Ксения заперлась в комнате. Хотя никто и не рвался к ней, она чувствовала себя спокойнее, осознавая, что дверь на замке. Зная характер отца, можно было предположить, что одного удара ему хватило бы, захоти он войти. Раньше он регулярно выяснял отношения при помощи силы, особенно когда был пьян. Детство Ксении прошло в страхе ожидания возвращения отца с работы. Это было ужасно. Все становилось ясно по тому, как он вставлял ключ в замок и открывал дверь. Если на это уходило много времени и слышались ругательства, значит, не стоило вообще показываться ему на глаза. Андрей Александрович Широков переставал быть человеком, когда выпивал больше одному ему известной нормы. Он словно нарочно преступал запретную черту. Тогда он давал выход своему неконтролируемому гневу, и жене с дочкой нужно было каждый раз молча это переживать, ожидая, пока отец угомонится. Но мама уговорила его пойти к врачу. Ксения до сих пор удивлялась, что отец внял ее просьбам, слезам. Этого человека никогда нельзя было заставить делать что-либо против его воли. Оставалось загадкой, какие доводы привела мама, чтобы убедить его сделать этот шаг.

После двух посещений одного весьма широко рекламируемого специалиста Широков перестал пить, но стал еще более угрюмым, резким, вздорным. Он либо молчал, либо придирался по любому поводу. Его могла вывести из себя такая мелочь, что Ксения только диву давалась — как можно позволять себе настолько распускаться? Наверное, он был бы другим, если бы его жизнь сложилась иначе. Как? Этого Ксения не знала, потому что в монотонном недовольстве отца на всех и вся никогда не звучало и намека на то, к чему он стремился. Сменив несколько мест работы, Андрей Александрович стал водителем фуры, перевозившей грузы в страны ближнего и дальнего зарубежья. Однако и эта тяжелая, но прибыльная работа не приносила ему удовлетворения. Ксения знала наизусть все, что мешало отцу нормально жить, но с годами и она, и мать перестали серьезно относиться к его стенаниям. Главным было хранить молчание, обойтись без единого комментария. Иначе затаенный гнев отца мог обрушиться на осмелившегося вступить с ним в диалог. Он не нуждался в собеседниках — только в терпеливых слушателях.

Сегодня был тот редкий день, когда отец Ксении участвовал в семейном разговоре. Более того, он старался спрятать подальше свою несдержанность и воспринимал еще чьи-то слова. Это стоило ему большого напряжения, но поднятый вопрос был слишком важен, во-первых, и касался не только его, во-вторых. Андрей Александрович никак не ожидал от дочери такой напористости, такой смелости: она позволила себе категорически настаивать на своем! Ему даже понравилось, как блестели ее глаза и нервно подрагивали губы, когда она приводила свои доводы. Он видел в ней самого себя. Он словно ждал, что она сорвется и покажет им свое истинное лицо. Он провоцировал ее! Хотя Ксении уже было двадцать, он, как отец, отдавал себе отчет в том, что совсем не знал ее. По своему глубокому убеждению он считал, что воспитание дочери — дело исключительно женское, и всячески старался все эти годы увиливать от воспитательного процесса, да и от самого общения тоже. Тем более что он вообще никогда не планировал обзаводиться детьми. Появление Ксении — инициатива исключительно ее матери. Андрей Александрович просто смирился с этим фактом. Испытывая в глубине души досаду, что единственным ребенком не стал мальчик, Андрей Александрович как будто совсем забыл, что у него есть дочь. Порой он ненавидел ее за то, что она лишила его абсолютного обладания женой. Ксения наполнила его жизнь разъедающей изнутри ревностью. Из-за нее отношения в семье были напряженными и едва ли даже теплыми. Всю вину Андрей Александрович возлагал на нежеланную дочь. Поэтому, чтобы лишний раз не распаляться, он предпочитал не замечать ее вовсе. А теперь он испытывал удовольствие, наблюдая, как краснеют от негодования щеки Ксении. Он подставит ей не одну подножку, пусть будет уверена. Широков злорадно посмеивался: она испортила ему жизнь, а он в долгу оставаться не привык.

Взрослея, девочка разобралась в отношении к ней родителей, но не могла понять причин этого. Мать души в ней не чаяла, но ее любовь всегда была полна необъяснимой грусти и жертвенности. Взгляд ее всегда был потухшим, на лице — выражение усталости, обреченности. Хотелось встряхнуть ее, растормошить и увидеть, как сияют ее небесно-голубые глаза. Это стало навязчивым и невыполнимым желанием Ксении. Девочка доходила до того, что обвиняла себя в таком отчаянном положении вещей. Она испытывала к матери жалость, стараясь не огорчать ее, но вывести Веру Васильевну из состояния отрешенной задумчивости было не под силу даже Ксении. Поэтому ей пришлось принять факт: в их семье улыбке нет места, радость пролетает мимо, а в стенах этого дома властно хозяйничают напряженность и какая-то недосказанность. Родители вели себя, как соседи, иронией судьбы обзаведшиеся ребенком. Ксения никогда не замечала проявлений нежности и любви между ними. Да и по отношению к себе она не чувствовала той самой любви, о которой начиталась из книг, наслушалась от одноклассниц, соседского мальчишки Гошки — давнего и единственного друга мужского пола. Между тем, что писалось в книгах, словами Гоши и тем, что происходило в ее жизни, была непреодолимая пропасть. Даже жутко становилось от того, насколько все отличалось. И ничего поделать с этим Ксения не могла.

Как часто ее единственному другу приходилось успокаивать Ксению, пережившую очередной скандал между родителями, откровенные насмешки отца… Среди девчонок-одноклассниц она не нашла той, с которой могла бы делиться сокровенным. Ксения провалилась бы сквозь землю, но ни одной из них не призналась бы в том, что терзает ее сердце, лишает покоя. Она выбрала одного верного и понимающего товарища — Гошку Виноградова. Он подходил на эту роль лучше, чем кто бы то ни был. С ним Ксения могла говорить абсолютно обо всем, не боясь насмешек или того, что ее сокровенное станет достоянием двора, кого бы то ни было, кроме нее и Гоши. С годами их дружба переросла в привязанность. Общение с этим задумчивым, тихим, всегда улыбающимся мальчиком помогало Ксении выживать в ледяном равнодушии и безразличии, царившими в ее семье. Каждый этап взросления они преодолевали вместе. Всегда вместе — это стало привычным, когда Гоша был рядом.

И вот они стали достаточно взрослыми для того, чтобы решиться изменить эти отношения, но ее родители попытались помешать этому. А ведь Ксения без раздумий ответила согласием на предложение Гоши выйти за него замуж. Она не думала о том, что нарушила правила приличия, показывая, насколько хочет этого. Ксения знала, что Гоша все поймет правильно. Она только представила, как хорошо и уютно ей будет рядом с ним и его такой всегда добродушной и спокойной мамой, и быстрее, чем положено, ответила «да». Ксения предвкушала, как каждый день ее жизни наполнится радостью, ожиданием только хорошего, светлого, а Гоша так убедительно рисовал картины их будущего. Она почувствовала, как стала по-другому смотреть на окружающий мир. Ксения ждала от жизни только хорошего, и это делало ее походку летящей, взгляд наполненным любовью и светом, а на губах ее то и дело появлялась счастливая улыбка. Ощущение ожидания праздника не покидало ее. Однако стоило переступить порог отчего дома, как это радостное чувство боязливо пряталось где-то в глубине сознания. Оно словно боялась, что холод и непонимание, царившие в доме, смогут добраться и до него.

После того как Гоша сделал ей предложение, Ксения несколько дней не решалась объявить об этом родителям. Она ждала подходящего момента, однако в последнюю минуту что-то останавливало ее. Потом она решила, что сначала поговорит с мамой, а после с обоими родителями, заранее считая маму союзницей. Еще одна бессонная ночь стоила ей этого решения. В конце концов, мама не сможет никак повлиять на отца, если он вздумает чинить препятствия. Собравшись с духом, Ксения рассказала о Гошином предложении накануне очередного отъезда отца в длительный рейс. Первыми его словами было, что худшей новости в дорогу она преподнести ему не могла. Андрей Александрович снизошел до того, чтобы обратить на нее внимание, но никак не ожидал услышать от дочери о предстоящем замужестве. Напрасно Ксения говорила, что они с Гошей дружат с детства, что за долгие годы они ни разу не поссорились и понимают друг друга с полуслова. Отец покачал головой, сказав, что ей рано думать о замужестве. Она должна переубедить родителей, вернее — отца. Наверняка мама, как всегда, просто боится ему перечить. Андрей Александрович сломал ее давно и навсегда, но Ксения дала себе слово, что с ней у него это не пройдет! Она не такая тихоня, как мама, не станет сносить оскорблений. Если на то пошло, она говорит с ним исключительно ради матери, ради ее спокойствия. Он ведь изведет ее упреками и оскорблениями за то, что та не воспитала в дочери почтительного отношения к отцу. Отцу… Более тяжелого и невыносимого человека, наверное, природа еще не создала. Равнодушный ко всем и всему, жестокий и деспотичный. Почему он такой? Неужели он думает, что его дочь ничего не видит и не слышит? И когда Ксении было пять, и когда исполнилось двадцать, он всегда вел себя одинаково — пренебрежительно по отношению к жене и своему единственному ребенку. И вообще, зачем ему понадобилось замечать ее присутствие в доме через двадцать лет? Неужели ему на самом деле не безразлично, когда и за кого собралась замуж его дочь? Она решила соблюсти приличия, а он так раскипятился.

Ксения все чаще размышляла о том, как странно все устроено в ее семье: мама относилась к ней слишком бережно, с болезненным вниманием, а отец откровенно пренебрегал ею, не вмешивался ни во что, предпочитая напряженные разговоры по вечерам с женой один на один. Ксения понимала, что раздражает отца, и старалась поменьше попадаться ему на глаза в те дни, когда он отдыхал после очередного рейса. Но сегодня он вдруг решил, что пришло время показать, что все под контролем и зависит исключительно от него. На его лице читалось: «Эти женщины могут говорить что угодно, но я сделаю все, чтобы было принято верное решение, — мое решение! Разве можно полагаться на их мозги?» Ксения ловила на себе его полные превосходства взгляды, не пытаясь вдумываться в причины. Как говорится, все было слишком запущено, но ей даже в голову не приходило, что в этот момент отец думает о несомненной победе мужского начала над эмоциональной ограниченностью женщин.

Однако Андрей Александрович милостиво разрешил им высказаться, для чего запасся терпением, недостаток которого всегда был ему присущ. Прохаживаясь по комнате, он слушал, поглядывая то на дочь, то на жену. Это не означало, что ему было нужно услышать другое мнение. Просто он тоже решил соблюсти приличия и попробовать выглядеть вежливым и спокойным. Внешне он даже никак не отреагировал на резкую просьбу дочери, прозвучавшую в самом разгаре разговора:

— Оставьте, наконец, меня в покое! — Ксения увидела, как мама бросила на отца взгляд, полный страха, в ожидании его гневной выходки. Но ничего такого не произошло. Отец только странно усмехнулся и, взяв маму под руку, тихо сказал:

— Пойдем. Пусть подумает. Такие вопросы не решаются в один миг. Мы понимаем, — у него появилась раздражающая Ксению привычка говорить о себе во множественном числе. И сейчас она была уверена, что он имел в виду исключительно себя, но никак не себя и маму.

Времени прошло достаточно много, но никто Ксению не тревожил — ни отец, ни мама. Они оставили ее в покое, чего она и хотела. Она рассматривала это как свою маленькую победу, будучи уверенной, что вид у нее в самый критический момент разговора был еще тот! И именно поэтому родители, как по команде, замолчали и ушли в свою спальню. Ксения с ненавистью смотрела им вслед. Это было новое, неожиданное открытие — она могла ненавидеть их! Это чувство совершенно сбивало ее с толку, потому что теперь становилась абсолютно неясной граница добра и зла. Где она проходит и как не преступить се? Ксении было не по себе: она так грубо разговаривала с мамой. Отец… Он всегда грубоват, несдержан. То, что Ксения позволила себе повысить на него голос, говорила дерзко, мало ее тревожило. В этом было что-то, вызывающее у Ксении необъяснимое удовлетворение, как будто она сделала то, что давно была обязана сделать. А вот с мамой все по-другому. Господи, какие же у нее были глаза, горькая складка у дрожащих губ… Она вообще редко смеялась. Ксении казалось, что она не живет, а выполняет данное кому-то обещание оставаться на этом свете сколько отмерено, а дай ей волю — сократила бы свое пребывание давно. Мамины глаза не наполнялись радостью, даже когда для этого был повод. Для нее будто не существовало праздников. Потому Ксения старалась по возможности не огорчать ее, не добавлять грусти ее потухшим глазам. В последнее время Вера Васильевна все чаще уносилась куда-то очень далеко, путешествуя в только ей известных мыслях. Ксения видела, как тяжело мама переносит возвращение в реальность. Она словно не хотела, чтобы ее странствия стали известны близким. И каждый раз ее почти прозрачные голубые глаза были полны слез. Она быстро вытирала их, надеясь, что никто ничего не заметил. Именно в такие моменты Ксения хотела стать ей ближе. Однако все оставалось на уровне неосуществленного желания. Никогда, ни разу девочка не смогла позволить себе спросить: откуда эта тоска? В их семье не было принято говорить по душам.

Ксения легла на диван, скрестила руки на груди, глядя в потолок. Она гнала от себя мысли о маме, потому что ее неприкрытое отчаяние огорчало больше, чем отказ отца, из-за которого возник неприятный разговор. Неприятный отказ! Убийственный, перечеркивающий все планы Ксении! Они не имеют права распоряжаться ее жизнью! Сколько раз она делала то, что от нее хотели. Сколько раз она соглашалась на их самый весомый довод: «Мы хотим тебе добра». Ксения сердцем понимала, что родители не желают ей зла, а у мамы в глазах была такая мольба. В большинстве случаев, только ради того чтобы доставить радость матери, Ксения соглашалась идти путем, который ей выбирали. Музыкальная школа, танцевальный кружек, дополнительные занятия английским, переход в другую школу, поверхностная дружба с девочками из приличных семей, учеба на факультете иностранных языков. Все было подчинено только им известной цели, а когда Ксения пыталась протестовать, то отец чаще был груб, а мама отмалчивалась, потупив взгляд. Она никогда не позволяла себе спорить с мужем при дочери. Ксения была уверена, что без нее она и подавно не делает этого. Что бы он ни говорил, мама воспринимала это как единственно верное, неоспоримое, не требующее доказательства и запрещала кому бы то ни было считать иначе. Ксении казалось, что мама всю жизнь заискивает перед ним. Не понимая причин, она никогда не пыталась спросить у матери, почему она так себя ведет. Вот и сегодня Вера Васильевна поддакивала, поддерживала отца, взывая к разуму Ксении.

Но они забывают, что она уже не ребенок, чтобы контролировать каждый ее шаг и, тем более, решать за нее такой важный Вопрос, как замужество! В каком веке они живут? В какой стране? Что за дикость? Никто не вправе ломать человеку жизнь, оправдывая это мудростью прожитых лет, любовью к единственному ребенку. Отчаяние переполняло ее. Ксения закрыла глаза. Она вдруг подумала, что было бы здорово больше и не открыть их. Пройдет время, родители не выдержат ее долгого затворничества, ворвутся в ее комнату. Они увидят ее бездыханное тело и только тогда почувствуют, что совершили непоправимую ошибку. И даже отец расчувствуется. Ксения прожила на свете немногим больше двадцати лет, но и этот опыт подсказывал ей, что человек зачастую осознает истину, лишь потеряв что-либо или кого-либо безвозвратно. Ксения снова представила, как мамины глаза наполнятся слезами, как будет ей одиноко на этом свете рядом с грубым, вечно погруженным в свои обиды на весь свет мужем, и решила, что ее фантазия слишком жестока.

Ксения медленно раскрыла глаза. Она не могла никого видеть, слышать, была не в состоянии воспринимать мир, потому что он отвернулся от нее, показав самую неприглядную, вечно скрываемую сторону. Происходит самое обидное — близкие, родные не понимают тебя и, считая доводами банальные фразы, ставят условия, распоряжаются твоей жизнью. А жить тебе, жить и расхлебывать то, что называется родительской мудростью и любовью. Они не имеют права! Неужели не ясно, что на определенном этапе необходимо оставить человека в покое? Пусть он совершает ошибки, не имея возможности кого-либо упрекать в этом. Потому что, не найдя в себе сил и способностей идти желаемым путем, ему не на кого будет сбросить груз неудач. Придется либо согнуться под ним, либо искать другой путь. Слабый выберет первый путь, сильный — второй. Ксения решила, что родители не дадут ей разобраться в себе, постоянно решая все за нее. Они не позволяют ей понять, что она за человек на самом деле, на что способна. Ее мысли, воля работают наполовину. Они уже привыкла к тому, что в самый ответственный момент кто-то примет решение и с ним останется только смириться. Так больше не должно продолжаться! Она устала от этого.

Ксения перевернулась на живот, обхватила подушку руками, положив на нее подбородок. От наволочки пахло свежестью — мама всегда была хорошей хозяйкой. Она и Ксению пыталась приобщать к тому, что с раннего детства умела сама, но дочь без энтузиазма осваивала премудрости ведения хозяйства, кулинарные тонкости. Она была непривередлива в еде, одежде и поэтому часто с большим удовольствием проглатывала бутерброд на ходу, нежели медленно и со смаком вкушала новое блюдо, приготовленное матерью к обеду. В характере Ксении не было того, чего у ее матери наблюдалось в избытке — тяги к домашнему очагу, к созданию уюта в нем. Правда, она всегда хорошо справлялась с поручениями, которыми мама непременно нагружала ее в педагогических и воспитательных целях, но выполняла их без удовольствия. Ей всегда казалось, что она еще успеет всему научиться, а детство и юность даются только раз, и нужно уметь воспользоваться этим бесценным даром на все сто.

Иногда Ксения не понимала — зачем мама постоянно говорит о быстротечном времени и своем месте под солнцем? О чем бы ни шла речь, в конце концов все непременно сводилось к этой неоспоримой истине. Даже показывая, сколько синьки нужно бросить в воду, чтобы выстиранное белье приобрело сияющую чистоту, мама умудрялась закончить фразой о том, что всему стоит учиться в свое время и быть в чем-то настоящим профессионалом. Мамины слова часто напоминали заученный текст, повторяемый регулярно и без изменений. Словно она сомневалась в своих словах, и потому нуждалась в их регулярном повторении. Как будто вбивала и себе в голову то, что говорила. Ксения считала, что лучше бы она объяснила, почему у них все не как у людей. Девочка не понимала многого, что происходило в их доме. Ей, казалось, что у них все было как-то не по-настоящему. Отношения между членами семьи напоминали пакт о терпимом сосуществовании, заключенном раз и навсегда. Каждый четко выполнял его пункты, и только Ксения никак не могла определиться с теми, что должна соблюдать она. Для нее пока делалось исключение и не были установлены строгие рамки. С годами Ксения сделала еще один вывод: что это происходит исключительно благодаря усилиям матери. Она была главным связующим звеном между Ксенией и отцом.

Зачастую она просто передавала дочери сказанное мужем. Он предпочитал как можно меньше общаться с Ксенией, потому матери приходилось часто выступать в роли дипломата, почтальона, проводника — все выглядело очень странно, но тяжелый характер главы семейства мог обрушиться на неповиновавшегося, поступившего против его правил. Зная это, мать по мере сил старалась сглаживать острые углы. Это были какие-то странные отношения. Иногда Ксении казалось, что и семьи-то никакой не существует. Живут люди под одной крышей, по выходным вместе садятся за один стол. Ничего общего. Ксения с годами так и не разобралась в том, что представляют собой ее родители, и не переставала удивляться долготерпению матери. Зачем ей понадобилось больше двадцати лет терпеть этого тирана? Отец тоже словно снисходил до общения с ней. В его обращении к матери всегда отчетливо слышалось превосходство. Будто она всю жизнь была у него в неоплатном долгу. Часто он был не прав, но мама уступала. Порой он позволял себе унижать ее — она безропотно терпела. Ксения старалась не вдумываться в то, как и почему они столько лет вместе. Ведь это невозможно выдержать нормальному человеку! Каждодневные испытания, бессмысленная злоба, редкие моменты чего-то отдаленно напоминающего союз двух когда-то любивших друг друга людей. Ведь зачем-то они же поженились четверть века назад?..

Наблюдая за отношениями между родителями, Ксения сказала себе, что у нее такого не будет ни в коем случае. Она не станет молчаливой, покорной, не имеющей своего мнения, вечно прячущей глаза женой своенравного супруга. В ее семье всегда будет взаимопонимание и открытость, доверие и любовь, обязательно любовь, потому что без нее люди не имеют права жить вместе, растить детей. Ее дети будут расти в любви, красоте, нежности, доверии. Ксения была глубоко убеждена в этом. Поэтому ее страшила настойчивость родителей: они не позволяли ей выйти замуж за человека, к которому она испытывала, как ей казалось, сильное чувство. Она любила его и хотела, чтобы дальше по жизни они шли вместе. Ведь это самое главное — взаимопонимание и любовь. Она пыталась высказать это отцу, но он посмеялся над ее словами, а мама вдруг прикрыла ладонью рот, боясь сказать что-то не то, и опустила голову, чтобы Ксения не увидела выражения ее лица, а когда подняла — опять этот страх в ее глазах, извечный страх.

Чего они добиваются? Им нужно, чтобы она снова поступала так, как планировали они. Никаких решений с ее стороны. Они бы хотели, чтобы под грузом их доводов ее любовь растаяла, как снежинка, упавшая на горячую ладонь. Может быть, со временем и произойдет метаморфоза: охватившее ее сейчас чувство переродится в холодность, равнодушие, в ненависть или желание причинить боль. Ксения уже знала, что такое происходит и что она далека от совершенства, а значит, способна на это. Только для этого с ней должны очень дурно обходиться. Она не выдержит долго, ее натура не потерпит унижений. Главное — не пропустить момент, когда нужно начинать все заново.

Ксения снова вдохнула запах свежевыстиранной наволочки. Это подействовало на нее умиротворяюще. И отступило на дальний план непонятное ощущение, объяснить которое она пока не могла даже самой себе. Она давно чувствует какие-то не до конца понятные желания. Они тревожат ее, заставляют учащенно биться сердце, затаились и дремлют, ожидая своего часа. Он пробьет, и только тогда станет понятно, что за судьба уготовлена ей, Ксении Широковой. Она надеялась, что все в ее жизни сложится удачно, ведь должен хоть кто-то из их семьи получить долю счастья и любви. Ксения настраивала себя на то, что выбор обязательно должен пасть на нее. Ей физически были нужны забота, внимание, нежность, сильные чувства. Все ее естество ждало этого. Ранимая, истосковавшаяся по ласке и покою душа была настроена на волну любви. Осталось поймать ее и не терять никогда. Пожалуй, Гоша именно тот, с кем ее мечты станут реальностью. Он никогда не позволит себе быть грубым. А это очень важно для Ксении. Она видела, как сложно складываются отношения между родителями, и панически боялась чего-то подобного для себя. Ксения была уверена в том, что если слишком грубо обращаться с душой, она, вероятнее всего, зачерствеет и станет копить в себе зло, только зло, перерастающее в ненависть на весь мир. И с годами даже мысли о любви станут приходить все реже. И станет безразлично, что за человек рядом и какими растут твои дети. Внутренние переживания отразятся на лице. Оно покроется горькими морщинами, потеряет привлекательность, ведь ни один злой и вечно недовольный человек не может считаться красивым. Ксения вздрогнула: с ней не должно произойти подобное тому, что рисует рассерженное воображение. Она родилась не для этого. И вдруг ей стало не по себе. Ксения поднялась, села и, сведя брови к переносице, задумалась. Как она может размышлять на такие серьезные темы, когда за всю жизнь ни разу не совершила поступка, продиктованного сердцем? Есть ли оно у нее вообще? Она столько раз прислушивалась к доводам рассудка, что превратилась в трезво мыслящую очеловеченную машину. И в чем же тогда смысл ее пребывания на земле, если даже такой важный вопрос, как выбор спутника жизни, она не может решить самостоятельно? О чем говорить… Где та великая цель, без которой жизненный процесс превращается в старание соответствовать биологическому ритму? Какая в таком случае разница, кто будет рядом? На двадцать первом году жизни Ксения решила ответить на очень важный вопрос: «А для чего я появилась на свет?»

Вера Васильевна обожала свою единственную дочь, но за эту безграничную любовь она платила по самой высокой цене. Тревога за Ксению не покидала ее с первых дней появления девочки на свет. Это было разрушающее чувство, которое зачастую затмевало счастье от того, что ребенок родился. Слабая нервная система Веры Васильевны едва выдерживала шквал совершенно новых для нее забот, а их водоворот каждый день требовал полной отдачи. Все месяцы беременности Вера убеждала себя, что сможет, что должна родить ребенка. Она отбрасывала все плохое, что пугало и упорно лезло в голову, зная, что без ребенка она точно сойдет с ума. Но трудности, связанные с его появлением, практически сломали ее. Оказалось, что Вера была не готова к этому.

После возвращения из роддома она плохо себя чувствовала, как будто за девять месяцев ожидания и неделю в больничных стенах израсходовала все свои силы. В свои двадцать шесть она ощущала себя немощной старухой и в самые критические моменты гнала от себя сожаление о том, что вообще решилась завести ребенка. Временами ее захлестывала паника. Вера со страхом оглядывалась на свое прошлое и не находила там ничего, что позволяло бы ей совершить этот ответственный шаг. Теперь она все чаще называла себя легкомысленной эгоисткой. Она боялась, что физически не сможет выполнять свои обязанности, что ее разум помутится безвозвратно и это будет настоящая трагедия для дочери, мужа. Главное, она только теперь задумалась о возможных отклонениях с психикой у малышки. Воображение Веры рисовало страшные перспективы. Это стало причиной разрушающего отчаяния. Ей нужно было раньше думать обо всем этом! Испытывая чувство вины за то, что не смогла побороть природный инстинкт и внять голосу разума, Вера впала в тяжелую депрессию.

Ей не с кем было разделить заботы, поделиться мыслями, хоть на время сбросить с себя кажущийся невыносимым груз: муж самоустранился, о матери она давно ничего не знала, отец за сотни километров. Да и не смогла бы она объяснить отцу всего, что чувствовала. Ей было стыдно напоминать о себе жалобами, просьбами. Вера посчитала необходимым сообщить ему о рождении внучки, и только. В ответ получила поздравительную открытку с пожеланиями здоровья и радости. Собственно говоря, Вера и не рассчитывала на иную реакцию. Спасибо и за это. Они давно отдалились друг от друга, поддерживая отношения лишь формально: открытки и звонки к праздникам, дням рождения. Вера смирилась с этим, потому что понимала — здесь ее вина и рано или поздно придется расплачиваться за ошибки. Значит, неоткуда было ждать поддержки, в которой она так нуждалась. Может быть, ей хватило бы теплого слова, способного порой творить чудеса, но не было ни слов, ни действий. Нужно было набраться терпения и ждать. Время обладает удивительным свойством делать все, что кажется непосильным, каждодневной работой, выполняемой автоматически. Привыкаешь ко всему — и к рутине, и к грубости, и к безысходности.

Успокаивало Веру только то, что у нее росла Ксения. Смысл существования Вера видела в том, чтобы сделать счастливой свою дочь. Она должна получить все самое лучшее, самой высокой пробы, и ради этого Вера была готова не спать ночами, сносить грубые выходки мужа, работать до изнеможения. Она научит девочку противостоять житейским невзгодам, ведь от них не застрахован никто. Ксения будет легко преодолевать преграды, на которые так щедра судьба. Вера смотрела на малышку, испытывая противоречивые чувства. Эта спокойная девчушка, нисколько не похожая на нее, одновременно придавала Вере силы и лишала их изо дня в день, но материнский инстинкт помогал не задумываться о себе. При полной самоотдаче она ощущала удовлетворение от того, что все-таки решилась на такой ответственный шаг, перевернувший всю ее жизнь.

Врачи не рекомендовали Вере иметь ребенка. Не запрещали категорически, но упорно советовали не идти на этот ответственный шаг. Поэтому ответственность за решение родить ребенка лежало только на ней. Прошел не один год семейной жизни, прежде чем она окончательно поняла, что готова стать матерью. Решение долго созревало в ее мыслях и, поселившись в сердце, стало единственной мечтой, ради которой вообще стоило жить. Однако, за годы, прожитые вместе с Андреем, она, ни разу не ощутила никаких признаков беременности. Никаких задержек, никаких характерных недомоганий. Мужа это не удивляло, потому что он был уверен — жена предохраняется, а вот в голову Веры приходили разные мысли. Она ведь не предпринимала ничего против природы. Вера не знала, кто из них бесплоден. Это все больше беспокоило молодую женщину, которая с первых дней замужества решила ослушаться всех: мужа, врачей. Маленькая тайна, которая перечеркивала основное правило — решение мужа в таком случае не будет считаться единственно верным. Она ослушается его! Ничего, он поймет и простит. Вера была уверена, что Андрей на самом деле тоже хочет, чтобы их дом наполнился детскими игрушками, чтобы в их жизни появились новые заботы. У нее обязательно должен быть ребенок, иначе ее мысли снова выберут не то направление и управлять ими станет большой проблемой.

И вот, наконец, свершилось! Она долго скрывала от Андрея беременность и сообщила о ней только тогда, когда по всем срокам ничего предпринять уже было нельзя. До последнего она боялась, что Широков мог заставить ее сделать аборт. Крутой нрав мужа делал каждый его шаг непредсказуемым. И Вера перестраховалась: на пятом месяце беременности за аборт не возьмется ни один врач. Тем более что она не собиралась еще какое-то время идти в женскую консультацию. Чувствовала она себя замечательно, поэтому и оттягивала этот момент, наслаждаясь тем, что пока ее ребенок принадлежит только ей! Однако признаваться когда-то все же было нужно.