/24–25 июля/
      — Как поживаешь? — не глядя на подсевшего к столику подчиненного, поинтересовался Роммель тоном простым и беспечным, словно речь шла о погоде на трассе Горбатов-Воронеж.
      — Нормально. Как всегда, — с похожей невозмутимостью отвечал тот. — Кофе сегодня не имеет странного горьковатого привкуса, как в прошлый раз?
      — Нет, сегодня кофе хороший. И коньяк неплох — рекомендую.
      Дождавшись ухода расторопного официанта, генерал перешел к делу:
      — Используя написанный тобой словесный портрет, я разузнал по нашим каналам о таинственной личности, не ко времени явившейся на набережную.
      Подрывник аккуратно поставил чашечку с горячим кофе на блюдечко и вопросительно посмотрел на шефа.
      — Скорее всего, это некто Белозеров — старый друг последнего клиента, а ныне майор спецназа, — пробубнил тот, сунув под роскошные пшеничные усы сигарету без фильтра — вечную моршанскую «Приму». Щелкнув зажигалкой, затянулся и, показал крупные желтые зубы: — Здесь он наездом
      — в отпуске с Северного Кавказа. Отпуск длинный — шестьдесят суток; о дальнейших планах неизвестно.
      — Этого еще не хватало…
      — Пока он нам не мешает, — возражая или успокаивая, чуть подпрыгнула над столешницей узловатая ладонь семидесятилетнего статного мужчины. — Даже если в машине, перед смертью клиент пришел в сознание и успел ему проговориться — не беда. Почти никто из воевавших спецназовцев не дружит с головой и свидетель из майора никудышный.
      Минных дел мастер недовольно глянул на шефа — в прошлом ему также пришлось немало повоевать в подразделениях специального назначения, потому сия фраза недвусмысленно бросала тень и на его голову. Однако возражать или оспаривать точку зрения генерала он не стал. Вместо этого подозвал официанта и, заказав еще два коньяка и две чашки кофе, последовал дурному примеру — неторопливо закурил…
      По большому счету ему было наплевать на все опасения, проблемы, нестыковки… Немалые деньги за смерть главаря преуспевающей бандитской группировки Горбатова получены, а процесс устранения получился настолько чистым, что не пришлось впопыхах сматываться, а затем отсиживаться за кордоном. На днях предстоит грохнуть следующего, а если укажут на этого безмозглого майора, значит, придется разобраться и с ним — не впервой ликвидировать умелый, подготовленный народец.
      «Мой бесшумный пистолет принесет не мало бед! — с легкой ухмылочкой вспомнил Подрывник старую поговорку курсантов диверсионной школы, а следом на ум пришла еще одна: — Пулю влево, пулю вправо — вот вам и закон, и право…»
      Его отношения с шефом по прозвищу Роммель — бывшим генерал-майором КГБ, за прошедшие двенадцать лет плотного сотрудничества почти не изменились. Осторожность, лаконичность и способность не выделяться из толпы — вот те святые заповеди, которые помогали выживать в любых условия и при любых цветах власти. Все работало, подчиняясь старой, надежной схеме, потому знания, навыки и опыт ветеранов спецслужб были востребованы, принося немалые дивиденды.
      Куда большие потрясения испытал за этот срок их любимый ресторанчик на Волжской, менявший минимум раз пять обличие, название, профиль и хозяина. Двум старым офицерам Госбезопасности, частенько вспоминавшим добрым словом незабвенный китч «Лоцмана», приходилось искать другие тихие, уютные местечки для редких встреч или же попросту пересекаться и беседовать в автомобилях, потребляя кофе из термоса, а коньяк из плоских фляжек. Но недавно все вдруг вернулось на круги своя — побыв последний год салоном красоты, подвальчик вновь украсился вывеской, зазывавшей любителей хорошо покушать, выпить и посидеть в восхитительном полумраке. Жаль, название переменилось — был «Лоцман», а стал «12-й стул»…
      — Майора мы пока трогать не будем, — выпустил густое облако едкого дыма шеф, — понаблюдаем, посмотрим за его поведением. Ну, а полезет не в свое дело, начнет мешать — уберем. Долго ли?..
      — А что с запойным приятелем покойного клиента?
      — А с ним все по плану. Он — единственный, с кем покойный клиент делился тайнами, пока тот не проспиртовал свои мозги.
      — Сколько дней? — медленно выпив коньяк, по привычке поинтересовался Подрывник.
      Шеф улыбнулся, двумя пальцами снимая с языка частичку табака:
      — Сроки, дорогой, как и наши привычки — не меняются…

* * *

      Второй его жертвой из уголовной компании должен был стать Юрий Клавин.
      Где сия темная личность проживала в последние два-три года, не мог указать с определенной точностью никто. Зато через старых знакомцев в Минюсте шефу удалось раздобыть фотографии этого крепыша с широким скуластым лицом, некогда отбывавшим срок в исправительной колонии общего режима вместе с приятелем Зубко. Также шеф вкратце обозначил и места, где странный субъект систематически отдавался необузданным страстям. Страстей таких насчитывалось две: выпивка и азартные игры.
      Наступивший новый век заметно добавил в областном центре больших и малых развлекательных заведений, поэтому львиную долю отпущенного на устранение времени Подрывник вынужденно потратил на разъезды и поиски. Он хорошо знал Горбатов, который, слава богу, не относился к числу мегаполисов, посему и вышло всего-то за день целенаправленно исколесить этакой сходящейся спиралью множество кварталов и посетить целую прорву игровых точек. И когда в запасе оставалось всего шесть часов, а охотника понемногу начинало охватывать беспокойство, удача все же улыбнулась — новый клиент отыскался в одной из неприметных летних палаток.
      Цветастый тент обтягивал металлический каркас; на выходе слонялся охранник, скучно поедавший дешевое мороженое в сморщенном стаканчике, а мрачное нутро сезонного «клуба» озарялось двумя рядами светившихся экранов. Перед автоматами стояли высокие круглые табуреты на манер тех, что толпятся перед барными стойками; три из них занимали посетители. В самом углу — за столиком с миниатюрным кассовым аппаратом бездельничал хозяин…
      Скуластого, атлетически сложенного парня среди трех игроков ветеран спецслужб узнал сразу — профиль с распластавшимся над верхней губой носом он не спутал бы с внешностью другого человека никогда. Светловолосый молодой мужчина монотонно стукал правой ладонью по горящей квадратной клавише и не отрывал мутного, болезненного взгляда от мелькавшего однообразия картинок. Лицо, и без того припухшее от неумеренного потребления алкоголя, отдавало жутковатой синевой, излучаемой большим монитором, да и весь вид Юрия Клавина говорил о запойном образе жизни.
      Подрывник не стал задерживаться в палатке — прошелся до кассы, придирчиво оглядев «помещение», повернулся и отбыл прочь, словно не туда попал. Подобная обстановка для его работы не подходила — ни серо, ни зелено… Слишком мало народу находилось под прорезиненным пологом, чтобы устранить незаметно лишь одного клиента; и напротив — многовато, для отправки на тот свет и свидетелей исполнения заказа. Для идеального убийства нужна беспорядочная толчея или относительное одиночество жертвы.
      На улице он отыскал тенистое местечко — солнце впервые за последнюю неделю появилось из облаков и жарило беспощадно. Наемник засек время и стал прогуливаться вдоль торговых рядов, не прерывая наблюдения за выходом из игрового заведения.
      В отличие от набережной, здесь ждать пришлось недолго — Клавину, вероятно, повезло, и скоро он с довольным лицом вынырнул из душного мрака, воровато огляделся и направился к самому центру.
      Осторожно побрел за ним и пожилой мужчина…
      Прогулка длилась четверть часа и закончилась у прозрачных автоматических дверей большого развлекательного комплекса «Портал». Перекинувшись с повстречавшимся у входа приятелем парой слов, клиент вразвалочку ступил внутрь шумного и многолюдного зала и первым делом нырнул к барной стойке.
      Подрывник же, меж тем, повеселел — разномастных автоматов и прочих развлечений тут было не счесть, народ гудел и шастал туда-сюда, точно рабочие пчелы в улье. Вон под лестницей, ведущей на второй этаж и туалетные двери, где удобнее всего незаметно оборвать человеческую жизнь.
      Опрокинув в рот светло-оранжевое содержимое объемного бокала, Клавин подцепил банку пива и оттолкнулся от стойки. Бывший диверсант не упускал рослую фигуру из поля зрения — следовало дождаться, когда тот окончательно причалит к одному из блестевших агрегатов и самому подобрать уютное местечко, соответствующее возрасту. Не слишком-то много тут отиралось таких древних, как он сам…
      Наконец, плосколицый уселся на табурет у свободного экрана, основательно приложился к пивной банке и возобновил излюбленное занятие — монотонные шлепки по кнопке-клавише. Подрывник довольно кивнул и шепотом продекларировал один из своих виршей:
      — Залог шпионского везенья: ножик, шпалер, пуд терпенья…
      А, сделав три шага к креслам, обитавшим в бильярдной зоне, откуда было б удобно продолжать за объектом слежку, он вдруг в изумлении замер…

      /25 июля/
      Кажется, впервые с момента возвращения Белозерова в город своего детства, на небе из-за туч выглянуло солнце. Лужи на тротуарах стали быстро подсыхать, краски вокруг оживились, однако настроение Павла лучше не сделалось — тайная просьба прокурора Филатова тяготила сверхзадачей, а то и совершеннейшей неисполнимостью. К тому же слишком свежи были впечатления от вида изуродованного трупа Юльки Майской; от слов и страданий умирающего Сереги Зубко… За этим чудовищным кошмаром черной безмолвной тенью стояла зловещая фигура губернатора Стоцкого, которого майор до сего дня лишь однажды лицезрел в телевизионных новостях.
      Все это жутко не нравилось спецназовцу. Он привык воевать с другим врагом — не менее жестоким, не менее коварным, не менее расчетливым. Да вот ведь какое дело: элитные подразделения Вооруженных сил Ичкерии встречались с его элитным подразделением на поле боя на равных — лицом к лицу. И те, и другие жили и сражались в одинаковых условиях; использовали идентичное оружие и снаряжение; применяли в боях похожие тактические ухищрения. Воины Аллаха были знакомы с его почерком ведения войны, а он досконально знал все до единой повадки горцев. Здесь же — в большом городе, майор не видел врага; не имел о нем информации; не понимал, когда и откуда ждать атаки или прорыва… Потому и чувствовал себя крайне неуютно все десять суток стремительно летевшего отпуска.
      Вчерашние поиски результатов не дали. Ничего не получалось и у Ирины — журналистские связи с серьезными структурами, включая и отцовские, оказались бесполезны. Трое друзей юности Белозерова исчезли бесследно. Лишь сегодня утром позвонила Филатова и с оптимизмом сообщила о том, что вспомнила обстоятельства случайной встречи годичной давности с Юркой Клавиным. Они столкнулись нос к носу неподалеку от пересечения Московской с Южной и разошлись, даже не поздоровавшись. Собственно Юрка-то ее почти не знал. Это в Филатовской памяти неплохо запечатлелся образ широколицего верзилы частенько поджидавшего известную группу ее одноклассников у выхода из школы.
      Получив в свое распоряжение намек на приблизительное место обитания Клавы, Палермо просто сопоставил тот район с привычками закадычного приятеля. И оказалось, что ближайшим к названному перекрестку заведением, способным удовлетворить азарт, а заодно и предложить широкий ассортимент дешевой выпивки, являлся только «Портал»…
      Он с трудом миновал идиотские раздвижные двери, врезавшись плечом в не успевший отъехать край прозрачного барьера. Окунувшись в жуткое скопище молодых людей, Белозеров медленно двигался по бесконечным залам, легко раздвигая широкой грудью живую человеческую массу и высматривая цель у игровых автоматов. Пред ним проплывали перекошенные нездоровым пылом лица юнцов; зараженные пьяной веселостью девчонки. Праздному молодому поколению было глубоко наплевать на происходящее за стеклянными стенами «сказочного» клуба: на организованную преступность, на беззаконие власти, на войну в Чечне…
      И вдруг в длинном ряду игроков мелькнула знакомая голова с копною светлых льняных волос.
      — Наконец-то! — резко изменил направление и скорость движения майор. — Господи, сколько же вас здесь собирается!.. Прям, дворец пионеров…
      Он старательно обходил щупленьких подростков, дабы не задавить или не отбросить своей недюжинной фигурой. Однако скоро ему навстречу попался первый и, вероятно, единственный пожилой представитель игорного мира — мужик лет пятидесяти пяти с гладким неулыбчивым лицом. Завидев спешившего молодого мужчину, тот резко остановился и вежливо уступил дорогу…
      Пока Павел пробирался сквозь толпу, где-то в подкорке мелькнула шальная мысль назойливо заставлявшая припомнить, где и при каких обстоятельствах уже доводилось встречать оного господина. Да было не до мыслей — одолевала радость от находки!..
      — Клава, едят тебя мохнатые гусеницы, ты почему в подполье? — сходу навалившись на друга, шепнул ему в ухо Белозеров.
      — Палермо!.. — выдохнул перегаром Юрка и захлопал от неожиданности выцветшими ресницами.
      — Узнал? Ну, здорово, брателло!
      — Палермо! Здорово, родной!! — соскользнул тот с круглого сиденья и кинулся обнимать друга. Уняв волнение от неожиданной встречи, завертел плосколицей башкой: — Пойдем, упадем за столик. Расскажешь… и отметим заодно!..
      — А поспокойнее местечко не хочешь найти?
      — Нормально. Я здесь привык, — громко хохотнул выпивоха и потащил друга к бару.
      Отыскав два свободных стула, они присели к столику между стойкой и огромным окном.
      — С деньгами, как я понимаю, у тебя напряг, — подмигнул Белозеров.
      — Врать не буду — хреново.
      — Возьми и командуй, — протянул майор крупную купюру.
      Юрка подхватился, рванул к бармену, но в последний миг опомнился:
      — Чё пить-то будешь?
      — Мне все равно, — сказал Павел и, покосившись на соседей, потягивающих разноцветные коктейли, добавил: — Я один хер в этом ничего не смыслю.
      — Тогда, мож чистой водочки?
      — Самый лучший вариант.
      Спустя десять минут они уже дважды пропустили по пятьдесят грамм и, цепляя вилками из тарелочек какую-то маринованную морскую живность, закусывали под неспешную беседу…
      — Юлька Майская погибла, знаешь? — приглушенно спрашивал Белозеров.
      — Как?.. Когда?! — выпучил глаза Клавин.
      — Точно сказать не могу. Меня возили на опознание тела десять дней назад.
      — И как же это… случилось-то?
      — Видать, ночью, какая-то сволочь подкараулила.
      — Во, блин, досада…
      — А про Серегу Зубко ты в курсе?
      — А то-о, — расстроено протянул покрасневший от водки Клавин.
      — Почему ж, засранец, на похороны не явился?
      — Ты чё, Паша, офигел!? Я те живой, штоль, надоел? Наливай…
      Спецназовец плеснул по третьей порции. Подняв широкий бокал, старый друг придвинулся и снова окатил перегаром:
      — Ты знаешь, какие темные делишки за мной и Бритым числятся? Ты вообще в курсе, чё тут вытворял Бритый со своими орлами? А-а-а… То-то же!.. И комерсам головы крошил, и ментам-шкурникам грудины дырявил, и других таких же, как мы заживо в бетон замуровывал!.. Пока он был жив, я никого не боялся — у нас такая, брат, реальная крыша была — закачаешься!
      — Ага, а теперь прячешься и на звонки не отвечаешь, — усмехнулся приятель. — Одним словом, шифруешься.
      — Приходится… Ночью по чердакам и сараям, днем по людным местечкам. Дома не появляюсь, и на звонки отвечать не стану. Да я и телефон-то свой неделю назад… продал. Ну, давай помянем наших. И Юльку, и Серегу… Чтоб земля им пухом.
      И одним махом, словно чистую воду, влил в себя содержимое бокала.

* * *

      — Не-е, Паш, — отвинчивая пробку с горлышка второй бутылки протянул Юрка. — Тебе я все рассказал, как на этой… на исповеди. А давать кому-то показания не буду. Чё я — шиз окоченелый?! Мне штоль потом в кабинете следователя жить безвылазно? Не-е…
      — Ну, а если тот человек поможет тебе после следствия исчезнуть? Далеко, под чужим именем и… с деньгами. Согласишься? — осторожно настаивал Белозеров.
      — Под чужим именем?.. И с деньгами?..
      Клава опять налил водки в обе емкости и ненадолго задумался. Выпив же, боднул белобрысой головой воздух:
      — Не, Палермо. В гробу я эти дела видал.
      — А я, Юрик, нашего Бритого в гробу видел — нес, провожал третьего дня до вечной «квартиры». Это до мозгов твоих доходит?! — наклонившись и крепко ухватив товарища за предплечье, повысил голос майор. На их столик начали с интересом оглядываться соседи, и пришлось снизить децибелы: — Поразмысли немного — есть еще время! Пока хоронишься по задворкам, оберегая свою бесценную жизнь, по приказу этого долбогрыза перещелкают всех, кто знает о ваших… темных делишках. И тебе стопроцентно башку продырявят — ни сегодня, так завтра. Я-то тебя сумел отыскать в городе, значит и киллер разыщет. Вникаешь?
      Белозеров встряхнул товарища за плечо — тот безвольно качнулся…
      — Очнись же, Клава! Этот вопрос надо решать одним махом, одним ударом! Вспомни, как мы когда-то убрали со своей дороги Хлебопёка. А не смогли бы тогда, побоялись бы, прожевали сопли — ни хрена бы из нас в итоге не получилось!
      И он свирепо смотрел на Юрку до тех пор, пока животный страх в хмельных глазах того не сменился пониманием важности момента.
      — Лады, Пашка, уговорил, — прохрипел он, поднимаясь. — Щас, прогуляюсь до сортира, и пойдем. Пойдем мстить за Бритого. Купи штоль минералочки, а то башка чугунная…
      Проводив взглядом качавшегося Юрку, майор облегченно вздохнул и попытался откинуться на спинку игрушечного стульчика, но она жалобно скрипнула, готовая согнуться или отвалиться совсем. Тогда он подался вперед, налил водки и снова выпил. «Вот и славно. По крайней мере, Клава исчезнет из этого города живым и здоровым, — подумал Павел, ковыряя вилкой скользкого моллюска. — Валерон, по словам Японаматери, появлялся на горизонте лет пять назад. Значит, не при делах — о связке Стоцкий — Бритый, скорее всего не знает. Ганджубас — тем более. Этого ловеласа одни бабы интересовали, да травка…»
      Поднявшись, он подошел к барной стойке за минеральной водой, но взгляд, ползавший по этикеткам пластиковых и стеклянных бутылок, отчего-то не фокусировался, не задерживался и не воспринимал названий. Смутное беспокойство все сильнее охватывало сознание. И не ответив на вежливый вопрос бармена, спецназовец направился к двери туалета, за которой три минуты назад исчез Клавин…
      Дверь распахнулась навстречу, но в проеме появился не Юрка, а тот серьезный хмурый господин весьма преклонного для игрока возраста. Улыбнувшись одними уголками губ и поправив полу легкой ветровки, он снова вежливо посторонился. Майор вошел внутрь, быстро огляделся — и здесь толпился народ возле писсуаров и закрытых дверей кабинок; в ноздри ударял резкий запах этакой смеси извечной туалетной вони и букета импортных моющих средств.
      Приятеля видно не было.
      — Юрок, — громко позвал Павел, — ты здесь?
      Гомон в сортире немного утих, народ обратил взоры к высокому широкоплечему мужчине.
      Клава не отзывался…
      С нарастающей подобно снежной лавине тревогой он распахнул первую дверцу, вторую, третью… Над унитазами нависали не те.
      Следующая дверь оказалась запертой, а изнутри никто не отвечал. От мощного удара кулаком пластиковое полотно лопнуло вдоль и с грохотом слетело с петель, и в тот же миг мимо опешившего Белозерова боязливо прошмыгнули два парня, на ходу застегивая штаны…
      Подойдя к последней кабинке и глянув под ноги, он замер — по половым плиткам медленно и зловеще расползалась густая черная лужица…
      Дверь оказалась не запертой; на унитазе, чудно опустив голову, сидел Клава. Вся простенькая футболка спереди была пропитана кровью; тонкими тягучими струйками кровь стекала и с обеих рук, висевших плетьми по бокам ослепительно белого сантехнического агрегата.
      Павел осторожно приподнял голову друга — на шее обнажился глубокий поперечный разрез, сделанный, вероятно, тонким и очень острым клинком. Одним сильным, отработанным движением убийца вспорол обе аорты и глотку.
      И в тот же миг Павел ощутил вскипавшую внутри ярость, вспомнив, где и когда видел того пожилого мужика…

* * *

      «Эта сука сидела за соседним столиком в кафе на набережной и свалила в темноту за пару минут до взрыва машины Бритого! И здесь его гладкая каменная рожа дважды мелькала между мной и Клавой!» — лихорадочно размышлял Белозеров, выскакивая из сортира.
      Он огляделся по сторонам — серьезный дядя уже исчез.
      И тогда он бросился к выходу — кем бы ни был убийца, оставаться в клубе, рядом с трупом не станет — глупо и опасно.
      Теперь юным завсегдатаям «Портала» уже не приходилось рассчитывать на снисходительность рослого, накаченного молодого мужчины — все оказавшиеся на его пути отлетали в стороны, словно теннисные мячи от тяжелой ракетки.
      Какой-то охранник в темно-зеленом костюме и с бейджем на груди, завидев непорядок, двинулся навстречу, но что-то сказать или сделать не успел — ни сколь не замедляя движения, нарушитель попросту сгреб его одной рукой и грубо опрокинул нетренированное тело на пол.
      А у дурацких автоматических дверей снова вышла заминка.
      То ли бесшумные створки на миг утратили свой хваленый оптико-электронный интеллект, то ли с какого-то далекого пульта их открытие заблокировал другой блюститель, — да только разъехаться перед майором они и не подумали. К тому же сзади появилась пара следующих ребят в наглаженной темно-зеленой униформе.
      Первого Палермо угостил хлестким ударом с разворота; второй, узрев такой поворот, остановился, приняв напряженную позу человека, готового куда-то стартовать: или от безысходности на противника, или же с испугу
      — от него. Позади со стихийной поспешностью образовался живой барьер из желающих поглазеть на противоборство — отступать было некуда и, поддавшись отчаянной решимости, охранник бросился вперед.
      Майор устоял перед соблазном встретить его хорошим прямым, после которого бедолага очухался бы к концу рабочей смены. Однако срочно требовалось вырваться из этого чертового «Портала», поэтому поступить пришлось по-другому — увернувшись, он добавил парню приличного ускорения. После жуткого удара двери затряслись, какая-то сигнальная лампочка сверху пару раз поменяла цвет с красного на зеленый, и одна из створок, наконец, бесшумно отъехала. Толпа загудела — простота решения и скоротечность разборки разочаровали.
      Перешагнув через поверженного соперника, спецназовец оказался на свободе. Знакомая ветровка мелькнула вдали ровно на секунду, чтобы окончательно скрыться за углом. Павел ринулся в погоню, лавируя в потоке встречных горожан; достиг конца квартала, притормозил, осмотрелся…
      — Ага, сучара, вот ты куда намылился, — прошептал он, приметив перебежавшего через дорогу пожилого мужика.
      На другой стороне улицы находился двухэтажный ЦУМ, огромным кольцом опоясывавший столь же огромный Крытый рынок. Затеряться в этой махине, где вечно перемещались неиссякаемыми потоками сотни и даже тысячи покупателей — проще простого. Помня об этом, Палермо также пересек оживленную проезжую часть и стремглав влетел в ближайшие, угловые двери ЦУМа…
      Он несся вдоль многочисленных отделов и прилавков, покуда впереди опять не заметил убийцу Бритого и Клавы. В силу возраста тот не был слишком проворным человеком, но определенно обладал немалым опытом. Стоило ему через несколько десятков метров нырнуть влево — в овощные ряды рынка, и погоня возымеет реальный шанс закончиться бесславно. Там найти его будет почти невозможно.
      — Прямо. Прямо. Прямо, — настойчиво твердил майор, сокращая расстояние до цели. — Эх, сейчас бы нас с тобой в лес или горы!.. Ты бы у меня, сволочь, через полторы секунды шакалом завыл!..
      Но мужик все же свернул влево. Правда, немного раньше — к лестнице, ведущей на второй этаж. Возможно, ошибся, или присутствовал в его трюке замысловатый ход. Таких лестниц имелось множество — любой покупатель мог подняться со стороны улицы, пройти верхом, а спуститься и покинуть грандиозное сооружение уже с противоположной стороны.
      На пустовавшем подъеме офицер сократил отставание до одного лестничного пролета. А когда он взлетел на промежуточную площадку, убийца, поняв, что проигрывает в скорости, неожиданно ринулся навстречу…
      В руке противника сверкнуло широкое недлинное лезвие.
      Это знакомо и не в первой. И хоть майор безоружен, но страха, как тогда в юности — нет в помине.
      Схватка длилась несколько секунд.
      Они находились на разных ступенях, да вряд ли гладколицый выжимал из преимущества пользу.
      Руки на подвижных торсах плели стремительные кружева с мелькающим то тут, то там ножом. Вооруженное специальным клинком предплечье пожилого мужика постоянно натыкалось на преграду — предплечье молодого соперника.
      И вот прошел один удар майора меж запоздавших блоков противника — голова убийцы резко дернулась назад. Второй — еще более ощутим…
      Все. Развернувшись, тот отступил — побежал наверх по ступеням.
      Обескураженный быстрой победой, Белозеров перепрыгивал через две ступеньки…
      И в тот момент, когда мужчина достиг площадки второго этажа, вниз с угрожающим присвистом полетело его оружие — обоюдоострый, короткий нож.
      Павел остановился, прижался к перилам, и лезвие, пройдя впритирку над плечом, гулко ударило в одну из деревянных панелей, «украшавших» ЦУМ со времен социализма…

* * *

      — Позвольте пройти. Вы за говядиной последняя? Нет?.. Ах, вы за свининой!.. Тогда разрешите мне поближе к говядинке… — нахально пер вперед мужчина лет пятидесяти пяти.
      Он тяжело дышал, поспешно стягивал с себя ветровку, осторожно оглядывался и продолжал протискиваться сквозь толпу, бурлящую вдоль длинного мраморного прилавка. На прилавке поверх полотняных лоскутов лежали куски мяса. Гулкий стук топоров по стянутым железными обручами пенькам утихал — рубщики расходились по домам; а торговки уступали, отдавая нарубленное мясо дешевле утренней и дневной цены, чтоб назавтра осталось поменьше заветренных краешков, ребер и грудинки — извечных причин для споров с привередливыми покупателями. Вот и волновался терпеливый прижимистый народ после четырех часов в бойком мясном ряду, дабы сэкономить десятку-другую…
      — Ну, гляньте на этот, гражданочка. Возьмете? Отдам по сто двадцать. Смотрите, какой кусочек хороший! — уговаривала дородная продавщица в бело-розовом фартуке.
      Гражданочка придирчиво изучала, думала, морщилась… Но не уходила.
      — А по сто десять возьмете?..
      Та опять медлила с ответом.
      С ней-то рядом и прилепился к прилавку пожилой мужчина, с висевшей на руке светлой ветровкой. Видел он, должно быть, плохо — согнувшись, стал разглядывать каждый оплывавший от жары шматок и поджидал своей очереди.
      — Ладно, по сто будете брать? — утеряв терпение, назвала последнюю цену торговка.
      — Вешайте, — вздохнула нерешительная покупательница.
      Кусок брякнул костяным кругляшом о чашку весов, тут же в ответ звякнула гиря…
      — На сто девяносто.