Глава 13

Ее жадные губы сказали больше, чем слова. Тело ее изнывало от желания как можно крепче прижаться к его груди, а руки, боровшиеся с пуговицами его рубашки, выдали первородную потребность, такую же древнюю, как море Отчаянно желая большего, она издала низкий, горловой звук истомы, припав губами к его теплой коже.

Это было не долгое искушение, за которым следует любовное наслаждение. Это был нестерпимый голод. Они впитывали друг друга, будто прошла целая вечность с тех пор, как они утоляли взаимную жаркую страсть.

Это была мука. Его плоть так взбунтовалась, что он боялся преждевременного взрыва. Это был экстаз. Словно в лихорадке стянул он с нее шелковое платье и на короткий томительный миг замер, восхищаясь открывшейся картиной. Она стояла, прикрытая только белым атласом, обрамленным кружевами, и в чулках цвета слоновой кости, уходящих в шелковые кремовые лодочки.

Не отрывая рта от ее губ, он просунул пальцы под крохотные трусики. Ее дыхание ускорилось, и по телу пробежала дрожь, когда его большой палец ласково лег на чувствительную влажную плоть. Когда он, сжав пальцы, вошел ими в нее, она выкрикнула его имя, но поцелуй заглушил крик.

Эланна так дрожала, будто сотрясался весь мир. Она испытывала такой голод, что смешно было даже думать о самообладании. Она и не пыталась. Не могла бы отказаться от этих мук блаженства. Никогда в жизни она так не жаждала мужчину, как в этот момент жаждала Джонаса. Возбуждение стало почти невыносимым. Ее пронизывало то пламенем, то арктическим холодом. Когда жар его губ вливался в ее кровь, тело вспыхивало словно факел. Острая, точно уколы иголок, дрожь пробегала по коже. Обвившись руками вокруг него, она притягивала его к себе, подталкивая брать все больше, взять ее всю.

Раздался звук рвущегося шелка. Руки его заскользили по податливому телу, мучая, лаская, овладевая, вызывая вспышки удовольствия, которое было обратной стороной боли. Джонас упивался ощущениями, припадая к волшебному источнику – к ее плоти. Упивался ее вкусом. Запахом. Рот следовал по тропинкам, проложенным жадными руками, воспламеняя, дразня, соблазняя. Уводил туда, где нет места разуму, цивилизации, только буйный ветер и темное небо. Когда они боролись с последним барьером, его одеждой, тело ее в полубезумии жило животной самостоятельной жизнью.

Неотвратимая потребность в нем была неразумной, но разум покинул Эланну. Подгоняемая алчной, нестерпимой страстью, она изгибалась, все крепче прижимаясь к нему. Запустив пальцы в его волосы, она снова притянула его рот к своему. Их жаркие, скользкие, влажные тела слились в одно.

Они соединились так, будто оба разом стали дикарями. Эланна впилась ногтями ему в бедра, когда он с такой силой вошел в нее, что она закричала. Потом она почувствовала, как начала наполняться, наполняться до того отчаянного момента, когда взрыв уже был неизбежен. Не в силах остановиться, он продолжал возносить их все выше и выше, к высотам, казавшимся недостижимыми. Возносить в пределы, где воздух разрежен и дыхание невозможно. И в тот момент, когда она подумала, что выше подняться уже не сможет, она внезапно достигла края света. Все галактики взрывались и вихрились вокруг нее, превращаясь в слепящие сферы пламени. И даже долгое спиралеобразное падение на землю потрясало своей головокружительной силой.

Эланна долго не могла унять дрожь. Кости расплавились, растаяли. Никакие угрозы не заставили бы ее пошевелиться, даже если бы тело Джонаса и не придавливало ее к постели. Понадобилось огромное усилие, чтобы поднять веки и встретить его взгляд.

Глаза у него были непроницаемыми, будто затемненные окна. Ничего не изменилось, подумала Эланна. Совершенно не изменилось.

А Джонас смотрел на синяки, которые стали проступать на ее светлой коже, и проклинал себя. Даже в моменты исступления он раньше никогда не причинял женщине вреда. До Эланны. Единственной женщины, ради которой он скорей бы позволил изрезать свое сердце, чем нанести ей вред.

– Прости, – наконец проговорил он.

От его отстраненного тона у нее екнуло сердце.

– Я хотела этого так же, как и ты, – спокойно напомнила она.

– Я не об этом говорю, – возразил он. – Я говорю о том, что грубо себя вел. – Он показал взглядом на темно-бордовые тени у нее на груди, и лицо его исказила гримаса.

– Я не фарфоровая, Джонас, – сказала она. – Не разобьюсь... И не хочу, чтобы ты был нежным. Фактически, если хочешь знать правду, мне и не надо, чтобы ты был нежным. – Она пробежала пальцами по царапинам у него на спине. – Кроме того, ты не сможешь ходить без рубашки по крайней мере неделю.

Джонас сел и жестом отчаяния, которого она раньше никогда у него не видела, закрыл обеими руками лицо.

– Тебе лучше одеться, – пробормотал он. – Я отвезу тебя домой.

Она собралась было спорить, но потом передумала. Взяв платье и туфли – трусики были порваны, – она исчезла в ванной.

«Носовая часть судна», вспомнила она, застегивая платье. Джонас постоянно дразнил ее, говоря, что если она хочет быть женой моряка, который каждый уикенд уходит в плавание, то должна знать морские слова.

По дороге домой они не проронили ни слова. А когда остановились у дверей, Джонас вдруг сунул ей в руку деньги. И только тогда было нарушено молчание.

– Это за что? – Она непонимающе взглянула на него. Конечно, он не имеет в виду?.. Нет, он не мог бы так жестоко оскорбить...

– За кружева, которые я порвал.

– О, трусики. Ты мне ничего не должен, Джонас. Если хочешь знать правду, меня это даже радует.

– Меня тоже. Я сам куплю тебе другие. – Улыбка тронула его губы. Первый раз с тех пор, как он оставил ее дом несколько часов назад.

– Ты? – Мысль о том, что Джонас и вправду входит в «Виктория-Сикретс» и выбирает белье, чтобы заменить порванное, заставила улыбнуться и Эланну. – А почему бы тебе не послать с этим маленьким поручением одну из сестер?

Не часто случалось, чтобы Джонас краснел. Но сейчас был один из этих редких моментов. Хотя он и проклинал краску, предательски разливавшуюся вверх от воротника, но его неловкость смягчила напряжение.

– Это показывает, как мало ты меня знаешь, – сказал он. – У меня есть предложение. Мы пойдем вместе, и ты покажешь все модели, какие тебе нравятся, а я решу, которая из них подходит для замены.

– Боюсь, сегодняшний вечер показал, что раньше, чем мне удастся получить замену, нас арестуют за неприличное поведение.

На этот раз улыбка тронула и его глаза. Маленькие искорки заплясали в их теплой глубине. Он провел ладонью по ее взъерошенным волосам.

– Сегодняшний вечер показал, что, пожалуй, стоит рискнуть отсидкой в тюрьме. – Он смотрел на нее и думал, что никогда не видал такой красивой женщины. Губы расцвели от страстных поцелуев, волосы взбились пышной каштановой шапкой, кожа сияла молочной белизной. Ему хотелось отнести ее наверх и провести остаток ночи, медленно и нежно занимаясь любовью.

Но он не мог. Нет, он этого не сделает. До тех пор, пока спальня наверху принадлежит Митчу Кентреллу.

– Я лучше пойду. – Голос охрип от вновь вспыхнувшего желания.

– Не хочешь зайти и выпить кофе?

– Не стоит. – Он покачал головой. – Уже поздно. И тебе утром на работу.

– А тебе? – Теперь, когда он отказался от другого заказа, не собирается ли он вернуться и доделать ее дом? Откровенно говоря, чего она больше всего хотела, так это возвращения Джонаса под ее крышу. В ее жизнь. Где и есть его настоящее место.

– Я собираюсь на несколько дней уйти на яхте в море.

– О... – Ей не удалось скрыть своего разочарования. – Ты позвонишь мне, когда вернешься?

– Нет, не думаю. – Ну вот, все-таки он смог решиться.

– А как же мой дом? У нас же контракт! – При чем тут дом? Но в ней вдруг проснулась гордость и предъявила свои права. Не могла же Эланна признаться, что ее ужасает мысль потереть его.

– Я позабочусь, чтобы все работы были выполнены. Но не думаю, Эланна, что сделать все самому – удачная идея.

– Но я люблю тебя, – запротестовала она.

– И я люблю тебя. – Он обвел большим пальцем ее дрожащие губы. – Но вроде бы это не всегда имеет решающее значение, правда? – пробормотал он. – Спокойной ночи, Эланна.

Он повернулся и спустился по ступенькам. Она стояла при ярком свете фонаря на крыльце и смотрела вслед, пока красные огни машины не скрылись за углом. Потом ее начало трясти.

Она вошла в дом и поставила в воду розы, которые уже начали увядать. Когда она зашла в кухню, на автоответчике мигала красная лампочка.

Догадываясь, чей записан звонок, она со вздохом нажала кнопку.

– Привет, Элли. – Комнату наполнил знакомый густой голос Митча. – Ты, наверно, допоздна задержалась на работе. Я звонил в журнал, но там никто не ответил. Должно быть, на ночь отключили коммутатор. Жаль, не удалось поговорить. Я соскучился по тебе, но думаю, тебе приятно будет узнать, что я прилетаю завтра утром с потрясающими новостями... – Наступила пауза, словно он пытался решить, не рассказать ли сейчас. – Опишу тебе все в деталях, когда вернусь, о'кей? Люблю тебя, душа моя. Приятных сновидений.

Если судить по тону, дела в Нью-Йорке устроились как нельзя лучше. Только один раз она слышала у него такой взволнованный голос. Это случилось, когда Митч обскакал своего конкурента и получил сенсационную новость. И, готовясь лечь спать, она решила, что, наверно, в Нью-Йорке прекрасно встретили его как автора будущей книги.

Но, лежа на кушетке в нижней гостиной, одна в доме, пустынном, тихом, она снова и снова возвращалась мыслями к услышанному. Нет, видимо, Митча взволновало что-то более важное, чем контракт на книгу. Он снова собрался уезжать. Она предвидела это. Но беда в том, что Митч, если чутье ее не обманывает, надеется уехать вместе с ней. Хм, а почему бы нет? Разве однажды она уже не потащилась за ним в Ливан, ни секунды не колеблясь?

Но сейчас все совсем по-другому. Ей ужасно не хотелось ехать. У нее вызывала протест сама мысль о том, что придется бросить родных, работу, друзей и мчаться в какую-нибудь прифронтовую зону. Ей невыносимо было представить себя там. Она ненавидела ежедневные бомбежки, ее приводила в содрогание гибель невинных детей. Она ненавидела чувство, от которого узлом стягивало желудок, когда Митч куда-то исчезал, иногда на несколько дней. Ведь тогда доктор в американской университетской больнице предупредил ее, что если она не научится расслабляться, то к двадцати пяти годам ее ждет язва желудка!

Эланна училась расслабляться. Пробовала самогипноз, биофидбек[1], визуализацию. Ничего не помогало. Тогда доктор прописал ей физические упражнения. Но однажды, когда она каталась на велосипеде вдоль реки Хамра, бомба взорвалась прямо перед редакцией газеты «Ан-Нахар» через считанные секунды после того, как она миновала ее.

Наконец она попыталась приспособиться, преуменьшая свои страхи и стараясь разделять энтузиазм, с каким муж относился к работе. Но и это не дало эффекта. И получилось так, что Эланна не мечтала вернуться домой в Штаты только в те минуты, когда лежала в постели с Митчем. К несчастью, они не могли проводить всю жизнь в постели.

Эланне так и не удалось уснуть, она пошла в кухню, поставила на огонь кофейник и включила радио. Покрутила колесико и нашла станцию, транслирующую классическую музыку. Передавали Шопена, который должен был успокаивать, но успокоение к ней не пришло. Всю ночь Эланна крутила колесико и слушала станции и голоса, голоса...

Под утро, сидя в темной кухне и потягивая кофе, она слушала признания одиноких людей, которые жаловались, что сон для них – недостижимая мечта. О Боже, кажется, эта ночь никогда не кончится.

Вылет с аэродрома «Ла-Гардия» откладывался на сорок пять минут. Эти сорок пять минут показались Митчу вечностью. Ему не терпелось вернуться в Сан-Франциско. Поделиться новостью с Эланной. Но главное – поговорить по душам, а то что же получается – они живут как чужие люди.

Насколько Митчу не терпелось обсудить будущее, настолько он еще не был готов рассказать о прошлых пяти годах. Вероятно, рассуждал он, Эланна не захочет слушать отвратительную правду. В конце концов, даже после возвращения испытанное оставалось его глубоко личным переживанием. Если на то пошло, люди, выражая сожаление по поводу того, что случилось, боялись услышать подробности мрачной истории. Ведь предпочтительнее и даже безопаснее для собственного комфорта думать о пережитом им кошмаре в абстрактных понятиях. А неприятные грани современной жизни каждый может увидеть в вечерних новостях.

Когда самолет достиг положенной по курсу высоты в тридцать тысяч футов, Митч подумал, как изменилась его жизнь за последние шесть лет, с того дня, когда на лугу с полевыми цветами он впервые предавался с Элли любви. Порой казалось, что этот солнечный идиллический день был только вчера, а порой – будто это случилось в другой жизни.

Они оба изменились, и это очевидно. Возникла дистанция, которой раньше не существовало. Но такого следовало ожидать, убеждал он себя. Ведь, в конце концов, их бурный роман не дал им времени, нужного для того, чтобы хорошо узнать друг друга. А первый год брака, честно говоря, трудно считать подходящим для создания фундамента будущей жизни. Они жили в городе среди руин, где ежедневно рвались снаряды.

Но это была его жизнь. И он никогда, тут нет сомнения, не лгал ей. Элли знала, на что идет.

Но действительно ли знала? – спрашивал внутренний голос. Элли была юной и очень, очень наивной, и не составляло труда увлечь ее. Она открыто восхищалась им, считала героем, и что-то похожее на обожание светилось в ее глазах. И если уж быть честным с собой, надо признать, что он наслаждался именно такой, безраздельно преданной Элли. Это ясно.

Так было тогда. А как будет сейчас? Сейчас Элли – уверенная в себе женщина, делающая карьеру и быстро продвигающаяся в своей профессии. Женщина, которая вряд ли захочет перевернуть свою жизнь вверх тормашками. Еще раз.

Он вздохнул. Ему и Эланне, несомненно, предстоит обсудить множество проблем. В том числе и Джонаса Харта.

В тот самый момент, когда Митч размышлял о своем сопернике, Джонас сидел на борту яхты и пил кофе с братом Эланны. Покрасневшие веки и темные круги под глазами свидетельствовали о бессонной ночи.

– Ты уверен в том, что делаешь? – спросил Дэвид.

– Черт возьми, нет. – Джонас потер небритую щеку. – Но, наблюдая за ней во время нашего последнего обеда, я решил, что хуже уже быть не может.

– А если она выберет Митча?

– Этого она не сделает.

– Ты так уверен в ней?

– Нет, – твердо ответил Джонас. – Я уверен в нас. – Челюсть его упрямо выдвинулась вперед. Взгляд выдавал непреклонность. – Дело в том, что она должна сама это понять. Если я буду удерживать ее за руку, есть вероятность, что всю оставшуюся жизнь она проведет в сомнениях: правильное ли приняла решение. Придется довериться ее инстинкту, понадеяться на то, что она сумеет сделать верный выбор. Верный для себя. И для нас обоих. И когда она придет ко мне, а она придет, – с мрачной убежденностью сказал он, – я хочу, чтобы у нее не было никаких колебаний.

– А если не придет? – спокойно спросил Дэвид.

– Тогда я украду ее, уплыву на край света и буду держать на яхте до тех пор, пока она не передумает.

Оба засмеялись, но в их смехе не слышалось веселья.

Когда Митч вошел, Эланна ждала его в солярии. Только взглянув на ее бледное лицо, синие тени под усталыми глазами, на дрожавшие руки, Митч догадался обо всем, что хотел знать. Очевидно, жена не считает его возвращение домой радостным событием.

– Ты здорова?

– А я как раз собиралась задать этот вопрос тебе. – Ей даже удалось улыбнуться.

– Со мной все хорошо, – отмахнулся он. – Фактически телевидение, пока я был в Нью-Йорке, заставило меня пройти еще одну медицинскую комиссию. Врачи заявили, что я здоров, как мул.

– По-моему, правильнее было бы сказать: здоров, как лошадь, и упрям, как мул.

– Это они тоже сказали. – Мелькнула улыбка, быстрая и беззаботная. Но, как он ни старался держаться непринужденно, натянутость между ними росла и обволакивала, будто густой утренний туман.

– Я хотела встретить тебя в аэропорту, – сказала Эланна, – но ты не сообщил, каким рейсом прилетаешь. А когда наконец сообразила позвонить в отель, ты уже уехал.

– Все нормально. Телевидение прислало за мной лимузин. – Митч сел на софу рядом и обнял Эланну. Она чуть-чуть напряглась, но не отодвинулась. И Митч посчитал это хорошим признаком. – Нам пора поговорить, – предложил он.

– Да, – кивнула Эланна. Сердце у нее подпрыгнуло к горлу.

Чувствуя нарастающее волнение, Митч играл кончиками ее волос. Неожиданное воспоминание обожгло его. Воспоминание об ощущении, которое вызывали эти шелковые, разметавшиеся по его груди волосы после любовной страсти.

– Телевидение дало мне новое назначение.

– О? – Эланна, вскинувшись, поглядела на него. – А как же книга?

– Ты же знаешь меня, Элли. – Улыбка заиграла в углах его губ. – Я не смогу провести целый год, или сколько это займет, сидя за пишущей машинкой.

Женщина, пять лет боровшаяся за права заложников, моментально подавила в Эланне жену, просидевшую всю ночь без сна, всю ночь набиравшуюся духу, чтобы сказать мужу о том, что любит другого мужчину.

– Но это история, которая обязательно должна быть рассказана, – с жаром проговорила она. – Митч, ты же не один был в плену. Есть и другие заложники, которым нужна твоя помощь. Наша помощь.

Он увидел в ее глазах горячность и моментально узнал ее. Это была та же самая страсть, которую он испытывал к своей работе. И та же самая страсть, которую раньше она берегла только для него одного.

– Не беспокойся, родная, я не собираюсь отмахиваться от своего долга.

Митч глубоко вздохнул, вспомнив других заложников, с которыми он встречался в плену. Людей, которые помогли ему не сойти с ума.

– Я не такой эгоцентрист, как ты, видимо, думаешь. Я понимаю, что многим обязан другим. Обещаю тебе, Элли, новое назначение не помешает мне написать книгу.

– Они предложили тебе стать на якорь, – догадалась она.

– Предложили. Но я отказался.

– Опять. – Эланна размышляла, не следовало ли ей хоть капельку удивиться.

– Опять, – подтвердил он. – Ты же знаешь меня, Элли, я с ума сойду на сидячей работе.

Да, мысленно согласилась она, обязательно сойдет.

– Так же, как ты сойдешь с ума, если придется долго жить на одном месте, – пробормотала она.

Это правда. Часть его, та часть, которая хотела иметь дом, жену и семью, мечтала бросить кочевую жизнь. Но другая часть, всегда берущая верх, постоянно жаждала увидеть, что там скрывается за горизонтом. Он понимал, что Эланна здесь счастлива, что пустила очень крепкие корни. Но как бы ему ни хотелось провести все оставшиеся дни вместе с ней, в любви и согласии, мысль о том, что придется жить на одном месте, даже в таком прекрасном городе, как Сан-Франциско, даже в таком очаровательном доме, как этот, который она с такой любовью реставрирует, вызывала в нем острое чувство клаустрофобии.

Он еще раз глубоко вздохнул и задал вопрос, который так трудно было выговорить:

– А ты, Элли, в этот раз не собираешься поехать со мной? Или поедешь?

Эланна знала, что решающий момент наступит, но не предполагала, что он будет таким болезненным.

– Нет, – прошептала она, уставясь на свои руки. – Не поеду.

Он не удивился, но от этого ответ не стал менее мучительным.

– Из-за Джонаса?

– Не только. Конечно, и Джонас сыграл свою роль, но... – Наконец его слова дошли до нее, и она ошарашенно взглянула на Митча. – Откуда ты знаешь?

– Ты забыла, что я репортер-ищейка? – пожал он плечами. – Не трудно заметить, что жена влюблена в другого мужчину.

– Это не так, – услышала Эланна свой потрясенный, протестующий голос. – Я думала, что ты умер, на долгие годы осталась в одиночестве. И когда появился Джонас...

– Эланна... – Митч откинул волосы с лица жены и поймал ее несчастный взгляд. – Не надо объяснять. Тебе не в чем оправдываться.

– Я чувствую себя такой виноватой...

Большие глаза повлажнели и выражали почти невыносимую боль. Даже сейчас она была самой красивой женщиной, какую он знал. Сомнительно, что когда-нибудь ему еще встретится другая, которая заставит его испытывать такие чувства, какие он пережил со своей Элли.

– Угрызения совести – это самозащита. Да и ни в чем ты не виновата. – Печальный голос звучал не так твердо, как хотелось бы Митчу. – У меня только один вопрос.

– Какой?

– Он сделает тебя счастливой?

– Да, – скорее выдохнула, чем проговорила, Эланна и повторила чуть громче:

– Да.

Сердце заныло, но Митч заставил себя улыбнуться. По иронии судьбы, годы, проведенные перед камерой, когда приходилось скрывать свои чувства, послужили подготовкой к самому трудному разговору в его жизни.

– Я рад. – Митч тихонько потянул ее за кончики волос. – Надеюсь, парень понимает, как ему повезло. И надеюсь, он знает, что если будет обижать тебя, Элли, то ему придется отвечать передо мной.

Эланна знала, что в словах Митча все правда. Любовь, связывавшая их, не прошла. Чувство изменилось, но по-прежнему было живым. И будет жить всегда. Способен ли Джонас понять это? – мрачно подумала она.

– Я люблю тебя, Митч, – сказала она. Джонас, конечно, не одобрил бы эти слова, но она должна была их сказать.

– И я люблю тебя. – Он привлек ее к себе и крепко обнял, понимая, что это в последний раз. – Но иногда, Элли, родная, любовь не имеет решающего значения, – добавил он, невольно эхом повторяя слова Джонаса.

Они долго просидели, прижавшись, впитывая друг от друга успокоение.

– Ты так и не сказал мне, куда же ты получил новое назначение, – наконец отозвалась Эланна, откинув голову.

– Это для тебя важно? – ласково спросил он.

– Нет, – призналась она. Эланна много об этом думала и пришла к убеждению, что, даже если бы он принял предложение и остался на безопасной постоянной работе в Нью-Йорке, ее жизнь, ее будущее – здесь. Она связана с Сан-Франциско и Джонасом.

– Так я и думал. – Он сделал паузу, готовясь ошарашить ее. – Ты видишь перед собой главного корреспондента телевидения в Центральной Америке.

Реакция была моментальной. Эланна вскочила и вытаращила на него глаза.

– Что?! Ты, должно быть, шутишь!

– Ох, конечно, не шучу. В Центральной Америке, Элли, нет ничего забавного.

– Тем больше оснований считать, что тебе там нечего делать, – горячо запротестовала она.

Разыгралась сцена почти как в старое время. Митчу вспомнилось, сколь часто вспыхивали у них такие споры. Так часто, что он потерял им счет. Каждый раз, когда он собирался ехать на опасные для журналистов территории, чтобы сделать репортаж, Элли вела себя так, будто черт соблазнил его на самоубийство или на что-то столь же ужасное. В старые времена такие разногласия обычно кончались бурными домашними баталиями. Но сейчас Митч только улыбнулся и встал.

– Напротив, Элли, любовь моя, – весело возразил он. – Я журналист, и моя работа – быть там, где происходит что-то важное. А сейчас больше всего событий происходит в Центральной Америке.

Она в отчаянии смотрела на него, прекрасно сознавая, что невозможно заставить Митча переменить решение.

– Ты хочешь; чтобы тебя убили.

– Ничего не случится. – Улыбка его исчезла, он взял обе ее руки в свои и посмотрел прямо в глаза. – Знаешь, по-моему, я с самого начала понимал, что у нас с тобой ничего не выйдет, – признался он. – Но я так любил тебя и так чертовски хотел тебя, что просто отметал все несходство между нами.

– Я тоже, – ласково проговорила Эланна.

– Знаешь, что больше всего меня печалит?

– Что? – Глаза ее вдруг заволокло влагой. Слезы, которые так долго удавалось сдерживать, покатились по щекам, словно сверкающие алмазы.

Митч нежно смахнул их большим пальцем и почувствовал, как и его глаза подозрительно повлажнели.

– У нас не будет возможности вместе стареть.

– Ты никогда не начнешь стареть. – Потрясенная Эланна почти улыбнулась сквозь слезы, возражая ему. Теперь она точно знала, что испытывала Венди из сказки о Питере Пене, отправляя его в страну вечного детства, а сама оставаясь на Земле. – Потому что ты не хочешь взрослеть.

Митч не собирался отрицать то, о чем часто думал сам.

– Наверно, ты права. – Ему так хотелось поцеловать ее, взять на руки и никогда не выпускать, что он отступил на шаг. – Поскольку мне завтра уезжать, то, по-моему, лучше, если я проведу ночь у мамы.

– Я сложила твои вещи, – кивнула она. Так, значит, они оба знали. Митч не удивился. Удивляло другое. Почему же они ждали три бесконечных, мучительных недели, если все было очевидно с первого дня?

– Спасибо. Я поднимусь наверх и заберу их. Наверху Митч оглядел уютную комнату, понимая, что видит ее последний раз. Если бы все было по-другому, если бы он был другим человеком, то просто заплатил бы Джонасу Харту за работу и выставил его за дверь. Но на то он и прожженный журналист, чтобы не обманывать себя. Факты всегда остаются фактами. И сейчас самое время посмотреть на те, что ждут его впереди. Вздохнув, он поднял чемодан, который она оставила возле кровати.

Эланна ждала его у входной двери. Поскольку и сама она заранее все предугадала настолько, что собрала и сложила его вещи, ее не особенно удивило, что Митч не отпустил машину. Лимузин ждал его возле дома.

– Будь осторожен, – сказала она, проглатывая новый поток слез. Ей надо было видеть, как Митч уходит из ее жизни.

Он усмехнулся, хотя в груди вместо сердца дребезжали осколки.

– Не беспокойся. Я неуязвим. Забавно, подумала Эланна, но он действительно верит в это.

– Будь счастлива, Элли.

– Ты тоже, – прошептала она. – Я хоть смогу видеть тебя в программе новостей.

– Мне будет приятно знать, что ты смотришь на меня. – Он наклонил голову и коснулся губами ее лба. И ушел.

Наступили сумерки. Солнце садилось, украшая золотыми лентами темные воды залива Сан-Франциско. Чайки ныряли и взмывали на скалы, суда мягко покачивались на якорях.

Эланна с облегчением обнаружила, что яхта Джонаса стоит на обычном месте. К счастью, он передумал уходить в море. Или догадался, что вечером она будет здесь.

Джонас сидел на палубе и ждал ее. Он видел, как Эланна припарковалась в конце пирса и достала из багажника чемодан, и теперь смотрел, как она направляется к яхте. Чем ближе она подходила, тем сильней ему хотелось вскочить со стула, броситься навстречу, схватить ее на руки, отнести в каюту и запереть, чтобы, упаси Бог, не передумала. Но он не шелохнулся, оставляя ей сделать первый шаг.

– Разрешите подняться на борт, капитан? – Хотя голос звучал бодро, но Джонас видел, что она нервничает.

– Разрешаю. – Он встал и протянул руку, помогая ей взойти по трапу. Странно, но, только нога ее ступила на палубу, Эланна почувствовала себя как дома.

Если бы только она знала, что сказать. Поправка: она знала, что сказать, но не знала, как сказать. Все умные и убедительные речи, которые она придумала, пока ехала в Сосалито, вылетели из головы, едва она увидела Джонаса. Теперь оставалось только сказать то, что лежало на сердце.

– Митч сегодня вернулся. Он получил новое назначение. Фактически завтра он уезжает в Центральную Америку.

Нахмурив брови, он внимательно наблюдал за ней.

– И что ты об этом думаешь? Его хладнокровный тон ни капельки не успокоил натянутые нервы. Она провела рукой по волосам.

– Я думаю, что это детский идиотизм и легкомыслие. Я также думаю, что, если он хочет это делать, если иначе не может, тогда пусть уезжает.

– Один.

– Да. – Начало положено. Эланна глубоко вздохнула, прежде чем нырнуть в более опасные воды. – Ты все еще хочешь жениться на мне, Джонас? Или я все разрушила?

Он подошел к ней, заглянул в глаза и увидел, как она уязвима в своем смирении и как напряжена. Ее запах моментально вызвал волнение, но Джонас вспомнил, что за ним серьезный должок.

– Я должен был тебе сказать одну важную вещь, когда все началось.

– Что?

– Я знаю, что ты любила Митча. И я принимаю это. Потому что твое чувство к нему, твое юношеское увлечение, твой брак, борьба за его освобождение, твое желание сохранить о нем живую память сделали тебя такой, какая ты есть. – Он положил ей руки на плечи. – Женщиной, которую я люблю. И я не хочу тебя никакой другой.

Все в ней возликовало от облегчения, долгожданного и сладостного. Эланна упала в его объятия.

– И я люблю тебя.

– Скажи мне еще раз.

– Я люблю тебя. – Эланна засмеялась и обхватила его лицо. – Я люблю тебя. – Она припала к нему губами. – Люблю тебя, – повторяла она, задыхаясь. – И хочу провести оставшуюся жизнь, занимаясь с тобой любовью, хочу носить твоих детей и...

– Эй, постой минутку. – Джонас чуть отодвинул ее. – Ты можешь обвинить меня в старомодности, но, если мы собираемся иметь детей, не следует ли сначала устроить свадьбу?

– И как можно скорее, – согласилась Эланна. – Но сейчас... – Ее рот снова нашел его губы.

Со стоном, отчасти облегчения, отчасти наслаждения, Джонас подхватил ее на руки и понес в каюту, где они раздевали друг друга дрожавшими руками. И потом не было ничего, кроме упоения любовью и радостью оттого, что они снова вместе.

Стемнело. Они лежали со сплетенными руками и ногами, наконец удовлетворенные, наконец умиротворенные. Вздохнув, Эланна уткнулась Джонасу в грудь и почувствовала себя надежно, навеки защищенной.

– Ты что-то совсем притихла, – пробормотал Джонас.