- Ты Фанфан, - сказала девушка, не спрашивая, а утверждая.
      - Ну, - Фанфан наморщил лоб, что у него было обычным делом и должно было сделать ангельское личико хмурым. - Ну и в чем дело?
      - Меня зовут Фаншетта, - сообщила девушка и улыбнулась. У неё были красивые зубы, и даже все - что в том столетьи беззубых людей было удивительно, по крайней мере среди тех, с кем Фанфан имел дело.
      - Ну и что? - спросил Фанфан, не умевший разговаривать с такими милыми девушками, и переступил с ноги на ногу. Что эта свистулька от него хочет?
      - Я тут живу только несколько недель, но уже немало о тебе слышала.
      - Да? От кого?
      - От девочек в школе Сестер милосердия, где я учусь!
      - И что они обо мне говорили?
      Фанфан держался настороженно, говорил нервно, поскольку ожидал услышать намек на экзекуцию, устроенную Рампоно.
      - Что вы - прелесть!
      - Ну нет! Прелесть?
      - Хорошенький!
      - Ну, не знаю, - буркнул Фанфан, поскольку не знал, хорошо ли это и будет ли на пользу в его грядущих странствиях по свету.
      Поскольку девушка смотрела на него без всякого смущения, ему стало неловко. И чтобы от неловкости избавиться, спросил:
      - Ты живешь у Сестер милосердия?
      - Нет, мы живем с мамой. Знаешь новый модный магазин на рю Сен-Дени с вывеской "Ля Фриволите"? Или нет?
      - Нет!
      - Мы только два месяца как переехали.
      - Я никуда не хожу, - нервно отрезал Фанфан.
      - Знаю.
      Фанфан поднял голову от пистолета, который будто бы сосредоточенно разглядывал, чтобы взять себя в руки.
      - Как это - знаешь? От кого?
      Девушка умолчала от кого, но сказала:
      - Именно потому я за тобой и пришла! Чтобы сказать, что нехорошо прятаться! Во время того скандала в монастыре августинок тебе все сочувствовали, признали, что ты держался, как герой, когда тебя избивал этот зверь! И это же удивительно (теперь она рассмеялась) - как ты проник в приют в женском платье!
      - Так ты это оценила? - спросил Фанфан, поскольку все услышанное его успокоило и даже доставило удовольствие.
      - Я там была! Мы только за день до этого переехали в ваш квартал. Как раз шли мимо, мама вела меня к Сестрам милосердия, и говорит:
      - Что за гордый малыш! Не хотел бы ты зайти к нам на чай?
      - На чай? К тебе?
      Фанфан уже давно был на седьмом небе от того, что люди, и особенно особы противоположного пола считают его гордым маленьким мужчиной. Теперь от приглашения у него вскружилась голова, поскольку его ещё никогда не только не приглашали на чай, но до сих пор он вообще никогда этим не баловался! И делали это - как он слышал - только в дворянских кругах. Дворяне - да, те едят бриоши, макая в шоколад!
      - А ты дворянка? - спросил он, ошеломленный этим приглашением.
      - Нет. А что?
      - Нет, ничего, - ответил он. - "Да, в семьях владельцев модных магазинов тоже, конечно, подают чай", - подумал он, стараясь не показывать свое незнание, чтобы не выглядеть смешным.
      - Меня зовут Фаншетта Колиньон, - сообщила девушка. - Мне пятнадцать. Так ты придешь на чай?
      - Но... я не знаю... - бормотал Фанфан, оглядывая себя сверху вниз, поскольку первый раз в жизни заметил, во что он одет: штаны до половины лодыжек, куртка, носки из черной грубой шерсти и деревянные башмаки, - и все отнюдь не блещет, если не считать блестящего от грязи зада у штанов! А руки! Такими руками брать бриоши? Руки черны были от грязи! Фанфану даже стыдно было сказать - взглянув искоса на Фаншетту, на её черный плащ, белые шелковые чулки и туфельки из тонкой кожи, он только показал ей руки.
      - Умоешься у нас! - сказала ему эта прелестная девушка. - Теплой водой!
      Теплой водой Фанфан в жизни не пользовался, ну разве только в супе! Но что его заставило сказать "да"? Не то ли, что потом мог рассказать приятелям, что мылся теплой водой? Но как бы там ни было, но он сказал "да" и через десять минут с бьющимся сердцем шагал за Фаншеттой к магазину с вывеской "Ля Фриволите"!
      Для него это были памятные минуты. И памятные часы - часы очарования бедняги Фанфана! Был жаркий день: день, когда стало ясно, что по стечению обстоятельств его жестокое унижение стало началом того великолепного триумфа, от которого Пастенак ещё больше позеленел от бешенства и о котором в подходящий момент мы ещё расскажем читателям!
      Теперь же выслушаем рассказ Фанфана о первом дне триумфа и его критическую оценку. Отчет был дан тем же вечером у Фанфана в мастерской при свете свечки; вокруг Фанфана сидели Святой Отец, Гужон и Николя Безымянный. Фанфан, стоявший посреди мастерской, старался сдержанностью выражений скрыть свой восторг, - а его слушатели дали волю своему воображению.
      - И что, там было мыло? - спросил Гужон.
      А Николя Безымянный добавил:
      - И бриоши? И шоколад? И как на вкус?
      - Все было! И вкус - изумительный! - отвечал Фанфан. - И подавала все служанка!
      Наступила тишина.
      - У него руки и в самом деле мытые! - констатировал Святой Отец.
      - Мадам Колиньон сказала мне, что я очень мил (приятели Фанфана прыснули при этом смехом), но я ответил ей, что могу поднять большую лестницу, с которой достают до верхних полок. И сделал это!
      - Спорю, от тебя чем-то пахнет! - заметил Гужон.
      - Пахнет пачулями, понял! Принюхайся, почуешь пачули!
      - Надеюсь, ты теперь не начнешь лить на себя духи? - подхватил Николя Безымянный.
      - Я там узнал, что при дворе короля душатся все, даже генералы!
      Опять повисла тишина.
      - Ты смотри! - серьезно заметил Гужон, - эти женщины научат тебя хорошим манерам, и будем мы рядом с тобой как последние говнюки! О чем вы говорили?
      - Ну, понемногу обо всем, - ответил Фанфан, несколько усомнившись вдруг, какое он там произвел впечатление. Хозяйки были с ним очень милы и все время веселы, но, может быть, его позвали только как забавный курьез? Да, этого следовало опасаться. А если нет, зачем его звать?
      - Если пойдешь еще, - высказал Гужон Фанфану общее желание приятелей, - то постарайся принести нам бриошей!
      - Слово даю! - пообещал Фанфан. Тут напряжение спало и ему тоже полегчало, поскольку выглядело все так, словно он стоял перед грозным судебным трибуналом, который мог бы осудить его за переход из их мира в мир иной - в мир бриошей, шоколада и дам, которые хорошо пахнут, в мир, знакомый его приятелям только по рассказам. Это могло быть расценено как предательство, а мы знаем, что по этой части Фанфан был особо щепетилен!
      В ту ночь Фанфану снилось, что он выкупался весь! У Фаншетты была даже ванна! Ведь десять лет назад и его мать испытала упоительное чувство наслаждения богатством в ванне герцога Орлеанского, - припомните это! И не пойдет ли наш Фанфан тем же путем?
      Проснувшись утром, Фанфан спросил себя, хватит ли у него смелости попросить разрешение выкупаться в этой ванне. В последние дни его видели, как каждое утро мчится он с двумя деревянными бадьями за водой к общественному колодцу. В аптеке купил порошок, который - растворенный в воде, - вполне прилично избавлял от грязи. Прокипятив одежду на заднем дворе, весь день он оставался нагим, - пришлось ждать, пока вся одежда высохнет. Потом, посягнув на свою добычу - деньги от Картуша - сшил у соседа-сапожника туфли. Гужон, Николя Безымянный и Святой Отец критическими взглядами следили за этими переменами. О будущем Фанфана они уже ничего хорошего и не думали, - боялись, что так он подастся в чиновники!
      А Фанфан? Тот уже начинал волноваться: прошло уже четырнадцать дней, а нового приглашения не последовало! Гордость не позволяла ему мозолить глаза Фаншетте, и он скорее сквозь землю провалился, чем стал бы слоняться у магазина "Ля Фриволите". Но, будучи человеком решительным, на восемнадцатый день вновь посягнул на свою добычу: явился в магазин "Ля Фриволите" с фунтом драже! Галантно поздоровавшись (ведь он купил себе ещё и шляпу!) он преподнес драже мадам Колиньон, чтобы отблагодарить её как он сказал - за чудный прием. Столь отважная тактика была рекомендована ему братом Анже, которого весьма позабавили затеи Фанфана и особенно его элегантный вид. Скажем сразу, Фанфан сделал это ни ради бриошей, ни из-за шоколада, ни из-за ванны.
      Разве мы только что не говорили о любви? Фанфану, не зная почему, хотелось плакать и смеяться, когда он думал о Фаншетте. А как при этом у него потели руки! И с той поры стрелял он не по облупленным тарелкам - нет, он стрелял в английских солдат! А когда на заднем дворе атаковал ирокезскую крепость, в мечтах с ним всегда была Фаншетта, которая осыпала его нежностями за безумную отвагу, выказанную в бою! А прочитав в "Газетт де Франс", что герцог Шартрский дает бал, он шел в мечтах туда с Фаншеттой, которая была потрясена, что они с герцогом - лучшие друзья, и Фанфан запросто величал того просто Шартром!
      Но то, что ожидало Фанфана в этот день, превзошло все его ожидания: даже тот разговор, который четверть часа назад он в уме вел с королем Людовиком XY, заявив тому, что женится!
      Ведь мадам Колиньон прежде всего поблагодарила его за драже, потом любезно обняла его и наконец сказала:
      - Ты пришел как по заказу, милок, я уже собиралась послать за тобой.
      Брат Анже предупредил Фанфана: мадам Колиньон будет растеряна, а драже заставит её сказать: "Ты как по заказу, милок, я уже хотела за тобой послать". И Фанфан спросил:
      - Что же мне ответить на это, брат Анже?
      - Ответь: "Мадам, я никогда не сомневался в верности нашей дружбы!"
      И Фанфан так и ответил мадам Колиньон:
      - Мадам, я никогда не сомневался в нашей верной дружбе!"
      Мы уже говорили, что мадам Колиньон, в крещении Элеонора, было тридцать два? И что она была элегантна, гибка в талии, что у неё прекрасная грудь, веселое личико и все, что доставляет удовольствие многочисленным заказчикам? Нет? Так сейчас самое время!
      - Входи, дорогуша, - сказала она Фанфану, - взглянем на нашу больную малютку
      - Фаншетта больна?
      - Ах, да! Лежит уже четырнадцать дней, боялись, как бы не оспа, но оказалось просто слабость... Поэтому она и не могла тебе дать знать, бедная малышка!
      Фанфану - как бальзам на сердце! Значит, его не забыли, им не пренебрегли! Просто Фаншетта была нездорова! Фанфан готов был кричать от радости!
      * * *
      Дорогая малютка лежала в постели, бледная, но прелестная. Такая обворожительная, и бледная, и трогательная в своей бледности, с такой трогательной и усталой, но при этом задорной улыбкой, что Фанфан готов был... Бог мой, на что он был готов? Мы думаем, по меньшей мере взять Бастилию и положить к ногам очаровательной свидетельницы своих недавних подвигов! Но вместо этого сказал:
      - Я принес тебе драже, оно помогает от слабости!
      - Только не переедай конфет, дорогая Фаншетта! - заметила очаровательная Элеонора Колиньон и ушла, вызванная звонком какай-то заказчицы. Когда закрылась дверь комнаты, Фанфан услышал:
      - От моей слабости ты лучшее лекарство, Фанфан!
      Так приветствовала Фанфана немощная прелестница, взяв его при этом за руку и поцеловав ее!
      Поскольку человек - существо смертное, нужно срывать цветы жизни и без размышлений отдаваться порывам момента! Не осенило ли Фанфана сказать это мадемуазель Колиньон прямо тогда? Мы охотно верим в это! И ещё в то, что четырнадцать дней в теплой постели, в теплой комнате, и бордосское вино, которое она получала, чтобы преодолеть приступы слабости, могут вызвать вполне определенные порывы!
      И вот вам доказательство:
      - Я тебя люблю, Фанфан, - вдруг заявила Фаншетта, и из глаз её брызнули слезы, что тогда было вообще в моде, а в этом случае ещё и уместно. - Все эти четырнадцать дней я только о тебе и думала!
      - Клянусь святыми дарами, - воскликнул Фанфан, как раз читавший жизнеописание Генриха IY, с восторгом приветствуя эту новость, хотя и восприняв её как вполне нормальную вещь, и сообщил в ответ:
      - Я тебя тоже! - услышав слабый, наполовину недоверчивый, наполовину удивленный шепот: - Правда?
      - Гром меня разрази! - сказал Фанфан (все ещё как Генрих IY). - Чтоб меня черти взяли, если я лгу!
      И на очередной вопрос, который всегда следует в таких ситуациях, и который был задан с ласковым и недоверчивым восторгом:
      - Фанфан, я тебе нравлюсь? - ответил:
      - Ты мне не веришь? - (он готов был изрубить в лапшу того, кто скажет Фаншетте, что это неправда). - Скажи, что веришь!
      Фаншетта, глядя на него, уже не плакала и выглядела очень серьезной
      - Верю! - выдохнула она. - Ты так прекрасно пахнешь, и в туфлях! Ах, погладь меня, любовь моя!
      - С удовольствием. Но где? - в смятении спросил наш герой.
      - Не знаю! - простонала она. - Любовь моя, мама уже с тобой поговорила?
      - Нет! - голос Фанфана сел от избытка чувств. - О чем?
      - Тогда спроси её сам! - вздохнула наша больная шельмочка, которую присутствие Фанфана настолько выводило из себя, что она уже начинала гладить его сама...
      Когда Фанфан собрался уходить, Элеонора Колиньон, тихо прикрыв дверь за заказчицей, ласково ему улыбнулась.
      - Вы собирались говорить со мной, мадам? - спросил он неуверенно, надеясь, что это смятение не заметно. - Мне только что сказала Фаншетта...
      - Пойдем в мою комнату, ладно? Там спокойнее. Я только запру магазин..., - добавила она, поворачивая ключ в замке.
      Фанфан, сгорая от любопытства, поднялся с ней по лестнице и вошел в небольшую комнату, чье единственное окно выходило в сад - а за стеной сада видны были свиньи, валявшиеся в грязи. Здесь, в комнате, уже не слышен был шум с улицы и грохот экипажей, разве что сюда доносилось кудахтанье кур. Комната была обставлена весело и уютно, - большая кровать с покрывалом розового шелка, черный круглый столик, отделанный перламутром, мраморное трюмо с умывальником и кувшином для воды - все тоже в розовых тонах, и ещё шкаф и небольшая кушетка, обтянутая золотой парчей. Стены были оклеены бумажными обоями в цветочек, на них висели гравюры с изображениями галеонов.
      - Как тут красиво! - воскликнул Фанфан, ещё никогда не видевший столько удивительных вещей, и подошел взглянуть вблизи на гравюры. Когда-нибудь хотел бы я стать капитаном на таком корабле! - мечтательно протянул он с неповторимой улыбкой, которую унаследовал от матери. Потом заметил, что Элеонора, севшая на небольшую кушетку, смотрит на него, как ему показалось, с лаской и нежностью. У Элеоноры, как и у Фаншетты, были огромные сияющие карие глаза. Она похлопала рукой по кушетке, давая понять, что приглашает Фанфана сесть рядом. Он сел, держа колени вместе и положив на них руки, все ещё чувствуя себя скованным в такой великолепной комнате.
      - Фанфан!
      - Да, мадам?
      - Ты счастлив?
      - О, ещё как! - воскликнул он, подумав о Фаншетте. - Тут мне так хорошо, мадам! - И только потом удивился - вначале потому, что ему задан был столь странный вопрос, а потом потому, что заметил - вопрос-то был спонтанный, но в его ответе могло быть нечто лживое. И потому вдруг нахмурился. Почему?
      - Мне только чуть грустно, - решил сказать он правду. - Мой друг Гужон собрался покидать наш квартал. Его родители открывают магазин довольно далеко отсюда - где-то в Тюильри. Вчера узнав об этом, я ночь почти не спал.
      - Это не так далеко, - ласково сказала Элеонора и взяла при этом за руку.
      - Конечно нет, но по-старому все равно не будет. Мы не увидимся больше (и он вздохнул). И ещё говорят, что по жалобам монахинь из приюта всех шлюх заставят перебраться в другие места. И если Святой Отец и Николя Безымянный тоже уедут, я останусь совсем один!
      После минутной паузы Элеонора, тронутая этой его внезапной меланхолией, сказала:
      - Фанфан, ты бы хотел здесь жить? Тебе бы нравилось у нас?
      - Здесь? - ошеломленно воскликнул он. - С вами?
      Она кивнула. Фанфан огляделся, не веря своим глазам, потом рукою ткнул себя в грудь:
      - Я?
      - Да, ты! Ты, милый маленький беспризорник!
      - О, я бы лучше жил здесь, чем с Картушем! - наивно заявил он и добавил в качестве пояснения: - Это мой старый друг, он орудует в районе Бастилии и вокруг нее. Я говорил себе, когда шел к вам, - чем быть одному, лучше присоединиться к банде Картуша!
      - А что твоя семья?
      - Ну, моя семья...
      - Я знаю! - (Элеонора поднялась, взяла какую-то коробочку и протянула Фанфану конфетку). - О тебе уже никто не заботится, живешь зимой в этой ужасной кузнице, где нет огня, ешь, где придется, и часто никуда не ходишь, потому что тебе не нравится, что происходит дома. А ночью часто плачешь.
      - О, это нет! Я никогда не плачу, никогда! - воскликнул он, словно его иголкой ткнули, но тут напоминание о его жалкой доле взяло свое, подбородок задрожал и Фанфан к стыду своему почувствовал, как по щекам его текут неудержимые слезы. Он вдруг захлопал носом, но между двумя всхлипами все же сумел спросить:
      - Но как вы узнали, что я плачу? Ведь это видел лишь Святой Отец?
      - Он рассказал своей матери... ну, а остальное... в чем ты ему не мог довериться, мне рассказала одна моя заказчица, мадам Трикото.
      - Мадам Трикото?
      - Мать Святого отца.
      - О, мадам шлюшка? Я и не знал, как её зовут. Ну нет! Святой Отец, предатель чертов! Что он наговорил обо мне? Я ему задам!
      Фанфан действительно был зол: они-то говорили как мужчина с мужчиной, а этот олух все раззвонил своей матери!
      - Успокойся, - рассмеялась Элеонора. - И съешь конфетку! Святой Отец сделал это, потому что он тебя любит. Ну что? Согласен? Будешь жить у нас?
      Фанфан стремительно кинулся ей в объятия, расцеловал в
      - 124 - обе щеки, но при этом вновь расплакался. Когда же успокоился, сказал:
      - С вашего позволения... мне нужно ещё подумать. - Он не переносил никакого давления, как бы не хотелось ему чего-то.
      - Пойдем теперь сказать Фаншетте, что ты согласен, - сказав это, Элеонора загнала Фанфана в угол.
      - Так значит я вам так нравлюсь? - спросил он едва слышно.
      - С того дня, как я увидела, как порют тебя в приюте августинок, - я поклялась защищать тебя, мой дорогой!. 4.
      Элеонора Колиньон сама зашла к Фелиции чтобы сказать, что наняла её племянника в помощь по хозяйству и что впредь Фанфан будет жить у нее. Все это было недалеко от правды, поскольку сам Фанфан заявил категорически, мол, будет её гостем только при условии, что ему будет поручаться любая работа.
      Фелиция уронила пару слез, не больше. Когда Фанфан узнал, с какой бесчувственностью восприняла новость та, что воспитала его от рождения, его это больно задело. Возможно, он надеялся, что Фелиция начнет возражать и что вернет ему прежнее место в её жизни (хотя и не рвался к этому), но так уж вышло... Чтобы слишком не расстраиваться, тут же решил, что выбросит Фелицию из своего сердца, но должно было пройти немало времени, прежде чем это удалось.
      В защиту Фелиции нужно сказать, что та была беременна. Неукротимый любовный пыл Пиганьоля взял верх над её бесплодием. И нежданное новое существо, которое уже шевелилось в ней, забрало на себя все её чувства. Измотанная и отупелая от беременности, она воспринимала все вокруг словно во сне. К тому же Пиганьоль уже неделю как лежал в больнице и Фелиция боялась, что станет вновь вдовой - третий раз в жизни - это слишком много! И все это словно создавало преграду между нею и окружающими. Пиганьоль на рю де ля Гран-Трюандери угодил под дилижанс из Меца: попав под колеса, обе ноги оказались сломанными, и не в одном месте.
      Учитывая, как равнодушно был воспринят его уход, Фанфан сам не пошел за теми вещами, которые составляли все его достояние: томиком Плутарха, жизнеописанием Генриха IY, переводом "Одиссеи" и ещё несколькими книгами. Вместо него за ними зашла Фаншетта. С её же помощью Фанфан забрал и то, что унаследовал от Филиберта Тронша: одно ружье, один мушкет, несколько пистолетов разного калибра, небольшую наковальню и инструменты - все это он сложил в сарай, стоявший у Элеоноры в саду, и запер.
      В их высоком узком доме, где на каждом этаже было всего две комнаты, его разместили на втором. Такой прекрасной комнаты он никогда ещё не видел. В первый же день он сколотил небольшую книжную полку. При этом напевал и присвистывал, хотя порой и сжимало горло: накануне его приятель Гужон с родителями отправился Бог весть куда - в Тюильри! Прощание их было трогательным. Происходило оно перед приютом Гроба Господня, где им случалось так часто стоять вдвоем, один - прося милостыню, другой - мечтая о путях крестоносцев.
      - Прощай, Гужон! Желаю тебе удачи на новом месте!
      - И я тебе тоже, - ответил Гужон, - но не прощайся - скорее до свидания!
      - Ты знаешь мой адрес.
      - А ты - мой.
      Они пожали руки.
      - Ты распрощался со Святым Отцом и Николя Безымянным? - спросил Фанфан.
      - Дружище, не поверишь, они обревелись! - с деланной небрежностью бросил Гужон и торопливо удалился, тоже плача.
      И у Фанфана на душе было неспокойно, хотя никогда ещё он не был так счастлив, как теперь. Он приколачивал полку, когда вошла Элеонора, чем-то обеспокоенная.
      - Тебя кто-то хочет видеть, - сообщила она. - Он не представился. Странный тип, похож на полицейского. Худой, высокий, длинноносый и весь в черном!
      - А, это брат Анже! - воскликнул Фанфан, откладывая молоток.
      - Брат Анже?
      - Он мне как дядя... он... он был другом моей семьи, моих родителей, которых нет в живых. Периодически меня навещает. Я сам его слегка побаиваюсь, хотя и очень люблю.
      И он стремительно помчался вниз.
      В самом деле, там был брат Анже. Стоя посреди магазина с треуголкой в руке, он с интересом разглядывал четки, разложенные на прилавке и в витрине.
      - Что я вижу, милый Фанфан, - сказал он, увидев входящего, - вы живете теперь в таком месте, которое гораздо роскошнее любого предыдущего, и куда лучше пахнет!
      - Это пачули, - ответил Фанфан.
      - Да, помню, когда-то я был молод, - заявил брат Анже, и на его губах на миг мелькнула улыбка. - И у вас такая прелестная хозяйка, вы счастливчик!
      - Да, мсье! - согласился, сияя, Фанфан. - А её дочь ещё прекраснее! Зовут её Фаншетта. Жаль, что сейчас она пошла к мессе, а то увидели бы, как она красива!
      - Вижу, сынок, ты всем доволен! - заметил брат Анже, перейдя на тон попроще.
      - Верно, мсье.
      - А как ты стал элегантен! Во что же обошелся этот коричневый редингот, и эти красноватые панталоны... Господи! И все от хорошего портного, не так ли?
      - От Шапо с рю де ля Пти-Трюандери! - сообщил Фанфан. - На это ушли все мои сбережения, - со смехом признал он. И это было правдой: от воинского трофея ничего не осталось, ведь он не хотел выглядеть бедняком в глазах двух этих элегантных женщин, пахнущих пачулями.
      - Это хорошо! - одобрил брат Анже. - Одевайся самым тщательным образом - вот первая заповедь дворянина.
      - Это ясно! - ответил Фанфан, - но вот, к несчастью, я не дворянин!
      Тут брат Анже двусмысленно улыбнулся и мечтательно произнес:
      - Нет... несомненно, ещё нет!
      - Еще? - удивительно переспросил Фанфан.
      - Жизнь преподносит иногда невероятные сюрпризы и повороты судьбы, изрек брат Анже в добавок к первому двусмысленному намеку ещё одно загадочное замечание, на которые он был большой мастер, но тут же предпочел переменить предмет беседы.
      - Я бы хотел поговорить с мадам Колиньон.
      - Мадам Элеонора! - позвал Фанфан на лестнице. - Не будете вы так любезны спуститься вниз?
      - Дорогая мадам! - довольно грациозно приветствовал брат Анже Элеонору, - простите, что я не обратился к вам раньше, но о том, что мальчик у вас, я только что узнал от мадам Пиганьоль. Вы, видимо, знаете, что я опекал его с тех пор, когда злосчастная судьба лишила его близких. В мою задачу входит главное - выплачивать ежемесячно тому, кто принял на себя заботы о Фанфане, определенную сумму на покрытие расходов. Вы, несомненно, знаете об этом.
      - Да, мсье, - ответила Элеонора, которая не знала ничего, но на которую брат Анже сумел нагнать страха. И тут же виновато поправилась: Нет, мсье, я ничего не знала!
      - Ага! Сумма эта, мадам, все десять лет выплачивалась вдове Фелиции Донадье, позднее вдове Фелиции Тронше, ныне мадам Фелиции Пиганьоль, которая, боюсь, скоро станет вдовой Пиганьоль, поскольку её муж, упомянутый Пиганьоль, в тяжелом состоянии в больнице.
      - Да, мсье, - на Элеонору брат Анже производил все более сильное впечатление.
      - А ныне вы, мадам, приняли на будущее заботу о мальчике, и значит вам, мадам, будет выплачиваться это пособие. Я сообщаю это с радостью, поскольку ничего не зная о существовании упомянутого пособия, вы приняли в свой дом это милое дитя совершенно бескорыстно!
      - Разумеется, мсье! - вырвалось у неё с очаровательной непосредственностью, причем она не могла удержаться, чтоб не обнять Фанфана за плечи. - Все потому, что я и моя дочь его любим, потому, что он был несчастен, и у нас не было сил смотреть на это! Я благодарна вам за предложение, но уверяю вас, в деньгах я не нуждаюсь! Мой маленький магазинчик весьма популярен у клиентов! - добавила она с известной долей профессиональной гордости.
      - Мадам, - брат Анже продемонстрировал мешочек, который вдруг извлек Бог весть откуда, быть может, из своей треуголки, как фокусники на мосту Пон-Неф извлекают из шляпы кролика. - Мадам, вы меня обижаете!
      - Нет, это вы меня обидите, если будете настаивать! - Элеонора больше всего боялась, чтобы Фанфану не пришло в голову, что она хочет на нем заработать.
      - Снесите эти деньги к нотариусу, когда-нибудь это будет мое приданое, - вмешался Фанфан, который угадал её мысли. И эта реплика удачно разрешила возникший было спор.
      А через несколько минут Фанфан, пошедший как обычно проводить брата Анже по рю Сен-Дени, вдруг спохватился:
      - Простите, мсье, ведь я ещё не поинтересовался, как ваши дела!
      Брат Анже даже остановился.
      - Ну нет! Ведь это надо! Ты у меня об этом никогда не спрашивал!
      - Возможно, потому, что был ещё слишком мал, - заметил Фанфан, покосившись на брата Анже.
      - Нет! Ты нашел, что я неважно выгляжу! Да или нет?
      - Нет, ну что вы, вовсе нет! - но потом добавил: - Только мне кажется, вы немного бледны!
      - Ты прав, я себя неважно чувствую, - ответил брат Анже, и Фанфан впервые за все время, что знал его, вдруг сделал ошеломляющее, рвущее сердце открытие, что брат Анже - не загадочная, чуть нереальная фигура, что появлялась и исчезала как заводная кукла на соборных часах, а человеческое существо из плоти и крови.
      - Вы не больны, мсье? - спросил Фанфан, взяв брата Анже за руку.
      Брат Анже улыбнулся, на этот раз уклончиво. Не ответив Фанфану прямо, он снова зашагал, бросив на ходу:
      - Главное, чтобы Господь дал мне достаточно времени, чтобы осуществить великую миссию, которая касается тебя!
      "Ну прямо как Сивилла-прорицательница", - подумал Фанфан, глядя вслед, как брат Анже исчез в толпе (Фанфан только что прочитал про Сивиллу).
      На обратном пути Фанфан нагнал Фаншетту, которая возвращалась из церкви.
      - Знаешь, - с загадочной миной заявил он, - благодаря мне твоя мать станет ещё богаче!
      Но передаче пособия Фанфана Элеоноре Колиньон в один прекрасный день суждено было привести к серьезным последствиям.
      * * *
      Уже два месяца Фанфан жил у дам Колиньон (так величали их соседи), когда произошел ряд событий, из которого по меньшей мере двум было суждено переменить его жизнь и изгнать из рая в странствия по свету, что, честно говоря, больше соответствовало его наклонностям.
      Первое событие произошло однажды утром. Сестры милосердия распустили своих учениц в честь какого-то праздника. Элеонора на весь день ушла из дому, собираясь накупить аксесуаров по последней моде у знаменитого кутюрье Лабилля на рю Неф-де-Пти-Шамп. Фанфан и Фаншетта остались дома одни. Фанфану, относившемуся к своим обязанностям очень ревностно, на этот раз совсем нечем было заняться - ни поручений, ни пакетов в разнос. И вот, старательно подметя в магазине и убрав метлу на место, он отправился в комнату Фаншетты, которая уже сгорала от нетерпения. И потом они занялись тем же, чем и всегда, когда оставались одни: разделись, скользнули в постель и отдались сказочным наслаждениям и нежностям, в которых ныне они уже неплохо разбирались, значительно усовершенствовавшись за эти два месяца, хотя моменты столь интимной близости и выдались всего пять раз ведь Фаншетта столько времени проводила в школе Сестер милосердия!
      Послушаем, что говорят Фанфан и Фаншетта.
      - Ты меня любишь?
      - Конечно, люблю! А ты меня любишь?
      - Да-а!
      - А как ты меня любишь?
      И т. д. и т. п.
      Добавим, что они ещё не переступали роковую черту. Нет, попытка однажды была, но ничем не кончилась - видимо, Фаншетта испугалась. Но вот думали они об этом не переставая, и возможно, в этот день и случилось бы непоправимое, если бы Элеонора Колиньон, забыв дома сумку с деньгами, не вернулась. Фанфан, подгоняемый любовным нетерпением в комнату Фаншетты, забыл повернуть ключ в замке!
      И вот так случилось, что веселое дребезжание звонка вдруг прервало их любовные игры, но они словно окаменели от страха, а потом было уже поздно: Элеонора была уже в комнате, где забыла сумку.
      - О!!! - воскликнула она. И потом: Хо-хо!
      Их позы, лица, багровые от стыда, совершенно обалделые, их нагота и смятая постель... Оглядев все это, Элеонора повторила:
      - Хо-хо!
      Фанфан, завернувшись в одеяло, заявил:
      - Мадам, это моя вина! - и склонил повинную голову.
      - Никаких рыцарских извинений, шалопай ты этакий! - крикнула Элеонора, наконец переведя дыхание и обретя дар речи. - Для такого нужны двое, и я подозреваю, что мадемуазель не пришлось долго упрашивать!
      В самом деле, невозможно было поверить, что Фаншетту пришлось добиваться гусарским натиском: вся её одежда, включая чулки, была тщательно сложена на спинке кресла! Да, Фаншетта была девушка аккуратная. И теперь она рыдала, как Мария - Магдалина, спрятавшись при этом под одеяло.