– Наверное, – кисло усмехнулся Олег. – Если учесть, что я дальше Ялты из ***торска не уезжал, то. У меня очень озабоченный вид, да?
      – Симка держится увереннее, – уклончиво ответила Даша.
      – Она такая. – Подошла Сима. Олег обнял ее и, виновато улыбаясь, прошептал: – Скорее бы поезд отправлялся.
      – Пырьев не выдерживает торжественности момента, – обращаясь к стоявшей рядом Даше, сказала Сима. – Ну, Дубровина, давай с тобой прощаться. Хотя, что это я? Слово ужасное. Давай подосвиданничаем, а?
      – Давай, – улыбнулась Даша, чувствуя, что сейчас разревется и окончательно добьет этим Олега. Она поспешила протянуть Симе алую розу, красивый резной цветок на длинном, покрытом крупными колючками стебле. – Вот, возьми. Засуши и положи на память, вдруг и правда больше не увидимся. Письма – это хорошо, но, черт возьми, как же мне будет не хватать тебя!
      Даша все-таки не выдержала и, крепко сжимая кончики пальцев Симы, заплакала, но сразу же запрокинула голову. Однако слезы маленькими озерцами застыли в глазах и потекли тонкими солеными ручейками, когда Даша снова посмотрела на подругу.
      – Я сохраню ее, обязательно сохраню, – дрожащим голосом ответила Сима. – И не реви. Бери пример с Марины.
      – Что вы там обо мне говорите? – стоявшая рядом с Сергеем и Дубровиным Марина мгновенно оказалась рядом и увидела плачущую Дашу, едва владеющего собой Олега и играющую в спокойствие Симу. – Так, понятно. Нужно отправлять поезд, а то на корабле плыть придется. Ну, что вы с такими лицами стоите? Через месяц освоитесь. Через два-три года вообще перестанете понимать то, что здесь творится. Ностальгии не будет. Она отступит, сраженная преимуществами заокеанской жизни. Все, выше нос.
      Проводница остановилась на ступеньках вагона и попросила отъезжающих занять свои места.
      – Через пять минут тронемся, – сказала она неожиданно тонким голосом, никак не вязавшимся с ее пышной фигурой и суровым выражением лица. – Пассажиры, занимайте свои места.
      Глядя вслед поезду, Даша пыталась понять свое отношение к происходящему. Это было нечто среднее между обидой и болью расставания. Горько было осознавать, что многолетняя дружба переходит в стадию эпистолярного жанра. Она станет практически условной. Наверняка со временем напоминания о былых временах станут более редкими. Дай-то бог, чтобы не сошли на нет. И обида на подругу. Обида подтачивала прочное здание многолетней дружбы. Даша считала, что Сима не должна была занимать место аспирантки на кафедре, зная, что место одно, что Даша останется с невостребованной рекомендацией на руках. Она гнала от себя мысль, что Сима поступила нечестно. Это ребячество – так думать. В конце концов никто не обязан поступать так, чтобы себе было хуже. Сима Пырьева оставила в недоумении руководителя, отказавшись от дальнейшей работы над диссертацией в ***торске и объявив о своем выезде из страны. Шок, в который приходили все от этого сообщения, никак не трогал ее. Ей было наплевать на эмоции, кипевшие вокруг. Почему она должна принимать их во внимание, если они противоречат ее планам? Она совершенно спокойно обсуждала это с Дашей, описывая в лицах все диалоги, происходившие на кафедре, в семье Олега, в разговорах с их друзьями.
      – Осуждают. Они не понимают, что скоро сами захотят выбраться отсюда, – утверждала Сима, прикуривая очередную сигарету. Она щурила свои миндалевидные глаза и пророчески изрекала: – Они созреют для этого в тот момент, когда выезд станет еще более проблематичным. Вспомнишь мои слова, Дашуня!
      Она считала, что в жаркой Австралии у нее и Олега все сложится как нельзя лучше. Сима была уверена, что там она сможет раскрыться полностью, применить все полученные знания. Ей было важно, чтобы и Пырьев дотягивал до ее уровня. Он был достаточно умен, но, учитывая стремление Симы к совершенству, находился не на пике своих способностей. Она умела замечать чужие недостатки. И Олег не был исключением, ему здорово от нее доставалось. Она не могла терпеть ошибок, совершаемых Пырьевым. По ее мнению, он не имел на них права. Новая среда должна помочь раскрыться его природным способностям. Она считала, что Олег тоже сможет уверенно чувствовать себя в чужой стране. Он освоится, она ему поможет, а в своих способностях Сима не сомневалась.
      Она вообще могла быть очень самоуверенной, любила уколоть того, кто не ладил с языком: поправить ударение, не всегда по-доброму посмеяться над ошибкой в написании. Она делала это из природного желания всегда и везде демонстрировать свой интеллект. Даша несколько раз ссорилась с ней из-за этого, но человеческую натуру невозможно переделать. Скрыть, не выставлять напоказ – максимум. В определенной ситуации характер все равно себя проявит. Поэтому Даша не обращала внимания на прорывающееся желание Симы блеснуть. Так было легче сохранять дружеские отношения, ведь у каждого свои недостатки. И наверняка Сима не предполагала, что Даша с обидой воспримет ее решение бросить кафедру, аспирантуру и уехать строить новую жизнь за океаном. В этот момент она меньше всего думала о том, что два года назад заняла место на кафедре, на которое претендовала и Даша.
      Время пройдет, и от обиды ничего не останется. Теперь у Даши было тяжело на сердце от одной мысли, что Сима так далеко, и кто знает, суждено ли им будет встретиться? Как обидно, что нельзя поговорить, как в старые добрые времена. Услышав Симкино обязательное «я предупреждала…», Даша приняла бы даже такое откровенное проявление давления. Километры не позволяли надеяться даже на это. Расстояние, которое разлучает, выдвигает непреодолимую преграду, заставляет ждать писем и вчитываться в красивый, ровный почерк Пырьевой – за пределами разума. Но Симка счастлива, и это главное! Письма ее пока полны восторженных отзывов о новой жизни. И впечатлений столько, что Даша получила целых два послания. Понятно, что со временем они станут приходить все реже, но огорчало то, что ни сейчас, ни через месяц у Даши не появится ни одной новости, заслуживающей внимания. Ей нечем ответить подруге на ее вопрос «что нового?». Что у нее может быть нового, когда жизнь словно проходит где-то в параллельном мире? Там она кипит страстями, а Даше уготовлен удел одинокой, отгороженной от мирской суеты жены Станислава Викторовича Дубровина. Он слишком рьяно заботится о том, чтобы для нее лишь ожидание его прихода было важным событием. Нет, она не может писать об этом в далекую Австралию. Этот сор не должен так далеко выйти за порог их внешне благополучного дома.
      Даша пыталась утешить себя тем, что все складывается, как должно. Это просто недопонимание, элемент затянувшейся притирки, выяснения главенства в семье. Ей нужно еще раз взять себя в руки и не делать трагедии из обычной размолвки между мужем и женой. Дубровин боится потерять ее – в этом вся причина. Он обставляет этот страх массой придирок, требований. Нужно дать ему понять, что нет причин так ее ограничивать. В ее жизни он занимает очень важное место, и никто не сможет занять его. Неужели он этого не видит? Кажется, она не давала повода усомниться в своей верности, любви. Он хочет быть главным – она и на это согласна. Ей всегда был нужен мужчина, способный принимать решения, но не истерически контролирующий каждый ее шаг. Этим он только отталкивает. Странно, что такие элементарные вещи ему, взрослому мужчине, прожившему в два раза больше, чем она сама, нужно объяснять! В эти минуты Даше казалось, что это она старше, что она прожила долгую жизнь и у нее есть веское оружие – жизненный опыт, делающий человека мудрее. А Стаса словно подменили. Он выбрал не ту роль, она ему не подходит. И если он не захочет меняться – это конец. Ему нужна любящая женщина, готовая раствориться в его желаниях и взглядах на жизнь. Это оказалось не так просто. Даша поняла, что не готова на такую жертвенность. Она не может быть отгороженной от мира, довольствуясь тем, что дает ей любовь мужа. Хотя его желание посадить ее в клетку их огромного дома трудно назвать проявлением любви. Он окружает заботой и холит Дашу, но все чаще ей становится невыносимо душно, тревожно и одиноко. Она задыхается в этих слишком крепких объятиях. Не хватает очень важного – доверия и свободы. Она не согласна потерять их.
      Даша зябко повела плечами. Ветер пробирался под полы куртки, мягкие складки шарфа. Стало темнеть – мысленное общение с подругами затянулось. Силуэт Стаса то и дело появлялся то у одного, то у другого окна. Сквозь неплотно закрытые жалюзи было видно, как он мечется, не находя себе места. Даша покачала головой: сколько еще она простоит на холодном ноябрьском ветру? Уже ощущается приближение зимы. Так и заболеть недолго. Ей нельзя болеть. Она ненавидит это состояние, когда тело становится непослушным, вялым, а она чувствует себя разбитой и злится на весь мир, требуя к себе внимания. Она привыкла к этому, живя с мамой, но со Стасом такие вещи не проходят. Он не любит, когда Даша выходит из строя. Ухаживать, жалеть – это не его. Рядом с ним должна быть железная леди, к которой не пристают болезни, неудачи, плохое настроение, наконец. Даша нахмурилась. Почему он, собственно, не позволяет ей быть слабой? Ведь ему только это и нужно. Вообще-то все понятно: ее болезнь не дает проявлять должного внимания к нему. Он эгоистичен до предела. Однако Дашу беспокоило даже не это.
      Сегодня Стас позволил себе не просто повысить на нее голос, он замахнулся и чуть было не ударил ее. В последний момент что-то остановило его. Это была ужасная картина: он с перекошенным от злобы раскрасневшимся лицом стоял и, тяжело дыша, испепелял ее взглядом своих почерневших глаз. В этот момент Даше показалось, что настал конец света. Еще мгновение – и все упадет в бесконечность этой чернеющей бездны. Тело перестало быть послушным, с ним что-то случилось, и Даша не могла пошевелиться. Дубровин вдруг устало провел рукой по лицу и еле слышно прошептал:
      – Господи, Дашуня, я не знаю, что со мной происходит.
      Как под гипнозом она смотрела на своего повелителя, не в силах повлиять на происходящее. В этот момент она не ощутила в своем сердце ничего, кроме страха. Ни любви, ни преклонения, а только сковывающий, парализующий страх. Придя в себя, она оттолкнула Стаса, выбежала из комнаты. Ноги заплетались, но она мчалась по ступенькам, потом сообразила схватить куртку и шарф и выскочила из дома. Она отбежала на приличное расстояние, глотая открытым ртом холодный воздух, чувствуя его обжигающие прикосновения. Потом остановилась перевести дух, борясь со сбившимся дыханием. Она присела, опустив голову, отчего волосы ее легли на высохшую, покрытую первой снежной крупкой траву. Быстро выпрямившись, Даша достала из кармана куртки сигарету. Прикурить оказалось непростой задачей. Руки дрожали, зажигалка не работала. Когда Даша сделала первую затяжку, ей даже курить расхотелось. Она вообще делала это крайне редко. Сейчас был именно такой случай. Даша курила, глядя на оставшийся вдали дом. Несколько шагов отделяли ее от высокой стены из пирамидальных тополей, служивших границей между двумя владениями. За узкой полосой дороги начиналась территория их соседей – высокопоставленных чиновников из столицы, изредка наведывавшихся сюда. Даша смотрела на огромный дом, спрашивая себя, сделал ли он счастливым его обладателей? Но тут же отказалась отвечать на этот вопрос: с собой бы разобраться. Она боится признать, что ее собственная жизнь расходится по швам, как старая прогнившая ткань. Признать это – значит перечеркнуть все, что согревало ее с того самого момента, когда мама познакомила ее с улыбающимся, невероятно красивым мужчиной. Он настолько поразил Дашу, что она, маленькая девочка, абсолютно точно поняла – это сказочный принц, тот самый, что встречается только в сказках. А вот ей повезло – он хочет стать ее другом.
      – Познакомься, доченька, это Станислав Викторович. Он поведет тебя в школу первого сентября, – взволнованно сказала мама. Даша подняла на своего нового знакомого засверкавшие от счастья голубые глаза и вдруг сразу поняла, что это не мамин друг, а именно ее, Дашин. И мама никогда не выйдет за него замуж, потому что Даша сама вырастет и сделает это.
      – Можно просто Стас, – протягивая ей руку, заметил Дубровин. – Ну, будем дружить?
      – Будем. – тихо ответила Даша, чувствуя, как бьется сердечко в груди. Оно трепетало от радости и бесконечного счастья. Она знала, что всегда будет ощущать его, пока этот сказочный принц рядом.
      Как же давно это было. Сколько всего произошло – о чем-то вспомнить приятно, о чем-то – страшно. Даша подумала, что со своими подругами она, пожалуй, разобралась быстро – двух сигарет хватило, а вот с собственными проблемами. Даже на клубок не похоже, пакля – никак не распутать. Даша почувствовала, что глаза наполняются слезами, слезами бессилия и отчаяния. Ей двадцать четыре года, а кажется, что груз прожитых лет превышает возраст в несколько раз. Несоизмеримая с возрастом пустота пригибает ее к земле. Она вытесняет из сердца все, что было в нем прекрасного, все, что помогало с надеждой смотреть в будущее. А какое может быть у нее будущее без Стаса? Даша ужаснулась – она допустила такую мысль! Боже правый! Кто бы сказал ей о таком, когда они только поженились. Она ощущала себя такой счастливой, что и думать не могла о каких-то трудностях, несходстве характеров, разных целях в жизни. Какая чепуха, если была любовь! Она смотрела в карие глаза Стаса и знала, что он сумеет защитить ее от всего плохого. Оно ведь не исчезнет с лица земли только потому, что Даша вышла замуж за любимого человека. Оно будет существовать где-то поодаль, совершенно не касаясь ее. Стас обещал, что ее жизнь будет похожа на сказку. Даша вытерла слезы. Как же своеобразно он выполнял это обещание!
      Очередной порыв ветра заставил ее съежиться. Она шмыгнула носом и обреченно посмотрела на большое окно первого этажа. Огромное, завешенное плотными шторами, оно все же выдавало присутствие хозяина. На темные портьеры падали яркие блики – Стас растопил камин. Даша автоматически сделала несколько шагов к дому. Огонь, пылающий в нем, действовал на нее, как магнит. Она сразу почувствовала, как в груди растеклось приятное тепло воспоминаний о вечерах, проведенных у камина. Оранжевые языки пламени, словно танцующие восточный танец, потрескивание дров и необыкновенное ощущение безопасности, счастья. Даше так захотелось снова почувствовать это. Она остановилась, закрыла глаза, постаралась представить себя на кожаном диване, стоявшем напротив разожженного камина, Стаса, присевшего на ковре у ее ног. Нет, не получается. Холодно и неуютно, ветер становится все сильнее. Но дело вовсе не в нем. Замерзший лед в ее душе, согреваемый воспоминаниями, не может растопиться в одно мгновение. Он обжигает, заставляя прижимать руку к груди.
      Даша открыла глаза и медленно направилась к дому. Ей некуда больше идти. Не нужно было и убегать. Могла бы, в конце концов, запереться в своей комнате, не отвечать на звонки, обращения. Мама всегда говорила, что уходить можно только в том случае, когда точно знаешь, что не вернешься. А так получается, что сделала она это, поддавшись эмоциям. Сейчас она откроет дверь, Стас сразу окажется рядом, и от разговора никуда не денешься. Как же ей не хочется говорить с ним…
      – Даша, Даша, милая! – он крепко обнимал, целовал холодные пальцы, растирал их, заглядывая в глаза. А она все время отводила взгляд. – Прости меня, я осел, старый осел. На таких, как я, не обижаются, Дашуня.
      – Оставь меня, пожалуйста, я должна побыть одна, – она была так расстроена, что даже не обратила внимания на извинения Стаса. Он впервые просил прощения за все многочисленные ссоры, хотя и делал это в шутливой форме. Даша пыталась высвободить свои руки, но Стас сжал их еще сильнее.
      – Нет, я не пущу тебя никуда. Ну, что я должен сделать, скажи, что?
      – Оставь меня в покое – это так просто, – зло сверкнув глазами, ответила Даша и почувствовала, что ее руки свободны. Она быстро сняла куртку, размотала шарф. Бросив вещи в прихожей, она стала подниматься по лестнице. Взгляд, которым Стас провожал ее, она ощущала каждой клеткой.
      – Даша, я очень волнуюсь за тебя. В этом причина, понимаешь? – его голос дрожал. Даше даже не хотелось оглядываться. Она не могла видеть его таким жалким. – Ты права, наверное, я не умею любить. Но и другое очевидно – в тебе вся моя жизнь. Раньше было проще. Да, да, тогда, когда я только мечтал о тебе, а сейчас. Я боюсь потерять тебя. Даша!
      – Что? – она остановилась.
      – Повернись, я не могу разговаривать с твоей спиной.
      – Неужели? Ты вспомнил правила хорошего тона? Или они всегда существуют, но только для других, не для тебя? – Даша все-таки обернулась, но лишь для того, чтобы смерить Дубровина уничтожающим взглядом. – Сегодня нам больше не о чем говорить. Достаточно. Более того, я не уверена, что завтра появится тема для разговора.
      – Что ты хочешь этим сказать? – его голос стал глухим.
      – Я устала от тебя, Стас, – опершись на перила, ответила Даша. – Ты превращаешь нашу жизнь в ад. Я не кукла, которая должна лежать в своей коробке до тех пор, пока хозяйка не захочет поиграть с ней.
      – Я не думал, что ты так воспринимаешь наши отношения.
      – А что, интересно, ты думал? Ты вообще не способен на это, старый осел!
      – Ты раздражена. Тебе нужно успокоиться, – изрек Стас, пропуская мимо ушей обращение, которое из уст Даши прозвучало ужасно.
      – Да? А у меня есть еще вопросик. О чем ты думал, когда хотел ударить меня сегодня? Ты хотел вбить в меня свою любовь?
      – Перестань, Даша, я ведь извинился! – голос Дубровина окреп. Появилась надежда, что это просто ссора. Пройдет немного времени, и Даша оттает. Так было уже не раз. Только ему действительно нужно быть посдержаннее.
      – Мне казалось, что человек в твои годы должен вести себя по-другому, обязан!
      – При чем здесь мой возраст?
      – При том! – Даша махнула рукой. – Я думала, что ты – опора, что ты – сама мудрость. А ты, а ты.
      – Кто, ну кто?!
      – Не хочу тебя видеть! Иди ужинать, ты ведь так спешил в столовую, а я все испортила. – Еще мгновение – и Даша исчезла за дверью.
      – Умей договаривать! – закричал ей вслед Дубровин и стукнул кулаком по перилам.
      Он еще немного постоял, прислушиваясь к тому, что происходит наверху. Тишина действовала на него убийственно. Опустившись на покрытые ковровой дорожкой ступени, Стас обхватил голову руками. Он слышал нарастающий гул. Он действовал ему на нервы, словно в голове включился какой-то двигатель и набирал обороты. Только это было движение назад, а не вперед. Дубровин еще сильнее сдавил голову, крепко зажмурил глаза. Как же ему было плохо в это мгновение. Ему казалось, что он один-одинешенек на белом свете и это будет длиться вечно. Ужасное ощущение. Он познал его, став сиротой, когда только от тебя зависит будущее. Некому пожаловаться, некому похвастаться, некому дать совет. Стас знал, что это такое, когда все и вся чужие, зачастую враждебно относятся к любому проявлению твоего «я». Но он сумел сохранить его и не растерял на бесконечно долгой дороге к заветной цели. Он всегда был уверен, что его ожидает благополучная, полная возможностей жизнь. Дубровин не исключал варианта, в котором кто-то поспособствует его продвижению вперед. И таким человеком для него стал Федор Сергеевич, отец его первой жены.
      Это был брак по расчету, продуманный, предваряемый романтикой и ухаживаниями, на которые Стас только был способен. Дубровин не испытывал мук совести. Он завоевал Тамару легко. Скорее всего это было беспрекословное преклонение перед его красотой и обаянием. Не обладающая и сотой долей роскошной природной внешности Стаса, Тамара влюбилась в него без памяти. Ее родители были категорически против того, чтобы Дубровин вошел в их семью. Федор Сергеевич и Алла Николаевна видели в нем красивого и расчетливого молодого человека, без явных способностей и талантов, вскружившего голову их единственной дочери. Не очень-то хранивший верность своей супруге, Федор Сергеевич был уверен, что мужчина с такими глазами не сможет быть хорошим отцом и мужем. Карие глаза Стаса искрились такой энергией и озорством! В придачу к его броской внешности Тамару явно ожидали измены и вранье. Федор Сергеевич точно знал это, делясь сомнениями с Аллой Николаевной. При всей своей любви к дочери они не могли не понимать, что она совсем непривлекательна и говорить о чем-то, кроме расчета со стороны Дубровина, не приходится. Он не мог влюбиться в ее густые черные брови, сросшиеся на переносице, в глубоко посаженные глаза и бесформенные губы. Ко всему прочему в Тамаре не было ни капли обаяния. Она не обладала ни женской хитростью, ни кокетством, ни умением показать себя, подчеркнув свои достоинства. Она была прямолинейна и капризна, к тому же еще упряма и плаксива. Родители объединились, чтобы раскрыть Тамаре глаза на ее будущего мужа. Они не хотели видеть дочь в роли вечно обманутой жены.
      Опыт прожитых лет и умение разбираться в людях не обманули их – Дубровин, добиваясь Тамары, руководствовался на девяносто девять процентов выгодой и расчетом. Но Тамара была влюблена и не желала замечать того, на что обращали ее внимание близкие. Она была непреклонна. После ее попытки покончить с собой родителям пришлось сдаться – Дубровин вошел в их семью, которая вскоре пополнилась двумя очаровательными малышами – Федором и Валерием. Одного назвали в честь деда, Стас не был против. К тому же вел он себя весьма степенно: заботился о жене и сыновьях, уделял им много внимания и не смотрел на сторону, как того боялись родители Тамары. Деваться было некуда – Федор Сергеевич понял, что нужно придать этому сверкающему алмазу соответствующую огранку, и незамедлительно занялся этим. Стас не был против того, что тесть активно принимает участие в его карьере. Из владельца небольшого кафе он вырос до директора одного из самых престижных ресторанов города. Круг его знакомых расширялся с невероятной быстротой. Жизнь изменялась именно в том направлении, которое было нужно ему.
      За короткое время он стал человеком большого достатка, разнообразнейших связей и возможностей. Все было замечательно, кроме одного: в его сердце жила пустота. Он относился к Тамаре с уважением, как к женщине, родившей ему прекрасных сыновей. Стас, как мог, старался быть примерным мужем и отцом, но с каждым годом делать это становилось все труднее.
      Неожиданно судьба свела его с Ириной Черкасовой. Это было еще в пору его работы в небольшом кафе. Он стал заботиться о чем-то понравившейся ему женщине, испытывая к ней искреннюю симпатию, и даже в мыслях не допускал видеть ее своей любовницей или получить от нее в будущем какую-то выгоду. Это было веление сердца. Дубровину нравилось быть великодушным, хотелось, чтобы на него смотрели восторженно. Дома Тамара все чаще донимала его, напоминая, что они зависят от Федора Сергеевича, и это угнетало Дубровина. Он думал, что сможет с этим легко примириться, но на самом деле все было иначе. А с Ириной он чувствовал себя всемогущим, независимым. Да и сделать пришлось совсем немного: он устроил ее к себе в кафе бухгалтером и стал кем-то вроде взрослого друга для ее дочери. Тогда он не мог предположить, что будет значить для него со временем эта голубоглазая девчушка, крепко державшая его за руку, доверившая ему свой ранец и гордо шествовавшая с ним рядом.
      Она быстро повзрослела, и Стас с ужасом понял, что влюблен. Нескладная девчушка превратилась в привлекательную девушку, даже не осознавая произошедших с ней перемен. Дубровин тонул в ее голубых глазах. Это была катастрофа, потому что Стас знал: рано или поздно он сделает все, чтобы им быть вместе. А когда почувствовал, что влечение взаимно – потерял голову. Он стал мечтать о том времени, когда они смогут соединить свои судьбы, но по-прежнему зависел от всемогущего тестя. Дубровин пытался усидеть на двух стульях, боясь потерять все, к чему так долго шел. На одной чаше весов была Даша, на другой – семья, карьера, возможности, достаток, положение в обществе. Стас не мог легко расстаться с этим даже во имя любви к этой голубоглазой колдунье. Иногда он считал, что она и в самом деле околдовала его. Дубровин потерял покой. На какое-то время он запретил себе думать о Даше, звонить ей домой. Но окончательно разрывать отношения с ней, с Ириной все же не хотел. Он передавал Даше приветы, вскользь интересовался ее успехами в школе, а снова набрался смелости вновь увидеть ее только перед поступлением Даши в университет. И все. Он понял, что должен быть рядом с ней. Он не мог не видеть ее больше суток. Он обрывал телефон, с замиранием сердца прислушивался к каждому ее слову. Он встречал ее после занятий, спеша увезти от всех, кто смел находиться с ней рядом. Домой Стас возвращался после этих встреч совершенно разбитый и, глядя на Тамару, вспоминал смеющиеся голубые глаза Даши, ее шелковые волосы, рассыпавшиеся по плечам. Он чувствовал аромат ее духов и снова томился в ожидании.
      А Даша словно играла его чувствами. Она была и далеко и близко. Он мог ее обнять, поцеловать, встретить после занятий, в любое время позвонить и поговорить с ней по телефону. Однако она не позволяла их отношениям перейти в новую, более близкую стадию, открывающую новые ощущения. Она всегда говорила, что не разрушит его семью. Оставшись очень рано без отца, Даша на всю жизнь запомнила то щемящее, ранящее душу чувство неожиданного предательства. Именно об этом она однажды сказала Стасу, и ему пришлось смириться. Он хотел быть рядом, она позволяла ему это.
      Но все же одна осень стала для них решающей. Даша была на отработке в колхозе перед началом учебы на третьем курсе, а Дубровин в это время в последний раз выяснял отношения с женой. Удача повернулась к нему лицом. Он даже не смел мечтать о таком, хотя свобода дурно попахивала. Стас уличил Тамару в измене и был категорически настроен на развод. Никакие обещания, мольбы жены не действовали на Дубровина. Он наслаждался видом потерянной, совершенно выбитой из колеи Тамары, облегченно вздыхая – свобода была так близка! В этот момент он не думал о сыновьях. Они словно остались в другой жизни. Ничто не могло остановить Стаса. Он сумел обставить все так, что Федор Сергеевич просил его только об одном: не поднимать скандал. Для тестя это был очень важный период – решался вопрос его продвижения по служебной лестнице. Это была очень высокая ступень, открывающая новые возможности. Шумный развод дочери, разоблачения были совсем некстати. Дубровин сделал вид, что в благодарность за все соглашается, но при одном условии – ему не будут ставить палки в колеса и дадут нормально жить и работать. Он останется директором ресторана и получит из всего нажитого имущества загородный дом. На остальное он претендовать не будет. Федор Сергеевич поспешно согласился, дал слово. Дубровин знал, что тесть никогда не пускал слов на ветер. Еще немного – и он получит долгожданную свободу! Держать это в себе не было сил, и поэтому Стас поспешил сообщить Даше, что после ее возвращения из колхоза они могут подать заявление.
      Это казалось сном, и Даша боялась проснуться и обнаружить, что на самом деле ничего такого не происходит. Она слушала и не могла в это поверить. Прошло так много времени с того дня, как она поняла, что в ее сердце нет места ни для кого, кроме Дубровина. Мариша и Сима вышли замуж, вокруг кипели страсти, а она жила в своем призрачном мире. Любимая девушка женатого мужчины – так она окрестила себя. И мучилась оттого, что не могла справиться с этим наваждением – Стасом Дубровиным. Оказывается, от заветного дня ее отделяет совсем немного времени. Она дождалась. Она получит своего любимого мужчину и будет счастлива. Жизнь превратилась в кажущуюся бесконечной череду исполнения желаний. Как же обидно и больно было признать обоим, что идиллии не получилось. И когда, казалось, ничто не могло мешать счастью, они не находили покоя рядом друг с другом.
      Сначала все было хорошо. Свадьбу сыграли в конце октября того же памятного года. Путешествие было решено перенести на зиму, после сессии. Дубровин не хотел мешать ее учебе, а она не могла представить, что университет может как-то помешать ее личной жизни. Она считала, что Стас достаточно умен, чтобы не мешать ей закончить университет.
      Сменив девичью фамилию Черкасова на Дубровина, Даша получила три законных дня отпуска. Они провела их в этом загородном доме. Стрелки часов не имели значения. Понятия дня и ночи стерлись. Было только желание обладать, любить, наслаждаться друг другом. Долгожданная награда за долгие годы ожидания. Дубровин не мог подобрать слов, чтобы показать, как он счастлив, а Даша только улыбалась и принимала его ласки, страстный шепот. Он всматривался в ее лицо и мечтал увидеть на нем всплеск, отпечаток высшего пика наслаждения, но Даша была счастлива только от одного сознания, что она принадлежит любимому. Она боялась, что их первая близость окажется менее романтичной, но Дубровин с опытом взрослого мужчины сделал все, чтобы оставить у Даши только приятные воспоминания. Тем более что он знал – не так уж давно с ней произошла трагическая история.
      Они пообещали друг другу никогда не вспоминать об этом. И первым мужчиной Даша считала своего мужа. Ей не хотелось даже вспоминать о том ужасном дне, когда несколько подонков грубо и зверски обошлись с ней. Дубровин тогда помог ей пережить этот кошмар. Он пообещал, что это никогда не станет между ними преградой. Даша поверила. Это было самое тяжелое испытание, которое подготовила им судьба перед тем, как соединить. Оно стало их тайной, потому что даже Ирина Леонидовна не узнала о том, что случилось с ее дочерью.
      Однако Даша и Дубровин так и не смогли обрести абсолютного счастья. Несмотря на долгие отношения, они не узнали особенностей характера, внутреннего мира друг друга. Семейная жизнь словно сняла слой романтики, заменив его будничными заботами, показала, насколько они несовместимы. Несколько месяцев относительного покоя и радости сменились все чаще возникающими размолвками. Размолвки перерастали в ссоры, ссоры – в скандалы. Стас оказался ревнивым и деспотичным, а Даша перестала робко заглядывать ему в глаза, внимая каждому слову. Она перестала понимать мужа, удивляясь тому, каким разным он может быть: нежность через мгновение сменялась раздражительностью, ласки – желанием оттолкнуть. Дубровин мог стать беспричинно грубым или рассеянным. Уже на работе он чувствовал вину и к концу дня едва преодолевал приближение этого неуютного, лишающего способности мыслить состояния, когда требовалось одно: услышать или увидеть Дашу.