Они вытянули оголенные, крепкие шеи с красивым, пушистым белым ожерельем и долго стояли неподвижно, как стражи, приподняв плечи острым углом; их шеи как будто выскакивали из груди; крылья походили на плащ, украшенный бахромой из светлых коротких перьев. Они принадлежали к мощной породе; их распростертые крылья достигали восьми футов; сильные когти, жадно разрывавшие падаль, впивались в живую добычу лишь во время крайнего голода... Обсуждали ли они, насколько смерть близка к человеку, насколько энергия сохранилась еще в его могучих мышцах, в высоко поднимающейся груди, в крепкой шее? Птицы не двигались, но голодные шакалы остановились, и самый старый ястреб направился к белокурой голове Вамирэха.
      Волосы, рассыпавшиеся по лицу, наполовину закрывали ему глаза; бледные губы вздрагивали от тяжелого, лихорадочного дыхания; вызывающая усмешка, казалось, поднимала верхнюю губу, между тем как около углов рта лежало выражение кроткой покорности. Полуобнаженное плечо как будто было изваяно из полированного камня; львиная шкура прикрывала грудь, в которой беспокойно трепетало сердце.
      Вороны, заинтересованные действиями ястреба, медленно подвигались; шакалы, зевая, закрывали глаза, ослепленные солнечным светом; гиена рыла землю передними лапами; в лесу слышались слабые звуки: тихие крики, чуть слышное пение, шум падения зрелых плодов.
      Между тем большой ястреб смотрел в промежуток среди прядей волос, на полузакрытое веко, с видневшимся под ним белком глаза. Хищные птицы выклевывают глаза по инстинкту, и ястреб, приняв это решение, стал медленно приближаться к Вамирэху. За ним последовали и его товарищи, и один из них поставил лапу на обнаженное плечо.
      Рука Вамирэха бессознательно передвинулась к этому месту и упала на крыло птицы; в ответ она ударила его клювом по кисти. Ощущение боли возбудило в человеке способность обороны; в полусне он сжал атлетическими пальцами шею птицы... Минуты две скрюченные когти ястреба цеплялись за львиную шкуру, затем наступило удушение, и пальцы Вамирэха, все еще не разгибаясь, сжимали шею уже мертвой птицы. Между тем широкие крылья обоих ястребов, оставшихся в живых, рассекали воздух; они поднялись до верхушек деревьев, поколебались с минуту и через широкий просвет между деревьями взвились к небу.
      Вамирэх после сделанного усилия снова впал в забытье и казался настоящим мертвецом; вороны отрядили десять штук из своего числа, чтобы убедиться в том. Оставшиеся на деревьях начали совещаться, перекликаясь резкими горловыми нотами. Десять отряженных воронов тотчас же увидели, что крупная добыча еще не безопасна; но их привлекал мертвый ястреб, и они стали приглядываться к нему. Человек держал его в судорожно сжатой руке. Вороны с величайшей осторожностью своей породы поворачивали птицу и набросились наконец на голую шею; вскоре на ней появилось отверстие, которое они углубили своими острыми клювами, и через несколько минут в руке Вамирэха осталась только голова пернатого хищника. Вороны вцепились разом в добычу и оттащили ее на несколько локтей.
      Шакалы сочли этот момент удобным для себя; их бег, сопровождаемый воем и лаем, казался проливным дождем, падающим на листья. Десять воронов поднялись с яростным карканьем; но остальные целыми сотнями кинулись сверху на спины четвероногих хищников, которые поспешили отступить перед неожиданным нападением. Черная стая осталась победительницей и принялась пожирать ястреба.
      Гиена перестала рыть землю. Голод, все сильнее терзавший ее внутренности, возбуждал в ней смелость. Она приближалась медленным шагом, низко опустив заднюю часть тела, как животное, привыкшее ползать, вытянув голову и обнюхивая воздух, испытывая с каждой минутой все больший и больший страх. На расстоянии одного прыжка она остановилась, соображая, присматриваясь к горлу человека, подумывая о нападении.
      Но у нее не доставало смелости, и она в волнении скребла землю.
      Пока она колебалась, возобновилась борьба между шакалами и воронами. Шакалы сделали вылазку, и на этот раз птицы улетели, предоставив им остатки ястреба. Но для шакалов это была скудная добыча. Стройные и гибкие, щуря глаза от света, они осторожно разгрызли кости птицы. Разохотившись, они помышляли о крупной добыче. Гиена не противилась им; по-видимому, обе стороны даже ободряли друг друга. Хохот и завывание смешивались с беготней, с прыжками и внушительным оскаливанием зубов.
      Ветви кустарников раздвинулись с силой; по лесу послышался треск, как во время бури, и показалась голова мамонта. Прогалина понравилась ему, и он стал раскачиваться всем своим громадным телом, срывая хоботом травинки с резвостью молодого животного; потом он улегся и задремал.
      Гиена и шакалы, притаившиеся внутри невысоких кустов вблизи прогалины, разом значительно подались назад; но они испугались не мамонта; другое тяжелое, неуклюжее животное медленно пробиралось сквозь кустарник и выступило на открытое место: это был серый медведь. Мамонт спокойно ждал его приближения. Стопоходящее животное остановилось, вглядываясь в хоботное. Проснувшись в своей берлоге близ реки, медведь был привлечен воем шакалов; теперь он рассчитывал поживиться распростертым на земле человеком и надеялся, что миролюбивый мамонт не помешает ему. В первую минуту его расчет казался верным: мамонт, по-видимому, удалялся; однако на расстоянии десяти метров от человека он обратил на него внимание, повернул хобот в его сторону, приблизился к нему, обнюхал и пристально осмотрел его. Тогда он издал угрожающий крик и направил клыки на хищника. Медведь, охваченный слепой и упрямой яростью, зарычал и встал на дыбы; движение его когтистых лап и широко разинутая пасть говорили о жажде мести. Мамонт ждал противника, подняв хобот и выгибая могучим усилием гигантскую спину...
      Это были два мощных зверя. Мохнатые лапы медведя были вооружены огромными когтями; клыки и мускулистые челюсти служили сильным оружием. Он мог, стоя на задних лапах, схватить и задушить противника. Его густая волнистая шерсть не мешала ему в борьбе с хищниками, даже со львом и леопардом; вес его грузного тела оказывал ему пользу; его медленные движения отличались ужасающей точностью.
      Но сила мамонта стояла выше всякого сравнения. Его маленькие глаза в противоположность глазам медведя отличались зоркостью; его удивительный хобот превосходил ловкостью и силой руку человека; его загнутые клыки длиной до десяти локтей пробивали и отбрасывали противника, как рога зубра. Все тело его, поддерживаемое четырьмя столбообразными ногами, покрытое пушистой рыжей шерстью и черноватой гривой, казалось подвижным и гибким. В лесах, травянистых степях, в горных ущельях - всюду победоносным властелином травоядных являлся этот вымиравший представитель хоботных животных.
      Мамонт первый вышел из выжидательного положения. Издав ужасающий крик, он бросился на своего близорукого, широколапого противника. Медведь уцелел благодаря дереву: он успел взобраться на него до значительной высоты. Тогда мамонт стал расшатывать плечом толстый ствол; медведь не удержался и упал прямо на широкую спину мамонта, причем зубы его вонзились мамонту в затылок, а когти в хрящевую часть ушей. Но толстокожее животное встряхнулось, как будто выходя из воды, и в то же время сильно ударило врага хоботом; медведь свалился и покатился кубарем; мамонт подхватил его, поднял на клыки и отбросил в чащу лиан. Видя, что мамонт снова наступает, медведь поднялся на ноги и убежал тяжелой поступью.
      Незлобивое травоядное примирилось с этой развязкой и собиралось уже удалиться, как вдруг медведь вернулся и, необдуманно набросившись на мамонта, жестоко укусил его за хобот. Раздался крик боли; мамонт пригнулся к земле и потряс головой. Медведь потерял равновесие и, падая, попал между клыками врага. Мамонт, придерживая его хоботом, вонзил в него клыки и принялся давить его толстыми, столбообразными ногами, пока тот не испустил последнего дыхания. Остервеневший мамонт еще несколько минут продолжал топтать мертвого врага, потом отбросил труп далеко от прогалины. Гиена и шакалы могли теперь утолить голод.
      Удовлетворив свою месть, толстокожее животное вернулось к человеку. Оно снова обнюхало его и, остановившись на расстоянии пяти локтей, издало протяжный крик. На этот крик явилась самка с детенышем. Все трое разместились вокруг Вамирэха.
      Приближалась ночь. Большая синяя муха доисторических времен искала убежища под листьями; рои насекомых неслись тучами к воде; сверчки снова затягивали свою переливистую песню, муравьи таскали последние соломинки в подземные кладовые; могильщики хлопотливо зарывали труп полевой мыши; голоса птиц замирали в ветвях; вороны давно улетели. Рассеянные красноватые лучи запоздалым светом дрожали на тонких верхушках цветов; они темнели с каждой минутой, освещая местами лишь светлые песчинки; и величавые мамонты спокойными взглядами улавливали эти последние отблески света, тогда как под деревьями раздавался зловещий вой шакалов и хохот гиены, насытившихся мясом серого медведя.
      Глубокий мрак спустился наконец на землю и окутал своим таинственным покровом лес и реку; светляки заблестели в кустах; ночные бабочки с мягкими крыльями запорхали в воздухе; за ними пронеслась летучая мышь: послышались вздохи совы в дупле дуба, и раздались торжествующие крики хищников. Не один леопард, не одна стая волков чуяли в эту ночь спящего человека, но никто из них не осмелился потревожить непобедимую семью большого косматого мамонта с выпуклым лбом.
      Они оставались вблизи человека вплоть до рассвета, когда Вамирэх вышел из своего долгого оцепенения, освежевший и окрепший, как после купанья в жаркий день. Он поднялся на ноги и попробовал силу мышц своих рук и груди; тут только он заметил удаляющихся мамонтов. Вид их напомнил ему о приключении предыдущего утра, и он произнес вслед громкое приветствие, не подозревая, чем он им обязан. Он понял это лишь несколько позже, наткнувшись в кустах на свежие остатки медведя с размозженными костями, и сердце его наполнилось благодарностью.
      XII
      Начальник отряда
      Прошло пять дней. Медленно, с частыми остановками продвигались кочевники востока в своем обратном пути; в состоянии их раненых мало-помалу наступало заметное улучшение. На шестой день они сделали продолжительный привал и надеялись увидеть лагерь своих соплеменников до окончания начинавшейся четверти луны. Оправившись раньше других, вождь не проронил ни одной жалобы. Бодрый, крепкий старик переносил боль от удара, почти размозжившего ему плечо, как человек, у которого местное страдание не отражается на всем организме. Ежедневно утром и вечером он обходил раненых воинов и перевязывал свои и чужие раны, употребляя простые, известные ему средства, предупреждающие воспаление.
      Элем покорно следовала за отрядом, но часто переносилась мыслями к гиганту-кочевнику с энергичным и кротким выражением белого лица, с широкими плечами и сильными мышцами; она вспомнила вспышки его гнева, его веселость, выражение ума, светившегося в голубых глазах, его влечение к искусству и к работе.
      Ее спутники уже начинали подозрительно относиться к похвалам, которые она расточала Вамирэху в ответ на их расспросы. Один лишь вождь задумчиво и спокойно продолжал расспрашивать ее. Он жадно ловил подробности относительно силы, ловкости, знаний и искусства белокурого человека, а также нравов далекой страны. Враждебные чувства его смягчились как преклонными годами, так и любопытством узнать заманчивую тайну. Он сожалел, что белокурый великан не попался в плен: быть может, ему было известно, до каких пределов простирается лес, откуда течет река, где небо соприкасается с землей...
      Обитатели востока, кочевники и охотники, умели уже извлекать пользу из царства растений, они превращали зерна в муку, из которой приготовляли различные кушания. Сбор травы на лугах давал им возможность прокармливать стада лошадей и быков, содержавшихся в неволе в огороженных местах; полуукрощенные животные еще не поддавались правильному приручению и служили лишь для употребления в пищу.
      Все это, а также и плодородие почвы, удерживало восточных кочевников от больших передвижений, доступных западным. В их лесах обитали разнообразные животные - редкие разновидности обезьян, шакалов, оленей вместе с животными холодных степей: мамонтом, медведем, гиеной, зубром, туром и мускусным быком. С наступлением холодов начиналось передвижение обезьян, шакалов, оленей в большие южные леса; летом совершалось обратное переселение.
      В травянистых степях востока азиаты вступили в союз с собаками, огромные стаи которых бродили среди степей. Стойкая и понятливая собака вместе с человеком вела борьбу против крупных хищников, помогала ему охотиться за туром и лошадью, пользуясь за то частью добычи. Подобно человеку, собаки поняли преимущества общежития: у них были свои собрания, своя храбрая армия, свои вожди, поседевшие под невзгодами времени...
      Среди кочевых племен востока старики занимали положение мудрецов. Заглушая в себе дикие инстинкты, они стремились к приобретению знаний и старались проникнуть в тайны природы, отваживаясь даже на объяснение лунных фаз, движения звезд. Благодаря им восточники заключили союз с собаками; они же поощряли попытки приручения некоторых птиц, зверей: тура, лошади, медведя, кабана. Они знали все особенности нрава животных, знали, что одни из них уступают силе, а другие предпочитают смерть угнетению. Они отправлялись на большие расстояния, чтобы посетить племя Дождей, в котором колдун Надда воспитывал пчел, или племя Луны, в котором молодой воин ездил верхом на лошади, или племя Грома, где три медведя жили среди людей.
      При этих воспоминаниях вождь жителей востока еще более досадовал, что ему не пришлось познакомиться с Вамирэхом. Он предпочитал жить в мире с этими белокурыми великанами, смелыми и искусными. Если бы обоим отдаленным народам удалось вступить в общение между собой, они расширили бы область владычества человека. Тогда можно было бы исследовать неведомые места: отверстие великой бездны, родину рогатых слонов, ознакомиться с водяным зверем, с чудовищной змеей, со всем, о чем уже целые века передается в легендах.
      Старик взял молодую девушку под свою защиту. Он не только запретил грубо относиться к ней, но и разрешил ей полную свободу. Днем и ночью она могла беспрепятственно ходить, где ей хотелось, опережать своих спутников или отставать от них, и вождь так твердо обуздывал неудовольствие своих воинов, что они не смели противоречить ему. Элем была очень признательна доброму старику.
      Оставаясь подолгу одна, она смотрела на эту реку, на эти дружественные воды, по которым ее несла лодка пзанна в течение долгих недель.
      На седьмой день ей показалось, что в утреннем тумане, среди камышей, она видит лодку Вамирэха. Это видение неясно промелькнуло вдали, но Элем была убеждена, что действительно видела пзанна. В течение этого дня она несколько раз отставала от своих, то исчезая среди кустарников, то замедляя шаги на высоком берегу реки. Когда наступил час ночного покоя, она не могла заснуть и сквозь полузакрытые веки тревожно всматривалась в ночную мглу.
      XIII
      Вторичное похищение
      Ночью, в то время, когда воины спали, старик наблюдал, как в огне костра стремительно терялась жизнь древесных ветвей. Пламя, как будто наполненное множеством каких-то тонких цветных существ, подпрыгивающих и издающих треск, окрашивается нежно-голубым, светло-желтым и пурпурным оттенком, оно прилегает к пеплу и, вздрагивая, бежит дальше; поднимаясь и волнуясь, оно проходит по сучьям, исчезая там, где начинается дым. И в пламени виднелись старику тысячи причудливых образов: гроты, леса, большие светящиеся озера, целый летучий мир, то разгорающийся, то потухающий от каких-то неведомых дуновений, - мир, то исполненный гневом, то смиряющийся, то снова свирепеющий, то укрощающийся, и все-таки страшный, поглощающий целые леса и возникающий от руки ребенка.
      - Привет тебе, огонь! - произнес обитатель востока. - Ты прекраснее волны, враждебной тебе; ты приятен земле, которую оплодотворяешь, и человеку, которого согреваешь своей лаской!
      Он погрузился в грезы... Быть может, он предчувствовал великое чудо будущего - эпоху обработки металлов. Он знал, что частицы земли или камня расплавляются в огне и что в пепле находили иногда небольшие твердые слитки. Каждый, на чью долю выпадали такие находки, хранил эти застывшие капли металла. Они были различных цветов - желтые, серые, белые. Ударяя по ним камнем, им можно было придавать разнообразные формы и сплющивать в тонкие пластинки; но хрупкие пластинки легко ломались и гнулись, и тогда никому еще не приходило в голову видеть в них соперников камня, кости и рога.
      - Огонь течет в наших жилах, - шептал старик, - вот почему из наших уст исходит пар, как из костра, заливаемого водой.
      Эта мысль наполнила его сладостным и горделивым чувством; душа его как будто расширялась от созерцания ночи. Свет костра затемнял звезды, но на небосклоне, у реки, они сверкали во множестве.
      - Огонь луны и огонь звезд так же холоден, как и взор человека...
      Он умолк. Ночной шум леса доносился слабее. Где-то вдалеке рычал лев, и его сильный голос как будто исходил из бездны или звучал, как горное эхо, - столько в нем было величия и мощи. Не ощущалось ни малейшего дуновения ветра. На светлой поверхности реки обрисовывались темные массы листвы; какая-то тревога чувствовалась во мраке.
      Трепет охватил старика, созерцавшего природу. Он приподнялся, и пламя костра осветило всю его коренастую фигуру. Его беспокоила Элем, лежавшая с широко раскрытыми глазами, и он стал прислушиваться. Из глубины мрака доносился легкий шорох, как от ползущего животного; вслед за тем послышался шум быстро колеблемой листвы, и раздался короткий, сухой удар, как будто камня о камень.
      - Вставайте! - крикнул старик, натягивая лук по направлению к подозрительному месту.
      Но в эту минуту стрела вылетела из-за деревьев, едва не задев головы вождя, и воины не успели еще подняться с земли, как Вамирэх одним прыжком очутился вблизи костра. Старик в свою очередь пустил стрелу, но она исчезла слева от пзанна. Тот, уже подняв палицу, готов был сокрушить своего противника, когда Элем с умоляющим видом стала между ними. Великан-охотник быстрым движением обратился в сторону, где еще лежали воины, и его взгляд ясно говорил, что он убьет первого, кто осмелится напасть на него. Видя себя побежденными, обитатели востока не трогались с места. Старик-вождь без страха смотрел на вторгшегося врага. Он знаком велел своим подчиненным не трогаться с места.
      - Говори, - сказал он, обращаясь к Вамирэху. - Отдай предпочтение справедливости перед насилием!
      Вамирэх понял, что от него зависит назначать условия; он жестами дал понять, что хочет взять Элем.
      - Иди! - сказал старец, обращаясь к молодой девушке. - Но зачем брать силой дочь нашего племени? - прибавил он Вамирэху. - Пусть твоя кровь смешается с нашей, пусть мир соединит сыновей света с человеком неведомых стран.
      Элем с ласковыми словами взяла руку Вамирэха и подвела его к старику. Он покорно следовал за ней, покоренный торжественным и серьезным тоном обитателя востока; но в эту минуту за его спиной три остальных воина разом встали на ноги, испуская крики воодушевления. Вамирэх принял это за злой умысел и, схватив Элем, бросился бежать. На некотором расстоянии он остановился.
      - Лживый старик, - крикнул он, - твой голос напевает о мире, а твой дух желает войны. Вамирэх презирает тебя.
      Натянув свой лук, он прицелился; Элем снова помешала ему: стрела, уклонившись, исчезла в ночном мраке. Когда противники Вамирэха схватились за оружие, он успел скрыться вместе с Элем. Опечаленный вождь не допустил преследования.
      - Не бегите навстречу смерти... Он не понял моих слов, и ваши крики испугали его.
      Новые сучья были брошены в костер; когда пламя ярко разгорелось, воины снова улеглись, огорченные несчастной случайностью, тем, что их простодушная радость, не понятая чужестранцем, уничтожила мудрые планы вождя.
      XIV
      Подкрепление
      Заря уже загоралась над лесом, а старый вождь все еще не принял никакого решения. Теперь уже нельзя было надеяться на победу в борьбе с рыжеволосым врагом: в открытом бою перевес останется на его стороне благодаря превосходству его силы; его осторожность сделает бесполезной всякую засаду. Не было времени достать и подкрепления у своих племен. Узнать, где лежит страна неприятеля, и потом, по возвращении, вести туда целое войско? Но разве не могло бы встретиться на пути какое-нибудь неодолимое препятствие? Да и есть ли где-нибудь конец этому лесу?
      Долго длились его молитвы и обряды; в этот день он искал ответа на свои вопросы и в потухающем пламени костра, и в причудливых очертаниях сучьев; но он не говорил ни слова: мудрость восточных племен требует, чтобы осторожный вождь действовал не сообразуясь с прихотливыми желаниями неопытной молодежи. Он поднял с земли свое оружие, исследовал направление тени и полет некоторых птиц и велел своим спутникам следовать за собой.
      Вскоре все увидели, что идут по направлению к югу. Перед ними расстилались обширные равнины, заканчивавшиеся высокими холмами, бесплодные местности, куда проникали немногие: это были владения собак. Несколько восточнее, на расстоянии шестидневного перехода, можно было бы достигнуть дружественных племен. Молодые воины изумлялись, но молчали. День прошел в ходьбе, прерывавшейся непродолжительными остановками. Движение продолжалось до вечера в том же направлении. Ночлег был тяжелый: ужаснейший ливень разразился над лесом часа за четыре до зари. Костер потух, промокшие люди, с которых струилась вода, дрожали от каждого дуновения ветра. Пришлось построить шалаш, и день давно уже настал, когда они двинулись дальше.
      Все четверо смотрели сурово и молчали. Что-то мрачное было и во всей природе; дождь пронизывал густую листву, ноги вязли в глинистой почве. Звери бродили по лесу, угрожая нападением; стая волков издали двигалась по следам путников в ожидании их близкой гибели, повиснувшие на ветвях змеи попадались все чаще и чаще. Приближение зимы усилило алчность животных; приходилось оспаривать у волков убитую самку оленя. Тоска по хижинам и пещерам закралась в сердце обитателей востока.
      Вторая ночь была особенно холодна. К счастью, они открыли в лесу укромное местечко, в котором им удалось развести огонь. Рано утром они снова пустились в путь; мох деревьев, полет птиц, направлявшихся к равнинам, помогал им держаться должного направления. Но они были в нем уверены менее прежнего, и остановки делались чаще. Молодые воины обменивались украдкой мрачными взглядами; они упорно смотрели в сторону востока. Прошло около восьми часов, тогда они начали перешептываться друг с другом: дух возмущения, по-видимому, поднимался в них.
      Между тем старик все шел так же быстро и горделиво. По временам он говорил вслух сам с собой, даже смеялся с каким-то одушевлением. Этот проницательный первобытный человек был как будто одарен двойным зрением, пророческим внутренним голосом.
      Среди дня солнце проглянуло из-за облаков. С земли поднялся туман, теплый, пропитанный каким-то нежным ароматом. Старик простер руки к светилу и громко проговорил молитву; потом он обратился к своим спутникам:
      - Кто имеет право уклониться от повиновения? Если Совету нужна твоя хижина, ты должен отдать хижину, если ему нужна твоя рука, ты должен отдать руку; если ему нужна твоя жизнь, ты должен отдать жизнь. Разве я, несмотря на свою старость, не сильнее и не предусмотрительнее вас всех? Время не убелило еще ваших волос, и духи еще не говорят с вами. Смирите вашу гордость, или на вас обрушатся великие бедствия!
      Раскаяние и ужас наполнили сердца молодых воинов; они упали ниц, еще раз покоренные силой мудрости и опыта. Вождь объявил им, что в сумерки они достигнут опушки леса; это подтверждалось встречами с крупными четвероногими, любящими равнину. Азиаты бодро подвигались вперед, несмотря на дождь и на дремучий лес, в котором во множестве бродили ночные звери. Шесть волков пали, пронзенные отравленными стрелами; остальные рассеялись; человек снова чувствовал себя владыкой.
      Однако потоки дождя падали с неба все сильнее; порывистый ветер точно бросился на деревья; встревоженные животные показывались из тьмы леса, и истомленные путники снова приняли жалкий вид. Волки собрались в стаи, в лесу слышнее раздавался хохот больших гиен. С приближением вечера враждебные звуки ненавидящих человека существ усилились. Воины пустились бежать. За ними раздалось прерывистое дыхание волков; ветер застилал глаза, поднимая тучи сухих листьев. Покров ночи быстро спускался на землю. Вождь остановился.
      Волки, сверкая глазами, тесно смыкали свой круг, они завывали, оскалив острые клыки. Стрел оставалось немного; о разведении огня нечего было и думать. Приходилось идти ночью, с бесконечными предосторожностями. Впрочем, опушка леса обещала избавление. Медленно, удерживая волков на известном расстоянии ударами дротиков, азиаты продолжали путь...
      В девятом часу после полудня перед ними открылась прогалина, выходившая на равнину. Вождь шел позади всех; он мог еще сопротивляться и отбиваться от стаи волков, хотя силы уже начинали изменять и ему.
      Торжествующий крик воинов встретил отклик: вдали раздался лай собак. Волки завыли в величайшем смятении: послышался треск в кустах, шум от множества невидимых тел, внезапные взвизгивания, и побежденные волки обратились в бегство, оглашая воздух яростным воем и предсмертными стонами.
      Тогда обитатели востока спокойно приблизились к границе леса; там их ожидали союзники-собаки, собравшиеся в отряд под предводительством своего вождя.
      XV
      Дождь
      Приближался период летних дождей, ежегодно застилавший густыми тучами небо. В это время ветер свежел, холод нередко убивал цветы и плоды на деревьях, и зерноядные погибали во множестве от наступавшего затем беспощадного голода. Реки и ручьи выступали из берегов. Человек, скрывшись в пещерах гористых мест, обеспечив себя съестными припасами, проводил время в изготовлении инструментов и оружия.
      Вамирэх, предвидя наступление этого тяжелого времени, работал веслом с утра до вечера.
      Элем, покорная, побежденная, помогала ему. После вторичного похищения дочь неведомых стран востока согласилась стать женой обитателя запада.
      Их пищу составляло жареное мясо оленя. Они добывали себе дикие плоды, свежие коренья и яйца из запоздалых гнезд. Чтобы защититься от потоков проливного дождя, они ставили опрокинутую лодку на четыре подпорки, и она служила им крышей; шкура пещерного льва укрывала их с внутренней стороны, а с остальных сторон ограждали большие ветви.
      Звуки падающего дождя, неумолкающий шум леса - все говорило о близости зимы. Наступили первые холода. Вамирэх отдал свою теплую одежду Элем и весь дрожал от холодного ветра. Утро следующего дня пошло у него на поиски животного с пушистой шкурой. Ему удалось подкараулить медведя и пронзить его дротиком в самое сердце. Мозг этого животного вместе с головным и спинным мозгом северного оленя был употреблен на смазку кожи, тщательно выскобленной и освобожденной от жира и сухожилий.
      С тех пор им обоим было тепло во время ночного отдыха. Элем была довольна таким удобством; но Вамирэха озабочивало приближение времени больших дождей. С наступлением его лес делался опасным. Хищники становились тогда смелее; стаи голодных волков настойчивее нападали в лесной чаще. В постоянных битвах с хищными зверями оружие скоро было бы сокрушено. Пришлось бы в течение целых недель оставаться в какой-нибудь пещере, чтобы изготовить новые дротики и остроги, переносить суровый холод ночей во временных, наскоро построенных шалашах или жестокий ливень под открытым небом.
      Если начало дождливого времени окажется не слишком холодным, можно было надеяться достигнуть больших пещер к концу июля; но для этого приходилось спешить, находиться в пути целые дни. Вамирэх так и делал: с утренней зари до вечернего сумрака его мощная рука не покидала весла. К несчастью, челнок получил повреждение, и пришлось потерять три дня на тщательное исправление его. Наконец, лодку снова опустили в воду. Вздувшаяся река уже окрашивалась илом и заливала наиболее низкие берега. Лодка двигалась с трудом, и приходилось держаться ближе к берегу; плывшие по реке стволы больших деревьев угрожали челноку; движение его затруднялось спутанными водорослями.
      Элем проводила большую часть дня закутавшись в мех, убаюкиваемая шумом падающей воды. Приготовление пищи составляло ее главное занятие. Для утоления голода причаливали в каком-нибудь заливе. Припрятанный запас хвороста служил для разведения огня, достаточного, чтобы зажарить кусок оленины, какую-нибудь водяную птицу или рыбу, мимоходом убитую острогой.
      Сухой и холодный климат европейских степей в ту эпоху, хотя и более мягкий на юго-востоке, отличался быстрым наступлением холодов раньше осеннего равноденствия. Благодаря этому начинались переселения обезьян, ланей, шакалов, грызунов и болотных птиц. Обезьяны тогда передвигались к югу, мамонты, напротив, появлялись в большом количестве, предки же индийского слона спускались с гор.
      По временам, когда на берегу реки появлялось стадо переселявшихся ланей или шакалов, Вамирэх на минуту опускал весло; с особым восхищением он следил за передвижением обезьян в каком-либо узком проходе или вблизи островов, где они имели возможность перебираться на другую сторону по вершинам деревьев. Он смотрел, как они с отчаянным криком раскачивались на ветвях и, сделав прыжок в двадцать локтей, опять хватались за ветку и прыгали снова. На лицах их появлялись гримасы, как бы под влиянием мысли. Движения их вполне напоминали жесты человека, когда они потирали себе лоб или, сидя, очищали пальцами и зубами какой-нибудь плод. Их правильно закругленные уши, глаза с прямым взглядом, ловкость, разумность движений все это приводило Вамирэха в восторг.
      Однажды какая-то рассерженная самка сбросила своего детеныша на траву. Раненая обезьянка напрасно испускала жалобные крики: все обезьяны безучастно проходили мимо нее, никто, по-видимому, не хотел обременять свой отряд инвалидом. Растроганный этим зрелищем, Вамирэх подбежал и поднял маленького зверька, стонавшего, прижимая руки к груди. Очутившись в тепле, видя вблизи себя плоды, обезьянка успокоилась. Она полюбила спать на коленях у Элем, взбираться на плечо к Вамирэху, черпать рукой воду, сердиться на свое отражение в реке. Один вид этого подвижного зверька наполнял радостью сердце Вамирэха.