Согласитесь, что письмо крестьянского сына Васильева к Императору написано толково, что в нем выражено многое, не входящее в обычную благодарственную речь. Причем, на мой взгляд, кое-где покорнейшая просьба переходит, я бы сказал, в требование. Стиль письма недурен. Мысли выражены четко. С императором Авель держится достойно, не заискивает. Но тут происходит нечто непонятное, не отраженное в дошедших до нас документах - сообщения об Авеле прекращаются до 1800 года. Однако известно, что 19 марта 1800 года Амвросий, митрополит Петербургский, уведомил генерал-прокурора Обольянинова о крестьянине Васильеве, постриженном в декабре 1796 года в Александро-Невском монастыре с наречением ему имени Авеля и сосланном в 1798 году в Валаамский монастырь, где он засел за сочинение прорицательных тетрадей. Что было в этих тетрадях? По дошедшим до нас в небольшом числе документам той поры не представляется возможным хотя оы предположительно датировать письменное или устное сообщение или пророчество в адрес Павла Петровича. А ведь таковое было, мы знаем об этом из "Записок А.П. Ермолова", например. Но тучи сгущаются. К этому периоду относится и докладная записка митрополита Амвросия генерал-прокурору Обольянинову, что по донесению настоятеля Валаамского монастыря Назария, Авель якобы обвинен в краже у одного из иеромонахов монастыря серебряных ложек, турецких денег и другого имущества. В то время, когда в монастыре. пытались найти пропавшее, Авель, как утверждает Назарий, придя к последнему тайно, принес те вещи, заявив, что они-де подкинуты ему и он знает похитителя, но не хочет его назвать. Авель якобы заявил, что истину он установил "через сонное видение". По приходе же настоятеля с одним иеромонахом в келью Авеля как бы для освидетельствования, действительно ли последний болен, как сказался, обнаружили у него странную книгу на непонятном языке, а в ней лист бумаги с русскими литерами. В ответ на вопрос настоятеля "Что-де за книга?" Авель сказал, что ему дали ее почитать, и бросился на настоятеля с криком, чтобы тот ее не брал, угрожая ему физической расправой. Но книгу эту у Авеля все же отобрали, обнаружив при этом, что "она писана языком неизвестным". Оную книгу и Авеля настоятель во избежание возможных осложнений препроводил к Обольянинову и просил исходатайствовать высочайшее повеление о ссылке Авеля в Соловецкий монастырь. На письмо Амвросия Обольянинов наложил резолюцию: "Докладовано. Высочайше повелено: послать нарочного, который привез бы (Авеля. - Ю.Р.) в Петербург, по привозе же посадить в каземат, в крепчайший караул, в крепости. Мая 21 дня 1800 года. Павловск".
      Вряд ли Авель учинил ту кражу. Не таков он был! Козни чьи-то... Быть может, "местного масштаба". Однако репрессии нарастали. 26 мая 1800 года генерал Макаров донес Обольянинову, что "Авель привезен исправно и посажен в каземат в равелине. Он, кажется, только колобродит, и враки его ничего более не значат; а между тем думает мнимыми пророчествами и сновидениями, выманить чтонибудь; нрава неспокойного". Снова предсказания Авеля ко вниманию не принимаются, вызывают к себе, да и к провидцу пренебрежение, хотя Император и прочие у власти стоящие пристально наблюдают за ним. Так, на донесении Макарова Обольянинов пишет: "К архиерею, по желанию Его Величества, отпускать; архиерею отписать: при всяком свидании, что объявит, меня уведомлять. Мая 27-го 1800 г.". С Авеля буквально нс спускают глаз, не упускают из виду ничего, все его действия и слова фиксируются, И вот 28 мая Авель пишет Амвросию: "Я, нижайший монах Авель, обошел все страны и пустыни, был и в царских палатах, и в великолепных чертогах и видел в них дивная и предивная, а наипаче видел и обрел в пустынных местах великия и тайныя и всему роду полезная; того ради, ваше высокопреосвященство, желаю я с вами видеться и духовно с вами поговорить и оныя пустынныя тайны вам показать. Прошу ваших святых молитв". Интересно, что уже на следующий день, 29 мая, митрополит Петербургский принимает Авеля, беседует с ним и в тот же день сообщает письменно Обольянинову: "Монах Авель по записке своей, в монастыре им написанной, открыл мне. Оное его открытие, им самим написанное, на рассмотрение ваше при сем прилагаю. Из разговора же я ничего достойного внимания не нашест, кроме открывающегося в нем помешательства в уме, ханжества и рассказов о своих тайновидениях, от которых пустынники даже в страх приходят. Впрочем, Бог весть". Нельзя не обратить внимание на весьма интересные и важные обстоятельства этого донесения. Первое. В чем состояло "открытие, им самим написанное"? Где оно, в чем его суть? Какой, скорее всего действительно важный, секрет Авель считал должным весьма срочным порядком сообщить в этот раз, коли потребовал свидания с самим митрополитом, пребывая в заключении? Второе. Последняя фраза письма митрополита показывает, что было в Авеле нечто вызывающее какое-то смущение у Амвросия, смутное ощущение силы и правоты, возможной обоснованности его необычных видений, слов и снов. Видно, Авель жил в каком-то своем, ему одному ведомом, мире и убежденно служил некой высшей силе, правде и великой цели! На этом письме Амвросия рукой Обольянинова начертано: "Докладовано Мая 30-го 1800 г. Павловск". Чуть менее года оставалось жить Павлу Петровичу. Неумолимо приближался трагический, многократно предсказанный момент. Была, правда, как оказывается теперь, у Императора и мысль о том, что его "миновала чаша сия"! В солидном издании "ЦАРЕУБИЙСТВО II МАРТА 1801 ГОДА. "Записки участников и современников". СПб., издание А.С.Суворина, 1907 год, приведены "Записки графа Бенигсена" - одного из главных организаторов и участников заговора против Павла Первого. Так вот граф Бенигсен писал: "Павел был суеверен. Он охотно верил в предзнаменования. Ему между прочим предсказали, что если первые четыре года своего царствования проведет счастливо, то ему больше нечего будет опасаться, и остальная жизнь его будет увенчана славой и счастьем. Он так твердо верил этому предсказанию, что по прошествии этого срока издал указ, в котором благодарил своих добрых подданных за проявленную ими верность, и, чтобы показать свою благодарность, объявил помилование всем, кто был сослан им, смещен с должности или удален в поместья, приглашая всех вернуться в Петербург для поступления вновь на службу". Приведен в названном источнике и фрагмент этого указа, датированного 1 ноября 1800 года. Вот текст приведенного фрагмента: "1 ноября 1800 года состоялся указ, коим дозволялось всем вышедшим из службы... или исключенным... паки вступить в оную". Известно, что Екатерина Вторая скончалась 6 ноября 1796 года. Таким образом, в ноябре 1800 года исполнялось четыре года благополучного правления Павла. Возможно, что здесь-то он и потерял бдительность, расслабился, чем и воспользовались заговорщики? Отмечу одну странную деталь. Действие названного указа не отразилось почему-то на Авеле - ведь он продолжал пребывать в заточении Петропавловской крепости с 1798 года! Почему так? Или его вина была больше, существеннее, несоизмеримее? Однако установить, когда Павел Первый получил неблагополучный прогноз, не удается. Есть смысл задаться вопросом о компетенции Авеля, мощи его дара, временного интервала, им контролируемого, ему подвластного. Что ему было известно о будущем? Где проходила линия его временного горизонта? Обратимся к художественному произведению конца XIX столетия, принадлежащему, - как его некогда называли, "Русскому Дюма", - признанному мастеру отечественного исторического романа князю Михаилу Николаевичу Волконскому. Его исторический роман "Слуга Императора Павла" охватывает интересующий нас период, и... одним из его героев является монах Авель. Насколько мне известно, это первое в художественной литературе упоминание о монахе Авеле. Надо заметить, что Михаил Волконский родился в 1860 году, а умер в 1917 году и, таким образом, мог в молодые годы встречать людей, знавших Авеля, слышавших о нем, мог также располагать какими-то неизвестными нам ныне источниками, дневниками современников. Представляет интерес диалог двух героев названного произведения - монаха Авеля с неким Чигиринским. Разговор относится к 1797 году, когда Авель был на свободе. Авель говорит Чигиринскому: "Положись на волю Божью, а теперь поезжай!" Ровно через три года приезжай назад, будет дело. Нс бойся, что долго ждать... Сто лет будем ждать... через сто лет будет великая битва с немцами, а потом, Бог даст, с его благодатью будет построен на указанном свыше месте храм Михаила Архангела". (Многоточия в приведенном куске - авторские. - Ю.Р.) В этой цитате обращают на себя внимание два момента: во-первых, предсказанное Авелем событие находится за пределами жизни самого предсказателя и, во-вторых, странное упоминание о великом противостоянии с немцами через сто лет. Конечно, это может быть просто удачным домыслом автора романа, случайным его "попаданием в яблочко"... А что, если нет? Что, если какие-то прогнозы Авеля выходили за пределы XIX столетия? Упоминания о возможности такого рода в докладе Сербова также, видимо, неслучайны! Он что-то подозревал или даже нащупал! Быть может, знал, но опасался цензуры, специальным указом нацеленной на замалчивание имени и пророчеств Авеля, и потому отделался общими фразами? Но мы к этому еще вернемся. Шло время. Закончился 1800 год. Трудами и стараниями ряда высокопоставленных и титулованных лиц, приближенных к Императору Павлу, он был убит в ночь с II на 12 марта 1801 года и на трон незамедлительно вступил его старший сын Александр Павлович (Александр Первый), в какой-то мере знавший о существовании заговора против родителя своего. Авель же, напомню, пребывал в заточении. Завершился второй круг его зловещих предсказаний, как утверждают, в сроки, загодя зафиксированные в его второй "Зело престрашной книге". Вернемся к тесту Жития.
      ТРЕТЬЯ "ПРОБА ПЕРА"
      И в этот раз, как всегда, Авель не изменил себе, не потерял свой поразительный дар, был полон неизрасходованных сил, готов к бою. На троне - Александр Первый. Авель же сидел там, куда его определил Император Павел Первый, - в Петропавловской крепости, где провел всегото 10 месяцев и 10 дней, столько же, сколько ранее в Шлиссельбургской. После гибели Павла Первого Александр Первый приказал отца Авеля из Петропавловской крепости незамедлительно выпустить и направить в Соловецкий монастырь под присмотр, а вскоре он и свободу получил, Но Авель не был бы Авелем, если бы не стал составлять... ТРЕТЬЮ "Зело престрашную книгу! Что еще ему было делать? Дело всей жизни - "секреты составлять да книги писать"! Надо сказать, делал он это отменно! Руководимый некими высшими силами, он исполнял свой человеческий и гражданский долг неукоснительно и исправно! В этот раз он побыл на свободе всего-то один год и два месяца, но за это время успел-таки написать свою третью книгу: "В ней же написано, как будет Москва взята и в который год!" Итак, странно, но где-то на рубеже 1803 года он предрек события, происшедшие в реальной жизни лишь через 10 лет! Интересно, о чем в это время размышлял Наполеон? История, к сожалению, повторяется! Непреложность этого утверждения неумолимо вытекает из жизни Авеля. Снова книга дошла до самого Императора Александра Первого. Что в ней возмутило покой монарха? Или ему за державу обидно стало? Либо он усмотрел в писании этом личную обиду? Так или иначе, но решение воспоследовало: "Монаха Авеля абис (абие тотчас. - Ю.Р.) заключить в Соловецкую тюрьму,, и быть там ему дотоле, когда сбудутся его пророчества самою вещию". И снова потекло время между письменным оформлением пророчества и его реализацией самою жизнию! А в это время Александр сидит на троне - державой правит! Авель тоже сидит, правда в тюрьме, на острове, тоже при деле - вшей давит! У каждого своя доля и свое постоянное занятие! Говоря языком песни, "все поровну, все справедливо!" Год идет за годом. Что было в это время в России - вам известно из истории, которую я не стану пересказывать. Что оыло с Авелем? Много претерпеть пришлось ему за эти десять лет! Он "10 раз был под смертию, 100 раз приходил в отчаяние, 1000 раз находился в непрестанных подвигах, и прочих искусов было о.Авелю число многочисленное и число бесчисленное. Однако, благодатию Божисю, ныне он, слава Богу, жив и здоров и во всем благополучен", - повествует Житие об этом периоде жизни моего героя. Далее в Житии сказано: "Ныне от Адама семь тысяч и триста и двадесятый год, а от Бога Слова тысяча и восемьсот и второй на десять (т.е. 1812 год. - Ю.Р.). И слышим мы в Соловецком монастыре, якобы южный царь, или западный, имя ему Наполеон, пленит грады и страны и м ноги я области, уже и в Москву вшел. И грабит в ней и опустошает все церкви и вся гражданская, и всяк взывая: "Господи, помилуй, прости наше прегрешение. Согрешихом пред Тобою, и несть достойны нарекаться Рабами Твоими: попусти на врага и губителя за грех наш и беззакония наша!" И прочая таковая взываху весь народ и вей людие. В то самое время, когда Москва взята, вспомнил сам Государь пророчество о.Авеля; скоро приказал князю Голицыну от лица своего написать письмо в Соловецкий монастырь". В Соловецком же монастыре в ту пору начальником был архимандрит Илларион. Получив от имени Государя письмо, коим предлагалось отца Авеля выключить из числа колодников и включить в число монахов на полную свободу, он был безмерно испуган и озадачен. Сам Государь печется о безродном монахе?!! К чему бы это... И убоялся, видно, отче... А тут еще, как на грех, к письму приписка: "Ежели он жив и здоров, то ехал бы к нам в Петербург, мы желаем его видеть и с ним нечто поговорить". Так именно и было написано от лица Самого Государя! Было отчего затрястись поджилкам архимандрита, тем более что он, как никто другой, знал "кое-какие далеко не детские грешки за собою". И убоялся дюже! А тут и еще одна приписочка обнаружилась: "Дать отцу Авелю на прогон денег, что должно до Петербурга, и вся потребная". Письмо пришло в монастырь в самый Покров, 1 октября. Архимандрит был в ужасе: уедет Авель в Петербург, там встретится с Императором... В результате выяснится, что творится в Соловецком монастыре, управляемом Илларионом, прознают и о гнусных проделках его: воровстве, издевательствах и избиениях заключенных... Вспомнил он и множество пакостей, творившихся им над Авелем, о том, что уморить его собирался и... убоялся отче! И написал он письмо князю Голицыну, что-де: "Ныне отец Авель болен и не может он к вам быть, а разве на будущий год весною..." - и так далее, в расчете на то, что все как-то... само собой... рассосется... Ан не тут-то было! Письмо это Голицын показал Императору, Государь же, не мешкая, приказал сочинить именной указ Святейшему Синоду и послать архимандриту: "...чтобы непременно Авеля выпустить из Соловецкого монастыря и дать ему пашпорт во все российские города и монастыри; при том же, чтобы он всем был доволен, платьем и деньгами". Увидел архимандрит Илларион тот указ и понял, что дело-то не шуточно обернулось... Вспомнил, как он колодников голодом, холодом да теснотою морил, в железах в нетопленные каморы сажал, побуждал солдат истязать заключенных и пригорюнился. Однако указ пришлось исполнить. "Приказал он на него, отца Авеля, написать пашпорт и отпустить его честно со всяким довольством; а сам сделался болен от многия печали; поразил его Господь лютою болезнею, тако и скончался", Получил Авель паспорт и свободу и вышел из Соловецкого монастыря 1 июля 1813 года. Душа его пела и ликовала. По прибытии в Петербург он явился к князю Александру Николаевичу Голицыну, с которым был преизрядно знаком. Надо сказать, что у Авеля было много знакомых высокопоставленных лиц и со многими "сильными мира сего" он вел регулярную переписку. Встретились они монах и князь, и завязалась доверительная беседа двух хорошо знавших друг друга взаиморасположенных людей, которая в Житии... описана следующим образом: "Князь же Голицын, видя отца Авеля, и рад бысть ему до зела; и нача вопрошати его о судьбах Божий х и о правде его. Отец же Авель начал ему рассказывать вся и обо всем, от конца веков и до конца, и от начала времен, до последних..." И снова возникает вопрос: какой же период "просматривался" Авелем? Как глубоко во мглу времен, в будущее, проникал его пророческий дар и взгляд? Вопрос этот не случаен. К нему мы еще вернемся. Пока же познакомимся с некоторыми свидетельствами, в значительной мере расширяющими и уточняющими сообщения Жития. В работе "прорицатель Авель. Новые подлинные сведения о его судьбе" сообщается, что сразу же после убийства Павла Первого, по вступлении на престол его старшего сына Александра Павловича была учреждена специальная комиссия для пересмотра прежних дел. Была пересмотрена и переписка об Авеле, согласно которой оказалось, что он содержался в С.-Петербургской крепости с 26 мая 1800 года за разные сочинения его, заключающие в себе пророчества и другие инакозначащими литерами нелепости. В марте месяце 1801 года Авель отослан бьл к Амвросию для помещения в монастырь по его усмотрению и далее в Соловецкий монастырь, а 17 октября Архангельский гражданский губернатор донес, что Авель вследствие указа Синода из-под стражи освобожден и отдан архимандриту в числе прочих монашествующих. Выпущенный на полю, Авель сочинил третью книгу, с предвещением взятия Москвы неприятелем, за что его снова заточили на многие годы в Соловецкий монастырь. В исходе 1812 года министр духовных дел князь Голицын выписал его к себе в Петербург. После таинственных бесед с главою тогдашнего духовничества ему дана полная свобода. Он повел опять скитальческую жизнь. Из тетрадей его и писем видно, что в своих фантазиях он был убежден совершенно и готов за них отдать свою жизнь. Несомненный интерес вызывает то обстоятельство, что при обыске сказавшегося больным Авеля, учиненном настоятелем Валаамского монастыря Назарием вместе с одним иеромонахом того же монастыря, в келье Авеля была найдена и изъята книга, "писанная языком неизвестным", и листок с русскими литерами. А при пересмотре же переписки об Авеле упоминаются "разные сочинения его, заключающие в себе пророчества и другие инакозначащими литерами нелепости...". Создается впечатление, что литеры в книге были русские, то есть гражданский шрифт, утвержденный указом Петра Первого в 1708 году, или славянскими буквами, кои изредка Авель применял и, несомненно, знал. Не пришел ли он в конце концов в результате множества гонений за "писания нелепые, вздорные и злокозненные и оскорбительные" к шифрованным записям? В этом случае естественным было бы использование им привычных известных ему литер гражданского, скажем, шрифта именно в той форме, которая определена в тексте протокола "Дела" как ИНАКОЗНАЧАЩИЕ? А тогда не являлся ли вложенный в книгу листок с русскими литерами ключом простейшего шифра, примененного Авелем для обеспечения скрытности записей и невозможности дальнейших обвинений в "семидесяти семи грехах"? Так или иначе, но было бы крайне интересно поискать эту "шифровку" Авеля, а в случае удачи - даже им собственноручно исполненный ключ. Но и без ключа, надо полагать, шифровальщики наших дней без особого труда прочли бы текст книги Авеля. Если бы удалось ее найти в архивах, то мы бы прочли то, что никому пока неведомо! Надо сказать, что факт предсказания Авелем нашествия Наполеона и сожжения Москвы задолго до вторжения армий Наполеона на территорию Российской Империи подтверждает в своем докладе о монахе Авеле на первом Всербссийском съезде спиритуалистов сотрудник дореволюционного журнала "Реоус" Сербов. Косвенно свидетельствует о существовании этого предсказания и упомянутое ранее "Дело о крестьянине...". Так очевиден повышенный интерес "высших эшелонов власти" тех лет к названному документу сразу же после вступления Наполеона в пределы Российской Империи. Оказывается, "Дело о..." было отослано 29 августа 1812 года (а Наполеон, как известно, пересек границу России 12 июня 1812 года. - Ю. Р. ) министру юстиции Дмитриеву по предложению его, а в августе 1815 года возвращено от министра юстиции Трощинского. Только желание сравнить предсказания с последовавшей затем реальностью может оправдать подобный запрос министра в горячую пору вторжения. Но вернемся к тексту Жития.
      ПОД ЗАНАВЕС
      Житие сообщает, что, обретя свободу, отец Авель пришел в Невский монастырь и получил благословение у митрополита Амвросия. "Отец же Авель, видя у себя пашпорт и свободу во все края и области, и потечет из Петербурга к югу и востоку и в прочие страны и области. И обошел многая и множество. Был и в Царь-Граде, и во Иерусалиме, и в Афонских горах; оттуда же паки (паки - опять. - Ю.Р.) возвратился в Российскую землю: и нашел такое место, где вся своя исправил и вся совершил. И всему положил конец и начало, и всему начало и конец; там же и жизнь свою скончал; пожил на земли время довольно, до старости лет своих. Зачатия ему было месяца июня, основания сснтяоря; изображения и рождения, месяца октября и марта. Жизнь свою скончал месяца генваря, а погребен в феврале. Тако и решился отец наш Авель, новый страдалец... Жил всего время - 83 года и 4 месяца". "Жизнь его прошла в скорбях и теснотах, гонениях и бедах, в напастях и тяжестях,. в слезах и болезнях, в темницах и затворах, в крепостях и в крепких замках, в страшных судах и в тяжких испытаниях..." Так заканчивается повествование "Житие и страдание отца и монаха Авеля". Именно сейчас, по завершению рассмотрения Жития, мне кажется, нужно сообщить о некоторых важных событиях в жизни Авеля, умалчиваемых по каким-то причинам в рассмотренном документе. Речь идет о пострижении в монахи. Внимательный читатель, вероятно, уже обратил внимание на некоторые связанные с этим несообразности. В самом деле. Событие, надо полагать, основополагающее в жизни человека, решившего удалиться от мирской суеты в стенах монастыря, дать обет безбрачия, посвятить себя служению Богу постриг, - не нашло почему-то в Житии отражения. Я не беру на себя смелость это объяснить, однако считаю себя обязанным поделиться тем, что мне об этом удалось узнать. Вы, быть может, уже обратили внимание на несколько слов в названии неоднократно цитированного выше документа Тайной Экспедиции "Дело о крестьянине вотчины Льва Александровича Нарышкина Василие Васильеве, находящемся в Костромской губернии в Бабаевском монастыре под именем иеромонаха Адама, а потом названном Авелем, и о сочиненной им книге", датированном 17 марта 1796 года? В названном документе Авель предстает в трех разновременных ипостасях: Василий Васильев, Адам и уже привычном нам - Авель. Не правда ли, странно? Но странность эта лишь кажущаяся. Дело в том, что после обнаружения настоятелем монастыря Бабайки первой дерзостной и оскорбительной книги нарушителя отправили в костромскую епархию, где: "Епископ Костромской (Павел. - Ю.Р.), находя в книге Авеля ересь, полагал, что за это, на основании указа 1737 года 14 ноября, его следовало бы предать светскому суду; но так как в книге своей он проводит дерзостной и вредный толк об особе Императрицы и о ея царском роде, в чем заключается секрет важный, относящийся до первых двух пунктов (названного указа. Ю.Р.), то, сняв с Авеля монашеское одеяние на основании указа доя исследования и поступления по законам, епископ за крепким караулом предоставил его в Костромское наместническое правление. Что было дальше - вы уже знаете. Итак, примерно в феврале 1796 года Авель (тогда именовавшийся Адамом) был расстрижен и доставлен в Тайную Экспедицию как крестьянин Василий Васильев. Замечу, что это обстоятельство, видимо, осталось неизвестным ряду исследователей и архивистов XIX столетия, занимавшихся Авелем. Мне же, к сожалению, пока так и не удалось выяснить, в какой обители и когда милый моему сердцу Авель был пострижен впервые под именем Адам? Что касается второго пострижения, то его детали подрооно описаны выше, участие Павла Петровича в этом событии вам известно. Что же касается даты этого пострига, то он имел место после того, -как князь Куракин сообщил митрополиту Гавриилу высочайшее пожелание Павла о скорейшем пострижении Василия. Много позже в документе, датированном 1823 годом, после определения Авеля в Выейтский монастырь, говорится, что "в монашество пострижен в Александро-Невской лавре в 1797 году", что, вероятно, и следует принять к сведению. Несомненно отмечаемая читателями неполнота информации Жития о последнем двадцатилетии жизни Авеля в какой-то мере восполняется публикациями, к этому времени относящимися. Итак:
      ПОСЛЕДНЕЕ ДВАДЦАТИЛЕТИЕ ЖИЗНИ АВЕЛЯ
      К свидетельствам этого времени относится сообщение генерал-майора Льва Николаевича Энгельгардта, в котором он, подтверждая то, что Авелем были предсказаны детали смерти Екатерины и Павла, вторжение Наполеона, взятие и сожжение Москвы, сообщает, что: "По изгнании неприятелей он (Авель - Ю.Р.) был выпущен. Сей Авель после того был долго в Троице-Сергиевой лавре в Москве; многие из моих знакомых его видели и с ним говорили: он был человек простой, без малейшего сведения и угрюмый: многия барыни, почитая его святым, ездили к нему, спрашивали о женихах их дочерей; он им отвечал, что он не провидец и что он только тогда предсказывал, когда вдохновенно было ведено ему что говорить. С 1820 года уже более никто не видел его, и неизвестно, куда он девался". Дальнейшие события в жизни Авеля достаточно детально описаны в подборке на страницах журнала "Русская старина", приводимой ниже с некоторыми сокращениями. Эта публикация прошла под рубрикой "Листки из записной книжки "Русской Старины" под заголовком "Предсказатель монах Авель в 1812-1826 гг.". Здесь сообщается, что в сентябре 1823 года монах Авель подал московскому архиепископу Филарету прошение об определении его в Серпуховской Высотский монастырь. Из публикации видно, что еще в ноябре 1812 года князь Голицын как обер-прокурор Синода предложил Синоду высочайшее повеление: "Освободив его, Авеля, из-под стражи, принять в число братства. Между тем как Авель имеет намерение идти для поклонения святым местам в разные города, то снабдить его надлежащим паспортом для свободного пропуска, предоставляя также ему избрать для своего пребывания монастырь, как он сам пожелает, и, где будет принят, там дозволить жить беспрепятственно", что и было сообщено архимандриту Соловецкого монастыря декабря 1812 года. А 4 апреля 1814 года Авель обратился с прошением в Синод, что имеет желание идти в Иерусалим, для поклонения Гробу Господню, и к святым местам с намерением, ежели будет возможно, остаться там навсегда. Известно также и то, что 2 ноября 1817 года князь Голицын сообщил преподобному Августину, что монах Авель, по случаю потери выданного ему ранее паспорта, просил снабдить его новым для свободного в Москве или в ином городе проживании и о содействии к водворению его, Авеля, в Шереметьевском странноприимном доме (тогда - богадельня при Шереметьевской больнице, в помещении которой ныне размещен Институт Склифософского. Ю.Р.). О сем было доложено Государю. Государь же, находя неприличным, чтобы "столь много странствовавший монах Авель" (хитрил, видно, Государь! Судя по всему, он хотел ограничить контакты Авеля! - Ю.Р.) впредь продолжал скитаться по России, не имел бы постоянного проживания в монастыре, высочайше повелеть изволил: "Объявить Авелю, чтоб избрал монастырь, и если настоятель согласится, то и водворился бы в нем", предложив от себя в качестве такового Пешношекий (в Дмитревском уезде) монастырь. (Надо сказать, что выделение или рекомендация для проживания Авеля в Пешношском монастыре не вяжется с "высоким стилем изложенной" заботой о престиже много странствовавшего монаха Авеля, ибо Пешноша - заштатный монастырь, не чета, скажем, Троице-Сергиевой или Александро-Невской лавре!" - Ю.Р.). Преосвященному поручено было также внушить Авелю, что монаху неприлично проживать в частных домах. Известно, что 6 апреля монах Авель явился к преподобному Августину, чтобы получить благословение и предписание в Пешношекий монастырь, но... с того времени не являлся и из Москвы скрылся. В консистории имеются также показания священника Николоявленской церкви Михаила Лаврентьева о том, что в сентябре 1818 года он повстречал близ своего дома монаха Авеля и коротко с ним беседовал. В беседе выяснилось, что Авель был все это время в Орле. Прощаясь, Авель обещал прийти в Николоявленскую церковь ко всенощной, но, однако же, там не появился. И в сентябре решено было определить Авеля в Высотский монастырь, о чем есть документы. 21 июня 1826 года архимандрит Высотского монастыря Амвросий доносит митрополиту Филарету, что монах Авель, забравши все свои пожитки, 3 июня самовольно из монастыря отлучился неизвестно куда и с той поры не является. 30 июля Амвросий доносит дополнительно, что монах Авель находится в Тульской губернии, близ Соломенных заводов, в деревне Акулово (то есть на родине своей: - Р.Ю.), в подтверждение чего прилагает копии двух писем Авеля. Приведем здесь одно из писем: "Духовному моему отцу Доримедонту всякое здравие и спасение и прошу ваших святых молитв. Я, отец Авель, писал своему господину Нарышкину, Дмитрию Львовичу, как меня Высотский архимандрит ложным указом хотел послать в Петербург к новому государю. Нарышкин же доложил о том его величеству Николаю Павловичу и сказал ему всю историю отца Авеля, как его сажали в тюрьму черные попы и был он от них в трех крепостях и в шести тюрьмах содержался всего времени двадцать один год; Государь же, его величество, приказал отцу Авелю отделиться от черных попов и жить ему в мирских селениях, где он пожелает. Нарышкин же отобрал царския сии слова, и отписал отцу Авелю, и предложил еще подать просьбу в Синод, и взыскать отцу Авелю штраф с высотского начальника тысячу рублей за ложное злословие, яко бы отца Авеля приказано в Петербург прислать и проч.
      В чем и остаюсь всенижайший монах
      Авель.
      1826 года, июля 20 дня".
      В том же году 27 августа на имя митрополита Филарета последовал указ Святейшего Синода с объяснением, что синодальный обер-прокурор князь Петр Сергеевич Мещерский, согласно отношению его митрополита, докладывал государю Николаю Павловичу об оставлении монахом Авелем определенного ему в Серпуховском Высотском монастыре пребывания и об оказавшихся двух письмах, из коих видно, что он, монах, находится в 30 верстах от Серпухова в Тульской губернии, и Государь по прочтении бумаг повелел, чтобы монах Авель был заточен для смирения в Суздальский Спасо-Ефимьевский монастырь. Посему Святейший Синод для скорейшего и удобнейшего отыскания монаха Авеля, тульской епархии, в деревне Акуловой, предоставил синодальному обер-прокурору сделать сношение со светским начальством, которому и отправить Авеля во владимирскую консисторию для помещения в Спасо-Ефимьевский монастырь.