Игорь Росоховатский
      Обезьяны и карлики
      Совсем недалеко от моих все еще полусонных глаз на полу нашей палатки стояла банка сгущенки с голубой этикеткой Полтавского молокозавода. На этой планете я привык ко всяким чудесам, даже к тому, что сбываются желания. Меня ошеломила только этикетка.
      - Что у тебя? - послышался хриплый с пересыпу голос Валеры.
      Не вылезая из спального мешка, я помотал головой, сначала пытаясь отогнать видение с этикеткой, а потом указывая на него.
      - А у меня - пиво. Мое любимое - бархатное! - Он подбросил и поймал банку пива.
      Резанул по ушам пронзительный визг. Это выражал восторг приручаемый нами абориген планеты - карлик с маленьким сморщенным лицом, похожим на резиновую маску. Я назвал карлика Гавриилом Георгиевичем, по имени самого внушительного начальника, которого доводилось встречать, - директора гостиничного комплекса на межрейсовом спутнике-базе. Правда, тот Гавриил Георгиевич выделялся огромным ростом и грозной внешностью, но я считал, что в вопросе о внешности могу воспользоваться законом о единстве противоположностей, тем более, что характеры и начальственные повадки обоих Гавриилов Георгиевичей были разительно схожи. Вот и сейчас наш приемыш, провизжав положенное время, одобрительно закивал головой, покровительственно похлопал Валеру по пояснице, повелевая нагнуться. Затем одним прыжком вскочил на плечи моему товарищу, крепко вцепился паучьими лапками ему в волосы и заколотил пятками по спине. Валера послушно изобразил "бег на месте". В эти минуты карлик напоминал расшалившегося мальчугана, но я уже давненько определил, что он находится в возрасте зрелого мужчины. На контакт с нами он шел неохотно, предпочитая оставаться непонятным, повелевать, вымогать сладости и различные понравившиеся ему предметы. Возня с ним уже начинала мне надоедать.
      Величественным жестом карлик указал Валере на выход из палатки.
      - Подожди немного, пожалуйста, - ответил тот и получил удар пяткой в спину.
      - Угомонись! - прикрикнул я на карлика.
      - Ничего, он мне не мешает, - сказал Валера. - Давай лучше вернемся к вопросу о дарах.
      Не скрывая подозрения, я пристально смотрел на него, высвобождаясь из спального мешка. Вид у Валерия был устрашающим - сросшиеся брови, мощный подбородок, лысая голова. Но я знал его с юности. Мы вместе поступали после училища в Академию космических исследований и с тех пор разлучались не часто. Валера никогда не пробивался в первый ряд, по на подстраховке был незаменим и надежен, как стена отчего дома. Его покладистость, вошедшая в поговорку у курсантов, не была притворством или игрой. Он на самом деле предпочитал не командовать, а выполнять приказы, не давать советы, а прислушиваться к ним. Видимо, он уже давно верно и точно определил свое место в жизни и умел довольствоваться им. Валера позволял собой командовать почти любому, кто этого желал. Если же иногда и не соглашался с приказами, никогда не оспаривал их. Просто поступал по-своему, а потом внушал кому угодно, что тот хотел именно этого и лишь ошибся в формулировке. Не удивительно, что командиры кораблей всегда с удовольствием зачисляли его в свои экипажи. Он не имел врагов. Над ним иногда беззлобно подтрунивали "ради смеха", и он охотно включался в игру, неизменно выбирая для себя роль простака. Но я знал, что он не так прост, как кажется, и что дело тут совсем в ином. Пожалуй, лучше всего сказал о нем наш командир: "Он кажется нам простаком по одной-единственной причине". - "По какой?" - спросил тогда бортинженер. "Слишком добр", ответил командир, и у бортинженера дернулся кадык, будто он проглотил приготовленную остроту.