- Пройдемте-ка в контору, - предложил Эверетт Покс.
      Когда они с Тюльпаном туда вернулись - к великому сожалению Тюльпана без Анжелы, чьими прелестными зелеными глазами он не уставал любоваться, Эверетт Покс, руки которого уже успокоились, и лицо обрело прежний натуральный цвет, сказал:
      - Конечно, вы заметили, как я был нервен, неприятен, непереносим!
      - Нет, вы просто были насторожены!
      - Верно подмечено! Да, так все и было. Когда человек на чем-то попадется - пусть даже на таком заурядном деле, как ссуда под процент - то начинает видеть вокруг одних врагов, шпиков, ищеек - людей, которые добра вам не желают. Я знаю, это бред, но кажется, что всюду подстерегает опасность! Но ничего, я отойду, по крайней мере надеюсь! - усмехнулся Эверетт Покс. - Когда я прочитал письмо капитана Керкофа с его намеками на шпионаж, то счел вас провокатором!
      - Так это не были лишь слухи?
      - Мистер Невью!
      - Зовите меня Шартр, раз нужно сменить имя!
      - Шартр?
      - Да, это слово по-французски пишется "Шартрез", а читается Шартр.
      - Олл райт! Меня зовите Эверетт!
      - Ну, Эверетт, и что дальше?
      - Я не шпион, Шартр! Я гражданин! Американский гражданин, только об этом никто не знает. И я хочу, чтобы рухнула английская империя, желающая властвовать над миром, и чтоб избавилась от ига моя родная земля, которая сражается с тиранией этих рыжих выродков с заячьими зубами!
      - А я бы так хотел, чтобы это случилось и чтобы они оставили в покое Францию!
      - Ну видите, у нас хватает общего, чтобы понять друг друга и договориться, - серьезно отвечал Эверетт. - Если я правильно понял письмо Керкофа, вы готовы действовать?
      - А что, если я все-таки провокатор, Эверетт?
      - Человек с вашими глазами не может быть провокатором, - их цвет и блеск выдают прямоту, искренность и честность!
      Потом они выпили портвейну, порассказали друг другу о себе, отдали должное яичнице с ветчиной и тем более туреньскому вину.
      Когда к полудню вернулась Анжела, то рассказала, что убедила Аврору Джонс не опасаться за её будущее и за Шартра тоже. Эверетт же посвятил Тюльпана в весьма тайный замысел, который, если удастся, мог бы весьма помочь лишенным средств американским повстанцам в борьбе с непобедимой Англией.
      Тюльпан, однако, дождавшись, пока Анжела скроется в кухне, спросил Эверетта:
      - А что с фрегатом "Виндиктив"? И с капитаном Рурком? По-моему, Эверетт, вы так и не поняли, чего я от вас хотел, наверно, от того заведомого недоверия.
      - Разумеется! Не мог же я перед провокатором, за которого я вас принял, в чем теперь искренне извиняюсь, выставить себя непревзойденным знатоком и кораблей, и капитанов, и мест базирования всего флота!
      - А вы все это знаете?
      - Сегодня вечером я займусь поисками фрегата "Виндиктив" и вашего капитана Рурка.
      - Вы со мной прямо как мать, Эверетт! - заявил Тюльпан, у которого от туреньского вина начал заплетаться язык. - Я буду до смерти вам обязан, если...
      - Если что? - спросила прелестная Анжела, вошедшая в контору. Она успела переодеться в новое платье, причесаться, надела украшения, так что теперь была не просто хороша, а ослепительна.
      - Если вы мне столь же любезно предложите крышу над головой и доверите какое-нибудь дело, - смешался Тюльпан, краснея от вынужденного обмана, хотя и не стыдясь его, поскольку он боялся обидеть Анжелу, чье декольте просто исключало упоминание любой другой женщины, даже его обожаемой Летиции.
      - Как вы предпочитаете, с майораном?
      - Что?
      - Ну, окорок ягненка, я же знаю, что вы, французы...
      - Откуда она знает, что я француз? - спросил Фанфан Эверетта.
      - Все жуткий ваш акцент; хотя и говорите вы на жаргоне квартала Чик Лейн, он позволяет счесть вас в лучшем случае турком.
      - Пусть будет с майораном, или с чем угодно - у вас все выйдет необычайно вкусно, - провозгласил Тюльпан с преувеличенной галантностью, которую счел соответствующей ситуации, поскольку декольте Анжелы, и прочие её детали, замеченные, когда она повернулась, уходя в кухню, навели его на мысль, что Летиции придется изменить.
      Простим ему: он так молод, что не может полностью управлять своими чувствами и своими телесными позывами - и кроме того, туреньское вино! И так Фанфан-Тюльпан-Невью-Шартр держался удивительно здорово, стараясь сохранить верность своей большой любви - его путеводной звезде - и не считаясь с месяцами воздержания!
      Все время застолья, проходившего в малой столовой с низким потолком (очень шикарно обставленной) Фанфан-Тюльпан старался глядеть на Анжелу как можно меньше, но это было очень тяжело, поскольку та с ним то и дело заговаривала и непрерывно добавляла на тарелку все новые куски ягнятины с майораном.
      Доев десерт (грушевый компот!) Эверетт Покс поднялся, сообщив, что должен отправляться в город по делам. И по тому, как Эверетт ему подмигнул, Тюльпан решил: ему желают удачи, и сердце Фанфана забилось так сильно, как будто в тот вечер ему должны были вернуть его Летицию!
      - Вернусь я поздно, - сообщил Эверетт, надевая шубу. - Устрой нашего друга поудобнее! А вы, Шартр, будьте внимательны и осторожны! Прежде всего - ни шагу в таверну! Ведь там всегда такое гнусное сборище, что - как вы знаете, - меня там сцапали и самого! До встречи вечером!
      Вот так на некоторое время Тюльпан нашел пристанище у Покса, в "Проспект оф Уитби", пристанище милое и безопасное (или почти безопасное), за которое он, конечно, был обязан своим гостеприимством хозяевам, но прежде всего - Пастенаку, который, если видел все это, страдать должен был больше, чем от адского пламени!
      * * *
      Шартр получил прекрасную комнату на втором этаже, где их было всего четыре, и ванную, выложенную зеленым фаянсом. Весь месяц он оттуда носу не высовывал - только поесть и дважды ночью - чтобы навестить Аврору Джонс. Она по нему скучала, и расставаясь оба плакали.
      - Ах, как я счастлива, что ты в тепле и безопасности - и ещё оттого, что щедрость Эверетта мне позволяет не работать, но все равно, Невью, я вновь и вновь думаю о том, что говорила тебе в самом начале нашего знакомства: что с Эвереттом Поксом ты подвергаешься большой опасности.
      - Ну что вы, тетушка Аврора, вовсе нет, вы же видите - ничего не происходит.
      - Пока! О, Невью, береги себя, мой милый! Англичане безжалостны, а у меня есть только ты!
      - Эверетт - прожженный тип, тетушка, и можете быть уверены, что ради вас я поберегусь!
      Действительно, ничего не происходило и Тюльпан скучал в своей комнате, так элегантно обставленной, где кроме восточных ковров была прекрасная золоченая кровать эбенового дерева и множество книг, но он не мог читать слишком нервничал.
      Был в вечном ожидании, был узником ожидания, узником этой комнаты, который столько проехал и прошел и который теперь должен был расхаживать от стены к стене!
      Часов с девяти-десяти начинали долетать звуки из таверны - смех, голоса, звон бутылок и стаканов, слышно было, как Анжела командует слугами, а иногда - и голос Эверетта. Тюльпану страшно хотелось спуститься к гостям, морякам, торговцам, пьяницам, чьи голоса для него были единственным признаком наличия большого мира. Но чтобы показаться на людях, нужно было дождаться, когда отрастут усы и борода. А те, к сожалению, росли не слишком быстро - очередная проблема для такого молодого человека. Ах, эти вечные взгляды в зеркало, в котором все никак не отражаются роскошные усищи - знак мужественности!
      Что же касалось великолепного плана помощи американским повстанцам, о котором Тюльпан толком ничего не знал, ибо Эверетт Покс о том упомянул лишь мельком, похоже, от него пришлось отказаться (так думал Тюльпан) или по крайней мере отложить. Но хуже всего было то, что Эверетт не обнаружил ни следа Летиции! Все, что он смог узнать - что капитан Рурк уже четыре месяца в море. Но где? Узнать это было невозможно - военная тайна.
      - Вы знаете Рурка? - спросил Тюльпан.
      - Захаживал сюда, когда стоял в порту, но всегда один.
      - А какова его репутация...насчет женщин?
      Эверетт, поколебавшись, сказал:
      - Ну, должен вам сказать правду. Несколько лет назад он был разжалован за изнасилование какой-то женщины. Но снова взят на флот - сейчас Англии нужны все её корсары. Но, милый мой Шартр, почему вы так побледнели? Такого Рурк себе уже не позволит, поскольку хорошо знает, что на этот раз угодит на виселицу!
      - Годдем! Годдем! Годдем! - проклинал Тюльпан все на свете и бил себя кулаком по лбу. - Я видел, на что он способен, я видел, какой он бешеный! Я думаю, он рискнет и веревкой, лишь бы удовлетворить свое желание! Летиция так прекрасна, что я бы Рурку не удивился! - признал он с горечью.
      Ах, не будь тут Анжелы, упоительно милой Анжелы, которая его так утешала!
      После первой ночи, которую Тюльпан провел в "Проспект оф Уитби", учитывая явную симпатию, продемонстрированную Анжелой, а также то, как она разоделась к застолью, превратившись в существо просто божественное, Тюльпан боялся, что Анжела сама начнет навещать его по ночам. Но она не сделала этого ни разу, что Тюльпана тоже не радовало. На следующий день, заметив, что он на неё и и не глядит, и говорит весьма сдержанно, Анжела сделала ошибочный вывод:
      - О Боже, я вас обидела!
      - Обидела? Когда?
      - Вчера за ужином. Глупо смеялась над вашими ошибками в английском и некоторыми словечками с Чик Лейн...
      Тюльпан предпочел сделать вид, что все так и есть. Учитывая, что Аврора Джонс, дававшая ему уроки (Анжела это знала) могла научить только жаргону, выговору и разговорным оборотам своего круга, все это можно было легко поправить! Как вы уже поняли, Шартр получил нового преподавателя английского!
      И вот каждую ночь, после закрытия таверны, это он постукивал в дверь комнаты Анжелы. Потом они вместе проводили долгие часы, пока Анжела исправляла его произношение и очищала словарь от неприличных выражений, которых у Тюльпана было слишком много.
      Нет, это было изумительно: Анжела вела себя как настоящий учитель, достойно, строго, и во время лекции платье было застегнуто до самой шеи. Около часу ночи она готовила чай, но как-то раз Тюльпан спросил, нельзя ли вместо чая получить немного портвейна. Анжела мельком покосилась на него и налила только ему. Тюльпан спросил:
      - Вы не любите портвейн?
      - Ну что вы! Очень!
      - Тогда почему не наливаете?
      - Портвейн на меня так действует! В тот день, когда вы появились, я выпила портвейну, ещё когда готовила окорок. Вы мне очень понравились, но я по натуре стеснительна, и чтобы не показаться глупой гусыней, его немало выпила!
      - И произвели впечатление!
      - Да, потому, что нарядилась, как девица из мюзик-холла, - вот видите, портвейн на меня влияет очень дурно!
      - А мне тогда казалось, что он подействовал изумительно! - при этом Тюльпан почти против своей воли взял её за руку. - И я был рад, что вы меня собрались соблазнить!
      - И я вас соблазнила? - с наивным любопытством спросила Анжела.
      - Да! И я потом так жалел, что продолжения не последовало!
      - Я узнала от дядюшки, что не имею права, - она даже отодвинулась. И закусила губу - так захотелось заплакать.
      - Но как же мне хотелось сделать это снова! И теперь так хочется!
      - Мне тоже!
      - Но вы...но у вас невеста, милый!
      "- Ах, черт, что я могу ответить? - подумал Фанфан. - "Ничего!"
      К томе же это было невозможно, поскольку Анжела, едва договорив слово "милый", которым закончила свою отчаянную фразу, уже прижала свои губы к его рту! Потом, когда сладкие минуты миновали, опять расплакалась:
      - Ах, милый, милый, это невозможно! Вы любите свою невесту? Или нет?
      - Ну да, я её люблю! Но и вас тоже, Анжела!
      - Так же?
      - Нет, совсем иначе!
      Господи Боже, раз уж Фанфан так страдал, потеряв свою возлюбленную Летицию, нужно ли было терзаться и тем, что в этой ужасной ситуации не посметь воспользоваться целебным бальзамом? Сказав себе так, Фанфан решил, что это верный ответ на угрызения совести, ответ честный, достойный, одним словом, окончательный. Такого же мнения была и Анжела, которая после очередных наслаждений сказала:
      - Как хорошо, что я могу тебя утешить, мой милый, моя любовь! Теперь я знаю, ты уже не так несчастен!
      - Гораздо меньше! - признал Тюльпан.
      Потом Анжела, утешив его ещё раз, вдруг заявила:
      - Но как же я была глупа!
      - Почему?
      - Что не пила портвейн!
      - Но ведь сегодня он тебе был ни к чему!
      - Нет, но пойми, как я была напряжена и чего стоило переломить это напряжение!
      И тут же, покраснев, признала:
      - Ну, а потом все получилось само собой!
      А когда Фанфан тихонько покидал комнату - хотя, конечно, их темпераментные утехи давно уже разбудили Эверетта Покса - Анжела шепнула ему на ухо:
      - Если ты меня любишь, забудь слова, которым научился в Чик Лейн!
      Эти занятия продолжались потом каждую ночь три недели подряд, иногда с дополнениями после обеда, и достигли больших успехов в применении оборотов как словесных, так и телесных.
      Анжела была от Тюльпана без ума, а Тюльпан растерянно осознавал, как его чувство к Анжеле все растет и перерастает в любовь! Теперь Анжела была единственным светом его очей, он не мог ею досыта насладиться и каждую ночь открывал все новые достоинства, все большее очарование и прелесть. И, кроме всего прочего, обожал её за оставшуюся в ней врожденную стыдливость, которую той приходилось еженощно превозмогать, и за почтение к Летиции его невесте!
      Конечно, мы не можем утверждать наверняка, но можем предположить, что Невью - Шартр остался бы до конца жизни в "Проспект оф Уитби" и даже стал его хозяином (женившись на Анжеле), что мог совсем забыть Летицию и смириться с новым поворотом своей судьбы - если бы рука судьбы не заставила его вновь стать Фанфаном-Тюльпаном и отправиться по свету в поисках Летиции и самого себя.
      В один прекрасный день Эверетт Покс после трехдневного отсутствия вернулся в "Проспект оф Уитби" и провел Шартра к себе в контору. По его лицу Тюльпан понял: судьба стучится в двери!
      - Фрегат капитана Рурка вернется через три недели! - сообщил Эверетт Покс. - Был сильно поврежден в битве у Тенерифа. Мой информатор сообщил ещё кое-что: когда в прошлом году "Виндиктив" тоже заходил на ремонт, кажется, в апреле, его покинула какая-то девушка. Возможно, тяжело больная.
      - Ужасно больная!
      - Если по правде, могла попасть в какую-то больницу или приют. Таких в Лондоне много. Мой человек начнет поиски уже сегодня.
      - А я не могу этим заняться? - в Тюльпане вскипела кровь.
      - Нет! И по двум причинам: вы не англичанин, ваши поиски могут вызвать подозрения. Оставьте это профессионалам. Это во-первых. А во-вторых...
      - Позвольте перебить вас, Эверетт! А если Летиция не была отправлена в больницу или приют, а Рурк сам её куда-то устроил, поселил, запер, что тогда?
      - Об этом я тоже подумал. Как только "Виндиктив" будет здесь, я навещу капитана Рурка и поговорю с ним.
      - Как это?
      - Мой милый, у меня есть в запасе сильный козырь - долговая расписка, писанная его прекрасным почерком, расписка на три тысячи фунтов! Да, этот человек живет не по средствам! Вы знаете, я таким помогаю. Именно это стоило мне нескольких месяцев тюрьмы.
      - Так что насчет второй причины? - спросил Тюльпан после паузы, за время которой успел заметить, то длинные руки Эверетта Покса также неспокойны, как в день их знакомства.
      - Это задача, о которой я вам говорил. Цель которой - дать американцам средства, чтобы победить Англию.
      - Да?
      - Пришло время заняться этим. Сегодня ночью отправляемся.. 4.
      Когда вы копаете тоннель в трех метрах от поверхности земли, точнее, узкий лаз, медленно, тихо, киркой и обушком, и светите убогим светильником, и при этом все время боитесь, что все обвалится или что удар вашей кирки по камню насторожит часовых, вас непрерывно тошнит, поскольку непрерывно вдыхаете и глотаете пыль и сидите скорчившись, как крот. Вам непрерывно хочется отлить, так что приходится делать это прямо в штаны, чтобы не терять времени. Вот таково физическое, психическое и моральное состояние двух полунагих, покрытых пылью мужчин, которые однажды ночью занялись этой странной работой. Работой странной и утомительной! Нет, не так они представляли себе героизм - часами лежать на животе в грязи! Но азарт гнал их вперед, и они скорее сдохли бы, чем признались, что сыты этим по горло! И продолжалось так уже неделю!
      Уже неделю днем и ночью эти двое копали и копали, лишь время от времени позволяя несколько часов сна и несколько минут на еду и питье (ах, как их все время мучила жажда!) Почти утратили понятие о времени. Жили в мире гробовой тишины, слышали только свое дыхание и осторожный скрежет своих кирок. Никогда словом не перекинулись. Всем их жизненным пространством был лаз двенадцати метров длиной и метр высотой, который должен быть закончен завтра, в день святой Гудулы!
      Одним из этой пары был Тюльпан, другой, высокий порывистый парень с красными глазами, лет сорока, был крайне нетерпелив, хотя и владел собой. Звали его Гарри Латимор. Тюльпан познакомился с ним в конторе Эверетта в ту же ночь, когда они выехали на место - в деревушку, удаленную на четыре мили от Лондона и именовавшуюся Вуди Хилл.
      Тогда, в конторе, Латимор, поздоровавшись с Тюльпаном, заявил без околичностей:
      - Господа, операция, за которую мы беремся, несет в себе огромную опасность. Я имею в виду не опасность, которой человек подвергается, когда занимается шпионажем - нет, тут совсем другое дело. Опасность состоит в том, что вы можете быть погребены заживо и задушены как крыса. Готовы вы помочь мне в этом деле?
      - Поскольку, как мне кажется, это поможет американским повстанцам, повредит Англии и пойдет на пользу и моей родине, я готов!
      - Снаружи вас ждет карета, - сказал им Эверетт Покс. - В Вуди Хилл вам нужно быть до рассвета, чтоб вас никто не видел.
      И добавил Латимору:
      - Труди Вермонт извещена о вашем приезде и ждет вас.
      Морозной февральской ночью они добрались до Вуди Хилл, из кареты вышли, не доезжая до деревни, чтобы не выдать свой приезд топотом копыт по мерзлой почве. Тихонько дошли до небольшого, довольно бедного дома с вывеской "Трактир Труди Вермонт". Дорогой Тюльпан узнал от Латимора, что Труди - бывшая любовница Покса.
      - Она все ещё предана ему, - сказал Латимор. - Из-за неизлечимой болезни без страха смотрит в глаза смерти. Когда узнала, что ей предлагают рискнуть, едва не заплакала от радости!
      Труди оказалась женщиной ещё молодой. А когда она их провела в каморку без окон и зажгла свечу, Тюльпан решил, что была очень красива. Красива оставалась и теперь, но красота её словно подернулась налетом меланхолии, как ни старалась она быть весела и гостеприимна. Им приготовлены были бутыль вина и стаканы. Когда все выпили, со смехом спросила:
      - Сказал вам Гарри, почему выбрали меня?
      - Еще нет, - сообщил Латимор. - Конечно, кучер - человек надежный, но и надежные подводят!
      - Из-за моей земельной собственности!
      - Поверьте мне, - со смехом отвечал Тюльпан, - что в вас мне многое нравится, но что касается земельной собственности, я без понятия!
      - Пойдем, посмотрим! - позвал Латимор, вставая. Все трое прошли к черному ходу и Труди отперла единственную дверь, которая вела в заснеженный двор. Стояла ясная ночь. В конце двора - шагах в тридцати от них - у удивительно высокого забора стоял бревенчатый сарай.
      - Вот наш исходный пункт! - заметил Латимор, входя в сарай.
      И только там Тюльпан узнал, что они прибыли сюда, чтобы в сарае - их будущем укрытии - начать копать тоннель, который пройдет под высоким забором и выведет прямо под здание, которое этот забор скрывал. Что за здание? Тайный арсенал английской армии.
      - Который мы взорвем ко всем чертям? - спросил Тюльпан.
      - Нет, сделаем кое-что гораздо лучшее, мой милый, - с сардонической ухмылкой заявил Латимор. - Добудем там такое, что поможет освободить Америку, как вам уже сказал Покс.
      И вот уже неделю они рыли подкоп, и вылезали из своей норы только для того, чтобы немного вздремнуть и подкрепиться в сарае, из которого не выходили. Труди Вермонт каждую ночь им приносила хлеб, мясо и огромные количества чая. Днем она обслуживала не слишком частых клиентов с хладнокровием, которое было просто поразительным, - ведь к ней захаживали солдаты, служившие в охране арсенала. Никто из них, по счастью, не задерживался. Все сто человек стражи размещены были в казармах за стенами арсенала.
      - Сто человек! - воскликнул Тюльпан, узнав об этом. - То, что они сторожат, видно, штука очень ценная!
      - Когда узнаете, о чем идет речь, поймете - дело того стоит! - ответил Латимор.
      Их саперным работам предшествовали долгие месяцы подготовки, которой занимался Гарри Латимор. Когда однажды он узнал от одного из информаторов Эверетта Покса, что скрыто в арсенале в Вуди Хилл, тут же приехал туда, поселившись у Труди Вермонт. Потом, переодевшись то бродячим торговцем, то монахом, то грязным пастухом с парой овец толкался вокруг арсенала, порой беседуя с загулявшим солдатом - и вынес свое заключение Поксу такими словами:
      - Туда проникнуть невозможно, исключено, недосягаемо.
      - Так что предпримем?
      - Друг мой, если нельзя проникнуть ни в окно, ни в дверь, ни через крышу, не остается ничего, как влезть через подвал!
      И Латимор приступил к делу. Когда-то он был архитектором, но долгие годы не работал, предпочитая быть свободным и всю свою духовную энергию отдавать размышлениям о своей великой мечте (о той мы ещё поговорим). И вот ещё несколько недель Латимер посвятил тому, чтобы обдумать все детали проекта тоннеля. Изучал местность, состав грунта, проверил его прочность, заготовил инструмент и оборудование, и разработал способы крепления свода материал не нужно было возить издалека, на месте, в сарае нашлись бревна и толстый кругляк, пригодный для более возвышенных целей, чем сгореть в трактирном очаге!
      * * *
      Часов около двух пополуночи Гарри Латимор вдруг позвал:
      - Тюльпан! - (Фанфан назвал ему свое имя) - Я боюсь!
      Впервые Гарри Латимор проявил какие-то чувства. Нет, между ним и Тюльпаном установилась настоящая дружба, которая бывает если люди вместе долго противостоят лицом к лицу опасности, но находила она выражение лишь в одобряющих взглядах и ободряющих жестах. Слова им были не нужны.
      - Боишься?
      - А ты нет?
      - Ну да - что не успеем вовремя. Сколько ещё копать?
      - Шесть метров. И ты заметил, тут все больше щебня!
      - Ну вот!
      - Через шесть метров нужно будет копать вертикальный ствол, а вся крепь кончилась. Придется поискать ещё дерева. Знаешь что, разберем мебель Труди!
      - Конечно, ты же сам знаешь, нам в арсенале нужно быть завтра, в день святой Гудулы. Это единственный наш шанс. Святая Гудула нам поможет! добавил Тюльпан весело, хотя и устало.
      Светильник между ними бросил слабый свет на черные лица и серебристые капельки пота.
      - Тогда - вперед! - с отчаянной отвагой решил Латимор.
      Победить! Победить самих себя и преодолеть преграды, но победить! Любой ценой украсть у англичан то, чем те собирались покорить американцев, а потом и весь мир! Новое грозное оружие! Революционное изобретение! Двое английских инженеров только что завершили свой многолетний труд. Построили орудие, которое за четыре секунды можно было зарядить шестьюдесятью пулями - и эти пули пар выстреливал с силой, превышавшей силу пороха. И нужно было поскорее обратить столь грозное оружие против них самих, чтобы ответить им ударом на удар, чтоб удивить их, деморализовать и, наконец, победить. Но это было не единственной причиной, почему Гарри Латимор отдался телом и душой этому безумному предприятию. Похитить чертежи этого адского оружия было только частью его великой мечты, которой он посвятил всего себя.
      Мечтой этой он поделился с Тюльпаном однажды ночью, когда они отдыхали в сарае.
      - Ты хочешь знать, что привело меня к измене моей родине? Так слушай!
      И Фанфан услышал страстную, хотя и шепотом произнесенную речь, полную волненья и экстаза. Гарри Латимор изложил свое понятие истории, мира и его будущего. Нет, он не предавал Англию, поскольку та в его глазах значения не имела, поскольку ни одна страна для него не была важна сама по себе! Вот что он страстно шептал Тюльпану:
      - Знаешь, что главное? Самое главное, Тюльпан, это гораздо больше и возвышеннее, чем страна, за это человек может и жизнь отдать: это свобода всех людей!
      Потом Гарри Латимор объяснил Тюльпану, что нужно устранить любой деспотизм и уничтожить всякую тиранию, принести людям лучшее будущее, где розы демократии будут цвести по всей земле, и люди будут петь и радоваться свободе. А для этого нужно помочь тем, кто борется за свободу, как американцы, и кто, победив, начнут сражения за свободу по всей земле!
      Эта безумная, но возвышенная речь весьма удивила Тюльпана, чье врожденное благородство воспылало при мысли о таком прекрасном будущем - и мы ничем не оскорбим искренность его порыва, если так, - кстати заметим, что прежде всего думал он о ликвидации привилегий аристократов, чтобы когда-нибудь мсье Тюльпан мог, не боясь попасть в Бастилию, сказать бывшему герцогу Шартрскому: "- Пошел ты..."!
      * * *
      Святая Гудула была покровительницей деревушки Вуди Хилл. Каждый год в её день в деревне не работали, все праздновали, трактиры были полны, а вечером устраивали фейерверк, который оплачивали вскладчину. Фейерверк устраивали на площади перед главными воротами арсенала, за стенами которого оставалось всего пятнадцать стражников с сержантом во главе.
      Входить в здание им было запрещено - такое право имели только два инженера, изобретших страшное оружие, и три оружейника, которые с ними работали. Каждый вечер ровно в шесть за ними приезжала карета военного ведомства и отвозила обратно в Лондон, где они жили в здании возле артиллерийских складов и находились под пристальным надзором. Людям этим запрещены были любые контакты с окружающим миром - а письма, которые те слали родным, подвергались цензуре. Так что отсюда Гарри Латимору ничего опасаться не приходилось, - в секретной мастерской арсенала никого не было. А что касается стражников, можно было рассчитывать на то, что они будут пялиться на небо, чтоб разглядеть ракеты, шутихи и прочие причуды фейерверка.
      И вот двое наших героев усиленно копают - теперь уже копают над собой, вертикально (слава Богу, наткнулись на глину и стены подкопа пока держатся!) ибо в праздник святой Гудулы можно рассчитывать, что грохот взрывов и свет ракет отвлечет внимание и притупит слух. Итак, если боги демократии будут на стороне наших героев, все должно удасться! Но с какой стати именно теперь богам демократии держать их сторону?
      Когда взлетела первая ракета, они услышали лишь тихое шипение, но тут же долетел к ним приглушенный вопль зрителей, - так они узнали, что праздник начался! Гарри Латимор сказал Тюльпану:
      - Если я верно рассчитал, над нами осталось сантиметров тридцать-сорок. А раз ничто ещё не рухнуло нам на головы, как я боялся, значит никаких тяжелых конструкций сверху нет!
      - Святая Гудула с нами! Я же тебе говорил! - радостно заявил Тюльпан, который только что отнес в тоннель мешок глины. И тут они услышали взрыв очередной петарды!
      - Что это значит?
      - Ничего! - шепнул Гарри Латимор. - Смотри! (Он весь покрыт был каким-то мусором). - На меня только что упал кусок пола! Гаси светильник!
      Над ними зияла дыра, из которой падал неясный свет, сквозь окна проникавший в мастерскую - зеленый свет ракеты! Теперь совсем ясно слышны были и крики любующейся публики! И снова все погрузилось во тьму. Потом очередная ракета засияла желтым светом - и метрах в двух перед собой они увидели силуэт орудия - в то самый миг, когда оба оказались внутри.
      - Прекрасно, - заметил Тюльпан, - они нам ещё и светят!
      - Поэтому я и выбрал праздник святой Гудулы! Как ты полагаешь, могли бы мы здесь расхаживать с фонарем, чей свет заметен через окно?
      - Гениально! - восторженно признал Тюльпан. - Быть тебе президентом первой демократии в мире! Но как ты хочешь унести орудие? Тут пятьдесят кило, не меньше! И не пройдет в тоннель!
      - Здесь есть все чертежи, - победоносно сообщил Латимор, успевший в темноте спокойно добраться до металлического шкафа и вернуться к Тюльпану в розовом зареве новой ракеты с кожаным футляром.
      - Все чертежи? Откуда ты знаешь? (Опять настала полная тьма). - А чем открыл ты этот шкаф?
      - Своей копией ключа (Все окрасилось красным). - Ты знаешь, кто информатор Эверетта? Стефенсон, один из этих инженеров! - сказал Латимор, прыгая в вырытую яму. - Пошевеливайся!
      Тюльпан последовал за ним.
      - Стефенсон тоже либерал! И ненавидит империализм. Он сделал копию ключа, хотя за ним и здорово следят! - добавил Латимор, который торопливо лез штольней. Потом расхохотался: - Но помогли нам и господа из военного ведомства, поскольку думали - вполне оправданно - что при охране в сто штыков тут ничего не может случиться!
      * * *
      Да, боги были с ними - иногда. Но не сейчас. Характер у богов ненадежный, возможно потому, что любят круто пошутить, кто знает! Вдруг, ни с того и ни с сего, уходят к другому.
      Девятая или десятая ракета чихнула, вспыхнула, полетела Бог весть куда и угодила в окно арсенала. Поскольку в ней ступеней было несколько, секретная мастерская тут же наполнилась пламенем пожара!
      Сержант Роулинсон, командовавший двадцатью пятью стражниками, имел ключи от секретной мастерской, но под угрозой смертной казни не мог ими воспользоваться - разве что в чрезвычайных обстоятельствах, которые ему хорошо были известны: удар молнии, подозрительный шум внутри мастерской, сильный ливень, который мог залить металлические части и тому подобное.
      По здравому размышлению сержант Роулинсон рассудил, что сильные взрывы, раздававшиеся внутри мастерской, относятся к тем же причинам, что и опасность пожара, - ведь в мастерской, как он знал, были не только детали, но тысячи всяких бумажек.