Горная Чечня
      Действие почти всех книг Валерия Рощина происходит в ЧечнеНа дворе палило молодое летнее солнце и пахло отцветавшими кизиловыми рощами. Настроение бойцов командированной группы стремительно менялось — с каждым днем приближалась заветная дата отъезда в родной Петербург. Извечные проблемы командира элитного Отряда специального назначения «Шторм», снова занятого вопросом: кем заменить уставших, честно отработавших положенный срок сотрудников? — сами по себе отходили на второй план, и народ понемногу паковал свой скудный багаж, готовясь к возвращению в родные пенаты.
      Обедали в небольшом флигеле хозяйственного Управления, расположенного здесь же, на ухоженной территории Комплекса правительственных зданий, охраной которого и занимались из месяца в месяц. Столовая для военного люда была чистенькой, уютной, с добротной современной отделкой. Да и качество предлагаемой пищи никогда не вызывало у спецназовцев недовольства. Охрана Комплекса давно стала обыденным занятием для многих подразделений Минюста, сменявших друг друга на Северном Кавказе. Служба проистекала спокойно, но иногда все ж случались неприятные инциденты: то грузовик, доверху напичканный взрывчаткой, протаранит усиленный шлагбаум, то из проносящейся мимо легковушки полоснут очередью по бойцам или окнам шикарных зданий. Посему даже за обедом сотрудники «Шторма» не забывали о затаившемся за периметром территории неприятеле…
      За квадратным столиком сидели трое. Подполковник и моложавый капитан были обыкновенны. Третьего офицера отличали недельная щетина на правильном славянском лице, широкие плечи, длинные музыкальные пальцы, да черная родинка с полгорошины на левой щеке.
      — Евгеньевич, слышал, вы вчера баньку организовали? — обратился к мужчине с родинкой подполковник — местный комендант.
      Неспешно прихлебывая ложкой наваристый борщ, тот коротко кивнул.
      — А что ж не пригласили косточки погреть? — миролюбиво упрекнул старший офицер.
      — У нас все экспромтом вышло — сами еле успели, — пришел на помощь своему командиру капитан Лагутин и вдруг, о чем-то вспомнив, тяжко вздохнул: — Ёк-макарёк!.. Я ж газовый баллон вчера забыл снять с крыши!
      — От те раз! А ежели он рванет на таком пекле! — озаботился комендант.
      — Непорядок, граждане! Давайте-ка, мужики, в тенёк его — жарит сегодня нешуточно.
      — Сейчас покончу с обедом и сразу отряжу двух бойцов, — твердо пообещал заместитель Ярового.
      И едва он собрался отведать хорошо прожаренной баранины, поданной на второе, как где-то на улице шарахнул оглушительный взрыв…
      — Баллон!.. — подпрыгнув на стульях, слаженным хором прошептали Лагутин с комендантом.
      — Нет, господа, ошибаетесь — вряд ли это ваш баллон, — впервые подал невозмутимый голос Константин Яровой, отодвигая тарелку, вытирая губы салфеткой и вставая из-за стола. — Это заряд одноразовой «Мухи». Пошли, сейчас все одно завоет…
      И действительно, стоило ему сделать шаг к выходу, как всю округу огласил звук сирены. А вслед за неприятным воем послышалась нескончаемая серия громких разрывов.
      Когда офицеры оказались на улице, у трех высоких флагштоков уж толпился десяток бойцов с оружием; все они смотрели на гряду возвышенностей, поросших редким лесом и полукольцом окружавших Правительственный комплекс с юга. Вдалеке, по склонам медленно спускались вереницы боевиков. Некоторые из бородачей изредка останавливались, клали на плечи гранатометы и, прицелившись, стреляли в сторону Комплекса. Пока расстояние до цели оставалось великоватым, и заряды рвались, не долетая, жутко хлопая в воздухе, метрах в ста пятидесяти от укрепленного периметра.
      Охрана, состоящая преимущественно из сотрудников «Шторма», незамедлительно изготовилась к отпору. Основной въезд на территорию заблокировал бэтээр; бойцы спешно занимали заранее расписанные позиции по длинному периметру, а командование вкупе с чеченским руководством экстренно связывалось со штабом объединенной группировки для вызова подкрепления.
      Бой случился скоротечным — вероятно бандитские главари всерьез и не думали о захвате «Объекта № 1», а желали лишь напомнить о себе федералам, да тем соплеменникам, что обосновались за высокими бетонными стенами. Спустившись к подножию горной цепи, банда не стала покидать редкого леса и выходить на открытое пространство. Задержавшись на опушке всего-то на четверть часа, и расстреляв весь боезапас одноразовых гранатометов, моджахеды стали отходить восвояси — в густую «зеленку», на ходу поливая очередями из автоматов защитников Комплекса.
      — Все! Сматываются, — прервав стрельбу из пулемета и промокая платком вспотевший лоб, выдохнул комендант.
      Тотчас к старшему представителю спецназа подбежал сержант-связист.
      — Товарищ капитан, вас генерал-майор Бондарь, — подал он гарнитуру.
      — Капитан Яровой на связи, — доложил в микрофон Константин.
      — Ну что там у вас, отбились? — прозвучал немолодой, глуховатый голос.
      — Так точно. Банда отходит в горы.
      — Потери есть?
      — Двое ранены.
      — Ясно. Ты вот что, капитан… Пока эти уроды далеко не ушли, организуй-ка преследование. Не мешало бы знать: куда они направляются, численность, кто главарь… В общем, неплохо было бы взять пару человек живыми. А бригаду врачей из местного госпиталя я сейчас подошлю для твоих раненых
      — не беспокойся…
      Чертыхнувшись про себя, Яровой устало ответил:
      — Понял, товарищ генерал. Сейчас отправлю отделение.
      Закончив сеанс связи, Костя громко объявил о сборе первого отделения у главных ворот. А после тихо проворчал:
      — Не мешало бы ему знать… Вот и тормошил бы разведку с фээсбэшниками! А мы теперь лезь под их гранатометы!..
      — Так, небось, уж все заряды использовали, — обнадежил подполковник, возвращая пулемет кому-то из солдат. — Наверняка налегке уходят.
      — Знаком я с их сучьими повадками. От абреков всего можно ожидать, — закинул на плечо автомат капитан.
      — Сам что ли собрался? Послал бы Лагутина.
      — Федорыч в Чечне всего-то второй раз. Пусть лучше баллон с крыши снимает — без него разберусь…
      У ворот взревел движками БТР, заелозил четырьмя парами колес по асфальту, разворачиваясь носом к выезду, и вскоре отделение во главе с Константином оказалось у подножия пологого холма. Далее бронированная машина ехать не могла — склон покрывала хоть и реденькая, но все же непроходимая для нее растительность.
      — Павел, пойдешь со мной впереди, — кивнул Яровой тридцатитрехлетнему старшине Ниязову. — Сержант Радченко ведет остальных на дистанции пятьдесят метров. Наша задача проследить за отходом боевиков и по возможности взять пару человек живыми. Идем скрытно, нагоняем последних или отставших, если таковые подвернутся и, не привлекая внимания основных сил, осуществляем захват. Вперед!
      Пара лидеров осторожно двинулась вверх по склону; сержант, дождавшись, когда те удалятся на обозначенное расстояние, подал знак правой рукой, и десяток хорошо обученных лесной войне бойцов беззвучно отправился следом. Спецназовцы быстро нагоняли уходящих восвояси бандитов — сказывалась отменная физическая подготовка, помноженная на крепость молодых организмов…

* * *

      Однако и те, за кем устремилась погоня, так же воевали в горах не первый день.
      — Руслан, проверь — не увязалась ли за нами стая собак, — распорядился спустя полчаса после обстрела Комплекса Абдул-Малик — чеченец средних лет с черной, квадратной формы бородой. — Если возьмешь живого офицера — награжу. Хорошо награжу.
      Его бригада только что достигла вершины горной цепи. Далее предстоял утомительный и опасный переход по каменистому, открытому плато, и опытному амиру, привыкшему все действия совершать обдуманно и сообразно логике, не хотелось лишний раз рисковать.
      — Будет исполнено, — покорно отвечал моложавый единоверец и, собрав своих людей — небольшой отряд прикрытия, повернул обратно.
      Семеро моджахедов отыскали укромное местечко — продолговатое углубление в грунте среди корней двух растущих рядом корявых дуплистых дубов. Руслан снял с плеча последний одноразовый гранатомет из тех, что многочисленная бригада прихватила для нападения; один из моджахедов щелкнул затвором пулемета, остальные же приготовили к стрельбе автоматы…
      Ждали недолго.
      Первыми из «зеленки» на удалении метров двести появились два крепко сложенных спецназовца. Двигались они бесшумно — по-кошачьи; в повадках, жестах и даже в манере нести оружие, угадывались и опыт, и сноровка.
      — Одни идут или разведчики? — справился у Руслана совсем юный чеченец.
      — Лидеры, — коротко прошептал тот и, прицелившись, добавил: — Вы занимаетесь основной группой, а я кладу этих двоих. Огонь открываете после моего выстрела. Приготовились.
      Вскоре из-за кустов показались остальные бойцы. И лишь только последний
      — тот, что замыкал и, постоянно оглядываясь, прикрывал отделение сзади, удалился от плотной растительности на десяток метров, Руслан злорадно усмехнулся, прищурил левый глаз и нажал на спусковую скобу гранатомета…

* * *

      Открытый всем ветрам и взглядам пролесок, разбавленный куцей низенькой растительностью, обойти было невозможно. Естественная просека представляла собой длинную полосу шириной метров триста и тянулась вдоль такого же бесконечного склона с запада на восток. Константин внимательно изучил открытую местность, чертыхнулся и вышел из-за спасительной «зеленки». Старшина осторожно последовал за ним. «Чехи» вполне могли понаставить растяжек или же простеньких противопехотных мин, посему глазеть приходилось не только вперед, но и под ноги.
      Через минуту капитан обернулся — проверил: соблюдает ли установленную дистанцию Радченко, ведя основную группу. Сержант был как всегда исполнителен и аккуратен. А когда Яровой ускорил шаг и снова повернул голову вперед, взор внезапно выхватил подозрительную деталь — под двумя кривыми дубами, что метрах в двухстах отбрасывали на светло-коричневую почву негустую, прозрачную тень, обозначилось слабое движенье.
      Офицер моментально вскинул автомат, да было уж поздно. Он успел лишь резко отшвырнуть подальше от себя Ниязова, полагая, что основной целью является сам, и в тот же миг послышался нарастающий вой, а следом что-то грохнуло, обдав страшной по силе ударной волной…
      Ослепленный вспышкой, ничего не слышащий, он, кажется, катился по склону, ощущая жгучую и невыносимую боль под правым коленом, потом лежал лицом вниз и сквозь тягучую липкую пелену скорее догадывался о происходящей чуть выше перестрелке, нежели отчетливо воспринимал действительность. Очереди, одиночные выстрелы, взрывы доносились до его слуха, точно он был отгорожен от всего мира стеклянной, непроницаемой для нормальных звуков завесой. Яровой шевелил губами, силясь что-то прокричать подчиненным; ему казалось: он пытается встать… На самом же деле лишь слабо двигались ладони в коротких кожаных перчатках, ухватывая и выдергивая пучки свежей желто-зеленой травы…
      Из этого состояния его вывело чье-то настойчивое прикосновение — Костю перевернули на спину. Сквозь сизую пелену, он вдруг увидел склонившуюся над ним девушку необычайной красоты. «Господи, — пронеслось в голове, — должно быть ангел небесный… Сейчас узрит, что я в военной форме и без раздумий оформит в ад!..»
      Вместе с «ангелом» женского пола, над ним колдовал молоденький юноша, во всем и беспрекословно подчинявшийся девушке. Капитан перестал чувствовать боль, не понимал тяжести собственного увечья. Всерьез беспокоило лишь творившееся выше — там его люди нарвались на засаду и, проигрывая позиционно, отстреливались, погибали.
      Он повернул голову так, чтобы видеть бой. Помимо своих спецназовцев приметил полтора десятка незнакомых бойцов. «Понятно… Теперь понятно…
      — удовлетворенно перевел дыхание офицер. — Пока я валялся без сознания, ребята вызвали подкрепление. А вместе с подмогой прибыли и «ангелы» — медсестра с санитаром. Все понятно…»
      Неожиданно где-то сбоку — метрах в двадцати, резко колыхнулись ветви кустов. Взгляд сотрудника «Шторма» механически выхватил это необычное для безветренной погоды движение, и ладонь в короткой кожаной перчатке с открытыми пальцами, так же неосознанно зашарила по траве в поисках утраченного при взрыве оружия. Но автомата поблизости не было. Тогда он с трудом высвободил из огромной кобуры убойную «Гюрзу» и, не обращая внимания на возмущенную артикуляцию девицы — слов все одно не слышал, направил ствол пистолета к островку кустов.
      И сделано это было вовремя — через секунду из-за разлапистых ветвей вынырнули два бандита и, пригнувшись, метнулись к ним, на ходу поливая свинцом из «калашей» по медикам. Из последних сил Костя повалил, подмял под себя сестричку, закрыв ее от противно визжавших рядом пуль и, разрядил в «чехов» половину обоймы. Семь или восемь его выстрелов определенно достигли целей… Убедившись в этом, он в изнеможении уронил голову и тогда только понял, что прижимает к земле перепуганную девушку. Та смотрела на него огромными и перепуганными темно-серыми глазами и, кажется, что-то шептала…
      А рядом с ними лежал окровавленный мертвый паренек, несколько мгновений назад бинтовавший искалеченную ногу капитана воедино с прочной деревянной шиной…
      Потом Яровой чувствовал теплые, дрожащие руки медсестры, тормошившие его и пытавшиеся нащупать пульс то на запястье, то на шейной аорте. Открыв глаза, увидел ее заплаканное, но счастливое лицо, видно решившей, что и он пострадал от бандитских выстрелов. Спецназовец через силу произнес какую-то фразу — должно быть успокаивал; подняв ладонь, вытер мягкой кожей перчатки мокрые бороздки, проложенные слезами по запачканным пылью девичьим щекам. Та в ответ вымученно улыбнулась, а затем… Или ему привиделось, или же она и в самом деле вдруг в неистовом порыве прижала его руку к своим губам…
      После Константина уложили на носилки и быстро куда-то понесли, периодически обтирая со лба выступавшую испарину. Он пытался привстать, рассмотреть: много ли подчиненных осталось в живых, и куда его транспортируют, но из этого ничего не выходило — все сильнее одолевала слабость от потери крови, все настойчивее проявлялось действо сильных обезболивающих инъекций.
      Позади носилок с капитаном, несли носилки с рядовым. А завершала эту процессию длинная цепочка бойцов, перетаскивающих мертвые тела русских и чеченцев…

       Чечня
       Санкт-Петербург
      — Не вы ли сослуживцы капитана Ярового? — выпорхнув из дверей госпиталя, негромко поинтересовалась миловидная девушка в белом халате.
      — Да… Мы, — в разнобой закивали офицер со старшиной.
      Старшина сразу признал в ней ту, что выносила с поля боя искалеченного командира. Барышня подошла ближе, вздохнула; согнутым пальчиком провела по нижнему веку, словно смахивала невидимую слезинку и призналась:
      — Ранение опасности для его жизни не представляет, но последствия могут быть очень нехорошими. Сильная контузия, потеря крови, а самое главное — осколком перебиты обе берцовые кости правой ноги. И не просто перебиты, а раздроблены немного ниже коленного сустава.
      — Ёк-макарёк!.. — выругался капитан Лагутин. — Это действительно серьезно и, надо полагать, надолго.
      Покусывая губы, девушка повела плечами:
      — Знаете… Думаю, дело обстоит иначе. Не хочу пугать, но как бы ему вообще не остаться инвалидом.
      — Да вы что, родненькая! — подал взволнованный голос старшина Ниязов. — Я же ему жизнью обязан — в самый последний момент перед взрывом он толканул меня так, что я кубарем полетел наземь! Потому и не зацепило. Ну, постарайтесь сестричка, сделайте что-нибудь такое…
      — Он и меня спас на том склоне, — не дослушав снайпера и печально опустив красивые выразительные глаза, произнесла она. — В Петербург его надо срочно отправлять — в нормальную клинику, ведь ваше подразделение, если не ошибаюсь, оттуда?
      — Точно, Питерские мы.
      — Вот и хорошо. Сейчас ваш командир отходит от наркоза — мы только что извлекли осколок, остановили обильное кровотечение… А теперь нужно идти и воевать с начальником медицинской службы за скорейшую его отправку в Питер. Нельзя упускать драгоценное время. Ни в коем случае нельзя!
      — Так вы не медсестра?.. А мы думали… — уважительно воззрился на молоденькую собеседницу Лагутин.
      — Нет, я врач. Хирург… И командирована сюда тоже из Санкт-Петербурга. Более того, мы даже летели с вами в Грозный на одном военно-транспортном самолете, — размышляя о чем-то другом, мимоходом поведала она.
      — Значит, вам сам бог велел замолвить о нашем капитане словечко. Так ведь, девушка? — жалостливо намекнул старшина.
      — Дело не в нашем землячестве… — задумчиво прошептала она и, повернувшись, решительно направилась в одноэтажное здание госпиталя.
      А немногим позже — приблизительно через пару часов, Лагутин с Ниязовым проводили своего командира в неблизкий путь. Доехали вместе с лежащим на носилках Константином до аэродрома, помогли аккуратно занести его в чрево Ан-26, пожали ослабевшую ладонь, да пристроили неподалеку сумки с личными вещами и целым пудом свежайших фруктов.

* * *

      Носилки висели на четырех нейлоновых ремнях, прикрепленных специальными приспособлениями к потолку и полу грузовой кабины транспортника. Жестковатое, узкое ложе слегка покачивалось, когда лайнер нырял в воздушные ямы, убаюкивая и дозволяя на короткое время позабыть о ноющей, невыносимой боли под правым коленом. Молодая врач, сопровождавшая Ярового и еще одного «тяжелого», почти не отходила от раненных. Может быть потому, что рядовой спецназовец спокойно спал под воздействием обезболивающих и успокаивающих препаратов или же по какой-то другой причине, но с особым вниманием и заботой девушка следила именно за состоянием подопечного офицера. И когда лицо того покрывалось бледностью, да мельчайшими капельками пота, молча снаряжала шприц, делала очередной укол и осторожно обтирала влажным тампоном лицо, шею, руки…
      Иногда он тоже проваливался в сонную бездну. Но не надолго — на несколько минут. А когда сонливость со слабостью отступали, вспоминал последний бой или смотрел на нее — свою милую спасительницу…
      Внешность очаровательной девушки отчего-то казалась капитану знакомой. Еще там — на склоне, увидев над собой ее лицо, он подумал: где-то они уже встречались. То ли это было наваждением, вызванным контузией и болевым шоком, то ли и вправду пути их когда-то в этой жизни случайно пересеклись. Говорить Костя мог, однако слух возвращался медленно — даже гул работавших за круглыми иллюминаторами мощных двигателей не прорывался к сознанию в полной мере.
      Слух… Потеря слуха явилась для него не меньшей трагедией, чем угроза лишиться правой ноги. Когда-то Яровой окончил музыкальную школу и без проблем поступил в училище по классу фортепиано. Так и стал бы, наверное, профессиональным музыкантом — преподаватели в один голос сватали в консерваторию, прочили великолепную карьеру, ведь к восемнадцати он легко и виртуозно играл почти на всем, что мало-мальски издавало звуки. А одаренный юноша в одночасье решил по-своему: подал документы в десантное училище, да отбыл из северной столицы, не простившись и поставив крест на своем таланте. Играть меж тем продолжал и любил, а теперь же и это пристрастие в одночасье оказалось под вопросом…
      Чтобы отвлечься от боли и тягостных раздумий о будущем, он стал еще пристальнее рассматривать привлекательную спутницу. В эту минуту девушка возилась с медикаментами и системой, установленной в двух шагах от Кости — у носилок рядового бойца «Шторма» и не подмечала внимательного взгляда. Она была чуть выше среднего роста; длинные темные волосы облегали аккуратненькую головку, образуя на затылке этакое упругое блестящее сплетение. Открытое лицо с приятными, правильными чертами выражало мягкость, доброту, сострадание. Красивые руки управлялись со склянками, упаковками и прочими причиндалами легко и привычно, словно их хозяйка занималась врачеванием многие десятилетия. Еще в госпитале Косте довелось услышать резкий диалог меж этой отчаянной барышней и тамошним начальником медицинской службы, за коим давненько утвердилась репутация пьяницы, мясника и посредственного фельдшера. Диалог сумел прорваться до слуха капитана, потому как сплошь состоял из крика — упорная девица, не взирая на ранги, чихвостила пожилого подполковника. Тому вменялись и нерешительность, и промедление, и масса других профессиональных огрехов. К концу эмоционального женского монолога тот готов был пойти на любые уступки, лишь бы она поскорее угомонилась и не выносила суть разногласий из госпитальной «избы». Когда вопрос об отправке двух «тяжелых» в Питер решился положительно, девушка отрезала: «И не вздумайте посылать сопровождающими неумелых, ленивых медсестер! Сама полечу! А потом вернусь тем же рейсом…»
      И добилась-таки, полетела.
      — Как вы себя чувствуете? — все ж заметила она его интерес и присела рядом.
      — Извините… Вы не могли бы говорить погромче? — улыбнулся Яровой.
      Вспомнив о взрыве, девушка виновато коснулась его руки, чуть наклонилась и повторила вопрос.
      — Терпимо, — отвечал капитан.
      Она понимающе кивнула и попыталась подбодрить:
      — Вы не переживайте. Если с умом, да в стоящей клинике заняться вашей ногой — все будет нормально. И прыгать, и бегать сможете не хуже прежнего.
      — Кто ж возьмет меня в такую продвинутую клинику?.. — усмехнулся он.
      — Возьмут, — отчеканила девушка, слегка нахмурив тонкие брови.
      — Может и возьмут, да будут ли заниматься? Это ж стоит немыслимых денег.
      — И возьмут, и займутся, и поставят на ноги — не сомневайтесь! — упрямо повторила она и, немного отвернув голову вбок, твердо изрекла: — Платить должны те, кто в пьяном угаре лихачит и разбивается на мерсах, а вы и вам подобные имеют полное право лечиться бесплатно.
      Странно, но Яровому всякий раз становилось легче после коротких разговоров с ней — верно, каким-то неведомым способом передавалась уверенность, жизнелюбие и непомерная жажда справедливости, составляющие главный стержень ее характера.
      И снова, наслаждаясь изумительным профилем, Константину показалось, будто они когда-то встречались.
      — Вы питерская? — решился полюбопытствовать он.
      — Да, — кивнула врач, любуясь проплывавшими за иллюминатором облаками.
      — Значит, мы земляки.
      — А я знаю.
      — Прочитали в личном деле?
      — С личным делом ознакомлена, — призналась она и посмотрела на него чистым, открытым взором. — Но мне и без официоза многое про вас известно.

— ?..

      — Знаю, что жили вы на Выборгской стороне — в Нейшлотском переулке; учились в школе на Гренадерской; много занимались музыкой…
      — Но откуда?! — изумленно пробормотал он, — неужели и вы из того же района Петербурга?
      — Из того же. И проживала по соседству — на Фокина, и училась в той же школе, только на три класса младше.
      — Вот оно что!.. То-то мне внешность ваша чудилась знакомой.
      — Ну, это вряд ли, — засмеялась врач. — Вы, старшеклассники нас малолетних пигалиц не замечали, а вот мы прямо-таки мечтали о вашем внимании.
      Немного помедлив, точно собираясь духом, она мягко произнесла:
      — Меня зовут Эвелина. А вас, Константин, не так ли?
      Весь остаток трехчасового полета Яровой продолжал украдкой наблюдать за ней и, временами забывая о ранении, поражался: «Надо же! Учились в одной школе, ходили по одним и тем же улицам, коридорам, классам, а встретились под пулями в Чечне. И ведь узнала, вспомнила… А девчонка-то умница! Обаятельна, скромна… и внешность — глаз не оторвешь: стройная фигурка; лицо необыкновенной чистоты, руки — загляденье. Да и характер боевой — костьми ляжет, а своего добьется. Наш, одним словом, человек!»

* * *

      Вначале Константина отвезли в военный госпиталь, палаты которого и так под завязку были забиты поступавшими с Кавказа ранеными. Молодая врач немного посидела возле его кровати, да печально улыбнувшись, засобиралась в обратный путь.
      — Спасибо вам, Эвелина, — прошептал капитан. — Если бы не вы…
      — Нет-нет, — снова прикоснулась она к его плечу теплыми пальчиками, — это вам, Костя, спасибо. Не заметь вы тех бандитов — и меня бы вместе с тем бедолагой-санитаром не было б в живых.
      Он завладел ее рукой, легонько — по-дружески сжал; девушка улыбнулась, опустила длинные ресницы…
      — А знаете… — неловко прервав затянувшуюся паузу, она приложила свободную руку к своему ушку, — после вашей своевременной, но оглушительной пальбы мой слух тоже частично пропал.
      Они посмеялись над совпаденьем.
      — Это с непривычки. Восстановится… Я, кажется, уже слышу получше, — прошептал Яровой и, вдруг неожиданно для самого себя, не сдержавшись, прижался губами к ее нежному запястью.
      Эвелина, казалось, перестала дышать, потом несмело прикоснулась к его волосам, нежно повела ладонью по густым темным прядям и… снова засобиралась. Он не хотел ее отпускать, однако девушке нужно было спешить на аэродром, дабы успеть на тот же транспортный самолет, вылетавший вечером в Грозный.
      И пожелав скорейшего выздоровления, смущенная, с выступившим на щеках тонким румянцем, Эвелина выскользнула из палаты…

* * *

      В августе, спустя два месяца после злополучного разрыва гранаты на склоне горы, регулярно навещавшие сослуживцы, принесли радостную весть: Яровому присвоили очередное воинское звание, а командование «Шторма» строит планы на его скорое возвращение в отряд. Однако заживление тяжелого ранения проистекало по иным планам — нога по-прежнему беспокоила тянущей, изматывающей болью, а опухоль спадать окончательно и не думала.
      Вряд ли можно было утверждать, что военные врачи молодым человеком не занимались вовсе — правую ногу прооперировали, вроде бы собрав по кусочкам изуродованную голень, упаковали ее в «аппарат Илизарова», однако выздоровление, ежели и происходило, то шло слишком вяло и неохотно. Мало смысля в специфической медицинской терминологии, Костя с трудом передвигался с помощь одного костыля и ненавистного, неудобного аппарата по запутанным госпитальным коридорам: то на рентгеновские снимки, то на какие-то болезненные процедуры, то на показ целому сборищу докторов, мудрено именуемому «консилиум». Беззаветно веруя каждому слову врачей, утверждавших, будто «кости срастаются удачно, и через месяц-два он забудет о вспомогательных приспособлениях», сам он почему-то не ощущал прогресса, и все чаще дивился обитавшим в госпитале равнодушию и безответственности военных эскулапов.
      И вот однажды, когда измученный «лечением» майор уж начал терять надежду, в палате появилась Эвелина…
      — Здравствуйте, Константин, — с той же мягкой обворожительной улыбкой кивнула она, присаживаясь на стульчик и устраивая рядом с кроватью большой целлофановый пакет.
      Кажется, девушка еще боле преобразилась, похорошела с момента их недавнего знакомства…
      — Вы!? — приподнявшись на локтях, обомлел он от неожиданного сюрприза.
      С минуту они молча и заворожено смотрели друг на друга. Наконец, она решилась и нарушила затянувшуюся паузу слегка дрожащим отрывистым голосом. Но не только голос выдавал изрядное волнение — и темно-серые глаза из-под густых ресниц излучали неистовую волну нежности, и гладкие щеки отчего-то горели румянцем, и грудь высоко вздымалась при глубоком дыхании.
      — Моя командировка на Кавказ, наконец, завершена… — прошептала Эвелина, отводя в сторону взор.
      — Так вы до сих пор были там?
      — Пришлось…
      — Отчего же так долго?
      — Нашего начмеда — подполковника, все ж таки сняли с должности; обещали в течение двух недель прислать замену, а мне поручили принять дела и временно исполнять обязанности. Ну и, как водится, две недели превратились в два месяца. Потому-то командировка и подзатянулась, — пояснила она, незаметным движением поправляя волосы. Внезапно спохватившись, произнесла: — Ну да бог с ней, с командировкой. Скажите лучше, как ваша нога?
      — Даже не знаю, — замялся тот и, кивнув на спицы опостылевшего аппарата, проворчал: — чуть ни каждый день обещают снять, а воз и ныне там.
      С опаской покосившись на дверь, девушка заговорщицки шепнула:
      — Позволите мне быстренько взглянуть?
      — Конечно.
      Она осторожно ощупала след от ранения, наблюдая за реакцией больного и прислушиваясь меж тем к шагам в коридоре,
      — К чему такая конспирация? — недоумевал Константин.
      — Понимаете ли… некоторые врачи чрезвычайно ревностно относятся к избранным методам лечения и стараются не подпускать к пациентам тех, кто мог бы пуститься в критику, уличив в некомпетентности.
      После короткого осмотра, прекрасное лицо ее помрачнело: радость от встречи сменилась озабоченным, неулыбчивым выражением.
      — Мне бы почитать историю, изучить рентгеновские снимки, — на миг задумалась она и, не скрывая раздраженного удивления, добавила: — Уж столько времени минуло, а заметных сдвигов нет. Это же просто безалаберность, невежество какое-то!..
      Спецназовец глядел на Эвелину выжидающе, опять-таки ловя себя на мысли, что безраздельно и во всем ей доверяет.
      — Так, здесь фрукты, шоколад, творог, копченое мясо — ешьте, вам это сейчас очень нужно, — указала она на объемный пакет, оставленный у кровати, сама же резко поднялась и направилась к выходу.
      — Я надеюсь, вы еще зайдете? — опечалился он скорым расставанием.
      Взявшись за ручку двери, девушка остановилась. Потом, вернувшись, посмотрела ему в глаза с теплой улыбкой и, легонько пожав руку, твердо сказала:
      — Уж если, Костя, я полезла за вами под пули, то здесь определенно не оставлю. Обещаю… А сейчас мне необходимо поговорить с заведующим отделением.
      И белый халатик ее стремительно исчез за дверью.
      Никому было неведомо, долго ли, в каком тоне, и в каких выражениях беседовала решительная и отважная врач с полковником медицинской службы, чаще думавшим о благополучной пенсии, нежели о состоянии подопечных раненных. Но по прошествии двух дней Ярового быстро и без шума перевели в одну из лучших клиник города — НИИ травматологии.
      Было это случайным совпадением или нет, но именно в этой клинике и работала подающая большие надежды хирург Эвелина Петровская…

      /Горная Чечня/
      По извилистой горной дороге к глухому чеченскому селу Кири-Аул, подъезжал «уазик» с широченными, как у «джипа» колесами. В ноябрьскую распутицу, когда не столь жаркое солнце за короткий день уже не успевало иссушить ночных осадков, не стоило и пытаться на другом транспорте одолеть здешнюю грязь. Правда, немногочисленные местные жители, еще населявшие вымиравшие селения, издавна использовали для поездок в соседние села мулов да лошадей. Но сии путешествия были мало комфортны, весьма утомительны и отнимали массу времени, а начальнику разведки Вооруженных сил Ичкерии бригадному генералу Хункар-Паше Ходжаеву требовалось как можно быстрее добраться до этого позабытого Аллахом аула.
      Всегда общительный и жизнерадостный по натуре сорокалетний чеченец с крупноватыми чертами гладкого лица сегодня пребывал в угрюмом, невеселом расположении духа. Он вез с собой четверых пассажиров, тесным дружным рядком восседавших на заднем сиденье русского военного внедорожника. Три часа назад его вызвал к себе Главнокомандующий и с глазу на глаз приказал доставить в село Кири-Аул очень важного человека по прозвищу Ибрахим. Хорошо вооруженная личная охрана Ибрахима в количестве тридцати человек успела обосноваться в отдаленном селе двумя днями ранее. И сейчас этот известный в высших кругах Ичкерии симпатичный молодой аджарец сидел позади водителя, молча созерцал величественные горные пейзажи и поглаживал огромную собаку, смиренно положившую голову на его колени.
      Да, число охранников Ибрахима было внушительным. Пожалуй, так же тщательно оберегали жизнь только двоих соплеменников Хункар-Паши — Главкома и Начальника Главного штаба. Даже отряд телохранителей самого Ходжаева не насчитывал стольких людей. Вот и сегодня, помимо водителя, на задних откидных сиденьях покачивались на дорожных ухабах всего лишь два вооруженных муджахеда в бронежилетах.
      Но не об этом в данную минуту думал озадаченный и слегка расстроенный начальник разведки. В селе надлежало оставить одного высокопоставленного аджарца, а трех остальных его попутчиков…
      В этот миг автомобиль, зарываясь и скользя по грязи, взобрался на возвышенность, откуда открылся невеселый вид на заброшенный и наполовину разрушенный аул, от которого только-то и останется через пару лет одно звание, да плюгавая отметина на старых топографических картах. Водитель, яростно ворочая руль и удерживая машину на дороге, облегченно вздохнул.
      — Вот и ваша временная обитель, уважаемый Ибрахим, — чуть повернув голову влево, произнес Хункар-Паша.
      Тот не ответил. Промолчали и другие пассажиры, не решаясь высказаться прежде человека, чей авторитет в армии Ичкерии был почти недосягаем.
      УАЗ осторожно съехал с пригорка, миновал первые строения, в последний раз надрывно взвыл форсированным двигателем и замер возле низенького каменного забора, за которым виднелись такой же каменный, приземистый дом и крохотный деревянный сарайчик. Водитель с двумя телохранителями остались у машины, а пятеро кавказцев, покинув салон, направились во двор. Собака послушно шла рядом с хозяином…
      В это же время с разных сторон узкой улочки к подъехавшему автомобилю подтягивались вооруженные люди, прибывшие сюда двое суток назад и расселившиеся по соседним домам.
      — Как обстановка? — на ходу поинтересовался Ходжаев у воина, назначенного старшим усиленной охраны.
      — Все спокойно, — доложил тот, поприветствовав дорогих гостей.
      — Головой отвечаешь за покой Ибрахима, — негромко, но с угрожающими нотками напомнил бригадный генерал, отворяя скрипучую дверь в дом.
      Все пятеро вошли в маленькую комнатку; осмотрели скудное убранство, помолчали…
      — Поставьте вот сюда, — указал Ибрахим на низкий топчан в углу.
      И один из сопровождавших аккуратно пристроил на жестком ложе объемную дорожную сумку с его личными вещами. Собака уселась у топчана, точно охраняя вещи хозяина, а тот прошелся по мизерному помещению, остановился посередине, обернулся, развел руками и безразлично проронил:
      — Ну что ж, давайте прощаться — я больше вас не задерживаю.
      Он поочередно обнялся с каждым из троих помощников, принимавших самое активное участие в разработке первых этапов грандиозной операции. С начальником разведки прощание вышло суше — они на секунду сблизились, изображая объятия, но Ибрахим при этом успел шепнуть:
      — Задержись.
      Хункар-Паша неловко потоптался на пороге, нервно почесывая черную бороду, затем отрывисто бросил ближайшему из троих:
      — Идите к машине, я сейчас…
      — Прикрой за ними хорошенько дверь, — распорядился тот, чьи указания безропотно выполнялись самыми прославленными и уважаемыми амирами чеченской армии.
      Ходжаев повиновался.
      — Я догадываюсь, как ты собираешься обойтись с моими помощниками, — мрачно изрек Ибрахим.
      Обратившись корпусом к единственному оконцу с откинутым уголком плотной шторы, он печально провожал троицу обреченных, но не подозревавших о близкой смерти людей, шедших по двору к калитке.
      — Это приказ Главнокомандующего, — несмело оправдался начальник разведки.
      — И об этом, представь, я давно догадался, — перебил его он. — Не сам же ты вызвался на подобный грех.
      Бригадный генерал промолчал, стоя точно новобранец перед молодым человеком, коему, верно, не исполнилось и тридцати. Но не о рангах и не о разнице в возрасте думал он в этот миг, а в которой раз поражался его проницательности и способности предугадывать грядущие события. Неспроста Ибрахима оберегали пуще исламской святыни, неспроста прислушивались к каждому слову, сорвавшемуся с его уст…
      — Они слишком много знают, — пробормотал Хункар-Паша.
      Уроженец Аджарии не отвечал, все так же посматривая за оконце и часто постукивая холеными белыми пальцами по испещренному снаружи дождевыми каплями стеклу. Разговор тяжелел, пробуксовывал…
      — Главнокомандующий опасается, что сведения о разработанной вами операции просочатся к противнику, — снова обмолвился Ходжаев. — Старт операции еще не скоро и нет никакой гарантии…
      — Много ли тебе известно об этой операции! — резко обернулся молодой человек. — Окончена ее разработка или же предстоит еще не спать пятьдесят ночей! Что ты об этом ведаешь?!
      От громких восклицаний, брошенных обычно спокойным и невозмутимым мужчиной, лежащая у топчана собака поднялась, заворчала. Хунка-Паша растерянно заморгал и сделал шаг назад.
      — Я всего лишь выполняю указание…
      — Так вот выслушай теперь мое указание! Ты оставишь в живых Харона и довезешь его невредимым до лагеря Абдул-Малика. Не перебивай! — вскричал Ибрахим, заметив намерение того возразить. — Операцией еще предстоит заниматься месяц — ее нужно довести до ума, отшлифовать. Мало того, ее разработка предполагает наиважнейший завершающий этап, и без хорошего, надежного помощника мне на этом этапе не обойтись! То, что я сказал, можешь передать Главнокомандующему дословно!.. Прикройся моим приказом, моим авторитетом, служебной необходимостью… чем угодно, но Харона трогать не смей!
      — А остальных?..
      — С двумя другими поступай как знаешь, — уже тише молвил тот, обессилено опускаясь на стул.
      — Хорошо, Ибрахим. Я сделаю, как ты просишь.
      — Теперь иди… — кивнул аджарец.
      Прекрасно управляя своими эмоциями, молодой человек мгновенно вернул себе прежнюю, глубокую сосредоточенность и отрешенность от окружающего мира. Он не видел, как Хункар-Паша выскользнул за дверь, как быстро проходил по двору, как садился в машину…
      Сначала он с блаженной печалью в глазах размышлял о чудовищной лживости жизни. О том равенстве, что дает только смерть: приземляет вознесшихся и возносит упавших; укладывает дружным рядком по соседству и мусульман, и христиан, и буддистов и даже тех, у кого за душой и в помине не было бога. Потом мысли плавно перетекли на другое, и скоро голова опять была поглощена назначенной на январь крупномасштабной операцией…

* * *

      На улице зарядил мелкий нудный дождь, с севера подул неприятный холодный ветер. Погода была подстать обычному ноябрю на Кавказе, где даже посреди жаркого лета можно было с легкостью отыскать сотни горных вершин с лежащими на заоблачных вершинах снежными шапками.
      — Не в машине. И Харона не трогать, — шепнул своим головорезам начальник разведки, покинув дом и направляясь к «уазику».
      Помощники Ибрахима уже дожидались дальнейшей отправки в полутемном салоне под непромокаемым брезентом. Телохранители молча уселись позади них; водила завел мотор, а когда захлопнулась передняя правая дверца, лихо тронул вездеход в неблизкий путь.
      За полчаса тряской езды на юго-восток никто из семерых не проронил ни слова. И только средних лет чеченец, сидевший за рулем, завидев впереди неглубокую быструю реку, обмолвился:
      — Воды надо бы подлить — температура растет.
      Ходжаев хмуро кивнул и полез в карман за сигаретами. Машина выкатила на берег и, шурша несоразмерно широкими покрышками по мелким камням, остановилась метрах в восьми от бурлящего потока; пассажиры один за другим покинули тесный салон, дабы размяться, покурить, проветриться. Дождь по-прежнему накрапывал, но ветер как будто стих или же спокойное живописное местечко защищала от холодных порывов высокая круча, нависшая с севера над рекой.
      Охранники Хункар-Паши не расставались с оружием даже во время короткого отдыха. Вот и сейчас один из них — высокий и плечистый, прикурив сигарету, держал правой рукой стволом вниз новенький «калаш». Другой — некурящий и приземистый, с лысой выбритой до блеска головой, неспешно прохаживался с висевшим на плече пулеметом РПКСН. Лишь шофер, крутившийся возле открытого капота, привычно оставил автомат в салоне.
      Плечистый в последний раз глубоко затянулся дымом, пульнул окурок в кусты и сверкнул черными глазами в сторону невысокого напарника. Тот словно по команде незаметным движением снял пулемет с предохранителя, однако, повернув длинный ствол к троице безоружных помощников Ибрахима, негромко беседовавших на берегу, отчего-то медлил. Харон стоял слишком близко к своим товарищам, и даже короткая очередь, выпущенная прицельно из мощного пулемета, наверняка зацепит и его. Лысый сделал шаг влево, потом два шага вправо, но маневры не улучшили позицию и не увеличили шансов того, которому надлежало остаться в живых. Тогда плечистый, смекнув о причине заминки, решительно направился к соратникам высокопоставленного аджарца, оставшегося в заброшенном селе.
      Он ухватил щуплого Харона за плечо огромной ручищей и, не раздумывая, увлек за собой. Харон не успел ничего понять, приятели его раскрыли рты от удивления, а через секунду заповедную тишину над извилистой рекой нарушила прогрохотавшая серия выстрелов. Двух кавказцев буквально смело веером пуль — они отлетели к самой воде и рухнули на мокрые округлые камни. Лысый направился к дергавшимся в агонии собратьям, на ходу закидывая РПКСН за спину и выуживая из-за пояса пистолет. С удивительным равнодушием он передернул затвор и добил каждого выстрелом в голову.
      С обезумевшими от страха глазами Харон вырвался из цепких объятий плечистого и, спотыкаясь, побежал по каменистой отмели. Оба телохранителя бригадного генерала пустились за ним, но смогли настичь лишь упавшего на неровном речном перекате чеченца. Подняв и ведя под руки бившегося в истерике парня, они вернулись к автомобилю.
      — Можешь не опасаться за свою жизнь, — усмехнулся Ходжаев, глядя на текущие слезы по разбитой о камни щеке. — Ты будешь и дальше помогать Ибрахиму. Но помни: одно лишнее слово об операции и тебя постигнет та же участь.
      И он кивнул на два трупа, лежащих у самой воды.
      Пока остальные усаживались в «уазик», оцепеневший от непонимания и ужаса Харон смотрел на тела товарищей и коллег, еще минуту назад с живостью и весельем обсуждавших вместе с ним планы на ближайший месяц. Спокойное мелководье окрасилось их кровью, а чуть ближе к стремнине равномерный поток подхватывал розоватую воду и уносил за плавный речной изгиб…
      — Садись, ты задерживаешь нас, — окликнул его начальник разведки. — Через час мы должны быть у Абдул-Малика. А о них не беспокойся — я пришлю сюда четырех муджахедов. Их похоронят достойно — в соответствие с нашими законами…

      /Санкт-Петербург/
      — Вот уж и декабрь перевалил свой экватор. Не заметим, как и он склонится к закату, попрощается… — на распев проговорил пожилой сосед по палате, глядя на унылый пейзаж за окном.
      Сосед был гораздо старше Ярового не только по возрасту, но и по званию. На одной из скоростных загородных автомагистралей генерал-лейтенанта ФСБ угораздило попасть на служебном автомобиле в аварию. Машину закрутило на обледеневшей трассе и, перевернув, выбросило на обочину. Молодой водитель почти не пострадал, а высокопоставленный пассажир помимо перелома левой ключицы, заполучил и сильнейшее сотрясение мозга.
      Лысеющий, пятидесятилетний генерал оставлял весьма приятное впечатление
      — наотрез отказывался селиться в одноместных лоюксовых апартаментах, уповая на тамошнюю скуку; в общении был предельно прост; моралями не докучал, лишь однажды с укоризненной иронией поддев молодого майора по поводу многодневной щетины на лице. Человеком Сергей Николаевич Серебряков слыл довольно мягким, предпочитавшим в руководстве одной из ответственных структур ФСБ строить отношения с подчиненными на основе доверия и уважения личности. Потому, видать и к Константину — кавалеру многих боевых орденов, относился с доброй обходительностью. Когда к нему заглядывала здешняя всеобщая любимица — красавица и умница Эвелина, генерал понимающе улыбался, сгребал с прикроватной тумбочки три сотовых телефона и куда-то удалялся, шутливо объясняя, что пора, дескать, заняться делом — провести «селекторное совещание».
      Девушка присаживалась на краешек Костиной кровати, тот брал ее руку, и они забывали обо всем на свете. С любовью глядя друг на друга, о чем-то тихо разговаривали или, опасливо озираясь на дверь, украдкой целовались… Отношения меж ними, с момента переезда майора из госпиталя в клинику НИИ, развивались стремительно — скоро оба уж не сомневались в символичности той встречи под пулями на высоком склоне; в глубине пришедших неистовых, искренних чувств. Да и не мыслил каждый из двоих рядом с собою никого другого…
      Константин неоднократно порывался покинуть клинику — к сему дню наловчился перемещаться с палочкой и совершенно не чувствовал себя больным. Искалеченную осколком голень профессор с ассистировавшей и помогавшей ему Эвелиной заново и скрупулезно собрали по кусочкам. Косточки надежно срослись; от опухоли не осталось и следа; изнурительные боли позабылись. Пожилой с колоритной внешностью профессор, частенько отпускал его на денёк развеяться, отдохнуть от больничного однообразия, а Петровская при этом всякий раз упрашивала ученого мужа продлить короткие каникулы до следующего утра… Пряча в обвислые пшеничные усы добрую улыбку и искренне радуясь выбору своей любимой ученицы, тот соглашался, однако все чаще настойчиво намекал на необходимость последнего хирургического вмешательства для «окончательного — пластического исправления травмы» майора спецназа. Майор же к его словам поначалу всерьез не относился, и без того радуясь почти полному выздоровлению. Он намеревался взять отпуск; в канун встречи Нового Года предложить ненаглядной Эвелине руку и сердце, а коли не откажет — отправиться с ней в свадебное путешествие на какой-нибудь черноморский курорт. «А уж там и о палочке позабуду», — наивно полагал Константин. Но мудрый светила от хирургии как-то в разговоре вскользь посоветовал попытать счастья и попробовать вместе с остальными спецназовцами пройти ту комиссию, что раз в год досконально проверяла состояние здоровье всех сотрудников «Шторма». Яровой рискнул и… заполучил весьма неутешительный вердикт: «Ограниченно годен к нестроевой службе». Подобное заключение, сулившее перспективу штатного преподавателя одной из заурядных спецназовских дисциплин, его абсолютно не устраивало. Потому-то и пришлось задержаться до конца года в палате хирургического отделения и безропотно путешествовать по его коридорам для очередного снимка, да детальных осмотров правой ноги перед решающей операцией…
      — Вот и пройдена еще одна вешка в году, — сызнова напомнил генерал о стремительно летевшем времени, все так же глядя в окно, за которым серой, непрозрачной мглою угасал пасмурный декабрьский денек.
      — Вы о прошедшей осени, Сергей Николаевич? — спросил майор, оторвавшись от книги.
      — Нет, Костя, — медленно покачал тот лысеющей седой головой, — в моей жизни иные рубежи — позаковыристей…
      Молодой человек внимательно посмотрел на соседа, но тревожить расспросами не стал — знал, ежели Серебряков пребывает в надлежащем настроении, то непременно обо всем расскажет сам.
      — Выборы прошли в Чечне, вот я о чем, — пояснил генерал ФСБ, поднимаясь с постели и включая здоровой рукой в палате свет. — Хорошо прошли — без эксцессов и согласно разработанному нами, а не сепаратистами плану.
      — Многие полагали, что приемником станет сын убитого президента, — отозвался Константин, закладывая страничку и захлопывая книгу.
      Пожилой человек улыбнулся, как улыбаются те, кто знает несравнимо больше случайных собеседников. Усаживаясь на прежнее место, поправил перевязь, поддерживающую левую руку, и водрузил на нос очки. Тут же снова их снял и, зажав между коленями, принялся протирать платком линзы. Немного помолчав, начал издалека:
      — Ну а каково, Константин Евгеньевич, мнение /многих/ о перспективах окончания чеченской войны?
      — Болото, — поморщился тот, — словно в гиблую топь влезли. Вперед идти — банды в горах добивать — приказа нет; к отступлению вроде тоже пути отрезаны.
      — Как так?! А успехи, о которых регулярно докладывают Президенту? — искусственно подивился сосед.
      Майор глянул на него так, словно пытался понять: всерьез он интересуется его мнением или разыгрывает.
      — С сопротивлением регулярных сил армии Ичкерии было покончено к весне двухтысячного года, — все ж решился он высказать свою основательную и выстраданную войной точку зрения. — Но разработанный Масхадовым план обороны республики, опиравшийся на «направления фронтов» — организованные по территориальному принципу подразделения, ведущие партизанскую войну, продолжает действовать и поныне. Именно эта система и сделала чеченскую оборону столь живучей — на место одних уничтоженных боевиков тут же заступают новые.
      — Что ж, так оно и есть, — пробормотал Серебряков и на минуту о чем-то задумался. Потом встрепенулся: — Ты, Костя, человек неразговорчивый — чаще слушаешь, чем работаешь языком. Мне такие молчуны всегда нравились — ума у них поболе, нежели у болтунов. Тебе я могу прояснить современную расстановку сил на Северном Кавказе. Только чур не обсуждать это с друзьями за праздничным столом.
      Спецназовец повернулся на бок и приготовился слушать.
      — Сейчас, сынок, в Чечне и впрямь сложилась парадоксальная ситуация: ни одной из воюющих сторон не выгодно одерживать победу. Боевиков неплохо финансируют из-за кордона, а добейся они полной от России независимости — эти кредиторы тут же потребуют приличной доли нефтяных месторождений. Ну а для российской стороны… — генерал-лейтенант скривил губы и, сопроводив свою мимику тяжким вздохом, пояснил: — Увы, но многим высокопоставленным чиновникам — как столичным, так и региональным, конец войны видится похуже полного фиаско. Некоторые особо проворные губернаторы в Чечне обзавелись собственными нефтяными скважинами, вышками… Московские дельцы-столоначальники эту нефть покупают, транспортируют, перерабатывают, продают… Ну а коль будет сделан шаг первый — положен конец боевым действиям, потребуется делать шаг второй — наводить порядок. А какая может быть «левая» нефть после установления порядка? К вышеописанному следует добавить и нескончаемые потоки денежных средств, отпускаемых на войну и бесследно исчезающих в чьих-то бездонных карманах. Потому и тянется этот беспредел…
      Слушая негромкие и одновременно гневные слова генерала, майор разглядывал пол и, вспоминая десятки погибших товарищей, яростно скрипел зубами…
      — Так вот о минувших выборах, — молвил фээсбэшник чуть более оптимистичным тоном. — Тебе должно быть известно, что наш Президент не обошел вниманием сына погибшего чеченского лидера.
      Яровой согласно кивнул, припоминая о проскакивавших в телевизионных новостях кадрах с приемами в Кремле, с вручением самых высоких наградах…
      — Лично у меня складывается мнение… Подчеркну — мое субъективное мнение, что нашему Президенту порядком поднадоел северокавказский бардак. И вот в канун выборов меж ним и сыном покойного Кадырова произошла еще одна короткая встреча за закрытыми дверями, где ему недвусмысленно было обещано президентство, но не ранее чем через четыре года. Понимаешь, почему?
      Константин неопределенно пожал плечами:
      — Вероятно, он должен набраться опыта в руководстве республикой и выполнить некие условия.
      — Верно мыслишь. Во-первых, Кадыров-младший молод. А во-вторых… слишком уж просто и быстро сложилась бы для него блестящая политическая карьера, займи он пост погибшего отца. Проку от таких «скакунов», как правило, не бывает.
      — Так что же ему надлежит сделать, чтобы возглавить Республику?
      — Сейчас Рамзан формирует в Чечне два мотопехотных батальона, именуемых «Запад» и «Восток». С помощью этих усиленных подразделений ему и придется наводить в республике законный порядок до следующих выборов.
      — А именно: разбираться с оставшимися бандами любыми способами и средствами, включая и неконституционные, — озвучил собственную догадку сотрудник «Шторма».
      — Я этого не говорил, — хитро улыбнулся Серебряков, надевая на нос очки и готовясь взяться за изучение свежих газет. — Могу лишь поведать о данном согласии Рамзана, и о его просьбе помочь в некоторых аспектах, касающихся деятельности спецслужб.
      — Ясно, Сергей Николаевич, — дальше можете не продолжать. Разведданные, аналитическая поддержка, спецназ…
      — О-о, молодой человек! Похвально, похвально!.. — засмеялся генерал ФСБ, разворачивая «Коммерсант*/ъ/*». Погружаясь в чтение, вскользь заметил: — Если не сложится с возвращением в знаменитый «Шторм» — не переживай, я подыщу тебе интересную работу…

* * *

      На следующий день Серебряков чувствовал себя неважно, и когда в палату забежала сияющая Эвелина, не отправился устраивать в коридор «селекторного совещания», а лишь тактично отвернулся к стене и попытался задремать. Девушка несколько раз оборачивалась на пожилого пациента, тревожась за его состояние, но Костя тихо шепнул:
      — Сильные головные боли. Лучше не беспокоить — лекарства не помогают. К обеду пройдет…
      Однако Серебрякова все ж побеспокоили. Не прошло и десяти минут общения Эвелины с Яровым, как в палату, осторожно постучав, вошли два человека в штатском. Первого — широкоплечего и высокого, майор узнал сразу. Это был один из его непосредственных начальников — заместитель командира «Шторма» подполковник Георгий Павлович Извольский.
      — Надеюсь, скоро увидимся в строю? — завернув сначала к кровати Константина, пожал тот ему руку.
      — Я тоже не теряю надежды, — безрадостно отвечал майор.
      — Извини, брат, я без гостинца — не знал, что тебя здесь увижу. По служебным делам забежал — к генералу.
      Второй же мужчина — молоденький щуплый интеллигент в новеньком дорогом костюме, вначале не привлек внимания Ярового, и он снова погрузился в приятное общение с девушкой…
      Оказавшись у кровати Серебрякова, подполковник спецназа немного наклонился и произнес:
      — Прошу прощения, товарищ генерал. Прибыли по вашему приказанию.
      — А, Георгий Павлович… — очнулся тот от забытья и предпринял попытку сесть, да тут же поморщившись от боли в стучавших вистах, попросту поправил подушку и лег повыше. — Присаживайтесь, а я уж, извиняйте, по-стариковски — полулежа.
      Визитеры послушно устроились рядом на стульях, и меж всеми троими начался негромкий разговор…
      Нежно поглаживая руку девушки, майор изредка посматривал в их сторону — до него долетали лишь обрывки некоторых фраз.
      — Ты, наверное, соскучился по своей работе? — заметив его интерес, вздохнула Эвелина.
      — Не в этом дело, — улыбнулся он, украдкой прикоснувшись губами к ее ладони и, вполголоса заметил: — Узнаешь ли того молодого человека?
      Она мельком посмотрела на мужчин, слегка задержав взгляд на одном из них.
      — Я не уверена… кажется, тот, что сидит ближе к окну, жил по соседству с нами, — кивнула девушка.
      — Точно, — подтвердил Яровой. — В том же Нейшлотском переулке, через двор от меня.
      — Но учился не в нашей школе.
      — Да, он занимался в «Иностранке». Помнишь, мы называли так школу с углубленным изучением иностранных языков?
      — Да-да, конечно. Она находится неподалеку от станции метро, на Смолячкова. Только имени его я никогда не знала.
      — Антон, — коротко уточнил Костя и задумчиво изрек: — Странно, но мне говорили, будто он уехал в Москву; там окончил какой-то крутой университет. А теперь на тебе — сотрудничает с ФСБ.
      О чем беседовал Серебряков с гостями, Эвелина Петровская с Яровым так и не узнали. Да их это ни сколь и не занимало — Константину вскоре предстояла та самая «косметическая» операция, с помощью которой профессор НИИ травматологии намеревался привести ногу спецназовца в «богом данное» состояние. Девушка всячески старалась поддержать, подбодрить молодого человека, хотя тот и не выказывал видимого волнения — должно быть, попривык за полугодовое мытарство по врачебным кабинетам к боли, к наркозу, к предоперационной суете и к прочим обязательным атрибутам лечебно-хирургических заведений. Пожалуй, он относился к операции как к неизбежному испытанию, этакому штрафу в большой «игре»: выдержишь — пойдешь дальше, а нет — так извольте пропустить свой ход…
      Окончив разговор, генерал попрощался с двумя мужчинами и те, пожелав ему скорейшего выздоровления, направились к выходу из палаты. Извольский вторично задержался около подчиненного, поинтересовавшись, не нуждается ли он в чем-либо, а тот, которого майор назвал Антоном, быстро скользнул безразличным взглядом по соседу Серебрякова, потом по девушке в белом халате.
      За ту секунду, что взор его, блуждая, изучал парочку, по уверенному лицу пробежала тень удивления и растерянности…

      /Санкт-Петербург/
      Внешность Антона Князева за прошедшие одиннадцать с половиной лет с момента окончания школы заметно изменилась. В те времена неказистый, тощий, немного сгорбленный и в целом неброский юноша весьма отличался от сверстников, повально увлекавшихся футболом, хоккеем или силовыми единоборствами. Теперь же он возмужал, фигура окрепла, выпрямилась; черты лица утеряли угловатость и приобрели приятную мягкость. Оставалась едва приметная худоба, но вкупе со стильной дорогой одеждой, обувью и всяческими мелочами вроде золотых часов, галстучной заколки с бриллиантом, модного сотового телефона это не бросалось в глаза, напротив — вид молодого человека производил впечатление блестящей незаурядности.
      Князев и в самом деле окончил один из престижных московских вузов, в чем, следует признать, ничего удивительного не было. Ведь еще с детства он радовал близких родственников множеством необычных талантов, общая суть которых сводилась к умению тонко проанализировать сложившуюся ситуацию и точно спрогнозировать грядущие последствия. Даже все его увлечения, так или иначе, были связаны с теорией вероятности: шахматы, преферанс, спортивный бридж, тотализатор…
      Шахматы неслучайно стояли в том списке первыми. Старинной игрой одаренный молодой человек бредил и не мыслил без нее жизни. Будучи еще учеником восьмого класса, ему довелось участвовать в первенстве СССР среди юношей, и тогда он добился самого большого в спортивной карьере успеха — дошел до финала. В последнем, труднейшем поединке, по регламенту состоящем минимум из девяти партий, Антону пришлось сесть за доску с каким-то невзрачным пареньком кавказской национальности. На кону, помимо чемпионства, стояло и звание «мастера»…
      Паренек — то ли дагестанец, то ли черкес, то ли абхазец играл здорово, играл так, что временами талантливый Князев приходил в отчаяние. Однако ж, сумев предельно напрячь недюжинные навыки и способности, он все же одолел его с перевесом в одну партию и, получая золотую медаль, не скрывал удовлетворения. А, увидев катившуюся слезу по щеке недавнего соперника, радовался по праву заслуженным титулу и званью еще сильнее. После награждения чемпион СССР отыскал этого паренька по имени Рустам, чтобы пожать руку, поблагодарить за хорошую игру, поздравить… На самом же деле просто возжелал еще разок насладиться его унижением.
      Потом было триумфальное поступление в один из московских университетов. А, заработав отличной учебой красный вузовский диплом, Антон стал единственным счастливчиком со всего курса, приглашенным на работу в знаменитый Московский институт анализа, прогноза и стратегического планирования международных отношений. Работая там, сотрудничал с Лабораторией эволюционного моделирования, а затем и вовсе попал на стажировку в легендарную Академию геополитических проблем. Теперь же на даровитого и перспективного молодого специалиста обратило пристальное внимание и ФСБ. Кажется, Князева собирались привлечь к секретной и чрезвычайно важной операции, проходящей под патронажем генерал-лейтенанта Серебрякова. Всё, одним словом, в его судьбе складывалось согласно им же выстроенного графика и четко спрогнозированного будущего. Всё, кроме неустроенной пока личной жизни…
      Незадолго до первой встречи с Сергеем Николаевичем Серебряковым, Антон по вызову питерского Управления ФСБ вернулся в родной город и временно поселился у матери, проживающей в отдельной квартирке в конце Нейшлотского переулка. Во время знакомства с генералом в клинике, куда тот угодил после нелепого случайного происшествия, Князев в самый последний момент узнал его соседа по палате — Костю Ярового. Их детство прошло бок о бок на Выборгской стороне. Учились, правда, порознь, но жили рядышком, изредка общались. Костя уже тогда был крепким и смелым парнем, слыл оторвягой и бойцом — мог постоять и за себя, и за товарищей, но особыми талантами не блистал, за исключением, кажется, отменного музыкального слуха. Антон припомнил собиравшуюся толпу сверстников вокруг Ярового, когда тот музицировал во дворе на гитаре или аккордеоне. Пацаны просили исполнить то одну, то другую мелодию, и Костя запросто их исполнял, то ли зная сотни мотивов наизусть, то ли искусно и слету подбирая аккорды.
      А у кровати бывшего соседа по улице, Князев заприметил очаровательную девушку, настолько ошеломившую его своей обворожительной красотой, что, позабыв кивнуть старинному приятелю, он так и покинул клинику в немой растерянности…
      К следующему визиту в больничные апартаменты он приготовился основательно: накупил фруктов, шоколада, свежей сдобы. Упаковал продукты в два одинаковых свертка; встретился у застекленного крыльца НИИ травматологии со здоровяком-подполковником, по слухам, руководившим знаменитым подразделением спецназа и, поднялся вместе с ним до нужного этажа…
      — Добрый день, — достаточно громко поздоровался Антон, входя в палату. Ныне приветствие адресовалось обоим ее обитателям.
      Генерал, как и в первый раз, сухо кивнул, пожал пришедшим руки и пригласил пройти в холл, расположенный в конце коридора. Сегодня он чувствовал себя лучше, и устраивать служебные совещания поблизости с отдыхавшим майором было с его точки зрения нетактично. Один из свертков Князев решительно уложил на тумбочку Серебрякова, второй же, ненадолго задержавшись у кровати Константина, с улыбкой протянул ему.
      — Кажется, мы с вами когда-то встречались, — заговорщицки произнес он.
      — Помнится было, — с готовностью отвечал Яровой, — я тебя, Антон, еще позавчера узнал, но ты слишком резво откланялся.
      — Увы, дела ждали неотложные. Да и тебе, признаться, было не до меня.
      Улыбнувшись, спецназовец вспомнил об Эвелине…
      — Я сейчас ненадолго удалюсь, а потом поболтаем. Идет? — предложил Князев.
      — Давай, жду…
      Молодой специалист по анализу и прогнозам бесшумно прикрыл за собою дверь и торопливым шагом нагнал двух мужчин, неспешно следовавших длинным коридором к просторному, пустующему холлу.
      — Присаживайтесь, — на правах хозяина распорядился фээсбэшник, и сам удобно устроился в одном из мягких кресел. Вооружившись очками, полистал пачку документов, принесенных днем ранее курьером из Управления и, молвил: — Итак, Антон, тобой дано официальное согласие, подписаны надлежащие бумаги, пройден ряд формальных процедур… Хорошо. Теперь позволь ввести тебя в курс дела.
      Он откинулся на спинку кресла, а Князев, напротив, всем корпусом подался вперед, выказывая готовность внимать и цепко ловить на лету каждое слово.
      — В соответствие с распоряжением Президента в рамках нашей структуры экстренно создаются две группы, — без лишних предисловий начал Сергей Николаевич. — Первая, — назовем ее «Центр оперативного анализа», будет состоять из маститых аналитиков, разведчиков-теоретиков и опытных контрразведчиков. В нее-то ты, с момента подписания сих документов и вливаешься. Задача группы состоит в четком анализе военно-политической обстановки в Чечне. Анализе, ну и, само собой разумеется, прогнозе развития ситуации на период от одной недели до нескольких лет.
      Уловив нервозное движение правой руки молодого человека, энергично чесавшей запястье левой, генерал вскинул бровь:
      — Ты хочешь что-то сказать?
      — Да, Сергей Николаевич, — озабоченно пробормотал тот. — Я… хочу лишь напомнить о том, сколь огромный порой требуется объем исчерпывающей и разнообразной информации, для достижения наиболее вероятного прогноза развития события в таком обширном и неспокойном регионе, как Чечня.
      — Мне понятно твое опасение, — довольно отвечал фээсбэшник, с симпатией относившийся к серьезным и основательным представителям молодого поколения. — Ваша группа не будет испытывать информационного голода. Во-первых, ты получишь допуск к любым необходимым для работы секретным данным. Во-вторых, сразу же после старта операции в Центр начнет стекаться самая разнообразная информация от разведок различных ведомств. Это и армейская, и авиационная, ну и, разумеется, разведка ФСБ. И, наконец, в-третьих…
      Он выдержал небольшую паузу, поправил здоровой рукой на груди полы казенной пижамы, разгладил ладонью узенькие светло-синие лацканы и продолжил:
      — В-третьих, я еще не обозначил задач второй, набираемой нами группы. Вот перед тобой сидит подполковник Извольский — заместитель командира Отряда особого назначения «Шторм». Ему поручено сформировать небольшой отряд из наилучших профессионалов и отправить его в тыл нашего противника — в горную Чечню.
      Поймав на себе очередной беспокойный взгляд Князева, Серебряков уверенно упредил его пояснением:
      — Нет, Антон, эта специальная группа отправляется туда не воевать, а добывать все ту же информацию. Самую свежую и ценную информацию о расстановке сил; о вооружении, составе и перемещениях банд…
      Трое мужчин еще долго беседовали в квадратном холле. Расстались они лишь под вечер, когда и без того низко висевшее над горизонтом солнце, устало спряталось за крыши зданий старого города. Извольский покинул клинику первым; Антон, спохватившись у дверей лифта, поспешно вернулся в палату и около получаса предавался воспоминаниям о безмятежном детстве с Константином Яровым…
      — Кстати, а что это за девушка сидела у тебя в прошлый раз? — промежду прочим, полюбопытствовал он перед уходом.
      — Что ж ты, приятель, меня узнал, а девушку, жившую на той же улице, признавать не желаешь? — с нарочитой укоризной отчитал его Костя.
      — На той же?.. — опешил новоиспеченный аналитик ФСБ. — Нет, не припомню.
      — Мы с тобой обитали в Нейшлотском, а она на пару кварталов ближе к нашей набережной — на Фокина.
      — Вот те раз. Мне и в голову не могло придти!..
      Откланяться он не успел — майора навестила все та же, легкая на помине красотка в белом халате. Немного смутившись, Князев кивнул, когда Яровой его представлял, а та запросто подала руку, назвавшись Эвелиной. С минуту он с пристальным изумлением рассматривал ослепительную внешность девушки, затем попрощался, задумчиво спустился вниз, накинул легкое модное пальто, поднял воротник и окунулся во мглу темно-синего вечера. Лицо его было озадаченным — то ли мысли уже во всю работали в обозначенном генерал-лейтенантом направлении, или же какая другая задумка прочно засела в голове и не давала покоя…

* * *

      — Скажи, Костя, — спустя пару дней, обратился к майору генерал, — а правда ли, что ты играешь едва ли не на всех музыкальных инструментах?
      — Конечно, неправда, — подивился тот нежданному интересу. — Представляете, сколько на свете инструментов?! Жизни не хватит, чтобы только увидеть все, не говоря уж о возможности научиться нормальному исполнению.
      — Ага, стало быть, каждый из них требует определенных навыков, — с довольной задумчивостью хмыкнул Серебряков.
      — Безусловно, — пожал плечами спецназовец.
      На тумбочке пожилого соседа ожил один из трех сотовых телефонов, и фээсбэшник отвлекся на решение сугубо служебных проблем, а Константин еще с пяток минут не мог взять в толк, с чего это вдруг того захватили вопросы музыкального исполнительского мастерства. Больше в тот день генерал к этому не возвращался, да и сам Яровой быстро позабыл о коротком диалоге — профессор закончил обследование, наконец-то назначив дату долгожданной операции. Посему майор не мог надолго расстаться с мыслью о скором возвращении в «Шторм», подсознательно ощущая радостно замирающее от этих ожиданий сердце.
      Однако вечером странная тема всплыла снова…
      Около девятнадцати часов в палату вошел Георгий Павлович Извольский. Ранним утром он на пару с Князевым посещал генерала ФСБ, и втроем они по заведенному правилу уединялись в коридорном холле. Теперь же подполковник появился один и, лишь кивнув Серебрякову, сразу устремился к кровати подчиненного…
      — Привет Константин, — пожал он могучей дланью руку майора. — Обрисуй вкратце положение дел.
      — Обследование и предоперационные процедуры окончены, — доложил Яровой, принимая сидячее положение. — Операция назначена профессором на послезавтра. Ну а потом — как масть ляжет… Хотелось бы в начале февраля приступить к занятиям в спортзалах.
      — Отлично, — удовлетворенно буркнул заместитель командира, но тут же задал вопрос, исподволь и давненько теребивший душу и самому Косте: — А что твой профессор излагает по поводу гарантий? Бегать, прыгать, танцевать сможешь?
      — Да разве бывают в такой ювелирной хирургии гарантии?.. Он же не господь бог.
      — Точно, не господь. Послушай, Костя… ты ведь у нас неплохой музыкант?
      «И этот туда же! — чуть не выругался вслух сотрудник «Шторма». — Сговорились они сегодня, что ли?! Уж не дирижером ли в военный оркестр хотят определить от доброты сердечной?»
      — Да какой я музыкант?! — возмутился он. — Ну, окончил школу по классу фортепиано, потом музыкальное училище. Но вовремя одумался и поступил в Рязанское десантное. У меня и диплом, между прочим, офицера десантных войск! В нашем отделе кадров пылится…
      — Да знаю я, знаю. Ты не кипятись — не любопытства ради интересуюсь. Дело-то чрезвычайной важности, — остудил его пыл подполковник.
      — Так объясните тогда, в чем суть-то?.. — примирительно проворчал Яровой.
      — Ты когда-нибудь играл на чеченских инструментах?
      — Пробовал… На дечиг-пондаре.
      — Это что ж за хреновина такая?
      — Чечено-ингушский трехструнный щипковый музыкальный инструмент.
      — Типа балалайки, что ли?
      — Нет… дечиг больше походит на домру.
      — Так получилось играть-то? — не унимался Извольский.
      Константин пожал плечами:
      — В национальный оркестр не взяли бы. Ну а так… где-нибудь на свадьбе, перед толпой пьяных гостей, думаю, прокатило бы.
      Тот задумался, мельком глянув в сторону читавшего газету генерала.
      — Скажи, — наконец выдавил подполковник, — как бы ты отнесся к предложению принять участие в одном непростом задании /до/ хирургического вмешательства?
      — До операции? — медленно переспросил потрясенный молодой человек. — Но врачебная комиссия, кажется, сделала весьма недвусмысленное заключение…
      — Все разногласия с врачами мы уладим. Это я тебе обещаю, — отложив газету и вставая с кровати, внезапно вмешался Серебряков. От начала до конца слышавший диалог меж двух коллег, генерал с хитрецой смотрел на моложавого соседа, уверенно увещевая: — И с нашим профессором берусь лично переговорить о переносе операции на более поздний срок. Нам просто нужно твое принципиальное согласие — предстоящая миссия предполагает исключительно добровольный набор участников.
      Яровой десятки раз отправлялся в опасные командировки, но до сего дня подобных условий, предваряющих будущее задание, ему никто и никогда не озвучивал.
      — Могу я узнать, в чем заключается смысл миссии? — неуверенно спросил он.
      — Да, Костя. Тебе я рассказать могу, — с готовностью согласился Сергей Николаевич. — Видишь ли… Давно настала пора налаживать в Чечне мирную жизнь и настоящий порядок — тот, о котором думает, говорит и мечтает абсолютное большинство нормальных людей. Мы беседовали недавно с тобой о мнении Президента на этот счет, о его планах. Так вот… сейчас мы набираем небольшую группу специалистов. Совсем мизерную группу и отнюдь не для ведения каких-либо боевых действий, не для приведения в исполнение приговоров полевым командирам. Четыре-пять человек будут отправлены в горы Северного Кавказа для осуществления скрытной разведывательной деятельности в южной Чечне — в тех горных, труднодоступных районах, где пока правят бал крупные бандформирования. Дабы предупредить, перечеркнуть их жестокие планы, мы обязаны знать больше, нежели знаем сейчас. И ты, имеющий немалый опыт скрытного пребывания в тамошней местности, как нам кажется, самым наилучшим образом подходишь для роли командира группы.
      Генерал-лейтенант ненадолго прервался, закидывая в рот какую-то таблетку; оба его собеседника терпеливо молчали, дожидаясь продолжения…
      — В отряде должны быть разные люди. Вернее сказать: крутые спецы различных талантов и профессий, — перешел он к конкретной задаче, проглотив пилюлю. — Уже найден ас радиоперехвата и декодирования; имеется отменный переводчик; отыскали даже редкостного по способностям табасарана…
      — Кого?.. — недоуменно переспросил Костя.
      — Национальность такая — табасаран. Довольно редкая — их всего насчитывается девяносто тысяч. Проживают в основном в Дагестане. Наш табарасан окончил Дагестанскую школу хафизов; бывал в Мекке, в Медине и уже десять лет носит почетный и уважаемый титул улема. Так вот… о чем я говорил?.. Ах да… Был у нас на примете и подходящий командир, да намедни пришла в голову одна мысль, а точнее подсказали: мол не мешало бы включить в группу хорошего музыканта, владеющего кавказскими национальными инструментами. Тут, видишь ли… — слегка замялся Серебряков, — Уж, пожалуйста, не обижайся и пойми нас правильно — но в данном случае даже твой временный недуг сыграл бы положительную роль. Кому, согласись, из чеченских бандитов придет в голову, что хромой человек с костылем или посохом и этим… этой трехструнной штуковиной за плечом — агент разведки?
      — К тому же такой бородатый, — с доброй улыбкой добавил подполковник.
      Пропустив шутку мимо ушей, Константин возразил:
      — Но я знаю не больше трех-четырех десятков чеченских слов!
      — А мелодии? Что-нибудь кавказское исполнить можешь?
      — С этим проще. Мне бы ноты посмотреть или хотя бы записи разок послушать.
      — Всего-то разок?! Вот даже как!? — ошеломленно заключил фээсбэшник. — Замечательно! Экий у вас, Георгий Павлович, талантливый народ в «Шторме» подобрался!.. Ну, что ж, отныне, Костя, смысл грядущей акции тебе известен. Если имеются вопросы, что-то непонятно — спрашивай.
      — Надолго ли будет заброшена группа в горную Чечню?
      — Это зависит от скорости получения наиважнейшей информации. Но в любом случае, полагаю, померзнуть в горах придется не дольше двух недель. При острой необходимости подберем и пришлем на замену других разведчиков.
      — Ясно… — задумчиво кивнул майор. Все его планы относительно отпуска и свадебного путешествия с Эвелиной летели в тартарары…
      — А с языком мы что-нибудь придумаем. В крайнем случае, сойдешь за немого — мало ли случается несчастий — лишился человек речи, а слух остался!.. — рассуждал вслух Серебряков, мысленно, вероятно, уже продумывая детали.
      Однако Извольский вернул генерала с небес на землю, опять задав майору вопрос, ответ на который до сей поры получен не был:
      — Так ты, Костя, согласен принять участие в секретной миссии до хирургической операции?
      Сергей Николаевич с Георгием Павловичем напряженно воззрились на молодого человека…
      — Чудные вы люди, — пробурчал он, вздыхая. — Я и на последнюю-то — косметическую операцию напросился, чтоб снова стать полноценным сотрудником спецназа, а вы задаете какие-то ду… извините, странные вопросы.

* * *

      Утром следующего дня в палату тихо постучали. Не получив ответа, ранний визитер — мужчина в штатском и с длинным свертком под мышкой, заглянул внутрь и осторожно — на цыпочках, вошел. Он уверенно направился к кровати майора, словно бывал в покоях и ранее, поставил сверток на пол, прислонив вздутым боком к тумбочке и, так же бесшумно удалился.
      Лишь дверь за таинственным незнакомцем закрылась, Яровой поднял от подушки голову. Обнаружив пакет, развернул его. Под целлофаном и слоями плотной бумаги был упрятан дечиг-пондар. Меж трехструнным рядом и темной, покрытой потрескавшимся лаком декой, покоился нотный сборник народных чеченских песен.
      Константин оглянулся на соседа — тот, как ему показалось, крепко спал. Тогда он поудобнее уселся на кровати, ласково прикоснулся пальцами к теплому дереву; с интересом пролистал несколько страниц нотного стана, пока не наткнулся на нечто для слуха привлекательное и, слегка подстроив струны, негромко сыграл мелодию. Сыграл сразу, но выразительно и проникновенно.
      — Отлично, сынок! — раздалась неожиданная похвала генерала, давно уже пробудившегося. Он неспешно поднялся, подошел, сел рядом с молодым человеком и, по-отцовски его приобняв, поделился: — Знаешь, Костя… Разные сомнения бередят мою душу. Я ведь, честно признаться, волнуюсь за исход этой необычной для нас миссии. Страшно волнуюсь, не смотря на спокойный внешний вид. Но вот сейчас лежал, слушал твою великолепную игру, и все сомнения понемногу развеялись, улетучились… Не может у нас не получиться! Верно?..

      /28–31 декабря 2004 г./

      /Санкт-Петербург/
      /Ханкала/
      /Горная Чечня/
      Боевую основу будущего немногочисленного отряда — майора Ярового и старшину Ниязова привезли на аэродром военной базы под Петербургом через двое суток — ранним, пасмурным утром двадцать восьмого декабря. Лишь одного из четверых членов разведгруппы майор знал хорошо
      — настояв на включение в отряд Павла Ниязова, он заполучил в свое распоряжение вполне надежного, проверенного человека и к тому же отменного снайпера. С остальными коллегами по предстоящей разведывательной деятельности предстояло познакомиться в Ханкале.
      Там же — на аэродроме, перед изнурительным трехчасовым перелетом в Чечню, состоялось короткое, незабываемое прощание с Эвелиной, примчавшейся на военную базу за несколько минут до запуска экипажем двигателей. И хотя последнюю перед расставанием ночь влюбленные провели вместе и почти не сомкнули глаз, они бросились друг другу навстречу, словно не виделись целую вечность и долго стояли крепко обнявшись…
      — Пообещай, что будешь беречь себя, — говорила она, отчего-то пряча лицо у него на груди.
      — Обещаю, — отвечал Костя, ласково поглаживая ее длинные распущенные волосы
      — Меня теперь рядом не будет, кто за тобой присмотрит? — попыталась взять она шутливую ноту, да вышло это надрывно, с беспросветной печалью.
      — Командир, пора! — раздался голос одного из пилотов, руководившего посадкой пассажиров.
      — Да-да, сейчас…
      — А знаешь, — торопливо зашептала девушка, — Я еще в школе мечтала об этом… Увижу твою крепкую фигуру на перемене, покраснею от смущения и бегу куда-нибудь подальше — с глаз долой. Влюбилась, одним словом до беспамятства и с тех пор буквально бредила встречей. Хотя бы случайной с тобою встречей — специально всегда делала крюк по Нейшлотскому, да не получалось увидеться… И вот прошлым летом в Чечне, на склоне той злополучной горы, наконец-то нашла! Я ведь сразу тебя узнала, да не успела поверить в свое счастье, как вдруг пули завизжали у самой головы. Помню, вспыхнула в тот миг совершенно отчетливая мысль: если ты вдруг погибнешь, то и я непременно должна умереть! Просто встать и пойти вверх по тому склону — навстречу смерти…
      Только теперь Костя понял, что заливавшаяся тогда слезами Эвелина и впрямь целовала его руку — те ее далекие, радостные эмоции вовсе не были наваждением, вызванным контузией.
      Он всматривался в печальные темно-серые глаза, словно пытаясь навсегда запомнить их именно таковыми — с отчаянием и невыносимой мукой от предстоящей разлуки вместо привычного задорного огонька. А она будто предчувствовала скрытую каверзу с неизбежным трагичным концом всей этой скоропалительной эпопеи с созданием разведотряда и отправкой его невесть куда. Предчувствовала, но, уважая решение Константина возглавить практическую часть операции, переживала молча — внутри, не давая выхода взрывным чувствам до самого расставания.
      — Командир, вылет задерживаешь. Нас уже с вышки матом кроют, — опять напомнил о времени авиатор, стоя на верхней ступеньке трапа.
      Молодой человек заговорил быстро, опасаясь не успеть сказать всего, или… вообще лишиться возможности сказать ей это когда-нибудь:
      — Я очень сожалею, Эвелина — не получается встретить вместе Новый Год, как планировали. Я люблю тебя! И… я хочу, чтоб ты стала моей женой. Слышишь, Эвелина?.. Я вернусь, и ты станешь моей женой!
      Она прикоснулась губами к его родинке на левой щеке и, не ответив, согласно закивала — слезы душили ее, не дозволяя выговорить ни слова…
      В последний раз ощутив свежее дыхание девушки, Яровой припал к влажным, чуть приоткрытым губам и, прихрамывая, поднялся по короткой лесенке в салон самолета…

* * *

      Ханкала встретила теплой, почти весенней погодой. Лихорадочный сумбур скорой подготовки к следующему вылету — уже на вертушке, не позволил командиру толком познакомиться с подчиненными — он едва запомнил их имена, подойдя и поздоровавшись с каждым за руку, называя при этом свое звание, фамилию, а уж после добавляя имя с отчеством.
      Разведчики загрузились в один из двух вертолетов, совершающих регулярные облеты горных районов Чечни и без промедления отбыли к месту высадки. Командиру звена, ведшему пару Ми-24, руководство ФСБ приказало, не отклоняясь, выполнить обычный маршрут, дабы не вызвать кривотолков местного населения. И только в безлюдном районе, откуда группе надлежало начать свой трудный путь, летчик должен был на пару минут примостить машину к земле.
      Они взлетели с окраины Ханкалы и взяли курс почти строго на юг. Минут пятнадцать полет на предельно малой высоте проистекал спокойно — безветренная, слегка пасмурная погода сделала воздух недвижимым; слева
      — в километре, четко просматривался извилистый, серебристый Аргун, несший холодные воды на север, к Сунжи. Но внезапно, когда сзади остался Вашиндорой, а впереди должен был показаться Гухов, по обшивке вертолетов защелкали пули.
      Яровой, снайпер Ниязов и бортовой техник винтокрылого аппарата оставались невозмутимыми, а вот трое других членов группы: улем Чиркейнов, радиоинженер Берг и переводчик Петрашевич с беспокойством закрутили головами.
      — Нас обстреливают, Костя-майор? — тронул командира за плечо улем — тот, чью редкую национальность упомянул в клинике генерал Серебряков.
      Обалдев от необычного обращения, офицер не ответил, едва одарив того взглядом и, равнодушно посмотрел на ровную дырку, секунду назад появившуюся в прозрачном пластике маленького квадратного иллюминатора.
      Знаток множества кавказских языков со специалистом по радиоперехвату тоже заметно нервничали — вероятно, давало о себе знать сугубо гражданское бытие с лениво-насмешливым просмотром под пивко глуповато-сказочных американских боевиков по телевизору.
      А экипажи двух «крокодилов» в ту минуту коротко переговаривались друг с другом…
      — «Семьсот десятый», я определил, откуда лупят. Надо бы дать сдачи, а то не поймут.
      — Сейчас дадим. Заходи первым, «Семьсот двенадцатый», раз засек «чертей». Я за тобой…
      — Ты же не пустой — за «груз» не боишься?
      — Надо парой, — уверенно парировал командир звена, подробно проинструктированный офицерами безопасности. — Иначе бородатые заподозрят подвох.
      Оба пятнистых вертолета заломили крутой вираж и через несколько секунд оказались на боевом курсе.
      — «Семьсот десятый», извилистую просеку левее двадцать градусов наблюдаешь? — справился глазастый ведомый.
      — Перед долиной?
      — Да-да. В правой части просеки видел троих.
      — Ясно, начинаем работу. После одного захода сматываемся.
      — Понял…
      Пара вертушек выпустила два десятка неуправляемых ракет по опушке леса и, не долетая до просеки, резко развернулась. Взяв прежний курс, пилоты продолжили полет, а обстановка в десантной кабине внезапно резко переменилась…
      — Товарищ майор, Петрашевич ранен! Переводчик наш… — выпалил над самым ухом Павел Ниязов. — Пулей садануло после ракетного залпа.
      Петрашевич лежал в самом углу тесной десантной кабины — там, куда члены группы сложили походные ранцы. Боль он переносил молча или же стоны заглушались неистово гудящим над самыми головами вертолетным редуктором.
      Константин вмиг оказался подле переводчика, зажимавшего окровавленной рукой рану на правом боку. «Ну, вот!.. Неприятности в этой командировке начались много раньше, чем ожидалось», — сокрушенно подумал майор, распарывая кинжалом камуфляжку Петрашевича. Пробив обшивку летательного аппарата и потеряв большую часть энергии, пуля вошла в подреберье тридцатилетнего мужчины, да где-то в полости живота
      — под печенью и застряла.
      — Спроси у командира: сколько до посадки? — крикнул Яровой борттехнику,
      — и доложи: на борту раненный.
      До прибытия к искомой горной долинке, расположенной меж заснеженных, покрытых редколесьем холмов, оставалось четыре минуты.
      — Что намерен предпринять? — подсел поближе к офицеру спецназа снайпер Ниязов.
      — Сейчас сделаем укол, перевяжем и отправим обратно, — лаконично заключил офицер, разрывая герметичную упаковку тугого бинтового валика.
      — Других вариантов нет.

* * *

      Район для ведения разведки был очерчен обширный. С юга он ограничивался российско-грузинской границей, на западе захватывал приличный кусок Ингушетии до воображаемой линии между селами Гули и Нижний Алкун и простирался на восток аж до самого Дагестана. Пара вертолетов пересекла круто повернувшую вправо реку Аргун и точно в заданное время прибыла в самый центр этой огромной зоны. Прикрывая высадку, ведомый остался кружить над долиной, а ведущий вскоре коснулся колесами заснеженной равнины. Бортовой техник аккуратно подал старшему группы какой-то мудреный музыкальный инструмент в брезентовом чехле, хлопнул на прощание по ладони старшины Ниязова, осенил крестом четверых разведчиков и закрыл люки десантной кабины. До возвращения в Ханкалу ему надлежало следить за состоянием раненного мужчины, чей поход в горы окончился, так и не начавшись.
      «Крокодил» быстро взмыл в небо и, присоединившись к ожидавшему «собрату», исчез за изломанной линией горных вершин. Ни командир звена, ни его глазастый ведомый на сей раз не заметили несколько темных фигурок, спешащих к месту высадки от густого хвойного островка по невысокому взгорку, соседствующему с долинкой…
      — Не повезло нашему переводчику, — глубоко вдохнул морозный воздух радиоинженер, когда гул вертолетов стих.
      Закинув на спину ранец и поудобнее приспосабливая на плече дечиг, Костя про себя усмехнулся: «Как знать, дорогой наш радиоинженер!.. Как знать… Возможно, денька через три-четыре ты ему позавидуешь».
      Вслух же приказал:
      — Не задерживаемся. Быстренько собрали вещи и уходим в лес.
      Осмотрев же свой немногочисленный отряд, тихо добавил:
      — Надеюсь, это первая и последняя потеря в нашей группе.
      Указав направление движения, лидером он выслал вперед снайпера — ветерана «Шторма», прошедшего по горным и лесным тропам не одну сотню кровавых верст. Сзади товарищей вызвался прикрывать Берг — старший лейтенант запаса, некогда обученный обращению с оружием и знающий, что такое утомительные марш-броски. Сам же майор, отстав от старшины Ниязова на положенные пятьдесят метров и неотрывно держа в поле зрения лидера, повел разведчиков в точку первого радиоперехвата.
      Однако стоило им подняться до середины склона ближайшего холма, как над самыми головами пролетела пуля, с угрожающим шипением разрезая плотный, холодный воздух. Тут же донесся звук выстрела, а Павел, рухнув в снег, без подготовки опустошил первый магазин «винтореза». Это была обычная тактика спецгрупп при внезапном столкновении с противником: сначала остудить пыл приличной порцией свинца, а потом уж, разобравшись что к чему, начинать прицельно и методично его расстреливать.
      — Ложись! — скомандовал Чиркейнову и Бергу Яровой.
      Все трое, включая командира, распластались в сугробе.
      Майор выжидающе смотрел на старшину…
      «Чужие. Пятеро, — просигналил тот. И чуть помедлив, добавил: — Помощь не требуется — справлюсь сам».
      Офицер все же хотел подползти к снайперу, но, вспомнив, что позади не профессионалы из «Шторма», а простые гражданские люди, передумал. У инженера в правой руке появился «Стечкин» — неплохое оружия для ближнего боя, да умел ли тот с таковым управляться?.. Улем же и вовсе, в силу убеждений, наотрез отказался вооружаться перед вояжем в горы. Посему оставлять без присмотра своих нынешних коллег Константин поостерегся.
      А опытный снайпер, перезарядив тем временем винтовку, действовал самостоятельно. Убедившись в том, что чужаки засекли высадку и крадутся к равнине явно не с благими намерениями, он откатился немного в сторону — за неприметный бугорок и стал кропотливо выбирать цели.
      «Раз, два, три, — вел отсчет хлопков убойного «винтореза» командир, лежа в снегу. Правой рукой он сжимал готовый к стрельбе «вал», левой же не давая любопытному богослову приподнять голову. — Сейчас Паша должен переменить позицию и выдать следующую прицельную серию».
      Точно подчиняясь его мыслям, Ниязов отполз на пяток метров вправо и, не обращая внимания на ответную и довольно сумбурную стрельбу, снова трижды нажал на спусковой крючок. Потом переместился обратно и выждал несколько секунд…
      «Семь восемь, девять, — спокойно отсчитывал офицер. — В магазине остался один патрон. Сейчас прицелится, выстрелит и вгонит в свой любимый «винт» свеженький рожок. Сколько же их там наверху, «чертей» неугомонных? Уж не ошибся ли Павел?..»
      Старшина долбанул из винтовки еще разок, окончательно израсходовав боезапас магазина и вдруг крикнул вниз:
      — Эй, народ! Долго валяться будете?
      Яровой глянул на стоявшего в полный рост приятеля и поднялся сам. Отряхивая одежду от снега, справился:
      — Всех до одного женил, Паша?
      — Всех… Если только черепа у них не из титана… — проворчал снайпер, закидывая винтовку на плечо.
      Группа медленно пошла к лежащим метрах в двухстах телам пятерых кавказцев.
      — А что значит «женил»? — семенил рядом с Бергом Чиркейнов.
      — Женить или жениться на вечном сне, — тихо пояснил специалист по шифрам, кодам и радиоперехватам. — Это выражение чеченских боевиков означает «убить» или «умереть».
      Вся пятеро бандитов и впрямь были сражены точными выстрелами Павла наповал. Из размозженных пулями голов еще вытекала на снег теплая кровь, пальцы двоих еще слегка подрагивали, да стекленеющие глаза уж не отличали тьмы от света.
      Берг с Чиркейновым примолкли, должно быть, впервые став свидетелями убийства; майор со старшиной быстро осмотрели вещи боевиков. Ничего, кроме оружия, боеприпасов, толстой пачки российских купюр и мешка с провизией, те при себе не имели.
      Наскоро прикопав трупы снегом, разведчики покинули взгорок и устремились на юг…

* * *

      Они отыскали неплохую позицию для прослушивания эфира юго-западнее села Гомхой. Совершив восхождение на плоскую вершину горы высотой метров восемьсот, разбили лагерь, выставили дозор и развернули аппаратуру, аккуратно транспортируемую в объемном нестандартном ранце инженером Бергом. Растянув антенны и настроив сложную технику, тот водрузил на голову гарнитуру, прикрыл глаза и надолго впал в необъяснимую прострацию — напрочь отключился от восприятия окружающего мира. Лишь глядя на его указательный палец, изредка нажимавший то на клавишу переключения частот, то на мизерную кнопку автоматического поиска радиосигнала, Яровой понимал, что Артем Андреевич не уснул и не умер от холодного ветра, а целиком находится там — в необъятном, невидимом эфире.
      Так прошел час, другой, третий… Остальные успели подкрепиться и отдохнуть после затяжного подъема, а Берг, отказавшись от трапезы, все неподвижно сидел, изредка согревал горячим дыханием заиндевевшие руки и выискивал хотя бы намек на переговоры меж засевшими в горах бандами…
      Константин прилег на спальный мешок, расстеленный на твердом промерзшем грунте, осторожно распрямил больной сустав правой ноги и пристроил под голову жесткий ранец. От нечего делать в третий раз проверил мощный бесшумный «вал» и, аккуратно уложив его рядом — на разгрузочный жилет, стал наблюдать за членами группы.
      Старший лейтенант запаса Берг был примерно одного с ним возраста — лет двадцати восьми. Среднего роста, полноватый и слегка непропорционального телосложения молодой мужчина и здесь в чеченских горах манерами походил на интеллигента в седьмом колене. Как его угораздило после окончания сугубо гражданского технического вуза осесть на несколько лет в армии и получить до увольнения следующее офицерское звание, оставалось только гадать. Но, кажется, он вовремя осознал ошибочность решения сделать военную карьеру, демобилизовался и нашел для своего образования куда более подходящее применение — стал секретным специалистом отдела «Л» Управления ФСБ Ставропольского края. Именно отделы «Л» занимались прослушиванием эфира, радиоперехватами и дешифровкой.
      У единственного пригодного к подъему склона дежурил Павел Ниязов. Изредка он приподнимал «винторез» — мощную и бесшумную снайперскую винтовку, взятую на задание вместо привычной, но громоздкой и громкой СВД-С, и осматривал склон с подножием через оптический прицел. Этого человека, во внешности которого улавливалось нечто восточное, майор знал года четыре — ни единожды пришлось бывать со старшиной в Чечне, попадать в бедовые переделки, хоронить погибших друзей. У Паши была смугловатая кожа, немного раскосые глаза, чуть широковатый, приплюснутый нос — вероятно, предки его когда-то проживали в средней Азии. Ему исполнилось тридцать три, а в Питере Ниязова дожидались жена с двумя дочерьми. Человеком он слыл скромным, непритязательным — другой бы на его месте давно и скоренько оформил документы, взял штурмом нужные инстанции и стал прапорщиком, что сулило, по меньшей мере, некоторую прибавку к жалованию. Павел же в ответ на советы подобного рода всегда отшучивался: мол, куда спешить — успеется. А, коль нарвусь на пулю раньше, так не все ль равно в каких погонах лежать в могиле?..
      День клонился к закату, и улем стал потихоньку готовиться ко второй и третьей молитвам намаза — развернул и аккуратно расстелил квадратный коврик, встал на него коленями и принялся провожать медно-огненный шар, плавно опускавшийся к мутноватому горизонту. Ризвану Халифовичу Чиркейнову было далеко за пятьдесят; ростом он не вышел; длинный халат табачного цвета, появившийся на узковатых плечах сразу после взятия группой высоты, сидел на худой фигуре мешковато, будто выбирался с солидным запасом — на вырост. Смуглое лицо с мелкими чертами испещряла сеть неглубоких морщинок, особенно заметных вокруг узких, бесцветных глаз. Наличие в группе убежденного, образованного мусульманина, поначалу озадачило командира. «Весьма странный поступок, — привыкший в каждом муслиме видеть последователя ваххабизма, не мог он побороть сомнений, — уважаемый на Кавказе человек, совершивший нелегкий хадж в Мекку, духовник, богослов, знающий Коран от корки до корки — и помогает нам супротив своих же единоверцев? Что-то тут не то!..» Однако, исподволь наблюдая за ним, спецназовец скоро успокоился. Самый возрастной член отряда ни словом, ни жестом не выказывал сожаления по поводу решения отправиться в опасное «горное турне». Уверенный взгляд без слов говорил о праведности и благости сего поступка.
      Когда угасли последние лучи вечерней зари, улем поднялся с колен и стряхнул снег с полинялого коврика. Переместившись ближе к лежащему командиру, он вновь уселся на квадратную тряпицу, привычно скрестив ноги. Выудив откуда-то из загашников мешочек с орехами, принялся ужинать…
      — Ризван Халифович, язык чеченский знаете? — нехотя поинтересовался молодой человек.
      — Мал-чуток знаю, — монотонно и почти без кавказского акцента отвечал тот. — Понимать хорошо могу, говорить могу, читать мало могу, писать совсем не могу.
      «Мал-чуток… Могу, не могу… — передразнил его про себя майор, однако ж, с некоторым облегчением подумал: — И то дело, иначе все старания бедного Берга прямиком пошли бы коту под хвост — на радиообмен он, возможно и наткнется, да что толку, ежели базар происходит по-чеченски?..» И едва он успел порадоваться наличию пусть неквалифицированного, но толмача, как заметил в опустившихся на вершину сумерках, резко взмывшую вверх левую руку Артема Андреевича.
      — Так, уважаемый, пойдемте-ка к инженеру, — вскочил на ноги Яровой, помог подняться табарасану и чуть не насильно увлек его за собой, — сейчас и для вас найдется работа.
      Спустя минуту улем сидел рядышком с Бергом. Гарнитуру они поделили пополам — один наушник по-прежнему оставался у Артема Андреевича, другой пожилой Чиркейнов неловко прижимал к собственному уху. Через равные промежутки времени мудрый богослов поднимал голову и, преданно глядя на офицера спецназа, произносил короткую фразу. Подсвечивая фонариком открытый лист блокнота, тот торопливо записывал услышанное и с нетерпением ждал следующей информации.
      — Пошло дело!.. — улыбнулся снайпер, наблюдая за этой сценой с дозорной позиции. — Ничего-ничего… все у нас получится. Мы ж не американцы, у которых ежели компьютер зависает, то и хана наступлению! Мы и без переводчиков обойдемся — не впервой.

      /Горная Чечня/
      Двух сугубо гражданских членов группы Яровой решил не привлекать к ночным бдениям — ему коротать время в дозоре поочередно с Пашкой было делом привычным, а для изнеженного Берга и уж тем более для старика Чиркейнова это испытание стало бы дополнительной и очень утомительной нагрузкой.
      После полуночи, когда улем, закончив чтение четвертой молитвы, тихо отошел ко сну, радиоинженер дешифровал перехваченный разговор и направился к командиру, сменившему на посту наблюдения Ниязова.
      — У меня все готово, Константин Евгеньевич. Послушать не желаете?
      — Вы еще спрашиваете!.. Конечно, — с нетерпением отозвался тот.
      — Я вычленил из текста пустую болтовню, оставив важную для нас суть. Первый абонент, назовем его «Первоисточником», находился он от нас строго на западе — удаление, увы, выяснить точно не имел возможности. Второй — «Респондент», отвечал с северного направления. Итак, смысл эфирных переговоров вкратце сводится к следующему: «Первоисточник» отправляет своего связного — Хамзата в село Верхний Ушкалой, где завтра в полдень должна состоятся его встреча с представителями столь же неизвестного Тимура Даутовича.
      — И все?! — подивился Константин лаконичности материала, добытого немалыми усилиями в течение восьми часов.
      — Все…
      — А кто такой Тимур Даутович?
      — Понятия не имею. Извините…
      — Та-ак, — призадумался майор. — А подробнее о предмете предстоящих переговоров не говорилось? Тема, конкретное место встречи?..
      — Нет, ни слова.
      — Ясно, значит с этим глухо — кроме северного пеленга боле ни черта не известно. А кто такой Хамзат?
      Берг пожал плечами:
      — Агент, посланный на переговоры «Первоисточником».
      — Хм… агент… Значит и об этом знаем не много, — усмехнулся Яровой. — Ну, хоть примерно-то можете прикинуть удаление до «Первоисточника»? А то на западе от нас и Грузия, и Осетия, и Абхазия… А еще дальше — Болгария, Сербия, Италия…
      — Нет, что вы! — снисходительно возразил инженер. — Эти радиоволны на такие дистанции распространяются только с помощью ретрансляторов. Мне бы знать, мощность передатчика, тогда я смог бы ответить с малой погрешностью. А так, навскидку… приблизительно километров двадцать-тридцать.
      — Это уже теплее. Значит, он сидит где-то в горах у самой границы с Грузией, — несколько успокоился сотрудник «Шторма». Выудив из нагрудного кармана «лифчика» пачку сигарет, предложил инженеру: — Угощайтесь, Артем Андреевич.
      — А разве можно?.. Нас не будет заметно с соседних высот? — опасливо поинтересовался тот, вглядываясь в темные силуэты гор.
      — Можно, — улыбнулся майор. — Сейчас я научу вас курить по-спецназовски
      — в кулаке, и наше «секретное» курение не заметят даже снежные барсы.
      — Занятно, — пробормотал Берг, беря сигарету.
      Костя чиркнул зажигалкой и с потрясающей сноровкой прикрыл пламя ладонями так, что сверху оставалось только маленькое отверстие для сигареты. А пока радиоинженер прикуривал, делая короткие затяжки, тихо говорил:
      — После перекура, необходимо передать срочное сообщение с добытыми сведениями в Центр оперативного анализа. А потом вам непременно следует забраться в спальный мешок и отдохнуть — день для вас выдался напряженный. Прикурили? Теперь возьмите сигарету вот так…

* * *

      Сидя все на том же месте, и частенько осматривая склон с помощью ночного прицела «винтореза» Паши Ниязова, Костя вяло размышлял о первом сеансе связи с Центром. Дежурный офицер каким-то хитрым образом переключил Константина на аппарат генерала и разговор с ним состоялся тет-а-тет. Серебрякова, как и ожидалось, мало заинтересовала скудная информация о запланированной сепаратистами встрече в Верхнем Ушкалое.
      — Скорее всего, мелочевка, — не задумываясь, оценил он добытую весть. — Собираются, для решения каких-нибудь шкурных вопросов.
      Костю смутила его мгновенная реакция и уверенность суждений, однако прожженный контрразведчик времени опомниться или поспорить не давал, продолжая рассуждать по закодированному спутниковому каналу:
      — Мы, конечно, располагаем силами и средствами, чтобы накрыть сходку и взять хотя бы одного из бандитских парламентариев живым. Да, понимаешь ли… наша активность сразу всполошит главарей. Поймут ведь — не дураки, что ведется слежка, радиоперехват. А не хотелось бы раскрывать в самом начале вашу миссию — подпортим варварским захватом всю тонкость игры. Согласен?
      — Пожалуй, — отвечал майор.
      — Так вот… скажи-ка, успеешь до назначенного времени попасть в окрестности Ушкалоя? — немного подумав, спросил фээсбэшник.
      — Если затемно выйдем — вполне. Тут не более двадцати километров.
      — Тогда давай сделаем так…
      И он обозначил группе Ярового некую промежуточную задачу, решение которой сулило получить куда более точные сведения о «Первоисточнике» и его партнере — Тимуре Даутовиче.
      Получить и остаться при этом незамеченными.

* * *

      «И помни, Константин, нас в этой архиважной миссии не интересуют мелкие разрозненные банды и прочая примитивная уголовщина. С этими отморозками, худо-бедно справляются местные силовики», — время от времени приходили ему на ум слова Серебрякова, сказанные перед отправкой в чеченские горы. Троих товарищей майор поднял около четырех утра, а в четыре пятнадцать — после легкого завтрака, группа приступила к спуску с вершины. Шли неторопливо — к нужному сроку поспевали, а генеральское напутствие все отчетливее всплывало и бередило мысли по дороге к Верхнему Ушкалою: «Центр оперативного анализа пуще воздуха нуждается в информации стратегического, или даже политического масштаба. Нам требуется знать, что замышляет Главный штаб вооруженных сил Ичкерии, планы теневого руководства Республики или же их союзников за кордоном. Сумеете решить данную задачу — спасем сотни, а то и тысячи жизней…»
      Все это говорилось руководителем операции сутки назад, а пока командиру небольшой разведывательной команды приходилось гадать: имела ли по своей важности запланированная встреча неизвестного Хамзата с таинственным Тимуром Даутовичем «стратегический масштаб» или же все потуги группы сведутся к раскрытию «примитивной уголовщины». Но по мере приближения к неприметному селу, затерявшемуся на склоне горной цепи, повторявшей плавный изгиб Аргуна, он заставил себя думать об ином — о деталях предстоящего захвата посланника «Первоисточника».
      И к тому моменту, когда шедший впереди снайпер подал условный знак, обозначающий: «цель в зоне визуальной видимости», план захвата был составлен…

* * *

      Даже сейчас — посреди зимы и в канун нового года, эту южную грунтовку покрывал не снег, а светлая пыль. Дорога лениво проползала по малым взгоркам и уважительно обходила величавые скалистые горы, подолгу оставаясь пустынной, неживой. Путь этот служил продолжением асфальтовой трассы, шедшей с оживленного севера крошечной республики на юг — к последним, большим аулам и районным центрам. А дальше — до позабытых родовых селений, куда соседи и родственники местных жителей редко наведывались на машинах, предпочитая привычных быков да лошадей, пробивалась эта простенькая и малонаезженная дорога. В ожидании попутчиков на ее обочине можно было простоять и день, и два, и три, да так и не порадоваться случайной встрече…
      Но странное дело: в это утро на одном из поворотов, километрах в полутора от Верхнего Ушкалоя, у гладкой вертикальной скалы на холодном, промерзлом грунте неподвижно лежал смуглолицый человек. Глаза его были закрыты, дыхание прерывисто и неровно. Рядом сидел худощавый бородатый старичок в тонкосуконном халате и с белой чалмой на голове.
      Сидел он напряженно и неудобно, хотя в позе такой — скрестивши ноги и наклонившись телом вперед, мог раньше находиться часами. Иногда мелковатый дедок не глядя простирал в сторону руку, дотягиваясь до стоявшего в тени камней кувшина, поливал из него ледяной водой на скомканную рогожку и трогал ею пересохшие губы умирающего. После растерянно взирал по сторонам, особливо вглядываясь в черневший высокими кедрами противоположный отвесному утесу пологий откос, и принимался безудержно молиться…
      Вдруг за дальним поворотом послышался скрип. Куцые брови старика встрепенулись, висевшие на сложенных ладонях четки дважды дернулись, тонкие губы, за миг до того заученно шептавшие тарикаты, застыли. Опомнившись, он поправил головной убор и вгляделся подслеповатыми глазами в белесый изгиб, исчезающий вдалеке за каменной глыбой.
      Вначале из-за серой бесформенной гряды показался худой негодящий вол, потом выплыла деревянная арба меж двух огромных, монотонно вихлявших в стороны колес. На квадратном коробе, служившим основанием повозки, сидели двое: молодой мужчина и мальчуган лет десяти. Не доехав до старика и больного метров пяти, восточный транспорт остановился.
      Мужчина в залатанной куцегрейке спрыгнул наземь, растерянно поклонившись, произнес традиционное приветствие и озабоченно спросил по-чеченски:
      — Кто вы, отец? И что случилось?..
      Пожилой мусульманин оглядел арбу, потом простолюдинов — бедных, с уставшими от скудных неспокойных времен лицами и с ровною добротою в голосе ответил:
      — Хафиз я… из Дербента. Ризваном Халифовичем зовут. От самой Мекки идем… Давно уж странствуем.
      — А я Аюп из Ушкалоя, — представился возница а, походя — меж словами, мягко опустил широкую натруженную ладонь на непокрытый затылок мальчишки, принуждая того поклониться. После учтиво прошептал: — Так вы, уважаемый, совершали хадж!..
      Подросток исполнил волю отца покорно, но юное любопытство держало верх, и он все ближе перемещался к лежавшему мужчине…
      — А что же с вашим попутчиком? — склонился над еле дышащим человеком Аюп.
      — Это с ним иногда происходит. Давно болеет… Надеюсь посещение жемчужины Мекки — храма Кааба излечит его хворь.
      — Могу ли я чем-нибудь помочь, хаджи Ризван? Дать вам воды, лепешек или немного денег?
      — Благодарю тебя, сын мой. Ты поезжай… Аллах вознаградит тебя за добрую душу. А попутчик мой отдохнет, восстановит силы, и мы снова тронемся в путь.
      Мальчишка несмело коснулся плеча больного, погладил его щеку, обросшую редкой и короткой бородой. Сочувственно цокнув язычком, заботливо смахнул чумазой ладошкой с лица того несколько крохотных снежинок…
      — Не довезти ли вас до села? — опять нашелся мужчина, уж было собравшись взобраться на повозку.
      Но тот отрешенно смотрел куда-то невидящим взором и, позабыв о мимолетной встрече, нашептывал высказывания Мухаммада. Вол, поднатужившись, тронул высокую арбу, и по округе сызнова разнесся скрип, разбавленный гулким стуком мельтешивших колес о неровности дороги. Скоро две сгорбленные фигурки, сидевшие на деревянном коробе, доверху набитом округлыми камнями, плавно уплыли вдаль…
      — Вы уж коли взялись, папаша, фантазировать, так доводили б дело до конца, — внезапно оживши, проворчал «умирающий».
      Улем перестал шептать и стрельнул прищуренным глазом на недовольного напарника:
      — Ва-ай, дорогой Паша!.. Ты, оказывается, обманщик!? Говорил: языка чеченского не знаю; а сам лежал, слушал и мал-чуток понимал?
      — Что ж я, имени вашего, да слов «Дербент» с «Дагестаном» не разберу? Они и на тарабарском звучат так же. Зачем вы называете незнакомым людям свое имя и место жительства? А ну как они догадаются о вашей причастности…
      — По-твоему, я должен врать людям с первой фразы?
      — Ну, так начните со второй…
      — Дорогой Паша, — поучительным и возвышенным тоном перебил Чиркейнов, — долгим служением Всевышнему я заработал такой непререкаемый авторитет в Дербенте, да и во всем Дагестане, что одного моего слова будет достаточно для полного оправдания.
      — Ну, смотрите, дело ваше. А, по мне проще было б наплести… Так что, не похож этот Аюп на бандита?
      — Нисколько!
      — А много ли вы их видели-то — бандитов, на своем каспийском побережье?
      — подозрительно спросил старшина.
      — Мал-чуток довелось… — отчего-то вздохнул тот и вдруг всполошился: — Цог, Паша, цог!.. Молчи, — кто-то едет!
      Но Ниязов уж и сам заслышал гудящий двигатель автомобиля — вновь откинулся головой на скомканный порожний мешок, прикрыл глаза и вид принял прежний — угасающий, полуживой.
      По вздыбленному косогору, поднимая жгуты сизой пыли, мчалась белая «Нива». Вынырнув из-за поворота, она немного сбавила скорость и, почти миновав находившихся под скалой мужчин, резко тормознула. Одновременно раскрылись три дверцы и из машины вышли трое чеченцев, одетых в добротную теплую одежду.
      И опять улем отвечал на вопросы старшего из этих троих — чернобородого статного мужчины, почти слово в слово повторяя недавний диалог с Аюпом. Лишь в конце недолгой беседы, когда недоумение пассажиров «Нивы» от неожиданной встречи заметно поубавилось, чернобородый стал предлагать более щедрую помощь, нежели бедняк на воловьей повозке:
      — Я могу довезти вас до села, а потом отправить на машине дальше — до Шали. От Шали доберетесь автобусом до Хасавюрта…
      Но старик упорно стоял на своем, желая самостоятельно завершить долгий поход в Мекку. Пожимая плечами в ответ на упрямство старого богослова, троица собралась возвратиться к машине. Вот тогда-то улем и вскочил на ноги, вдруг засеменив следом.
      Нагнав широкоплечего, высокого чеченца, обратился к нему, копаясь в бездонной торбе:
      — Я вижу, ты глубоко верующий, сын мой…
      — Аллах всегда помогал мне, — кивнул тот растерянно, потому как ни единой фразой в скоротечном разговоре не упомянул о Боге.
      — Тогда возьми эту частицу нашей великой Святыни.
      На раскрытой ладони Чиркейнова лежал маленький темный камешек. Подняв брови и благоговейно прикоснувшись к артефакту, молодой кавказец потеряно вопрошал:
      — Он действительно из Мекки?..
      — Из самого Храма. И пусть он поможет тебе в делах праведных и добрых.
      Расставшись с камнем, улем поник головой и медленно направился к больному товарищу. Но не успел он сделать и пяти шагов, как со стороны кедрача раздалось подряд несколько хлопков. Первому чеченцу, сопровождавшему чернобородого, тяжелая пуля бесшумного «вала» пробила сердце, второму — висок. В ту же секунду и «умирающий паломник» извернулся, выхватив откуда-то из-под себя странной формы короткую винтовку и, выпустил пулю в ногу рванувшего к машине главаря. Кавказец высоко взвыл и упал грудью на капот «Нивы», но стал при этом шарить ладонью за поясом. Тогда уж снайпер разворотил ему и руку. Тот осел подле грязного переднего колеса, держась здоровой пятерней за бедро и, смекнув, что имеет дело с профессионалами, боле не попытался сопротивляться…
      Вся операция заняла мгновение, в сравнении с тем временем, которое пришлось затратить на ее подготовку.
      Затем Ризван Халифович сидел поодаль, отвернувшись и не замечая суматошных сборов — то ли вымаливал у Всевышнего прощения за обман и участие в убийстве единоверцев, то ли судил себя по другими, известным только ему законам.
      По приказу майора два трупа с трудом затолкали в тесный багажник белой «Нивы». Главарю наскоро перевязали правое плечо, забинтовали пробитое бедро и, связав руки, усадили на заднее сиденье.
      — Не мучайте себя, отец, — мягко коснулся Яровой темных ладоней старика, лихорадочно перебиравших такие же темные четки. — Одному богу известно, сколько загублено невинных душ этой троицей.
      — Да, пожалуй… — согласился он, подняв свои бесцветные глаза на командира, — я ведь, Костя-майор, сразу это понял, увидев их.
      — И все сделали правильно, — уже не обращая внимания на странное обращение и помогая ему встать, успокаивал спецназовец. — У вас вообще, Ризван Халифович, удивительный талант к перевоплощению; к агентурной и разведывательной деятельности. Разве сумели б мы без вас их опознать? Да и сигнал вы подали замечательно!
      Старичок от похвалы взбодрился, пришел в себя и скоро уж весело щелкал костяшками четок справа от водительского места. «Ниву» вел Берг, а сзади
      — по обеим сторонам от угрюмого чернобородого кавказца, в приподнятом настроении восседали Павел с Константином…

* * *

      «Мышиная возня… Это не то что «стратегический масштаб», а жалкая уголовщина с бытовым уклоном. Мелкие родственные разборки!» — сокрушался про себя майор после допроса чеченца, устроенного прямо в машине пока ехали в обратную сторону — на юг.
      Чернобородый не стал молчать и отпираться. Его и впрямь звали Хамзатом, и торопился он действительно на встречу с человеком Тимура Даутовича — бизнесмена из Буденновска. Делец из Ставропольского края раздобыл где-то в Волгоградской области с десяток ящиков стрелковых боеприпасов и объявил своего рода аукцион среди знакомых амиров по принципу «отдам тому, кто больше заплатит». Ну а Муса Докаев — «Первоисточник», полевой командир, предводительствующий над небольшой бандой и родственник Тимура Даутовича по линии жены, решил опередить других — вышел с ним на связь, договорился о срочной встрече и послал Хамзата с легким укором: мол, что ж ты, дорогой, своих-то обижаешь?..
      — Тормозни-ка, Артем Андреевич, на этом повороте, — очнулся от тягостных дум спецназовец, вспомнив, что где-то в километре к западу должен был находиться блокпост чеченской милиции.
      «Нива» остановилась на крутом вираже светлой ленточки, огибавшей справа черную гору. По другую сторону от горы пугало бездной глубокое ущелье. Дальше грунтовка шла на запад, а разведчикам следовало отыскать проход в скалах, пересечь неширокую речушку и снова двигаться на юг.
      Костя знаком приказал своим людям покинуть автомобиль и шепнул Павлу:
      — Отведи-ка наших гражданских друзей подальше — не на что им тут глазеть.
      Старшина помог Бергу и Чиркейнову водрузить на спины поклажу, и троица медленно двинулась дальше вдоль черного склона до ближайшей ложбины, дозволявшей пройти меж вертикальных, неприступных скал. А оставшийся в машине кавказец тем временем напряженно смотрел на спецназовского офицера, решавшую его дальнейшую судьбу. Прихрамывая, тот аккуратно пристроил в сторонку ранец, прислонил к нему зачехленный музыкальный инструмент и автомат, опять уселся в «Ниву» и, не закрывая дверцы, запустил двигатель…
      Чернобородый стал что-то быстро и с жаром лепетать, мешая чеченский с плохим русским. Лицо его часто меняло выражение, пока молчаливый майор неподвижно сидел за рулем, задумчиво глядя на расплывчатую, искривленную от горных вершин линию горизонта и, чего-то ждал, похоже, совсем не слушая пленника. Потом, очнувшись, пихнул рычаг переключения скоростей, плавно тронул машину. Когда та потихоньку покатилась под гору, поправил руль и спрыгнул на ровную грунтовку под истошные вопли Хамзата…
      Схватив вещи и опираясь на палочку, Яровой пустился догонять ушедших вперед товарищей. Он ни разу не посмотрел за край ущелья, пока автомобиль кувыркался вниз; не обернулся, когда эхо многократно разнесло по долине далекий взрыв. Сейчас он думал уже о другом: следовало поскорее увести снайпера, инженера и улема по какой-нибудь лощине в безопасное место, вглубь гор — подальше от дороги, и передать в Центр оперативного анализа полученные сведения о Тимуре Даутовиче.
      «Хоть и бытовуха, а разобраться с каналами поставки боеприпасов стоит непременно», — рассудил майор, завидев мелькнувшую вдалеке сутуловатую спину Ризвана Халифовича.

      /Санкт-Петербург/
      /Буденновск/
      /Волгоград/
      Вся бригада Центра оперативного анализа была в сборе. Пятеро маститых профессионалов различной спецификации во второй раз спешно прибыли в клинику НИИ травматологии, где все еще продолжал лечение Серебряков. Для экстренных секретных совещаний, грозившими стать традиционными, профессор — заведующий отделением, милостиво выделил небольшой кабинет, находившийся на том же этаже, где обитал в палате функционер от ФСБ.
      После кратких докладов сотрудников Центра, Сергей Николаевич произнес с некоторым разочарованием:
      — С момента старта операции пошли третьи сутки, а заметных успехов в поиске интересующей нас информации пока нет. Что ж, Альфред Анатольевич, вы у нас, своего рода координатор — собираете воедино все логические ниточки, вам первому и слово.
      Альфред Анатольевич — пожилой сухопарый и долговязый мужчина, сидевший по правую руку от Серебрякова, имел довольно необычную внешность. Несообразная высокому росту маленькая голова была покрыта пышной седой шевелюрой. Широкий рот, обрамленный тонкими губами, прилепился к самому носу, отчего сам нос выглядел непропорционально большим и острым, а выражение лица приобрело выражение чванливой надменности. Весь вид его говорил о несдержанности, готовности вспылить по любому поводу и целиком отдаться во власть внезапно захлестнувших эмоций. Однако ж чин у него был высокий — генеральский, а опыта в разведывательно-подрывной деятельности хватило бы на целую дюжину молодых сотрудников ФСБ.
      Генерал-майор в ответ на обращение старшего по званию попытался встать, да Сергей Николаевич энергично остановил:
      — Нет-нет, не следует устраивать строевых собраний — рабочая обстановка должна предполагать удобство и комфорт. Докладывайте сидя и по возможности кратко. А то уважаемый профессор от медицины и так уж косит в мою сторону.
      Альфред Анатольевич повиновался, мельком заглянул в объемную тетрадь и начал:
      — Изучив предложенные нам документы, сводки и донесения, а так же сопоставив с коллегами некоторые факты, могу предположить следующее: в последние полгода в Чечне не отмечено активных действий бандформирований и не выявлена подготовка к организации каких-либо терактов. Однако следует отметить: на юге республики — в ее горных районах, происходит едва заметная перегруппировка сил сепаратистов.
      — Которая из разведок предоставила эти данные? — настороженно и быстро спросил Серебряков.
      — Аэрокосмическая.
      — Понятно… Так что, по-вашему, затевают нечто серьезное?
      — Пока, Сергей Николаевич, известны самые общие тенденции. Для подобного смелого вывода нужны более подробные, свежие и точные данные.
      — Ну, таковых в нашем распоряжении пока нет, — с налетом безысходности вздохнул генерал-лейтенант.
      Подтянутый седой разведчик, сидевший рядом с самым молодым сотрудником Центра — Антоном и до сего момента молчавший, вскользь заметил:
      — Зимой крупные бригады моджахедов предпочитают не ввязываться в широкомасштабные акции: залечивают раны, обучают молодое пополнение, запасаются оружием и боеприпасами. А некоторые и вовсе уходят за кордон
      — в Грузию, Афганистан, Пакистан…
      — Согласен, — подтвердил Альфред Анатольевич, — в тамошних лагерях подготовки им повольготней, да и поспокойнее, чем в горах Чечни.
      — Если это не подготовка к масштабному контрнаступлению, то… — задумчиво молвил Серебряков, потом устремил прямой взгляд на старого коллегу: — А другие версии вами рассматривались? Скажем, приготовления к масштабным терактам, наподобие Беслановского или Ингушского?
      — Эта вероятность обсуждалась, но серьезных зацепок, прямо указывающих на такую подготовку, мы не нашли. Так что, полагаю, бить тревогу рановато.
      Генерал-лейтенант ФСБ с минуту расхаживал по бывшей ординаторской и безмолвствовал. Затем вдруг встрепенулся, словно о ком-то вспомнив. Обратив взор на молодое дарование, с надеждой полюбопытствовал:
      — А у вас, Антон, нет ли каких-нибудь наблюдений, заключений?
      Специалист по прогнозам оторвался от странного занятия — от бездумного черчения замысловатых фигур, похожих на шахматные, на чистом листе бумаги и глуховатым, но вполне уверенным голосом отвечал:
      — Пока группа не получила полного объема необходимой информации, я анализировал прошлогоднюю ситуацию того же периода.
      — Так-так, — заинтересовался Серебряков, — и что же?
      — Тогда наблюдалось аналогичное брожение в горах. Из поля зрения разведки исчез Главный штаб вооруженных сил Ичкерии, обнаруженный только спустя полгода спецгруппой подполковника Извольского; большая часть бригады Басаева ушла в Панкисское ущелье и вернулась лишь к концу апреля, а три-четыре банды вообще были распущены по домам до появления «зеленки».
      Странно, но успокоили генерала не заверения опытных и проверенных коллег, а твердый, убежденный тон Князева, по отзывам московских знакомцев Сергея Николаевича никогда не ошибавшегося в анализе и прогнозах. «Ладно, — решил он, прекращая променад и усаживаясь на стул,
      — кажется, я действительно сгущаю краски и накачиваю сам себя. Через полчаса снова разболится голова — будь она неладна! Так что надо бы успеть решить вопрос с последним донесением Константина».
      — Что ж, господа теоретики, — произнес он уже не мрачным, а вполне нормальным голосом. Водружая на нос очки, и освежая в памяти текст сеанса космической связи, проинформировал: — Командир разведгруппы майор Яровой, кандидатуру которого нам своевременно рекомендовал Антон Князев, понемногу входит в роль. Его отрядом безукоризненно осуществлен захват связного одного из амиров и добыт первый материал. Данные, к сожалению, мало отвечают глобальной задаче, но я надеюсь, Константин Евгеньевич не задержится и с получением сведений по-настоящему для нас ценных. Даст бог, прольет свет и на те хаотичные перемещения банд, отмеченные воздушной разведкой…
      Руководитель операции зачитал дословно десятиминутный диалог с Яровым, снял и положил рядом с листком очки.
      — Итак, ваши предложения? — обвел он присутствующих внимательным взором.
      — А что тут предлагать? — откинулся на спинку стула подтянутый разведчик. — Вы опасаетесь засветить группу Ярового? Совершенно напрасно.
      Альфред Анатольевич поддержал представителя разведки:
      — Агент Мусы Докаева погиб вместе с охраной на горной дороге — нелепая, но самая тривиальная автомобильная катастрофа. А на хвост Тимуру Даутовичу «неожиданно» садится волгоградская контрразведка. По-моему, группа сработала безупречно и чисто.
      Остальные согласно закивали.
      — Значит, даем добро брать, — шумно захлопнул кожаную папку генерал-лейтенант и встал из-за стола.
      Сотрудники Центра оперативного анализа последовали его примеру, собрали вещи и, распрощавшись до следующего совещания, отбыли в разных направлениях. И только Антон, покинув ординаторскую, не поспешил удалиться из клиники. Медперсонал уже узнавал его в лицо и уважительно здоровался, памятуя о высоком покровителе — генерале ФСБ Серебрякове. Молодому человеку нравилось и льстило такое к себе отношение, еще боле подхлестывало наращивать, приумножать успехи. Но в этот час вовсе не тщеславие вело его по длинному прямому коридору. Медленно и одержимо вышагивая по сиявшему глянцевой чистотой полу, он скользил цепким взглядом по бесчисленным дверям, отыскивая табличку «Хирург»…

* * *

      По недавно отремонтированному шоссе от Буденновска до Азгира было не более семидесяти километров — на новой иномарке Тимура Даутовича полчаса езды. Он давно уж собирался наведаться к партнеру по бизнесу, да все не мог выбрать времени и обходился короткими телефонными разговорами. Однако понимал: дабы поддерживать тесные деловые отношения, необходимо хотя бы изредка встречаться воочию, ибо личный контакт с неповторимым букетом настоящего грузинского вина не заменят никакие современные средства связи и коммуникации. Аккуратно укутанная в белую солому, бутылка вина покоилась в фирменной деревянной упаковке; рядом с ней на сиденье правого кресла лежала черная бархатная коробочка с дорогими швейцарскими часами. Скоро партнеру предстояло отмечать пятидесятилетие, и вручить за столиком ресторана презент, лишний раз подчеркивая уважение и отдавая дань давней дружбе, будет весьма кстати.
      Оставалось миновать милицейский пост на выезде из Буденновска и можно было разогнать «БМВ» восьмой серии до ста пятидесяти. Можно было сделать это и раньше — всех сотрудников местной автоинспекции Тимур Даутович знал преотлично — так же, как знали его и они. Сколько хорошего вина выпито вместе! Сколько общих родственников и приятелей — не перечесть. И все ж таки он старался воздерживаться от неоправданного риска и лишних неприятностей, полагая: коль ввязался в опасные игрища с перепродажей оружия и боеприпасов, так прими смиренный, законопослушный вид и не привлекай к себе внимания глупыми, детскими выходками.
      Подъезжая к посту на положенной скорости, кавказец прищурился, пытаясь угадать в двух фигурах дэпээсников своих приятелей. Сержанта он вскоре узнал, а вот второго… Коротко свиснув, этот второй — совершенно незнакомый лейтенант, указал полосатой палкой на обочину.
      — Новенький, что ли?.. — проворчал Тимур Даутович, принимая вправо. — И откуда ты взялся?! Придется и с этим дружбу заводить…
      — Старший дежурного наряда лейтенант Кондратьев, — козырнув, заученно представился инспектор. — Ваши документы, пожалуйста.
      — Что-то я вас раньше не видел, — миролюбиво улыбнулся владелец крутой иномарки, подавая права и техпаспорт.
      Приступая к их изучению, тот мимоходом объяснил:
      — На усиление перекинули. Очередной месячник безопасности…
      — Ясненько, — кивнул бизнесмен, встревожено ища взглядом сержанта.
      С правами и техпаспортом проблем не предвиделось, а вот по страховке у лейтенанта, возможно, появятся вопросы. Потому-то Тимур и забегал глазами по сторонам.
      — Кого-то ищете? — справился мент, возвращая документы.
      — Напарника вашего — сержанта. Я… Мы с ним давние приятели.
      — Он, кажется, отправился внутрь поста — попить чайку. Что-то я не вижу страховочку на лобовом стекле.
      — Э-э… Понимаете ли… Я, собственно, потому и хотел увидеть сержанта.
      — Так он ваш друг, что ли? — нехотя переспросил офицер. — Ладно, пройдемте на пост, поговорим с сержантом.
      Лейтенант Кондратьев вальяжно, вразвалочку направился к высокому «скворечнику» со сплошь остекленным вторым этажом. Следом, понуро опустив плечи и заискивающе заглядывая в каменное лицо дорожного стража, пустился буденновский делец.
      «Ерунда, сейчас все уладим. Минутное дело, — на ходу думал он. — Зато уж больше не остановит, не посмеет!..»
      Тем Тимур Даутович себя и тешил, покуда не оказался в темном «предбаннике» будки со стеклянным верхом. А потом случилось то, чего бедолага не мог представить и в страшном сне: с двух сторон внезапно навалились здоровые мужики в масках, в одно мгновение подмяли, сбили с ног, со страшными криками заломили назад руки. Кто-то пару раз с лихим возгласом заехал по почкам… Потом его так же бесцеремонно подняли и, со всего маху грохнув лицом о каменную стену, замкнули на запястьях наручники. Обыскав, ловко затолкали в подруливший «уазик» и в гробовом безмолвии повезли куда-то в западном направлении.
      Должно быть в Ставрополь, где уж с нетерпением дожидался следователь по особо важным делам…

* * *

      Двумя днями позже на территорию небольшого рынка, организованного на южной волгоградской оконечности — близ Судоверфи и между улицей Латвийской и проспектом Героев Сталинграда, вошли двое русских мужчин. Изящный молодой очкарик нес тонкий портфель и пугливо оглядывался на выкрики кавказцев, зазывающих немногочисленных покупателей. Рядом важно шествовал человек поуверенней и возрастом постарше — дородный низкорослый дядька с глянцевым, неулыбчивым лицом.
      Они прошли пару мясных рядов от начала и до конца, иногда задерживаясь у некоторых точек. Очкастый при этом склонялся над кусками темной говядины, белесой свинины и костлявой баранины, с интересом разглядывал товар, словно видел таковой впервые, а его полноватый спутник выспрашивал цены и скупо торговался…
      — Нет, это слишком дорого. И мясо у вас старое — заветренное, — всякий раз объявлял он вердикт, ощущая себя профессионалом в сравнении с интеллигентным напарником и, степенно шествовал дальше.
      — Ты что, дарагой! Какое оно старое!! — кричали ему вслед продавцы. — Эта корова еще вчера траву-мураву жевала.
      Но тот, не обращая внимания на увещевания, уже выискивал следующий лоток. Наконец, после получаса бесплодных мытарств, их фигуры задержались около юного чеченца, ассортимент у которого на первый взгляд ничем не отличался от тех, что предлагался соседями слева и справа.
      — Если много возьмете — я уступлю, — угодливо заверил паренек. — Хорошо уступлю.
      — Нам нужно прилично, — впервые опередив дядьку, кивнул очкарик. Блуждание средь представителей Кавказа ему поднадоело, да и денек выдался морозный, посему ткнув тонким бледным пальцем в заиндевевшую грудинку, он смело спросил: — Это кострец?
      — Все есть: и кострец, и вырезка!.. — оживился продавец. — Сколько будете брать?
      — Килограммов двести, — буркнул толстяк.
      — О-о! — воздел к небу алчные глазки южанин, — хорошо Новый Год справлять собрались — с размахом!..
      — Похороны у нас, — сердито прервал его восторги брюхатый покупатель. — Большой человек умер. Поэтому мясо нужно много и высочайшего качества, понял?
      — Конечно, уважаемый!.. Все сделаю!.. Самое лучшее найду!.. — затараторил тот и крикнул соседу: — Посмотри за товаром, я к хозяину…
      Нырнув под прилавок, он вмиг оказался в прохожем ряду, но прежде чем куда-то бежать, взмолился:
      — Вы только не уходите — мой хозяин очень любит таких покупателей! Он вам организует такую скидку — не пожалеете!
      Хозяин вырос из-под земли гораздо быстрее, чем ожидалось. Заинтересованно глянув на русских, он мигом определил среди них главного и спросил, обращаясь к толстяку:
      — Тушей будете брать или разделать? Магу савсем без костей — по цене дагаваримся.
      — Самую лучшую мякоть. Фр-р-р… — высморкался в платок полненький и добавил: — С доставкой. Полный расчет на месте.
      — Харашо-харашо, дарагой! Слово пакупателя — для меня закон!..
      Спустя полчаса все вопросы были улажены, а отменный товар загружен в «Газель». Полуторка тронулась по Латвийской следом за «Волгой» Расула — так звали владельца нескольких мясных точек Южного рынка. Ехать предстояло долго — до центральной части города, где на 13-й Гвардейской улице находился Дом офицеров. Именно там и шла полным ходом подготовка к похоронам известного в Волгограде человека.
      Однако стоило автомобилям миновать Рабочий городок, выехав на Песчаную, как дородный покупатель попросил:
      — Тормозни-ка, Расул, возле супермаркета на углу Бамбуковой. Там я договаривался на счет спиртного.
      — Э-э-э!.. — сокрушенно покачал головой кавказец, воротя руль вправо, — я и спиртным мог бы тебя обеспечить. Жаль, что ты раньше не приехал!.. Я бы все организовал по высшему разряду и по самым низким ценам: и водку, и вино, и закуску, и фрукты…
      Пассажирам было не до его причитаний — они живо покинули «Волгу» и, даже не глянув на приткнувшуюся сзади «Газель» с грузом отменного мяса под тентом, исчезли за дверями огромного магазина. В тот же миг обе машины были блокированы двумя подъехавшими автобусами. Из первого повыскакивали люди в масках и бронежилетах; откуда-то справа появилась еще одна группа захвата — шестеро омоновцев в касках и с автоматами. И скоро толпы собравшихся поодаль прохожих одобрительно шумели, глядя на двух чеченцев, лежащих на заснеженном тротуаре.
      Расул приподнял было голову от грязно-белого месива, жалобно вопрошая ближайшего омоновца о причине столь беспардонного наезда, как вдруг получил увесистый удар по затылку. Резко тюкнувшись лицом в жижу, он боле не перечил и к законной справедливости не взывал…
      А еще через четверть часа Расул сидел в одном из кабинетов Управления ФСБ по Волгоградской области, беспрестанно шмыгал распухшим красным носом и давал показания. Он без раздумий согласился сотрудничать со следствием и упавшим голосом в деталях излагал, кто, когда и при каких обстоятельствах продал ему десять ящиков боеприпасов.

      /Горная Чечня/
      Лощина между скал обнаружилась метрах в пятистах к западу. Пока группа искала проход, опасаясь засветиться перед водителями проезжавших автомобилей, Яровой начинал понемногу беспокоиться. Впереди показался милицейский пост, и шанс быть замеченными сотрудниками местного МВД возрос неимоверно. А ежели силовики заметят — начнутся муторные проверки, долгие запросы… Главное условие их миссии — секретность — подобных просчетов абсолютно не предполагало.
      Менты в ядовито-зеленых жилетках с большими буквами «ДПС» стояли на северной обочине, граничившей с пропастью, скучающе поглядывая аккурат в сторону крадущихся вдоль черных камней четверых человек. И в самый последний миг, когда уж майор стал помышлять о резком развороте и поиске расщелины в обратном направлении, Пашка радостно обернулся и призывно махнул рукой — неприступные скалы расступились, образуя довольно широкий проход на юг. Настолько широкий, что старый снег, лежащий внутри исполинской трещины, был основательно испещрен следами автомобильных покрышек.
      Разведчики нырнули влево, и без промедления устремились по заснеженной долинке, плавно расходящейся вдаль этаким правильным, узким клином…

* * *

      Машины неслись навстречу по бездорожью так быстро, что разведгруппа насилу успела рассредоточиться по равнине и залечь в снегу под редкими кустами. Благо хорошей маскировке способствовали специальные утепленные костюмы, сшитые из непромокаемого светло-серого с разводами материала. И все ж командир изрядно понервничал, пока четыре вездехода не проехали мимо и не скрылись из глаз за плавным поворотом долины. Целью их определенно была дорога, где час назад завершил свой земной путь агент Мусы Докаева — Хамзат.
      — «Нива», два «Урала» и «уазик», — на всякий случай доложил снайпер, вставая и вытряхивая из-за пазухи снег. — Под тентами «Уралов» с десяток бородатых парней со стволами. Видать, сопровождают какой-то груз.
      Все это Яровой видел и сам, однако ж, озабоченно кивнул и предложил:
      — Давай-ка, Паша, вернемся к трассе пока ушли недалеко и попробуем проверить, куда и с чем они намылились.
      — А мне-то что!.. Куда скажешь, туда и пойду, — отвечал покладистый старшина, закидывая на плечо «винторез». — Да они, вишь, как резво пронеслись! Догнать ли?
      Костя тем временем рассматривал разворот карты.
      — Не способны «чехи» так же быстро двигаться по дорогам, — пробормотал он, считая желтые кружочки, нанизанные на красную ленточку шоссе, — кругом сплошные блокпосты, включая и тот, до которого мы не дошли две сотни метров. И вообще… что-то я в толк не возьму, как они собираются без проверок и всяких там проблем проскочить с оружием и непонятным грузом!
      Спустя сорок минут группа вернулась к той же дороге и по следам, оставленным на обочине широкими колесами грузовиков легко определила направление дальнейшего движения чеченской автоколонны. Машины повернули в противоположную от ментов сторону — вправо, на северо-восток, к райцентру Итум-Кале. Миновав этот горный аул, можно было взять курс строго на север — в густонаселенные районы республики или же направиться на юго-восток к селу Шарой. А уж от Шароя по караванным путям, по вьючным тропам или же по берегу реки Шароаргун рукой подать до соседнего Дагестана.
      Всякие мысли всплывали в голове Ярового. Нестерпимо хотелось верить в значимую важность мимолетной встречи с четырьмя автомобилями. А вместе с тем одолевали и сомнения: не заурядные ли дельцы-спекулянты проехали мимо, занимавшиеся переправкой нефти, наркоты или еще бог знает чего?.. И не взирая на тревожные подозрения, он упрямо повел группу за таинственным караваном, заставляя подчиненных скрываться то в труднопроходимых зарослях, то среди неудобных каменистых круч и выходя на ровное полотно грунтовки лишь в самых исключительных случаях, когда другого пути попросту не оказывалось…
      Итум-Кале они осторожно обогнули с севера. Осмотр дороги, уходящей к Грозному ничего не дал — следы выглядели либо давнишними, либо были оставлены легковыми машинами. Теперь предстояло проверить вторую грунтовку, берущее начало на южной окраине райцентра — на мосту через Аргунн. И эта задача представлялась майору посложнее.
      — Ризван Халифович, выручайте, — закончив изучать подступы к переправе и опустив бинокль, тронул богослова за худосочное запястье командир.
      Улем с готовностью посмотрел на Костю-майора своими бесцветными, добрыми глазами.
      — Негоже нам появляться у моста — народу там ходит много, — с безысходностью в голосе пояснил Яровой. — А вам в неприметном халатике, да с надежной легендой о совершении хаджа — в самый раз.
      — Пойду, — вытаскивая гражданское облачение из баула, с легкостью согласился тот.
      Скоро переодевшись, водрузив на спину мешок и вооружившись командирским посохом, дед поспешно направился к селу, да был остановлен окриком Константина:
      — Ризван Халифович!
      — Да, — как ни в чем ни бывало, обернулся богослов.
      — А цель-то похода уяснили?
      — Так в разведку… — пожал узкими плечами тщедушный старичок, — посмотреть, поспрашивать, разузнать обстановку… Лучше это сделать у магазина — там завсегда разговорчивый люд скучает. Да и орехов надо бы прикупить — кончаются. А заодно и кислого молочка…
      Паша прыснул приглушенным смешком, и даже сдержанный Берг растянул в улыбке губы. Лишь один Яровой не проявил веселости, а, дважды кашлянув в кулак, терпеливо уточнил задачу:
      — Пожалуйста, побродите возле въезда на мост, особенно вон у той развилки, где к асфальтированной улочке примыкает грунтовка. Там должны быть свежие следы вот такого рисунка…
      И офицер изобразил кинжалом на снегу отпечаток протектора покрышки «Урала».
      — А если отыщу, как определю: свежие или нет?
      — След от недавно проехавшего автомобиля не будет подморожен и легко разрушится под вашей ступней.
      Пошевелив губами, улем кивнул и отбыл на задание короткой, но уверенной поступью. Спецназовцы спокойно наблюдали за ним, пока тот проворно топал к развилке, смешно расставляя в стороны загнутые носа своих сапожек; молча скрежетали зубами, когда его явный интерес к снегу на дороге и обочинах мог вызвать любопытные вопросы местных сельчан, в изобилии снующих мимо. А после и вовсе обеспокоились его пропажей из поля зрения…
      — Небось в очереди за простоквашей томится, — сплюнув, проворчал снайпер минут через двадцать.
      — Черт с ней, с простоквашей!.. Лишь бы вернулся, — отозвался майор, нервно почесывая бороду на левой щеке.
      Следующие полчаса их тревога и вовсе подошла к предельной черте, хотя виду они и не показывали, оставаясь внешне невозмутимыми. Чтоб отвлечься, Костя то вспоминал счастливые часы, проведенные с Эвелиной, то размышлял о предполагаемой важности груза, покоившегося в кузовах двух «Уралов», но мысли все одно лихорадочно сбивались на неопытного в диверсионно-разведывательных тонкостях табарасана.
      — Чешет наш нелегал, мать его! — вдруг облегчено выдохнул старшина, не отрываясь от оптического прицела.
      — Ну, слава богу! — обрадовано вставил инженер Берг, успевший за пару дней привязаться к безобидному старику.
      Чиркейнов спешно покинул аул, перешел мост и семенил бережком к засевшим средь огромных валунов товарищам.
      — Нет следов! — крикнул он еще издали дребезжащим тенорком. — Нет, Костя-майор — ни свежих, ни старых!
      — Вот те раз!.. — озадачился Ниязов. — Куда же они делись? Ни в селе же остались!..
      Богослов тем временем дошел до расположения группы, кинул наземь пополневший мешок и устало опустился на округлый камень.
      — Я мал-чуток задержался, — глотая морозный воздух, оправдывался он, — говорил со старым знакомым.
      — С каким знакомым? — насторожился Яровой.
      — В Дубках на Сулаке вместе жили. Давненько дело происходило — лет двадцать пять тому…
      — Он не почувствует подвоха в вашем здесь появлении?
      — Ну что вы! Он не такой прозорливый человек.
      Пару минут назад спецназовцы готовились при появлении улема сорваться на восток в погоню за автоколонной — настолько были уверены в том, что машинам боле и деться-то некуда; теперь же стояли в растерянности…
      — Орехов-то с молочком прикупили? — мрачно посмотрел сверху вниз Паша.
      — Конечно. Вот… угощайтесь, — протянул богослов раскрытый мешочек. — Вы покушайте, а я отдышусь минут пять. А после пойдем их догонять.
      — Кого? — не понял командир.
      — Машины. «Ниву», «УАЗ» и два «Урала» с тентами над кузовами.
      Сотрудники «Шторма» подозрительно переглянулись: слишком уж исчерпывающим для малознакомого с техникой человека выглядел ответ. Не иначе как заученно повторил чьи-то слова, благо отменной памятью Аллах не обидел.
      — Я ведь неспроста подошел к давнему знакомцу, — с хитрецою улыбнулся старец, — следов-то у моста не нашел, так, думаю, спросить бы у кого надобно: не видал ли чужих машин? А спрашивать боязно — заподозрят вражьего лазутчика. Тут Всевышний и послал мне того человечка.
      — И что же он вам рассказал?
      — Сам все выложил у магазина, я и не спрашивал. Проехали, говорит, час назад какие-то люди на четырех машинах в сторону Шароя. Думали федералы операцию затевают, а оказалось свои — чеченцы. Асфальтом по райцентру ехали, а не объезжали проселком по околице, поэтому следов-то на дорожном стыке и нет.
      — Молодцом, Ризван Халифович, — улыбнулся майор, запуская руку в мешочек.
      — И орехи у вас классные, — набив полный рот, похвалил старшина.
      — Я на спирту чайку вам согрел, держите, — подал ему кружку Берг.
      — Спасибо, друзья мои, — в миг растаял от теплых слов и хорошего почтительного отношения дед.

* * *

      Белесой ленточкой, с перевала на перевал, извивалась грунтовка на восток и пропадала далеко между однообразных и полностью покрытых снегом с северных сторон гор. До первого поста чеченской милиции разведчики добрались быстро — находился он не далее трех километров от моста через Аргун. Шли так же скрытно в отдалении от грунтовой дороги, дабы не быть застигнутыми врасплох изредка шуршащими резиной по обледеневшим камням машинами. Милицейская «девятка» стояла на северной обочине, носом в обратную сторону — к Итум-Кале; трое сотрудников, лениво переговариваясь, поглядывали на восток…
      «Ясно. Эти тоже заняты транспортом, следующим в западном направлении. Потому-то колонна их и миновала беспрепятственно», — понял Константин.
      Не задерживаясь, они двинулись дальше и скоро увидали вдали — на въезде в крохотный аул Тазбичи, второй автомобиль с синей полосой по борту и мигалками на крыше. И снова троица милиционеров с болтавшимися под мышками укороченными «вихрями» нехотя слонялась по северной обочине, поджидая транспорт, идущий из Дагестана. Автоколонны не было.
      — Точно сговорились!.. — процедил сквозь зубы Яровой. Оглянувшись, поторопил: — Берг, не отставайте. Привал через час.
      Но как раз-то через час впереди, на одном из невысоких перевалов, показался укрепленный блокпост и застывшие на правой обочине четыре злополучных автомобиля: «Нива», «уазик» и два «Урала».
      «Задержали!» — мелькнула радостная догадка.
      Однако очень скоро командира постигло разочарование. Спустившиеся с гор вооруженные бандиты преспокойно расхаживали возле бетонных сооружений; живо жестикулируя, по-приятельски болтали с представителями чеченского МВД; что-то разливали из бутылок в светлые одноразовые стаканчики и пили у капота головной «Нивы», закусывая лавашем и зеленью.
      — Ни номерных знаков на машинах; ни разглядеть толком, что в кузовах, — проворчал майор, опуская бинокль. — Схожу я, Паша, прогуляюсь. А заодно гляну на их груз.
      Скосив взгляд на воткнутую в снег палку, служившую Константину опорой при ходьбе, старшина поспешил предложить:
      — У меня половчее выйдет. Давай я, а?
      — Прикроешь снайперкой — это у тебя уж точно лучше получится.
      Яровой снял светло-серую куртку, следом на снег полетел тяжелый разгрузочный жилет. Налегке, с одним автоматом за спиной и кинжалом в набедренных ножнах, осторожно пустился сквозь придорожные кусты к стоявшим в сотне метров автомобилям. Замыкал колонну пустой темно-зеленый «УАЗ» с раскрытыми нараспашку дверцами, а от головной «Нивы» слышались громкие голоса подвыпивших кавказцев.
      — А мы удивляемся, разводим руками!.. — тихо ругался спецназовец, выбирая верный момент, чтоб проскользнуть опасное пространство между кустами и вторым «Уралом». — Как им удается просачиваться сквозь кордоны и заставы!? Да нет ничего проще!
      Припадая на больную ногу и воровато оглядываясь по сторонам, он пересек проплешину и сразу же перемахнул через задний борт кузова. На пару секунд затих, прислушался…
      Все вокруг было спокойно; характер чеченской речи не изменился.
      Майор осмотрелся. Примерно половину внутреннего пространства под тентом занимали объемные серые мешки. Он приподнял один — мешок издал шелестящий звук и оказался чрезвычайно легок. Распарывая кинжалом холщевую боковину, он уже догадывался о содержимом и все-таки, просунув в дыру руку, вытянул на свет горсть шелушенной конопли.
      План, ганжубас, петрушка… Одному богу были известны все обиходные названия этой отравы. Да и сколько их еще выдумают новые поколения! Мешки под завязку были наполнены измельченными «головами» растений — как раз тем, что по цене выходило на вес золота. Куда дороже, чем конопляные листья — так называемая «шала».
      Теперь можно было сматываться. Местом назначения конопляного каравана блокпост служить не мог и, вероятно, в скорости кратковременная остановка для разгульного общения сопровождающей охраны со знакомыми, купленными ментами закончится. Константин закинул продырявленный мешок подальше вглубь кузова и, мягко ступая по деревянному полу, приблизился к борту.
      Опять прислушался.
      Все тот же пьяный гомон, громкий смех, задиристые выкрики…
      Прыгать, как в былые времена со здоровой ногой не решился — спустился медленно и аккуратно. «Так безопасней для недавно сросшихся костей, да и шуму выйдет меньше», — посчитал офицер, нащупывая левой ступней каменистый грунт. И внезапно уловил своим тонким слухом посторонний звук…
      То было шарканье по неровностям проселочной дороги чьих-то ног — кто-то шел центром проезжей части от блокпоста вдоль вереницы автомобилей.
      Поначалу возникло желание метнуться вправо и скрыться за противоположный борт, но строго заученные правила диктовали поступить иначе. Прежде нужно было осмотреться — не приведи господь и с другой стороны «Урала» появились хозяева каравана или менты. А времени оставалось все меньше — шаги приближались. Тогда Костя пригнулся, быстро глянул под днище грузовика и тихо потащил из ножен кинжал — от кабины грузовика вышагивал всего один человек.
      Лопатками майор прижался к дощатому борту, затаился, напрягся…
      Требовалось не просто насадить кавказца на длинное и широкое лезвие, а сделать это так, чтобы жертва не успела выдать присутствие чужака. Гульба гульбой, а резкий вскрик или предсмертный стон бандиты непременно услышат. И тогда…
      Параллельно колонне вольной прогулочной походкой дефилировал сержант чеченской милиции. Похоже, он и не собирался сворачивать влево — за кузов «Урала», а направлялся дальше — к «уазику». Однако ж глупо было стоять и надеяться, что он не обернется, не заметит… И майор, дождавшись его появления, выбросил вбок правую руку; обхватил ею голову «блюстителя порядка», накрепко зажав рот и с силою увлекая на себя. Левой же, сжимавшей рукоять клинка, жестко повел навстречу…
      Остро отточенная сталь вошла между ребер рыхлого изнеженного тела легко, словно в кусок подтаявшего топленого масла.
      — Не обессудь, сержант, — еще плотнее зажимая рот чеченца, прошептал Яровой, в упор разглядывая обезумевшее от страха и неожиданной боли безбородое лицо. — Ты знал, чем кончаются игры, в которые ввязался. Ты хорошо это знал.
      Тот затих и обмяк очень скоро — видно кинжал точно прошел сквозь сердце. Вытащив из мертвого тела лезвие, майор вытер его об одежду жертвы и вогнал обратно в ножны. Так же быстро труп чеченца, словно еще один куль с наркотой, перевалился через борт и гулко ухнул ботинками о твердый пол. Сотрудник «Шторма» оглядел в обе стороны обочину и, не обнаружив лишних глаз, полегонечку побежал, слегка припадая на правую ногу, к своим.
      От головной машины по-прежнему неслись непонятные здравицы, а группа разведчиков, спешила на юго-запад. Спустя минут десять Павел, шедший как всегда лидером, наткнулся на вьючную тропу, и скорость движения отряда по утоптанному снегу заметно возросла. С каждым шагом они все дальше уходили от горной грунтовой дороги, ведущей к Шарою…

      /Санкт-Петербург/
      Серебряков неподвижно лежал на кровати, и вяло рассуждал о культуре традиций. Чувствовал он себя отвратительно — голова того и гляди, лопнет не хуже переспелого арбуза. Из-за этой чертовой мигрени пришлось перенести на вечер совещание, посвященное очередному донесению разведгруппы. Совещание он перенес, да вот незадача: ломившая виски боль и к вечеру могла не утихнуть, не отпустить…
      «Мы живем в варварской, с точки зрения традиций, стране, — старался он ровно дышать и не думать о несносных последствиях сотрясения. — Это в каком-нибудь Южном Уэльсе или на Мальте люди, принадлежащие одной фамилии, пять столетий подряд собираются в гостиной родового поместья, куда ровно в шестнадцать пятьдесят девять подают чай со сливками. Собираются и пьют этот дурацкий чай, не взирая на катаклизмы, революции, болезни… А у нас?! Всяк пришедший мнит себя умнее предыдущих и реформирует — разрушает, чтобы заново возвести. Так и живем — в ералаше бесконечного созидания. И я ни чуть не лучше! Мы с сотрудниками Центра не носим общую фамилию, и клиника — отнюдь не родовое поместье. Но коль уж зародился деловой обычай встречаться в ординаторской после депеш Ярового, так будь добр, позови людей, не взирая на недуг! Ан нет — лежит генерал Серебряков, страдает, да подыскивает оправдания собственной слабости».
      Однако компромиссное решение в воспаленном мозгу все же созрело в его воспаленном мозге. Дотянувшись рукой до одного из телефонов, генерал-лейтенант набрал несколько цифр и, вкладывая в голос максимальную бодрость, на какую был способен в данную минуту, сказал:
      — Альфред Анатольевич, подъезжайте ко мне один. Или нет… прихватите с собой Антона. Посидим у меня в палате, покумекаем над свежей телеграммкой.
      Пара этих сотрудников: самый пожилой, не считая самого Серебрякова и самый молодой — определенно нравилась Сергею Николаевичу. Его давний приятель Альфред Анатольевич обладал уникальным опытом, отменной интуицией и ужасающей работоспособностью. Если не брать в расчет взрывной и временами несносный характер, то специалистом генерал-майор представлялся бесценнейшим. Ну а Князев, постепенно осваиваясь, начиная оправдывать данную московскими знакомцами Серебрякова похвальную характеристику. Генерал ФСБ и впрямь подмечал его склонность проявлять в работе разумную активность; видел и незаурядные аналитические способности, столь необходимые в их тончайшей, «хирургической» деятельности.

* * *

      — Ради сохранения инкогнито группы Ярового, предлагаю на время операции забыть об этом караване! — категоричным тоном изрек Альфред Анатольевич, ознакомившись с донесением.
      — Что ж, возражать не стану, — согласился Сергей Николаевич, попутно прислушиваясь к угасавшей головной боли.
      — И вообще, что-то меня разочаровывают наши разведчики, — резко откинувшись на спинку стула, едко процедил сухопарый генерал с чванливым выражением лица. — Десять ворованных ящиков с боеприпасами, мешки с коноплей… Завтра отыщут оружейный схрон с пятью автоматами, а послезавтра поймают дезертира!.. Мы за этим их туда отправляли?!
      — Нет, конечно, — поморщился генерал-лейтенант. — Но, как говорится: курочка по зернышку. Из десятка второстепенных и на первый взгляд малозначимых черточек иногда складывается картина, гораздо яснее прочих. Вспомните, ту операцию под Кандагаром в восемьдесят первом…
      Возбужденный Альфред Анатольевич шумно выдохнул; пересилив себя, унял эмоции и немного успокоился. А руководитель операции сам же ответил на свой вопрос:
      — Тогда мы вышли на Абу-Хасана и уничтожили его банду имея всего лишь одну единственную и совершенно несерьезную зацепку в виде данных о пересохших колодцах.
      — Да уж… было дело, — проворчал координатор Центра. Отвернувшись к окну, примирительно добавил: — Как вам удалось точно вычислить маршрут движения его банды — по сей день остается для меня сущей загадкой.
      Сергей Николаевич мельком глянул на деликатно молчавшего Князева, подмигнул ему и усмехнулся:
      — Иной раз важна не суть информации, а то каким боком ты ее повернешь и насколько выгодно для себя используешь. Верно, Антон?
      — Пожалуй, да, — тихо сказал молодой человек.
      — Ладно, к делу! Разумные мысли имеются по поводу донесения?
      Альфред Анатольевич снова вызвался ответить первым и неопределенно пожал плечами:
      — Никакой связи в появлении данного каравана с деятельностью серьезных бандформированиий я не усматриваю. Если уж быть до конца принципиальными, то давайте оповестим Управления внутренних дел соседних областей и республик, осторожно намекнув: так мол и так, имеются подозрения на ввоз в страну крупной партии наркоты… Однако повторюсь: ради выполнения поставленной нам задачи, я бы об этих мешках забыл. А Яровому при случае следует еще разок напомнить о целях заброски его группы!..
      То было мнение недовольного работой разведгруппы генерал-майора ФСБ. Недовольство его, не взирая на остывший вид, перехлестывало через край, а потому мысли, как могло показаться Серебрякову с Князевым, утрачивали резвость, привычная прозорливость исчезла, нервозность брала верх над рассудительностью.
      А вот молодой специалист по прогнозам, бывший на удивление спокойным, внезапно оживился:
      — Сергей Николаевич, позвольте еще разок ознакомиться с текстом.
      Фээсбэшник молча протянул распечатку; тот на пару минут углубился в чтение, трижды подряд пробежав глазами то место, где говорилось о расположении на дорогах постов милиции и о сговоре сотрудников чеченского МВД с хозяевами каравана; затем, не глядя выудил из портфеля блокнот и наспех сделал несколько пометок. Закончив, вернул листок генералу.
      — У тебя имеются какие-то выводы? — подозрительно и с надеждой полюбопытствовал Серебряков.
      — Нет. То есть… пока нет, — стушевался Князев, слегка покраснев.
      Тогда указав перстом на его блокнот, руководитель операции предостерег:
      — Прошу не забывать о секретности поступающих к нам данных.
      — Да-да, конечно — я помню, — часто закивал тот.
      Аудиенция в клинике завершалась, не принеся в сущности никаких положительных результатов. Оба генерала были слегка подавлены и расстроены, а вот Антон…
      — Сергей Николаевич, я могу вас попросить о небольшом одолжении? — вдруг очнулся он от нерешительности, остановившись у самой двери.
      Поправляя здоровой рукой постельное белье, хозяин палаты настороженно воззрился на него…
      — Нет-нет, оно касается исключительно нашей работы, — поспешил уточнить молодой человек.
      — Слушаю тебя.
      — Вы не могли бы во время очередной связи с разведгруппой, попросить Константина поподробнее рассказать: на каких дорогах и как именно дежурили милицейские посты?
      — Что значит «как дежурили посты»? — не понял Серебряков, распрямившись в обнимку с подушкой, — тебе нужны записи из их постовых журналов, где все расписано поминутно?
      — Нет… вы не поняли… — усиленно тер лоб молодой человек, словно пытаясь разгладить несколько морщинок, появившихся от каких-то мучительных догадок. — Во-первых, меня интересуют только те дороги, что пересекают республику с востока на запад. А во-вторых, я хотел бы знать, на какой стороне шоссе стояли сотрудники ДПС — на северной или южной.
      — Интересно!.. — не скрывая ехидную улыбочку, покачал головой востроносый Альфред Анатольевич.
      Но генерал-лейтенант не поддержал сарказма давнего приятеля и коллеги.
      — Хорошо, я справлюсь об этом у майора Ярового, — сухо отрезал он. — И дай бог, чтобы эти подробности добавили хоть толику смысла в нашу бестолковую деятельность.

* * *

      У каждого из сотрудников Центра оперативного анализа хотя бы раз возникал тихий протест против организации совещаний в клинике травматологии. Весь этот заслуженный контингент во времена социализма был обеспечен жильем в центре города, а злосчастная клиника находилась у «черта на рогах» — вдали от станций метрополитена, да еще в паутинном сплетении узких переулков, куда не всегда мог протиснуться их персональный транспорт. Неудобство от сих заседаний испытывал даже сам организатор — генерал-лейтенант Серебряков. И только один человек с нетерпением ожидал каждого приглашения в клинику.
      После окончания короткого совещания Антон опять шел по длинному коридору. Теперь он смелее ориентировался и тверже держался среди бесчисленных дверей и табличек — в прошлое посещение точно разузнал в каком кабинете обитает Эвелина, и направился прямиком туда. Он уж без удивления и настороженности, а с трепетной радостью ощущал прилив сил и жизненной энергии от предвкушения скорой встречи с сероглазой, стройной красавицей.
      — Добрый день, — заглянул он в приоткрытую дверь. — Разрешается?
      Девушка оторвала взгляд от раскрытого журнала, куда заносила результаты осмотра пациентов. По лицу пробежала растерянность…
      — Здравствуйте, — удивленно поприветствовала она молодого мужчину.
      Тот по-свойски вторгся в небольшое пространство хирургического кабинета, без спросу присел на стул сбоку от письменного стола и заговорщицки упредил вопрос о причине неурочного визита:
      — С Кавказа пришел срочный доклад.
      Напряженное выражение миловидного лица, граничащее с этаким раздражением по поводу бесцеремонного вторжения, вмиг сменилось немым умоляющим вопросом. Эвелина, казалось, перестала дышать…
      Князев несколько секунд помедлил, набивая цену своей информированности и наслаждаясь страданием девушки.
      Затем тихо и доверительно произнес:
      — Слава богу, все в порядке — все члены группы живы и здоровы; события развиваются по плану.
      Петровская с облегчением выдохнула и, бросив на стол ручку, в изнеможении откинулась на спинку стула.
      — Вы маньяк, Антон, — отрешенно посмотрела она сквозь мокрое, мутно-серое окно. — Неужели нельзя сообщить просто — без траурных прелюдий?
      — Прошу меня извинить, — улыбнулся он, — в следующий раз оповещу сразу, без вступлений. Очередная весточка от Константина ожидается тридцать первого декабря.
      — Тридцать первого… — монотонно повторила она, словно вспомнив о чем-то.
      — Кстати, Эвелина, а где вы собираетесь встречать Новый Год?
      Думая о Константине и не слишком-то вникая в смысл того, о чем говорил Князев, Эвелина безразлично пожала плечами:
      — Пока не знаю…
      — Могу ли я пригласить вас в свою компанию? Несколько приятных пар собираются в центре города — у Зеленого моста неподалеку от Невского; люди интеллигентные, образованные и будут рады вашему приходу.
      — Нет, Антон, благодарю за приглашение, но это невозможно, — разом вернувшись в реальность, решительно мотнула головой девушка. — Мне, наверное, придется праздновать с коллективом.
      — Как?! Неужели все сотрудники клиники в новогоднюю ночь собираются здесь?
      — Нет, конечно… Просто в прошлом году я была свободна от дежурства — бог миловал, ну а в этом улизнуть вряд ли удастся. Коллектив у нас хороший и надо уважать правила, по которым он живет.
      — Жаль. Очень жаль, — театрально вздохнул тот, поднимаясь со стула.
      Спустя минуту Князев шел по коридору к лифту.
      Другой бы удовлетворился мягким отказом девушки и принялся бы выстраивать планы на более отдаленные сроки. Но то другой… Настойчивость Антона границ не ведала — он умел добиваться поставленной перед собою цели, не взирая на средства и способы ее достижения.

      /Горная Чечня/
      — Ни черта не понимаю… Откуда тут зимой отара овец?! — негромко возмущался снайпер, своевременно подметивший с опушки пролеска фигурку чабана в темной бурке во главе несметного количества кудрявой живности.
      Чтобы снова оказаться поближе к Грузинской границе с разбросанными вдоль нее горными базами боевиков, группе надлежало пройти по долине, тянувшейся от дороги на Шарой. Предстояло пересечь обширные альпийские луга, являвшиеся продолжением этой долины и зимой представлявшие собой ровные заснеженные островки среди косогоров, темнеющих скал и вздымающихся к небу белесых вершин. Где-то там — вдали, шумела горная река Шароаргун, бравшая свои истоки у самой границы с Грузией. Туда-то и направлялся со своей группой майор.
      И вдруг этот пастух, неспешно ведший навстречу отару и, похоже, устроивший на пути разведчиков долгий привал…
      — Понятия не имею, что здесь делают овцы, — растерянно пробормотал Яровой. — Быть может, заблудились и с прошлого лета сухую траву откапывают в снегах, — сейчас у нашего аксакала справимся, — и, обернувшись, позвал: — Ризван Халифович!
      Богослов, копируя кошачьи повадки спецназовцев и неловко согнувшись, подкрался к лидерам.
      С трудом сдерживая смех, Константин поинтересовался:
      — Скажите-ка, почтенный, для чего зимой посреди гор выгуливают этих животных?
      — Э-э… просто так баранов не выгуливают, — улыбаясь, прокряхтел дед и с хитрым прищуром спросил: — Кто из вас знает, когда в этом году мусульмане Курбан-байрам справляют?
      Майор пожал плечами, а Пашка, не задумываясь, ляпнул:
      — Двенадцатого октября.
      — Первого февраля, — с нравоучительной значимостью поправил тот и покачал головой: — Вах-вах-вах!.. Как можно жить и не ведать о таких важных датах!
      — Сами удивляемся, — буркнул старшина.
      — Тогда понятно. Должно быть, хорошо откормленных животных гонят для продажи к празднику, — заключил командир. — Не так ли?
      — Ну, а какой же Курбан без заклания барашка?! — довольно отвечал ученый мусульманин. — С южных сел отары сейчас перегоняют в северные районы, где народу побольше и цены на базарах мал-чуток повыше. Все правильно, так было испокон веков…
      Офицер окинул унылым взором окружавшие долину горы. Как было испокон веков — его не интересовало, ему позарез требовалось сыскать решение ныне возникшей проблемы. На восхождение и обход места случайной встречи с парой лишних глаз уйдет уйма времени, а им надобно срочно пройти подальше на юг — поближе к скрытым базам бандформирований, найти приемлемое местечко и вновь заняться радиоперехватом.
      «Что-то не везет нам в этой командировке. Положительно не катит!» — чертыхнулся он про себя, вставая в полный рост.
      — Ты куда, Костя?! — изумился Павел.
      — За мной, граждане, — решительно молвил сотрудник «Шторма», выходя из пролеска. — Другого пути у нас нет. По ходу дела что-нибудь придумаем.
      Сидевший у костра чабан заприметил четверых незнакомцев издали. Он встал и, приложив ладонь козырьком ко лбу, долго созерцал странных людей, пока те, утопая в глубоком снегу, приближались. Три его собаки оказались умницами — подбежав, обнюхали чужаков и, не учуяв запаха хищников, спокойно вернулись к отаре.
      — Доброго здоровья вам, дедушка, — поприветствовал старика майор, не очень-то надеясь на понимание.
      Но тот охотно подал руку и внезапно заговорил на русском чисто и без кавказского акцента, точно вчера приехал сюда из какого-нибудь Орехово-Зуево:
      — А я стою и сомневаюсь: наши иль американцы.
      — Откуда ж здесь взяться американцам?! — подивился Константин, внимательно оглядываясь по сторонам.
      — Вы не беспокойтесь — людей рядом нет! Далеко отсюда люди… Так они, ироды американские, везде лезут — клюв свой хищный во все промежности суют. А вы и одеты равно как супостаты. Садитесь поближе к костру — погрейтесь. Меня Сулимом Фархадовичем величают.
      Разведчики побросали на снег ранцы, сняли с плеч оружие и устроились вокруг жаркого кострища. Неподалеку лежала кучка хвороста, вероятно собранная стариком по ходу медленного продвижения отары, а вся его поклажа состояла из залатанного вещмешка, древнего ружьишка, прямого кинжала на поясе, да отполированного до блеска ладонями посоха.
      Сулим Фархадович был чистокровным чеченцем, любопытством не отличался, сам же на вопросы отвечал с охотой, наверное, так и не привыкнув за долгие сезоны жития на высокогорных пастбищах к обществу многочисленных, да бессловесных овец.
      — Вам, дедушка, небось, годков под сто? — интересовались нежданные гости, решившие перекусить, коль представился случай с жарко пахнувшим сосновой смолой костерком.
      — Нет, сынки, что вы! Поменьше… Да и не живут нормальные люди до такого возраста.
      — Это почему же? — щурился от яркого солнца улем, доставая из своего ранца три заветных мешочка. В одном лежало острое сушеное мясо, второй был наполнен орехами, а третий источал аромат отменного зеленого чая.
      — Раньше уходят, ежели, конечно, нормальные. Чтобы не быть обузой, посмешищем… Что за удовольствие от жития, когда все кости ломит, органы ноют и работают абы как. Целыми днями лежишь и вспоминаешь: какую пилюлю позабыл проглотить. Нет, друзья мои, нормальные уходят раньше!..
      — А где ж так языку русскому обучились? — вступил в разговор инженер.
      — Так на фронте. Честно и справно отвоевал все четыре годка, — тяжко вздыхал чабан, мысленно возвращаясь в далекую молодость. — Прошел от Кавказа до самого берлинского Рейхстага. Тут егерей из «Эдельвейса» пулями ковырял, а в ихней столице — эсэсовскую заразу изводил. А не хотите ли отведать баранинки? Я могу освежевать; мне хозяевами аж три головы определено на пропитание — две до райцентра, одна — на обратный путь…
      — Нет, отец, благодарствуем. Во времени ограничены, да и сыты.
      Он был кавалером многих боевых орденов и медалей, служил в полковой разведке и даже улем, после часовой умиротворенной беседы, наполненной воспоминаниями старого человека, взирал на него с искренним и огромным почтением.
      Когда прощались, Сулим Фархадович, поглаживая иссохшими руками белую как снег бороду, вдруг сказал:
      — Те, кого вы ищете, в пяти часах ходу отсюда — на берегу Шароаргуна. Если идти по следам моей отары — аккурат в километре мимо них и проскочите.
      — А разве мы кого-то ищем? — недоуменно вопрошал Костя.
      — Не прогуляться же вы надумали в наших краях, — усмехнулся тот и, указав палкой на юго-запад, пояснил: — Банда там — на склоне отрога, огибаемого с юга рекой. Сначала пройдете каменным коридором между двух скал, а дальше будьте на чеку. Большая банда — штыков сто видел. Недавно пришли из Грузии…
      Пожимая ему руку, майор поинтересовался:
      — Почему вы решили помочь нам?
      — Не перевариваю я проклятых американцев. Страсть, как не люблю!
      — Но в банде наверняка такие же чеченцы.
      Ответ пастуха был проникновенным и преисполненным жизненной мудрости:
      — Настоящие чеченцы, сын мой, живут в мирных селах. Хорошо живут: пасут скот, строят дома, растят детей и внуков. А приходящие из-за кордона для нас всегда будут американцами. Раньше была одна напасть, желавшая завоевать мир — гитлеровская Германия, теперь другая — Америка…
      Они простились и направились в разные стороны: разведчики — по альпийским лугам на юго-запад, куда указал Сулим Фархадович, а сам чабан
      — к перевалу горной дороги, ведущей к райцентру Итум-Кале.

* * *

      «Пять часов — это по меркам старого человека, привыкшего передвигаться размеренно, экономя невеликие силы, — рассуждал Яровой, ведя группу по долине, основательно вытоптанной недавно прошедшей отарой. — Нам потребуется часа три, полтора из которых уж минуло. Значит банда близко. Вон впереди показались черные скалы, сходящиеся клином и образующие узкий коридор, о котором упоминал пастух. За коридором просматривается и отрог, где, вероятно расположился временный бандитский бивак, а у подножия отрога и несет свои ледяные воды Шароаргун… Теперь следует быть внимательней — как бы не напороться на дозоры или патрульные группы!»
      В километре от разведчиков действительно виднелось пространство между нависшими слева и справа бесчисленными глыбами. Плоская равнина заканчивалась; снег на продуваемой местности, изрезанной бушующими каждую весну талыми потоками, стал неглубоким, и скоро они оказались в каменной «кишке»…
      — Давай, Павел, выдвигайся вперед, — приглушенно, дабы эхо не разносило слова средь узкого, шириною метров в тридцать коридора, приказал Константин.
      Старшина прошел два десятка метров. Впереди маячила невысокая горка валунов, местами покрытая снегом и частично закрывавшая обзор дальнейшего пути. И вдруг, когда лидер стал осторожно преодолевать первые камни этой россыпи, тонкий слух Ярового уловил в гулком коридоре посторонний шум, не связанный с движением Ниязова. Звук плавно, но явственно нарастал, и тогда тихим условным свистом майор предупредил снайпера о возможной опасности. Тот замер; замерли и остальные… Глядя куда-то пред собой, Павел напряженно вслушивался в оглушительную тишину, потом решительно поднял левую руку, потоптался и… попятился к боковой скале. Но не успел сделать и трех шагов, как над горой округлых камней одна за другой стали появляться головы, идущих навстречу людей. Берг и Чиркейнов тут же полетели в снег, сбитые с ног командиром. Сам же Костя ни на мгновение не усомнился: это были головорезы из банды, о которой предупреждал пастух.
      Ну а дальше все происходило со скоростью полета пули…
      Старшина прижался спиной к скале и расстреливал неприятеля почти в упор
      — дистанция между ним и бандитами была не более трех десятков метров. Зная, что в винтовочном магазине снайпера всего десять патронов, а перезарядить его, возможно, не хватить времени, офицер подбежал ближе и, припав на здоровое колено, прицельно бил из «вала» короткими очередями. Их специальное оружие грохота не производило, слышен был лишь отрывистый лязг затворов, да резкий стук тяжелых пуль, насквозь пробивавших человеческие тела и застревавших в каменных стенах. Оба — и снайпер, и майор молили бога сейчас об одном: чтоб моджахеды не успели ответить из шумных «калашей», всполошив и подняв по тревоге всю банду.
      Скоро в каменной «кишке» снова воцарилась тишина — ни приглушенных хлопков, ни хрипов умирающих врагов, а только мерный звук, похожий на скрип снега под ногами, доносился из-за нагромождения бесформенных валунов. Ниязов осторожно выглянул из-за естественного бруствера и вскинул короткую винтовку…
      — По ногам, — напомнил командир, глядя на убегавшего чеченца, бросившего или потерявшего впопыхах автомат.
      «винторез» изрыгнул последнюю пулю и отсалютовал точному попаданию тонкой струйкой дымка, подхваченного дуновением свежего ветра.

* * *

      Раненного в ногу пленного кавказца тащили на себе, осторожно обходя обширный лагерь, устроенный нагло и открыто на пологом склоне длинного изогнутого отрога. Бандиту сделали обезболивающий укол, заткнули рот, дабы не орал, спутали капроновым фалом руки — слишком уж оказался строптивым и буйным. Говорить там — на месте скоротечной стычки, наотрез отказался, не понимая по-русски, оплевывая каждого кто приближался и отрывисто ругаясь на чеченском так, что напрочь вывел из себя невозмутимого улема. Безобразные выходки пресек Павел, ухватив воина Аллаха за квадратную бороду, да маханув перед самым носом острейшим лезвием кинжала.
      — Переведи, Ризван Халифыч, — зло прошептал Ниязов, поднося пучок отрезанных волос к выкаченным от злобного бессилия глазам моджахеда. — Не уймется — точно так же лишится своего члена. Клянусь новым оптическим прицелом!
      Старик пожевал губами, подбирая нужные слова и, озвучил сказанное. Тот притих, однако ненавидящий взгляд по-прежнему метал гневные искры и обжигал неверных.
      «Чеченцы могли идти к грунтовой дороге на Шарой с каким-то секретным поручением, или просто топать по следам отары, надумав приготовить свеженькой баранины в походных котлах», — размышлял командир, пытаясь подвести логическую базу под нежданное появление шестерых боевиков. При обыске трупов, разведчики опять не обнаружили ничего, кроме оружия, провизии и тугой пачки российских купюр. Скарб убитых чеченцев практически ничем не отличался от имущества их собратьев, заваленных снайпером Ниязовым близ долинки, где группа десантировалась с вертолета. Ни Константин, ни Павел пока не понимали, для какой цели небольшие группы моджахедов бродили по безлюдным горным районам и таскали с собой немалые суммы денег…
      «Даст бог, разберемся и в этом, — решил майор. — В любом случае вынужденная ликвидация этих «духов» не должна повлиять на ход нашей операции. Да и старик-чабан не пострадает — успеет выйти на дорогу прежде, чем главарь обеспокоится пропажей шестерки. А потом уж его не отыщут…»
      Удалившись от лагеря на безопасное расстояние, группа остановилась в центре небольшой седловины. Поначалу допрос пленного ничего не дал. Тогда Костя молча достал «Гюрзу» и, равнодушно пожав плечами, передернул затвор…
      Улем с инженером испуганно отпрянули, а снайпер, глядя на боевика, ухмыльнулся:
      — Допрыгался, абрек?.. Сам виноват, упрямец.
      И тот, без переводчика осознав, что с ним не шутят, заговорил…
      — Он требует гарантий, — пояснил Чиркейнов. — Вы должны дать ему слово, что не убьете.
      — Хорошо, — на удивление легко согласился майор. — Я даю ему слово.
      — И еще просит, чтобы не тащили с собой в плен. Провести остаток жизни в тюрьме он тоже не желает.
      — И с собой мы его не возьмем, — спокойно откликнулся Константин. — Я даже верну ему автомат. Без патронов.
      По мере перевода фраз русского офицера, чеченец менялся в лице, затем, посидев с минуту в раздумье, хмуро повел всклокоченными бровями, кивнул и что-то пробурчал.
      — Спрашивай, Костя-майор, — отчего-то шепотом молвил Ризван Халифович.
      Допрос не занял и четверти часа. Кавказец подробно рассказал о составе банды, о вооружении, о намерениях ее амира. Свежедобытая информация показалась Яровому весьма ценной, но самая интересная ее часть требовала обязательной проверки…
      Спустя полчаса после ухода разведгруппы, в уютной седловине меж невысоких гор раздался нечеловеческий, душераздирающий вой. По снегу в неистовой истерике катался чеченец со связанными руками. Ноги его от веревок были свободны, да из-за разбитого пулей коленного сустава сделать он не мог ни единого шагу. К тому же неумолимо утрачивал волшебное действо спасительный промедол, уступая место невыносимой боли. Мужчина пучил глаза на лежащий рядом пустой автомат, пробовал ползти, стонал, рвал зубами на себе одежду; молил Всевышнего сначала о помощи, потом о смерти…
      И Аллах смилостивился — моджахед затих с наступлением предпоследней декабрьской ночи, плененный холодом, пробравшимся до самых косточек, до самого нутра, и постепенно заставившим навсегда забыться легким, приятным сном.

      /Горная Чечня/
      В ночь с 30 на 31 декабря майор аккуратно провел группу мимо единственного чеченского дозора и обосновался на невысоком взгорке, открывавшем отличный обзор на три стороны света. С поросшей редким кустарником вершины неплохо просматривался и берег Шароаргуна, и лагерь сепаратистов.
      Пленный чеченец так же не обманул командира разведчиков — ранним утром следующего дня большая часть банды снялась и длинной вереницей двинулась на восток, оставив на месте обширного бивака немногочисленный отряд, численностью до тридцати хорошо вооруженных бойцов. За их-то действиями, дабы удостовериться в абсолютной правдивости полученных сведений, и намеревался проследить майор Яровой, прежде чем отправить весьма интересное сообщение в Центр…
      Инженера с богословом Константин к наблюдению не привлекал, строго запретив покидать поросшую редким кустарником макушку возвышенности. Бергу он посоветовал настроить аппаратуру и, не теряя даром времени, заняться прослушиванием эфира; Чиркейнову перед приготовлением обеда разрешил отдохнуть. Сам же попеременно с Ниязовым с самого утра внимательно следил за остатками бандитского соединения.
      Поведение боевиков походило на вольготную жизнь отдыхающих на зимней турбазе. Они вальяжно прохаживались в ближайший лесочек, где собирали сухие дровишки, поддерживали огонь в кострищах возле импортных утепленных палаток, не спеша готовили пищу и от нечего делать чистили оружие.
      Однако часам к одиннадцати утра внезапно все переменилось.
      Сначала от быстрой реки послышалось натужное тарахтение двигателя, потом на востоке — на белом фоне далекой и высокой горы взметнулись облачка черного дыма и, наконец, показался старенький гусеничный трактор. На стальных тросах сельский трудяга тянул за собой почерневшую от огня боевую машину пехоты…
      — Значит, абрек не солгал, — прошептал офицер спецназа, рассматривая в бинокль технику и четырех кавказцев, весело топающих слева от трактора по ровному правому берегу Шароаргуна.
      БМП была основательно искорежена — узкие гусеницы отсутствовали, в маленькой башне зияло сквозное рваное отверстие от прямого попадания гранатометного заряда, вместо люков чернели дыры, а из выгоревшего нутра торчали какие-то металлические балки, трубы и запчасти. Трактор подтащил боевую машину к биваку, выпустил из трубы темный гриб и затих. Вокруг сгрудились чеченцы, что-то живо меж собой обсуждая и радостно похлопывая ладонями по алюминиевому борту бронированного трофея.
      А потом над той же речной излучиной показался «Урал», тащивший на жесткой сцепке пятнистый «КамАЗ» или то, что от него оставалось.
      Примерно через полчаса буксиры поволокли обе неисправные машины дальше по берегу в направлении российско-грузинской границы…
      — Не соврал мусульманин, — усмехнулся снайпер, подошедший сменить командира. — Теперь понятно, для чего те небольшие боевые группы таскали с собой деньги; вот только для чего местным «пионерам» весь этот скупаемый хлам?
      — Честно признаться, пока не пойму, что они затеяли, — передав ему бинокль, проворчал офицер. — Надо бы сообщить об этих фортелях в Центр, раз уж проверили и убедились.
      Он поспешно накидал в блокноте текст и отнес его Бергу, а по прошествии десяти минут, когда сеанс связи завершился, прикурил сигарету и сжег исписанную страничку. «Все, — расслабившись, направился к «дежурному повару» спецназовец, — дальше пусть думают сами. Там — в Питере собрались дяди с большими звездами на погонах и умными головами на плечах — это их забота, а мы сейчас пообедаем, потихонечку снимемся и отправимся выбирать спокойное местечко для встречи Нового Года с последующей ночевкой. Завтра предстоит очередной трудный день».
      Костры для приготовления пищи и обогрева они разжигали только в сумерках, когда дым растворялся на фоне темно-серого неба, а ночная мгла, способная издалека выдать отблески пламенных языков, еще не подступала. Потому богослов, заведовавший сегодня кухонным хозяйством, наскоро изобрел обед из набора холодных продуктов.
      — Извините, я сейчас, — прокряхтел Берг, прежде чем присесть к «столу»
      — сложенному вдвое спальному мешку с лежащими поверх светлого брезента открытыми баночками паштета и тушенки, галетами, шоколадом.
      Артем Андреевич ушел вниз по склону, в противоположную от бандитского бивака сторону — туда, где растительность становилась гуще и выше. Яровой не стал в сотый раз напоминать об осторожности — инженер достаточно прослужил в армии и знал о требованиях элементарной осторожности. Однако скоро командир группы об этом пожалел…
      Не успел он доесть содержимое мизерной жестяной баночки, как с дозорной позиции раздался призывный свист Павла. Пригнувшись, Константин подбежал к обеспокоенному снайперу…
      — Смотри! — взволнованно прошептал тот, указывая рукой на подножие их возвышенности.
      Огибая ее сбоку, откуда-то с востока шли пятеро вооруженных кавказцев, крича и толкая перед собой растерянного Берга. Держа одной рукой спадавшие брюки, полноватый Артем Андреевич то и дело спотыкался, неуклюже увязая в снегу, падал. Те пинками заставляли его подняться и снова толкали в направлении палаточного лагеря…
      Тряхнув головой, Яровой прикрыл глаза и с яростью хлопнул ладонью по снегу. Желваки на лице ожили, заходили ходуном…
      — Что будем делать? — вопросительно глянул на него Ниязов. — Надо бы сниматься, пока они не организовали облаву.
      — Захотят — по следам найдут, — прошептал офицер, потирая пальцами припухшие от усталости и недосыпания веки.
      — Ну, гражданские, мать их! Думают: на пикник приехали! И по нужде не в состоянии сходить без приключений!..
      «Необходимо иметь мужество, дабы принять каким есть то, чего ты уже не в состоянии изменить», — почему-то всплыли в памяти Кости слова учителей из «Шторма». Но в ту же секунду он решительно отбросил эту небесспорную истину, упрямо проговорив:
      — Я придумаю, как изменить. Я найду решение!
      И голова его заработала на полную катушку, соображая, что же следует предпринять в такой аховой ситуации. Боевиков на данный момент в лагере насчитывалось более сорока, вооружены они были прилично: несколько пулеметов, гранатометы, автоматы… И все это против одного «вала», снайперки, пары пистолетов и дюжины гранат. «Нет, — отбросил вариант бесхитростного нападения сотрудник «Шторма», — даже если все продумать и организовать ночную вылазку, они будут к этому готовы и успеют прикрыться тем же Бергом. Или попросту всадить ему пулю в висок. И тогда крышка всему нашему заданию!»
      — Продолжай наблюдать. Я пока соберу шмотки — все равно надо отсюда срываться, — распорядился он и метнулся к мерно жующему орехи улему.
      — Случилось что-нибудь, уважаемый Костя-майор? — невозмутимо справился богослов.
      — Случилось… Быстро поднимайтесь, Ризван Халифыч — мы покидаем это место.
      — Так инженер Берг не успел отобедать.
      — Без обеда он сегодня остался, — угрюмо молвил командир, упаковывая вещи попавшего в беду Артема Андреевича.
      Узнав подробности происшествия, Чиркейнов вскочил на ноги, рассыпав по снегу оставшиеся орехи…
      Троица ушла с возвышенности и, выбирая обширные, лишенные снега проталины, дабы поменьше оставлять следов, немного углубилась на восток. Шли молча, уже не переживая, а изыскивая различные способы выхода из кризисного положения. Павлу ничего на ум не приходило, улем и вовсе не проронил ни слова, а вот Яровой после часового перехода внезапно остановился, передал чехол с дечиг-пондаром старшине, сбросил с плеч ранец, воткнул в землю посох, и, выудив из бокового кармана карту, произнес повеселевшим голосом:
      — Есть одна метода! Со времен генерала Ермолова безотказно работает.
      — Это, который сто лет назад тут порядок правил? — переводя дыхание, спросил Ниязов.
      — Скоро уж двести, — поправил образованный табарасан, становясь рядышком с командиром.
      А тот внимательно изучал местность и приговаривал:
      — Так-так… Ближайшие к нам сёла — Хечарой… далековато. Вернуться к Тазбичи? Тоже не близкий свет — потеряем драгоценное время! Гомхой… До Гомхоя меньше десяти километров. Отлично! Вперед, спецназовцы и временно к ним предписанные! Вперед…
      И круто повернув на север, троица разведчиков поспешно зашагала к маленькому горному аулу…

* * *

      За время пути майор изложил товарищам суть составленного плана. Паше он пришелся по вкусу, чего нельзя было сказать о Чиркейнове. Поначалу тот наотрез отказался принимать участие «в авантюре» — мудреное словцо долго выискивал в небогатых анналах своего русского, а, сыскав, обрадовался пуще малого ребенка. Но когда Костя пристыдил улема, напомнив о попавшем в беду инженере, да к тому же пообещав, что ни единого волоса не упадет с голов мирных жителей Гомхоя, дед одумался и согласился…
      Подойдя почти вплотную к аулу, они прежде подобрали на склоне местечко Ризвану Халифовичу.
      — Вы будете сидеть под этим деревом, — медленно и с расстановкой объясняли ему сотрудники «Шторма». — К стволу дерева мы привязываем патрон с сигнальной ракетой, вот он. Ваша задача наблюдать за склоном противоположной горы…
      — А какая из трех противоположная? — с интересом любопытствовал старец.
      — Которая по центру.
      — Ага…
      — Так вот… как только со склона той горы взлетит ракета…
      — Какого цвета?
      — Любого, дедуля! Тут сельчане каждый час, что ли ракетами салютуют?! — терял терпение Паша.
      — Итак, с противоположного склона взлетает ракета, — спокойно повторял командир, — вы начинаете считать до тридцати…
      — По-русски?..
      — Тьфу! — выходил из себя снайпер.
      — Паша, сходи, прогуляйся — проверь местность в радиусе двухсот метров.
      — Понял, ухожу.
      — Не обижайся, уважаемый Костя-майор, — шептал запуганный богослов, бросая взгляд то на удаляющегося старшину, то на привязанную к кривому стволу стреляющую штуковину, — я ведь никогда не воевал и в боевых операциях не участвовал. Оружия даже мал-чуток не знаю!..
      — Никто на вас не обижается и не следует теряться в обращении с простейшими вещами. Вы, безусловно, справитесь.
      — Я постараюсь, Костя-майор…
      — Вот и отлично. У вас все получится.
      Пожилой мужчина закрыл глаза и повторил:
      — Значит, со склона взлетает ракета, я считаю до тридцати и…
      — И дергаете вот за этот фал, — быстро подсказал Яровой. — Резко дергаете.
      Он указал на короткий шнур, свисавший от патрона.
      — А потом? — опасливо спросил Чиркейнов.
      — Потом тихо сидите и ждете снайпера. Он появится минут через десять, после того как вы запустите свою ракету. Ясно?
      — Ясно, — утвердительно кивнул тот и, усевшись в позу лотоса, стал мерно раскачиваться, монотонно и нараспев повторяя при этом инструкцию, как когда-то заучивал тарикаты: — С белых скал летит ракета, все равно какого цвета… Счет веду до тридцати — на арабском, на фарси… А потом… Потом просто встаю и дергаю этот проклятый шнурок!

* * *

      На одной из узких изогнутых улочек Гомхоя Константин заметил первого жителя — молодого мужчину, настойчиво скоблившего мастерком в тазике с остатками раствора и латавшего этими остатками трещины в каменном заборе. Увидев одинокого русского военного, тот распрямился, встал, закрутил головой по сторонам… Не найдя боле никого, усмехнулся, покосившись на палочку, служившую мужчине подспорьем при ходьбе. Однако промолчал, не сказавши приветствия, и не выдав явной неприязни
      — на плече незнакомца покачивался грозной формы черный автомат.
      — Русский язык знаешь? — остановился рядом бородатый офицер.
      Сельчанин непонимающе скривился, нагло поиграл скулами, и что-то буркнул на чеченском.
      — И где живут ваши старейшины, ты мне, конечно же, не покажешь, — понятливо улыбнулся русский.
      Ответ последовал в том же духе. Тогда Яровой прибег к радикальной мере
      — через секунду в висок чеченца уткнулся вороненый ствол «Гюрзы».
      — Туда идти, — кротко указал своим нехитрым инструментом в сторону соседнего переулка мужчина.
      — Пошли, проводишь…
      Скоро они стояли посреди деревенского двора, а молодой кавказец, прижимая грязный мастерок к груди, бил поклоны глубокому старику, вышедшему из дома. В маленьких окнах добротного каменного жилища мелькали испуганные женские лица. А провожатый уж с жаром лепетал по-своему, учтиво обращаясь к седобородому старцу. В сбивчивом монологе майор сумел ухватить несколько знакомых фраз: «русский один», «легко убить», и «я принесу ружье». Сведя воедино эти разрозненные словосочетания, командир разведгруппы усмехнулся, спрятал пистолет и распорядился:
      — А теперь приведи сюда остальных старейшин, да помни: одно неверное движение и ты труп. Тебя держат на прицеле, уяснил?
      Чеченец снова скользнул недоверчивым взором по пустынному рельефу гор, с четырех сторон возвышающихся над аулом, и в глазах его мелькнуло сомнение. Тогда русский поднял правую руку, и через секунду по мастерку звонко ударила пуля, выбив инструмент из перепачканной ладони и основательно испортив полезную в хозяйстве вещицу. Этот серьезный аргумент возымел немедленное действо — мужичок присел и стал затравленно озираться. Так и не поняв, откуда был произведен выстрел, он согласно закивал и метнулся прочь со двора исполнять поручение…
      Вскорости пятеро аксакалов весьма преклонного возраста восседали дружным рядком на деревянной лавочке вдоль серой каменной стены одноэтажного сооружения. На всех были одинаковой формы папахи, немного отличавшиеся оттенком мерлушки.
      — Тебя как зовут, строитель? — повертев в руке дырявый мастерок, спросил спецназовец.
      — Салех.
      — Так вот послушай меня, Салех. Я со своей десантной ротой возвращаюсь на военную базу Моздока. Возвращаюсь, никого не трогаю… А тут, понимаешь, приотстал один мой человек, и какие-то абреки хватают его, можно сказать крадут из-под моего носа и уводят неизвестно куда…
      Молодой кавказец всем своим видом хотел возразить: мол и ведать не ведает, кто бы мог отважиться на такую глупость. Однако офицер не дал ему раскрыть рта, упредив приказанием:
      — Сейчас ты возьмешь лошадь, отправишься в лагерь этих разбойников и обрисуешь им ситуацию. А ситуация, Салех, скверная, — если ты вернешься без моего человека, или же затеешь глупые игры с помощью тех полоумных абреков, я тут же — в две с половиной секунды расстреляю всех старейшин вашего села. Понял?
      Говорить, возможно, тот на русском и не умел, да понимал его преотлично
      — брови мусульманина поползли на лоб; губы приоткрылись, обнажив щербатый ряд зубов; перепачканные раствором пальцы слегка задрожали. Он передал услышанное старикам; те коротко посовещались, после чего один из дедов — в самой светлой папахе, сказал надломанным сухим баритоном:
      — Наша тебе не верит, руса.
      — А чему конкретно /ваша/ не верит? — возжелал уточнить Яровой.
      — Рота — эта… сильно много, — с трудом подбирая слова и глядя на военного из-под всклокоченных насупленных бровей, пояснил старик. — А сильно много народ… в наша горах не спрячешь. Наша бы их… видеть. Да и пленный ты бы отбил сам — без наша помощь…
      — Точно — отбил бы. Только мертвого, — подтвердил русский. — Недосуг мне затяжные бои и осады затевать — не воевать я в горы ходил, а по другой задаче. Да и человечка они моего при первой же атаке убьют, долго раздумывать не будут.
      — Убьют, убьют… — довольно закивали носами столетние деды.
      — А мне-то он нужен живым и здоровым.
      — Рота сильно много… Наша тебе не верит… — насмешливо взирали на незваного гостя старейшины все с той же довольною миною на помятых временем лицах.
      Да, с мудрой старостью местного происхождения спорить было сложно, но сколь плохо горцы воспринимали логику, столь же отменно понимали язык несметной силы.
      — Хорошо, сейчас я частично приоткрою для вас секретную дислокацию моей роты, — безмятежно молвил майор, извлекая из кармана «лифчика» «Вертекс» — портативную радиостанцию в черном кожаном чехле. Нажав на кнопку «Передача», громко — так чтобы было слышно всем присутствующим, позвал: — Лейтенант Скрябин!
      Динамик рации прошуршал в ответ вполне разборчивым голосом Ниязова:
      — Лейтенант Скрябин на связи, товарищ командир.
      — А ну-ка обозначь позицию первого взвода.
      Сей же миг с горы, что была по левую руку от старейшин, в небо взмыла белая ракета. Аксакалы медленно повернули смуглые морщинистые лица влево и, задрав головы так, что куцые бородки приняли почти горизонтальное положение, проводили равнодушными взглядами ярко-белый шар, потухший на обратном пути к матушке-земле. Костя немного помедлил, мысленно представляя, как улем Чиркейнов скрупулезно и через правильные промежутки считает до тридцати, а Паша стремглав и незаметно несется на соседний холм.
      — Старший лейтенант Рахманинов!.. Рахманинов, мать твою! — ласково прорычал «командир роты» в микрофон секунд через двадцать.
      — Слушаю, товарищ майор! — отвечал тот же Ниязов, только голосом изменившимся от быстрого бега — бедолаге предстояло в темпе преодолеть еще метров пятьсот.
      — Где у нас твой взвод? На какой возвышенности ты занял позицию со вторым взводом?
      — На северной.
      — Не умничай, Рахманинов, а пульни ракетой, — недовольно отчитал «командира взвода» сотрудник «Шторма», поторапливая про себя богослова.
      И табарасан не сплоховал — со склона горы, находящейся справа от престарелой «зрительской аудитории», весьма своевременно взлетела желтая ракета. Папахи старейшин одновременно колыхнулись — все пять голов обратились вправо. Пять пар подслеповатых глаз следили за огненно-желтым шаром внимательно, и равнодушие в них понемногу сменялось задумчивостью…
      — Капитан Прокофьев!.. Сергей Сергеич! — сделав небольшую паузу, вновь прокричал русский офицер.
      — Здесь… Прокофьев, — раздалась совсем уж прерывистая и неузнаваемая речь Павла.
      — Сергей Сергеевич, ты у нас с третьим взводом на какой высотке закрепился?
      — Сейчас подсвечу…
      Теперь чеченским дедам не было нужды вертеть головами — ракета красного цвета ушла в голубую высь из какой-то неприметной складки горы, нависавшей над селом прямо перед ними. Их бороды опять торчали горизонтально, а на лицах все отчетливее читалось недоумение…
      — Так как, уважаемые ветераны Кавказской войны? Еще сомнения имеются? — насмешливо вопрошал Костя. — Полторы сотни моих десантников сидит по холмам, и ждут маломальского повода для штурма села. Ну а то, что вы их не видите… — он многозначительно пожал плечами, — с данной проблемой — к окулисту. Да и ребята у меня подготовленные, опытные — не так-то просто их засечь.
      По прошествии десяти минут Салех появился на лошади и, выслушав установку «командира десантной роты» где и как разыскать бандитский бивак, рысцой отбыл из села Гомхой в южном направлении. На поездку до берега Шароаргуна, переговоры с бандитами и возвращение, решительный русский офицер отпустил ему ровно два часа и ни минуты больше…

      /Санкт-Петербург/
      Серебряков взволнованно мерил шагами мизерное пространство бывшей ординаторской в ожидании сотрудников Центра оперативного анализа. Час назад профессор с густыми пшеничными усами навестил его в палате и милостиво отпустил на три дня домой — встретить Новый Год, пообщаться с близкими, отдохнуть от скудного палатного убранства. Но покинуть клинику генерал не успел, столкнувшись в дверях лифта с нарочным офицером связи, доставившим из Управления текст последнего донесения Ярового. И Сергей Николаевич, скоренько пробежав строчки там же у лифта, отложил поездку к семье. Над интересным сообщением, не взирая на поздний час, стоило поразмыслить незамедлительно. Потому-то он не стал откладывать совещание ни до утра, ни, тем более до третьего января, а известил координатора группы о срочном сборе сейчас и здесь — в бывшей ординаторской.
      — Во-первых, приношу свои извинения за прерванную подготовку к празднику, — молвил он, дождавшись покуда запоздавший Князев прошмыгнет к столу и усядется. — Полагаю, вы не станете роптать, памятуя о наших товарищах, коим предстоит «накрывать стол» в заснеженных горах. Во-вторых, примите мои поздравления с наступающим Новым Годом. Надеюсь, наше общение не затянется, и вы успеете наполнить свои бокалы шампанским там, где и планировали. Итак, приступим… — Серебряков подал одну распечатку находившемуся справа Альфреду Анатольевичу, вторую передал тем, что сидели слева. — Сдается, нашим разведчикам удалось-таки добыть нечто ценное. Вот, пожалуйста, ознакомьтесь…
      Координатор, он же генерал-майор контрразведки, отодвинул листок с мелким шрифтом подальше от глаз, прищурился и начал читать.
 
Текст сообщения гласил:
/«В Центр оперативного анализа/
/Секретно/
/Генерал-лейтенанту Серебрякову/
/Лично/
/31 декабря; 11.45/
/Яровой/
Группой захвачен и допрошен Салман Солгаев 1970 года рождения — боевик незаконного вооруженного формирования Али Абдуллаева (кличка «Абдул-хан», бывший «дудаевец»). Банда Абдуллаева общей численностью до 150 человек перешла российскую границу со стороны Грузии 25 декабря сего года.
Цель перехода:
1. Основная часть банды (более ста человек) должна передислоцироваться и разбить лагерь в окрестностях села Шарой;
2. Оставшимся в перевалочном лагере у реки Шароаргун людям надлежит заниматься поиском, сбором и скупкой вышедшей из строя брошенной военной техники для дальнейшей переправки в северные районы Грузии. Несколько групп по 4–6 человек уже отправлены для выполнения данного задания (предположительно одна из таких групп уничтожена нами 28.12.2004 г. сразу после десантирования, а вторая — 30.12.2004 г. при подходе к перевалочному лагерю). Найденная техника без промедления и скрытно отправляется через перевалочный лагерь по правому берегу реки Шароаргун в южном направлении (данный факт установлен!) до ближайших приграничных грузинских сел.
Дальнейшая судьба техники Салману Салгаеву неизвестна».
В ординаторской воцарилась тишина.
 
      — Прошу, коллеги, высказываться, — нарушил ее поставленный голос Серебрякова. — Какие на сей счет будут соображения?
      — Самое первое, что приходит на ум, — повел плечами Альфред Анатольевич,
      — так это мысль о тривиальном сборе цветного металла — корпусы БМП и БМД, в отличие от стальных бэтээров, сделаны из высококачественного алюминия. В Грузии сейчас бардак почище российского и нажиться на перепродаже, бесспорно, можно. Но именно из-за простоты данной гипотезы мне не хотелось бы заострять на ней внимания. Тем более, окажись она на поверку правильной — угрозы для нас никакой.
      — Следовательно, на анализ напрашиваются другие версии, — бесстрастно заключил Сергей Николаевич, подталкивая подчиненных к продуктивному размышлению.
      — Например, ремонт и дальнейшее использование боевых машин бандитами в Чечне против федеральных сил, — предположил седой разведчик.
      Альфред Анатольевич возразил:
      — Слишком дорогое удовольствие. Да и база для ремонта нужна серьезная.
      Но кто-то из ветеранов боевых перипетий не согласился:
      — Не факт. У меня в Афгане пятеро механиков из трех раздолбанных снарядами транспортеров один вполне боеспособный за ночь собирали. И трудились они не в мастерской, а посреди барханов…
      За столом постепенно разошелся диспут, вмешиваться в который Серебряков не спешил. Он лишь молча курсировал от темного окна до плотно закрытой двери и контролировал ситуацию, готовый в любой момент остановить полемику, ежели чьи-либо эмоции выйдут за допустимые пределы. При этом пожилой генерал впитывал каждое прозвучавшее умозаключение и был твердо убежден: Центр непременно отыщет искомое объяснение. Взгляд его блуждал по озабоченным лицам сотрудников, и в какой-то миг он даже вспомнил легендарную телепередачу «Что? Где? Когда?» с ее цейтнотами и такими же бурными секундами поиска истины.
      Пожалуй, только один человек выпадал из общей картины напряженной работы — Антон Князев. Молодой гений сызнова сидел с опущенной головой и отрешенно выводил на листке абстрактные шахматные фигуры, кажется, не проронив пока ни слова…
      — Иметь на вооружении бронетехнику могут позволить себе исключительно богатые амиры, такие как Шамиль Басаев, Абдул-Малик, Абдул-хан… — чуть раздраженно говорил кто-то из сотрудников.
      И тут же ему запальчиво возражали:
      — Пусть так, но разве это меняет дело?! Мы должны докопаться до намерений тех, кто ее собрался привести в исправный вид, а уж кто это — дело третье.
      — Ошибаетесь! Если мы выясним, кто стоит за сбором разбитой техники, то и вопрос разрешится процентов на девяносто.
      — Каким же образом?
      — Состоятельные амиры не станут заниматься перепродажей цветного металла
      — у них и без того имеются счета в банках! Следовательно их цель — восстановить технику и использовать против нас. А вот всякого рода выскочки из сельской бедноты не преминут тривиально подзаработать и на сборе алюминия…
      Наконец, убедившись в бесперспективности дискуссии, Серебряков не выдержал, на ходу обратив взор на Князева.
      — А почему молчит специалист по прогнозам? — пробурчал он, не довольный его пассивностью.
      Тот встрепенулся, поднял голову и, проворно перевернув изрисованный листочек, стыдливо кашлянул в кулак…
      — Сергей Николаевич, э-э… вы не забыли задать Яровому вопрос относительно…
      — Да, я спросил его о сотрудниках Дорожно-постовой службы, — раздраженно перебил генерал, не понимая настойчивого интереса молодого человека к деталям, не имевшим ни малейшего касательства к обсуждаемому вопросу. Однако ж добытой от майора информацией поделился: — Все посты чеченской милиции располагались на северной стороне дорог, связывающих восточные районы республики с западными. Таким образом, они контролировали передвижение в направлении…
      Но теперь уж сам Антон, довольно неучтиво не дослушав старшего, забубнил себе под нос:
      — Я так и предполагал!.. Так и думал!
      — Что вы предполагали? — надменно и с плохо скрытой неприязнью проговорил приятель Серебрякова — Альфред Анатольевич.
      В горячем обсуждении повисла неловкая пауза — взгляды всех сотрудников обратились к Князеву…
      — К сожалению, я пока не могу воспользоваться самыми прогрессивными способами разработки прогноза: экстраполяцией и уж тем более интерполяцией, — он виновато оглядел коллег, да ничего в лицах, кроме насмешки, откровенно говорящей о презрении к непонятным терминам, не приметил.
      — А какими еще вы владеете способами? — не унимался координатор, чувствуя поддержку абсолютного большинства.
      — Я пользуюсь многими методами. Один из них носит название «эволюционный».
      — Уж снизойдите до нас, невежественных — просветите.
      Антон же, привыкший доказывать правоту не в пустых препирательствах, а делом, словно не замечал издевательского тона…
      — Суть его состоит в том, что любой человек выдаст вам гораздо больше информации, если его не готовить заблаговременно к встрече или опросу. Придите к нужному специалисту внезапно и, предъявив документы, поговорите с ним экспромтом. И вы получите массу исчерпывающих данных. Куда более точных и исчерпывающих, нежели он будет ожидать свидания, и загодя штудировать ответы на возможные вопросы.
      — Оч-чень интересно! — с хитрою усмешкою в сторону воскликнул в гробовой тишине генерал-майор.
      Тем временем, склонившись вбок, молодой мужчина рылся в объемном портфеле, приговаривая:
      — В данной ситуации, когда пришлось опрашивать разного рода экспертов, мне как раз и пригодился «эволюционный» метод. С полученными данными я сопоставил донесения различных силовых ведомств, а так же армейской и авиационной разведок. Сгодились и некоторые наблюдения разведгруппы Ярового. Затем немного поработал с картой…
      — И каковы же заключения, наше юный эрудит? — искусственно восторгаясь, чуть подался к нему Альфред Анатольевич.
      Пожалуй, все, кроме генерал-лейтенанта, уже не сдерживали улыбок…
      Не обращая внимания на иронию и скепсис опытных профессионалов, Князев положил на стол и расправил топографическую карту с заранее нанесенными условными значками.
      Ответ его прозвучал тихо и просто:
      — Думаю, бронетехника понадобится Вооруженным силам Ичкерии для удара, который они готовят на востоке республики.
      Непринужденная беспечность враз покинула лица аналитиков, а Сергей Николаевич от неожиданности заявления остановился на полпути между окном и дверью.
      Все в немом изумлении воззрились на дерзкого аналитика…
      — Удар или масштабный террористический акт, — поправил сам себя тот. — Подробности предстоит выяснить. Вот посмотрите: синими кружками обозначено местонахождение банд, дислокация которых за последние месяц-полтора не изменилась. Их сравнительно немного. Розовыми треугольниками отмечены старые лагеря бригад, переместившихся в другие районы, маршруты перемещения указаны пунктиром. А вот новые базы, обратите внимание — нарисованы красными жирными квадратами. Тенденция, надеюсь, вам ясна?
      Даже самому последнему дурню, мимолетно взглянувшему на эти художества, стала б в миг понятна удивительная закономерность — все ярко-красные квадраты располагались хоть не намного, но восточнее бледно-розовых треугольников.
      — Конечно, — продолжал московский спец по прогнозам, — непременно следует учесть приблизительность маркеров и маршрутов. Имей штаб объединенной группировки на Северном Кавказе более точные данные — большинство бандформирований, полагаю, было б уничтожено.
      О всякого рода погрешностях заслуженным и видавшим виды разведчикам, контрразведчикам и аналитикам, собравшимся здесь — в бывшей ординаторской, было давно известно. Но причина их откровенного изумления заключалась вовсе не в этом. Ошеломляющее впечатление производило то, с какой легкостью гражданский молодой человек, ранее не имевший ни малейшего касательства к армейскому ремеслу, выстраивал логические цепочки в масштабе огромного театра военных действий. И это притом, что целая свора стратегов из Генерального штаба, из штаба той же Северокавказской группы войск имела в своем распоряжении уж никак не меньший объем информации, чем он.
      Имела, да никакого проку из этого не извлекала…
      — А методы-то у нашего Антона — гениальные, — восторженно прошептал кто-то из сотрудников.
      Но нависший над картой генерал-лейтенант не поддержал похвальной реплики. Захваченный врасплох неожиданным и смелым заключением Князева, он ползал пальцами по изрисованной бумаге, заглядывал в свой блокнот и беспрестанно сверял координаты нанесенных меток с какими-то личными записями…
      — Да, все верно… И банда Абдуллаева, судя по донесению Ярового, направилась в окрестности села Шарой, — припомнил Сергей Николаевич, захлопывая книжицу и распрямляясь. — А это на юго-востоке Чечни — почти на границе с Дагестаном.
      — Неужели они задумали нечто похожее на ночной рейд по Ингушетии?.. — поменяв одни очки на другие и продолжая изучать диспозицию разноцветных маркеров, сдавленно прохрипел Альфред Анатольевич.
      — Во второй раз соваться в Ингушетию или Осетию было бы с их стороны верхом глупости — там силовикам накрутили хвосты за предыдущие просчеты. Так что вполне допускаю вариант с Дагестаном, — потерянно и едва ли не шепотом проговорил Серебряков.
      Антон сидел, откинувшись на спинку стула. Скрывая торжествующую дерзость, он с нарочитою и явною скукой взирал на примолкших мужчин, еще пять минут назад галдевших оживленно и громко, нарушая заповедную тишину клиники. Господи, они даже не могли представить, с какою элементарной простотой ему давались гениальные с их точки зрения способы анализа и прогнозирования! Он решал их «задачки» лишь самую малость напрягая извилины, словно отгадывая детский кроссворд, а не спасая сотни жизней!..
      Молодой человек незаметно посмотрел на часы — до наступления нового года оставалось сорок две минуты. Вряд ли кто-то из присутствующих успеет добраться домой до праздничного боя курантов. Но и этот вопрос, загодя и основательно продуманный Князевым, отнюдь его не беспокоил.
      — Итак, господа аналитики, — решил подвести итог руководителя операции и тоже мимолетно бросил взгляд на циферблат. По виду его было непонятно — то ли начавшийся процесс разгадки восточной шарады принес облегчение, то ли добавил озабоченности и головной боли. — Воздержусь пока от похвал — рановато, — изрек он, потирая уставшие глаза, — давайте подумаем о дальнейших действиях.
      — Предлагаю поставить новую задачу группе Ярового, — без промедления отозвался Альфред Анатольевич. — Пусть майор проследит за берегом Шароаргуна. Если бандиты начнут возвращать отремонтированную технику тем же путем, стало быть, версию нанесения удара по Дагестану следует рассматривать как реальную.
      Задумка генерал-майора была бесхитростной и понятной: исток реки Шароаргун находился в непосредственной близости от Грузии, а от истока на юг пролегала ровная десятикилометровая долина до реки Андийское Койсу с десятком мелких грузинских сел в верховьях. Там-то и могли чеченские мастера приводить доставленную технику в надлежащий боевой вид. А на территории Чечни Шароаргун извивался меж гор и километров тридцать стремительно нес свои воды в восточном направлении почти до самого Дагестана.
      Антон напрягся в ожидании реакции Серебрякова, и тот, словно повинуясь его мысленным желаниям, жестко возразил:
      — Не для того мы разыскивали всяких там богословов и музыкантов, чтоб они окопались на безлюдном берегу горной реки и безвылазно там сидели. Завтра же отправим к перевалочному лагерю из Ханкалы пяток простых спецназовцев — справятся…

* * *

      По окончании экстренного совещания сотрудники Центра поспешно разъехались по домам — до двенадцати оставались считанные минуты. И только одетый с иголочки Князев никуда не торопился — как и несколько дней назад он шел по длинному коридору, размеренно ступая по безупречно надраенному полу и неся в руке пухлый портфель. Напрягая слух и воображение, он пытался определить, где именно собирался для встречи нового года дежурный медперсонал. Пока же только из палат доносился приглушенный звон бокалов, отдельные фразы пациентов, да негромкая, праздничная музыка.
      И вдруг, дойдя уж почти до конца коридора, Антон услышал ее…
      — Я сама напросилась сегодня работать, — подавлено и с грустью отвечала на чей-то вопрос Эвелина. — По графику дежурить выпадало Ольге Вдовиной, да у нее муж, дети… А мне с кем праздновать?
      — Неужто нет подруг, знакомых? — раздался немолодой женский голос.
      — Есть, конечно, Анна Павловна. Но тот, с кем я действительно хотела бы провести эту ночь… очень бы хотела… он сейчас далеко и в гораздо худших условиях. Так что нет у меня права предаваться веселью…
      В этот миг молодой человек постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, распахнул ее. В полутьме кабинете, освещенным единственным источником — маленькой настольной лампой, находились двое: Эвелина Петровская и пожилая чуть полноватая женщина с приятным добрым лицом. Обе были в наглаженных белых халатах, обе сидели за столом, друг против друга; на столе между ними стояли две рюмки, бутылка сухого вина, небольшая квадратная склянка с винегретом. Из целлофанового пакетика по столешнице рассыпалось с десяток мелких мандаринов; на подоконнике тихо шептал радиоприемник…
      — Добрый вечер, — улыбнулся Антон представительницам слабого пола, — прошу прощения за вторжение. Наше совещание у генерала Серебрякова затянулось, и вот… не удержался — забежал поздравить. Вы, надеюсь, не против?
      Анна Павловна — женщина лет пятидесяти, понимающе посмотрела на красавицу Эвелину, да лицо той не выразило ни радости, ни согласия. Тогда она улыбнулась и, подыскивая мягкую, необидную причину для отказа, произнесла:
      — Мы, как бы это объяснить… уединились намеренно. Может быть вам, молодой человек, лучше отпраздновать в более веселой компании? Все дежурные сотрудники собрались этажом выше — в кабинете ассистента Вдовиной.
      Однако она плохо знала Князева, а точнее не знала его совершенно. Тот уж раскрыл портфель, живо выудил и поставил на стол бутылку дорогого шампанского, а вокруг нее с той же поразительной проворностью вспухала горка всевозможных деликатесов.
      Девушка собралась возмутиться бесцеремонной агрессии, да он, опередив, нашелся:
      — Понимаете ли… Один из моих друзей детства, кстати Эвелина его хорошо знает, в данный момент выполняет ответственное и крайне опасное задание. Поэтому мне не терпится поднять первый бокал именно за него. За его удачное и скорое возвращение!
      Это был искусный ход — Князев в который раз демонстрировал прекрасное знание человеческой психологии.
      Пока импозантный молодой мужчина в безупречно подогнанном по фигуре костюмчике как ни в чем ни бывало переставлял с тумбочки на стол три стакана тонкого стекла, пока откупоривал бутылку и наполнял их золотым игристым напитком, пожилая врач смотрела на девушку и поражалась происходившей перемене. Возмущение уступило место растерянности; бархатные глаза наполнились слезами; она не знала, куда деть дрожащие руки, покуда не схватила бокал…
      — Я верю, что с ним ничего не случится, и он обязательно вернется! — горячо прошептала Эвелина, сверкнув повлажневшим взглядом. Выпив залпом шампанское и, поставив пустой стакан, вздохнула: — Ладно уж, Антон, посидите с нами — все одно ведь никуда не успеете…

      /31 декабря 2004 г. — 5 января 2005 г./

      /Горная Чечня/
      В поздний предновогодний час в глухом чеченском селе Кири-Аул, в невзрачной комнатке каменного дома, за письменным столом работал тридцатилетний мужчина. Свисавшая с потолка лампа, покрытая самодельным абажуром, источала густой желтый свет, падавший под разными углами на скудное убранство комнаты. Почти половину огромной столешницы занимали компьютерный монитор, клавиатура и принтер. На самом краю стола приткнулась узкая газовая плитка; на одной ее конфорке стояла серебряная турка, на другой чугунный горшок, источавший аппетитный запах жижиг-чорпы. Напротив стола на двух темно-зеленых ящиках из-под фугасов, обитал большой плоский телевизор, а с улицы к нему тянулись провода от тарелки спутниковой антенны; с экрана негромко вещал диктор на английском языке, и мужчина, изредка отрываясь от работы — прислушивался, легко понимая чужую речь. В дальнем углу был устроен низкий и на вид очень жесткий лежак; подушкой служила толстая пачка газет и журналов. На подоконнике единственного окна, занавешенного светонепроницаемой шторой, покоился целый набор радиостанций. И телевизор, и связное оборудование, и современный компьютер питались электричеством от мерно гудящего в крохотном сарае дизельного генератора.
      На стене, вплотную и боком к которой притулился письменный стол, было в беспорядке прикреплено множество распечаток и вырезок из газет. «Враги Ислама и подлые наймиты» — значилось над списком сотрудников милиции и аппарата правительства, приговоренных к уничтожению. Рядом со списком висело «Письмо коллегии верховного полевого шариатского суда», грозно взывающего к мусульманам: «…Родители, братья, родственники тех, которые предали свою веру и свой народ, став слугами российских ублюдков! Остановите своих заблудших баранов! Позор ляжет на весь ваш род. И об этом позоре будут напоминать и вашим детям, и детям ваших детей…» На самом видном месте бросалось в глаза набранное крупным шрифтом обращение из «Кавказского вестника»: «Аллах Акбар! Последнее предупреждение стукачам, национал-подонкам и предателям-ополченцам… Факт, что вы оставили службу у оккупантов в назначенный срок, должны засвидетельствовать два муджахеда. ВВМШ предупреждает, что тот, кто не уложится в назначенный срок, будет оставаться в списках предателей со всеми вытекающими отсюда последствиями… ВВМШ последний раз предлагает вам сложить оружие, снять форму российских свиней и разойтись по домам». На розовых квадратных листочках, приклеенных ближе к окну — над радиостанциями, ровными столбцами были написаны какие-то цифры, а на белых — слова, словосочетания или целые фразеологические обороты на русском языке.
      У ног мужчины дремала собака — породистый кавказец. Ее хозяин изредка поглядывал на часы, дожидаясь заветных двенадцати — бутылка с отменным французским шампанским давно уж дожидалась своей минуты…
      Но удивительное дело: все это для строгих здешних обычаев казалось немыслимым, невероятным. И спутниковое телевидение с разнузданными развлечениями неверных, и собака в человеческом жилище, и шампанское на столе… Навруз — наступление нового года по хиджрою — Лунному календарю, наступал двадцать первого марта, а мужчина, кажется, был не прочь отметить праздник и по Григорианскому исчислению. Видно не был он строгим мусульманином, а тем паче ортодоксом на манер талибов. Возможно, он вообще им не был, хотя внешность его на первый взгляд не опровергала местного происхождения — смуглое лицо; аккуратная бородка и такая же иссиня-черная, жесткая шевелюра; под тонкими губами ровный ряд белоснежных зубов…
      Одна из радиостанций призывно пискнула и подмигнула с подоконника зеленоватым огоньком. Владелец скромных апартаментов поднялся из-за стола, сделал три шага и, подняв гарнитуру, ответил негромким мягким баритоном:
      — На связи Ибрахим.
      Из наушников донеслось:
      — Ибрахим, это Абдул-хан. Прости за беспокойство…
      — Ничего, говори. Я слушаю тебя, — мирно сказал мужчина на сносном чеченском.
      — Мои люди, оставшиеся у реки, взяли утром русского и…
      — Кто такой? — насторожился он. — И почему оказался в том районе?
      Готовый слету выложить подробности, полевой командир запнулся на полуслове, но разговор продолжил в почтительном, выдержанном тоне:
      — Какая-то неизвестная группа русских бродит в тех местах. Мои люди толком допросить пленного не успели — хотели переправить в базовый лагерь отряда, да внезапно приехал верховой человек с Гомхоя и рассказал, что село обложено ротой десантников, а старейшины взяты командиром в заложники. Умолял, в общем, отпустить его.
      — Ну, а вы? — затаил дыхание Ибрахим.
      — Пришлось выполнить требование русских, иначе старейшин бы расстреляли,
      — несмело признался амир и поспешил добавить: — Но за группой неверных мы теперь внимательно следим. Никакой роты десанта там не было и в помине — их оказалось всего четверо с тем, захваченным у реки. Мне кажется, это спецназовцы… я этих собак распознаю по повадкам. И еще… я уверен: это те самые, что уничтожили два моих отряда, посланных за техникой. Прикажи, Ибрахим, и мои люди в любую секунду выпустят им кишки!
      Прищурив глаза и секунду подумав, молодой человек быстро спросил:
      — У тебя есть связь с теми, кто следит?
      — Конечно.
      — Тогда немедленно верни их в отряд. И пусть уйдут от группы спецназа незаметно! А после помолись Аллаху, чтоб федералы не обнаружили за собой слежки. Ты понял меня, Абдул-хан?
      — Понял, Ибрахим… — потерянно и с плохо скрытым неудовольствием отвечал тот, ничегошеньки на самом деле не соображая.
      Закончив разговор, мужчина вернулся к столу, постоял над разложенной между плиткой и монитором картой, залитой желтым светом лампы, потом вдруг спохватился — быстро посмотрел на циферблат и кинулся откупоривать бутылку. Подходящего фужера в наличие не было, потому вином он наполнил кофейную чашку. С чашкой же уселся в удобное кресло и обратил довольный взор к телевизору, из динамиков которого уж доносилась новогодняя музыка, а на экране мелькали разноцветные огни фейерверков — та часть Европы, откуда транслировался спутниковый канал, во всю готовилась к безудержному веселью. Когда стрелки сошлись на двенадцати, он с наслаждением сделал глоток игристого вина, да так с улыбкой на устах и замер, глядя на мирную, беспечную заграничную жизнь…
      Звали его вовсе не Ибрахим. Имя известного в Исламе Пророка, ставшее то ли прозвищем, то ли позывным этого мужчины, стало данью уважения чеченцев таланту и способности точно предугадывать важные события из ближайшего будущего. Несколько лет тому назад Рустам Азимов покинул родную Аджарию и записался добровольцем в отряд Абдул-Малика, а в скорости попал на три месяца в учебный лагерь на территории Пакистана, где совершенствовал навыки связиста. Но не отвагой, не находчивостью и не прочими бойцовскими качествами привлек он внимание прославленного амира. Молчаливый Рустам и днем и ночью не снимал с головы наушников, безвылазно находясь в маленькой палатке, напичканной радиоаппаратурой, где выполнял прямые обязанности, спал и принимал пищу. Наведавшись к нему однажды по служебным делам (ранним утром отряду предстояло пересечь границу и вернуться из Грузии в Чечню), командир бригады был нимало удивлен удрученным видом обычно невозмутимого аджарца. «За перевалом нас поджидают федералы…» — выдавил парень, когда Абдул-Малик с лихой беззаботностью спросил в чем дело. Командир посмеялся тогда над «провидцем», да шестое чувство своевременно подсказало: не будет моего греха в небольшой задержке — выйдем на сутки позже; пусть первым штурмует перевал отряд Сайдулаева…
      И не стало утром отряда Сайдулаева, попавшего в хитро устроенную русским усиленным батальоном ловушку.
      — Но откуда ты узнал?! И почему не доложил по форме, имея точные, проверенные данные?! — вскричал разъяренный чеченец, вихрем ворвавшись после бойни на перевале в брезентовое жилище Азимова.
      — Вот мои данные, — скромно ответил тот, протягивая амиру гарнитуру с тихо шелестящей русской речью.
      Абдул-Малик прислушался к разноголосой эфирной перебранке, да не поняв ни слова, швырнул наушники в сторону.
      — Я просто слушаю радиообмен и анализирую, — виновато пояснил аджарец.
      — Да ведь они общаются с использованием кодовых таблиц!
      — Не всегда, — подкупал спокойной уверенностью связист. — Иногда проскакивает и открытый текст. К тому же и шифры не панацея для сохранения информации — со временем, с опытом начинаешь улавливать намеки на суть даже в закодированном тексте.
      — Каким же образом? — уж не горячо, а с миролюбивым любопытством вопрошал прославленный полевой командир.
      — Пожалуй, точного рецепта не опишешь. И по интонации, и по объему сообщений; интуитивно, наконец…
      И многим позже, когда Абдул-Малик приблизил его к себе, сделав первым советником, недюжинный дар этого человека поражал всех, кому приходилось сталкиваться с решением архисложных тактических задач. Слава о нем долетела и до Главного штаба — тамошние бригадные генералы также зачастили с просьбами о помощи, а скоро и вовсе забрали его к себе. А шесть месяцев назад с Рустамом встретился один из лидеров мятежной республики и предложил возглавить стратегическое руководство одной очень интересной и чрезвычайно важной операцией…
      На единственной сельской улочке послышались чьи-то приглушенные голоса. Собака повела ушами, открыла глаза, приподняла голову и настороженно посмотрела на дверь.
      — Не беспокойся, Кеда, — прошептал Азимов, ласково потрепав ее по загривку. — Охрана у нас с тобой надежная — ни один чужак не проскочит.
      Он назвал ее в честь своей малой родины — городка Кеда, находящегося на самом юге Аджарии, почти у границы с Турцией.
      Поправив абажур, дабы свет беспрепятственно падал на разложенную карту, Рустам плеснул в чашку вторую порцию шампанского, сделал маленький глоток и надолго задумался, скользя взглядом по какому-то меридиану…
      Карта пестрела мелкими значками, пунктирами, стрелками, но все ж некую систему в маркировке несведущему обывателю можно было отыскать: Азимов обозначил на разноцветной бумаге все перемещения соединений и подразделений Вооруженных сил Ичкерии. Абсолютное большинство отрядов, руководимое его твердою рукою, понемногу передвигалось на восток — к Дагестану. Масштабная операция постепенно набирала ход и в развитии своем ни на йоту не отклонялась от придуманного им плана.
      Кеда шумно вздохнула, заставив хозяина очнуться и, вновь устроила симпатичную морду меж могучих передних лап. Голоса за окном стихли — бойцы, должно быть, отправились менять дальние дозоры. В четырех соседних домах разместилось около тридцати хорошо вооруженных воинов, несших круглосуточную охрану Рустама Азимова — каких-то полтора года назад бывшего рядовым связистом в отряде Абдул-Малика, а ныне ставшего большой, недосягаемой величиной. Теперь и сам Абдул-Малик спешил первым поприветствовать молодого аджарца при встрече; выходя на связь, говорил с ним почтительно, как некогда общался в его палатке по рации с начальником Главного штаба. Одним словом, положение этого скромного, непривередливого человека переменилось стремительно. Однако условности, связанные с этим новым положением его занимали мало. Он почти не замечал многочисленной охраны, подчеркнутого уважения и отменного обеспечения — все, что требовалось великолепному аналитику, не допустившему ни одной ошибки в краткосрочных прогнозах, так это тишина и доступ к самой разнообразной оперативной информации.
      Очнувшись от своих дум, Рустам медленно повернулся в кресле к висевшей на стене книжной полке. На двух узких дощечках, закрепленных в разных уровнях, обитали старые шахматы с двумя десятками сборников описаний и нотаций партий известных шахматистов. Вся чудесная прозорливость Азимова, весь его великий талант прорицателя имели вполне определенное, и даже банальное происхождение. Все начиналось в далеком детстве с беззаветной любви к древней игре, название которой в переводе с персидского означало: властитель умер.
      Он ласково провел рукой по клеткам доски, по корешкам заученных наизусть книг и… внезапно сорвался с удобного кресла. Движение было настолько резким, что остатки шампанского выплеснулись из чашки на пол, а Кеда вскочила и, озираясь на дверь, заворчала…
      — Абдул-хан, слушай меня внимательно, — говорил спустя полминуты Рустам в микрофон радиостанции, — срочно снаряди трех человек и пошли их с устным донесением к Абдул-Малику…
      — Но позволь, уважаемый Ибрахим!.. У тебя же имеется с ним прямая связь,
      — заспанным и удивленным голосом напомнил амир.
      — Не перебивай меня и хорошенько запоминай, — нахмурился уроженец Аджарии. — Курьеров подбери попроще, поглупее — из сельчан и желательно родственников, чтоб каждый дорожил жизнями двух других. А текст донесения следующий…
      И он продиктовал текст, крайне озадачивший и без того сбитого с толку командира партизанского соединения, определив, к тому же, не прямой, а до издевательства иррациональный маршрут для передвижения трех связных курьеров.

      /Горная Чечня/
      Как только в Гомхой вернулся Салех, везя на лошади позади седла освобожденного русского пленника, группа, обретя былую численность, немедля покинула окрестности горного аула.
      — Я ни слова не сказал им про нашу команду, — бросал короткие отрывистые фразы Артем Андреевич, повествуя о своих злоключениях майору по дороге.
      — Врал, что отстал от большого отряда… Да они толком и не допрашивали — вечером собирались отправить в основную банду. А до тех пор просто колотили с небольшими перерывами…
      Но майор особенно не прислушивался к сбивчивым объяснениям, а поторапливал коллег, стараясь поскорее покинуть район, где местный народец прознал о «десантной роте».
      Прилично удалившись на юг, группа расположилась на отдых — трудный день кончался, небо окрасилось темною серостью наступавшего вечера. Местечко они подыскали укромное — остановились не как всегда на возвышенности, с которой хорошо просматривались ближние и дальние подходы, а выбрали низинку в густом кедровом лесу, изрядно разбавленном кустарником. Новогоднюю ночь хотелось провести у костра, а разводить огонь на обозреваемом со всех сторон бугре стало бы верхом беспечности.
      Яровой с жалостью смотрел на поникшего Берга. Один глаз инженера заплыл сизой опухолью, все лицо было покрыто мелкими синяками, из разбитых губ сочилась кровь, руки пестрели свежими ссадинами, а пальцы все еще подрагивали от перенесенного стресса. Да и весь его напуганный, взъерошенный вид оставлял желать много лучшего.
      «Ладно, — подумал Константин, — не стоит мучить его нотациями — данный урок он и так усвоит надолго. Слава богу, что история эта закончилась благополучно; нам же с Пашкой самим нужно быть поумнее и не оставлять в дальнейшем господ гражданских без присмотра».
      Как бы там ни было, а специалиста по радиоперехватам и дешифрированию удалось вызволить из плена, следовательно и ответственное задание боле не находилось под угрозой провала. Сейчас, пожалуй, только одно обстоятельство приводило Костю в уныние — пребывание разведгруппы в предполагаемом глухом тылу противника отныне раскрыто. Поверят ли чеченцы в существование «десантной роты», якобы возвращавшейся в Моздок после скрытного рейда по горной местности? Да и что это был за странный рейд — без нападения на бандитские базы, без стычек с дозорами и патрульными отрядами сепаратистов?..
      «Черт с ними!.. Не из таких передряг выпутывались, — выдохнул он, устав от гнетущих размышлений. Достав из ранца заветную фляжку с коньяком, взятого специально для встречи Нового Года, с надеждой подумал: — Надеюсь, среди малообразованных горцев не сыщется талант, способный заподозрить подвох и раскусить задумку генерала Серебрякова».
      Костер разожгли скромный — на очищенной от снега земле, излучая жар и источая запах хвои, весело потрескивал всего один обломок толстого древесного сука. Рядом лежал пяток таких же обломков сухого кедра, загодя приготовленных старшиной. Сам Ниязов облюбовал местечко немного выше по склону лога и первым заступил на дежурство.
      — И пистолет мой остался у чеченцев… — снова послышалось причитание Берга, — до сих пор не понимаю: как я там — под холмом, мог допустить такую непростительную беспечность, невнимательность…
      — Выпейте, Артем Андреевич, — протянул инженеру кружку с колыхавшимся на дне коньяком офицер спецназа.
      — Благодарю, — принял тот двумя руками емкость. — И вообще… Спасибо вам, мужики, за спасение. Вовек не забуду!..
      — Будет об этом, — примирительно сказал майор, подавая на закуску кусочек шоколада. — Работать когда сможете?
      — Я могу работать. Готов в любое время!
      — Позже. Скоро двенадцать…
      Инженер опрокинул в себя коньяк, а Костя плеснул спиртное в следующую емкость и вопросительно глянул на улема. Но старик улыбнулся и, отказываясь, отвесил благодарственный поклон.
      — Ну, с наступающим вас, коллеги, — негромко поздравил подчиненных командир и проглотил свою порцию алкоголя.
      Чиркейнов с осторожностью протянул руку и с благоговением погладил чехол с музыкальным инструментом…
      — Костя-майор, — нерешительно прошептал он, — тут кто?.. Не дечиг ли, случайно?
      — Дечиг.
      — Ты долго несешь его, — задумчиво проговорил Ризван Халифович, — и относишься, как я заметил, очень бережно, точно к ребенку. Верно, любишь инструмент, и пользоваться умеешь, а?
      — Музыкальные инструменты действительно люблю, — улыбнулся Яровой и не преминул воспользоваться выражением деда: — А на дечиг-пондаре играю самый мал-чуток.
      Бесцветные глазки табарасана радостно вспыхнули.
      — Сыграй, Костя-майор! Нас ведь здесь — в низине среди гор, никто не услышит.
      Через минуту инструмент был расчехлен; офицер ласково провел ладонью по грифу и заиграл…
      Сначала он исполнил кавказскую народную мелодию. На струны простенького инструмента та легла отменно — верно и создавалась под что-то похожее. Затем попробовал воспроизвести нечто другое — танго, на первый взгляд, казалось бы, совершенно к дечигу не подходящее. Однако и оно вышло завораживающе, пленяя слух хорошим ритмом и прекрасными созвучиями.
      Улем с инженером, затаив дыхание, внимали мастерской игре, и даже Павел на какой-то миг забылся, отвлекся от сторожевых обязанностей, прислушиваясь к негромкой, льющейся снизу мелодии. А Константин, мутно взирая на пляшущие языки пламени, перебирал струны, и вспоминал… Вспоминал, как еще недавно в один из вечеров они сидели с Эвелиной в его служебной квартирке, и он впервые исполнил это произведение, написанное и посвященное ей. С замирающим от волнения сердцем вспоминал и первую с ней близость, произошедшую в ту же ночь…
      Когда утих последний аккорд, все четверо долго сидели неподвижно, и каждый думал о чем-то своем…

* * *

      Ранним утром первого января офицер встал со свернутого спального мешка, сидя на котором обозревал округу в качестве дозорного и направился будить Павла. Часа в три ночи, когда Ниязов ушел отдыхать, он разглядывал склон противоположной возвышенности в окуляр ночного прицела и вроде бы узрел малоприметное движение. Вначале майор хотел вернуть снайпера, да сходить туда — проведать обстановку, но повторное изучение склона с помощью оптики успокоило, навеяв мысль об ошибке.
      И все ж утром какое-то смутное подозрение заставило действовать…
      Старшина поднялся до «наблюдательного пункта», зачерпнул рукой горсть снега и растер ее по своему лицу.
      — Все, Евгеньевич, я в полной форме — готов к труду и обороне, — кивнул он командиру, принимая обязанности дозорного.
      Прихрамывая, тот медленно прошелся по дну овражка и стал постепенно забирать в гору, держа наготове бесшумный автомат. Вот кривая граница редколесья, шедшего узкой полосой поперек склона, осталась позади. Снег среди частокола кедровых стволов стал глубже, темнее — цвет его из ярко белого превратился в сизо-голубой. Вот и кустарник, за которым мелькали причудливые ночные тени. Яровой обогнул пучки торчащих из сугроба ветвей и вдруг замер… Снег за кустом был основательно вытоптан; множество следов оставили посреди ровной нетронутой глади несколько пар человеческих ног.
      Внезапно Косте почудилось, будто в этот миг за фигурой его, одиноко стоявшей посреди кедрача, кто-то пристально наблюдает. И не просто наблюдает, а скользит по телу прорезью прицела, тщательно подбирая место, куда следует всадить пулю. Палец же стрелка неотвратимо давит на спусковой крючок…
      Не меняя позы, сотрудник «Шторма» осторожно поднял взгляд и еще раз тщательно осмотрел пологий откос.
      Вокруг не было ни души.
      Чуткий слух также не улавливал ни единого звука в потрясающей тишине, окутавшей и гору, и ее подножие. Тогда спецназовец опустился на здоровое колено, изучив утрамбованный участок, обнаружил несколько окурков, а потом двинулся в том направлении, куда посреди ночи ушли неизвестные люди.
      Прилично пропетляв между деревьев по глубоким сугробам, он утвердился во мнении: неизвестных гостей было минимум шестеро, и, по крайней мере, некоторые из них несли с собой оружие — отпечатки стоп частенько чередовались с овальными следами от ружейных прикладов. Но самое досадное открытие Константин сделал позже, когда обернулся к низине и припомнил, каким путем добиралась сюда его группа. Оказалось, что незнакомцы двигались чуть выше и параллельно. И вполне возможно — в то же самое время…
      Из всего этого напрашивался скверный вывод о скрытой слежке за разведгруппой.
      «Наверняка «пришельцы» видели огонь костра, слышали игру на дечиге… Но почему тогда, имея численный перевес и тактический выигрыш благодаря фактору внезапности, на нас не напали и не перестреляли ночью? — недоумевал командир отряда, возвращаясь к отдыхавшим товарищам. — Совпадение или кем-то задуманная тонкая игра?»

* * *

      Позавтракав, все четверо готовились отбыть дальше на юг. Но едва Костя затушил сигарету и набрал в легкие воздуха, дабы поднять группу для следующего затяжного перехода, как с дозорной позиции раздался предупреждающий сигнал — тихий и отрывистый свист. Автомат тотчас оказался в руках майора; правая ладонь коротким движением освободила затвор от предохранителя, а взгляд уж пытал снайпера о причине внезапного беспокойства. Пашка повел «винторезом» на запад и поднял вверх три растопыренных пальца…
      «Чужие. Три человека», — перевел Яровой, поворачиваясь к улему с инженером и знаком приказывая затаиться.
      Всматриваясь в указанном направлении, он приник к стволу ближайшего кедра. Присев у черневшего кострища, замерли и Чиркейнов с Бергом…
      Тем же логом, криво уходившим куда-то на запад и упиравшимся чуть ли не в нависший над горизонтом Казбек, к разведгруппе приближались трое мужчин. Один совсем уж в возрасте, второй лет под тридцать, и третий — плюгавый низкорослый подросток. Петляли меж деревьев неспешно, обстоятельно — видать, рассчитывая силы на долгий путь; в руках держали сучковатые палки — помогали ими передвижению по давнишнему, слежавшемуся снегу; вместо оружейных стволов с плеч свисали простенькие котомки.
      Уходить и прятаться времени не оставалось, да и теплое кострище со свежими следами вокруг, непременно выдаст.
      И тогда Костя шагнул им навстречу:
      — Далеко ли идем, граждане?
      Те, напугавшись, остановились; растерянно переглянулись… И в ту же секунду от внимательного взора спецназовца не ускользнуло мимолетное движение плюгавого парня. То было даже не движение, а, скорее намерение или непроизвольное сокращение мышц правой руки, дернувшейся за спину, где обычно висит оружие.
      — Будем изображать глухонемых? — усмехнулся офицер, приподнимая «вал».
      — Два быка… Два быка гнать в Видучи. Там продавать, — заспешил с ответом пожилой мужчина и махнул палкой назад.
      — Откуда гнали?
      — Из Шарой быка гнали… Из Шарой.
      Теперь тонкий конец его палки качнулся вперед.
      «Странный маршрут. Какая-то неувязочка у вас, господа колхозники, — подумал Яровой, — вы бы еще через Грузию с Арменией поперлись!..»
      — Ну что ж, — отступил он на шаг в сторону, уступая тропу, — милости просим к нашему костерку. Погас, правда, огонек, да все одно погреться еще можно. Прошу…
      Кажется, из троих русский язык немного понимал только один. Пожилой мужчина что-то негромко сказал двум молодым напарникам, и чеченцы поочередно прошли мимо сотрудника «Шторма». Каждого он осмотрел со спины, а позже, когда те уселись рядком и о чем-то завели мирную беседу с улемом, пытливый взгляд его заскользил по одежде, обуви, рукам и поклаже незнакомцев. Снайпер не покидал дозора и предусмотрительно не обнаруживал своего присутствия, держа, вероятно, путников на прицеле. Добряк инженер, позабыв о сизо-лиловой расцветке собственного лица, разворошил горячую золу, подогрел воду, заварил чай, подал три кружки гостям, а майор все ощупывал и ощупывал их придирчивым взором, отчего-то не произнося ни слова…
      — Говорят: совсем голодно в селах; жалуются… — покачал головой богослов, обращаясь к не то к Яровому, не то к Бергу. — Осенью мал-чуток денег подкопят — до Курбан-байрама проживут. А потом идут продавать последний скот…
      Артем Андреевич шмыгал носом и, опустив голову, копошился над ранцем. Потом поднялся и протянул бедным сельчанам по бутерброду с мясным паштетом. Те немного оживились, закивали, отрывисто заговорили на своем языке — должно быть благодарили. Табарасан вновь пустился в расспросы, а старейший из путников отвечал степенно, с достойною миной, поглаживая квадратную бороденку. Лишь один командир спецназовцев, вдруг потеряв всякий интерес к пришельцам, стал безразлично оглядывать округу: повел взглядом вправо, влево; ухватил незаметную фигуру Павла, застывшего с винтовкой наготове и не забывавшего так же поглядывать по дальним сторонам…
      — У меня есть сушеное мясо, — спохватился Чиркейнов, оборачиваясь к ранцу, что лежал возле молчаливого офицера.
      Однако, разбираясь с мешочками, улем вдруг скосил взгляд к Яровому и таинственно зашептал:
      — Костя-майор, они не из Шароя! Шарой рядом с Дагестаном и я многих оттуда знаю! Я поинтересовался: как здоровье муллы Атисова. Того Атисова, что прошлой зимой отправился на Суд к Всевышнему. А старший ответил: живет и здравствует Атисов!..
      — Я давно догадываюсь, кто они, Ризван Халифович. Не беспокойтесь, — так же тихо успокоил его спецназовец.
      Табарасан лишь добавил еще одно звено к тем доказательствам, что с относительной легкостью и быстротою сложились в его голове в цепочку неопровержимых фактов. И, повернувшись к пожилому продавцу крупного рогатого скота, он внезапно полюбопытствовал:
      — А что это у вас с рукой, уважаемый?
      — Какая? — не понял тот.
      — На тыльной стороне вашей правой ладони, что за пятнышки?
      Чеченец недоуменно осмотрел свою ладонь со всех сторон, вероятно не очень-то соображая, которая из них тыльная и пожал плечами:
      — Не пойму, какая пятна?!
      — Вот эти маленькие черные точки? — указал Константин на редкие темные крапинки, в беспорядке покрывающие основание большого и указательного пальцев. — Откуда они?
      — Мой не знает… — абсолютно искренне выпучил глаза муслим.
      — Что ж, придется объяснить, — усмехнулся офицер и, не сводя глаз с собеседника, немедля приступил: — Видите ли, вы, возможно и не замечали, но… при стрельбе из боевого оружия, малая часть пороха не успевает сгорать в патроннике и стволе. А потому вылетает вместе с использованной гильзой вправо, оставляя, разумеется, следы на правой руке стрелка. Именно такие следы, похожие на мелкие крапинки. Каждый раз, когда я возвращаюсь с Кавказа, моя правая ладонь, представьте, выглядит точно так же. Что скажете, уважаемый, в свое оправданье?
      «Уважаемый» хлопал глазами, видно, проявив смекалку, и поняв на сей раз чуть больше чем было сказано, а именно то, что ежели не отыщет слов в оправдание, то непременно будет расстрелян этим проницательным и решительным молодым человеком. Потерянный и встревоженный вид пожилого чеченца к тому же навел панику и среди молодых единоверцев. Те заерзали; позабыв о чае и бутербродах, переглядывались и выдавали явное беспокойство.
      — Я ходить в горы… — сглотнул вставший поперек горла ком пожилой, — стрелять охотничье ружье.
      — Не прокатывает, — отверг сию версию русский офицер. — Порох в охотничьих зарядах другой, да и весь без остатка стволом выходит — нету там затвора. Или жители бедных чеченских сел используют самое современное нарезное промысловое оружие, по три тысячи долларов за ствол?
      Теперь уж ответа и вовсе не последовало.
      — К тому же, как я успел заметить, на руках ваших попутчиков абсолютно идентичные отметины, а одежонка справа в районе задниц весьма потерта и потрепана прикладами… Ладно, с этим ясно, — кивнул Яровой на возрастного кавказца и распорядился: — Ризван Халифович, прикажи-ка вон тому расстегнуть верхнюю одежку.
      Богослов передал приказание; тридцатилетний чеченец ткнул кружку с остывшим чаем в снег, встал и безропотно распахнул телогрейку, обшитую сверху грубой серой холстиной. Под телогрейкой обнаружился светлый шерстяной свитер крупной вязки, заправленный в старые брюки военного образца. Засаленные брюки были туго подпоясаны черным кожаным ремнем. Кавказец высоко задрал руки и без команды обернулся на триста шестьдесят градусов, всем видом демонстрируя отсутствие оружия и ярую приверженность к пацифизму. Выполнив сию манипуляцию, убедительно уставился на чрезмерно подозрительного спецназовца…
      — Пусть вытащит свитер из брюк, — мрачным голосом продолжал Костя.
      «Сельчанин» повиновался.
      И снова улем с инженером, будто исполняя обязанности присяжных в зале суда, услышали вывод главного обвинителя:
      — А этот хмырь, помимо автомата на плече, носит за поясом пистолет. Видите: слева на светлой шерсти у талии отчетливо проступает потемневшее пятно? Это следы от ружейной смазки; масло это с одежды вовек не смыть, не отстирать.
      Богослов не стал переводить сурового вердикта, да кавказец, видно, и без перевода догадался о сказанном — понурив голову, заправил в штаны свитер, накинул телогрейку и, не застегивая пуговиц, уселся на прежнее место. Взгляд его суматошно метался из стороны в сторону…
      — А ты чего примолк, плюгавый? — сотрудник «Шторма» в упор воззрился на подростка, да так сверкнул глазами, что тот съежился от страху.
      Через минуту пацан стоял по пояс раздетый, а Константин, указывая толстым стволом автомата на правое плечо юного бандита, просвещал гражданскую половину разведгруппы:
      — Перед вами молодой «Ворошиловский стрелок», использующий старенькую снайперскую винтовку СВД или одну из модификаций устаревшей винтовки Мосина. А может быть, что совсем уж маловероятно — антикварный английский «бур». Только мощное оружие с сильной отдачей оставляет прикладами на теле новичков продолговатые синяки. Таковой на его правом плече вы и изволите наблюдать.
      — Не убивай! — вдруг взвизгнул пожилой чеченец, стоявший до сей поры как изваяние, и с мертвенной бледностью на лице наблюдая за происходящим.
      Он брякнулся на колени и подполз на четвереньках к русскому офицеру.
      — Не убивай, руса!! Или стреляй меня одного!.. Все тебе расскажу! Все что знаю, только их не трогай! — махнул он грязной и мокрой от снега рукой на двух своих единоверцев, — Аллахом тебя заклинаю!.. Сыновья они мои. Не убивай…
      Молодые кавказцы взирали на отца широко раскрытыми глазами, видимо только в эту трагичную минуту до конца осознав весь ужас своего положения.
      Презрительно усмехнувшись, Яровой кивком приказал главе семейства сесть напротив и сухо изрек:
      — Выкладывай, старик: куда, к кому и с чем послан? Советую говорить правду — сказанное тобой обязательно проверю. А потом решу, как с вами поступить…
      После недолгого допроса, Константин поднялся и бросил через плечо:
      — С нами пойдете. Павел, вяжи их в одну связку, пора уходить с этого места. Часа через два устроим привал с обедом и пошлем донесение нашим друзьям на север.

      /Горная Чечня/
      Отдохнуть и передать полученные сведения Центру в намеченное время группе не удалось — за час до назначенного срока впереди замаячил невысокий перевал. Майор хотел довести разведчиков до его верхней отметки, подыскать удобную площадку и там обосноваться для отдыха и для связи с Центром. Однако стоило подняться по узкой тропке крутого заснеженного откоса метров на шестьсот, как снайпер, шедший лидером, внезапно просигналил о близкой опасности.
      — Всем залечь и не двигаться! — не оборачиваясь, скомандовал офицер.
      Попутчики послушно исполнили приказ, а Константин принялся разглядывать в бинокль нависший над ними неровный и почти отвесный — градусов под семьдесят, склон. С перевала по той же тропе навстречу спускались вооруженные люди. Людей было много, и двигались они неспешно, боязливо держась вблизи утоптанной дорожки и стараясь не угодить в рыхлый, ненадежный снег.
      — Вот черт! Откуда же вас принесло?! — выругался Яровой и оглянулся на пройденный отрядом путь.
      Об отступлении лучше было не помышлять. Во-первых, впопыхах кто-нибудь наверняка сорвется и сломает себе шею, а во-вторых, перед скалой простиралась обширная равнина, покрытая реденькой и несерьезной кустарниковой растительностью. На открытой плоскости этой долины четверка разведчиков вкупе с пленными курьерами на несколько минут неминуемо окажется беззащитной перед пулями чеченских стрелков.
      — Уходим вправо! — коротко озвучил он свое решение и предупредил улема с инженером: — Перемещаться осторожно — одно неверное движение и мы покатимся с камнями и снегом вниз. А вы… — повернулся он к троим чеченцам, — вы просто следуете за мной ниже. Кто-нибудь из вас пикнет — пристрелю.
      Фал перехватывал пояса пленных и фиксировался хитрым узлом так, что быстро освободиться от привязи было невозможно. Конец же длинного капронового шнура крепился карабином за ремень поводыря — командира.
      Майор осторожно пробирался по плоскости почти вертикального горного склона, предварительно сбивая носком жестких альпийских ботинок снег с камней и выбирая надежный, крепкий уступ, да изредка поглядывал вниз на нерадивых соседей по связке. Чиркейнов полз за Бергом, который в свою очередь точно ступал по следам Ярового. Параллельно и выше — метрах в тридцати, легко, проворно и бесшумно скользил снайпер. Разведчики понемногу смещались вправо от тропы, постепенно ускользая из поля зрения передового отряда кавказцев. Возможно, им так и удалось бы скрыться за плавным изгибом скалы незамеченными, если бы кто-то из пленных курьеров внезапно не оступился…
      — О-о-у!! — раздался вдруг истошный крик одного из молодых горцев.
      Константин тут же почувствовал сильный рывок за ремень — фал натянулся, словно гитарная струна, готовая вот-вот лопнуть. Спецназовец всем телом вжался в снег — к тяжести находящихся за спиной ранца, автомата, спального мешка и дечиг-пондара прибавился вес неуклюжих кавказцев. Стараясь не шевелить ступнями, скосил взгляд на ближайшего из них: самый старый вцепился побелевшими руками в шнур и, беспомощно елозя ногами по насту, пытался найти подходящую опору. Тонкая ледяная корка вместе со снегом бесшумно осыпались вниз; за ними устремлялись мелкие камни, и толку от попыток пожилого чеченца не было. Кажется и сыновья его, находились в таком же плачевном положении…
      Где-то далеко вверху раздался выстрел, другой, третий… Потом протрещала длинная очередь — группа была обнаружена отрядом спускавшимся впереди основной банды. Пули противно завыли поблизости, царапая лед и вздымая белые высокие фонтанчики.
      Ниязову пришлось приостановить свой бросок. Он снял с плеча «винторез», молниеносно прицелился и произвел несколько выстрелов. Точно летевший из мощной винтовки пули немного охладили пыл передового отряда — моджахеды прекратили спуск и стали беспорядочно палить по склону…
      Командир разведгруппы там временем потихоньку поднял руки и ощупал почву под слоем снега. Но промерзший грунт нигде не имел ни выступов, ни углублений. Положение становилось критическим.
      — Константин Евгеньевич, — прошептал побледневший инженер.
      Осторожно повернув голову, Яровой посмотрел на него, — Артем Андреевич нерешительно протягивал нож…
      — У вас… У нас нет другого выхода, — панически округлил глаза Берг.
      — С этим всегда успеем, — прохрипел майор.
      Он попробовал переместить громадный вес всей связки на левую ногу, с тем, чтобы передвинуть дальше правую, да немедля пожалел об этом — под ботинком что-то хрустнуло, провалилось. Стопа заметно осела и держалась на полуразрушенном уступе только благодаря рельефному протектору толстой подошвы.
      — Черт!.. — снова выругался Костя, возвращаясь на прежнее место.
      — Константин Евгеньевич, если погибнете вы — погибнет вся группа, — уже настойчивей произнес инженер и добавил, часто моргая отекшим фиолетовым веком: — Мы не сможем без вас выполнить задание!..
      В другое время Яровой бы с этим доводом поспорил, к тому же за Бергом маячила фигурка Чиркейнова, с мнением которого также приходилось считаться. Он хотел взглянуть в бесцветные глаза Ризвана Халифовича, да вдруг ощутил у своего пояса движение руки Артема Андреевича…
      И в тот же миг фал лопнул.
      Над долиной снова послышались беспорядочные крики — то пленные чеченцы летели по отвесному склону, увлекая за собой массивную, набиравшую гибельную силу, снежную лавину.
      — Наконец-то. А то уж я подумал: жалость тебя, Евгеньевич, прошибла! — прокричал сверху старшина, меняя в винтовке магазин. — Сваливайте, я прикрою!
      Но прежде чем свалить из-под обстрела майор все же встретился взглядом с табарасаном. Полными ужаса глазами тот смотрел на сходящую лавину, на мелькавшие в белой смертельной круговерти тела. Потом, когда снег успокоился, погребя далеко внизу под своей толщей троих курьеров, часто заморгал и покосился на Костю-майора. Нет, осуждения на лице не было — чуть заметно пожав хлипкими плечами, он кротко кивнул: мол, что ж теперь поделаешь, — такова уж воля Всевышнего.
      И Константин, довольный этим фактом, негромко шепнул, начиная движение:
      — Уходим. А то ежели эти дурни сообразят швырнуть гранату — нас даже через год МЧС не откапает…
      Они живо поползли вправо под прикрытием редких, но точных выстрелов Павла, валивших одного за другим бородатых боевиков…
      Спасенье группа нашла в «гамаке» — так горный спецназ и альпинисты величали небольшие площадки на вертикальных и труднопроходимых откосах. «Гамаки» издавна использовались для продолжительного и основательного отдыха, надежного укрытия от непогоды. Пригодился горизонтальный уступ шириною в два метра и сегодня. Добравшись до этой узенькой площадки, разведчики перевели дух — отныне их не было видно ни с узкой тропы, ни с живописной долинки, лежащей у подножья седловины.
      Потом Яровой, сидя у самого края временного пристанища, долго и пристально рассматривал в бинокль банду, кое-как спустившуюся по злосчастной тропе вниз. Странно, но в какую-то минуту ему совершенно отчетливо показалось, что на узком пути им случайно повстречалось не хорошо подготовленное чеченское бандформирование, а какой-то сброд поспешно набранных в селах резервистов. Возраст вояк, насколько позволяла разобрать двенадцатикратная оптика, колебался от пятнадцати до шестидесяти лет. Одежда мужчин была разнообразна, но в основном представляла собой телогрейки и халаты — удобных утепленных курток военного образца почти не встречалось. Автоматов он насчитал не много — из-за плеч все больше торчали длинные, гладкие стволы бестолкового в горах охотничьего оружия, а двое, кажется, несли капризные американские винтовки М-16…
      — Чудно, — прошептал офицер «Шторма». — Чудно и весьма загадочно.
      — Согласен, — поддержал его сомнения снайпер. — Обычно таких ополченцев гонят в обратном направлении — в Грузию, в тамошние лагеря подготовки. А тут… Короче, я тоже ни хрена не понимаю!
      Затем они на пару долго сидели неподвижно на краю бездонной пропасти, провожая тонкую вереницу черневших на белом фоне человеческих фигурок.
      — Константин Евгеньевич, Павел Сергеевич, пора бы и вам утолить первый голод. Перебирайтесь поближе, — позвал их Берг, давненько вскрывший один из комплектов суточного рациона и занимавшийся поварскими обязанностями. — Сегодня на обед галеты, рыбные консервы, сгущенное молоко, кофе и конфеты.
      — А что, Артем Андреевич, сумеем ли отсюда связаться с Центром? — согревая руки о кружку с кипятком, справился Яровой.
      — Полагаю, да.
      Офицер ОСНаз «Шторм» посмотрел на угрюмые и уставшие лица товарищей и, долго не раздумывая, объявил о своем решении:
      — Тогда останемся ночевать здесь — все одно до наступления темноты перевала нам не одолеть. А вы, Артем Андреевич, готовьте связь — надо бы сообщить аналитикам о наших последних приключениях.

 
/Санкт-Петербург/
/«В Центр оперативного анализа/
/Секретно/
/Генерал-лейтенанту Серебрякову/
/Лично/
/1 января; 15.30/
/Яровой/
Утром 1 января группой захвачены и допрошены три курьера амира Али Абдуллаева (Абдул-хана). Курьерам надлежало скрытно добраться до расположения банды Абдул-Малика и устно сообщить следующее (дословно): «Агвали; Пещеры под Миарсо; Арчо. 6 января. Финансирование через Сайхана в Агвали».
/После допроса курьеры погибли под снежным завалом на перевале в восьми километрах южнее села Гомхой. На этом же перевале около полудня 1 января группой зафиксирован переход бандформирования в северо-восточном направлении. Численность банды — до пятидесяти человек. Слабое вооружение и отсутствие нормального снаряжения не позволяют заключить, что подразделение имеет какое-то отношение к регулярным войскам армии Ичкерии»./
Серебряков пробыл дома немногим более суток. Утром второго января он созвал сотрудников Центра и появился в опустевшей клинике без перевязи, поддерживающей пострадавшую в аварии левую руку. Прямо из лифта генерал ФСБ быстрой походкой прошествовал мимо своей палаты и направился в ординаторскую…
После оглашения Альфредом Анатольевичем текста последнего донесения Ярового, Сергей Николаевич долго елозил указательным пальцем по разложенной на столе карте, затем распрямился и произнес:
 
      — Агвали — районный центр, с этим названием все ясно. С пещерами под селом Миарсо, думаю, также расхождений во мнениях не возникнет — на нашей подробной карте имеется их обозначение. Арчо, надо полагать, крохотное селение, находящееся западнее значительного населенного пункта Карата. Таким образом, получается, что все три объекта, указанных в донесении, находятся на юго-западе Дагестана — у южных границ с Чечней.
      — Между этими населенными пунктами образуется некий треугольник или район действий для банды Абдул-Малика, — живо поддержал его кто-то из аналитиков Центра, — а «шестое января» — ни что иное, как дата начала активных действий.
      — Возможно-возможно… — неопределенно молвил руководитель операции, в изнеможении опускаясь на стул. Но тут же отыскав силы, снова вскочил и, стремительно прошагав по излюбленному маршруту от окна к двери, взволнованно заговорил: — Или отдельные, не связанные меж собой объекты для террористических атак!.. И как бы там ни было, а в нашем распоряжении осталось ровно четыре дня! Поэтому необходимо в срочном порядке снарядить группу опытных контрразведчиков. Снарядить и как можно скорее отправить в Дагестан — в районы названных в донесении сел. Пусть роют землю, вынюхивают, ищут этого финансиста Сайхана из Агвали!
      — Все ж таки склоняетесь к версии о масштабной операции чеченских бандитов в Дагестане!? — с плохо скрытым упреком начал координатор, кося недобрым взглядом на Князева.
      — Да, признаться…
      — Интуиция, Сергей Николаевич или уверенность?..
      — И то, и другое, Альфред Анатольевич. Сведя воедино все ниточки, а так же учитывая прогнозы Антона Князева, вывод напрашивается сам собой. И уверен я в его правильности на семьдесят процентов.
      Генерал-майор недовольно пожевал своими тонкими губами, длинный нос тоже проделал какие-то замысловатые движения, и лицо при этом сделалось надменно-кислым.
      — Видите ли, Сергей Николаевич… Возможно, наш молодой гений и выучил наизусть названия всех методов анализа, возможно с успехом использует их в работе, но… Но по вполне объяснимым причинам ему могут быть абсолютно неведомы такие тактические ухищрения противника, как отвлекающий удар или дезориентирующая операция, — сухо и отрывисто высказал он наболевшее. — Однако ж мы-то с вами неоднократно обжигались и должны учитывать азы…
      — Альфред Анатольевич, — остановил его монолог Серебряков, — давайте оперировать фактами. У вас имеются данные о каких-либо приготовлениях чеченских банд или террористов к атакам где-то еще помимо Дагестана?
      — Пока нет, но…
      — Вот когда они появятся, тогда мы непременно примем во внимание и ваши гипотезы об отвлекающих ударах и дезориентирующих операциях. А пока, я полагаю, следует заняться анализом реально происходящих событий на востоке Чечни. Вы согласны?
      — Хорошо, — буркнул генерал. — Тогда объясните мне, почему ваша уверенность в готовящемся ударе по Дагестану не превышает семидесяти процентов?
      — Если бы пятерым спецназовцам, посланным позавчера из Ханкалы, удалось установить возвращение отремонтированной бронетехники берегом Шароаргуна к восточным границам Чечни, то я был бы уверен на все девяносто. Но…
      — Так технику не возвращают? — оживился координатор.
      — Не знаю… не в этом дело. Подполковник Извольский испытывает нехватку опытных профессионалов — часть его людей залечивает раны в госпиталях, кто-то недавно погиб и еще не найдена достойная замена… Одним словом, пришлось ему послать к реке Шароаргун троих молодых солдат, сержанта и какого-то капитана Лагутина, оказавшегося в Чечне в третий раз, — Сергей Николаевич опустил глаза и, помолчав, закончил рассказ голосом наполненным горечью: — По дороге к реке ребята нарвались на банду. Только-то и успели сообщить по рации о неравном бое. Так что неведома пока судьба отремонтированных бронемашин.
      Альфред Анатольевич помолчал, проглатывая печальную весть, потом негромко предложил:
      — Майор Яровой всего в нескольких километрах от перевалочного лагеря. Самый верный способ — направить туда его.
      — Да, теперь вы правы — другого не остается. Иначе не успеваем. А еще нужно продумать… Альфред Анатольевич, продумайте кого и с какой легендой послать в Дагестан из контрразведчиков. Под каким видом им будет удобнее и безопаснее там работать.
      — Понял, Сергей Николаевич, — кивнул генерал-майор, делая пометку в блокноте. — Исполню.
      Другие члены Центра оперативного анализа вполголоса обсуждали меж собой последние новости. Гвалт понемногу расходился, покуда среди неровного шума не стал отчетливо слышен молодой голос, несколькими днями ранее внесший основательную сумятицу в пожилые умы. Все разом смолкли и повернули головы к Антону. А тот, мимолетно про себя отметив подвижку от пренебрежения к предупредительности и даже учтивости, и далее твердо следовал принципу: открывать рот редко, да исключительно по делу.
      — …Если какой-то нелепый случай засветит деятельность посланных вами в Дагестан людей, то в совокупности с оплошностями разведгруппы разыгрываемая нами партия перестанет быть тайной для командования Вооруженных сил Ичкерии, — негромким, проникновенным голосом вещал молодой человек так, будто беседовал не с присутствующими, а сам с собою. — Следовательно, контрразведчики должны открыто выполнять по соседству с Чечней любую другую, второстепенную функцию, не способную насторожить оппонентов. И работа эта не может быть пустой легендой, служащей лишь прикрытием истинного лица. Им следует поставить вполне конкретную задачу.
      — Например? — заинтересованно прищурился Серебряков.
      — Например, розыск и перехват небезызвестного каравана с коноплей. Поиск наркотиков не спугнет и не всполошит серьезных террористов.
      Сергей Николаевич с минуту пристально смотрел на Князева, и от остальных сотрудников Центра не укрылось промелькнувшее в глазах опытного фээсбэшника довольство. Да, в последние дни генерал-лейтенант действительно был доволен работой Антона. Теперь уж ему не ставилось в вину ни безучастная молчаливость, ни пристрастие изрисовывать бумажные листы какими-то чудными фигурками, напоминавшие шахматные, во время бурных обсуждений — все прощалось Князеву взамен его метких, ювелирных наблюдений и неожиданных, весомых для общего дела выводов.
      — Ты мыслишь правильно, — кивнул Серебряков. — Пожалуй, так и поступим. Распорядитесь, Альфред Анатольевич, об отправке трех групп контрразведчиков в Дагестан под видом сотрудников Отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. И пускай для пущей убедительности к данной работе подключатся сотрудники одноименного Отдела из Махачкалы.
      — Хорошо, — угрюмо буркнул координатор и, стараясь не смотреть в сторону ненавистного выскочки, сделал следующую пометку в своем толстом блокноте.
      — После первых же донесений от этих групп, соберемся и разработаем план дальнейших действий… — генерал-лейтенант сделал небольшую паузу, потер пальцами виски и закончил: — А пока я свяжусь с нашим руководством и посоветуюсь по поводу приведения войсковых частей, расположенных поблизости от чечено-дагестанской границы в повышенную боевую готовность.
      «И вы, Сергей Николаевич, мыслите правильно, — возликовал про себя Князев и продолжил мысль сообразно генеральскому тону: — А я пока займусь наступлением на другом фронте. Завтра третье января — знаменательный день в моей жизни, и я непременно должен порадовать себя успехами в наступательной операции…»

      /Санкт-Петербург/
      До места назначенной встречи оставалось недалеко.
      Эвелина опаздывала, но по Литейному шла с нарочитой неторопливостью. Яркое солнце прощалось с погожим январским днем, и она еще издали заметила, стоявшего в его лучах с роскошным букетом Антона. Но даже вид беспрестанно посматривающего на часы молодого человека не заставил ее ускорить шаг. Напротив, нырнув в ближайший магазин, с огромными витринными стеклами, девушка надолго остановилась возле прилавков. Медленно переходя из одного отдела к другому, она словно надеялась, что назойливый ухажер, лишившись терпения, покинет свой «пост».
      «Такие, как красавчик Князев всегда рядом, всегда на дежурстве… Они умеют добиваться, ждать, и не отступятся от поставленной цели ни под какими пытками, — отчего-то вдруг вспомнились ей слова ассистента Вдовиной. — Подобные никуда не уедут и не исчезнут на целую вечность. Разве что задержатся на банкете, по случаю успешной защиты диссертации…»
      Вздохнув, Петровская печально посмотрела сквозь оконное стекло на Антона. Одет он был безукоризненно и с претензией. Его любовь к дорогим и как принято сейчас выражаться «имиджевым» вещицам, вообще бросалась в глаза любому, кто чуточку пристальнее задерживал на нем свой взгляд. У Константина Ярового тоже водились деньги, но тот быстро расставался с их большей частью, пускаясь в траты не на шмотки и безделушки, а обновляя музыкальные инструменты, приобретая какие-то импортные струны или редкие нотные сборники. «Господи, — внезапно подумалось ей,
      — какой же между Князевым и Костей убийственный контраст! Не так уж давно я близко знаю Константина, с Антоном вообще почти не знакома, но сколь же отчетливо бросается в глаза эта разница! И, пожалуй, я отдала бы сейчас все за то, чтобы встретиться не с этим… а с Яровым! Но, увы…»
      Накануне вечером Князев неожиданно позвонил ей домой, хотя домашнего номера она никогда ему не называла. Он пригласил Эвелину посидеть в кафе по случаю собственного дня рождения — сегодня ему исполнялось двадцать девять. Сначала она наотрез отказалась, налету отыскивая какие-то несуразные причины: мол не отпустят раньше времени с работы, да и дома ждет масса запущенных дел… Но тот долго настаивал и даже попытался обижаться. А согласилась она только после его упоминания о каких-то фотографиях из далекого детства, на которых был запечатлен и Костя.
      — Я непременно захвачу их в кафе — посмотришь и выберешь себе те, что понравятся, — с подкупающей добротою в голосе объявил он по телефону.
      Против такого довода девушка устоять не смогла…
      Наконец на витрине попалась какая-то зажигалка в симпатичной коробочке. Продавец завернула ее в нарядную упаковку и Петровская нехотя застучала высокими каблучками к выходу.
      — Ты как всегда неотразима!.. — расплылось в улыбке лицо Антона.
      Преподнеся цветы, он взял стройную девушку под руку и важно повел вдоль узенькой, примыкающей к широкому проспекту, улочки. Вскоре парочка спустилась в небольшой ресторанчик, расположившийся в подвале старинного, красивого здания. И в фойе, и гардеробе, где они оставили верхнюю одежду, и в бесчисленных закоулках таился приглушенный свет и витал приятный аромат. Однако муляжи антикварной утвари, разбросанные по стенам и углам дизайнерской мыслью; сводчатые, расписные потолки, и едва слышное, льющееся откуда-то сверху, русское хоровое пение, придавали заведению вид трактира и одновременно монастырской обители.
      В одном из отдельных залов, их поджидал, заказанный на двоих, столик.
      — Прошу, — галантный кавалер любезно пододвинул стул, продолжая суетиться вокруг и ухаживать. Сам же, устроившись отчего-то не напротив
      — через крохотный круглый столик, а рядышком — сбоку, довольно спросил:
      — Чувствуешь забытый национальный колорит?
      Эвелина пожала плечами, оглядываясь по сторонам, и ничего не ответила. Кругом царил полумрак — из многочисленных и едва различимых элементов оформления погребка, почему-то приглянулась лишь небольшая, почти квадратная картина, как раз, под которую и уселся Князев. На холст косо падал шальной лучик света, освещая портрет старого седого человека, с мягкими чертами лица. Выцветший сероватый армяк свисал с худых плеч, правая рука крепко сжимала такой же старый деревянный посошок. Удивительно мудрым и проницательным взглядом пожилой мудрец смотрел прямо на нее…
      Вскоре появился официант, одетый в лиловую атласную косоворотку. Приткнув где-то сбоку поднос, расписанный под хохлому, он зажег три свечи, неровно торчавших в медном канделябре, сработанном под старину. Затем стал живо подавать одно за другим блюда русской национальной кухни, а под занавес суетной миссии откупорил бутылку шампанского, наполнил два широких фужера, многозначительно улыбнулся и, пожелав приятного вечера, растворился в темноте.
      — Ты получил премию? — поглядывая на уставленный дорогими яствами стол, поинтересовалась девушка.
      — На зарплату не жалуюсь, — заявил он и, широко улыбнулся: — Итак, я с нетерпением жду поздравлений…
      Она с готовностью вынула из сумочки подарок, положила его перед ним.
      — Это тебе. Поздравляю.
      На миг оторопев от знака внимания, тот с благоговением прикоснулся к коробочке и с торжественной неторопливостью развернул шелестевшую и переливавшуюся всеми цветами радуги бумагу…
      — Зажигалка?.. — в изумлении вскинул брови Антон, да тут же подавил в себе удивление и нашел деликатно-шутливый выход: — Придется научиться курить — ради тебя я готов на любые жертвы!
      И только сейчас девушка поняла: выбирая подарок, думала совсем не об этом человеке…
      Они выпили шампанского, после чего именинник с грустью признался:
      — Знаешь, я хочу извиниться… Закружил меня сегодня Серебряков — обещал полноценный выходной по случаю дня рождения, а получилось черте что… Одним словом, не сумел я заскочить домой за фотографиями, так и остались они лежать на письменном столе.
      Эвелина вздохнула. Приняв приглашение, она ехала сюда исключительно ради этих старых снимков… Теперь же оставалось слушать словоохотливого собеседника, да откровенно скучать.
      Он и вправду взялся без умолку болтать, часто перескакивая с одной темы на другую. Вначале она пыталась следить за нитью беседы, невпопад и односложно отвечала на вопросы, ковыряя вилкой какой-то салат со свежей зеленью, а затем попросту отвлеклась, забылась, размышляя о своем…
      Но скоро визави, будто угадывая ее настроение, замолчал, деловито наполнил бокалы и предложил неожиданный тост:
      — Я хотел бы выпить за нашего Константина.
      — С удовольствием, — с готовностью поддержала она почин.
      Поставив на стол пустой фужер, Эвелина вдруг почувствовала мимолетное, точно случайное прикосновение руки Князева к своему бедру. Не придав тому значение, она снова посмотрела на картину с изображением пожилого человека. «Вспомнила! Это «Портрет странника»… Нет, просто «Странник», неизвестного художника». Старик не сводил с нее глаз. Слегка прищурившись, он пристально и строго взирал сверху вниз, словно предупреждая о нависшей опасности…
      — Скажи, тебе совсем безразлично мое общество?.. — обеспокоился Антон ее отсутствующим видом.
      — С чего ты взял? — поспешно посмотрела она на именинника. — Разве я когда-нибудь об этом говорила или намекала?..
      Успокоившись, тот с грустью продолжил руладу, начала которой девушка пропустила:
      — Мне пока приходиться жить с матерью. Кстати, там же в Нейшлотском — неподалеку от Фокина. Отец умер пару лет назад, а мать больна и почти не выходит из дома. Но не в этом дело… Руководство ФСБ обещает мне в ближайшем времени новую отдельную квартиру. Надеюсь, когда вернется Костя, мы все вместе отпразднуем мое новоселье…
      «Почему он с такой настойчивостью упоминает о Косте? — пронеслось в ее голове, — или они действительно были друзьями?..»
      Ели они вяло — закусок на столе не убавлялось. А вот отменное шампанское скоро закончилось, и Князев ловко вклинил в воспоминания о детстве заказ второй бутылки. Официант в лиловой рубахе проделал уже знакомую процедуру: пробка с характерным звуком вылетела из горлышка, сизый дымок заструился над золотистой струей.
      — Костя молодчина — свое нелегкое дело знает отлично, — дождавшись ухода гарсона, поднял бокал Антон и, приблизившись к ней, шепнул у самого ушка: — Я многое мог бы рассказать о ходе операции, о ее замысловатом сюжете, но…
      Эвелина впервые за весь вечер обратила взор на собеседника с осознанной заинтересованностью.
      — Что же тебе мешает? — насторожилась она.
      Тот многозначительно повел плечами:
      — Дал подписку о неразглашении, да и обстановка здесь неподобающая — слишком уж праздная. А мужики там — в холодных заснеженных горах, во главе с Костей лишены и малой толики комфорта…
      Пока девушка пила шампанское, он мимоходом предложил:
      — Заходи ко мне в гости — живешь-то рядышком… Возьмешь фотографии, а заодно я поделюсь с тобой кое-какой информацией…
      И не дожидаясь возражения или отказа, заговорил с парадным пафосом:
      — Дорогая Эвелина! Ведь наша с тобой юность прошла на одной улице, и я склонен видеть в этом некий символический смысл. Выходит: мы очень давно знаем друг друга…
      А она внимала, опустив голову и, комментировала про себя каждую фразу: «Ну, вот и дождалась — уже «дорогая». Интересное вступление. И чем же монолог закончится?»
      — …Я ведь тебя сразу узнал в клинике. Узнал и почувствовал что-то особенное…
      «Врет. В юности он меня не знал, — незаметно усмехнулась она и опять с горечью подумала: — Боже, сколько раз мне говорилось нечто похожее! Другими словами, иными фразами, но похожее… Странно, но желание при этом возникало всегда одно: чтобы услышать это только от него — от любимого Ярового».
      Вдруг рука Князева опять коснулась ее ноги, а потом и вовсе осторожно легла на бедро. Петровскую позабавила эта наглая фамильярность. «Занятно. Константин считает его своим приятелем. Или даже другом детства, — дивилась она и еле сдерживала смех с желанием всадить в его руку вилку. — Или я ошибаюсь, и дальше флирта этот селадон зайти не решится?»
      — Ответь мне, пожалуйста, — перешел он на многозначительный шепот, — если когда-нибудь сложатся благоприятные обстоятельства, могу ли я рассчитывать на твою благосклонность…
      — Нет, — отрезала Эвелина, резко скинув его ладонь. — И что, собственно, ты считаешь «благоприятными обстоятельствами»?
      Ни однозначный ответ, ни последовавший за ним вопрос не обескуражил именинника, и он продолжал говорить напористо, беспрерывно, делая лишь короткие паузы, чтоб смочить пересохшее от болтовни горло.
      — Я, конечно же, не имел в виду самых жутких крайностей, типа исчезновения группы Константина в кавказских горах. Но ты взрослый человек и понимаешь: жизнь — сложная штука, и помимо явных катастроф она до предела насыщена множеством, казалось бы, безобидных мелочей. Однако именно эти, на первый взгляд невинные мелочи иногда и становятся причинами ссор, разводов, крушения судеб… Кто может сказать наперед: с таким-то человеком я проживу счастливо весь отпущенный богом срок и умру с ним в один день? Дорогая Эвелина, я человек настойчивый и терпеливый…
      «Опять «дорогая»…»
      Секунду спустя, продолжая размашистые рассуждения, он привстал, немного пододвинул стул ближе к милой собеседнице и уже основательно устроил ладонь на ее правой ножке. Она снова опешила от наглости, но вместе с тем одолевало любопытство: сколь далеко может зайти эта бесцеремонность? Уж не решил ли молодой ловелас воспользоваться подходящей для обольщения обстановкой? — в маленьком зале кроме них не было ни души, вокруг царил все тот же полумрак, одна бутылка шампанского была уже выпита…
      — Разве ты не мечтаешь свить уютное гнездышко, наполненное благополучием и тихим счастьем? Чтобы вокруг бегали маленькие дети, и дом был полной чашей?.. — продолжал он вполголоса плести бесконечные словесные кружева.
      Та напряженно молчала…
      Князев подлил в фужеры шампанского, предупредительно подал один Эвелине, мимоходом наклонившись и поцеловав гостью в щечку. А когда и это действие не возымело явного отпора, неподвижная до того мужская рука осмелела и поползла вдоль бедра под юбку…
      «Сейчас я все-таки ему врежу!.. — прицелилась она к его физиономии. — Хотя нет, пусть почувствует себя неотразимым донжуаном. Посмотрим, насколько ошибался в нем Костя».
      Расторопные пальцы уже ощупывали широкую, ажурную резинку чулка…
      Эвелина медленно перевела взгляд на Князева и внезапно отчетливо поняла, насколько сидящий рядом и в сущности ничего для нее не значащий волокита самонадеян, доволен собой и происходящим вокруг. Ему нравилось это убогое подземелье с одним лишь приличным портретом на стене. Он наслаждался впечатлением, производимым на полунищего врача щедро накрытым столом. Радовался встрече, полагая: если однажды она приняла приглашение, то непременно ответит согласием и в другой раз. А самым отвратительным открытием стало то, что Князев был способен на подлое предательство.
      В ней быстро росло негодование и вдруг нестерпимо захотелось сию же минуту испортить настроение несносному, нахальному снобу, вездесущие пальцы которого уже теребили краешек ее нижнего белья и норовили заставить слегка раздвинуть ножки.
      Дотянувшись до тяжелого медного канделябра, она придвинула его ближе, чуть наклонилась к Антону и, улыбнувшись, шепнула:
      — Если ты немедленно не уберешься из-под моей юбки, я разобью эту антикварную штуку о твою голову. А потом, сознательно нарушу клятву Гиппократа — преспокойно уйду домой…
      Спустя несколько мгновений ей стало немного жаль именинника, сидевшего подобно провинившемуся школьнику за партой — аккуратно сложив на столе перед собою руки. Выждав, когда того покинет замешательство, она уже мягче, но без колебаний сказала:
      — Знаешь… Кокетка из меня никудышная — я могу либо всем сердцем обожать и любить человека… как обожаю и люблю Константина. Либо… — и, чуть вскинув тонкую бровь, снова покосилась на медный канделябр, — в общем, извини…
      Она вопросительно посмотрела на странника: «Я ответила «нет». Вы же именно этого ждали?!» Глубокий взгляд мудрого старца помимо строгой взыскательности теперь излучал доброту и неиссякаемую веру. В ту же секунду искоркой вспыхнула мысль: «Господи, я сижу здесь с чужим и безразличным для меня мужчиной, а Яровой, быть может, вернулся и ждет где-то рядом!..»
      В последний раз, взглянув на висевшую картину, очаровательная девушка поблагодарила седого человека; торопливо, словно боясь не поспеть за мыслями, встала из-за стола, и, не прощаясь с виновником торжества, покинула подвальчик.

      /Санкт-Петербург/
      Уже на следующий после именин Князева день — четвертого января в Санкт-Петербург одно за другим пришли два сообщения от старших офицеров, возглавляющих группы контрразведки в западном Дагестане.
      Первое донесение из Арчо гласило:
      /«Под предлогом поиска и ликвидации сети поставок и распространения запрещенных наркотических средств, группой совместно с МВД Дагестана проведена проверка горного селения Арчо./
      /В ходе проверки установлено:/
      /1. В целом обстановка в селе, несмотря на близость к чеченской границе (25 километров), нормализованная и спокойная./
      /2. Два года назад в Арчо поселилось две семьи чеченских беженцев: Катраевы и Усмандиевы;/
      /3. Старшим сыном Усмандиевых в течение нескольких последних месяцев под видом животноводческого хозяйства создавалось незаконное вооруженное формирование из местной дагестанской молодежи. В становлении банды в качестве духовного наставника активное участие принимал и старейшина рода Катраевых. Мусса Катраев (1930 года рождения) регулярно проводил с набранными молодыми боевиками беседы крайнего ваххабистского толка;/
      /4. Банда общей численностью 18–20 человек располагает арсеналом автоматического оружия и боеприпасами, доставляемыми из Чечни./
      /По всем признакам именно эта преступная группировка имеет прямое отношение к нападению на патрульный милицейский автомобиль и убийству трех сотрудников Дагестанского МВД осенью прошлого года на трассе Ботлих—Агвали»./

//

      Донесение из Миарсо было немного лаконичнее:
      /«В процессе совместной проверки с сотрудниками Махачкалинского Отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотических средств, каких-либо подозрительных фактов, свидетельствующих о готовящихся в селе Миарсо терактах не установлено. Однако, посланные мною сотрудники ФСБ в указанный Вами район пещер (один километр к северо-западу от села), обнаружили разбитый лагерь чеченских боевиков./
      /Численность банды — до пятидесяти человек; вооружение слабое — около десяти автоматов Калашникова, две автоматические винтовки М-16 устаревшего образца; охотничьи ружья, гранаты. Судя по характеру поведения боевиков, банда находится в готовности предпринять в ближайшие дни какие-то активные действия. Скрытное наблюдение за бандой продолжается»./

//

      Картина приготовления чеченских сепаратистов к чему-то грандиозному в западном Дагестане вырисовывалась все ярче и четче. Не выдавая эйфории, Антон Князев, прибыв по срочному вызову Серебрякова в клинику, чувствовал себя на седьмом небе оттого, что высказанная им 31 декабря гипотеза подтверждалась и становилась реальным фактом.
      А вскоре подоспело и третье сообщение — из райцентра Агвали…
      /«С помощью начальника местного РОВД (бывший командир роты спецназа, ветеран войны в Афганистане), удалось выяснить личность «Сайхана»./
      /Сайхан Сусаев — 1970 года рождения. Чеченец. Холост (разведен решением шариатского суда в 1998 году). В первую чеченскую компанию воевал в различных формированиях Дудаева. Ныне занимается перепродажей наркотиков. С поличным был взят однажды, но во время следствия сумел откупиться и получил условный срок. Имеет налаженную сеть оптового сбыта наркотиков в соседние республики и области РФ./
      /Задержан моей группой третьего января сего года. После усиленной «обработки» Сайхан Сусаев сообщил:/
      /1. Описанный Вами караван с коноплей, направлялся и благополучно прибыл именно к нему;/
      /2. На момент задержания 80 % конопли уже реализовано;/
      /3. С чеченскими боевиками поддерживает исключительно коммерческую связь — деньги за реализацию караванного товара (за вычетом своего процента) должен был передать людям полевого командира Абдул-Малика;/
      /4. О стратегических планах Командования ВС ЧРИ Сайхан Сусаев не знает./
      /Ныне Сайхан Сусаев отпущен и ожидает появление людей Абдул-Малика под нашим контролем/
      /Список фамилий постоянных перекупщиков наркотических средств ниже прилагается…»/

* * *

      — Антон, задержись немного, — шепнул Серебряков Князеву после окончания очередного совещания, посвященного разбору донесений из Дагестана.
      Князев понимающе кивнул, а про себя едва не выругался — его план посещения кабинета Эвелины с извинениями за неудавшийся вчерашний вечер в ресторане рушился словно карточный домик…
      Когда сотрудники Центра удалились из ординаторской и голоса их стихли у лифта, Сергей Николаевич накинул поверх пижамы шинель, водрузил на голову генеральскую папаху и предложил молодому коллеге прогуляться на свежем воздухе. Они неторопливо спустились по лестнице вниз; Антон получил в гардеробе пальто, с привычным тщанием оделся у зеркала и вышел вслед за Серебряковым на застекленное крыльцо.
      — Хочу поговорить с тобой с глазу на глаз. Не возражаешь? — взял его под руку руководитель Центра и направился по узкой аллейке между серым зданием клиники и ровным рядом черневших в вечерней тьме деревьев.
      — Нет, отчего же? — незаметно вздыхая, отвечал тот.
      — Я ведь вижу: не складываются у вас отношения с Альфредом Анатольевичем. А жаль — дуэт получился бы великолепный, неповторимый. С твоими способностями к анализу, да с его опытом!.. Ну да ладно, не об этом я хотел…
      Антон уж давно смекнул о чем тот собирался повести речь. Еще там — в холле, расправляя против высокого зеркала тонкое кашне на шее, он не смог сдержать презрительной усмешки. Своим приглашением на эту чертову прогулку генерал признавал его полную и безоговорочную победу над Альфредом Анатольевичем. Не с ним — старым, консервативным и надменным уродцем, а с молодым одаренным Князевым Серебряков решил поделиться сокровенным и посоветоваться в последний и решающий момент перед отданием приказания о переброски на восток Чечни нескольких крупных войсковых соединений.
      Подняв голову и с тоскою посмотрев на горящие окна в четвертом этаже, талантливый аналитик сызнова почувствовал подступавшую скуку оттого, что все наперед предугадывал вплоть до самой последнего пустяка. От безысходности он принялся считать и отыскивать средь светившихся проемов кабинет Эвелины. Где-то там, в уютном тепле маленького помещения с табличкой «Хирург» на двери, сидела сейчас над рабочим журналом девушка его мечты. И вновь его мысли, вместе со всем естеством сами собой устремились к завораживающему сознание и душу образу…
      Генерал же, не ведая о терзаниях спутника, продолжал вести нить беседы в своем направлении:
      — Все три донесения вполне логично вписываются в план подготовки сепаратистами масштабного теракта или же целой войсковой операции, намеченной ими на шестое января…
      Антон машинально кивнул, а тот, приняв этот жест за поддержку и согласие, подробно расписывал предстоящие действия боевиков исходя из своего преогромного опыта:
      — Шайка молокососов из Арчо осуществляет дерзкий налет на какой-нибудь блокпост — отвлекая на себя подразделения силовиков. Банда в пятьдесят штыков двигается от пещер прямиком на Миарсо или соседнее с ним селение. В это же время бригада Абдул-Малика начинает творить беспредел в окрестностях Агвали. Ты согласен?
      — Что?.. Ах да, извините… Согласен, наркотики немного выпадают из общей картины. Хотя…
      Сергей Николаевич посмотрел на него с недоумением — о наркотиках он не проронил ни слова…
      — Не мне вам напоминать, но… — деликатно продолжил тот, — но современная война требует огромных средств, и без приличных финансовых вливаний победа в ней невозможна. В данном случае перепродажа наркотиков является очень неплохим подспорьем. Так что появление конопляного каравана вполне объяснимо.
      — Совершенно верно, — сдержанно кивнул Серебряков, мысленно присовокупляя логичные доводы Антона к фундаменту предстоящей бандитской акции. — Деньги, вероятно, нужны для закупки провизии, боеприпасов или подкупа должностных лиц, тех же сотрудников силовых структур Дагестана…
      До угла пятиэтажного здания они дошли молча. Повернув же обратно, фээсбэшник проронил:
      — И все-таки меня настораживают некоторые нюансы…
      Потом они прогуливались по аллее еще минут тридцать. Последний медперсонал, задержавшийся на рабочих местах, высыпал с крыльца на улицу и разошелся к остановкам общественного транспорта. В клинике остались лишь дежурные врачи, да медсестры. Погас свет в окнах четвертого этажа
      — верно, собравшись, ушла и Эвелина. Но пока Князева надежды не терял. Сегодня ему позарез требовалось увидеть ее — он составил грандиозный план, свершение которого, давало ему огромные шансы расстроить союз девушки и майора спецназа.
      Пожилой мужчина изредка продолжал высказывать бередившие сомнения, а моложавый спутник, сдерживая раздражение, отвечал невпопад, почти не задумываясь над смыслом собственных фраз.
      Он без труда и быстро отыскал приемлемое объяснение той странности, что в Дагестан — под Миарсо, отправлено не слишком боеспособное подразделение — банда новичков с плохеньким, гладкоствольным вооружением.
      — Я не большой мастак в военном деле, но исходя из той же логики чеченских тактиков, могу предположить следующее: чем больше подразделений принимает участие в широкомасштабной акции, покрывающей огромную территорию западного Дагестана, тем грандиознее начинается сумятица и неразбериха в стане федеральных войск. И не так уж важны при этом такие частности, как: опыт боевиков, их возраст, экипировка, вооружение…
      Он посмеялся над опасениями Константина, своевременно доложившего о скрытной слежке за разведгруппой и таинственном исчезновении тех, кто эту слежку производил.
      — Сергей Николаевич, вспомните упоминание Ярового в одном из донесений о встрече с пастухом в долине, — протяжно и не без театральности вздохнул Антон. — Средь кавказских гор бродят и мирные чеченцы: охотники, пастухи, беженцы… так неужто кому-то из них взбредет в голову нападать на группу русского спецназа?..
      Наконец, напрочь отмел колебания генерал-лейтенанта относительно трех неуклюжих курьеров, почему-то неблизким, кружным путем несших в стан Абдул-Малика устную депешу, в то время как многие отряды сепаратистов были оснащены куда более навороченным связным оборудованием, нежели регулярные российские части.
      — Это могла быть элементарная подстраховка, — уверенно парировал он. — А возможно, самые архиважные сообщения руководство Вооруженных сил Ичкерии вообще предпочитает не передавать с помощью радиосвязи. Понимают: эфир давно доступен для всех…
      — Что ж, Антон, ты почти меня убедил, — пожимая на прощание руку молодого человека, наконец, сдался Сергей Николаевич. — Но я все ж таки дождусь последней весточки от Константина, прежде чем решусь обращаться к высокому начальству с требованием немедленной переброски войск на восток.
      — Весточки об исправленной технике, идущей из Грузии берегом реки к Дагестану?
      — Верно, о ней.
      — Сергей Николаевич, если от Кости данное известие не поступит или же депеша будет содержать нечто иное, можете выгнать меня из Центра в тот же час.
      — Выгнать всегда успеем, — проворчал Серебряков. — Я вот о чем тебя попрошу… Времени у нас — минимум. До приказа о начале переброски наших соединений к границам Дагестана и к известным населенным пунктам остается в запасе только один завтрашний день — пятое января. Дальнейшее промедление — смерти подобно. Войска должны выйти на марш не позднее двух часов ночи с пятого на шестое. Но это самый крайний срок, лучше начать переброску пятого засветло… Ты уж, Антон, не сочти за труд, посвяти последние сутки анализу. Самому глубочайшему анализу! Может мы где-то, что-то упустили, неверно истолковали, ошиблись или недоделали. Завтра я тебя беспокоить не стану — поработай спокойно и продуктивно. Договорились?
      — Договорились, Сергей Николаевич. Обещаю хорошенько поразмыслить.
      — Я надеюсь на тебя. Завтра утром я покидаю клинику — выписываюсь и прямиком в Управление. А там уж, видимо, зависну до завершения операции. Будет что-то срочное — звони в любое время дня и ночи, не стесняйся — мне все одно спать не придется. До встречи, Антон…
      И подняв воротник шинели, генерал неторопливой, усталой походкой направился к стеклянным дверям крыльца. Князев немного постоял, провожая взглядом его сутуловатую фигуру, заметил, как тот на ходу усиленно потирает ладонями виски, пытаясь, вероятно, утихомирить разыгравшуюся головную боль. Затем посмотрел на темные окна четвертого этажа, бросил взгляд на часы и с досадой сплюнув в сугроб, отправился домой…

      /Горная Чечня/
      Второй день разведгруппа «квартировала» в удобном местечке — на просторной площадке, прилепленной чуть ниже и сбоку к остроконечному пику — тысячнику. Почти сутки Берг не снимал с головы гарнитуры. Бедолага дважды пропустил прием пищи, отрешенно смотрел вдаль своими красноватыми от побоев глазами и прислушивался к каждому звуку в эфире. Дважды ему удалось нащупать быстротечный разговор на чеченском, но едва улем успевал подковылять и прислонить ухо к мягкой коже наушника, как диалог обрывался. После очередной осечки Яровой попросил Ризвана Халифовича не отдаляться от инженера и быть в постоянной готовности.
      И вот к семнадцати часам третьего января связка Берг-Чиркейнов сработала…
      — Константин Евгеньевич, тут, кажется и расшифровка не требуется, — озабоченно прокомментировал Артем Андреевич, протягивая наскоро записанный в блокноте текст.
 
Майор взял блокнот и, прикурив сигарету, принялся читать:
/«— Харон вызывает Ахмета./
/— Ахмет на связи…/
/— Ахмет, тебе с твоим отрядом поручено выбрать цель самостоятельно./
/— Приказ Ибрахима?/
/— Ибрахима, кого же еще!../
/— Хорошо. Я подумаю и свяжусь с ним./
/— Нет, Ахмет, свяжешься со мной через два часа. Ибрахим просил не беспокоить./
/— Понял тебя, Харон./
/— В отряде все хорошо?/
/— В полном порядке./
/— И еще, Ахмет… он передал… Твой объект не должен быть далее Андийского Койсу./
/— Пусть будет так./
/— До связи./
/— С нами Аллах!/
/— Аллах Акбар!..»/
Забыв о дымившейся сигарете, Константин продолжал глядеть куда-то сквозь начертанные мелким почерком ровные строчки…
 
      — По-моему, все понятно. Совсем обнаглели чечены, ничего не боятся — общаются открытым текстом, — покачал головой Берг.
      Однако спецназовца не покинула задумчивость.
      Возвратив записную книжицу, он тихо сказал:
      — Продолжайте слушать эфир, Артем Андреевич. Нам необходимо выяснить, какую цель выберет этот Ахмет.
      Полноватая фигура инженера снова обосновалась возле развернутой аппаратуры, а Яровой, сидя на сложенном спальнике и немного ссутулившись, еще долго оставался неподвижен. Что-то не сходилось и не склеивалось в его рассуждениях о передислокации вооруженных формирований Ичкерии на восток. То ли чеченские дилетанты от стратегии действовали слишком открыто и топорно, то ли…
      Впрочем, всерьез думать о других вариантах майору не хотелось. «Не тот у оппонентов уровень, — мысленно отмахивался он от назойливых предчувствий. — Азиатская хитрость… Этого, безусловно, в здешнем народе хватает, но пресловутая восточная мудрость скорее преобладает в решении житейских, бытовых вопросов, а в делах, касающихся армейской тактики, им тягаться с нами пока рановато. Не стоит забивать голову дурными предположениями; да и не моя это обязанность! Пусть Серебряков с компанией отрабатывает свой генеральский оклад в теплых питерских кабинетах».
      Ровно через полтора часа на той же частоте состоялся короткий диалог тех же двух чеченцев: Харона и Ахмета. Не отходивший от Берга улем успел схватить и перевести несколько фраз:
      /«— Харон, на связи Ахмет. Я выбрал Анди. Аул от меня в трех часах пешего перехода./
      /— Хорошо, Ахмет. В назначенный срок — через два дня, начинай./
      /— Решено. До связи./
      /— Да поможет нам Бог!»/
      А немногим позже таинственный Ибрахим передал через все того же Харона еще одно приказание подтянуться к Дагестанскому селу Эчеда отряду какого-то Черного Араба…
      Командир разведгруппы развернул подробную карту и, отыскав в западной части Дагестана горные аулы Анди и Эчеда, пометил их карандашом. Такие же отметки уже стояли против селений Агвали, Миарсо и Арчо.
      Теперь предстояло известить Центр о свежеполученных данных. И через четверть часа между майором Яровым и неведомым офицером связи состоялась пятиминутная беседа через спутник, в конце которой группе было передано приказание генерал-лейтенанта Серебрякова о срочном возвращении к перевалочному чеченскому лагерю на берегу реки Шароаргун…

* * *

      Если бы не боязнь Ризвана Халифовича сорваться с крутого склона, группа начала бы спуск загодя — вечером. Но из памяти старика не стерлась страшная картина гибели трех чеченских курьеров, заживо погребенных сходом снежной лавины. Потому и под утро — за два часа до восхода холодного январского солнца, улем чувствовал себя на отвесной вертикали крайне отвратительно. Каждый раз, когда взгляд его случайно устремлялся вниз — в черневшую под натянутой веревкой бездну, он судорожно хватался руками за страховочный фал, прижимался немощным телом к обледеневшим камням и надолго застывал в оцепенении, страшась пошевелить хотя бы единой конечностью. Оторопь отпускала богослова лишь после того как рядом оказывался надежный и спокойный в общении с ним Костя-майор. Офицеру удавалось немного отвлечь бедолагу не суть важными разговорами, помочь нащупать ногами опору и заставить, тем самым, двигаться дальше.
      Но, как заведено, беда поджидала не там, где ее, боле всего опасались. Успешно миновав к рассвету крутую скалу, разведчики оказались на макушке огромной белой «шапки», правильной выпуклостью огибавшей верхний край длинного нисходящего от основной горы отрога. Теперь следовало аккуратно пройти метров триста вдоль все той же отвесной скалы и добраться до плавного перехода снежного «головного убора» к грунту, ровно и полого ниспадавшего до самой равнины. В прочих же местах вздутая «шапка» нависала над плоскостью отрога на приличной высоте. Прими разведчики решение спускаться там — опять бы пришлось терять время и канителиться с альпинистским снаряжением…
      Ступивший на «шапку» первым Ниязов проверил плотность и глубину снежного покрова. Толстый наст легко хрустнул под его весом и старшина почти до колен провалился в снег.
      — Ерунда, — проворчал он, — пройдем без проблем. — Следующий!..
      — Двигаемся влево вдоль скалы строго друг за другом, — предостерег гражданских коллег майор, закончив спуск последним.
      И они гуськом пошли в обозначенном направлении, изредка поглядывая вперед — на свободную от снега почву.
      Короткий трехсотметровый переход представлялся командиру настолько простым, что он не стал сооружать связку, и группа спокойно перемещалась обычным порядком по проложенной лидером неглубокой тропке. Так и шли, покуда приотставший от Константина богослов не замешкался, не оступился, угодив ногой, а следом и локтем на скользкий лед. С удивленным ворчанием он поехал вниз и в сторону от тропы. Пока скорость его скольжения была черепашьей, Берг протянул руку, да вовремя не поспел.
      — Стукните по насту, Ризван Халифович. Стукните посильнее!.. — насмешливо посоветовал он ему, не подозревая о нависшей над стариком опасности.
      На шорох и фразу инженера обернулся Яровой — дед, с каждой секундой приобретая ускорение, ехал на животе по насту и барабанил по нему легкими кулачками. А тот и не думал ломаться под бараньим весом и слабыми ударами немощных рук…
      — Там обрыв! — зычно предупредил снайпер. — Обрыв, глубиной метров тридцать, не меньше!..
      Ломая наст, офицер немедля бросился за Чиркейновым, уж не колотившим, а от отчаяния царапавшим ногтями проклятую корку…
      Старшина метнул вдогонку моток веревки, зажав свободный конец в руке. Оставляя поверх «шапки» извилистую змейку фала, моток просвистел мимо Костиного плеча и упал на блестевшую в первых солнечных лучах поверхность. Прокатившись и продолжая разматываться, моток свалился на бок, заскользил, почти догнал Ризвана Халифовича и… одновременно с ним исчез за белым краем.
      Издав страшный крик, майор рыбкой прыгнул на лед…
      Тот выдержал и его — то ли становился толще и прочнее ближе к краю исполинского нароста, то ли равномерно распределенного веса спецназовца оказалось недостаточно для полного его разрушения. Корка льда зловеще трещала, но держала на себе скользившее тяжелое тело, обремененное и оружием, и ранцем, и громоздким «лифчиком»…
      Подъезжая к краю, Яровой ухватился за фал, немного притормозил движение, а свободной рукой защелкнул на веревке скрепер-блок. Он ни на миг не усомнился в своевременных действиях Ниязова, которому надлежало успеть за короткие секунды надежно закрепить веревку и страховать его поспешный спуск за край ледяного панциря. Не сомневался и в том, что ежели произойдет непредвиденное и с ним — Павел непременно выручит, придет на помощь…
      Не останавливаясь, он просто рухнул вниз — скрепер должен был сработать и предотвратить падение.
      Так и случилось, — тот лязгнул простеньким механизмом, и Константина ощутимо встряхнуло. Повиснув под самой кромкой, он с замирающим сердцем посмотрел вниз…
      Табарасан неподвижно лежал на небольшом скальном выступе, метрах в пяти-шести ниже. Обеспокоено оглядев маленькую фигурку старика, майор увидел кровь на его руках, но все остальное вроде бы было цело.
      — Ризван Халифович! — позвал он и стал потихоньку спускаться.
      Старик шевельнулся, но не ответил. Скоро командир осторожно коснулся левой ногой выступа и сразу же ухватил улема за одежду — бормоча, тот ворочался и мог случайно сорваться со спасительного островка дальше вниз. А до пологой поверхности отрога отсюда было далековато — больше двадцати метров.
      — Ризван Халифович, чем вы ударились? — озабоченно спрашивал сотрудник «Шторма», держа его на руках.
      Узнав Костю-майора и улыбнувшись, тот слабо прошептал:
      — Спиной сильно приложился… А головой самый мал-чуток…
      Яровой облегченно вздохнул, услышав его голос. Улыбнувшись в ответ, заверил:
      — Ну, если мал-чуток, значит, обойдется.
      Теперь надлежало продумать, каким способом переправить полуживого деда вниз. Мысль о его подъеме на эту чертову гору льда и снега он отбросил изначально, а потому, выудив из нагрудного кармана «Вертекс», связался со старшиной.
      — Паша, слышишь меня?
      — Еще как! — быстро ответил он.
      — С нашим дедом обошлось — лежит у меня на руках и передает вам привет. Мы торчим на уступе, в пяти метрах ниже кромки.
      — То-то я смотрю — веревка ослабла… Халифыч сам двигаться может?
      — Вряд ли. Отлежаться ему надо — спину зашиб.
      — Тогда карабкаться вверх с ним не стоит…
      — И я об этом же. Мы сейчас передохнем и двинемся вниз — фала как раз хватает. Закончим спуск — свяжусь.
      — Понял. Удачи…
      Дальнейший путь они проделали вдвоем — одной рукой Константин придерживал Чиркейнова, второй управлялся со скрепер-блоком и с обвивавшей тело веревкой. Веревки не хватило самую малость — конец ее болтался в трех метрах от почти ровной каменистой поверхности, свободной ото льда и снега. Старику стало немного лучше, и он уж сам вцепился окровавленными пальцами со сбитыми ногтями в куртку спасителя.
      — Все, Ризван Халифович, спускайтесь по мне, а потом прыгайте — тут уж не расшибетесь, — приказал майор, когда из скрепера остался торчать кусок фала, длиной не более двадцати сантиметров.
      Он заблокировал страховочное устройство и, держа улема за шкирку, помог ему ухватиться за свой широкий ремень с висящей на боку кобурой. Табарасан лихорадочно перебирал трясущимися руками, боясь даже краешком глаза посмотреть вниз и, медленно сползал по ногам спецназовца. Когда дело дошло до нездорового правого колена Константина, тот заскрипел зубами, зажмурился от проснувшейся и позабытой боли, прострелившей все тело аж до правой лопатки. Но вот эта страшная пытка закончилась — пожилой богослов схватился за высокий ботинок, повисел, собираясь духом и что-то шепча и, наконец, разжал ладони…
      А потом они на пару с Костей-майором отлеживались внизу — на светло-коричневом грунте, ожидая прихода Ниязова и Берга. Ризван Халифович то ли ворчал, то ли благодарил Аллаха за дарованное спасение и держался рукой за поясницу. Спецназовец долго потирал потревоженную рану под коленом, затем достал бинтовой валик в герметичной упаковке и принялся колдовать над пострадавшими дедовыми пальцами. Тот притих — перестал молиться и с удивленною добротою в бесцветных глазах взирал на командира.
      Вероятно он о чем-то (или о ком-то?) вспоминал; незаметно вздыхал и, часто моргая, разгонял набегавшие слезинки…

* * *

      На берег Шароаргуна разведчики прибыли спустя пять часов после начала затянувшегося спуска. Только до равнины Ризван Халифович передвигался, опираясь на плечо инженера, а после, проходя мимо лесочка, попросил соорудить ему палку, похожую на ту, что была в руке у Кости-майора. Заполучив же таковую, дальше заковылял самостоятельно. В сущности, старик показал себя молодцом — никто так и не услышал от него жалоб иль стонов…
      Обосновавшись немного восточнее того злополучного холма, под которым угодил в лапы моджахедов инженер Берг, группа приступила к наблюдению за перевалочным лагерем. Численность боевиков осталась прежней — чуть более тридцати человек. Их поведение ничем не настораживало, они все так же слонялись меж палаток, грелись возле костров, готовили пищу, безудержно над чем-то хохотали и попросту отдыхали от ратных трудов.
      И снова все внезапно переменилось, как и несколько дней назад. Но теперь боевая машина неожиданно появилась с обратной стороны — из-за плавного изгиба реки, уходящей к самой грузинской границе. Вид бронированной машины так же весьма отличался от замеченных здесь пятью дням ранее…
      Бока БТР-80 весело поблескивали новенькой светло-серой с разводами краской. Резина на колесах была новенькой, из маленькой круглой башни торчал крупнокалиберный пулемет, на борту зачем-то красовался желтый номер «06».
      Кавказцы тут же сгрудились у наезженной колеи и с криками ликования встретили отремонтированный бронетранспортер. Тот тормознул на окраине лагеря; двигатель, взвыв до максимальных оборотов, замолчал. И сразу же закипела работа: бандиты выстроились в цепочку и стали передавать друг другу темно-зеленые деревянные ящики и цинковые коробки, принимаемые экипажем на борт через открытый люк.
      — Неплохо поставлено дело, — зло сплюнул на снег Павел. — Как думаешь, что в ящиках?
      — Тяжело таскают… Судя по весу — боеприпасы, — пробормотал Константин.
      Закончив погрузку, чеченцы отошли в сторонку, а механик-водитель снова запустил двигатель. Выпустив жирные клубы дыма, машина медленно и осторожно поползла дальше — на северо-восток…
      Приблизительно через полтора часа на берегу показался следующий бэтээр, и картина повторилась с точностью до незначительных деталей.
      — Все то же самое. Только у этого одиннадцатый номер и борта немного другой «масти», — подсказал снайпер, — темных пятен меньше.
      Вскорости люк захлопнулся, взревел дизель, и второй бронетранспортер, огибая по глубокой колее черневшую неподалеку скалу, исчез в том же направлении, что и первый.
      Часам к четырем вечера к палаточному лагерю подкатил зеленый «Урал». И он выглядел идеально, словно час назад сошел с заводского конвейера. Под тент кузова боевики ничего грузить не стали — вероятно, автомобиль предполагалось использовать исключительно для перевозки личного состава. Обменявшись со старшим перевалочной базы несколькими фразами, шофер повел трехосный вездеход в сторону Дагестанской границы.
      Ниязов покурил в кулак, утопил окурок в снег и проворчал:
      — Да… мать их!.. Похоже, затевается серьезная бодяга. Хорошо хоть вовремя прочухали и предупредили. Меньше двух суток до шестого числа осталось.
      Но Яровой не внимал старшине. Тонкий слух его был обращен в этот миг на юго-запад — туда, где занималась вечерняя заря. Из-за речной излучины доносился слабый монотонный гул работающего мотора третьего за сегодняшний день бэтээра. Серое граненое туловище его и впрямь скоро вынырнуло из-за дальнего поворота.
      — «Ноль девять». На башне намалеван зеленый флаг с волчарой, — угрюмо констатировал Паша, заметив, что командир не подносит к глазам бинокль.
      Командир же и в самом деле не стал предаваться бесполезному созерцанию однообразной картины, а, скосив взгляд куда-то влево, к чему-то внимательно прислушивался…
      — «Пятнадцатый». Этот почему-то коричневый — видать серая краска закончилась. Экую же прорву техники насобирали «черти»!.. — провожая взглядом четвертый БТР, сердито буркнул старшина через час, когда небо окончательно окутали темно-серые сумерки.
      А когда уж стрелки часов почти сошлись на полуночи, через лагерь проследовал второй «Урал», какого-то малопонятного в темноте светлого цвета и с открытым кузовом.
      — Ну что ж, Артем Андреевич, — обернулся Костя к инженеру, — давайте подведем итог и передадим в Центр результаты нашей работы.
      — Слушаю вас, — приготовил тот блокнот и карандаш.
      — Форма донесения прежняя, а текст… Текст таков: «За период наблюдения с 12.00 до 23.55 4 января 2005 года, через перевалочный лагерь на правом берегу Шароаргуна в направлении Дагестана с интервалом в полтора-два часа проследовало четыре БТР-80 (бортовые номера: «06», «11», «09», «15») и два трехосных грузовых «Урала» без опознавательных и номерных знаков. Грузовики отбыли в северо-восточном направлении пустые; а бэтээры во время кратковременных стоянок в лагере загружены полными боекомплектами».
      — Записал, Константин Евгеньевич. Сейчас передам, — кивнул Берг и выудил из ранца аппарат спутниковой связи.
      Майор же, приготавливаясь к долгому ночному бдению, обронил:
      — Все остальным — отбой. Я остаюсь дежурить до утра.
      — Почему до утра? — обалдел снайпер, завсегда деливший с Яровым тяжкое время дозорной вахты.
      — Иди, отдыхай, Паша. Мне позарез нужно собраться с мыслями и кое-что переварить в голове.
      — Как знаешь… — растерянно пожал тот плечами, направляясь к манившему уютной теплотой спальному мешку. На полпути остановился, почесал затылок и виновато предложил: — Буди, если вдруг передумаешь…

      /Санкт-Петербург/
      Эвелина была крайне удивлена, увидев Князева, встречавшего ее у дверей клиники с букетиком белых роз. С поникшим и виноватым видом тот извинился за поведение в ресторане, преподнес цветы и предложил доехать до дома на такси. Немного подумав, она села в машину — на общественном транспорте до Выборгской пришлось бы трястись дольше часа…
      На сиденье девушка расположилась подальше от молодого человека — воспоминания о шаловливых руках этого типа еще не изгладились в памяти. Но тот вел себя сдержанно, к ней не прикасался, да и говорил немного.
      Автомобиль остановился ровнехонько между улицей Фокина и Нейшлотским переулком…
      — Эвелина, приглашаю тебя на чашечку хорошего кофе. Ведь еще совсем не поздно — семь вечера.
      Петровская усмехнулась, поворачивая к Фокина…
      — А фотографии?! Разве ты не хочешь забрать фотографии Константина? — настойчиво взял Антон ее под руку.
      Она остановилась, удерживаемая его цепкой ладонью. А он, понизив голос, многозначительно добавил:
      — И потом я обещал кое-что рассказать об операции… В частности о сроках ее завершения.
      «А вдруг он действительно что-то знает? Два дня назад я справлялась о возвращении Константина у Сергея Николаевича — тот загадочно улыбнулся и пожал плечами. А сегодня утром, выписываясь и прощаясь, был и вовсе взъерошенный, хмурый — я и подойти побоялась, — покусывая губы, мучительно раздумывала Эвелина. — Да и фотоснимки, пожалуй, стоит забрать».
      — Хорошо, — наконец, согласилась она, — я зайду к тебе, но только на пару минут.
      — Конечно! — возрадовался кавалер, с настойчивой поспешностью увлекая ее за собой.
      Поднявшись до третьего этажа старинного дома, он шумно распахнул перед нею высокую входную дверь.
      — Не беспокойся, мама плохо слышит и редко выходит из своей комнаты. Проходи, последняя комната направо…
      — Нет-нет, я не буду проходить. Принеси их, пожалуйста, сюда.
      — Но ты же ничего не знаешь об этих фото! Я хотя бы вкратце расскажу тебе о них. И… не в коридоре же мне говорить о возвращении Кости!
      Спорить с ним было бесполезно. Девушка позволила снять с себя длинное пальто, сама аккуратно пристроила на вешалке шляпку и, не разуваясь, прошла в дальнюю комнату…
      — Это мы на стадионе, — объяснял он вскоре, нависая над гостьей.
      Эвелина утопала в необъятном кресле, немного отодвинувшись от мужчины и, рассматривала старые черно-белые снимки. Из музыкального центра, весело мигавшего в углу комнаты разноцветным дисплеем, доносилась медленная музыка…
      — Все пацаны в спортивной форме, а я в костюмчике, — простецки хохотнул Князев, тыча пальцем в собственное изображение на плотной бумаге. — Накануне матча меня угораздило участвовать в олимпиаде по иностранным языкам. Вот и не успел к игре. Кстати, я занял тогда первое место!.. Да, веселое было время…
      В сотый раз поражаясь его разговорчивости, она и не замечала присутствия на коллективном снимке Антона. Она пристально всматривалась в молодое улыбающееся лицо Кости, и чувствовала теплую волну, разливавшуюся по всему телу и переходящую в мелкую дрожь…
      — Ты собирался рассказать о завершении операции, — шепотом напомнила девушка, едва сдерживая слезы.
      — Верно. Давай выпьем за его удачу! — уклончиво отвечал Антон, подавая объемный приземистый стакан, доверху наполненный розоватым коктейлем.
      — Если не ошибаюсь, ты упоминал о кофе… — подивилась она невесть откуда взявшемуся алкоголю.
      — За удачу в такой важной операции кофе не пьют, — укоризненно заметил он и продолжал гнуть свое: — Кофе будет немного позже. Ну, давай до дна…
      Напиток оказался очень приятным, хотя и довольно крепким. Не сумев осилить изрядную порцию, Петровская поставила недопитый коктейль на столик. А хозяин комнаты снова без умолку тараторил, комментируя каждый снимок, каждое ухваченное неизвестным фотографом мгновение мальчишеской юности…
      Чуть позже, отчего-то пристально вглядываясь в ее лицо, таинственно произнес, делая странные паузы между фразами:
      — Группе Константина осталось выполнить последнее задание. По завершению этого задания за ней будет выслан вертолет. Предлагаю выпить за его скорейшее возвращение, а потом я назову приблизительную дату…
      Осмысливая радостную весть, она почти допила коктейль, уже не обращая внимания на крепость напитка. Фотографии в ее руках слегка подрагивали. То ли воспоминания о милом Косте, то ли необъятная любовь к нему вкупе с возымевшим действие алкоголем, туманили взор, застилали глаза слезами. «Где же ты, мой молчаливый странник? — мысленно простонала девушка, — ты ведь и за неделю столько не наговорил бы, сколько этот за полчаса. Но твоя немногословность в тысячу раз мне дороже!..»
      Скоро ощутив подступавшую тошноту, гостья побледнела и слабо прошептала:
      — Извини, мне пора…
      Князев проворно устроился рядом — на подлокотнике и мягко положил руку на ее плечо:
      — Подожди, ты не видела самого главного. Дальше будут очень интересные снимки…
      Но вряд ли бы ей удалось что-нибудь увидеть. Перед глазами сама собой поплыла череда черно-белых фрагментов из юности Константина, а телом настойчиво овладевала ужасная слабость. Зрение не могло толком сфокусироваться — контуры предметов размылись, стали куда-то исчезать; тихая убаюкивающая музыка, звучавшая фоном к голосу молодого человека, казалась ужасно далекой, не здешней, не земной…
      Глаза ее медленно закрылись, голова откинулась на высокую мягкую спинку. Мужская ладонь поглаживала девичье плечо, затем переместилась к открытой шее, а она ни словом, ни жестом не возражала, не отстранялась
      — должно быть, не замечая его близкого соседства.
      — Назови мне дату его возвращения, и… я пойду, — вдруг предприняла она еще одну слабую попытку подняться, да ватные ноги не слушались.
      — Тебе, кажется, плохо. Посиди немного. Расслабься… Сейчас это пройдет…
      — монотонно нашептывал Антон, скоренько разбавляя небольшим количеством минералки ее недопитый коктейль. Поднеся к губам девушки стакан, приказал: — Выпей простой водички. Ну… Еще… Еще немного… Последний глоток… Вот умница!..
      Он не двигался, не произносил ни звука и даже перестал тревожить ее рукой. И лишь по прошествии четверти часа, убедившись, что Петровская уж не очнется, тихонько встал, включил настольную лампу с настенным бра над кроватью и погасил яркий верхний свет. Вернувшись к креслу, обошел его и остановился сбоку, любуясь неповторимыми чертами уснувшей прелестницы. Небольшая доза спиртного никогда не стала бы причиной столь глубокого сна — этой причиной явился подмешанный в коктейль сильный снотворный препарат…
      Победно усмехнувшись, он тронул роскошные волосы гостьи, слегка запрокинул ее голову назад, склонился и осторожно поцеловал влажные губы. Вначале, как он и предполагал, она не отреагировала. Однако стоило ему крепче припасть к ее устам, как девушка вдруг слабо ответила — приоткрыла красиво очерченный ротик, нащупав рукой мужскую ладонь, прижала ее к упругой груди…
      Да, Эвелина крепко спала. Долгий поцелуй с Антоном не отогнал, не спугнул забытья, но определенно разбудил в ней какие-то подсознательные чувства, страстное желание… Пленительные губки так и остались приоткрытым в ожидании следующего поцелуя, ладони судорожно двигались вдоль груди, живота, бедер…
      — Боже! — прошептал он, задыхаясь и не сдерживая злорадного восхищения,
      — как просто ларчик открывался!..
      Ненадолго прервав упоительное занятие, Князев явственно представил, как завтра утром Эвелина проснется в его постели, и сколь легко ему будет объяснить случившуюся между ними близость. Ведь он не принуждал ее идти к нему, не вливал насильно спиртного, не затаскивал в кровать — все это она проделала исключительно сознательно и по доброй воле. С той же непринужденной легкостью он поведает, как, изрядно выпив, она отказалась идти домой, как сама затеяла любовный флирт, как первой стала раздеваться и забралась в чужую постель. И даже если ее приятель вернется из опасной командировки живым и здоровым, он — Антон Князев, приложит максимум усилий, чтобы их сегодняшняя, незабываемая ночь разрушила союз Эвелины с Костей…
      Отдышавшись и не устояв перед умопомрачительным соблазном, он снова склонился над нею. Она с жадностью поймала его губы, нашла кончиком язычка его язык, и сама расстегнула первую пуговку на кофте… С остальными справился Князев, а нащупав застежку черного лифчика, с изумлением заметил изогнувшуюся спинку девушки, точно желавшей поскорее от него освободиться. Мужчина устроился на подлокотнике поудобнее, стал ласкать языком чудесную грудь с набухшими сосками, а девица, обняв его голову и поглаживая волосы, что-то неразборчиво шептала.
      Глаза молодого человека давно наполнились азартным блеском, рука меж тем, скользила по изящной ножке, обтянутой гладким темным капроном. Ладонь забралась под коротенькую юбку; прошлась по широкой, стягивающей бедро резинке; коснулась обнаженной кожи там, где заканчивался чулок…
      А дальше пальцы, как и в сумрачном зале ресторана, наткнулись на краешек тонких кружевных трусиков. И снова — как и тогда, возникла проблема… Очаровательная владелица нижнего белья теперь уж не грозила канделябром, но обследовать ее сокровенные местечки не позволяла облегающая бедра тесная юбка. Немного поразмыслив, Антон переместился и встал на колени у плотно сдвинутых женских ног — в соответствие с разработанным планом, попавшую в западню бесчувственную гостью все одно предстояло полностью раздеть и перенести в кровать. Скоро отыскалась и легко поддалась короткая молния; юбочка быстро сползла по эластичным чулкам вниз…
      В какой-то момент Князев даже усомнился: а не подыгрывает ли девчонка, притворяясь спящей — дабы избавиться и от этого элемента одежды, она так же слегка приподнялась в огромном кресле…
      Но нет — сон Петровской был по-прежнему крепок. Он убедился в этом, вливая в ее чудный ротик остатки своего коктейля — та, что-то бормоча, мотала головой, раскидывая по мягкой спинке свои роскошные волосы и проливая на обнаженную грудь крепкий алкоголь. Несколько глотков впихнуть в нее все ж удалось, и теперь настала пора главенствующих этапов плана.
      На расслабленной, беспомощной Эвелине остались черные чулки, элегантные замшевые полусапожки на высоких каблучках, да тонкие ажурные трусики. Чулки Антон решил оставить — в них она выглядела еще эротичнее. Снять обувь собирался позже — перед финальной сценой в постели. А вот стянуть с девушки узенькие, полупрозрачные трусики намеренно не торопился, продлевая райское наслаждение — слишком уж часто представлялся в фантазиях сей вожделенный, долгожданный миг. А пока, едва касаясь кончиками пальцев черных кружев, он целовал ровные гладкие бедра…
      Но вот и последний, невесомый «бастион» бесшумно и расторопно соскользнул вниз, миновал миниатюрные полусапожки и оказался на полу. Едва сдерживая выплескивающуюся страсть, мужчина подхватил гостью, перенес и аккуратно уложил поперек двуспальной кровати.
      — Ну, давай же милая… Помоги мне в последний разочек, — нервным шепотом требовал счастливец, воплощая задуманное.
      Он нежно гладил ее живот, постепенно продвигаясь ниже, и ухмыляясь, отмечал слабевшее напряжение плотно сдвинутых точеных женских ножек.
      — Вот и умница, — довольно улыбнулся Князев, — а сейчас, моя дорогая, нам будет еще лучше…
      Окончательно убедившись в силе снотворного препарата и собственной безнаказанности, он смело подхватил руками обе обтянутые замшей лодыжки и уверенно развел их в стороны…

* * *

      — Антоша, я же просила тебя не приводить в дом этих грязных шлюх! — откуда-то издалека прорвался властный женский голос.
      Эвелина поморщилась и сразу же попыталась отогнать это дурное и совершенно лишнее в ее чудесном сне наваждение. Беспардонное вторжение какой-то грубой, старой женщины, ни коем образом не вписывалось в счастливое и приятное общение с Константином.
      Пригрезившийся сон подарил на удивление осязаемые и правдоподобные ощущения: Эвелина чувствовала и его губы, и ласковые прикосновения к своему телу сильных и в то же время нежных рук.
      Иногда, правда, поведение любимого человека удивляло новизной и непохожестью, но с другой стороны, так ли хорошо они успели изучить друг друга за редкие ночи их близости!.. Потому-то и была она безмерно рада представлять, боготворить и любить Ярового в грезах любым, каким бы тот ни явился.
      Как же ей было с ним хорошо! В голове четко воссоздалась обстановка его уютной служебной квартирки. Она возлегала в единственном кресле, а Костя ходил по комнатке где-то рядом, за спиной. Потом он долго целовал ее в губы, нежно гладил грудь… Пряча улыбку, Эвелина помогала ему снимать с себя одежду — он до сих пор был не слишком-то с ней решителен. Раздев, освободив от ненужной одежды окончательно, Яровой подхватил ее и бережно положил на что-то мягкое — должно быть на тот раскладной диван, служивший им брачным ложем.
      И снова он гладил, ласкал, целовал ее изнывающее от желания тело. Эвелина прятала счастливую улыбку и дозволяла ему абсолютна все. Сердце зашлось от сладостного предвкушения, когда мужские ладони обхватили ее щиколотки. Она с готовностью подчинилась, раскидав в стороны ножки и, кажется, застонала в ожидании самого главного действа…
      И вдруг этот противный, отогнавший блаженное сновидение женский голос:
      — Антоша, я же просила тебя не приводить в дом этих грязных шлюх!
      — Во-первых, это не шлюха мама, а моя будущая жена, — недовольно и резко отвечал вовсе не Константин, а какой-то другой мужчина. — Во-вторых, я, кажется, просил тебя прежде стучать…
      «Антоша… Грязных шлюх… Мама… — эхом повторялось в мыслях Эвелины. — Господи!.. Да что же происходит?!»
      Открыв глаза, она не сразу вспомнила, где находится. Сообразив же, ужаснулась — это была комната Князева, куда тот привел ее накануне за фотографиями Кости. Она почему-то лежала на кровати — на самом ее краю, Антон же в расстегнутой рубашке стоял перед ее согнутыми в коленях и широко разведенными ногами. А окончательно Эвелину сразило и потрясло осознание того, что кроме чулок и полусапожек на ней ничегошеньки нет…
      Князев зло озирался вслед ушедшей матери, отпустил в ее адрес лихое словцо, занялся молнией на ширинке и не замечал изумления очнувшейся девушки, все еще не верующей в реальность происходящего…
      Молния не поддавалась, и тогда, рванув и порвав ее в сердцах, он поспешно скинул с себя брюки.
      Петровская уже пришла в себя. Безграничное ошеломление во взгляде сменилось колючей ненавистью; она медлила и ждала только одного — когда же он, наконец, узрит случившуюся с ее беспомощностью перемену. А тот, скосив глаза на дверь, придвинулся к Эвелине ближе, с привычной самоуверенностью коснулся пальцами ее бедра, повел ладонью дальше и… получил сильный удар высоким тонким каблуком в лицо.
      Собиралась девушка спокойно и без спешки. Ни сколь не стесняясь своей наготы перед сидевшим на полу Антоном, точно его не существовало в этом мире, она нашла разбросанные по комнате вещи, тщательно оделась и привела себя в порядок перед зеркалом. А тот обеспокоено поглядывал на нее и пытался остановить кровь из насквозь пробитой левой щеки.
      Оба напряженно молчали.
      Закончив сборы, Эвелина дошла до двери, да вспомнив о чем-то, вернулась, забрала со стола стопку черно-белых фотографий и, оставив дверь настежь открытой, исчезла…

* * *

      Князев хотел улечься спать сразу — настроение было прескверное; голова болела, словно не Эвелина, а он сам наглотался изрядной дозы снотворного; рана на щеке неприятно саднила… Но внезапно раздалась трель мобильника, валявшегося на столе, средь ужасного беспорядка. На маленьком экране высветился один из номеров Серебрякова…
      Молодой человек помедлил, уставившись остекленевшим взором на ряд цифр и, нажав какую-то клавишу, бодро ответил:
      — Да, я слушаю… Добрый вечер, Сергей Николаевич.
      После длинного пересказа генералом последних новостей, он устало прикрыл глаза, с беззвучным самодовольством ухмыльнулся и проговорил с ленивой, беспечной уверенностью:
      — Ну, вот видите… Смысл донесения Ярового лишний раз подтверждает правильность моих прогнозов.
      А на вопрос руководителя операции о результатах сегодняшнего «глубокого анализа», не долго думая, солгал:
      — Нет, Сергей Николаевич, я взвесил каждый шаг оппонентов. Просчетов нами нигде не допущено. Мы с вами на верном пути. Да-да… До завтра!..
      Закончив разговор, Антон отключил телефон, закинул его в ящик стола, да вдруг наткнулся взглядом на длинную коробку. В коробке давненько дожидалась удобного случая бутылка отменного французского коньяка…
      Остаток испорченного вечера подающий надежды аналитик просидел за письменным столом в одиночестве. На полу посреди комнаты валялась испорченная кровью рубашка, а левую половину лица ее хозяина «украшал» огромный бугор из пластыря и ваты. Князев медленно смаковал мягкий аромат крепкого напитка, подолгу держа его за левой, продырявленной каблуком щекой. Потом нашел завалявшуюся с давних времен пачку сигарет, щелкнул подаренной позавчера зажигалкой… Когда-то в детстве он баловался курением с одноклассниками во дворе своей навороченной школы. Теперь дурная привычка быстро вспомнилась, хотя разок и пришлось основательно закашляться.
      Мысли в голове после изрядной дозы алкоголя, разбавленного забытым никотином, смешались, сгрудились в одну беспорядочную кучу. В первой половине дня Антон пытался заставить себя исполнить просьбу Серебрякова
      — поразмышлять о последних событиях в Чечне, проанализировать обстановку, отыскать нестыковки, противоречия или опрометчивые ошибки. Однако стоило задуматься над этими важнейшими вопросами, как созревший в голове план, суливший незабываемую ночь с Эвелиной, с неуклонною быстротою вытеснял все остальное. Признаться, он и не старался бороться с приятным наваждением, а, напортив — с расслабленным удовольствием погружался в мечты и грезы, воображая как врожденная настойчивость вскорости будет вознаграждена, и девушка, наконец, окажется в его объятиях…
      В первом часу ночи Князев, покачиваясь, встал из-за стола, отпустил еще одну крепкую реплику в адрес неугомонной мамочки и через минуту крепко спал в одиночестве на своей широкой кровати…

      /Горная Чечня/
      В глухом чеченском ауле все оставалось по-прежнему. Жизнь немногочисленных сельчан в маленьких утлых домишках, что ютились по обе стороны единственной кривой улочки, шла размеренно и неспешно; охранники, занимавшие четыре заброшенных хибары, все так же меняли друг друга в дальних дозорах и патрулировали темными ночами окрестности умирающего села Кири-Аул. И даже тот, кого тщательно охраняли три десятка вооруженных чеченцев, казался этим ветреным морозным январским днем, таким же угрюмым и молчаливым, как и в канун Нового Года.
      Но так только казалось.
      На самом деле Рустам Азимов с неимоверным трудом сдерживал рвавшиеся наружу радостные эмоции и ликование. Он заставлял себя оставаться невозмутимым, дабы не сглазить, не нарушить четкое развитие архисложной и масштабной операции, разработкой которой тщательно занимался на протяжении шести последних месяцев.
      Полчаса назад в гости к Рустаму на своем любимом «уазике» с широченными, как у «джипа» колесами, наведался бывший командир отряда специального назначения «Борз», а ныне начальник разведки Вооруженных сил Ичкерии бригадный генерал Хункар-Паша Ходжаев. Всегда общительный и жизнерадостный по натуре чеченец привез важное известие: сегодня — пятого января, после полудня, сотрудниками его службы зафиксировано начало переброски российских войск из северных и центральных районов республики на восток — к границе Дагестана.
      Итак, первая часть грандиозного плана безукоризненно воплощена в жизнь в четко означенный срок. А завтра утром, завершив срочные дела в одном из грузинских лагерей подготовки чеченского военного резерва, Хункар-Паша появится здесь снова и заберет Азимова в Главный штаб. Руководство штаба и Чеченской Республики Ичкерии пригласило Рустама понаблюдать за ходом и развитием основного Действа…
      Молодой человек отвлекся от фигур на шахматной доске, стоявшей поверх разложенной на столе карты, снял со слабого огня турку и аккуратно налил в чашечку порцию густого ароматного кофе. Сделав первый глоток обжигающего напитка, задумался, поглаживая свободной рукой мягкую холку лежащей рядом с креслом Кеды…
      Когда-то в юности ему довелось побывать в красивейшем городе — Ленинграде. Это была его первая поездка на столь удаленное от дома расстояние, а до той поры приходилось посещать разве что Батуми — столицу родной Аджарии, да грузинский город Кутаиси, где проживало несколько родственников по линии отца. До путешествия в Северную столицу Азимов умудрился стать чемпионом Автономной республики по шахматам среди юниоров, затем завоевать первое место и в первенстве Грузинской федерации, как раз и организованном в Кутаиси. А на гранитных берегах Невы предстояло помериться силами с маститыми сверстниками уже за звание чемпиона СССР.
      Рустам сделал еще один глоток немного остывшего кофе и, откинув голову на высокую спинку кресла, с наслаждением предался воспоминаниям о том далеком и счастливом времени…
      Да, вначале воистину все складывалось счастливо: и первые успешные шаги в единственной шахматной школе мизерного городка Кеда, что притулился к склону высокой горы в каком-то десятке километров от турецкой границы; и победа в чемпионате Аджарии; и триумф в Кутаиси. А затем была долгая дорога на поезде в Ленинград, где под стук вагонных колес юный чемпион Грузии разбирал и заучивал партии великих шахматных мэтров.
      В Ленинграде он поначалу стушевался, смутился широте проспектов, толпам народа, шикарному гостиничному номеру и давящему простору огромного спортивного дворца, где устроители с невиданным размахом организовали союзный чемпионат. Однако, оказавшись за столом с привычно расставленными на доске белыми и черными фигурками, сразу пришел в себя, быстро восстановил душевное равновесие и с ходу взялся за дело… Первого соперника он одолел со счетом по партиям 5:0 — как выражаются в боксе: «в виду явного преимущества». Второй оппонент сумел одержать лишь одну победу, но так же покинул «арену» с поникшей головой — тягаться с одаренным Рустамом ему было рановато. Третьего Азимов запомнил плохо. Кажется, тот свел пару партий к ничьим, а после трех поражений кряду, попросту снялся с соревнований. И вот, настал черед финала…
      Залпом допив остатки кофе, аджарец глубоко и шумно вздохнул — о завершающей фазе чемпионата СССР вспоминать он чертовски не любил. На той злополучной серии из девяти партий, собственно и кончались все хорошие, счастливые воспоминания — слишком уж много нервов и сил было истрачено. Настолько много, что придти в себя от горечи несправедливого поражения и от обиды за нечестную игру русского худощавого паренька, он, пожалуй, так и не сумел.
      Поднявшись с кресла, Рустам подошел к окну и приподнял плотную штору. Ясный, солнечный день, радовавший с утра безветрием и не по-зимнему теплой погодой, вдруг стал хмуриться и терять жизнерадостные краски. К вечеру поднялся ураганный ветер, в оконное стекло то и дело били его порывы, оставляя следы в виде прилипших снежинок. По улице прошла смена чеченской охраны с парой огромных лохматых собак, с веселым рыком кидавшихся друг на друга и норовивших вырвать поводки из сильных мужских рук. Услышав задиристое ворчание сородичей, Кеда пробудилась от чуткого сна, подняла голову и вопросительно посмотрела на хозяина умным, будто осознанным человечьим взором. Хозяин в это время щелкнул тумблером радиостанции и, приложив к уху наушник, поднес к губам микрофон…
      — Ибрахим вызывает Харона. Ибрахим вызывает Харона, — повторил он несколько раз, покуда в гарнитуре не раздался слабый треск.
      — Харон отвечает Ибрахиму!.. — прорвался сквозь фоновый шум голос его заместителя.
      — Харон, отбой сегодня в полночь, — коротко распорядился Рустам.
      Однако ответа не последовало…
      — Харон, как понял меня?
      — Неужели дождались?.. — вдруг нерешительно прошептал далекий абонент, враз потерявший от радости голос.
      — Да-да, Харон, ты все правильно понял, — улыбнулся неподдельной искренности его реакции аналитик. — Отбой в полночь. И больше ни слова, мой друг! Спокойной ночи. До связи.
      Через минуту микрофон с гарнитурой висели на прежнем месте, а обитатель маленькой комнаты снова восседал в кресле, запустив пальцы в длинную собачью шерсть. На шахматной доске был воссоздан замысловатый эндшпиль, но на какое-то время Азимов о нем позабыл…
      Сейчас он мысленно воображал, как этой ночью два отремонтированных БТР-80 с одним вездеходом «Урал», наконец прекратят бесконечную езду по огромному кругу: берегом Шароаргуна — на северо-восток, потом по неприметному объезду обратно — на юго-запад до грузинской стороны. В полночь бесследно исчезнет и бригада, в поте лица трудившаяся сразу за невидимой границей, меняя на технике камуфляжную расцветку, всякий раз малюя краской через трафареты новые номера и добавляя броские изыски вроде зеленого флага с волком или арабскую вязь с короткими исламскими лозунгами. Точно так же снимутся и уйдут с насиженного места бойцы «перевалочного» лагеря, организованного на берегу реки для погрузки в бэтээры ящиков из-под боеприпасов, наполненных самыми обычными камнями.
      А еще ему представилось подразделение несчастных новобранцев, посланное им на верную смерть к пещерам возле дагестанского селения Миарсо. О никчемном сброде молодых преступников, собранных самонадеянным юнцом Усмандиевым из Арчо, он сожалеть не стал, как ни на миг не усомнился и в правильности своего решения сдать русской службе безопасности перекупщика наркотиков Сайхана Сусаева из Агвали. Наркотиков Азимов не любил, а людей их распространявших попросту презирал и ненавидел.
      Харон боле не будет выходить на связь с вымышленными амирами и передавать им открытым текстом его приказы о выборе целей в Дагестане. В нынешнюю же полночь начнут возвращаться на истинные боевые рубежи и те отборные части Вооруженных сил Ичкерии, что были задействованы Рустамом для создания видимости готовящегося удара на востоке. А потом…
      В неистовом возбуждении молодой аджарец вскочил с удобного кресла, пару минут бесцельно метался по комнате, пока не остановился у шахматной доски, закрывающей часть разложенной на столе карты.
      — Потом состоится долгожданный матч-реванш, — прошептал он, вглядываясь не в многочисленные маркеры и разноцветные обозначения на большом листе плотной бумаги, а в несколько черных фигур, вплотную окруживших белого короля на поле шахматной битвы.
      Да, так уж повелось, что с ленинградского шахматного финала, где самолюбие и достоинство этого человека было растоптано и раздавлено, он только и грезил о возможности взять реванш у самоуверенного, недоброго гордеца по фамилии Князев. Что бы Азимов ни делал, чем бы ни занимался, всегда и всюду он представлял перед собою его тощую и немного сгорбленную фигуру, тяжело и нервно раздумывающую над следующим ходом. Рустам не ведал о дальнейшей судьбе своего обидчика, о месте его нынешнего пребывания, но, подойдя к самому пику, к самому ответственному рубежу судьбы собственной, все явственнее представлял себя и его за общей шахматной доской.
      Ровно расставленные в его воображении на исходных позициях фигуры, были готовы сойтись в сражении не на жизнь, а на смерть. И ничто на сей раз не поможет хитрецу Князеву: ни талантливый тренер, умело подающий какие-то загадочные знаки с фланга зрительской зоны, ни надуманные судейские замечания в адрес абсолютно корректного и дисциплинированного Азимова, ни внезапная замена якобы неисправных часов, когда партия неумолимо катилась к гибельному цейтноту питерского шахматиста…
      Чеченский аналитик усмехнулся, сверкнув ровным рядом белоснежных зубов
      — порой его желание взять реванш походило на сумасшествие. Частенько замечая за собой эту слабость, он ничего поделать не мог, да и не старался унять маниакального рвения. Рука его на мгновение зависла над конем — единственной фигурой, оставшейся от рати белого короля и, вдруг резко переставила его на другое поле.
      — Вам шах, господин Князев, — одержимо прошептал он.
      И тут же сделал единственно возможный ответный ход королем черным — недавним фаворитом, имевшим ощутимое преимущество на протяжении всей партии и сумевшим почти наголову разбить соперника, загнать его в угол.
      — А теперь мат, — сурово произнес Рустам, гулко стукнув белым конем по белой же клетке.
      Чуть помедлив, черный король качнулся, упал и покатился вдоль края видавшего виды шахматного поля, пока не соскользнул на карту, а следом и на грязный, сколоченный из грубых досок пол…

      /Январь—апрель 2005 г./

      /Горная Чечня/
      До полудня пятого января разведчики зафиксировали появление еще двух бэтээров и одного «Урала», проследовавших через перевалочный лагерь на восток с полуторачасовым интервалом. Бортовые номера транспортеров были совсем иными: «17» и «22». Константин опять настороженно прислушивался к работе дизельных двигателей и молча о чем-то раздумывал…
      Центр безмолвствовал — на короткую реплику с вопросом о дальнейших планах, посланную Бергом по приказу Ярового, ответа не последовало.
      — Ну, как полагаешь, успеют наши предпринять какие-то контрмеры в Дагестане? — подсел к нему Павел.
      — Успеют… — рассеянно качнул головой майор.
      — Стало быть, не зря мы тут вторую неделю мерзнем, и рожи всем ветрам подставляем, а?
      Офицер не отвечал. Тогда Ниязов сменил тему:
      — А про нас, Костя, они не забудут?
      — Не должны…
      — Чего ж спутниковая связь-то молчит? — не унимался снайпер. — Дело мы свое справно исполнили, могли бы побеспокоиться — забрать вертушкой с этого конца географии. Через час бы уж в жаркой баньке Ханкалинской базы парились. А потом наваристыми горячими щами под водочку в офицерской столовке баловались. Завтра, глядишь и в Питер бы махнули с оказией…
      Внутри у Константина было неуютно и беспокойно. До того беспокойно, что даже упоминание Павлом элементарных благ цивилизации не привнесло облегчения, не согрело душу. Что-то не давало ему покоя и крохотной занозой в подсознании саднило, терзало, изводило…
      «На восток ушли люди Абдул-хана, человек семьдесят, — прикуривая сигарету и не обращая внимания на треп старшины, рассуждал офицер «Шторма». — Абдул-хан — амир средней руки. Большим талантом в стратегии не блистал, но и балластом в армии Ичкерии не был; да и воины его — парни не из самых слабых. Там же, где-то у Дагестана, судя по признанию трех погибших под завалом курьеров, обосновался и Абдул-Малик, а он, несомненно — знаковая фигура и весьма толковый командир бригады численностью штыков этак под четыреста. Вот уже два серьезных факта, говорящих в пользу готовящейся в тех краях заварушки. К тому же и какие-то безвестные Ахмет с Черным Арабом выбрали целями своим бандам дагестанские селения близ чеченской границы…»
      — Все, сегодня уже не пришлют, — снова встрял в тягучие мысли Константина обреченный и страдальческий голос Ниязова.
      — Что?.. — очнувшись, переспросил командир.
      — Не прилетит сегодня за нами вертушка — вишь, как погодка закручивает! Мать ее!.. А я уж размечтался… От же загнал нас черт! куда ворон костей не таскал!..
      Костя посмотрел вверх, поежился от холода и поднял воротник куртки. Январь на Кавказе, как нарочно, выдался морозный, с буйными ветрами. Наслаждением бы стало пожалиться товарищу, ковырнуть слух разудалым словечком, шибануть хлесткой фразой. Но он все так же молча взирал на белое январское солнце, уже подумывающее ползти к горизонту… В течение первой половины дня погода действительно резко менялась, и к четырнадцати часам свежие порывы ледяного воздуха стали укутывать горные вершины в серую, тяжелую облачность. Обширный циклон, накрывая взбалмошным краем юг Чечни, хмурил небо и бередил белесые склоны, подхватывая с них и развеивая по округе снежную, беспорядочную круговерть.
      От дум, от холода, от бессонных ночей на душе майора стало еще беспокойнее, муторнее…
      — Займись-ка, Паша лучше обедом, — подавив тяжелый вздох, посоветовал он старшине, — а то, неровен час, придется куда-нибудь прогуляться за тридевять земель.
      — Куда это?! — обалдел снайпер.
      — Пока не знаю, — невнятно отвечал тот.
      И выбросив в снег окурок, Яровой опять погрузился в невеселые думы…
      «Но есть в наличие и ряд других фактов, пусть не столь явных, однако косвенно опровергающих первые. Все чеченские милицейские посты, встреченные нами на дорогах, бесспорно, были предупреждены о передислокации банд к Дагестану. Это стало очевидно, когда мы догоняли конопляный караван — дэпээсники, словно сговорившись, проверяли транспорт, идущий в западном направлении и отворачивались, когда мимо проезжали на восток вооруженные моджахеды. Вот тут-то и кроится загвоздка!.. Разве стало бы командование Вооруженных сил Ичкерии посвящать в свои секретные планы целую прорву продажных ментов?.. Нет, полагаю, разумный и осторожный стратег так никогда бы не поступил!»
      Чиркейнов и Берг под руководством Ниязова копошились у кучки ранцев. Трое мужчин пытались возвести из спальных мешков и прочего скарба какое-то строение с наветренной стороны, дабы ледяные порывы, достигшие ураганной силы, не задували крохотный огонек, колыхавшийся над сухим спиртом. Кажется, задачка была не из легких: инженер громко пыхтел, улем подвывал своим тенорком, взывая к помощи Аллаха, а снайпер отчаянно ругался…
      «Какие нам еще удалось заполучить опровержения версии «дагестанского удара»? Да, верно… Мы со старшиной своими глазами видели переход через перевал необстрелянных волонтеров, вооруженных корявыми ружьями, с коими не то что воевать против наших регулярных частей, а и ворон-то пугать зазорно. С курьерами тоже далеко не все понятно — посланы были Абдул-ханом к Абдул-Малику, отряды которых расположились по соседству, у самых границ Дагестана; а горе-нарочные поперлись стокилометровым крюком едва не через Ингушетию. И шли опять же с устным донесением, будто вся радиосвязь у амиров враз испортилась, отказала…»
      Сноровистый Пашка нашел выход из положения: скинул с себя утепленную куртку, накрыл ею сверху бесформенное сооружение из ранцев, спальников и двух автоматов. Сам же подлез где-то сбоку и запалил-таки проклятые спиртовые таблетки. Вылезти из «конуры» наотрез отказался, покуда не закипела вода для чая. Потом уж, обжигая руки о литровую алюминиевую посудину, появился повеселевший, взбодрившийся.
      — Живем! Готовь мужики емкости с заваркой! — радостно вскричал он. Разливая кипяток в подставленные кружки, приговаривал: — Уж так и быть, с горячим обедом могу тут задержаться до завтра. Но не дольше!
      Скоро все четверо пили свежий чаек, закусывали мясными консервами и твердыми, как камень галетами. На десерт был шоколад…
      «А боле всего сбивает с толку последнее наблюдение, — медленно прихлебывая горячий напиток, мучительно копался в своих сомнениях Константин. — Я не дока по части техники или движков, но звук!.. Из шести, замеченных нами бэтээров, все нечетные, а именно: первый, третий и пятый — работали на неполных оборотах; ехали солидно, с запасом мощности; моторы звучали одинаково глухо, монотонно, без глубин и оттенков. А четные: второй, четвертый и шестой — гудели надрывно. И работа их дизелей также в равной степени была похожа, но сходство слышалось в другом: громкий гул разбавлялся звонкой высотой, цилиндры пели разноголосо и, кажется, один из глушителей грешил пробоиной. А вот «Уралы»… Нет, все три грузовика молотили однообразно, словно час назад прошли регулировку на одном и том же компьютере. Смешно и неправдоподобно! Этих устаревших монстров и на заводском-то конвейере так дотошно не тестируют. Но разве это не красноречивый намек на то, что по берегу курсировал всего один автомобиль? Похоже на то!.. Автомобиль — один, а бэтээров — два».
      Майор обвел подчиненных долгим, изучающим взглядом. Побои на лице Артема Андреевича понемногу подживали, но вид у инженера был уставшим, измученным. Ризван Халифович выглядел не лучше. Дабы согреться, он накинул поверх куртки суконный халат табачного цвета, чалму натянул по самые брови, но и это не помогало — согнутую пополам фигуру трясло в ознобе; кожа рук, сжимавших кружку, из смуглой превратилась в сизую. Пашка Ниязов держался молодцом, да Костя догадывался, скольких усилий стоило южанину, родившемуся где-то средь жарких пустынь Средней Азии, терпеть дикий холод и не выказывать по сему поводу слабость.
      «А загадочная слежка за группой, увенчавшаяся необъяснимым исчезновением тех, кто следил!! — вдруг осенило майора своевременно подоспевшее воспоминание новогодней ночи в кедровнике. — И не потому ли мы тогда остались живы, что по чьему-то гениальному плану должны были сначала перехватить курьеров, а потом проследить и доложить наверх о «нескончаемом потоке» техники, идущей из Грузии к Дагестану? Господи, неужели нас провели, словно мальчишек?!»
      Он прикрыл глаза, отключил слух, на минуту забыл о донимавшем холодном ветре. Отгородившись от окружавшего мира, от медленно текущего времени, он сосредоточился и снова перебрал в голове все аргументы, настырно свидетельствующие в пользу только что всплывшей, жуткой гипотезы. «Да, похоже, не в Дагестане произойдет то, чего так опасался Серебряков, — подвел черту Константин, когда логические цепочки прочно сплелись в единый узелок противоречия. — Не может же разом нагрянуть столько чудесных до чрезвычайности обстоятельств и совпадений! Видно не обошлось тут без уловок чеченских гениев от стратегии».
      Кружка его опустела, баночку из-под консервов он аккуратно закопал под снег. Пора было объявлять о своих непростых, горьких выводах, но что-то терзало, мучило…
      Яровой еще раз внимательно вгляделся в лица товарищей. За пролетевшие одним мгновением восемь дней, он привык к этим людям, сроднился с ними. И с молчаливым трудягой Бергом, и с немощным, безобидным Чиркейновым… О Пашке и вовсе не стоило упоминать — с полуслова они понимали друг друга уж несколько лет. Потому-то в тяжело вызревавшем решении майор оставлял маленькую лазейку, эдакую для них альтернативу.
      И в эту же минуту, словно одобряя наличие этой альтернативы, призывно заверещал аппарат спутниковой связи, неся долгожданную весточку из Центра. Пашка довольно потирал руки, когда Берг расшифровал сообщение и протянул блокнот командиру…
      Костя быстро пробежал короткий текст:
      /«Благодарю за хорошую работу. Сообщите время и координаты ближайшей к вам площадки. Серебряков»./
      — Вот что, граждане, — повернувшись корпусом к коллегам, сказал он довольно громко, чтоб завывавшая метель не уносила слов в бесконечность белой мглы. — Не уверен в точности своих подозрений, но сдается: и нас, и Центр чечены водили за нос.
      Все трое разом застыли, в немом удивлении глядя на командира. И пришлось ему, дабы не быть голословным, наспех и вслух повторить свои недавние мысли, наполненные тревогой и неудовлетворенностью.
      — Что ж делать?.. — потерянно молвил старшина, когда офицер окончил рассказ. — Может быть, быстренько связаться с Центром и сообщить о подвохе?
      По ходу Костиного монолога он припоминал каждую описываемую мелочь и, сердясь на собственную невнимательность, восторгался чужой прозорливостью.
      — О чем сообщать-то? — уныло спросил Яровой. — Ни одного четко установленного факта. Одни предположения, основанные на крохотных деталях, интуиции и… музыкальном слухе. Нас, между прочим, для того сюда и отправляли, чтобы развеять сомнения, а мы… только добавили мути.
      — Да, но нами, Константин Евгеньевич, упоминалось в донесениях Центру и о жалком вооружении той банды новичков, и о странностях, связанных с тремя курьерами, и о слежке за нами в ту ночь, — робко напомнил радиоинженер, профессиональная память которого до сих пор хранила тексты сообщений.
      — Было дело, — стряхивая с бороды снег, покривился спецназовец. — Но загвоздка, Артем Андреевич, состоит в том, что нас с вами никто не собирается ставить в известность о намерениях Центра и действиях штаба Объединенной группы войск на Северном Кавказе. Боюсь, мы узнаем о результатах наших и их ошибок слишком поздно.
      И снова три пары глаз выжидающе смотрели на командира разведгруппы — люди исподволь понимали: решение в его голове созрело еще до прихода депеши. И Яровой не стал испытывать их терпение. Запустив сначала руку в карман, где лежали сигареты с зажигалкой, он моментально передумал, оценив силу ураганного ветра.
      Посему сразу — без перекура, перешел к делу:
      — Итак, у нас имеются два варианта дальнейших действий. Первый: подыскиваем подходящую площадку, передаем ее координаты и расстаемся. Я топаю по своему плану, а вы дожидаетесь хорошей погоды и возвращаетесь в родные пенаты на вертолете.
      — Первый мне мал-чуток не нравится, — осторожно выглянул из-под воротника халата продрогший до костей табарасан. Маленькая его фигурка поднялась, мелко попрыгала на месте, стряхивая с себя слои снега и, перебравшись поближе к офицеру, уселась рядом с ним. Потом уж из тряпья снова послышался старческий голос: — Я, Костя-майор, за второй.
      — Второй?.. Так я еще не сказал о нем ни слова.
      — А чего там говорить, Константин Евгеньевич? — проделал те же манипуляции с прыжками и перемещением Берг. — Раз уж вместе начали, врозь заканчивать никак не полагается.
      Оставалось услышать мнение снайпера, страстно соскучившегося по парной, водке и наваристым щам.
      — А чёй-то вы все на меня уставились, как бараны на пастуха?! — возмутился он, однако ближе к майору пересаживаться не стал. — Да-да-да, я иду с вами! Просто место у меня тут нагретое и вставать не хочется… Я что же, полечу в Ханкалу один — как больной диареей?! Нет уж, увольте! Подумаешь, схожу в баньку на денек-другой позже.
      — Тогда, друзья мои, готовьтесь в путь, — бодро известил разведчиков Яровой, ощущая прилив новых сил, быстро вытеснявших былое беспокойство.
      Все ж таки, встав и очищая «винторез» от снега, старшина полюбопытствовал:
      — А куда идем-то, Евгеньевич?
      — Не знаю. Выяснять будем по ходу…

* * *

      Они шли без привалов, а с короткими передышками до наступления глубокой ночи. Шли строго в западном направлении, не взирая на отвратительную погоду, усталость и сомнения в правильности выбранного курса. Центр снова безмолвствовал — верно, времени на общения с группой и выяснение причин задержки с эвакуацией у маститых контрразведчиков сейчас не было. И трое членов группы, полагаясь на чутье четвертого, безропотно шествовали за ним.
      Дабы не расходовать понапрасну силы, майор решил исключить из марш-броска затяжные подъемы с опасными спусками. Потому натолкнувшись на русло какой-то мелкой речушки, наименование которой не нашло отражения даже на его подробнейшей карте, он и дальше придерживался относительно ровного берега. Затем разведчики искали брод через стремительную Тюалой, форсировали Аргун… Лишь к полуночи, когда в кромешной тьме стало совсем уж затруднительно выбирать дорогу и ориентироваться, Константин объявил долгожданную ночевку. Перед тем как забраться в спальник, инженер пытался прослушивать эфир, но молчали все: и русские, и чеченцы.
      Потом обессилившие Берг и Чиркейнов крепко спали, а командир со снайпером поочередно несли дозорную вахту. Под утро, примерно за полчаса до подъема, офицер «Шторма» тихо щелкнул небольшим фонарем и склонился над картой…
      В предыдущий день за девять часов практически непрерывного марафона им удалось преодолеть более сорока километров. Группа покинула Итум-Калинский район, а вместе с ним и Чечню. Оказавшись в Назрановском районе южной Ингушетии, для ночлега избрала местечко, почти у самого русла Ассы. Здешняя местность была пустынной, необитаемой. Населенные пункты начинались лишь за Ассой — ближе к Северной Осетии. Туда — к этим крупным селам и вел своих товарищей Яровой. С какой целью и зачем вел, не знал пока и сам. Просто разум его подспудно повелевал делать обратное тому, к чему на протяжении последней недели с тонкой ненавязчивостью подталкивал неизвестный чеченский стратег, в итоге заставивший руководство российских Вооруженных сил осуществить переброску войск на восток.
      Костя сложил и убрал карту, выключил фонарь. Прикурив сигарету, задумчиво провел ладонью по зачехленному дечиг-пондару. «В конце-концов, в арсенале имеется еще не использованная доселе «реприза» под названием «Немой музыкант», — усмехнулся он, вспомнив о задумке генерала Серебрякова. — Пожалуй, придется переодеться в то тряпье, что подыскали для меня в Ханкале по приказу Сергея Николаевича, взять в «поводыри» знающего чужой язык улема, да появиться в каком-нибудь из этих сел на юго-западе Ингушетии. Надежды заполучить хоть толику драгоценной информации, признаться, маловато, да что еще остается?..»
      Он глянул на подсвеченный фосфором циферблат часов; наслаждаясь тихой безветренной погодой, под утро сменившей разыгравшуюся накануне бурю, докурил сигарету, затем встал и принялся будить товарищей…

      Дагестан

Северная Грузия — верховья реки Асса

      Все части и подразделения силовых ведомств Дагестана были срочно приведены в повышенную боевую готовность. В города и райцентры введены войска; улицы крупных населенных пунктов патрулировали наряды местного МВД, усиленные солдатами и офицерами Министерства обороны. Задолго до восхода солнца шестого января с западной стороны стали подтягиваться дополнительные роты и батальоны различных родов войск. Был среди них и прекрасно оснащенный батальон «Восток», подчинявшийся непосредственно Рамзану Кадырову…
      Маленький дагестанский аул Арчо, находившийся в двух десятках километров от чеченской границы, еще спал ранним сизым утром, когда по его немногочисленным узким переулкам бесшумными тенями просочились к нескольким домам вооруженные люди в масках. Группы по семь-восемь человек окружили нужные строения и, словно по команде невидимого дирижера, одновременно начали штурм…
      Примерно половину боевиков из банды старшего сына Усмандиевых удалось взять живыми без единого выстрела. С остальными по-хорошему не вышло.
 
      Сначала послышалась стрельба на южной околице, ей вторили автоматные очереди на востоке селения, а уж потом беспорядочная пальба доносилась и с северо-западных проулков, и из самого центра. Под остервенелый лай собак парочка молодых чеченцев прошмыгнула к реке, но и там нарвалась на загодя и грамотно устроенную засаду. Громкие причитания женщин сопровождали происходящее у добротного каменного особняка, принадлежащего чеченской семье Катраевых. Бойцы группы захвата вели по двору троих мужчин, как вдруг на крыльце появился с ружьем старейшина рода — приверженец ваххабистской ветви Ислама. Появился, да тут же, заполучив очередь в грудь, скатился по ступеням в снег.
      Лихая операция не заняла и тридцати минут.
      Когда бойцы спецназа сделали свое дело, и к пересечению двух центральных улиц снесли десять окровавленных трупов, взбудораженное селение наводнили сотрудники милиции, хмурые мужчины из прокуратуры, разномастная следственная бригада. Оставшиеся в живых молодчики еще долго лежали лицами вниз под нацеленными на них автоматами, а спецназовцы, усевшись в подкативший автобус, уже спешили к месту следующей силовой акции — селу Анди.
      Такому же подразделению спецназа, усиленному ротой внутренних войск, было приказано наведаться в село Эчеда. Наведаться, прочесать окрестности и занять круговую оборону…
      Так же в строго определенный час прошли повальные задержания в Махачкале, Каспийске, Хасавюрте, Южно-Сухокумске, на западе Ставропольского края и на юге Калмыкии. Там отлавливали и арестовывали тех, кто занимался перепродажей наркоты и, возможно, был как-то связан с чеченскими боевиками. Связь эту еще надо было нащупать, выявить, доказать, но руководившие масштабной операцией генералы, заразившись необъяснимой тревогой от молчаливых и взбудораженных фээсбэшников, видели террориста или кровожадного бандита даже в каждом нарушителе правил дорожного движения.
      Тем временем самая жестокая драма развязалась в тихом местечке у пещер под Миарсо…
      Этот поселок сельского типа, аккуратно разместившийся на краю пролеска, занимавшего пространство между пещерами и большим кладбищем, был еще ближе к Чечне, нежели аул Арчо. Потому двум парам вертолетов, взлетевшим с аэродрома Ханкалы, понадобилось около пятнадцати минут, чтобы достичь искомой цели. Пока мотострелковая и десантная роты, скрытно охватывали банду полукольцом с востока, четыре «крокодила» вынырнули с запада и, плавно обогнув гору, высотой под две тысячи метров, послали около сотни неуправляемых ракет в самую гущу волонтерских палаток. Затем настал черед пехотинцев, и кровавая бойня длилась более сорока минут…
      Трупы вывозили на грузовиках спокойно, деловито — без истерик и протестов местных жителей, без неистового лая собак и обидных детских выкриков. Из Миарсо никто не пришел проститься с братьями мусульманами, отправившимися на Суд к Аллаху. Родственники убитых жили далеко от этой живописной долинки, казалось бы, созданной Всевышним вовсе не для войны и смерти, а ради умиротворенного наслаждения вечностью земной жизни.
      В живых осталось человек семь-восемь, взявших в руки оружие недавно, дабы по недомыслию своему оказаться в роли обреченной наживки…
      Молодой мальчишка ползал по траве, прижимая развороченное плечо к земле. Оторванная рука его валялась рядом, — он изредка упирался в нее бледным, бескровным лицом, пялил на мертвую конечность осатаневшие от боли и страха глаза и продолжал выделывать жуткие кульбиты отчаяния.
      — Сделайте ему укол пармидола, промойте рану и перевяжите, — коротко распорядился какой-то офицер-десантник, обходя с пистолетом в руке дымившееся ристалище.
      Два солдата послушно склонились над пареньком…
      В небольшой воронке громко стонал мужчина средних лет. Осколками от разрыва гранаты или авиационной ракеты ему основательно повредило полость живота. Крича, он старался не двигаться и только руками легонько сгребал и удерживал непослушно расползавшиеся по обеим сторонам тела красно-белое месиво. Свои шевелившиеся внутренности чеченец осторожно подправлял дрожащими, растопыренными, черным пальцами и пытался уместить их в распоротом чреве; а внутренности вместе с землею, снегом и сухой прошлогодней травой снова и снова норовили вывалиться наружу…
      — Застрели, руса!.. — гортанно прохрипел он вставшему над ним десантнику. — Милостивым и Милосердным Аллахом прошу: застрели!..
      Офицер обернулся к сопровождавшему фельдшеру:
      — Выживет?
      — Да хрен его знает… — проворчал сержант, снимая колпачок с ампулы-шприца. — Как-нибудь довезем до госпиталя, а там уж врачи скажут свое веское слово…
      У останков сгоревшей палатки, привалившись к перевернутому ящику из-под американских суточных пайков, полулежал старик в луже собственной крови. Руки его сжимали древнюю горизонтальную курковку с искореженными стволами. Оба курка были взведены, да выстрелить ружье уж никогда бы не смогло. То ли пуля, то ли другой смертоносный кусок металла снес пожилому вояке почти половину черепа. Овальная кость аккуратно отлетела, оставив лишь острый белый осколок воткнутым в испещренное глубокими бороздами головное нутро. Старик часто и глубоко дышал, уперев куда-то в землю невидящий, затуманенный взор. По щеке, подбородку, шее стекали на простоватую, изрядно поношенную одежду струйки крови, давно пропитав и халат, и ватные штаны, и даже стоптанную суконную обувку.
      — Эх-х, дедуля-дедуля!.. — тяжко вздохнул командир десантников. — Ну, тебя-то сюда за каким чертом понесло?! Сидел бы себе дома, пил теплое козье молоко, да нянчил внуков!..
      — Этот не жилец, — вполголоса констатировал фельдшер. — И полчаса не протянет. Сто процентов.
      Словно услышав страшный приговор, старик резко дернулся в агонии, издал страшный, нечленораздельный звук; одна рука обессилено упала в розоватый снег, а изуродованная голова завалилась на бок.
      Офицер вдруг явственно представил, как от следующей судороги мозг его вывалиться наружу и… боле не секунды не раздумывая, поднял пистолет и выстрелил старику в сердце…
      — Что вы себе удумали, капитан? — спустя минуту строго отчитал его представитель ФСБ. — Кто это вам позволял добивать раненных?
      — Он держал в руках охотничье ружье. Собирался разрядить его в нас. Я опередил.
      — Это правда? — подозрительно прищурив пронзительные глаза, поинтересовался дотошный контрразведчик у медика.
      — Так точно, товарищ полковник. Если б не реакция товарища капитана, кого-нибудь из нас он наверняка бы завалил, — не краснея, сказал неправду тот.
      Фээсбэшник махнул рукой и, заслышав призывное верещание аппаратуры спутниковой связи, вразвалочку побежал к своей машине, моментально позабыв о незначительном инциденте. Схватив небольшой аппарат с выдвинутой антенной, очень похожий на обыкновенный сотовый телефон, он стал быстро о чем-то говорить, сопровождая рассказ яростной жестикуляцией…
      То верно оперативный дежурный Департамента ФСБ по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом собирал информацию от сотрудников о ходе крупной операции, развернувшейся на две сотни километров вдоль чечено-дагестанской границы.

* * *

      В тот же час, в ста километрах к западу от пещер под Миарсо, развивались своим чередом совсем другие события…
      Три грузовика, везущие в кузовах около полусотни вооруженных боевиков, степенно и натужно пробирались проселочной дорогой к верховьям реки Асса. На одном из крутых поворотов головной автомобиль нагнал пожилого пешехода, небыстро подымавшегося в гору с охотничьим ружьем на плече. Рядом послушно семенили мохнатыми лапами две собаки. Машина плавно остановилась, из кабины на дорогу спрыгнул молодой предводитель банды.
      Повстречавшийся человек, кажется, был осетином; горы, вплотную обступавшие грунтовку, так же как и сама грунтовка принадлежали Грузии. Амир не знал местного языка, а единственный грузин — боец его отряда, неделей раньше получил смертельную рану в перестрелке. Около пяти минут главарь пытался изъясниться жестами и десятком общих с грузинским языком слов — не получилось. Он так и не понял: надолго ли тот уходит в горы; скоро ли вернется домой, в селение, и есть ли в его селении телефонная связь. Потому, имя четкое и недвусмысленное распоряжение Главного штаба «прибыть к назначенному месту сбора тайно, не оставляя свидетелей», он вытащил из новенькой кожаной кобуры пистолет и, не раздумывая, сделал четыре выстрела. Два в голову пожилого охотника и по одному в собак. Мельком глянув на часы, чеченец кивнул двум помощникам, а через пять минут запрыгнул обратно в кабину, и скоро грузовики скрылись за крутым поворотом…
      А в четырех километрах от прикопанного снегом убитого осетина на такой же грунтовке, но ведшей к другому аулу, разыгралась еще более печальная драма.
      Две легкие гусеничные БМД ползли на северо-запад. Недавно восстановленные в глухом местечке машины, ведомые обученными экипажами, спешили к верховьям реки Асса. Предстояло пересечь проселочную дорогу, ровно отделявшую реденький лес от глубокого оврага; миновать этот овраг, потом раскинувшуюся за ним широкую долинку и пологий взгорок. А за взгорком уже петляла узкая в своем истоке Асса.
      Первая боевая машина наклонила нос, торчащее из маленькой круглой башни короткое орудие нацелилось на дно оврага, и корма БМД исчезла с плоскости проселочной дороги. Взревев двигателем и выпустив назад черный дым, вторая машина собралась было последовать за ней, да внезапно на грунтовке, уважительно пропуская грозную технику с блестевшими новенькой краской бортами, остановились старенькие красные «Жигули» шестой модели. В салоне находилась целая семья: впереди седели муж с женой, сзади их дети.
      Чеченец в танковом шлеме повернул к «шестерке» голову, видневшуюся в открытом переднем люке и, не трогая бронемашину с места, что-то крикнул расположившимся под защитой брони товарищам. Через мгновение открылся соседний люк, из темного нутра показалась фигура боевика с автоматом в руках. Не долго думая, он полоснул длинной очередью по салону «Жигулей». Водила удовлетворенно кивнул и, развернув БМД, начал сталкивать в овраг автомобиль с разбитыми стеклами. Скоро тот беспорядочно кувыркался вниз, теряя по ходу своих кульбитов, дверки, капоты, какие-то вещи и мертвые тела тех, кто еще минуту назад жил, кого-то любил и строил планы на близкое и далекое будущее…

      Юго-восточная Ингушетия — село Ольгети
      К селу Ольгети разведчики незаметно подобрались со стороны недавно взошедшего над горными вершинами солнца. Облюбовав поросший пихтами склон, нависавший невысоким обрывом над равниной метрах в семистах от крайних дворов, майор скинул с плеч ранец. Берга с Чиркейновым он обязал развернуть аппаратуру и сообща заниматься прослушиванием радиообмена; Ниязова отправил осмотреть округу; сам же взялся наблюдать за селом.
      Большой аул давно проснулся — маленькие фигурки жителей мелькали возле многочисленных домов, стекались в тонкие ручейки, а ручейки эти направлялись куда-то к противоположной окраине — к последнему излому центральной улицы, переходящему в обширный пустырь.
      На пустыре, кажется, что-то происходило. В широкой его части стоял ряд разновеликих автомобилей, все остальное пространство бурлило непонятной пестротой. Получше разглядеть и понять суть действа не выходило — слишком большим было расстояние — не помогала даже мощная оптика бинокля. Улем так же не смог объяснить причину стечения народа на конце Ольгети, заверив командира в том, что день сегодняшний — шестое января, не отмечен в лунном календаре мусульманскими праздниками. И лишь вернувшийся с разведки Павел, внес некоторую ясность.
      — Базарный день у них, — устало опустился он рядом с Константином. — Человек пятьсот уже на пустыре собралось; машины с товаром понаехали, торгаши лотки с палатками расставляют…
      — Подозрительного ничего не заметил?
      — Пусто, Костя. Как в заповеднике… В радиусе одного километра от аула — ни единого человеческого следа на снегу. Кругом обошел. Из Ольгети идут две грунтовки: одна на восток — мы сегодня вдоль нее проходили, другая — на запад, по берегу реки. Мост через реку сразу за селом… По обеим дорогам всевозможный люд в село подтягивается — должно быть из соседних аулов.
      — Ясно, — кивнул Константин и повернулся к инженеру: — Ну что говорят, Артем Андреевич?
      Высвободив одно ухо от гарнитуры, тот доложил:
      — Удалось нащупать несколько малозначительных коротких реплик открытым текстом. Ризван Халифович перевел, вот почитайте…
 
Офицер взял из рук инженера блокнот…
/— Твои воины все ушли на небеса?/
/— Нет… А что?/
/— Если есть свободные, отправь одного ко мне./
/— Не получится… Те, что остались, не смогут идти…/
 

//

 
/— Икрам на связь не выходит. Я не знаю, что с ним…/
/— Раненых много?/
/— Почти все…/
/— Кому нужна лошадь?/
/— Омару./
/— Что с ним?/
/— Скончался…/
 

//

      /— Араб сказал, что у него женатые есть… И Рамзан женился на вечном сне./
      /— «Дикого» рано утором замочили…/
      /— Вызови Бодро!/
      /— Он далеко. Я не могу его вызвать… Убит…/
      — Направление передачи засекли? — поинтересовался Яровой, закончив чтение.
      — Все источники далеко на востоке. Вероятно у границ Дагестана. А в остальном… — пожал плечами Берг, получив обратно блокнот, — на излюбленных рабочих частотах молчат, словно воды в рот набрали.
      — Все правильно. Обычное дело, — настороженно пробормотал офицер.
      — Вы о режиме радиомолчания, за которым, как правило, следует широкомасштабная войсковая операция?
      — О нем, — кивнул Яровой и негромко заметил: — Что ж, надо идти. Сегодня шестое, скоро десять утра, а суть задуманного «чехами» пока не ясна.
      — А не надежнее будет послушать эфир здесь? — опасливо предложил старшина. — Заодно и за селом бы проследили.
      — Эфир, Паша, можно с тем же успехом слушать полгода. А село… На кой черт сдалось нам это село! Сам же говоришь: ни следов вокруг, ни подозрительных намеков на связь сельчан с бандитами.
      — Костя-майор истину вещает, — подал голос улем, — в селение надо идти. В базарный день много новостей можно услышать, ведь народ на базар чуть не со всего района съезжается.
      Сказанные немногословным Чиркейновым фразы, только утвердили сотрудника «Шторма» в необходимости предпринять намеченный вояж. Мгновение постояв в раздумье, он вынул из ранца сверток с одеждой, переданный ему сотрудниками ФСБ в Ханкале и твердо молвил:
      — Решено. Доставайте свой наряд, Ризван Халифович. Отправляемся по готовности.

* * *

      В половине одиннадцатого утра в Ольгети по малонаезженной грунтовке со стороны села Гули вошли два человека. Передвигались они неторопливо — один прихрамывал и опирался на посох; второй хоть и был без палки, да, видать, большими силами в свои преклонные годы не располагал. Шли ровно
      — один подле другого; изломанной дорогой по селу до многолюдного пустыря молчали. За спиной хромого в такт шагам покачивался дечиг-пондар, старик нес худую холщевую торбу…
      Базар был в самом разгаре. Торговля происходила всюду: у грузовиков с открытыми кузовами, у легковушек с распахнутыми в салон дверцами или задранными к небу крышками багажников. Продавцы зазывали покупателей в разноцветные шатры, к сверкавшим новым пластиком или же наспех сколоченным из досок лоткам. Самые непривередливые кавказцы совершали куплю-продажу с простеньких разноцветных покрывал, разостланных прямо на снегу.
      Представленный товар столь же радовал глаз своим разнообразием: здесь можно было отыскать все: от сапожной иглы, до породистого быка; от ингушского кинжала до пестротканого ковра. Погодка наладилась, ветер утих, потому к насыщенному синевой небу строго вертикально тянулись струйки дыма, а вокруг кострищ и мангалов распространялся густой манящий аромат жареного мяса и свежеиспеченного далнаша — круглых пышек с мясной начинкой.
      Восточный рынок гудел, словно улей. Живая масса на окраинной сельской площади кипела и клокотала шумным, бесформенным кагалом…
      — Куда теперь идти, Костя-майор? — прикрыв рот рукавом, шепнул улем.
      Яровой кивнул на отдаленный аппендикс ярмарки, где они еще не успели побывать. Два простолюдина уже сделали большой круг по пустырю, изрядно намозолив глаза многим продавцам и покупателям, прилично натолкавшись в самых многолюдных местах. Однако ни хождения, ни толкотня проку не дали. Все разговоры кавказцев, со слов Ризвана Халифовича, неплохо понимавшего ингушский, сводились к оценке качества того или иного товара; непосредственно к торгу или же к беседам давно не видевших друг друга сельчан.
      Аппендикс от остального базара ничем особенным не отличался. Разве что людей возле одного из костров скопилось больше чем у других шашлычников. Туда-то и направился майор, осторожненько увлекая за собой Чиркейнова…
      Приготовлением мяса занималась целая семья. Баранов резали и свежевали два взрослых сына; мать пекла лаваш; дочь лет тринадцати смешивала приправы, готовила зелень и соус; а над огромным мангалом колдовал глава семейства. Он же следил за огнем, получал деньги и с веселыми шутками отпускал покупателям готовые порции. Работало семейство слаженно и добротно, жирные барашки в кузове «Газели» были на загляденье, цены не отпугивали. Рядом с «Газелью» на старенькой иномарке обосновалась троица шустрых мужчин, приторговывавших спиртным под аппетитное мясо. Мусульманам-суннитам пить спиртное возбранялось, да порядки ныне нигде не отличались строгостью. Потому, наверное, здесь и выстроилась целая очередь желающих отведать сочный шашлык, выпить по полбутылочки отменного вина, да послушать игру хорошего музыканта, очень кстати присевшего в трех метрах от мангала и затеявшего на дечиге приятную для восточного слуха лиричную каватину.
      Играл молодой мужчина здорово, выводя на бесхитростном инструменте одну за другой излюбленные на Кавказе мелодии. Толпа слушателей постепенно разрасталась, попутно уделяя внимание и довольным продавцам.
      — Ай, молодец! — цокнул языком ингуш лет семидесяти, когда стихла очередная мелодия. — Сынок, сыграй пожалуйста «Марш Бисирхоевых». Очень нам в селе нравится эта песня!
      Но «сынок» смотрел куда-то в сторону, словно не к нему только что обратился почтенный человек.
      — Он что же, не знает этого марша? Или, может быть, наших горских законов не уважает? — гневно оглядываясь по сторонам, начал вскипать старый ингуш. — Он почему мне не отвечает и сидит будто я со скалой разговариваю?!
      — Он плохо слышит, уважаемый, а говорить совсем не может, — поспешил растолковать странное поведение молодого знакомца какой-то низенький старичок в чалме и с горечью добавил: — Сейчас я попробую объяснить вашу просьбу, но не знаю, поймет ли…
      Ингуш сразу отмяк, лицо его переменилось, приняв выражение искреннего сострадания и сожаления. А дедок в табачном халате наклонившись к самому уху исполнителя, принялся что-то нашептывать, отчаянно жестикулируя при этом смуглыми руками. Тот понятливо и с готовностью закивал, тронул струны, и скоро два десятка жителей Ольгети наслаждались обожаемым мотивом, покуда не утих последний его аккорд. А громче всех рукоплескал и хвалил дивную игру семидесятилетний ингуш…
      — «Молитву Шамиля»! — выкрикнул из толпы моложавый кавказец в кожаной кепке, и толпа загудела, одобряя выбор.
      И опять старичок чудно общался с немым исполнителем, прежде чем зазвучала «Молитва»…
      Это известное и довольно сложное произведение, созданное по сюжету предания об имаме Шамиле, состояло из двух частей. Первая была грустной и торжественной, вторую отличал зажигательный ритм танцевального характера. Передать доподлинно весь колорит и насыщенную звуковую гамму на одном дечиг-пондаре было почти невозможно, и все-таки музыканту это удалось — к финалу в стихийно образовавшемся круге несколько горцев неистово отплясывало под музыку какой-то национальный танец.
      — Держи, дорогой. И вы отец угощайтесь, — глава семейства лично вручил после исполнения «Молитвы» Яровому и Чикейнову по две порции шашлыка, по круглому лавашу с зеленью и по пиале с соусом. — Ешьте на здоровье! Мало будет — еще дадим. Сколько захотите, столько и дадим!
      Кто-то хотел угостить их двумя стаканчиками вина, да торговцы спиртным опередили, преподнеся аж две бутылки…
      Устроив небольшой перерыв и закусывая, мнимый глухонемой внимательно прислушивался к галдящему скопищу людей. Толпа не расходилась — все ждали продолжения великолепной игры, а пока же терпеливые кавказцы снова наведывались к продавцам и сообща наслаждались вкусом вина под хорошо прожаренное мясо.
      Их языка Константин не понимал, но о сути разговоров частично догадывался по темпераменту и громкости общения, по выражению лиц. К тому же и невзрачная фигурка улема периодически куда-то исчезала, и после спецназовец краем глаза подмечал ее то в одном, то в другом конце вытянутого ответвления от основного ярмарочного пустыря. Когда тот возвращался, одаривал его немым вопросом, а богослов отвечал виноватою миной на морщинистом лице, да неопределенно пожимал плечами. Так продолжалось с четверть часа, покуда не было покончено с дармовым шашлыком и пышным хлебом.
      Офицер «Шторма» вспомнил о сигаретах, оставленных в ранце, тряхнул головой и снова пристроил на коленях инструмент. Но едва рука его легла на изящный гриф, как слух уловил нечто знакомое. Он замер, отведя взгляд куда-то в сторону гор…
      Так и есть, кто-то в гудящей людской массе говорил на чистом чеченском — пару слов Костя без труда распознал.
      Поднеся дечиг к самому уху верхнею декой, он сделал вид, будто кропотливо занят настройкой, сам же поглощал каждый звук, исходящий от молодого парня в кожаной кепке, двадцатью минутами ранее крикнувшего из толпы: «Молитву Шамиля!»
      Не смотря на молодость, парень носил бородку; одет был прилично и стоял в окружении трех мужчин, выглядевших намного старше. Однако именно он чувствовал себя центром компании, ее лидером; именно его словам и фразам, уважительно помалкивая, внимали мужчины. Рассказывал молодой человек явно не о базаре, не о торговле и сделках. Кажется, его ничуть не волновало царившее вокруг обилие, не занимали цены; весь вид молодца выражал презренье к шумной толчее, подчеркивая этакую случайность появления на базарной площади. Да и в темных колючих глазках поблескивал азарт иного рода.
      Музыкант обеспокоено огляделся, ища улема, и когда тот объявился, завершив очередной неудачный рейд, тихо шепнул, указав взглядом направление:
      — Идите к тем четырем мужчинам. Послушайте чеченца в кепке. И будьте при этом осторожны.
      Чиркейнов послушно повернулся, сделался до предела сосредоточенным и зашаркал по утоптанному снегу своими утепленными козловыми сапожками с немного задранными кверху узкими носами. Майор же выждал несколько минут, боясь игрой на инструменте спутать важный разговор четверки, но дальше оттягивать антракт не стал — мясо, зелень и соус с лавашем были съедены, а каждая из струн дечига многократно настроена. И «немой» снова заиграл, моментально собрав, сплотив вокруг себя кольцо благодарных слушателей…
      Играл он минут двадцать, а Ризван Халифович все не возвращался. Бегая пальцами по грифу и щурясь от яркого солнца, Яровой высматривал деда сквозь плотные ряды мусульман, да цепкий взгляд нигде не выхватывал знакомого халата табачного сукна, равно как не находил и чеченца с друзьями…

* * *

      Улем несколько раз прошелся в непосредственной близости от четверки чеченцев, внезапно решивших сменить место беседы — из центра людского скопища, они перекочевали к самому краю аппендикса. Теперь их никто не толкал, и при разговоре им не приходилось повышать голос, дабы перекричать гудящую возле немого музыканта толпу. Богослов боле не отважился курсировать мимо компании — слишком уж это попахивало откровенной слежкой. Посему он потоптался в трех метрах от подозрительных молодых людей, достал из котомки квадратный коврик, присел на него и принялся с пыхтением и тихим причитанием переобуваться. Сам же изо всех сил напряг слабый старческий слух…
      Парень в кожаной кепке говорил приглушенным голосом, а дед, сняв один сапог, не замечал, как тот кивнул в его сторону и подмигнул приятелям. Глаза его при этом сверкнули недобрым блеском. Через минуту он поочередно обнял троих единоверцев и отбыл в неизвестном направлении.
      Чиркейнов мигом надел сапог и хотел подняться, как вдруг кто-то подхватил его под руки и весьма неучтиво заставил принять вертикальное положение.
      — Ты зачем подслушивал, старик? — процедил один из товарищей исчезнувшего молодого чеченца.
      — Что за непочтительность!.. Как вы себя ведете с человеком преклонного возраста?! — наигранно возмутился Ризван Халифович.
      — Брось прикидываться, мы полчаса наблюдаем за тобой, — прошипел второй кавказец.
      Третий сноровисто и со знанием дела обыскал его с ног до головы. Все трое плотно обступили старца, не давая ступить и шага. Ситуация стремительно ухудшалась. Улем растерянно крутил головой и совершенно не понимал, что нужно делать дальше, как выпутываться из беды…
      — Кто тебя подослал? — раздался грозный шепот над самым его ухом.
      — Я знаю на этом базаре только одного человека, — пробормотал богослов, от волнения не замечая затянувшейся паузы в игре напарника. — Но он не умеет говорить и вряд ли вам поможет…
      — Ты крутился вокруг нас, пока мы стояли в толпе. Мы отошли сюда, и ты появился снова! А ну признавайся…
      — Так это же вроде он объяснялся жестами с тем музыкантом! — вспомнил один из троицы.
      — Точно! Надо бы притащить сюда этого немого и разобраться с ним…
      В это время чья-то рука, откуда-то сзади поднырнувшая под локоть говорившего, приставила к его горлу кинжал с широким и длинным лезвием. Все четверо, вместе с Ризваном Халифовичем, оторопели — за спиной одного из чеченцев стоял немой музыкант. Лицо и взгляд его выражали столько невозмутимой решимости, что никто не отважился усомниться: одно неверное движение, один вызывающий взгляд и лезвие войдет в голову бедного кавказца до самого мозжечка.
      — А вот и он, — первым пришел в себя Чиркейнов и смело сбросил со своего плеча чью-то ладонь, — Вы хотели его о чем-то спросить? Спрашивайте, а я уж так и быть — переведу…
      — Дедушка… Вы объясните ему… У нас нет вопросов, — осторожно прохрипел тот, по кадыку которого побежала под воротник первая капля крови.
      — То-то же, — проворчал пожилой человек.
      Он кивнул спецназовцу, и тот быстро спрятал под халат оружие…

Юго-восточная Ингушетия — район села Ольгети

      — Так о чем же они говорили? — поспешно — от греха подальше, покинув базарный пустырь и возвращаясь селом обратно к дозорной позиции, допытывался майор.
      — По-моему, эти четверо похожи на обычных дельцов. Все шептались о родственниках, общих друзьях, знакомых, — докладывал о своих наблюдениях пожилой «лазутчик». — Договаривались встретиться, что-то отметить. Тот в кепке первым уехал с ярмарки.
      — Об операции чеченских войск, случайно, не говорили?
      — Нет, ни слова.
      — А в какую сторону поехал парень в кепке?
      — Точно не знаю. Кажется, проскочила фраза о Северной Осетии.
      За разговором они миновали последние дворы и очутились за сельской околицей. Впереди лежала пустынная грунтовая дорога, по которой предстояло пройти метров пятьсот, а потом круто повернуть вправо к поросшему пихтами склону, нависавшему невысоким обрывом над заснеженной равниной. Прихрамывая, Яровой шел и раздумывал над результатами утренней, бесполезной вылазки. Компания чеченских парней, а особенно ее молодой лидер, настораживали своим поведением, но улик или фактов, прямо говорящих об их связи с бандитами, увы, не было и в помине.
      — Здесь направо, — напомнил богослову сотрудник «Шторма».
      Они свернули с твердого грунта и, придерживаясь своих же следов, оставленных двумя часами ранее, направились к возвышенности. Вот тут-то офицер и услышал то, чего подспудно и с нетерпением ждал — по грунтовке их быстро догонял какой-то автомобиль.
      — Отлично, — прошептал он, пропуская вперед Чирейнова, — Если это те чеченцы, значит, связь все же имеется.
      Костя быстро проверил пистолет, спрятанный за поясом под стареньким халатом; мельком глянул на верхушку кручи, выбранную ранним утром группой в качестве наблюдательного пункта. До верхушки было метров двести — отличная дистанция для профессионала вроде Павла. Если в машине окажутся чеченцы, то его помощь придется весьма кстати — они могли предусмотрительно запастись оружием, а давать отпор из шумной «Гюрзы», привлекая внимание сотен любознательных сельчан, не хотелось. «Вертекс» он с собой не взял — на карманах восточный портной явно сэкономил, поэтому вызвать на связь Ниязова, и попросить о подстраховке возможности не было. Оставалось надеяться на его зоркость и понятливость…
      За деревьями, в беспорядке стоящими вдоль дороги, мелькнули темно-синие «Жигули» десятой модели. Легковушка резко тормознула у той прорехи, куда пару минут назад свернули майор с улемом. Приглушенно хлопнули дверки, и на тропинке посреди снежных сугробов показалась все та же троица неугомонных чеченцев. Первый нес в руке автомат, второй — охотничье ружье, третий размахивал огромным тесаком, наподобие тех, коими первопроходцы помогаю себе прокладывать дорогу в джунглях.
      «Что ж, вооружение вполне подобающее для начинающих бандитов», — отметил про себя сотрудник «Шторма», остановился и скинул с плеча дечиг-пондар.
      Встал в паре шагов от него и богослов.
      — Нет-нет, Ризван Халифович, вы идите к Павлу и Артему Андреевичу и передайте мое приказание: пусть с вещами спускаются сюда.
      — А как же ты, Костя-майор? — тихо пробормотал старик, с опаской поглядывая на приближающихся кавказцев.
      — За меня не беспокойтесь.
      Спустя минуту пожилой табарасан уже семенил вдалеке, огибая стороной крутой взгорок. А чеченцы, не доходя метров пяти до «немого», остановились.
      Они долго скалили зубы в надменных улыбках, лопотали по-своему развязным и нравоучительным тоном, наигранно хохотали и выкрикивали резкие реплики — должно быть, оскорбления в адрес будущей жертвы. Ствол автомата меж тем постоянно был опущен — рожка в нем не было, да и ружье ни разу не нацелилось в молчавшего «музыканта». Однако издевательская забава, затеянная тремя мужчинами напоследок — перед расправой, кажется, им наскучила. Приближалась развязка…
      Владелец автомата сделался серьезным, выудил из кармана кожаной куртки изогнутый магазин, деловито вогнал его в гнездо и передернул затвор. Но едва он вознамерился вернуть правую ладонь к рукоятке со спусковым крючком, как что-то коротко щелкнуло, точно костяные бильярдные шары с силою тюкнулись друг о друга. Темные брызги разлетелись в разные стороны от головы горца, держащего автомат. Неловко крутанувшись на месте, он выронил оружие и, не издав ни стона, ни вздоха, упал лицом в снег. Вместо затылка в голове его зияла огромная черно-красная дыра…
      Приятели с забрызганными кровью лицами в ужасе попятились.
      «Пашкина работа, — заключил спецназовец и припомнил снайперскую поговорку: — Белке в глаз, бандиту в лоб…»
      Он сделал шаг вперед, чем добавил смятения в ряды неприятеля — отступать чеченцы перестали, да взгляды их все одно затравленно метались по сторонам. Ствол охотничьего ружья беспокойно косил то влево, то вправо, но держал его тридцатилетний кавказец по-прежнему одной рукой, не прикасаясь к овальной спусковой скобе. Наверное, это и продлило его жизнь на несколько коротких секунд. Стоило ему, повернувшись корпусом к «немому», подхватить цевье левой ладонью, как снова отрывисто щелкнули «бильярдные шары». И второе тело с развороченным черепом, обмякшим кулем беззвучно ухнуло в снег, изрядно окрашивая его в ярко красный цвет.
      Яровой вскинул вверх правую руку, приказывая старшине повременить с казнью последнего бандита, а тот — последний, до смерти перепуганный происходящим в шаге от него, вероятно, истолковал сей знак по-своему. Решив, что теперь уж точно настал его черед и терять боле нечего, он со страшным воплем бросился со своим мачете на хромого музыканта.
      С подобными выходками, являвшими собой следствие безотчетного страха, слепой ярости или безысходности, Костя имел дело и ранее. Это поведение не представлялось столь опасным, как действия хорошо обученного, опытного, расчетливого и хладнокровного врага. Но в данный момент и сам Константин не блистал былой бойцовской формой из-за старого, незалеченного окончательно ранения. Вряд ли он сумел бы разобраться с чеченцем с той же легкостью, с какой сделал бы это семь или восемь месяцев назад. Однако ж следовало как-то противостоять и защищать собственную жизнь…
      Увернувшись от первого рубящего удара, офицер отпрянул влево, освобождая пространство несущемуся мимо человеку. Промахнувшись, тот развернулся и со свирепым оскалом снова кинулся на безоружного «немого». В следующую секунду тяжелый тесак со свистом рассек воздух вблизи лица Ярового. Левой тот опирался на посох, а свободной правой, уклоняясь в сторону, достал противника крюком по корпусу. Удар вышел не особенно сильным, скользящим, и ничуть не остудил пыла — бандит уже готовился к следующей атаке…
      Да, майор помнил и о мощной «Гюрзе», способной одним выстрелом снести нахрапистому молодцу полголовы, и о торчащем за поясом под халатом кинжале. Но этого единственного уцелевшего биндюжника надлежало взять живым, и не просто живым, а способным озвучить интересующую разведчиков информацию.
      Огромный нож скользнул по плечу, изрядно распоров грубый материал на рукаве. Мгновение спустя, изловчившись, музыкант резко двинул палкой чеченца в горло. Неожиданный маневр возымел успех — тот остановился, сипло дыша, схватился левой ладонью за шею, закашлялся. И этой мизерной форы сотруднику «Шторма» хватило сполна — следующим ударом посоха он вышиб массивный тесак из правой руки горца.
      Вот затем-то и наступила настоящая развязка. Обезоруженный моджахед взвыл от боли и, держась уж не за горло, а за перебитую руку, затрусил к грунтовке. Ниязов, конечно же, наблюдал сквозь оптику прицела за скоротечным единоборством, и Константину опять пришлось просигналить ему отбой, чтобы очередная башка не разлетелась в клочья. Костя собирался остановить спешившего к машине абрека другим способом…
      Выхватив из-за пояса кинжал, он привычно подбросил его и, перехватив в воздухе за остро отточенную сталь, почти без замаха метнул в сгорбленную фигуру, удалявшуюся по сугробам к дороге. Тяжелое лезвие зловеще засверкало на солнце и бесшумно вошло чеченцу в поясницу немного правее позвоночника. Громко вскрикнув, тот пробежал по инерции пару метров, заметно припадая на правую ногу, упал на колени и повалился в снег…

* * *

      — Его молодой приятель — Габаров Магомед, собирался ехать в Верхний Ларс, — переводил улем обессиленный шепот раненного, лежащего неподалеку от темно-синей «десятки».
      Позади богослова стоял инженер Берг, а снайпер с винтовкой прогуливался вдоль дороги и внимательно посматривал во все стороны…
      — Зачем? — угрюмо поинтересовался майор.
      На ладони его лежала шприц-ампула с сильным обезболивающим средством. Страдающий взгляд кавказца молил о помощи и бывший «немой» музыкант пообещал сделать укол, если тот быстро и подробно расскажет об исчезнувшем с базарного пустыря человеке в кожаной кепке.
      — Там — на Военно-Грузинской Дороге, Магомед хотел встретиться с бойцами какого-то отряда, и присоединиться к нему, — прислушиваясь к слабевшей речи, шептал по-русски Чиркейнов.
      — Что за отряд?
      — Этого он не знает. Клянется Аллахом…
      — Во сколько должна состояться встреча?
      — Точно сказать не может. Магомед спешил, значит скоро. Через час или два…
      — Почему же эти трое не отправились вместе с ним?
      Ризван Халифович перевел вопрос. Ответ чеченца звучал примерно так:
      — Магомед воюет с федералами с пятнадцати лет. Его знают многие амиры. Ему доверяют…
      Константин прямо сквозь одежду всадил иглу в правое бедро бандита, выдавил из прозрачной пластиковой ампулы наркотик и, призадумался. Позабыв, что держит в левой руке хрупкий музыкальный инструмент, а не посох, облокотился на его тонкий гриф и поднялся. Не замечая, как дутое основание дечига полностью утонуло в снегу, достал из ранца сигареты… Раньше Яровой никогда бы не позволил себе такого кощунства над инструментом, но сейчас мысли его были полностью поглощены другим. Лишь когда внизу — в сугробе, хрустнула сломанная дека, он спохватился, бросил обратно в ранец не пригодившуюся пачку и произнес:
      — Садитесь в машину. Быстро все садитесь, мы едем к Верхнему Ларсу.
      Разведчики послушно погрузили в «десятку» вещи и уселись в салон. Майор же скинул с себя восточную одежду, облачился в привычную — спецназовскую, и выудил из наплечного кармана куртки еще одну шприц-ампулу. Чеченец даже не смотрел в его сторону — заглушая боль, подействовал наркотик: зрачки расширились, на лице появилось подобие расслабленной улыбки. Весь снег под его спиной давно пропитался кровью, и жить ему, вероятно, оставалось от силы час-полтора.
      Вторая ампула была очень похожа на первую. Ее игла вонзилась так же через одежду и в то же самое бедро тридцатилетнего мужчины. С той же скоростью и такой же сильнейший препарат перекочевал в его тело. Разница заключалась лишь в одном — смерть от содержащегося в первой ампуле наркотика настигала человека либо от передозировки, либо от регулярного его употребления. Гибель от одного кубика яда, бывшего во второй, наступала в течение двух-трех минут…

      Северная Грузия — Главный штаб ВС ЧРИ
      Весь Главный штаб Вооруженных сил Ичкерии на время операции собрался в укромном местечке на самом севере Грузии — в верховьях реки Асса. Отсюда было удобно руководить действиями сотен бойцов, готовых проникнуть на территорию родной республики весьма необычным способом. Был среди сплошь бородатых чеченцев: генералов, амиров, муфтиев и молодой, чистый лицом аджарец — Рустам Азимов. Держался он скромно; сидя в дальнем уголочке огромной утепленной палатки, внимания к себе не привлекал; все больше слушал и оценивал, нежели говорил сам. Боле ему, собственно и заняться-то было нечем — дело он свое сделал мастерски, ювелирно: разведку противника запутал и увел по ложному следу, российскую службу безопасности сбил с толку основательно, русских генералов заставил перебросить основные силы подальше от истинного «эпицентра» предстоящих перипетий.
      А послушать и оценить в муравейнике штабной лихорадки, известному аналитику было что. В армии Ичкерии он состоял не первый год, потому и заметный прогресс в организации и управлении войсками не мог ускользнуть от проницательного уроженца Аджарии. Одетые в новенькую форму натовского образца сотрудники штаба не мельтешили, не производили лишних телодвижений и не сотрясали понапрасну воздух бестолковым словоблудием. Окрестить лихорадкой происходящее в необъятной палатке, возможно было только после первого, мимолетного и самого поверхностного взгляда. Четко принимая доклады посыльных от полевых командиров — каждый в своем направлении, штабисты тут же обрабатывали поступавшую информацию и воссоздавали на огромной карте завораживающую воображение картину. «Дирижировавший» действом на этой карте руководитель операции изредка отдавал лаконичные приказы, корректирующие чьи-то маршруты. Указание моментально передавалось в эфир, либо диктовалось устно тем же посыльным и в скорости возвращалось в виде доклада об исполнении. А еще спустя несколько секунд сие изменение обретало окончательную полноценность в виде переместившихся на зеленовато-коричневой бумаге значков или фишек. Зачастую процветающими в русских штабах и соединениях сумбуром, расхлябьем, самодурством больших чинов здесь не пахло и в помине…
      Азимов удовлетворенно вздохнул, пожалел, что рядом нет его любимой Кеды, и подумал: «Ситуация на воображаемой шахматной доске доведена мной до абсолютного преимущества над соперником. Продумано все, вплоть до самых несущественных элементов. И все это должно выступить, сыграть на нашей стороне. Даже погода… Лишь бы не встряла какая-нибудь неучтенная, случайная мелочь, способная перечеркнуть все усилия. Не люблю я цугцвангов… Ненавижу, когда нет в арсенале полезных ходов! Не для того я полгода не спал ночей и мечтал об этом славном дне!»
      — Все подразделения, отряды и бригады в сборе. Все готово. Через пятнадцать минут можем начинать, — наконец, произнес в абсолютной тишине один из бригадных генералов.
      Другой, чином, должно быть, повыше, оторвав взгляд от хорошо освещенной карты, посмотрел на часы, кивнул и отвечал:
      — Помолимся, братья-мусульмане. До назначенных четырнадцати часов осталось время для молитвы…
      Теперь бразды правления на пятнадцать быстротечных минут перешли к имаму. Тот высоко заголосил, призывая всех свершить духовный обряд общения с Богом. Чеченцы послушно и едиными, слаженными движениями встали на колени, склонили тела…
      Когда молитва стихла, руководитель операции поднялся и, стал кого-то искать среди присутствующих. Отыскав, улыбнулся и сказал довольным, громким голосом:
      — Я хочу, чтобы команду о начале операции озвучил тот, кто занимался кропотливой разработкой нашего великого Возмездия в течение полугода. Дорогой Рустам! Прошу!..
      Чеченский генерал подошел к узкому столу с нагромождением всевозможной аппаратуры. Радист подал ему микрофон от рации, настроенной на заранее определенную частоту.
      Азимов же встал с низенького табурета, на котором пришлось провести без малого три часа и, ощущая на себе десятки взглядов, нерешительно топтался на месте. Идти к столу радиста он отчего-то не торопился…
      — Ну что же ты, Рустам?! — с радостным нетерпением вскричал начальник Главного штаба.
      — Я благодарен вам за оказанную честь, — начал Азимов сообразно горским законам. Продолжил, однако, по-европейски дипломатично и решительно: — Но позвольте уж мне оставаться тем, кто я есть — аналитиком и теоретиком. Отдавать приказы — дело командиров и практиков.
      Сановные кавказцы зашумели. Кому-то ответ показался вызывающим, а кому-то пришелся по душе. Но молодой абхазец знал цену своему авторитету, потому и оставался непоколебимым…
      — Хорошо, Рустам, — быстро утихомирил шум в палатке начштаба. — Пожалуй и здесь ты прав — каждый должен заниматься своими обязанностями.
      Статный чеченец с черной, как смоль бородой, поднес к устам микрофон, секунду помедлил, с наслаждением оглядывая притихших в торжественный миг соплеменников и, утопив кнопку, рявкнул:
      — Начали! И да поможет нам Аллах! **

      /Военно-Грузинская Дорога — район села Верхний Ларс/
      Итак, славная буффонада в селе Ольгети завершилась. У разведчиков не оставалось времени спрятать трупы трех чеченцев, замаскировать следы короткой схватки недалеко от обочины. Потому уже через минуту «десятка» резво неслась по грунтовке на запад — к Северной Осетии. За рулем сидел сам Яровой, рядом, держа наготове винтовку, молчал Ниязов. Сзади, не нарушая напряженной тишины в салоне, в унисон покачивались Берг с Чиркейновым.
      Машина быстро проскочила по главной изломанной улице села, миновала пустырь, где не стихала торговая толчея, прошелестела покрышками по мосту, о котором утром докладывал Павел. Майор хотел как можно скорее попасть в район Верхнего Ларса, притулившегося к западной обочине Военно-Грузинской дороги. Конечно, услышанное от умирающего боевика признание отнюдь не гарантировало и давало повода быть уверенным в получении стопроцентного доказательства прорыва банд именно по этой сквозной магистрали. Однако других вариантов в голове офицера «Шторма» все одно не складывалось.
      Впереди показалось большое селение Джайрах, за ним начиналось добротное асфальтовое шоссе. Но и на въезде в это селение, и на его выезде, а тем более на асфальтовой трассе могли находиться посты местной милиции. И опять, памятуя о драгоценном времени, что будет определенно потеряно при любом столкновении с силовиками, Константин дождался первого поворота налево и крутанул туда руль, не доезжая до Джайраха метров пятисот. Едва наезженный проселок недолго пропетлял на юго-запад и окончательно потерялся — исчез в заснеженных долинах…
      Вскоре четверка разведчиков, оставив безнадежно застрявшую легковушку под одиноко стоявшим средь голого поля деревцем и, срезая приличный угол, продолжала путь пешим порядком. Последние четыре-пять километров им предстояло преодолеть по пересеченной, лесистой местности. Через полчаса они покинули Ингушетию, ступили на территорию Северной Осетии — до спокойно текущего вдоль Военно-Грузинской Дороги Терека, оставалось пройти совсем немного…
      — Что-то я никак не могу взять в толк, — пробормотал Павел, когда вдали показался берег и мост через реку, — там, где эта отличная трасса проходит через госграницу, стоят усиленные посты, таможни — и наши, и грузинские. Каким же волшебным образом духи намерены проскочить?
      — Я сам, Паша, битый час ломаю над этим голову, — негромко признался Константин. — К тому же и нет никакой уверенности… Понимаешь, нет убежденности в их появлении.
      — Полагаешь, чеченец нес чушь? Или дед что-то напутал, не так понял?
      — Не знаю… На счет деда я не сомневаюсь — язык он их знает; не глухой, да и памятью наделен отменной. Бандюга, конечно, мог перед смертью приврать, наплести небылиц в отместку… Да и я, знаешь ли, мог по ошибке принять безобидную фразу того парня в кепке о встрече с друзьями или родственниками у села Верхний Ларс, за намерение влиться в банду.
      Снайпер неопределенно повел бровью: что, мол, теперь поделаешь — всяк иногда дает маху. А нам уж после незавидных передряг и вовсе простительно в каждом видеть террориста…
      Пройдя на юг вдоль Терека, они оставили справа на противоположном берегу искомое село — Верхний Ларс, от которого до границы с Грузией оставалось суть более трех километров. Достигнув же моста и улучив удобный момент, перебрались на западный берег — поближе к тоннелю, сквозняком пробивавшему на пару сотен метров каменный утес. Когда группа рысцой бежала по короткому пролету моста, нависшему над рекой, спецназовцы осмотрели край дороги, граничащий с пропастью. Им требовалось подыскать выгодную позицию для устройства засады и хитрое местечко для закладки взрывного устройства с тем, чтобы остановить прорыв на север бандитов. Уверенности в их появлении на этой трассе не прибавилось, но предпринять на всякий случай элементарные шаги противодействия, все же следовало.
      Немногим позже снайпер нашел остроумный выход. Выше метров на восемьдесят и параллельно тоннелю проходила линия электропередач. Майор со старшиной поднялись до ближайшего искусственного уступа, устроенного на крутом горном склоне и решили закрепиться именно здесь. В горизонтальную квадратную площадку было забетонировано основание двадцатиметровой металлической вышки; на юг и на север от нее тянулась широкая просека с такими же высокими, но бетонными столбами, установленными через равные промежутки. Просека заросла низким кустарником и рассекала надвое смешанный лес — густой выше по склону и реденький — ниже, произраставший до самой дороги. С края площадки просматривался и сам мост, и дорожная дуга, ведущая от него к чернеющему жерлу тоннеля. Терек с этой позиции был не виден, так как ленточка шоссе, прилепившаяся к скале на приличной высоте, закрывала собой пропасть, дном которой и являлся каменистый речной берег. Вода шумно бежала по округлым камням метров на тридцать-сорок ниже проезжей части.
      — Неплохо, — заметил командир. — Если случиться принять бой — после сможем уйти незамеченными дальше, вверх по склону.
      — Согласен, — кивнул Паша и оценил позицию с точки зрения снайпера: — К тому же дорога как на ладони — прям не лес, а частокол голых ног в бане. Ближе и подбираться не за чем.
      — Артем Андреевич, приготовьте на всякий случай связь, — распорядился майор, провожая взглядом редкие машины, проносящие по шоссе.
      Инженер принялся колдовать над ранцем и скоро восседал с гарнитурой на голове…
      Яровой в последний раз оглядел найденную позицию, подходы к ней… В какой-то миг сердце защемило тоскливым осознанием бесполезности, бесплодности их ухищрений и грандиозных усилий — все вокруг поражало мирною тишиной, первозданным покоем, умиротворением. Даже редкая лесная пичуга, решившая остаться на зимовку в густом здешнем лесу и будто нарочно будоража его сомнения, затеяла в этот миг свою песню…
      — Костя-майор, — вдруг с робкой осторожностью тронул за плечо задумавшегося офицера богослов.
      — Да… — улыбнулся он, очнувшись.
      — Скажи, мы далеко сейчас от Беслана?
      — Километров на пятьдесят южнее, — мимолетно глянув в карту, отвечал тот. — А что случилось, Ризван Халифович?
      — Нет, ничего. Это я так…
      С тех пор, как группа оказалась в Северной Осетии, Чиркейнова будто подменили. Молодой человек уже с час с удивлением наблюдал необъяснимые метаморфозы: лицо старика осунулось, живой блеск глаз потускнел и утратил задор, привычная любознательность бесследно исчезла…
      — Вы, должно быть, очень устали, — взял его под руку командир.
      Но тот отрицательно качнул головой.
      — И все-таки отдохните, Ризван Халифович. Шутка ли, за два дня отмахать пешком наравне с нами столько верст! Да еще это падение с ледяной «шапки» — будь она неладна… Ложитесь и поспите. А обедом мы займемся сегодня сами.
      — А если Артем Андреевич услышит переговоры?
      — Тогда мы непременно вас разбудим.
      Этот довод, сказанный мягким заботливым тоном, окончательно убедил улема. Тщедушный дед с опущенными худыми плечами поплелся к своим вещам и скоро, забравшись в спальник, пытался задремать. Яровой укрыл его сверху другими спальными мешками и тихо пошел к краю площадки, где продолжал осмотр местности Павел.
      — Все спокойно. С грузинской стороны едут в основном легковушки или фуры с товаром. Овощи с фруктами везут, — доложил он, опуская командирский бинокль. — Что решил с гранатами?
      — Рядом с асфальтом их закладывать бессмысленно, — отвечал Константин, — мощности маловато — не фугас.
      — Это точно. В лучшем случае взрыв скинет вниз одну машину, асфальт само собой расковыряет, но пути остальным не перекроет.
      — Стало быть… — начал майор, да понятливый старшина уж собрался куда-то отбыть.
      — Ясное дело, Костя! Так и поступим.
      У двоих спецназовцев имелось по шесть гранат Ф-1 и РГД-5 — обычный «рацион» для «прогулок» в чеченских горах. Но в этот поход они прихватили с собой и парочку противотанковых РКГ-3. Всю дюжину, усиленную двумя тяжелыми, длинными болванками, снайпер заложил под нависающую над дорогой — неподалеку от въезда в тоннель, огромную глыбу. К кольцу предохранительной чеки одной противотанковой «дуры» привязал конец длинного фала; сам фал аккуратно протянул до площадки, по ходу маскируя его в снегу. При правильном расчете взрыв должен спровоцировать каменный завал, способный не только снести в пропасть пару-тройку автомобилей, но и начисто завалить въезд в тоннель. Уцелевшие машины с живой силой, конечно, могут повернуть обратно, вернуться по мосту на правый берег и продолжить вторжение по бездорожью. Да гибельная внезапность будет безнадежно утрачена — велика ли скорость грузовиков по пересеченной местности, изрядно разбавленной растительностью?..
      — Кажись, успели… — прерывисто дыша от быстрого восхождения, прилег рядом с командиром Павел. — Рвануть должно не слабо. Как ни крути, а общий вес разрывного заряда — боле двух килограмм…
      «До чего успели-то? — глянув на часы, горестно подумал тот. — Дождемся ли здесь кого-нибудь? Два часа дня, а воз и ныне там… Как бы не пришлось эти чертовы килограммы обратно по ранцам, да по карманам «лифчика» распихивать».
      И едва офицер набрал воздуху в легкие — тяжелый вздох напрашивался сам собою, как глазастый снайпер пихнул его в бок.
      — А ну-ка глянь в ту сторону!.. — указывал он рукой на восточный берег Терека, но не к дорожному полотну, а к отлогой долинке, плавно петлявшей между скал с юга.
      Средь освещенных ярким солнцем белых невысоких взгорков показалось множество темных пятен. Оставляя позади себя сероватую мглу, пятна с каждой секундой увеличивались в размере и приобретали характерные для военной техники очертания. С найденной позиции понять было невозможно — ползет ли техника с грузинской территории — от верховий Ассы, или же вереница двигалась из Ингушетии вдоль границы. Сотрудники «шторма» поочередно вглядывались вдаль сквозь оптику бинокля и молча гадали, что бы это означало…
      Впереди дорогу прокладывали два БТР-80, следом степенно и неторопливо ехали два «уазика». На крыше первого были установлены сине-желтые мигалки, сбоку на прилаженном к кабине древке развивалось полотнище российского флага. Потом следовало около двух десятков единиц разнообразной бронированной техники, включая несколько БМД, БМП, пяток тех же бэтээров, три установки «Град» и даже один танк Т-80. В самом конце натужно пыхтела боевая машина разминирования — такой же танк, но без башни и с усиленным, двойным днищем. Замыкало колонну, легко продвигаясь по утрамбованной гусеницами колее, множество грузовиков, некоторые из которых тянули за собой артиллерийские орудия.
      — Так это ж свои! — оживился Ниязов, вскидывая винтовку и приближая правый глаз к прицелу. — Ну, точно! Наш флаг, на бэтээрах знакомые эмблемы! Да и остальные машины похожи на наши. Вот умен чертяка Серебряков! И даже это направление подстраховать успел! Молодчина!..
      Чиркейнов спал, а Берг, отвлекшись от прослушивания эфира, присоединился к спецназовцам. Все трое наблюдали за колонной…
      Вот два бэтээра, перевалив через узкий кювет, миновали обочину и выехали на дорогу. Повернув вправо — на север, отъехали на сотню метров и остановились, поджидая других. Почти вплотную подкатили «уазики», первый
      — с бело-сине-красным полотнищем, объехал транспортеры и занял место лидера. Из него вышел офицер, что-то прокричал, сидевшим на броне солдатам…
      В этот миг Яровой с особенным усердием рассматривал офицера. Чисто выбритое лицо, темные очки, наглаженная форма, кобура, ремень, обувь и даже планшет в руках… Величину и количество звезд на погонах не разобрать, а ежели судить по повадкам и всему остальному — типичный старший офицер российской армии.
      Отставшие машины подтянулись; УАЗ, ставший головным, включил мигалки и тронулся в путь, за ним поочередно в движение пришли два бэтээра, второй УАЗ, а потом и прочая грозная техника. Колонна снова поползла вперед — к мосту. Уже становились различимыми и звуки натужно ревущих двигателей. Скорость техники на хорошем дорожном покрытии возросла как минимум вдвое, и голова длинной вереницы вскоре оказалась на левом берегу. До тоннеля и висящей над шоссе глыбы им оставалось менее пятисот метров…
      — Наши… Конечно — наши!.. — заулыбался снайпер, вставая в полный рост и порываясь выйти из укрытия. Довольно хлопнув себя ладонями по ляжкам, громко крикнул, пытаясь переорать накативший снизу рокот: — А что, командир, как говориться: последний поезд на Ташкент! Не доехать ли с ними до Грозного? Небось, туда катят…
      Но Костя внезапно остановил его, жестко ухватив за рукав куртки. А, усадив на место, цыкнул:
      — Закрой рот, Паша! Помолчи!..
      Сам же, прикрыв глаза, опять к чему-то прислушивался…
      «Громкий гул дизеля разбавляется звонкой высотой, цилиндры поют разноголосо, один из глушителей грешит пробоиной, — лихорадочно вспоминал он характеристику, данную им мнимой группе бронетранспортеров, проходившей по берегу Шароаргуна четным порядком двое суток назад. Вспоминал и сразу же сопоставлял с работой бронемашины, идущей теперь в колонне второй. — Работает тот же самый двигатель — один в один! И совпадений быть не может!»
      — Слушай меня внимательно, Павел, — нащупывая фал, привстал на здоровое колено майор. — Это не наши войска! Это и есть начало той самой чеченской операции, которой так опасался Серебряков! Беги по просеке вправо…
      — Но с чего ты взял, Костя?.. — растерянно хлопал глазами Ниязов.
      — Некогда объяснять. Все вопросы потом! Дуй вправо и постарайся подстрелить на мосту замыкающую машину. Бей по колесам, по двигателю, по тем, кто в кабине…
      — Понял, щас устроим!..
      И схватив «винторез», старшина быстро помчался через кустарник. Яровой тем временем впился взглядом в головную машину, дожидаясь верного момента для подрыва заложенного над дорогой «сюрприза».
      — Я м-могу чем-то помочь? — заикаясь и подсевшим от волнения голосом справился Берг.
      — Можете. Срочно свяжитесь с Центром и передайте координаты вторжения. Вот возьмите карту и действуйте…
      Инженер схватил обеими руками свернутые листы…
      — Да и еще, — остановил его офицер. Выдернув из кобуры «Гюрзу» и присовокупив к ней пару запасных обойм, протянул Артему Андреевичу: — Возьмите на всякий случай… Оставайтесь на площадке и присмотрите за Ризваном Халифовичем. В случае опасности уходите верхом — по густому лесу, а потом довернете на север…
      «Теперь понятно, почему «чехи» не сцепились с пограничниками! Обошли посты безлюдьем, бездорожьем; а отсюда хотели двигаться вглубь республики асфальтом и под русским флагом. Поднаторели в стратегии и военной хитрости, мать их! Поднаторели… — рассуждал он, понемногу натягивая фал. — Ну, давай, родимый, не подведи! Осталось пятьдесят метров… сорок… тридцать… Пора!!»
      Константин с силой дернул капроновый шнур. Подчиняясь усилию, тот змейкой выскользнул из пушистого снега, однако ожидаемой слабины за рывком майор к великому разочарованию не почувствовал. Вероятно, где-то у глыбы фал попал в расщелину между камнями и накрепко зацепился за их острые края. Спецназовец все сильнее дергал шнур, а тот не поддавался…
      Ругнувшись, он вскочил и побежал вниз, на ходу вынимая из автомата магазин с обычными патронами и вставляя рожок с бронебойными. Привычно передернув затвор, пропустил УАЗ с флагом, не представлявший серьезной угрозы и на ходу всадил в первый бэтээр прицельную очередь…
      Глыба нависала над дорогой не так уж далеко от ее узкой крутой обочины. В летнюю пору шанс остаться незамеченным среди густой «зеленки» у сотрудника «Шторма» определенно б имелся. А сейчас… Редкие стволы деревьев, черневшие на голубоватом фоне снега, такого шанса, увы, не давали. К тому же и последний грузовой «КамАЗ», споро катящий по мосту, вдруг стал сбавлять скорость и забирать влево, покуда не ткнулся туповатым носом в металлическое ограждение. Из кузова посыпали люди в солдатской форме, что-то крича, и беспорядочно стреляя из автоматов в воздух и по ближайшим склонам.
      По колонне пронесся сигнал тревоги.
      Несколько человек облепивших броню бэтээра скатилось на дорогу — пули спускавшегося к не сработавшему заряду Ярового так же достигли целей. Мощный «вал» продолжал поливать свинцом серо-зеленые борта БТР, пытаясь его остановить, а тот все ехал и ехал, с каждой секундой приближаясь к спасительной исполинской норе. Автомат майора легко прошивал насквозь штатный бронежилет с дистанции в сотню метров, мог одолеть и прочный корпус легкой бронемашины, но при этом надо было еще ухитриться поразить двигатель или водителя.
      А с других автомобилей уже палили по Константину — противно свистевшие пули вздымали снежные фонтанчики под ногами и за спиной, застревали в древесных стволах, брызгали каменной и ледяной крошкой… Колонна замедлила движение, но не встала. Второй бронетранспортер разворачивал башню; крупнокалиберный пулемет рыскал в поисках прихрамывающего человека, наискось и в рваном темпе сбегавшего вниз по восточному склону высокой горы. Костя упал за основанием стройного дуба, спрятался за его толстым корнем и, перезарядив автомат, всадил половину магазина в центр второго бэтээра — туда, где под маленькой круглой башней находился стрелок. Попал или нет — не знал, но пулемет, способный в щепки разнести его временное прибежище, молчал… Выиграв секунды, командир группы заковылял к следующему дереву. До спрятанной дюжины гранат оставалось шагов сорок…
      Снайпер бил расчетливо и наверняка.
      — Молодчик Костя! Вовремя раскусил «чертей»!.. Получи, гостинец, абрек горбоклювый! Магазинов у меня в «жилете» торчит предостаточно!.. — приговаривал он, с плавной методичностью нажимая на спусковой крючок.
      — Сейчас-сейчас, голубок, я стряхну с твоей головы перхоть… Получи! О как тряхануло башку-то! Небось с перхотью и блохи послетали… А уж в ранце моем этих патронов… килограммов пять — не меньше! Специально для вас, козлов бородатых, таскаю эту тяжесть… Сейчас я тебе мозги ваххабистские прочищу… Прими пилюлю!
      Цели Ниязов выбирал грамотно, обстоятельно. Сначала обезвредил гранатометчиков, завалил несколько человек с пулеметами, а уж после, постоянно меняя позицию, лупил по тем, кого прежде выхватывал взгляд. Единственный танк повернул башню в его сторону, задрал орудие вверх, но стрелять не торопился…
      — Правильно мыслишь, мусульманин! — громко хохотнул Пашка. — Первый же твой выстрел вызовет обвал. А под обвалом погибнешь и сам, придурок!..
      Лидирующий УАЗ юркнул в тоннель, вот-вот под темными сводами должна была исчезнуть и первая бронемашина, под каменную глыбу подъезжала следующая, а взрыв гранатной связки все еще не прозвучал. Вереница понемногу уплотнялась — головная техника слегка притормозила, а шедшая сзади, за исключением дымившего на мосту «КамАЗа», напирала…
      Берг закончил срочный сеанс связи, исправно доложив и координаты, и характер вторжения, и даже примерную численность боевиков. Теперь же яростно тормошил на площадке бедного старика. Тот закопался с головой в ворох спальных мешков, пригрелся и, крепко заснув, не слышал развязавшегося боя. С минуту улем не мог взять в толк: чего от него хотят, зачем тревожат… Осознав же, округлил глаза, вскочил, засобирался…
      — Куда вы, Ризван Халифович? — окликнул Артем Андреевич, — нам приказано быть здесь.
      — Как же здесь?! А Костя-майор?! А Паша?! — обеспокоено взирал он по сторонам и испуганно вздрагивал от особенно громких выстрелов.
      — Они где-то там ниже — на склоне.
      — А сколько на дороге врагов?
      — Достаточно. Больше батальона.
      — Батальон — это много?
      — Много, Ризван Халифович. Чрезмерно много для двоих…
      Богослов задумался и сказал с вескою важностью:
      — Но вы, мой друг, должны ясно понимать: погибнут наши друзья — погибнем и мы с вами. А вдруг мы сможем им хоть чем-то помочь? Вдруг сейчас им не хватает нашей поддержки? Да и плохо это, не по-человечески
      — они рискую жизнью там, а мы прячемся за их спинами здесь.
      — Ну, хорошо, — не устоял против логики старца инженер. Вынув из-за пояса внушительный по размерам пистолет командира, пригнулся и, выставив вперед оружие, предложил: — Давайте осторожно подберемся к краю площадки…
      Танковое орудие по-прежнему молчало, молчали и короткие гладкоствольные пушки боевых машин десанта и пехоты — чеченцы и впрямь верно оценили угрожающие последствия артиллерийского обстрела крутого горного склона. Однако автоматный и пулеметный огонь со стороны колонны набрал ураганную мощь. В тоннель успели нырнуть четыре машины — и оба бэтээра, и юркие «уазики». Под глыбу медленно подползал танк…
      Майор уж не понимал, как преодолел оставшиеся метры, как добрался до заветной глыбы сквозь летевший снизу нескончаемый поток свинца. Упав рядом с гранатной связкой, он ощутил ударившую в руку пулю, с трудом нащупал первое попавшееся кольцо и, рванув его, покатился в сторону и вниз…
      Оглушительный взрыв сотряс величественную гору, милостиво дозволившую дорожной ленточки обвить себя с восточной стороны.
      Но даже не сам по себе взрыв, а вызванные им последствия привели чеченцев в иступленную ярость. Огромная глыба, а следом за ней и еще сотни тонн горной породы с неописуемой силой обрушились на шоссе перед жерлом тоннеля. Танк в одно мгновение был сдвинут, развернут поперек проезжей части, прижат к бетонной арке и погребен под гибельной толщей. Два идущих за ним броневика и вовсе столкнуло в ущелье. Остальная техника, оказавшаяся ближе двухсот метров от эпицентра взрыва, осталась недвижной, парализованной — валуны, грунт и снег засыпали их до середины корпусов. Вероятно, худо пришлось и тем, кто успел прорваться в нутро тоннеля…
      Произошедшее казалось для бандитов крахом, кошмарным сном; однако многие из выживших не теряли присутствия духа — пальба и штурм склона продолжались около получаса. И лишь когда в небе появилась российская авиация: две пары штурмовиков и два звена вертолетов, моджахеды, бросая технику, стали поспешно отступать к Грузии…
      Когда все стихло, Ниязов поднялся на ноги, ощупал раненное плечо, утер с лица пот, смешанный с кровью и грязным снегом и, потерянно осмотрелся… По шоссе с северного направления, к противоположному концу тоннеля подъезжала подмога — бэтээры и легкие танки. На ходу они расстреливали резво выскочивший навстречу УАЗ с мигалками и российским флагом…
      На площадке под вышкой из трех товарищей старшина нашел лишь перепуганного Артема Андреевича, вылезшего из какой-то неприметной расщелины. В одной руке тот держал «Гюрзу» Ярового, в другой — трофейный «Калашников».
      — А где же командир? — удивился снайпер.
      — Константин Евгеньевич приказал нам с Чиркейновым оставаться здесь, а сам спустился вниз. Насколько я понял — фал где-то запутался…
      — Ясно… А куда подевался улем?
      — Ризван Халифович был рядом. Только перед самым взрывом куда-то исчез. Надо бы их поискать.
      Павел вышел навстречу чеченским бойцам из батальона «Запад», подчинявшегося Рамзану Кадырову и коротко обрисовал комбату картину жаркой схватки. Потом на пару с Бергом тщательно обследовал склон; долго стоял над обрывом и всматривался сквозь оптический прицел винтовки вниз, в надежде хотя бы там отыскать средь нагроможденных на берегу камней и сползшего с дороги грунта тела или следы Ярового с Чиркейновым.
      — Пойдем, Павел Сергеевич, — осторожно тронул его за руку инженер. — Нам не найти их…
      Но тот с нервным недовольством повел перевязанным плечом и, вытряхнув из ранца альпинистское снаряжение, твердо изрек:
      — Я спущусь к берегу.
      Вниз они полезли оба, и оба бродили по дну глубокого ущелья до самого захода солнца. Лишь когда совсем стемнело, старшина с инженером прекратили бесплодные поиски, обнаружив лишь у самого берега единственный и весьма печальный намек — бок плоского валуна был основательно окраплен свежей кровью…
      Сняв головной убор и постояв возле камня, Ниязов негромко проронил:
      — Должно быть и Костя, и Ризван Халифович покоятся под завалом.
      — Земля им пухом, — горестно вторил Артем Андреевич.
      Выжившие разведчики по очереди поднялись на дорогу, миновали копошившихся над чеченскими трупами российских солдат, прошли двести метров верхом над заваленным тоннелем и залезли в бэтээр, экипаж которого терпеливо дожидался их несколько часов. Машина взревела мощными дизелями и тронулась в неблизкий путь.
      В тесном и полутемном чреве транспортера до самой Ханкалы повисло трагичное молчание, невидимой завесой отделявшее друг от друга двоих счастливчиков, уцелевших в страшной беспощадной мясорубке…

      /Санкт-Петербург/
      С годами каждый из нас все чаще задумывается об оставшемся сроке.
      В безмятежном детстве наивным умом правит сказка о вечной жизни. В молодости так же недосуг размышлять о «конечной станции» — пройденный путь невелик, а предстоящий мнится непомерно длинным. И лишь к старости все кардинально меняется: смерть становится близкой и почти осязаемой. Как соседка за общей стеной — внешность ее никогда не видел, но каждый шаг, каждое действие и даже настроение угадываешь по доносящимся звукам…
      Среди народов Кавказа издревле бытует такая мудрость: молодые не думают о Судном дне, потому и не боятся кончины, и чем моложе погибший, тем трагичнее об этом весть. Пожилые исподволь ждут смерти, оттого и молят Бога о здоровье; и чем старше умерший, тем естественнее воспринимается его уход…

* * *

      Эвелина рыдала несколько дней. Ей звонили, к ней приезжали… Надежные подруги по учебе, по работе в клинике, как могли успокаивали, сменяя друг друга дежурили в маленькой коммуналке на Фокина: давали снотворное, антидепрессанты, делали какие-то уколы, насильно заставляли глотать наваристый бульон и даже отпаивали коньяком. Она ненадолго забывалась сном, а потом все повторялось снова: истерика, слезы, истощение…
      Пожилой профессор с пшеничными усами навещал свою ученицу каждую неделю. Воздыхая часто и по-стариковски — в голос, он отдавал указания, советы и рекомендации молодым коллегам, какими методами следует вызволять Эвелину из жуткого стресса.
      — Побудь дома, милая, побудь… — отвешивал он ей легкие поклоны, когда та невзначай скользила по нему потухшим, воспаленным взором. — Мы пока как-нибудь обойдемся… подменим тебя в клинике, а ты подлечись, девочка, окрепни. И ни не беспокойся о работе — я все улажу. А как образуется — вернешься…
      Наведался на Фокина и генерал Серебряков, к тому времени окончательно выздоровевший и позабывший о последствиях сотрясения — кошмарных головных болях. Мучительно сознавая косвенную причастность и к смерти Константина, и к разрушенному счастью молодой девушки, он выглядел тоже неважно.
      — Как она? — приглушенно и с виною в голосе справился Сергей Николаевич у Анны Павловны — пожилой чуть полноватой женщины с приятной доброй внешностью.
      — Недавно уснула, — шепнула та, проводя поникшего гостя в комнату. — Всю ночь металась, а к утру немного успокоилась, затихла.
      Серебряков осторожно подошел к спавшей в кресле под пледом Эвелине, с минуту рассматривал ее осунувшееся, потемневшее лицо. Тягостно вздохнув и припомнив, какой жизнерадостный задор это лицо излучало еще совсем недавно, присел рядом на стуле…
      — Неужели нет никакой надежды? — заваривая чай, и сама едва сдерживая слезы, проронила Анна Павловна.
      Генерал промолчал. Чем бередить душу трагичной безысходностью, лучше уж не говорить вовсе…
      — Как же это случилось? — отодвинув в сторону упаковки с лекарствами, поставила она на стол перед ним чашку.
      — Он сумел сделать то, чего не смогли сделать другие… — снова протяжно выдохнул он. — Скажите, могу ли я чем-нибудь помочь ей? Как можно поскорее возвратить ее к нормальной жизни?
      Женщина пожала плечами:
      — Ничем, Сергей Николаевич. Время… Нужно только время и чуточку заботы, внимания. Это проверено многократно и излечивает практически всех.
      — Да… но раны на сердце все одно останутся…
      — Верно, — согласилась она и пристально посмотрела на уставшего пожилого человека.
      Странно, но в клинике он казался ей суховатым чиновником, чрезмерно увлеченным сугубо секретными делами и не особо заботящимся о том, что за любыми свершениями стоят десятки, сотни и даже тысячи человеческих судеб. Но бывший пациент выкроил время, пришел, переживает… К тому же и вид его, совершенно убитый, доказывал обратное.
      Кажется, Анна Павловна ошибалась в нем, и от понимания этой ошибки ей вдруг стало немного легче…
      — Знаете, вы приходите к ней еще, — сказала она с доброю улыбкой, когда Сергей Николаевич поднялся, так и не прикоснувшись к чаю. — Эвелина умная девушка и никого не упрекает в смерти Константина, а к вам относится очень хорошо. Приходите…
      Серебряков молча постоял, направился было к двери, да вдруг вернувшись, склонился над спящей Петровской и, осторожно — по отцовски, поцеловал ее в лоб…

* * *

      Партия была безнадежно проиграна, и Князев это отчетливо осознавал. После кровавой бойни у тоннеля на Военно-Грузинской Дороге, когда ценою жизни двух разведчиков удалось остановить вторжение основных сил сепаратистов в Чечню, отношение к нему в Центре переменилось.
      Ведь дело оказалось вовсе не шуточным — прорвавшаяся из Грузии механизированная колонна имела целью скоростного броска добраться до Грозного. Туда же к определенному часу должны были подтянуться и несколько пехотных бригад, включая отряды именитых полевых командиров — Абдул-Малика и Абдул-хана. Позже, когда генеральный план захвата столицы Республики сорвался, в питерском аналитическом Центре состоялось экстренное совещание, и опытные контрразведчики пришли к единодушному мнению: колонна определенно дошла бы до западной окраины Грозного. Кому бы пришло в голову останавливать на марше многочисленную технику с российскими опознавательными знаками, реявшими флагами над кабинами и людьми в форме старших офицеров в командирских УАЗах?! А потом началось бы самое страшное и непредсказуемое: артобстрел, уличные бои, штурм административных и военных объектов… И никто, включая руководителя Центра оперативного анализа, не мог с уверенностью предположить чем бы закончилась эта дерзкая операция, явившаяся следствием ошибок и недоработок русской контрразведки.
      Да, отношение к Антону заметно изменилось. Потому, как именно ему — одаренному, перспективному аналитику надлежало вовремя разгадать коварный замысел неизвестного стратега. Ему — выпускнику престижного московского университета и специалисту по всем видам прогнозов должна была первому придти в голову догадка об игре в поддавки в Дагестане. Ему, а не спецназовцу Яровому, ведомому элементарной интуицией или бог знает чем еще. Самый обычный приятель из далекого детства, запомнившийся драчуном, троечником и непоседой, на свой страх и риск отправился с горсткой разведчиков в противоположном главному удару направлении и умудрился разгадать чей-то замысловатый ход, объявлявший шах и, возможно, мат в чеченской партии. Разгадал, принял своевременные меры и остановил прорыв механизированной колоны. А без ее массированной поддержки ничего не вышло и у пехотных бригад…
      Да, вторжение провалилось, но гений, засевший где-то в чеченских горах, переиграл Князева вчистую! Достанется, разумеется и тамошнему аналитику за допущенный просчет — неучтенное появление на Военно-Грузинской Дороге разведгруппы русского спецназа, сумевшей напрочь разрушить смелый, каверзный план. Но разве легче от этого было Антону?
      Как ни удивительно, но несносный Альфред Анатольевич, не взялся злорадствовать по данному поводу. Увидев на экстренном совещании его лицо, украшенное широким куском пластыря, он усмехнулся и не сказал ни слова. Верно, сводить счеты и насмехаться было ниже его достоинства или, уж не видя в оплошавшем молодом человеке сильного конкурента, он попросту утратил всякий интерес к противоборству.
      А вот в отношениях с Серебряковым дело повернулось иначе…
      И это стало еще одним пренеприятным открытием для Антона — в действительности он совершенно не разбирался в людях: в их характерах, в психологии. В общении с ним руководитель операции стал намного строже, официальнее; от былой уважительности, сердечности и симпатии не осталось и следа. Наиболее важные вопросы снова поручались Альфреду Анатольевичу, и советоваться генерал-лейтенант предпочитал исключительно с ним…
      Вот и выходило: надменный уродец на поверку оказался вполне терпимым, божеским человеком, а Сергей Николаевич — лютым и беспощадным сухарем.
      Нет, речи о недоверии, о не сложившейся, испорченной карьере молодого аналитика в ФСБ, никто не заводил — знать к ошибкам и здесь относились с терпимостью. Более того, спустя две недели после громкого провала вручили ключи от обещанной ранее отдельной квартиры. Князев возрадовался, приняв щедрый жест за отпущение всех грехов, но генерал как-то вскоре, хмурясь и барабаня пальцами по столешнице в своем преогромном кабинете, при всех обмолвился: «Готовься, Антон к переводу в другой департамент — будешь набираться опыта в борьбе с обычной преступностью в нашем ленинградском регионе…»
      И это был очень чувствительный удар по его безмерному самолюбию. Сей перевод расценивался не иначе как значительное понижение, сулившее не только потерю всяческих благ и уважительных взглядов рядовых сотрудников ФСБ. Обещал он так же и полное забвение и, по меньшей мере, устоявшуюся репутацию неудачника, заурядной серости и заезжей столичной выскочки…

* * *

      Лишь одно обстоятельство в грянувшем фиаско Антон счел для себя полезным и позитивным. В его сеансе одновременной игры была проиграна одна партия, но другая еще продолжалась. В ее дебюте фигуры получили хорошее развитие, а миттельшпиль ознаменовался удачной комбинацией, начало которой положил тонко проанализированный и своевременно преподнесенный Серебрякову совет послать командиром разведгруппы умевшего музицировать на многих инструментах Ярового. Тот рациональный ход был отмечен в нотации двумя восклицательными знаками. Благодаря этому ходу и комбинации в целом, полностью и окончательно исчезло главное препятствие на пути к сердцу милой Эвелины. «Нет человека — нет проблемы», — зло усмехнулся Князев, немного придя в себя от первоначального шока и припомнив поговорку из тридцатых годов прошлого века.
      Случился, правда и в середине этой партии небольшой провал, обозначенный в нотации вопросительным знаком. Ворошить в памяти события вечера пятого января молодой человек не хотел… Он потрогал пальцем поджившую болячку на щеке, обследовал рваный след изнутри языком и состроил довольную гримасу, верно про себя отметив, что после смерти Ярового, Петровской не до воспоминаний о том конфузливом происшествии.
      Однако для окончательной победы следовало поднапрячься — во второй партии еще только назревал эндшпиль, и, переживший горечь недавнего поражения аналитик, не желая и здесь упускать преимущество, все оставшиеся ходы решил делать продуманно и аккуратно.
      — Все верно. И военные стратеги поступают примерно так же, — довольным тоном буркнул Антон, осмотрев новенькую квартиру в самом центре Питера на — Малой Морской. — Если сорвался маневр в одном тактически важном направлении, не следует отчаиваться. Нужно закрепиться на достигнутых позициях, взять паузу и заполнить вынужденный перерыв штурмом другого не менее важного объекта.
      И он принялся готовиться к концовке второй партии с присущей ему педантичностью, изобретательностью и настойчивостью…
      Вначале названивал и, разговаривая с ее подругами, живо интересовался состоянием Эвелины. Потом стал изредка заезжать на Фокина, не появляясь при этом на глаза девушке, но, выказывая окружению всяческие благие намерения в ее адрес, обозначая страстное желание и напоминая о себе, чтоб ненароком не забыли. Намозолив глаза подругам, наконец, отважился войти в комнату Петровской. Он даже не понял, узнала ли она его, таковым безразличием к происходящему вокруг веяло тогда от нее…
      Примерно через месяц к девушке стали возвращаться силы — чуткость, участие и внимание настоящих друзей постепенно делали свое дело, понемногу излечивая душевную рану, заставляя поверить в будущее.
      Вот тогда-то Князев по-настоящему зачастил на Фокина, стараясь предстать самым сердобольным, самым желанным гостем в ее доме…

      Военно-Грузинская Дорога

Северная Осетия

      — Почему такой тяжелый, а, Костя-майор? О, Милосердный Аллах, зачем дозволяешь людям так вырастать и накачивать мускулы? Я вот, к примеру, меленький, легкий. Меня, наверное, таскать — одно удовольствие, — твердил богослов прерывистым, изнемогающим от усталости тенором.
      До наступления ночи он сумел отдалиться от места неравного боя километра на полтора. Чиркейнов давно уж понял, что перестрелка закончилась — боле ни звука не раздавалось с крутого склона перед тоннелем, удачно найденного спецназовцами для организации засады. Он слышал гул пролетавших в небе самолетов, урчание на дороге военной техники, спешившей к тоннелю с другой стороны, но сейчас над Тереком стояла звенящая тишина, и чем дольше она звучала в ушах старика, тем сильнее он утверждался в мысли, что товарищи, оставшиеся наверху, погибли. А вот чем окончилось дальнейшее противостояние бандитского механизированного соединения с российскими войсками — не знал… Потому-то передохнув и восстановив силы, с завидным упорством взваливал на себя бесчувственного, окровавленного Константина и мелкими шажками, спотыкаясь во мраке о камни, продвигался по берегу реки прочь от грузинской границы.
      Иногда он чувствовал себя трусом. «Вот, ведь как получилось… Бросил я Пашу с Бергом — полез вниз… Да что полез!? Стремглав покатился! — ругал себя Ризван Халифович, да тут же вспомнив о бесценной, полуживой, но все ж таки дышащей в затылок «поклаже», успокаивался: — Не-ет, не зря Чиркейнов прыгнул после взрыва на поплывший к шоссе пласт снега, земли и камней! Не зря, закрыв глаза от ужаса, приготовился принять смерть! Не зря, пока летел в пропасть, читал самую короткую молитву! Если б не старый улем — умер бы наш Костя-майор. Или завалило бы породой, или мал-чуток полежал бы на том плоском валуне, окропил бы основательно его бока своей кровью, отдал бы последнее тепло, да умер».
      Падение с сорокаметровой высоты смягчил снег, успевший в огромном количестве перевалить через дорожное полотно и ухнуть вниз чуть раньше. Благодаря тому же снегу, вероятно, избежал мгновенной гибели и Яровой, хотя ему, надо признать, повезло меньше — голова и руки были в крови, левая нога в нескольких местах сломана. Упав и откатившись почти до воды, дед вскочил на ноги и бросился вытаскивать командира из-под летевших сверху камней и обломков. И сделал он это очень своевременно — следом за двумя разведчиками в ущелье со страшным грохотом свалилась одна бронемашина, за ней вторая. Первая так и осталась лежать вверх колесами, на треть оказавшись в воде, а вот вторая, ткнувшись вертикально в берег, через секунду взорвалась… И снова табарасан закувыркался по камням, отброшенный твердой, как кирпичная стена ударной волной. Очухавшись, поволок офицера прочь от ужасного места, впопыхах не угадав направления — от волнения семенил к мосту на юг. Затем уж спохватился, повернул обратно…
      — Ф-у-ух, — выдохнул пожилой улем, опуская тяжело раненного на землю и обессилено присаживаясь рядом. — Все, Костя-майор, больше не могу!.. Отдохнуть бы надо, иначе сердце мое в клочки разорвется…
      Уже несколько часов кряду он разговаривал с Яровым так, будто тот его слышал, оценивал действия, отвечал, советовал, поправлял. Но, увы — сотрудник «Шторма» по-прежнему не приходил в сознание и истекал кровью.
      Отдалившись на безопасное расстояние от тоннеля, Чиркейнов израсходовал три ИПП, наскоро перебинтовав те раны, что нашел на теле спецназовца. Теперь достал последний, разорвал герметичную упаковку и наложил бинт на его голову поверх старой, насквозь пропитанной кровью, повязки. Вынув из-за пазухи мешочек с оставшимися орехами, хотел немного подкрепиться, да взгляд внезапно выхватил в ночи несколько огоньков чуть выше речного берега.
      Позабыв об усталости, старик засобирался дальше.
      — Мы дошли, Костя-майор! — радостно шептал он, приподнимая бесчувственного молодого человека и стараясь подлезть под него худой, зашибленной и до сих пор болевшей спиной. — Наконец-то добрались до людей… до Верхнего Ларса. Мы видели вчера это село, помнишь, Костя-майор? Рассматривали в бинокль с другого берега… Сейчас наши страдания закончатся!
      Его слабые, трясущиеся от неимоверного напряжения в коленях ноги едва сумели распрямиться под тяжестью полуживой ноши. А, распрямившись и сделав десяток неверных шагов, почему-то остановились…
      — Что же я делаю?! Не-ет!.. Ты бы, Костя-майор, так не поступил, — потоптавшись на месте, привалился он к поваленному дереву. — Ты бы сказал мне своим спокойным ровным голосом: вспомни, Ризван Халифович, переведенные тобой ответы умиравшего близ села Ольгети бандита. Разве не в Верхний Ларс собирался ехать его сотоварищ — чеченец в кепке?! Разве не в этом ауле он намеревался встретить и воссоединиться с проклятой колонной?! И уверен ли ты, старик, что он поджидал здесь этих разбойников в одиночестве?! А-а, то-то же! Так куда ж ты меня тащишь, наивный человек?! Колонна до села, слава Аллаху, не дошла, да тот головорез в кожаной шапке и ему подобные вполне могли там задержаться! И на дороге нам лучше не появляться — мало ли там сейчас лиходеев под видом добрых людей…
      Набрав вдоль берега веток, богослов уложил командира поверх сооруженной «подстилки». Омыл его лицо и руки холодной водой, насухо вытер полой тонкосуконного халата. Часа полтора Чиркейнов отдыхал, расслабившись и неподвижно сидя неподалеку. А после продолжил нелегкий путь на север вдоль русла Терека раздвоенного узкой каменной косой…

* * *

      — Я ведь не всегда был так одинок, как сейчас. Доченька моя в Осетии жила… Назад тому всего полгода жила… Родила внучку, маленькую такую, симпатичную, веселую. Они обе меня в Дербенте регулярно навещали, кажнее лето, — рассказывал пожилой улем, а голова Константина покачивалась не его на плече в такт коротким шажкам, словно кивая, соглашаясь и сопереживая. — Прошлым летом не приехали — меня к себе в конце августа позвали. Извинялись… Говорили: некогда ехать — девочку в школу собираем, в первый класс. Тогда я взял гостинцев и отправился к ним сам…
      За спинами двух разведчиков давно исчезли огни Верхнего Ларса. Всюду царила непроглядная темень, пугающая тишина. И только справа иногда доносился шум водяных потоков, разбивавшихся о камни на речных перекатах, да слева шуршали шины редких автомобилей там, где дорога петляла вблизи от берега. Машины проносились по шоссе много выше, но где-то впереди полотно ниспадало почти до уровня Терека — всполохи лучей и отблесков фар хорошо освещали заснеженную низину с чернеющей посередине водой.
      — Не успел я повидаться с ними, Костя-майор, не успел… Билет купил на тридцать первое, раньше выехать не мог — мал-чуток прихворнул. Ах, как же все тогда не складывалось!.. Автобус колесо прошиб и крепко опоздал; меня мутило по дороге — все нутро наизнанку выворачивало. В город добрался утром первого сентября. Я спешу с автовокзала к школе — линейка уж в разгаре, цветы вокруг, детишки в нарядной форме… О, Всевышний, какие это были счастливые минуты! Я еще не видел дочку — народу-то сотни, а внученьку уж взглядом отыскал: стоит среди таких же довольных первоклашек, улыбается, как солнышко весною. И она меня приметила, — обрадовалась, ручкой помахала…
      Впереди показалась россыпь огней какого-то селения. Уставший и обессиленный старик снова решил отдышаться и обосновался с израненным, полуживым майором на чистой от снега отлогости.
      — Ты не беспокойся, Костя-майор… мы успеем до рассвета к людям, успеем, — прошептал он и повел дальше свое невеселое повествование: — Вдруг небо словно почернело, огнем разверзлось. Выстрелы, крики, стоны… Все смешалось, закружилось; люди побежали — кто куда. Я бросился к внучке, да какой-то негодяй в черной маске ткнул мне прикладом в висок. Сколько пролежал — не ведаю. Очнулся, когда понаехали военные, милиция, врачи… Детей вместе с родителями террористы загнали в школу и что-то требовали от властей, требовали…
      Он вздохнул и помолчал, наверно, заново переживая те страшные минуты…
      — Потом я просил какого-то начальника связаться с бандитским главарем, предлагал себя взамен дочери и внучки. Чеченский изверг отказал… Дальнейшее происходило как в тумане, точно глаза мои смотрели сквозь запотевшие очки: переговоры, штурм, стрельба, взрыв… И сотни мертвых тел, извлекаемых из-под завала…
      Старик схватился иссохшими ладонями за голову, свез чалму на лицо, и плечи его легонько задрожали. Он еще долго оплакивал свою дочь и любимую внучку, а нежные дуновения ветерка с реки бережно колыхали редкие и совершенно седые волосы…

* * *

      Яровой впервые пришел в себя, когда Чиркейнов вынес его к обочине дороги у южной окраины села Нижний Ларс. За восемнадцать часов, отделявших раннее утро от событий у злосчастного тоннеля, богослов протащил его на себе почти пять километров. Дедова душа к сему моменту, казалось, и сама была не прочь распрощаться с изнеможенным телом. Уложив на сухую прошлогоднюю траву раненного командира, он повалился рядом и долго не мог унять клокочущего дыхания…
      — Где колонна? — внезапно прошептал кто-то поблизости.
      Улем не отреагировал, полагая, что слова пригрезились в одолевавшем от усталости сне.
      — Где колонна? — немного громче прохрипел голос.
      Тогда он приподнялся на локтях и с радостным удивлением посмотрел на офицера:
      — Костя-майор, я рад тебе сообщить: мы с тобой живы. А колонна…
      Левый глаз молодого человека скрывался под слоями окровавленных бинтов, правый же пристально смотрел на табарасана…
      — Я не видел последствий взрыва, — честно признался тот, — но и не слышал идущей на север техники. Когда мы свалились вниз, сверху доносилась только стрельба, а моторы перестали гудеть.
      — А дальше?.. Что произошло дальше?
      Ризван Халифович сел, скрестив по-турецки ноги и, неопределенно вскинул к чалме брови:
      — Самолеты прилетали; шумели гусеницами танки, идущие по шоссе с севера на юг; и ружья долго наверху трещали. А после наступила тишина.
      — Тишина… — негромко повторил Яровой.
      — Ты полежи здесь в кустах, Костя-майор. А я схожу в аул и вернусь за тобой.
      С этими словами Чиркейнов встал и, покачиваясь на непослушных ногах, побрел в Нижний Ларс…

* * *

      Старец в покрытой пылью чалме, в изодранном и местами перепачканном кровью халате, бывшем когда-то табачного цвета, обходил небольшое село. Он внимательно осматривал встречных прохожих, оценивая всякого придирчивым, привередливым взглядом. Изредка, выбрав кого-то по известным только ему критериям, подходил, заводил разговор… Большинство осетин исповедовали православную веру, мусульман среди них попадалось не много. Тем удивительнее выглядела бы встреча среди немногочисленных жителей Нижнего Ларса с убежденным приверженцем Ислама.
      И все же встреча эта произошла…
      — И давно ли ты обращаешься в молитвах к Милостивому Аллаху, сын мой? — вел неторопливую беседу знаток Корана.
      — И прадед мой, и дед, и отец молились ему, уважаемый хаджи Ризван, — отвечал мужчина средних лет, сопровождая слова почтительными поклонами.
      Вид поизносившегося облачения старика поначалу смутил его, но позже, прознав о дальнем странствии в Мекку и Медину, замешательство сменилось уважением.
      — Знаешь ли ты Коран, сын мой, как подобает доброму мусульманину?
      Собеседник сдержанно кивнул.
      — И как же зовется первая Сура Священной Книги?
      — «Открывающая книгу», хаджи Ризван, — поведал тот без колебаний.
      — А хорошо ли ты, сын мой, знаком с Сунной? — спросил богослов, прищурив один глаз.
      — Читал и слышал от отца…
      — Чему же учит нас самый первый Хадис?
      Теперь мужчина немного растерялся, нервозно — как на экзамене, задергав головой.
      Тогда хафиз помог:
      — Все действия преднамеренны и каждому…
      — И каждому воздастся по его намерениям! — обрадовано и торопливо закончил он.
      — Хорошо. А Хадис, означенный в Сунне пятым?
      — Э-э… По свидетельству Матери Правоверных, Посланник Аллаха (да благословит его Аллах и да ниспошлет ему мир) сказал: «Если кто-нибудь введет новшество в наше дело, где ему не место, оно будет отринуто».
      — «Отвергнуто», сын мой, — поправил старик Чиркейнов, — но суть ты понял верно. Что ж, у тебя отменная память, — перестав подозрительно щуриться, подобревшим голосом молвил он. — Так вот, у меня есть к тебе одна очень деликатная и чрезвычайно важная просьба…

* * *

      Спустя четверть часа к кустам у обочины дороги подрулил старенький «Москвич».
      — Это и есть ваш попутчик, хаджи Ризван? — с боязливой обходительностью полюбопытствовал все тот же осетин.
      — Да, — коротко отвечал тот. — Пожалуйста, будь поосторожнее — он весь изранен.
      Сообща они переложили Константина на заднее сиденье; Ризван Халифович так же уселся сзади, аккуратно уложив его голову к себе на колени. Автомобиль плавно тронулся, быстро миновал Нижний Ларс и, проехав около пяти минут на север, свернул с Военно-Грузинской Дороги влево…
      Сознание опять ушло от майора. А пожилой человек с покрасневшими от усталости глазами, обрамленными густой сетью морщинок, смотрел на бегущее навстречу темно-серое шоссе и негромко продолжал свой рассказ, прерванный на речном берегу:
      — После похорон я поехал к самому важному военному начальнику в Грозном
      — к какому-то генералу. Три дня ожидал приема — дождался… Все объяснил ему и попросил записать в его армию. Он внимательно выслушал, потом не отказал, но и не дал согласия. Что-то записал в толстую тетрадку и, пообещав содействие, велел отвезти в Дербент… На берегу Каспийского моря, где прошло детство моей дочери, я промаялся почти четыре месяца и совсем уж разуверился в том, что пригожусь тому генералу. Да и жизнь моя вдали от двух могилок превратилась в сущий ад. И когда решился навсегда покинуть Дагестан, пришел вдруг какой-то человек и сказал: генералу нужна ваша помощь. Так и оказался я в твоем отряде, Костя-майор…
      Дорога плавно подворачивала на север. Машина проворно проскочила большой поселок Гизель; где-то далеко справа остался Владикавказ.
      — Хаджи Ризван, впереди военный госпиталь, — подсказал осетин. — Вашему попутчику не помешала бы помощь врачей.
      — Едем дальше, недалеко осталось, — упрямым шепотом молвил пассажир и, точно, объясняя самому себе, добавил: — Он обмолвился как-то… наш Костя-майор, что нет у него доверия к военным врачам. А раз так, то и я не могу им верить.
      Когда цель стала уж видимой, Яровой снова открыл глаза…
      — Куда мы едем? — пошевелил он пересохшими губами.
      — В здешних краях проживает один мой надежный знакомец — известный в Осетии доктор. К нему-то я тебя и…
      — А что со мной? — не дослушал сотрудник «Шторма».
      Ризван Халифович помолчал, решая, нужно ли огорчать молодого человека подробностями о полученных увечьях, да стародавняя привычка говорить только правду одержала верх…
      — Рука выше локтя пробита — должно быть, пулей. Лицо прилично пострадало — верно, повредил о камни при падении. Нога искалечена основательно…
      — Нога?! Какая?
      — Левая…
      — Теперь настал черед и левой! — выдавил горестную усмешку Константин.
      — Ничего, дорогой Костя-майор. Мой приятель все сделает как надо: и лицо подправит, и руку вылечит, и на ноги поставит…
      — Приехали, хаджи Ризван, — кивнул водитель на показавшуюся впереди темную ленточку реки.
      Дребезжащий «Москвич» миновал последние кварталы левобережного поселка и проворно въехал на мост через набравший глубину и ширь полноводный Терек.
      Справа промелькнула синяя табличка с белой, короткой надписью «Беслан»…

      /Санкт-Петербург/
      Впервые вызволить похудевшую и осунувшуюся Эвелину из плена душной коммуналки удалось два месяца спустя. Князев был горд, добившись маленькой победы, — ведь не с кем-то из подруг, проведших возле нее множество бессонных ночей, она решилась пройтись морозным мартовским деньком, а именно с ним. И хотя те же подруги, вздыхая, понимали: смирившейся с однообразием беспросветной тоски Петровской безразлично с кем, куда и с какой целью идти, все ж обрадовались и этой долгожданной подвижке в ее медленном, тягучем выздоровлении.
      Прогулка не стала долгой — на улице они не провели и получаса, неторопливо дойдя до набережной и повернув обратно. Чтоб не растревожить израненную душу девушки Антон не касался событий середины зимы. Все его реплики обращались к будущему, слова и фразы пестрили мажором, а вид и голос источали оптимизм. И когда Анна Павловна, встретившая их у порога, осторожно поинтересовалась: не вменить ли подобные выходы в ежедневный распорядок, сердце его замерло в ожидании ответа…
      — Не знаю… мне все равно… — равнодушно прошептала Эвелина.
      «По крайней мере, не отказала!» — возрадовался Антон и поздравил себя со следующим удачным ходом в клонившейся к развязке «шахматной партии».
      Они действительно стали гулять почти каждый день. Правда, иной раз, девица темнела в лице при его появлении и наотрез отказывалась выходить из дома. Молодым человеком овладевал панический страх: а не вызван ли приступ острой неприязни воспоминанием об отвратительном январском происшествии в старой квартире в Нейшлотском? Тогда с иступленной настойчивостью и с жалкой гримасой он пускался в долгие уговоры, призывая на помощь и непогрешимую логику, и сердобольных подруг…
      И та, в конце концов, сдавалась, а Князев снова торжествовал.
      Постепенно время совместных променадов росло. В начале апреля он повел девушку в Мариинский театр, а с уходом холодов устроил выезды в Павловские дворцы и в Сосновый Бор — на живописный берег просыпавшегося от долгой зимы Финского залива.
      К концу апреля Петровская почти оттаяла и, хотя по-прежнему была молчалива, печальна и замкнута, подруги, почувствовав благостную перемену, боле уж не докучали круглосуточной заботой. Эвелина вернулась на работу, окунулась в каждодневные проблемы клиники, и частенько сама напрашивалась на ночные дежурства. Лишь там — среди людей и в череде разнообразных дел она спасалась от мучительных сновидений, едва ли не каждую ночь уносивших ее в осень и зиму прошлого года…

* * *

      Вечером первой майской субботы Антон явился на Фокина, приодетый в новенький костюмчик. В одной руке он держал пышный букет роз, в другой зажимал пакет с коробкой конфет и бутылкой шампанского. Открыв дверь, Эвелина не удивилась его очередному и достаточно позднему визиту. С недавних пор она вообще забыла об эмоциях — разучилась радоваться, переживать, ненавидеть, удивляться… Проведя гостя в комнату, снова уселась у низенького столика и продолжила прерванное занятие — монотонное вырезание тупыми ножницами каких-то человечков из плотной бумаги…
      Князев поставил рядом с ней фужер, положил открытую коробку с конфетами.
      — Чем ты сегодня занята? — ласково спросил он, откупорив бутылку и разливая вино в бокалы.
      Она не ответила, с усердием подправляя готовую фигурку.
      — Это же фотографии, — молодой человек удивленно повертел в руках бумажный обрезок. — Тут, кажется, твое лицо…
      — Разве?.. — безучастно откликнулась девушка.
      — Ну да, твои детские фотографии! Посмотри…
      — Бог с ними… — тихо произнесла она, откладывая ножницы.
      Пожав плечами, он бросил на стол останки снимка, вздохнул и… узрел краешком глаза великолепную обнаженную грудь. На Петровской был накинут простенький халатик, верхнюю пуговку она застегнуть позабыла, потому одна пола топорщилась, открывая чудесное зрелище. Короткая домашняя одежка лишь наполовину прикрывала ровные бедра… Жадно оглядев стройные ножки, Князев с сожалением вспомнил о черных чулочках, верно давно уж выброшенных или запрятанных куда-то в старый комод. «А впрочем, ее идеальные формы и без того божественны!» — незаметно усмехнулся он.
      И робко тронув хрупкое плечо, неурочный визитер с жаром начал приготовленную речь:
      — Эвелина! Дорогая моя Эвелина! Давай выпьем за наше будущее! И у тебя, и у меня были трагичные моменты в жизни. Но они минули и нужно поскорее забыть их! Отныне необходимо смотреть вперед…
      Пока он говорил, она выпила шампанское, встала и отошла к окну. Антон не растерялся — опрокинул в рот содержимое своего бокала и упрямо последовал за ней.
      — Нам нельзя оставаться порознь. Сам бог распорядился так, чтобы судьбы наши слились в одну, — напирал он словами, обличенными в яркую форму. — Да, посылаемые Господом испытания, порой очень тяжелы, едва преодолимы. Но те, кто прошел их, поистине заслуживают лучшей участи…
      Казалось, она совершено не слушала — за окном давно стемнело, и безрадостный взгляд с небрежным безразличием скользил по желтым оконным пятнам многоэтажки, стоявшей в глубине соседнего квартала. Не прерывая длинного монолога, молодой человек по-хозяйски включил торшер у дивана и погасил в комнате верхний свет. Но и это не отвлекло ее от бездумного созерцания ночного города…
      — Да и невозможно тебе оставаться одной. Эдак и с ума можно сойти — вон и фотографии для чего-то искромсала, — раздался его голос совсем близко
      — за спиной. — Эвелина!.. Милая моя, Эвелина! Пойми, я ведь люблю тебя и желаю только добра и счастья…
      Она и впрямь не внимала его словесам. Она догадывалась, зачем он пришел, давно разгадала его мысли и наперед знала все его фразы. И даже с тоскливой обреченностью осознавала, чем должно закончится это позднее посещение.
      Но все былые убеждения, принципы и прочие ценности, свято хранимые до шестого января сего года, поблекли, растворились, утеряли всякий смысл.
      Теперь ей уже было все равно…

* * *

      Спустя полчаса бутылка с недопитым шампанским стояла на подоконнике по соседству с бутылкой коньяка, коим врачи из клиники отпаивали свою подругу, заглушая ее сердечную боль. На приземистом столике среди вороха погубленных снимков возвышался фужер девушки с остатками вина, второй же — из которого пил Антон, одиноко лежал на полу посреди комнаты. На краешке дивана сидела Эвелина. На коленях перед ней, неловко обнимая и поспешно целуя руки, шепча с тем же жаром и напором, стоял Князев…
      — Мы завтра же отправимся в ЗАГС — оформим наши отношения!.. Нет, завтра воскресенье — не получится… Тогда в понедельник — прямо с утра! — взволнованно твердил он, изумляясь ее податливости, еще не веруя в грядущее чудо. — Ах, черт! в понедельник — День Победы… Десятого! Десятого сразу же отправимся писать заявление! Я приеду за тобой в клинику!.. Ты ведь согласна?
      А она опять молчала, бездумно глядя куда-то в сторону…
      Вездесущий Антон добрался уж до пуговиц халатика; сумбурно мельтеша и торопясь, расстегнул одну, вторую, третью… Губы его тыкались в нежную шею и опять нашептывали пустые фразы, смысла которых девушка и не пыталась постичь.
      Но стоило мужским ладоням коснуться ее груди, как она вдруг очнулась…
      — Что ты подмешал тогда в мой коктейль? — отрешенно спросила Эвелина.
      Опешив, он в испуге убрал от нее руки и сбивчиво залепетал:
      — Я?.. С чего ты решила…
      — Что ты подмешал? — переспросила она тем же монотонным голосом. — Как назывался препарат?
      По отзывам подруг, Петровская была отличным врачом и, сознавая тщетность попыток уйти от правдивого ответа, Князев признался:
      — Кажется, «Золпидем»…
      — Сколько?
      — Точно не помню. Миллиграммов пятнадцать…
      Молодая женщина поднялась, машинально поправив халат, подошла к короткой мебельной стенке и выдвинула какой-то ящичек. Покопавшись среди множества коробочек с лекарствами, отыскала нужную и, бросив упаковку мужчине, направилась к двери со словами:
      — Коньяк и шампанское на подоконнике…
      Озадаченно выглянув в общий коридор, он приглушенно зашептал вдогонку:
      — Значит, ты простила мне ту невинную январскую шалость?..
      Но та не оглянувшись, исчезла в ванной комнате…

* * *

      Вернулась Эвелина минут через десять.
      На ней был тот же халатик, лицо и взгляд оставались такими же отсутствующими, и только намокшие кончики длинных распущенных волос отчего-то заставили Князева взволноваться, шагнуть навстречу.
      Наполненный коктейлем фужер уж дожидался хозяйку; бокал же гостя так и валялся на полу. Не замечая молодого человека, словно его не было ни в этой комнате, ни в ее жизни, она прошла к окну, мимоходом подхватив со стола фужер, и, глядя в черноту ночи, глоток за глотком медленно выпила приготовленную смесь…
      Наблюдая за этим процессом, он нервно повел плечами и поежился — все это чертовски напоминало процедуру добровольного ухода из жизни, с той лишь разницей, что к напитку был подмешан не яд, а простое снотворное, свободно отпускавшееся в любой аптеке.
      Однако скоро Антон взял себя в руки, потому как Петровская беззвучно, одними губами потребовала:
      — Налей мне конька.
      Он забегал по небольшой комнатке, начисто забыв, куда пристроил зеленовато-матовую бутылку, а, наткнувшись на нее под столом, быстро исполнил просьбу.
      И коньяк она выпила так же легко, словно воду…
      Сообразно терпеливому охотнику, дожидавшемуся, когда силы попавшейся в капкан добычи иссякнут, Князев стоял в нескольких шагах и пожирал девушку ненасытным, хищным взглядом. Ее бесспорную, ослепительную красоту не портил ни обыкновенный халатик, ни отсутствие макияжа с прической, ни простоватая — без претензий на роскошь, обстановка крохотного жилища. Но не безупречной внешностью Эвелины сейчас наслаждался мужчина, а своею полной и окончательной победой. Теперь уж он никого и ничего не боялся: ни ее сопротивления, ни возвращения Ярового, ни наказания за подмешанный транквилизатор — сегодня все происходило с молчаливого согласия Петровской. Все, до самого последнего нюанса…
      Антон подкрался сзади, осторожно обнял ее за талию… И опять она отошла прочь. Походка утеряла твердость, глаза заволокло туманом — препарат не добавил сонливости, но уже расстраивал координацию, лишал последних сил.
      — Свежее белье на полке в шкафу… — точно из могилы прозвучал ее голос.
      Он суетливо заметался: раздвинул диван, застелил его найденным на полке выглаженным бельем, подвел и усадил на готовую постель девушку…
      А напоследок даже решил покуражиться — та была еще в сознании, а он уже целовал ее в плотно сомкнутые уста и, нахально теребя пальцами сосок на груди, пытал:
      — Дорогая, ты до сих пор не ответила мне… Или ты все еще не согласна стать моей женой?
      Ответа он так и не услышал. Лишь выскользнувший из руки Петровской фужер беззвучно покатился по полу, выписал кривую дугу, звонко стукнулся о другой бокал и отколол от своего выпуклого бока прозрачный треугольный кусок. Она взирала на мелко дрожащий осколок, а из темно-серых глаз, наполненных жуткою пустотою, по бледным щекам одна за другой бежали крупные слезы…
      Скоро взор ее окончательно помутнел, а голова упала Князеву на плечо.
      — О-у!.. Пожалуй, это можно принять за положительный ответ! — расцвел он в улыбке и принялся с необъяснимой поспешностью снимать с нее халатик.
      Под ним боле не оказалось элементов одежды, и данный факт даже слегка разочаровал Антона. Он опрокинул отключившуюся молодую женщину на спину, поднялся с дивана и долго с надменной усмешкой взирал на нее сверху вниз…
      Да, эндшпиль во второй партии победно завершался, и от близости яркого триумфа талантливый аналитик уже ощущал себя на седьмом небе. Вот она — девушка его мечты, лежит абсолютно нагая, беззащитная, добровольно лишенная сознания а, следовательно — сдавшаяся на милость победителю после продолжительных, кровопролитных боев и затяжной осады.
      — Берите, Антон, она вся без остатка ваша, — довольно продекламировал он и, не сводя с нее горящих глаз, стал медленно раздеваться.
      Однако, внезапно спохватившись, затравленно оглянулся на дверь — вспомнилось вмешательство вездесущей мамаши в самый неподходящий, самый ответственный момент. Сейчас мамаша досматривала третий сон в трех кварталах отсюда — в Нейшлотском, да мало ли кому из соседей по коммуналке взбредет в голову навестить одинокую страдалицу — ежели ей вздумается стонать от удовольствия? И, путаясь в упавших брюках, он поскакал закрывать дверной замок. Потом уж спокойно разоблачился, вальяжной походкой вернулся к дивану…
      Однако скоро он понял: ни о каких стонах речи быть не может…
      Ему показалось очень странным, но она была другой — совершенно не такой, как пятого января в его квартире. Так же как и тогда Князев долго целовал ее в губы. Старался припомнить и изобразить те же ласки: ползая руками по прекрасному телу — гладил грудь, живот и бедра. Повторяя собственные действия четырехмесячной давности, озадаченно подтащил Эвелину к краю дивана. Наконец так же широко раскинул ее ножки…
      Но ни движением, ни вздохом девушка не реагировала на прикосновения — она лежала словно мертвая, словно застывшее, оцепеневшее от холода каменное изваяние. Подспудно он ждал, желал ее страстного ответа… или уж хотя бы, чтобы билась, противилась, негодовала…
      Но, нет.
      Видно чувства, страсти и эмоции, некогда переполнявшие ее душу, в одночасье истлели дотла и навсегда угасли на следующий после пятого января день…