Она была искренней, а значит, не один разговор предстоит перед тем, как наступит взаимопонимание. Даша умела быть терпеливой. Ей было важно, чтобы мама приняла ее сторону. Даша должна объяснить свое состояние, свое положение, и они вместе попробуют разобраться в причине таких перемен. Даша боялась даже думать о том, что ее чувство вот-вот иссякнет, переродившись в нечто более сильное, разрушительное. Этого допустить нельзя. Ей было страшно – рушится платформа, предназначавшаяся для долгого, счастливого существования. Что же впереди? Страх неизвестности приводил Дашу в состояние паники. Ее вообще было легко вывести из равновесия. Любая проблема делала ее на какое-то время совершенно беспомощной. Даша всегда могла выслушать и что-то посоветовать, когда к ней обращались в подобном состоянии подруги, друзья, но, когда речь шла о ней самой, что-то не срабатывало. Ее здравый смысл предпочитал трусливо отмалчиваться.
      Зазвонил телефон, но Даша сказала себе, что в свой первый день пребывания в родительском доме не будет отвечать на звонки. Она забыла предупредить об этом маму, но это не казалось сейчас чем-то важным. Что она хотела сказать сразу после того как ушла? Наверняка это не она. Если Стас, то Даша пока не готова к разговору с ним. Она мечтает провести этот день наедине с собой, своими мыслями. Может быть, родные стены помогут ей разобраться во всем. Нельзя допустить, чтобы они расстались. Даша сразу почувствовала, как пересохло во рту – она не представляла жизни, в которой не будет Стаса. Телефон продолжал настойчиво звонить, и каждый последующий звук казался все более громким. Даша закрыла уши руками. Паника заставила ее сердце стучать быстрее, отключила плавный ход мыслей. Словно сквозь толстый слой воды она слышала ритмичные, монотонные звонки – это взвинчивало ее. Когда телефон замолчал, Даша облегченно вздохнула. Она заметила, как дрожат ее руки, и нервно улыбнулась: совсем истеричкой стала. Никуда не годится.
      Первым делом она позвонила Жене Федотовой и, извинившись, сказала, что пока вопрос о ее работе можно считать закрытым. Женя не стала допытываться о причинах, только заметила, что ей очень жаль, просила не забывать о ее существовании и время от времени напоминать о себе.
      – Спасибо, Женя, – еще раз поблагодарила Даша, заканчивая разговор. Она и сама не понимала, почему не доводит дело до конца. Ведь никто сейчас не мешал ей сказать «да» и завтра же отправиться на работу. Она так легко отказалась от того, из-за чего ушла от Стаса. Неужели ей просто нужен был повод? Она и сейчас жалела, что сказала «нет», но физически не могла настроить себя на то, чтобы завтра с сияющим, уверенным видом войти в совершенно незнакомый коллектив и попытаться прижиться в нем. Даша оправдывала свое решение тем, что место администратора в бильярдной не для нее. Она была уверена, что для такой работы нужен человек с иным характером и складом ума. Она не всегда могла быть радушной, приветливой, слишком легко могла поддаться настроению, а это мешает быть объективной, строгой, сдержанной. Даша была уверена, что когда пройдет ее состояние возбуждения, внутренней лихорадки, она сможет думать более рационально. Сейчас она собиралась поступить в соответствии с правилом, пропагандируемым Симой: завтра все трудноразрешимые проблемы будут выглядеть менее устрашающими, а через месяц – вообще перестанут быть таковыми. Правда, Сима вкладывала в эту фразу смысл, который Даша собиралась исказить. Предполагалось, что для решения проблемы что-то предпринимается, а Даша собиралась отсидеться, отлежаться, отмолчаться, предоставляя времени разрешить ее проблемы.
      Пообщавшись с Женей, Даша устроила экскурсию по квартире. Внимательно осмотрелась в комнате, задержалась на кухне, допив уже остывший кофе. Наконец, решила принять ванну. Даша знала, что для нее не было более верного средства снять нервное напряжение. В маминых арсеналах всегда была ее любимая пена для ванны с ароматом апельсина. Сделав воду невероятно горячей, Даша налила немного ароматной жидкости и присела на край ванны. В считанные секунды сильная струя воды образовала белоснежную воздушную гору пены, то и дело разрушающуюся и распределяющуюся толстым слоем по поверхности. Пузырьки переливались всеми цветами радуги, проживая короткую жизнь. Мощная струя воды продолжала взбивать ароматную пену, а Даша завороженно наблюдала за этим. От поверхности воды поднимался пар. Прохлада воздушного слоя, покачивающегося на поверхности, контрастировала с обжигающей жидкостью. Даша опустила руку и потрогала воду – слишком горячо, но, наверное, ей именно это сейчас нужно.
      Постепенно погружаясь в воду, Даша вспоминала, как в детстве любила плескаться в ванне с игрушкой: маленькая пластмассовая собачка, которая при погружении в воду начинала проделывать что-то невообразимое с глазами. Они вращались, оставляя Дашу в недоумении. Она никак не могла решить, нравится собачке эта процедура погружения или нет. Деваться игрушке было некуда, она подыгрывала своей хозяйке. И Даша милостиво разрешала ей полежать на бортике ванны, пока сама представляла себя плавающей в бескрайних океанских просторах. Правда, ей приходилось принимать невообразимые позы, подгибать ноги, складываться, чтобы каждой частичкой тела ощутить прикосновение океанских вод. А собачка лежала и смотрела на нее преданно и грустно. Даша теперь точно знала, что ей больше нравилось наблюдать за своей хозяйкой, чем участвовать в ее игре.
      Набрав в ладони пену, Даша сомкнула пальцы в замок: пузырьки медленно растеклись по рукам несколькими ручейками. Ванна наполнилась до уровня, когда вода с неприятным урчанием начинает медленно вытекать в сливное отверстие. Подложив под голову маленькую подушечку, Даша опустилась в воду еще ниже, оставив на поверхности только два маленьких островка колен. Вода стала вытекать в отверстие с большей скоростью, с более громким звуком. Отверстие захлебывалось, но продолжало выполнять свое предназначение. Почему-то Даша снова подумала, что это самая лучшая схема того, что происходит с людьми: мы погружаемся друг в друга, а потом, под действием обстоятельств, наши чувства безвозвратно вытекают, оставляя пустоту. И этот процесс невероятно болезненный, на уровне удушья, едва ли проходящий бесследно. И никогда не вернуть потерянные чувства, никогда. Можно попытаться начать все сначала, но через какойто промежуток времени станет очевидным, что совместное существование больше невозможно. Это прямой путь к саморазрушению.
      Значит, история не повторяется. Как на примере этой чертовой ванны: в другой раз это будет другая вода, другая пена, другой аромат. И даже, если погружаться в нее будет тот же человек и будет проделывать все с привычной тщательностью, пытаясь угодить своим желаниям, все будет по-другому. Даша закрыла глаза и постаралась максимально погрузиться в воду. Обжигающая, она заставляла сердце бешено колотиться, пот струился по лбу, вискам. Облизывая горячие губы, Даша ощущала соленый вкус. Она разозлилась на себя за то, что второй день прокручивала в голове мысль о безвозвратной потере настоящих чувств, о том, что все в этом мире переменчиво и едва уловимо. Она пыталась постичь какую-то истину, смысл которой едва ли могла сейчас выразить. То есть на уровне эмоций, подсознательно она понимала себя до конца, но объяснить другому, даже самому близкому человеку не смогла бы.
      Когда-то она уже придумала для себя нечто подобное. Она экзаменовала себя, весь мир, задавая друзьям, порой едва знакомым людям один и тот же вопрос: «Какого цвета любовь?» Для нее было так важно, что человек ответит. Причем времени на долгие размышления она не давала. Ответ должен был исходить от сердца, мгновенно, а значит – быть самым искренним. Практически все отвечали одинаково. Для большинства это была ассоциация с красным цветом, только Стас ответил, что для него любовь – цвета ее глаз: небесная синь, бесконечная, непознанная, необъятная и манящая своей магической необъятностью. Для Даши этот ответ означал только одно: он любит ее. Она для него – весь мир! Теперь он получил его в свои владения и неуклюже пытается сделать его идеальным.
      И вдруг Даша открыла глаза. Ей пришла мысль, от которой и без того разгоряченное лицо окатила новая волна жара. Догадка полностью оправдывала Дубровина, хотя самой проблемы не разрешала. Их чувства были обречены на провал, и в этом вина исключительно Даши. Господи, как же с ней это могло произойти? Какой год она пытается внушить себе, что ничего не было, но сны, упрямые и жестокие, возвращают ее в ту осень. А Стас, бедный Стас… Он любил ее чистую, незапятнанную, душой и телом принадлежавшую только ему. Он мечтал о том времени, когда дождется заветного часа, но после страшных событий того злосчастного сентября он не нашел сил побороть в себе ощущение обмана, разочарования.
      Однажды она все-таки поинтересовалась, как ему удалось порвать с женой. Никогда раньше они не говорили о Тамаре, как будто она существовала исключительно в воображении Дубровина. И тем неожиданнее прозвучал ответ Стаса:
      – Она мне изменила. – Сказано это было таким тоном, что сомневаться не приходилось – он был уязвлен. Он был задет за живое изменой женщины, которую, по его же словам, никогда не любил. И только это смогло подтолкнуть его к развязке. Он очень быстро отмежевался от роли обманутого мужа.
      Как же ему было не по себе, когда Даша рассказала ему о том, что произошло с ней в тот дождливый сентябрьский день. Чего стоило ему не подать виду, насколько это противоречит всем его вожделенным мечтам, насколько это разрушает планы, вынашиваемые годами! Стас уверял, что его чувство ничто не сможет изменить. Он переоценил свои возможности. И это проявлялось даже в том, что он никогда больше не говорил на эту тему. Только в тот день, когда возил ее мокрую, грязную, поруганную по врачам, в сауну… Кажется, он был даже рад тому, что Даша не стала поднимать шум: она не обратилась в милицию, стыдясь происшедшего. Это клеймо, которое не смоют и десятки лет. Дубровин облегченно вздохнул, когда она попросила не говорить о случившемся никому, даже маме, в первую очередь маме.
      На что она надеялась, собственно говоря? Стас – обычный мужчина со своим кодексом чести. Одни параграфы в нем написаны для него, другие составлены для его спутницы жизни. Наверняка основополагающими пунктами в них были любовь и верность, чистота и невинность. Она нарушила главное правило. Ни словом, ни делом Стас не напоминал о том, что не он, а те пьяные подонки лишили ее невинности. Но сейчас Даша была уверена, что Дубровин мечтал о том светлом, сказочном мгновении, когда она будет принадлежать ему, только ему! Вероятно, его память никак не может забыть ее невольный грех, и конечно, он обвиняет во всем только ее. Ну зачем ей тогда нужно было скитаться под проливным дождем в обиде на злые слова своей сокурсницы? Ничего бы не случилось, пропусти она мимо ушей ее завистливые намеки. Даша закрыла лицо руками: их свадьба в конце октября того же года казалась ей слишком поспешной. Она смотрела на улыбающееся лицо Стаса, отвечающего «да» на вопрос о супружеской любви и верности, и боялась, что он торопится произнести клятву, чтобы не задумываться о том, что действительно происходит у него в душе. Он искренне верил, что сможет забыть об этом. Дубровин до сих пор, осознанно или неосознанно, пытается бороться с тем, что произошло тогда, и борьба его проявляется в деспотичном желании держать все под контролем. Он боится отпускать Дашу куда бы то ни было одну, чтобы она снова не попала в какую-нибудь историю. Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.