. Кэсси сразу вспомнила, что такие браслеты были очень популярны в Викторианскую эпоху.

Аукционист работал очень быстро, покупатели не отставали, держа друг друга в постоянном напряжении. Это была настоящая гонка. Дух перевести не удавалось никому, с каждым следующим лотом цены росли все быстрее, но и выставляемые предметы становились изысканнее, дороже, уникальнее.

Резной улей из черного жадеита, украшенный мозаикой желтых бриллиантовых «пчелок» ушел к толстому лысому господину, сидевшему в первом ряду; после упорной борьбы какой-то арабский шейх, окруженный телохранителями-бедуинами, отспорил себе бриллиантового сокола с оперением из золота высокой пробы, с хохолком из рубинов и изумрудов. А соперник этого шейха уже через пару минут утешился драконником из яшмы.

Потрясающее колье – рододендроны из розового турмалина среди листочков турмалина зеленого, с сердцевинками из розоватых бриллиантов приобрела костлявая тощая дама в шелковом, цвета слоновой кости, наряде, щедро усыпанная драгоценностями.

Яшмовая собачка работы Фаберже, сделанная специально для королевы Англии Александры (она приходилась сестрою вдове русского императора Александра III, успел пояснить аукционист), была продана анонимному покупателю, по телефону участвовавшему в торгах. Так же, как и кварцитовая свинка, и кварцитовый тяжеловозшайр – все предметы были из мастерских Фаберже и составляли часть знаменитой коллекции, собранной когда-то королем Эдуардом VII.

По сногсшибательным цифрам, которые так и сыпались из уст изысканного усача с молоточком, Кэсси поняла, что находится в компании богатейших людей мира. Но сейчас все они были во власти этого человека, стоящего на подиуме красного дерева, сейчас он решал судьбу их денег, их коллекций, одним ударом импозантный аукционист определял взявшего лот – «Продано!» – и все дела.

И вдруг Кэсси поняла, чем бы ей хотелось заниматься в жизни. Вот так стоять в этом зале – или в другом, но таком же элегантном – и проводить аукцион роскошных ювелирных изделий или антиквариата, где покупателями будут изысканные мужчины и женщины, для которых деньги никогда не были проблемой...

К концу этого мероприятия Кэсси просто ошалела от восторга. Мисс Лилиан договорилась, что все ее приобретения – розовато-пепельные серьги с женским профилем, камея, Италия, XIX век, классическая брошь-камея – в ободке из алмазной крошки, мелкого жемчуга и темно-зеленых изумрудов сардониксовая голова воина в шлеме, Франция, XIX век, потрясающий по филигранности и изяществу миниатюрный портрет-камея Марии Стюарт, выполненный из нежно-зеленого полупрозрачного бирманского жадеита, Италия, XVI век, – были доставлены в отель, где заранее приготовили специальный сейф. Мисс Лилиан была очень довольна собой, а для Кэсси прошедшие два с половиной часа стали самыми удивительными в жизни.

– Ну, вот ты и развлеклась немного, – добродушно сказала мисс Лилиан, когда они уселись в роскошный лимузин и двинулись по улицам, которые были запружены до предела.

– Великолепно! – воскликнула Кэсси, хотя, конечно, это слово и не отражало полностью всех ее чувств.

– Прекрасно понимаю тебя, – мисс Лилиан легонько похлопала девушку по руке. – Кстати, я так благодарна, что ты отыскала в каталоге эту дивную Марию Стюарт! Как это я ее проглядела?

Значит, не зря Кэсси набралась тогда храбрости и показала в каталоге этот экспонат своей покровительнице. На иллюстрации камея выглядела замечательно, но в натуре изысканная драгоценная вещица показалась Кэсси самой красивой на свете. Ее чуть блеклая полупрозрачная зеленая поверхность будто излучала живой, теплый цвет.

– Жадеит, вообще, бывает самых разнообразных оттенков, кроме зеленого, который так понравился тебе, Кэсси, – пояснила мисс Лилиан в ответ на не очень вразумительные восторги девушки. – Этот камень поистине многолик. В Древнем Китае верили, что бог всех стихий, видя мытарства человека на земле, решил порадовать его, разбил однажды радугу на мириады кусочков, и она жадеитовыми каплями рассыпалась по всему свету на радость людям. Поэтому, по легенде, жадеиты теперь и встречаются всех цветов радуги. А еще их нарекли небесными камнями.

Небесный камень – вряд ли можно было точнее назвать эти самоцветы, подумала Кэсси, как ни старайся. И хотя все сегодняшние приобретения мисс Лилиан отличались и красотой, и дороговизной, зеленоватая камея единственная по-настоящему произвела впечатление на Кэсси.

– Я вижу, тебе не терпится прогуляться по городу, – сказала мисс Лилиан, – это прекрасно, но прежде у нас будет ланч в Русской чайной.

В восторге Кэсси едва не схватила мисс Лилиан в объятия.

– Боже милостивый! – молвила мисс Лилиан, поправляя шляпку и одергивая костюм из последней коллекции Шанель. – Если ты выражаешь такой безумный восторг по поводу обычного ланча, то я почти со страхом сообщаю тебе, что там будет присутствовать Рорк.

– Рорк? – Кэсси замерла, не смея поверить своим ушам. – Но ведь...

– Да. Я знаю. Брат мой запретил нам с ним даже разговаривать. Но Рорк все же мне племянник. И если бы кто-нибудь поинтересовался моим мнением, – под «кем-нибудь» подразумевался, конечно Кинлэн, поняла Кэсси, – я бы сказала, что мальчик, безусловно, имеет право сам распоряжаться своей судьбой.

Итак, Рорк. Сегодня за ланчем Кэсси предстояло встретиться с мужчиной, который все эти годы владел ее девичьими мечтами.

Далеко не однажды Шелби пеняла Кэсси, что та избрала ее брата предметом своей страсти.

Кэсси пыталась придать себе равнодушный вид, иногда горячо отнекивалась от таких «обвинений», однако не преминула посмотреть в словаре слово «страсть». И прочитав, что «страсть» толкуется, как «сильное чувство, с трудом управляемое рассудком, увлеченность с преобладанием чувственного влечения», она поняла, что ей нечего возразить Шелби.

Сияющая медным блеском дверь-турникет наводила на мысли о машине времени Кэсси шагнула в зал знаменитого ресторана и ахнула от его великолепия: живописные полотна по стенам, цветы в вазах, в кашпо, в гирляндах, пузатые румяные самовары – дни будто пошли вспять, будто вернулись золотые царские времена. Интерьер был таким ярким и нарядным, что Кэсси показалось, вот-вот наступит Новый год... в апреле.

Будучи уже под сильным впечатлением от пышного убранства, Кэсси ощутила, как екнуло сердце, когда с одного из алых диванов поднялся, приветствуя дам, высокий темноволосый мужчина.

Рорк. Он возмужал, заматерел, от чего его точеное лицо только выиграло, подумала Кэсси, глядя, как они с тетушкой обмениваются поцелуями.

Волосы его были подстрижены заметно короче, чем в день их последней встречи, манеры стали более сдержанными, но и более изысканными.

Прежними оставались лишь его глаза, ярко-голубые глаза. Когда взгляд их коснулся Кэсси, она вспыхнула.

– Я так и знал, – проговорил Рорк вместо традиционного «здравствуй».

– Что знал?

– Что из тебя вырастет красавица.

Среди других дам в этом ресторане Кэсси чувствовала себя замарашкой. Ей невдомек было, что в обстановке, где едва ли не каждая женщина стремилась к лаврам Энни Холл, неброская белая блузка и узкая черная юбка очень выгодно подчеркивала свежесть и красоту Кэсси. Смущенная комплиментом, она кивнула, тихо пробормотав «спасибо».

Рорк усадил своих дам около столика и только потом занял свое место – рядом с Кэсси. А когда он случайно коснулся ногой ее бедра, будто электрический ток пронзил тело девушки, внутри затеплилось нечто неведомое и удивительное.

– Ну, как вы, милые дамы, нашли Нью-Йорк весной?

– Кэсси так и не удалось пока осмотреть город, – призналась мисс Лилиан, – мы ведь приехали только вчера поздно вечером. А с утра, разумеется, сразу отправились на аукцион.

– О да, конечно, – кивнул Рорк, – аукцион! Удел сильных мира сего. И как прошли торги?

– Не так хорошо, как хотелось бы, – поджала губы мисс Лилиан; наверняка она вспоминает сейчас того высокого молчаливого араба, подумала Кэсси, из-за которого ей не досталась камея четырехсотлетнего «возраста» с изображением Клеопатры, и агатовая змейка с золотым ободком, и старинные эмали... – ..Тем не менее нам удалось кое-что приобрести, – продолжала мисс Лилиан, – например, пару серег Французской школы, очень милую брошку, а главное, удивительный портрет Марии Стюарт на зеленоватом жадеите, кстати, это заслуга Кэсси, – она прикоснулась к руке девушки, – уж не знаю, как, но я, похоже, вообще целую страницу в каталоге пропустила. Слава Богу, Кэсси оказалась более внимательной.

– Вот уж не ожидал, что ты примкнешь к ювелирным фанатам, Кэсси, – сказал Рорк.

– Кэсси схватывает все на лету, – откликнулась мисс Лилиан, – коллекционеры говорят как бы на одном языке, а моя ученица рождена владеть им.

Кэсси, тронутая похвалой своей покровительницы и смущенная пристальным взглядом Рорка, который так смотрел на нее, будто видел впервые, зарделась и начала нервно перебирать столовые приборы перед собой.

Как в тумане замелькали официанты в традиционных русских красных рубахах, на столе одно за другим стали появляться заморские яства.

Мисс Лилиан заказала, правда, обычный салат с куриным мясом, Кэсси же, подбадриваемая Рорком, решилась попробовать фирменные блюда «Русской чайной».

Трапеза началась с тонких румяных лепешек, – блины, назвал это блюдо Рорк, – поданных со сметаной или севрюжьей икрой на выбор. Кэсси сделала вид, что в восторге от русского деликатеса, хотя про себя подумала, что ко вкусу этой икры надо сначала привыкнуть. Вслед за блинами на столе появился огромный горшок красного обжигающего борща, который, к удивлению девушки, оказался очень вкусным. Но покорена она была другим кушаньем – в миске душистого бульона плавали пышные белые комочки – мясо в тесте.

– Вы просто как знали, когда сюда прийти, – заметил Рорк, – знаменитые сибирские пельмени готовят здесь только по средам.

Сибирские пельмени. Диковинно звучащие слова встали в ряд заморских чудес, с которыми сегодня уже успела встретиться Кэсси. Она даже не могла вспомнить, был ли у нее в жизни такой удивительный, такой счастливый день.

– Как тебе нравится ваш отель, Кэсси? – поинтересовался Рорк.

– Потрясающе. Я там чувствую себя как в королевском дворце, – призналась Кэсси... и замерла, потому что Рорк вдруг откинул голову и от души засмеялся.

– Я совсем забыл, что ты презабавное создание, Кэсси Макбрайд.

Сбитая с толку, она переводила взгляд с мисс Лилиан на Рорка и наоборот.

– Мой племянник, возможно, как блестящий архитектор, всегда утверждал, что наш отель для тех путешественников, которые привержены стилю Марии-Антуанетты, – чопорно пояснила мисс Лилиан, однако лукавый огонек в глазах немолодой женщины подсказывал, что это – давние шутливые распри тетки и племянника.

– Отель очень красивый, – тем не менее повторила Кэсси.

Ланч продолжался, продолжался и разговор.

Кэсси стремилась не упустить ни мельчайшей подробности, она впитывала изысканную красоту интерьера, манеры здешней публики, весь этот дух элиты, впитывала, чтобы увезти с собой в Оклахому, в родной Гэллахер-сити. Но все же с неизбежностью глаза ее устремлялись на Рорка.

Он рассказывал о здании, строительство которого только что завершила их фирма: для японского банка они возвели сорокадвухэтажный офис, стены облицованы розовым гранитом, а четыре угла основного здания сглажены, чтобы создавалось впечатление, что эту громаду поддерживают высоченные колонны классического стиля. Рорк даже набросал рисунок на обороте своей визитной карточки А Кэсси все это время смотрела на его сильные загорелые руки, так мужественно покрытые темными волосками..

– Я знаю, в нашем деле все, что противоречит знаменитому Филиппу Джонсону, воспринимается почти как ересь, – сказал Рорк, – но лично я считаю, что как бы ни наскучили традиционные стеклянно-бетонные коробки, они все же ненавязчивы.

Есть опасность, что в ближайшее десятилетие Джонсон и Роберт Венчури – пусть они признанные авторитеты – заполнят страну своими постмодернистскими детищами – громоздкими, агрессивными и даже уродливыми. В дурном сне такое не приснится. Да что там – это просто ночной кошмар!

И вот что меня интересует – неужели Венчури, который всегда ратовал за гуманизм в архитектуре и из-за этого разошелся с Мейс Ван Дер Роу, неужели он сам не видит очевидного?

Рорк нахмурился, представив, наверное, бизнес-центр какого-нибудь города, где красуются викторианские особняки, дворцы в стиле Ренессанса и неоклассические виллы.

– Никто не возьмется спорить, что модернизм, как стиль, как направление, уничтожил сам себя, история не простила ему пренебрежения к обыденным потребностям человека, к обывателю, скажем так. А все эти нынешние постмодернисты пошли еще дальше, они просто пропитаны нигилизмом и, поскольку таланта для настоящего нового слова в архитектуре им явно не хватает, занимаются тем, что корежат все, нажитое веками.

Увлеченность Рорка своим делом была очевидна. Слушая этот страстный монолог профессионала, Кэсси кивала и поддакивала, не понимая ни единого слова, – на самом деле она была занята другим. Она смотрела в его голубые глаза, лучившиеся энергией и живым теплым светом.

Мисс Лилиан повернулась к Кэсси и сказала:

– Моего племянника только допусти, он все города перестроит на свой лад.

И улыбка ее говорила о том, что она вовсе против этого не возражает. Мисс Лилиан продолжала, обращаясь уже к Рорку:

– Я же говорила, что когда-то твой отец сделал ошибку, подарив тебе конструктор, а не заводной Линкольн, как, кстати, предлагала я.

– Я не хочу, чтобы архитектура полностью отказывалась от истории, – возразил Рорк, – но все же города наши должны задевать душу человека. Постройки прежних лет говорят нам о днях прошедших, но мы-то живем сейчас, сегодня. Вот-вот наступят восьмидесятые годы, подчеркиваю, двадцатого века, а не девятнадцатого и не восемнадцатого. Архитектура должна быть отражением нас сегодняшних, а не вчерашних.

Кэсси, которая всегда считала отделанный мрамором особняк Кинлэна Гэллахера самым красивым зданием на свете, не понимала Рорка, когда он так набрасывался на старинные здания, отдавая явное предпочтение современным, но из боязни задеть его, так и не решилась ему возразить.

– Ладно, на сегодня, пожалуй, лекций достаточно, – вдруг запнувшись, усмехнулся Рорк. – Извините, милые дамы, но я действительно иногда чувствую себя плывущим против течения.

Впрочем, вам не стоит огорчаться по этому поводу. – Он улыбнулся уже раскованно, взгляд его смягчился. – Ну, что будем заказывать на десерт?

Видит Бог, этот день щедр был на удивительные события – после ланча Рорк сообщил, что на фирме его отпустили до конца дня, так что он готов показать дамам город.

Когда мисс Лилиан отказалась, сославшись на усталость, сердце Кэсси болезненно сжалось, но тем не менее пренебречь своими прямыми обязанностями компаньонки она не смела – Ты так любезен, Рорк, – вежливо сказала она, – но нам надо возвращаться в отель.

– Ну-ну, не глупи, дитя мое, – возразила мисс Лилиан, – не можешь же ты лишиться этого удовольствия только потому, что я превращаюсь в старушку. Я прекрасно доберусь до гостиницы сама.

Втроем они вышли из ресторана. Рорк распахнул перед тетушкой дверцу лимузина, они обнялись на прощание.

В этот момент Кэсси вдруг почувствовала, как, должно быть, одиноко Рорку в этом городе, без семьи, без близких людей. Сердце ее дрогнуло. Она подумала, а не бывает ли ему по ночам так же тошно, как ей самой?

Впрочем, размышлять долго на эту тему времени не было – впереди предстояла прогулка с Рорком по городу.

Кэсси, никогда не выезжавшая из Оклахомы, влюбилась в Манхэттэн сразу, как влюбилась бы в любой другой незнакомый город. Ей хотелось увидеть сразу все, городские краски замелькали как в калейдоскопе.

Она ахала, охала, глядя на пышный фасад Вулворт-билдинг, пожелала непременно подняться на смотровую площадку Эмпайрстейт билдинг, где ветер разметал ее волосы, превратив их в медный шелковистый ореол вокруг головы. Оказавшись вновь на земле, Кэсси с неменьшим восторгом познакомилась со знаменитой Публичной библиотекой, на страже которой замерли мраморные львы, изумлялась зданиям вдоль Парк-авеню, желтым, красным, белым тюльпанам, покрывавшим, казалось, каждый свободный метр улиц и площадей.

Незабываемое впечатление производили люди – скопление лиц самых разнообразных; евреи держали пресловутые ювелирные магазинчики, корейцы – овощные лавки; на каждом углу толпились продавцы разномастных товаров, по тротуарам лились потоки туристов со всего света, торопливо шагал служивый люд; в Центральном Парке фланировали белоликие мимы, бежали трусцой физкультурники, на берегу озера в лодках сидели старики, приглашая прокатиться по воде.

День погас, наступил вечер, близилась ночь.

Рорк предлагал Кэсси поужинать там, где она пожелает, но та предпочла просто утолить голод и не тратить времени на долгую трапезу. Кроме того, убеждала она Рорка, в путеводителе сказано, что визит в Нью-Йорк будет незавершенным, если вы не попробуете знаменитый местный «хот-дог». Рорк не очень-то приветствовал это примитивное «развлечение», но Кэсси нашла вкус острой, обжигающей сосиски с соусом и душистой булочкой просто райским.

День чудес закончился поездкой в конном экипаже вокруг Центрального Парка. И лошадь, и кучер были будто из известного телесериала про «Черного красавчика».

– Я толком не поблагодарил тебя за подарок, который ты прислала к выпускной церемонии, – сказал вдруг Рорк.

Кэсси несколько месяцев копила деньги, чтобы приобрести набор посеребренных автоматических карандашей.

– Ты написал письмо.

Она до сих пор хранила его в ящичке комода среди вороха трусиков и лифчиков.

– Письмо – это одно, главное – лично поблагодарить тебя.

– Если ты вернешься домой, отец твой может совсем выйти из себя.

– Вот в этом ты права, дружок, – мрачно согласился Рорк. Он откинул голову на спинку сиденья и вздохнул. – Он отказывается что-либо понимать, – пробормотал он скорее себе, чем Кэсси. – Сколько я себя помню, я мечтал строить дома, и не просто дома, а здания солидные и значительные, как например, делали Фрэнк Ллойд Райт, А.М.Пэ или Филипп Джонсон. Я хочу, чтобы мои дома узнавали с первого взгляда, как узнают работы Пикассо или Гойи. Я хочу иметь свое имя в архитектуре. Хочу оставить след в истории.

– Так и будет, – с жаром произнесла Кэсси.

Ее переполняли эмоции, в том числе и нечто подобное материнским чувствам. Ей хотелось утешить его, снять боль, помочь забыть обиды, нанесенные его взбалмошными родственниками, ей хотелось залечить все его душевные раны, уничтожить всех недругов и недоброжелателей. Не было ничего, на что она не была бы готова ради этого человека, которого любила так давно.

– Ты будешь строить офисы-небоскребы, шикарные гостиницы, Рорк, а я, когда стану богатой и знаменитой, буду останавливаться только в твоих отелях и всем говорить, что знаю архитектора. Лично.

Рорк повернулся к ней, заглянул в лицо. В его глазах теплым светом отражалась луна.

– Я, конечно, первоклассный болван. Жалуюсь на свои неурядицы, когда рядом – такая красавица. – Он положил руку Кэсси на свою ладонь. – Ты совсем уже взрослая, Кэсси.

Когда он сжал ее пальцы, Кэсси онемела.

Почему ее всегда коробило, когда к ней прикасались другие парни? Почему прикосновение Рорка было иным?

– Такая хорошенькая девушка как ты, наверное, не знает отбоя от кавалеров.

Как можно было объяснить ему, что далеко не безупречная репутация Белл сказалась и на Кэсси, в которой Гэллахер-сити видел лишь новый вариант ее матери? Чуть ли не неделю назад один парень, изнемогавший от своей юношеской похоти, зазывал ее провести уик-энд за городом.

Кэсси, как всегда, отказалась, в очередной раз с обидой и болью осознав, что девушки в городе делятся на две категории. Одних приглашают на спортивные праздники, в кинотеатр «Вижу», на танцевальные вечера в местном клубе. Другим, таким, как она, приходится довольствоваться «уик-эндами» с обильными возлияниями, непременным лапанием и прочими «прелестями».

Сейчас, однако, Кэсси была решительно настроена не испортить этот удивительный, из ряда вон выходящий день, так что все неприятные мысли она отбросила.

– На «романы» у меня слишком мало времени, – сказала она, – после школы я ведь работаю.

– Это мне знакомо. Когда я учился в Йейле, я был на двух работах. Три дня в неделю вкалывал на стройке, а каждую ночь и все воскресенья занимался уборкой одного офиса. Надо же было платить за учебу.

– Ты работал дворником?!

– Ну, знаешь ли, материальная независимость дается не так-то легко, – усмехнулся Рорк. Потом наклонился и поправил плед, которым была укрыта Кэсси. Пальцы его случайно коснулись бедра девушки, от чего кровь закипела у нее в жилах. – Скажи мне, Кэсси, а что бы тебе хотелось делать в жизни? О чем ты мечтаешь?

– Я вернусь сюда, в Нью-Йорк, – смело сказала она. – Стану богатой и знаменитой особой, – в глазах ее появился решительный блеск – гардероб мой будет полон модной, элегантной одежды, мехов, драгоценностей. И бриллианты будут, и изумруды, и рубины, более яркие, чем закат солнца в Оклахоме. Заведу собаку, – перечисляла она свои планы. Сколько лет просила Кэсси у матери разрешения иметь песика.

Сколько лет Белл, была непреклонна. – Заведу такого белого, мохнатого пуделя, какие есть у каждой важной дамы и кинозвезды. Буду прогуливаться с ним по Пятой Авеню – он в бриллиантовом ошейнике, а я в бриллиантовом колье и с кольцами.

Рорк не смеялся над ее полудетскими мечтами. Только сказал:

– Это прекрасно. У тебя уже есть идеи, как этого достичь?

Кэсси будто прорвало. Она разом выложила ему все свои мысли, которые родились у нее только сегодня утром, на аукционе.

– Больше всего я хочу заниматься этим удивительным камнем – жадеитом, – заявила она, – ты знаешь, кстати, что его величают «небесным камешком»?

– Нет, этого я не знал, – улыбнулся Рорк.

– Тем не менее это так. – И она поведала ему древнекитайскую легенду, которую недавно слышала от мисс Лилиан.

К восторгу и облегчению Кэсси, Рорк совершенно не смеялся над ней. Более того, велев кучеру сделать еще один круг, он высказал Кэсси свои размышления, которым она внимала ревностно и страстно.

– Ты всего добьешься, Кэсси Макбрайд, – сказал Рорк, когда они стояли уже у входа в отель. Руки его почти незаметно касались талии девушки, нежно и пристально смотрел он в ее лицо. – Наступит год, когда ты, красивая и умудренная, покоришь этот город. И я буду гордиться тобой.

Семнадцатилетняя Кэсси, изведенная муками первой любви, восприняла эти слова как обещание на будущее А когда он наклонился и поцеловал ее – поцеловал по-настоящему, в губы, коротко, но чувственно – она уже была уверена, что это – не безответная любовь.

Возвратившись в Гэллахер-сити, Кэсси рьяно взялась за свое образование. Она корпела над каталогами, которые на имя мисс Лилиан приходили от Сотби, Кристи, Бентли, от других, меньших, но таких же престижных аукционов.

Дважды в месяц, когда у нее выдавался свободный день, она, вычистив свой дом и покончив с готовкой, отправлялась на перекладных в Оклахома-сити, где до закрытия пропадала в научно-исторической библиотеке, штудируя книги по искусству. А потом набирала на абонементе еще столько, сколько могла унести.