Глава 1

Поезд резко сбавил ход. Соскользнув со второй полки, он потянул за собой сумку, снял гитару. Все его вещи состояли из гитары, не очень новой, а также лежащих в сумке двух свитеров, брезентовой парки и мелочей вроде зубной щетки и бритвенных принадлежностей. Над сумкой он поработал сам, она была в меру потерта и в одном месте заклеена скотчем. Одет он был под стать сумке: старые кроссовки, вытянутые на коленях немодные джинсы, черная, стиранная бесчисленное количество раз тенниска, на тенниске — тонкий, поредевший от долгой носки пуловер.

Прикид был продуман до мелочей. Он не должен был выглядеть бомжом, здесь его должны были принять за небогатого, нуждающегося молодого человека, приехавшего искать работу. Держаться он должен был просто, но с достоинством — как человек, ищущий работу, которая ни в коем случае его не унизит. Гитара добавляла к образу нужную окраску.

Соседи по купе, пожилая женщина с дочкой-подростком и мучивший его всю дорогу разговорами лысый бухгалтер, взяв вещи, вышли в коридор. Почти тут же состав дернулся и встал.

Выйдя одним из последних, он сразу же направился к станционному зданию.

Новороссийск не входил в число его любимых городов, раньше здесь он бывал лишь проездами. Но в последнюю неделю он не жалел времени на изучение карт, схем и фотографий, так что чисто теоретически знал сейчас местность до последнего камня.

Войдя в здание, повернул к буфету.

Буфет был окружен народом, хотя у стойки стоял лишь один покупатель, пацан лет девятнадцати, обвешанный золотыми цацками и затянутый в кожу. Взяв у буфетчицы блок «Мальборо», юнец покосился на него — и отошел.

Он сделал вид, что изучает выставленные под стеклом бутерброды, пирожки и прочую мелочь. Буфетчица, тридцатилетняя толстуха, встретив его взгляд, отвернулась, никак не прореагировав. Он простоял еще с минуту, но человек, о котором его предупредили в Москве, пока не появлялся. Прокол? Подумал: от проколов в таком предприятии не уйти. Но если срывы начнутся с самого начала — мало хорошего.

За его спиной раздался шум — кто-то, подходя к буфету, сбил стул. Это был мужичок лет сорока, невысокого роста, плотный, мускулистый, с круглой головой, маленьким носом, одетый в щегольские белые джинсы и модную куртку из тончайшей желтой кожи. Подняв стул, мужичок мельком глянул на него — и тут же навалился на буфет.

— Привет, ненаглядная… Что мы будем пить завтра утром, когда проснемся, — чай или кофе?

— Ой… — Толстуха смахнула со лба прядку волос. — Ой, что это вы говорите?

— Золотце, нехорошо забывать любимых мужчин…

— Ой, да я же вас не знаю…

— Как не знаешь? Забыла?

— Вы ведь видели меня всего два раза… А уже ненаглядная…

— Золотце, не будем спорить… Так что мы будем завтра утром пить, когда проснемся?

Толстуха захихикала. От сердца сразу отлегло. Оглядев балагура, подумал: да, это он. Раньше он видел только его фотографии, но ясно, что продублировать такого человека невозможно.

Подошедший мельком глянул на него, и он спросил:

— Простите, вы местный?

Крепыш пренебрежительно прищурился:

— Секундочку… — Продолжил, тут же повернувшись к буфетчице: — Значит, золотце, наладь мне с собой икорочки, семги, колбаски хорошей, ну там зелени, хлеба. Сама знаешь. И чего-нибудь крепкого. Есть что-нибудь крепкое — из приличного?

— Есть «Финляндия», — сказала буфетчица.

— Вот-вот. Значит, давай «Финляндию». И все остальное. И упакуй получше, хорошо?

— Хорошо, — буфетчица отошла к холодильнику. Пока невысокий все говорил по делу. Он решил помолчать, предоставив инициативу ему.

Повернувшись, крепыш процедил снисходительно:

— Откуда приехал, турист?

— Из Москвы. Хотя вообще-то сам я из Псковской области.

— Д-да? — Достав сигареты, крепыш закурил. — Ладно. Ты что, хотел что-то спросить?

— Да я… первый раз в этом городе. Как тут можно добраться до порта?

— Сто способов. На тачке, на «Ракете», на своих двоих. Кому что нравится.

— Что, автобусы туда не ходят?

— Ходят и автобусы. — Взяв у подошедшей буфетчицы сверток, мужичок достал бумажник, хлестко отсчитал деньги. Придвинув пачку к толстухе, чмокнул губами: — Чао, золотце… Я ухожу, но ненадолго… — Подмигнул: — Прощай, браток. Город небольшой, думаю, еще увидимся…

— Ой, ну какой прям шутник… — Спрятав деньги, буфетчица посмотрела вслед ушедшему крепышу. Повернулась к нему: — Что-нибудь брать будете?

— Да нет, раздумал. Счастливо, сестренка.

Буфетчица хмыкнула. Закинув сумку на плечо, он вышел из станционного здания. Здесь стояло несколько припаркованных машин, но ни такси, ни автобусов видно не было. Утро было пасмурным и жарким. Подумал: надо снять пуловер. Повернулся — и увидел крепыша, стоящего у одной из машин. Встретив его взгляд, тот махнул рукой:

— Ладно, Псков, давай сюда. Так уж и быть, подброшу до порта. Естественно, не даром.

— Спасибо. — Подойдя к «Тойоте», он сел на переднее сиденье.

Владелец «Тойоты», устроившись за рулем, захлопнул дверцу. Повернул ключ зажигания, дал газ. Отъехав, посмотрел в боковое зеркало. Вздохнул:

— Кажется, все чисто. С приездом.

— Спасибо.

— Я могу вас называть…

— Юрий Седов.

— Юрий Седов. Меня предупредили. А меня зовите Женя. Женя Чемиренко.

— Очень приятно.

Они обменялись рукопожатиями, прекрасно понимая при этом, что имена, которые они назвали друг другу, могут быть и не настоящими. Свернув к каким-то невзрачным кирпичным строениям, похожим на склады, Чемиренко остановил машину. Людей вокруг видно не было, но Женя около минуты вертел головой, проверяя местность. Раскрыл рот, будто хотел изобразить задыхающуюся рыбу, вытащенную из воды. Покачал головой:

— У деловых тут схвачено все. Город поделен на сферы влияния. Засветишься — пропал, уберут сразу. Даже смыться не сможешь, к аэродрому подъехать не дадут.

— Знаю. Меня предупредили.

— Мы здесь должны работать вдвоем. Только вдвоем, без каких-то других контактов. На остальные службы, ФСБ, СВР, милицию, надежды нет. Мы работаем вдвоем, при этом никто не должен знать, что мы с вами знакомы. И никаких телефонных звонков, все новости и сообщения передаются при личном контакте. И еще одна просьба: передвигайтесь по городу или на автобусах, или пешком. Такси, частники и вообще любые машины, кроме моей, исключаются. Естественно, если только вы не убеждены, что поездка на машине пойдет на пользу делу.

— Договорились.

— Нам повезло, пока вместе нас здесь никто не видел.

— Видела буфетчица.

Чемиренко постучал пальцами по баранке.

— Пожалуй, единственный человек, которому я, а значит, и вы можем доверять в этом городе, — это Аня Селихова. Буфетчица.

— Ей можно доверять?

— Да. Она не кадровый агент ГРУ, но работает на нас. А вот ее отец работал в ГРУ. Запомните на всякий случай ее адрес: Морская, 18, второй этаж.

— Запомнил.

— Сам я живу в гостинице «Новороссийск». Номер 4а, люкс. А теперь… — Чемиренко достал из пачки сигарету, сунул в рот, чиркнул зажигалкой, затянулся. — А теперь о задании. Вы ведь понимаете в морских делах?

— Понимаю.

— Здесь, в военно-морской гавани, стоит сейчас авианесущий крейсер «Хаджибей». Он построен лет десять назад. Крейсер хоть куда. Но по некоторым параметрам, главным образом касающимся электроники, он ВМС уже не устраивает. Плакать поздно, крейсер еще в прошлом году по указанию первого заместителя министра обороны был включен в список кораблей, подлежащих продаже на металлолом. Официально акт о продаже был подписан полгода назад, продали его Ирану. Команда, состоящая частью из кадровых офицеров и сверхсрочников, а частью из вольнонаемных, должна была отвести крейсер через Суэц в Индийский океан, в иранский порт Бен-дер-Аббас. Крейсер чуть было не ушел, но внезапно встали на дыбы таможенники.

— Таможенники?

— Да. Как вы знаете, с военных кораблей, списанных на металлолом, по уставу должно быть снято все, что представляет хоть какую-то ценность. Вооружение, электронная часть, проводка. Все, вплоть до мебели и облицовки в каютах. Вы должны знать, одних только проводов цветных металлов на таком крейсере десятки тонн. А золота и платины наберется на сотни килограммов.

— Я это знаю. Значит, таможня его не выпустила?

— Пыталась не выпустить. Крейсер уходил в Иран целехоньким, со всем вооружением, со всеми уникальными приборами. Да еще и с контрабандой, стоящей, по приблизительным подсчетам, около миллиарда долларов.

— Что там было на миллиард долларов?

— Было и есть сейчас. Главным образом вооружение. Военные самолеты, вертолеты, приборы, ракеты.

— Таможенники все это выявили?

— Они заподозрили неладное, но выявить все, что находилось на крейсере, им не дали. Был жуткий скандал, сюда, в Новороссийск, чтобы отмазать временного командира корабля Петракова, приезжал сам первый замминистра обороны. С крейсера для вида списали несколько человек. Но это были не бандюги, а честные офицеры и старшины, которые не устраивали командира. Вылетел с крейсера и наш агент, внедренный с огромным трудом. Через день после списания его вообще убрали. Здесь его знали как капитан-лейтенанта Жебрикова.

— Что значит — убрали?

— Убили. Официально он утонул во время купания на местном пляже. Пошел купаться перед вылетом в Москву — и утонул. Но у нас нет сомнения, что его убили. Выследили под водой и утянули на дно. Он слишком много знал. И был единственным свидетелем, который лично видел все, что происходит на крейсере.

— Не слабо.

— Да уж. Думаю, вам ясно, что после всей этой заварухи на крейсере ничего не изменилось.

Они помолчали. Наконец Седов спросил:

— Я правильно понял: у тех, кто хочет вывести крейсер из Новороссийска, наверху лапа?

— Очень сильная лапа. Может, здесь завязано несколько заместителей министра обороны. А может, сам министр. Нам нужен свой человек на крейсере. Опытный, знающий, компетентный. Короче, профессионал. Если Центр прислал вас — значит, вы именно такой человек-. Причем, если вы понимаете специфику работы ГРУ, мы даже заинтересованы, чтобы крейсер ушел в Иран. У Центра есть сомнения, нет ли предателя в самом ГРУ. Выяснить, кто это, на крейсере будет легче.

— Когда крейсер уходит в море?

— Через три дня. Таможенники его выпустили, главный акт подписан. Есть еще документы, которые нужно подписать, но они подпишут и их. Таможенники куплены.

— Что требуется от меня?

— Попасть на крейсер, войти в состав команды. Причем войти так, чтобы командир крейсера, капитан I ранга Петраков, вам полностью доверял. Если вам удастся попасть на крейсер, нам удастся решить множество проблем. Дело ведь касается не только крейсера. И не только предателя в ГРУ. А… — Чемиренко тяжело вздохнул: — …кое-кого в Министерстве обороны.

— Считаете, это возможно — чтобы я попал в состав команды крейсера?

— Считаю, это абсолютно невозможно.

— Тогда зачем все?

— Есть план, разработанный в Центре. Этот план — единственный выход из положения, к которому мы можем прибегнуть. Если обстоятельства сложатся определенным образом и если нам к тому же повезет, у вас появится пусть крохотный, но все же шанс оказаться на крейсере. С некоторой гарантией, что капитан I ранга Петраков будет вам доверять.

— Что за план? Что он вообще за человек, этот Петраков?

— Петракову 36 лет, он сын члена правительства, рассчитывает на быструю карьеру. Любит женщин, любит красивую жизнь. И, естественно, деньги, — которые успешно делает. В том числе и здесь, в Новороссийске. Помогает ему делать эти деньги некто Глеб Довгань по кличке Ганя.

— Авторитет?

— Местный житель. Бывший бандит, а ныне один из самых уважаемых граждан города. Довгань примерно одних лет с Петраковым, познакомились они лет пятнадцать тому назад. Петраков тогда был еще курсантом, проходил здесь практику. Довгань яхтсмен, с юных лет гонял здесь под парусом, несколько раз становился чемпионом страны. Петраков тоже был не чужд парусному спорту — они на этой почве подружились. Потом, с течением времени, появились более солидные интересы. Я имею в виду денежные. Довгань долго занимался рэкетом, здесь, в городе, у него была своя команда, которая раскручивала порт. Из городских авторитетов больше никто в порт не совался. Часть полученных денег шла в общак, часть членам преступной группы, остальное шло Гане, который переводил валюту на Кипр, в оффшорный банк. Когда на его счету в банке набралась солидная сумма, Ганя с делами завязал. Открыл в Новороссийске солидную фирму, стал перекачивать деньги на Кипр уже вполне легально. Поскольку Петраков, служа в ВМС, делал примерно то же самое, они не могли не спеться рано или поздно. И спелись. Оба, естественно, давно уже миллионеры.

— Так в чем план-то?

— План в том, что Глеб Довгань сейчас — единственный человек, который, сам того не зная, может помочь вам попасть на «Хаджибей».

В машине наступило молчание. Наконец Чемиренко сказал:

— У Довганя есть большая крейсерская яхта, он собирается идти на ней на Кипр. Но у него нет шкотового матроса.

— Что — опытный яхтсмен не может найти в Новороссийске шкотового матроса?

— Шкотовых в Новороссийске полно. Но Довганю нужен хороший шкотовый.

— Что значит — хороший?

— Об этом спросите у него. Вы, по моим сведениям, занимались яхтенным спортом?

— Занимался.

— Я не большой специалист по оценке шкотовых матросов. Но думаю, если вы сможете продемонстрировать Довганю, что разбираетесь в яхтах, и докажете, что вы тот самый шкотовый, — есть шанс, что он вас возьмет.

— Он меня возьмет — и что дальше? Чемиренко усмехнулся:

— Разработчики предлагают несколько вариантов.

— Каких?

— Разных…

— Что, «Хаджибей» заходит на Кипр?

— Пока в расписании «Хаджибея» захода на Кипр нет. Но, может быть, нам удастся этого добиться.

— А если не удастся?

— Могут быть другие варианты. Вы пока не думайте об этом. Ваша задача — приложить все силы к тому, чтобы Довгань взял вас на яхту шкотовым. Причем как можно скорее. Остальное приложится. Во всяком случае, другого пути разработчики не видят.

— От этого мне не легче.

— Никому не легче.

— Потом — я не вижу вариантов, что работа у Довганя даст мне рекомендацию для Петракова.

— Юрий… Давайте не будем гнать волну. Попробуйте. Это ведь предлагаю не я. А Центр.

Чемиренко застыл, упершись взглядом в лобовое стекло. Седов некоторое время следил за чайками, летающими над складами. Кивнул:

— Ладно. Где я могу его найти?

— Он собирается выйти в море сразу же, как найдет шкотового. Насколько я знаю, сейчас он всю первую половину дня проводит в яхт-клубе, возле своей яхты.

— Как называется яхта?

— «Алка». В яхт-клубе она стоит на третьем пирсе у причала № 14. Ее легко узнать, она там самая большая.

— Хорошо, попробую. Фото покажете?

— Кто вас интересует?

— Довгань. И Петраков.

Достав из кармана куртки конверт, Чемиренко вытянул из него пачку фотографий. Протянул Седову:

— Пожалуйста. Только не советую брать их с собой. Изучите — и верните мне.

Не прореагировав на реплику Чемиренко, Седов внимательно просмотрел фотографии. Вернул пачку:

— Все ясно.

Спрятав пачку в карман, Женя улыбнулся:

— Юра, только вы не сердитесь на меня за предупреждение. У меня привычка осторожничать.

— Да я не сержусь.

— Спасибо. Вы, наверное, голодный, с утра ничего не ели?

— Если честно, да.

— Тут есть неплохая столовая, у морского порта, для плавсостава. Если идти пешком, минут тридцать. А вам лучше идти пешком, вместе нас видеть не должны. Выходите сейчас из машины и идите туда. Завернете за этот склад, пройдете по улице, повернете налево — и выйдете. Там же есть и гостиница, прямо на дебаркадере, сравнительно недорогая, называется «Якорь». Поешьте, устройтесь в гостиницу — и сразу двигайте в яхт-клуб. Он тоже сравнительно недалеко. Довганя вам нужно поймать как можно скорей, не тяните. И еще одно: в любом случае, получится ли у вас что-то с Довганем или нет, сообщите мне. Сегодня же. Но попозже, часов в одиннадцать-двенадцать ночи. — Чемиренко повернулся. — Сможете подняться ко мне в номер по крыше?

— По крыше?

— Да. Вы умеете лазить по крышам?

— Вроде да.

— Собственно, там и лазить не придется. Надо только забраться на пристройку с задней стороны. Окна моего номера выходят как раз на эту пристройку. Подтянетесь — и вы у меня. Окна будут открыты.

— Хорошо. — Взяв сумку и гитару, Седов вышел из машины. — До вечера.

— Ни пуха ни пера, — сказал Чемиренко.

— К черту… — Седов не обернулся.

До столовой для плавсостава он добрался минут за двадцать с небольшим. Столовая была обычной забегаловкой, не хуже и не лучше других, если не считать стеклянного шкафа со спиртным и сигаретами за спиной кассирши. Когда он вошел, зал был заполнен наполовину.

Взяв поднос, поставил на него салат, бутерброд с сыром, сосиски, налил себе кофе — и, расплатившись у кассы, сел в дальнем углу у окна.

Из окна был виден причал, и он, попивая кофе, от нечего делать попытался разыскать среди ошвартованных у причала сухогрузов и танкеров, прогулочных шаланд, рыбацких лайб и буксиров тот самый дебаркадер, в котором должна быть гостиница «Якорь». Летали чайки, часть из них бродила возле столовской помойки, лакомясь отбросами. Сразу же за помойкой тянулся длинный ряд ларьков, продававших все, от цветов до ювелирных изделий. Чуть поодаль грузчики переносили с большой шаланды на берег картонные ящики. Так и не найдя гостиницу «Якорь», он стал просто разглядывать стоящие у ближнего пирса в шахматном порядке прогулочные «Ракеты» и «Кометы». Одна из «Ракет», только что ошвартовавшаяся, высаживала пассажиров. Скользнув взглядом по растянувшейся вдоль причала толпе курортников, он вдруг услышал резкий звук тормозов. Почти под самым его окном остановился белый двухместный «БМВ» с открытым верхом. Загорелая девушка в коротеньких джинсовых шортиках и белой размахайке, не доходящей до пупка, сидевшая за рулем, взялась одной рукой за спинку сиденья, другой за верх дверцы — и перепрыгнула на причал.

Девушка двинулась в сторону ларьков. Она шла, гордо глядя перед собой, шла как-то по-особому упруго, на вид ей было лет двадцать, может, чуть больше. У нее были стройные ноги, длинные, по моде подвитые светлые волосы, маленький нос и красивые губы. Глаз девушки он рассмотреть не успел, но кажется, глаза были голубыми или что-то вроде этого. Подумал: такой красивой девушки он еще никогда не видел. В ней есть какая-то двойственность. С одной стороны, она похожа на уличную девчонку, бандитку, к которой опасно подходить. И в то же время выглядит королевой.

В свои тридцать он был холост. Вообще-то с девушками по жизни ему не очень везло, и он уверял себя, что во всем виновата его работа. Сколько он себя помнил, все его романы оказывались какими-то случайными, девушки, с которыми он виделся, появлялись будто бы ненароком. Исчезали они точно таким же образом, ненароком, так, что он не успевал даже этого заметить. Но сейчас, разглядывая девушку, идущую к ларькам, он вдруг понял: у него впервые за всю жизнь при виде девушки пересохло горло. Она его завораживала.

Осознав это, сказал сам себе: парень, успокойся. Ты на работе. Да и потом здесь, на юге, полно красавиц, не она первая. К тому же тысяча процентов, что ты никогда ее больше не встретишь. Забудь.

У киоска стояли выставленные наружу ведра, тесно набитые букетами роз, хризантем и гладиолусов. Присев перед ними на корточки, девушка стала внимательно осматривать цветы, изредка трогая их. Наконец, встав, что-то сказала продавцу. Тот кивнул — и исчез в глубине киоска.

Пока его не было, девушка стояла, с досадой поглядывая то на небо, то на причалы. На ногах у нее были белые кроссовки, и она время от времени нетерпеливо постукивала пяткой кроссовки об асфальт.

Наконец появившись, продавец протянул ей огромный букет темно-красных роз. Оглядев цветы, девушка кивнула. Достала из кармана шортиков кошелек, рассчиталась и, взяв букет, вернулась к машине. Положила букет на сиденье, открыла дверцу, села и уехала.

На этот раз он сумел хорошо рассмотреть ее глаза — они были темно-синими.

Допив кофе, взял сумку и гитару. Спустившись на причал, решил, что найти гостиницу «Якорь» он еще успеет, а пока поищет яхт-клуб.

Разыскать яхт-клуб он смог лишь после долгих расспросов. Грузчики, портовые матросы, продавцы в ларьках, к которым он обращался, утверждали, как один, что отлично знают, где яхт-клуб, показывая при этом почему-то в разные стороны.

В конце концов он все же вышел к яхт-клубу. Он был расположен в лагуне, швертботы и яхты всех видов стояли здесь вдоль деревянных причалов и в центре небольшой бухточки. Территория клуба была ограждена высокой, выкрашенной шаровой краской проволочной сеткой; в середине сетки была дверь, представлявшая собой металлическую раму с такой же, как и у ограды, сеткой. Дверь закрывалась на вделанный в нее большой замок.

Некоторое время он стоял, наблюдая за избранными, проходившими на территорию клуба. Избранные открывали замок собственным ключом, проходили в дверь, захлопывая ее затем за собой.

Сразу же за проволочной сеткой на небольшой полоске берега стояли и лежали старые яхты. Часть из них была просто оставлена на земле, что означало: на этих яхтах поставлен крест. Те же яхты, которые еще могли пригодиться, стояли на грубо сбитых деревянных стапелях.

У одной из таких яхт возились три загорелых человека. Двое молодых счищали на корме шпателями старую краску, пожилой мастерскими движениями закрашивал нос. Все трое работали босиком, на них были только шорты и бейсбольные кепочки.

Дождавшись, пока к двери подойдет очередной обладатель ключа, он прошел вслед за ним на территорию. Двинулся к стоящей на стапелях яхте, возле которой шла работа. Остановился.

С минуту он стоял, разглядывая, как пожилой точными движениями, слой за слоем, наносит на металлический борт белила. Поскольку никто из тройки не обращал на него внимания, он сказал:

— Привет.

— Привет… — Пожилой бросил это, не обернувшись и продолжая красить. — Что, браток? Нужно что-нибудь?

— В общем ничего. Дадите покрасить?

Сделав несколько мазков, пожилой опустил краску в ведро. Взял ветошь, вытер руки. Посмотрел на него.

— Шутишь?

— Нет, не шучу.

— Браток, спасибо. Услуги не требуются.

— Я не в смысле услуг. Я просто так хочу покрасить. Для души.

Вытерев тыльной частью ладони лоб, пожилой усмехнулся: — Для души… Я смотрю, ты душевный парень.

— Просто люблю красить.

— Зачем здесь оказался, в яхт-клубе?

— Ищу работу. Вам случайно шкотовые не нужны? Работающие на корме ребята покосились в их сторону, но работы не бросили.

— Шкотовые? — Достав из кармана трубку, человек стал набивать ее табаком. Раскурив, бросил спичку на песок. — Понимаешь в яхтах?

— Вроде.

— Ясное дело. Нет, браток, шкотовые нам не нужны. У меня вон своих двое шкотовых, два сына — один другого лучше.

— Жаль.

Пожилой обошел нос яхты, оценивая свою работу. Вернувшись, спросил:

— Красить-то умеешь?

— Умею.

— Если в самом деле всерьез хочешь покрасить, покажи, как красишь. Если нормально красишь, я заплачу.

— Никакой платы я не возьму. А кисть давайте, поработаю. Можно взять?

Пыхнув трубкой, пожилой кивнул:

— Бери.

Положив сумку и гитару на землю, он снял пуловер и тенниску. Взял из ведра кисть, примерился — и начал работать.

Понаблюдав некоторое время за ним, пожилой взял шпатель и пошел к корме, помогать сыновьям.

В полном молчании они проработали около получаса. Наконец, вернувшись к нему, пожилой сказал:

— Молодец. Сколько я тебе должен?

— Да нисколько не должны. Дайте доделать до штирборта.

— Доделывай, раз уж ты такой.

Когда он закончил и вытер руки, пожилой протянул ему ладонь. Крепко встряхнул:

— Спасибо. Меня зовут Николай Владимирович Радченков. Сыновей — Виктор и Денис.

— Меня — Юрий Седов.

Сыновья, перестав работать, смотрели на них. Радченков поправил бейсболку.

— Я вижу, вы не местный?

— Да я вообще-то из Псковской области.

— Яхтсмен?

— Вроде того. Ходил по Псковскому, по Ладоге. Один из парней, отложив шпатель, сказал:

— Па, а ведь Довгань ищет себе шкотового.

Радченков некоторое время рассматривал землю. Наконец сказал:

— Да, ищет. Попробуйте с ним поговорить.

— С кем?

— С Довганем.

— А кто это?

— Как вам сказать… Если коротко — яхтсмен. Хороший яхтсмен.

— А где мне его найти?

Обернувшись в сторону бухты, Радченков махнул рукой:

— А вон мачта, самая высокая, видите? Это его яхта, называется «Алка». Стоит на четырнадцатом причале. Он сейчас там. Подойдите, может, вам повезет.

— Спасибо. Я могу сказать, что меня направили вы? Радченков посмотрел на сыновей. Потер загорелую до черноты шею.

— Почему нет, скажите. Не думаю, что это вам поможет. Но скажите.

— Спасибо.

— Да не за что. Желаю удачи.

— А вам счастливо поработать.

Подняв с земли гитару, сумку и одежду, он пошел к четырнадцатому причалу.

В дверь каюты постучали, и Петраков крикнул:

— Да, входите!

В дверь вошла его личная официантка Лена. В руках она держала поднос, на котором стояли два судка и фарфоровый чайник. С утра Петраков еще не выходил из каюты. Он недавно встал, и на нем были сейчас только трусы и кроссовки на босу ногу. Подумал: хорошо, что это Лена, она не смутится, даже если он вымажется в дерьме. Когда-то они были близки, впрочем, он и сейчас изредка делил с ней постель.

Глянув на девушку со складной фигуркой, бывшую, помимо того, что она работала у него официанткой, еще и мастером спорта по гимнастике, процедил:

— Что там?

— Леонид Петрович, вы просили ленч. Вот ленч.

— Ленч, ленч… Ладно, поставь. И налей мне чаю.

— Сейчас… — Поставив поднос на передвижной столик, Лена взяла чайник и прошла в буфетную.

Каюта у Петракова была командирская, огромная, с двумя спальнями, кабинетом, гостиной и большим холлом для приема гостей. Прислушавшись, как в буфетной позвякивает посуда, поморщился. Вчера, парясь в большой компании в сауне, он нарушил режим, выпил чуть больше, чем нужно, и вот расплата: голова побаливает. Что-то надо делать. Может, сейчас, пока никого нет, лечь с Леной? На полчаса, не больше? Лучший способ, чтобы убрать похмелье. Проверено.

Посидев, подумал: нет, не стоит. Вообще, не надо себя распускать. Они вот-вот выйдут в море, предстоит серьезный поход, может быть, самый серьезный в его жизни. Перед выходом в море он должен следить за своей формой.

Выйдя из буфетной, Лена поставила перед ним стакан. Тонкий сосуд в серебряном подстаканнике был доверху наполнен темно-янтарной жидкостью.

— Пожалуйста, Леонид Петрович.

— Что это?

— Леонид Петрович, перестаньте. Это чай, как вы любите. Крепкий.

— Какой крепости?

Лена подняла глаза к потолку:

— Ну, купеческий, купеческий, довольны? Третья степень, купеческий.

— А где сахар?

— Уже в чае. Как вы любите, два куска.

— А где пенка?

— Леонид Петрович, опять вы со своей пенкой… Ну нет пенки, нет, не получается у меня…

Делая вид, что сердится, он проворчал:

— А что тут получаться? Как только чай налит, ты осторожно, на ложечке, опускаешь в стакан два куска сахара. И через несколько секунд на поверхности появляется пенка. Точнее, две пенки. Две квадратные пенки, по форме кусков. Как раз такие, какие я люблю. Неужели трудно?

— Леонид Петрович…

— Лена, пойми: без этих пенок мне чай не в чай.

— Леонид Петрович, клянусь — в следующий раз я лопну, но пенки у вас будут. А сейчас попейте так. Чай отличный. Вы же знаете, как я завариваю.

— Ладно. — Взяв стакан, отхлебнул чай, который в самом деле оказался отличным. — Что там на палубе? Все в порядке?

— Не знаю, что на палубе. Вахтенный просил вам передать, что звонили с таможни. Сказали, в двенадцать дня придут подписывать последние бумаги.

— Черт… Что ж ты мне сразу не сказала?

— Вот я говорю. Но сначала чай.

— Почему сначала чай?

— Чай важней.

— Я сам знаю, что для меня важней. Давно звонили?

— Да не торопитесь, Леонид Петрович, еще только без четверти.

— Без четверти… Они вот-вот придут, а мне это важно. Что еще?

— Кулигин сказал, что нужно с вами разбираться.

— Кулигин… Ладно, разберемся. Что еще?

— Больше я ничего не знаю. Я же не ваш секретарь. Мое дело принести вам позавтракать.

— Ладно. Пойди скажи, когда таможенники придут, пусть их немного задержат. Чай предложат, что-нибудь еще. А я пока переоденусь.

— Хорошо, Леонид Петрович. — Лена вышла из каюты. Посмотрев ей вслед, Петраков проверил судки. В одном была рыба, приготовленная так, как он любил, в другом салат. Съев все до конца, прошел в ванную, почистил зубы, обработал себя дезодорантом. Некоторое время рассматривал себя в зеркале. Он был выше среднего роста, худощав, мускулист, глаза были светлыми, нос чуть курносым, волосы же, иссиня-черные, он всегда носил с пробором. Петраков отлично знал, что такие лица, как у него, нравятся женщинам. Расчесав волосы и попрыскав на них закрепителем, прошел в спальню, надел белые брюки, белую куртку со знаками отличия капитана первого ранга, белую пилотку с кокардой-крабом и золотыми дубовыми листьями. Поднял ладонь, чтобы привычным жестом проверить, точно ли по центру надета пилотка.

Телефон в гостиной давно уже жужжал, но он не торопился. Наконец, подойдя к столу, взял трубку: — Да? Услышал голос старпома:

— Товарищ капитан первого ранга, разрешите доложить?

— Докладывайте.

— На борт поднялись представители таможни, с бумагами. Их надо подписать. Вы можете их принять?

— Кто конкретно из таможни? Вы их знаете?

— Так точно, товарищ капитан первого ранга. Один Суле-ев, другой Батуринец. Мы с ними работали.

— Скажите, пусть заходят. Пусть их проводит мой порученец. И распорядитесь, чтобы принесли легкую закуску и шампанское. Пару бутылок. Надо им предложить за успешное завершение.

— Слушаюсь, товарищ капитан первого ранга. Какие-нибудь еще указания будут?

— Нет. Если нужно будет, я вас вызову, — он положил трубку. Подойдя к открытому иллюминатору, стал смотреть на море. Сейчас он подпишет последние таможенные документы — и будет спокоен. Если поход удастся, навар будет приличным. С таким наваром он сразу поднимется на другой уровень. Впрочем, он и без этого навара поднимется на другой уровень, поскольку уже представлен к адмиральскому званию. Как только он получит контр-адмирала, сразу же уйдет в Военную академию Генерального штаба. А это — верный путь к следующему званию. Нужен успех, и успех будет. Но мандраж, легкий мандраж у него все-таки есть. Как-никак он должен протащить «Хаджибей» через четыре моря, причем последнее, Аравийское, является частью Индийского океана. Ничего, он в себе уверен. К тому же он прикрыт на самом высоком уровне, его поддерживает первый замминистра. Проколов, вроде прокола с таможней, что случился месяц назад, уже не будет.

Раздался стук в дверь. Не оборачиваясь, крикнул:

— Входите!

В каюту вошли, и он обернулся. В двери, ведущей в гостиную, стояли два таможенника, за ними виднелась лихо изогнутая мичманка старшего лейтенанта Качурова, его порученца. Сделав широкий жест, показал на стол:

— Господа, прошу садиться. Документы с вами?

— Да, Леонид Петрович, — старший из таможенников, Су-леев, невысокий, с узким костлявым лицом, положил портфель на стол. Оглянулся, будто изучая стул, — и сел. Второй таможенник, пожилой толстяк, устроился рядом.

Открыв портфель, Сулеев торжественно достал папку. Раскрыл.

— Леонид Петрович, вот. Вам нужно только подписать. Вот здесь… — Показал. — И вторая подпись, вот здесь.

Чувствуется рука Глеба, подумал Петраков, оба куплены с потрохами. Встретившись взглядом с порученцем, метнул молнию, на что тот, обернувшись, показал на Лену. Официантка медленно вкатывала в каюту поднос с шампанским, фруктами и закуской.

Удовлетворенно кивнув, Петраков взял из подставки на столе ручку. Подождав, пока Сулеев придвинет к нему документы, размашисто подписался несколько раз. Посмотрел на таможенника:

— Все?

— Все, Леонид Петрович. Поздравляю.

— Я вас тоже. Что ж, давайте выпьем за успех дела.

— Да мы… — Сулеев сделал вид, что хочет встать. — Мы пойдем, у нас еще много дел.

— Не выйдет, господа. Вы находитесь на борту военного корабля, а у нас свои законы. Вставать я вам пока не разрешил. Леночка, бокальчики, пожалуйста… И разложи закусочку, что там у тебя… Семга, икорочка… Разложи, сделай бутербродики… Старший лейтенант, присоединяйтесь к нам… Садитесь, садитесь… Вы были свидетелями торжественного момента… Молодец, Леночка, спасибо…

Он поднял наполненный шампанским бокал:

— Итак, господа таможенники, за успех! Пьем до дна! Таможенники и Качуров, подняв свои бокалы, чокнулись с ним и выпили. Осушив свой бокал и тронув губы салфеткой, Петраков встал:

— Господа, я оставляю вас на своего порученца и на Лену. Перекусите, выпейте. А у меня дела, прошу извинить.

Выйдя из каюты, Петраков увидел стоящих на палубе и, видимо, ожидающих его старпома, пухлого и румяного кавторанга Бегуна и командира отряда спецназа Кулигина, жилистого верзилу с лошадиным лицом.

Дав Бегуну приказание проверить готовность всех служб к отходу, повернулся к Кулигину:

— Что у тебя?

— Да, товарищ капитан первого ранга… — Кулигин посмотрел в сторону. — Я хотел показать вам тренировки ребят. Мы кое-что новое придумали.

— С чего это вдруг ты захотел показать мне тренировки ребят?

Кулигин промолчал. Отлично зная характер командира спецназа, Петраков сказал:

— Ладно, пошли. Посмотрю, что вы там новое придумали.

Свернув на боковую палубу, они двинулись к бронированной каптерке на юте. Эта каптерка, в которой раньше хранились канаты, бочки с краской, швабры и прочая боцманская утварь, по указанию Петракова была переоборудована под тренировочный зал, в котором теперь каждый день тренировались спецназовцы. Из почти полутысячной команды, полагавшейся по штатному расписанию огромному крейсеру, Петраков взял в этот рейс только палубную команду, механиков, штурманов, радиоспециалистов и немногочисленный обслуживающий персонал. И еще — лично подобранную им полуроту морского спецназа, взятую специально для охраны крейсера. Помимо автоматов и личного оружия, эта полурота была вооружена также ракетами ручного управления «земля — вода» и «земля — воздух» и тяжелыми пулеметами. Все кулигинские спецназовцы владели карате на уровне третьего дана, сам же Кулигин спокойно разбрасывал двадцать нападающих — что уже не раз приносило Петракову ненужные хлопоты.

Глава 2

Кулигин в черной майке, пятнистых брюках морской пехоты и шнурованных ботинках шел строго по уставу, справа и на полшага сзади от Петракова. Миновав выхолощенные ракетные установки в центральной части и пустующую сейчас взлетно-посадочную полосу, они подошли к открытой двери каптерки.

Спецназовцы под лучами мощных ламп проводили спарринг. Несколько человек у обитых матами переборок отрабатывали удары и блоки.

Заходить в каптерку Петраков не стал. Понаблюдав с минуту за тренировкой, посмотрел на Кулигина:

— Что ты хотел мне сказать?

— Леонид Петрович, для этого надо отойти.

— Отойдем.

Они отошли к бортовым леерам. Кулигин молчал. Далеко внизу, под бортом, слабо качалась грязная гаванская волна. Петраков некоторое время делал вид, что изучает плавающие у ватерлинии щепки, консервные банки, окурки и прочий мусор. Повернулся к спецназовцу:

— Выкладывай, что натворил. Кулигин потер шею.

— Леонид Петрович, простите. Моя вина.

— Что случилось?

— Да накладка вышла. Вчера я в городе одного притер. Случайно. Простите, я не хотел.

— Что значит — притер?

— Замочил. Убил в смысле.

Петраков зло прищурился. Кулигин, всем видом показывая свою вину, растерянно моргал. Наконец Петраков прошипел:

— Ты что делаешь, говнюк е…ный? Хочешь все завалить?

— Леонид Петрович… Все было втихую. Как я его приделал, никто не видел.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

— Что ты знаешь?

— Знаю, что никто не видел. Он на машине ехал, поддатый. А я на борт возвращался, часов в десять, пешком. Ну и он меня, сука, в темноте чуть не сбил. Я успел шарахнуть кулаком по машине, вмятину сделал, стекла полетели. Он тормознул, выходит с пушкой — и на меня. Прет как танк. Ну, я ему вмазал раза… Он упал. Я думал, жив, наклоняюсь, пульс пощупал — жмурик. Оглянулся — темно, народу нет, все тихо. Проверил документы, положил обратно. Пушку, деньги — ничего не трогал. Убедился, что никого вокруг нет, — и ушел.

— Кто он?

— По документам Лев Греков, местный житель. Я уже выяснил, что к чему. Это человек из группировки Левона, кличка Грек. У деловых он, по-ихнему, был лейтенантом. Я успел даже дезу пустить.

— Дезу?

— Да. У нас Колян Быков, вы его знаете, из местных, новороссийский, в эту ночь как раз был в увольнении. Утром он мне про Грека рассказал, говорит, люди Левона ищут по всему городу, кто это сделал. Я Быкову, конечно, про то, что случилось, не сказал, но на голубом глазу дал задание: снова сойти на берег и пустить слух, что Грека замочил кто-то из залетных.

Петраков постоял, пытаясь успокоиться. То, что Кулигин замочил какого-то Грека, плевать. Спецназу необходимо время от времени размяться. Но если выяснится, что местного жителя убил кто-то из экипажа, с выходом «Хаджибея» в море опять могут возникнуть неприятности.

— Простите, Леонид Петрович… — Кулигин смотрел исподлобья. — Моя вина. Я заглажу. Я не хотел, клянусь.

Петраков зло посмотрел на верзилу.

— Если кто-то в городе узнает — ты конченый человек. Ты понял? Тебя нет. Нет, му…дак е…ный. Понял?

— Леонид Петрович… Клянусь, никто не узнает.

— Ладно, хрен с тобой… — Отвернувшись, Петраков сделал несколько шагов по палубе. Остановился. Было слышно, как Кулигин, пройдя вслед за ним, остановился сзади. — До отхода занимайся только этим. Продли увольнение Быкову, пусть следит. И держи меня в курсе. Докладывай, как бы я ни был занят. Понял?.

— Так точно, понял, товарищ капитан первого ранга. Все будет в порядке, не беспокойтесь.

— Это тебе нужно беспокоиться.

— Так точно, мне нужно беспокоиться, товарищ капитан первого ранга.

Недалеко от них на палубе давно уже маячила фигура старпома, ожидающего, когда Петраков освободится для доклада.

— Какие-нибудь еще указания будут? — спросил продолжавший стоять сзади Кулигин.

— Свободен. — Сказав это, Петраков, не глядя ни на Ку-лигина, ни на Бегуна, направился к своей каюте. Доклад старпома он выслушивал уже на ходу.

Подойдя к пришвартованной бортом к причалу крупной, под четырнадцать метров в длину, белой яхте, Седов остановился. Поневоле залюбовался: яхта была похожа на игрушку. Это был «Пассаж-450»[1], водоизмещением примерно около двенадцати тонн, с корпусом из сверхпрочного пластика, с современными обводами, с утопленной в борта и оттого еле выступающей над палубой вместительной каютой, с металлической мачтой высотой не менее четырех метров, с открытым пультом управления на юте. Безусловно, это была та самая яхта. На корме и на носу по-русски и по-английски написано название «Алка» и порт приписки «Новороссийск». Яхты серии «Пассаж», он знал, оснащены двигателем, причем мощным. Посмотрел на антенны, занимающие весь верх надстройки. По ним, на яхте есть два радара, радиостанция дальней связи и радиопеленгатор. Подумал: по оснащению почти сторожевой корабль, не хватает только пулемета или пушки. Впрочем, не исключено, что пулемет у этого Довганя есть.

Люк в надстройку был открыт. Постояв, сказал не особенно громко:

— Эй, на яхте… Есть кто-нибудь?

Никто не отозвался. Он осмотрел яхту более внимательно. На юте стоят два шезлонга с брошенными на них двумя цветными махровыми халатами. Похоже, вместе с Довганем на яхте обитает девушка, вряд ли член экипажа — мужчина будет носить голубой махровый халат с синими цветами. Подождав, крикнул погромче:

— Эй, на яхте!

Почувствовал: сзади кто-то стоит. Голос, в котором чувствовалась угроза, сказал за спиной:

— Что надо, приятель?

Обернулся — почти вплотную к нему стоит загорелый до черноты парень с мощным торсом. На вид парню около тридцати. Мощная шея, чуть сдавленное с боков лицо, нос с горбинкой, глаза, запавшие под надбровные дуги. Волосы подошедшего, курчавые и светлые, были коротко подстрижены и напоминали войлок.

— Я ищу владельца этой яхты.

— Я владелец этой яхты. Что дальше?

— Меня зовут Юрий Седов. Я ищу вас.

— Зачем?

— Мне посоветовал подойти к вам Николай Владимирович Радченков. Он сказал, вам нужен шкотовый.

— А-а… — Парень вытер тыльной стороной ладони пот со лба. Сел на один из стоящих возле яхты кнехтов. — Радченков… Он что, вас знает?

— Так, шапочно. Я только утром сюда приехал. И сразу в яхт-клуб. Я сам яхтсмен, парусом занимаюсь с детства.

— Где же вы занимались парусом?

— В основном на Ладоге и на Псковском озере. Год ходил на Балтике, участвовал там в регате.

— В судовых двигателях разбираетесь?

— Думаю, что да.

— Думаете?

— Ну… вообще-то я окончил питерское высшее инженерно-морское, электромеханический факультет.

— Даже так?

— Да. Если вы знаете Балтийское пароходство, есть там такой дизель-электроход «Сестрорецк». Я на нем три года от-бухал сначала третьим, а потом вторым механиком. Заочно учился в той же мореходке, на штурманском факультете. Но потом бросил.

— Почему?

— А зачем? Я к тому времени уже все знал, что там проходили. Всю штурманскую науку.

— А чего ж вы сюда подались, в Новороссийск? На Балтике места мало?

— А-а… — Седов сделал вид, что разглядывает кружащих над лагуной чаек.

— Не хотите объяснять?

— Личные обстоятельства.

Парень оглядел его вещи, задержав взгляд на гитаре.

— Личные обстоятельства. Я правильно понимаю: это означает, что вы холостой?

— Вроде того.

— Понятно… — Владелец «Алки» некоторое время разглядывал пирс. — Для начала — меня зовут Глеб Довгань. Слышали когда-нибудь обо мне?

— Слышал от Николая Владимировича Радченкова.

— И больше ни от кого?

— Больше ни от кого.

— Что вам сказал обо мне Радченков?

— Сказал, что вы хороший яхтсмен.

— И все?

— И все.

— Где вы остановились?

— Пока нигде. — Помолчав, добавил: — Собирался остановиться в гостинице «Якорь» для плавсостава, мне сказали, тут такая есть. Но я ее пока не нашел.

— Ладно. Значит, вы считаете, вы сможете работать шкотовым на такой яхте?

— Думаю, что смогу.

— Работа на ней тяжелая, вы видите.

— Вижу. Но работы я не боюсь.

— Хорошо. — Довгань встал. — Проверю, боитесь вы работы или нет. Отдаем швартовы, убираем трап. И выходим в море.

— Есть. — Седов перенес вещи и гитару на палубу, Довгань встал к штурвалу, он же, убрав трап, снова прыгнул на причал, чтобы отдать швартовы. Взялся было за трос на кнехте, как вдруг услышал отчаянный женский крик:

— Глеб! Подожди!

Поднял голову — и увидел мчащуюся к ним по причалу девушку в джинсовых шортиках и белой размахайке, ту самую. Она бежала изо всех сил, размахивая букетом темно-красных роз, как веником. Подбежав, бросила букет на палубу. Розы, рассыпавшись в воздухе, упали на дощатый настил.

Довгань, обернувшись, посмотрел на них. Сказал спокойно:

— Алик… Я думал, ты уже не придешь…

— Я передумала… — Посмотрев на Седова, девушка крикнула яростно: — Помогите мне перебраться!

Он протянул руку. Резко опершись о нее, она неожиданно прыгнула — и, перемахнув через узкую полоску воды, оказалась на палубе.

Пока он отдавал швартовы, пока перебирался на борт, девушка успела собрать рассыпанные розы, а заодно и халаты с шезлонгов и спуститься в каюту. Дверь за собой она аккуратно закрыла.

Мотор работал, яхта разворачивалась к выходу в море.

— Не обращайте внимания, — бросил Довгань, не отрываясь от штурвала. — С женщинами всегда так, их не поймешь.

В море они пробыли часа три. Довгань вымотал его вконец, заставляя работать с парусами, менять галсы, делать самые немыслимые повороты, двигаться на ветер, дующий в скулу, выкидывать другие трюки, которые для Седова, в общем-то, были привычными. Он делал все четко, команды выполнял вовремя, грамотно, единственное — к концу проверки сильно устал. Он считал себя выносливым, но после того, как ему пришлось бесчисленное число раз пригибаться под переходящей с борта на борт фока-реей, болтаться на ветру, упираясь голыми подошвами в штирборт, и висеть над летящей внизу водной поверхностью, мышцы к концу третьего часа непрерывной работы стали постепенно наливаться свинцом.

Убедившись, что в парусах и оснастке он разбирается вполне прилично, Довгань не успокоился. Он заставил его проверить и прочистить в открытом море дизель. Двигатель «Янмар», стоящий на яхте, был в отличном состоянии, но, поскольку яхту в это время отчаянно болтало, со своей задачей он справился с большим трудом.

Но это еще было не все. После того как было покончено с дизелем, Ганя придирчиво проверил, умеет ли он работать с пеленгатором, эхолотом, электролагом и гирокомпасом. Затем посадил за радиоключ-пилу, на которой он должен был выдать не меньше 150 знаков в минуту. В конце же испытания поставил к штурманской карте, проверяя умение прокладывать курс.

Когда они подходили к 14-му причалу, Седов понял: он еле держится на ногах. Управляться с такой яхтой должны были как минимум два шкотовых матроса, так что ему пришлось выполнять двойную работу. К счастью, кроссовки, тенниску и пуловер он догадался спрятать в каюте. Однако засученные до колен джинсы, в которых он работал, были мокры насквозь. Их спокойно можно было выжимать.

После того как он, спрыгнув на причал, набросил швартовы на кнехты, закрепил их и поставил трап, Довгань спустился в каюту. Побыв там недолго, вышел на палубу, подошел к борту. Владелец «Алки» успел переодеться, на нем были туфли из тонкой черной кожи, белые брюки и голубая тенниска.

Вышла на палубу и девушка, которая все это время просидела в каюте. Посмотрев на Довганя, сказала, обращаясь к Седову:

— Меня зовут Алла.

То, что она наконец соизволила представиться, прозвучало по-королевски, как признание заслуг Седова.

— Очень приятно. Меня Юрий.

Довгань несколько секунд разглядывал его, прищурившись. Кивнул:

— Устал?

— Есть немного.

— Ладно. Считай, шкотовым я тебя взял.

— Да?

— Да. Ты весь мокрый.

— Да уж… — Он посмотрел на свои джинсы.

— Спустись в каюту. Алла даст тебе какие-нибудь сухие тряпки переодеться. То, что на тебе, выбрось в помойку. Все до последней тряпки. На моей яхте в таком рванье ходить нельзя.

Он неуверенно посмотрел на Аллу. Довгань бросил:

— Иди, иди. Потом поговорим.

Поднявшись на борт, он вместе с Аллой спустился в каюту. Раньше яхты серии «Пассаж» он видел лишь в море и лишь сейчас понял, каким может быть комфорт в каюте, приспособленной для океанского плавания. Здесь было предусмотрено все, чтобы не испытывать никаких неудобств при длительном переходе, — салон с диванами, столом и скрытыми шкафами-рундучками, спальня с двумя вместительными двухъярусными койками, хорошо оборудованная кухня, комфортабельный туалет с душем. Все помещения были отделаны пластиком и кожей, под подволоком[2] в салоне тянулись полки с книгами, в переборку был утоплен телевизор-видеопроигрыватель, здесь же, в салоне, был установлен второй пульт управления яхтой, на случай непогоды. Кухня, помимо газовой плиты и холодильника, была снабжена микроволновой печью и посудомойкой, в туалете была оборудована специальная сушилка для мокрой одежды.

Открыв несколько рундучков, Алла порылась и достала почти новые белые джинсы и темно-синий хлопковый пуловер. Протянула:

— Вот. Думаю, это подойдет. Вы с Глебом почти одинакового роста. Какой у вас размер ноги?

— Сорок три с половиной.

— Очень хорошо, у Глеба сорок четыре. Выберите себе белье, оно вот в этом рундучке. А вот тут обувь. Я иду на палубу.

Алла ушла. Переодевшись, посмотрел в прикрепленное над иллюминатором зеркало — вещи подошли ему в самый раз.

Когда он вышел, Алла и Довгань уже стояли на причале. Спустившись к ним, спросил у Довганя:

— Как мне вас называть? По отчеству?

— Никаких отчеств. Просто Глеб и на «ты». Значит, так: раз ты мой шкотовый, ты принят в мою компанию. Выйдем мы через день-два, пойдем далеко, на Кипр. Мы справимся, тем более Алик, — он обнял девушку за плечо, — будет нам помогать. Будешь, Алик?

Алла скривилась:

— Глеб, отстань. И перестань называть меня Аликом. Терпеть не могу.

— Ладно, не буду. Юра, сегодня мы устроим по случаю твоего приема на работу что-то вроде дружеского ужина. Обычно мы такие мероприятия проводим в сауне. Будет еще один крутой парень, по имени Леня. Ну и, естественно, две девушки — одна для Лени, другая для тебя. Всего шесть человек. Я хочу, чтобы ты выглядел прилично, поэтому мы с Аллой отвезем тебя сейчас к одному парню, который подберет для тебя приличные шмотки. Идем.

Они пошли по причалу к выходу. Седов покосился:

— А яхта?

— Что яхта?

— Вы не боитесь оставлять яхту вот так?

— Ты не боишься…

— Хорошо — ты не боишься? Там же все открыто? Да и угнать могут — если захотят?

— Яхту никто не тронет. Тут хорошее секьюрити, которому я хорошо плачу. Да и потом меня здесь все знают. И знают, что я обязательно оторву голову тому, кто хоть пальцем тронет яхту.

Выйдя с территории яхт-клуба, они подошли к стоящему на площадке неподалеку «Мерседесу» стального цвета.

Довгань сел за руль, Алла устроилась рядом, Седов разместился на заднем сиденье. Выехав в город, они в конце концов попали на центральную городскую улицу. Остановив машину у большого киоска, Ганя сказал:

— Зайдем сюда к одному человечку. Он оденет тебя так, как должен быть одет человек, имеющий дело со мной. То, что на тебе, оставишь у него. Не жалей, на яхте этого добра полно. Задача ясна?

— Вроде бы.

Достав бумажник, Довгань отсчитал несколько банкнот.

Протянул:

— Держи сто баксов… Да держи, тебе говорят… На мелкие расходы…

Взяв деньги, Седов спрятал их в карман джинсов.

— После того, как переоденешься, пойдешь вон туда, видишь? — Довгань кивнул на противоположную сторону улицы, где над рядом окон тянулась длинная вывеска: «Ресторан „Алазанская долина“. — В этом кабаке обедают приличные люди. Пообедай, еду выбирай не скупясь. Хочешь, выпей. Во время обеда не торопись, пусть все видят, что ты солидный человек. Пообедаешь — выходи на улицу к этому же месту, где мы сейчас находимся. Я за тобой заеду. Аллочка, родная, потерпи, я скоро.

— Потерплю, — милостиво сказала Алла.

Выйдя из машины, они подошли к двери с тыльной части киоска. Довгань постучал. Голос за дверью поинтересовался, кто это.

— Шалико, это я, — сказал Ганя.

Дверь открыл смуглый коренастый кавказец. Улыбнулся:

— Какие люди… Заходите, милости прошу.

После того как они вошли, запер засов. Оглядел вошедших:

— Какие проблемы?

— Нужно одеть моего друга Юру. Хорошо одеть. У тебя есть здесь шмотки?

— Есть, конечно. У меня все есть. Какой стиль?

— Стиль — крутизна. Знаешь, как одевается наша крутизна?

— Нет разговора.

— Нужна не только одежда. Подбери ему часы, цацки, все остальное. Чтобы выглядел как положено.

— Понял.

— Давай, Шалико. Я на тебя надеюсь.

— Не беспокойся, Глеб, все сделаем.

После того как Довгань вышел, Шалико внимательно оглядел Седова.

— Значит, так: черные мокасины, белые носки, серые брюки с напуском, по моде. Наверх пойдут синяя рубашка и кожа. У меня есть классная черная куртка из французской кожи, как раз на вас. Подойдет наряд?

— Подойдет, только, пожалуйста, носки дайте мне не белые, а синие.

Шалико поднял большой палец:

— Понимаете в одежде. Конечно, я дам вам синие. После того как Седов переоделся, Шалико цокнул языком:

— Блеск. Держите… — Протянул золотую цепочку. — Наденьте на правое запястье. Наденьте, наденьте, вас сразу признают в городе за своего. А на левое запястье — вот эти часы. «Сейко», без фальшака. Надевайте.

— Может, обойдемся без золота? — спросил Седов. — Я как-то не привык к цацкам.

— Нельзя, Юрочка. Наденьте браслет, вас не убудет. Люди должны видеть, что вы порядочный член общества.

Подумав, что его в самом деле не убудет, Седов надел цепочку. Оглядев его, Шалико покачал головой:

— Глеб меня похвалит. Вы как с картинки. Куда сейчас? Не к девушке?

— Нет. Хочу пообедать в «Алазанской долине».

— А что… Там обедают как раз такие люди, как вы. Счастливо.

— Я должен вам что-нибудь?

— Вы что? Глеб мой друг. Давайте, Юра, желаю удачи.

— Спасибо.

Выйдя из ларька, он перешел улицу и вошел в ресторан.

Его встретил швейцар в малиновой с золотом ливрее, по одному взгляду которого было ясно: при выходе ему нужно дать на чай.

Осклабившись, швейцар показал на дверь в конце коридора:

— Пожалуйте, прошу… Отобедать хотите?

Молча кивнув, он прошел в зал. Здесь было полутемно, лампы на столиках неясно освещали отделанные деревом стены. Едва он сел за столик в углу, к нему подошел официант.

Молча положил меню.

Посмотрев на официанта, который, судя по торсу и крепкой шее, наверняка раньше был или боксером, или борцом, Седов отодвинул меню.

— Вот что, братец, принеси мне, что у вас обычно дают. Закуску, первое, второе. Ну, сам знаешь.

Официант кивнул, достал блокнот. Почиркав, спросил:

— Что принести выпить? Вина, водочки? Есть отличный коньяк, «Белый аист». Молдавский. Советую.

— Двести граммов водки. И воды какой-нибудь. Все.

— Понял. — Официант исчез. Появился он минут через пять с полным подносом. Бесшумно и быстро накрыв стол, прошептал заговорщицки:

— Скажете, когда первое подавать, хорошо?

— Хорошо.

На столе перед Седовым стояла закуска всех видов: лососина, семга, красная и черная икра, маринованные грибы, маслины, овощи. Водка была налита в круглый хрустальный графинчик.

Накладывая закуску на тарелку, успел разглядеть зал, в котором стоял легкий шум. Здесь сидели люди примерно одного с ним возраста, одетые так же, как он. Некоторые были с девушками, причем все с эффектными молодыми красавицами. Ни одной пожилой женщины он не заметил.

Седов ел не спеша, понимая, что здесь, в этом ресторане, куда его направил Довгань, он должен не только насытиться, но и выполнить некую функцию.

Еда была на удивление приличной. Покончив с обедом, попросил кофе.

Кофе, крепкий, без сахара, он пил. откинувшись на стуле. Только сейчас мышцы, перегруженные тяжелой работой, перестали ныть. Зал, по-провинциальному уютный, с панно на потолке и тяжелыми шторами, был ему хорошо виден. Среди сидящих за столиками он заметил двух парней, одного в красной, другого в желтой кожаной куртке, которые, разговаривая, посмотрели на него.

Чуть позже один из парней, в красной куртке, ненадолго вышел из зала и вернулся. Заметив, что он обратил на них внимание, парни в его сторону больше не смотрели. Ясно, подумал он, приметили новенького.

Он сидел, думая об Алле. Он просто не понимал, как эта девчонка, взбалмошная, надменная, капризная, может так привлекать его. Дело ведь совсем не в том, что она красива и хорошо сложена. Таких кругом полно — хотя бы и здесь, в этом кабаке. Дело не в красоте и не в стройных ножках, а в том, что в ней есть что-то особенное. Что-то, что притягивает к ней. Но почему притягивает, он объяснить не может.

Ведь за все это время она сказала ему всего несколько ничего не значащих фраз. Тем не менее он продолжает вспоминать каждое ее слово, сказанное, когда они находились на яхте и в машине. И мало того, эти воспоминания доставляют ему чуть ли не удовольствие.

Закрыв на секунду глаза, сказал сам себе: выкинь ее из головы. Выкинь немедленно.

Покончив с кофе, рассчитался с официантом, дав хорошие чаевые. Выходя на улицу, не забыл и швейцара.

Перейдя через мостовую, подошел к ларьку, которым заведовал Шалико. Машины Довганя и его самого видно не было.

Став в укрытие между двумя ларьками, стал бесцельно разглядывать улицу. Через какое-то время заметил: два парня, посмотревшие на него в ресторане, вышли на улицу. Остановившись, стали изо всех сил делать вид, что не обращают на него внимания и заняты беседой.

Это ему не понравилось. Повадки деловых он знал наизусть, а то, как вели себя сейчас эти двое, могло предвещать только одно: разборку. Он им почему-то не понравился. Стоят же они, потому что наверняка ждут подкрепления. Если так, плохо. Никакие разборки ему сейчас не нужны.

Только он подумал об этом, как перед самым его носом с визгом затормозил черный джип «Чероки». Двери открылись, вышли четыре человека, все как один в кожаных куртках.

Краем глаза он увидел: двое, стоявшие до этого у дверей ресторана, тоже двинулись сюда.

Шесть человек. Для того чтобы справиться с ними, ему, даже безоружному, не нужно будет прилагать особых усилий. Но шум в центре города, который наверняка при этом поднимется, может все испортить. Главное, ему неизвестно, какое отношение эти шестеро имеют к Довганю. Может, они из его команды, и все, что сейчас происходит, — подстроено.

Один из вышедших из машины, скуластый, со спадающим на глаза вихром соломенных волос, сделал знак, и вышедшие вместе с ним, а также двое, стоявшие у ресторана, остановились. Подойдя к нему, скуластый внимательно изучил его взглядом. Усмехнулся:

— Привет, голубок.

— Привет.

— Давно в городе?

— Тебе это так важно?

— Мне неважно. Просто хочу знать. Помолчав, Седов сказал:

— Приехал сегодня утром.

Скуластый опустил голову, будто изучая что-то у себя под ногами. Поднял глаза:

— Как по писаному говоришь.

— Что значит, как по писаному?

— То значит, что хочешь дать мне понять: вчера тебя в городе не было.

— Не понял. При чем тут, что меня вчера в городе не было?

— Отлично знаешь, при чем.

— Куня, не мотай волыну! — сказал за спиной скуластого парень в красной куртке. — Берем его в машину и работаем с ним. Я сам буду с ним работать. Я за Грека ему пасть порву.

Подумал: «за Грека». Что это значит? Никакого Грека он не знает. Но настроены эти люди решительно. Похоже, от толкотни не уйти.

Куня, склонив голову набок, изучал его взглядом. Взявшись за борта своей куртки, дернул их, будто оправляя. Сказал мягко:

— Вот что, голубок: я даю тебе шанс признаться сразу.

— Признаться в чем?

— Ты приехал не сегодня утром, а вчера вечером. Нарвался на Леву Грека. И замочил его. И если ты, сучара, не признаешься сейчас в этом, тебя ждет тяжелая смерть.

— А если признаюсь?

— Хороший вопрос… — Достав из-за пояса пистолет, Куня уткнул его Седову в живот. — Если признаешься, облегчу страдания. Застрелю на месте.

Покосившись на пистолет, Седов сказал:

— Слушай, ты осторожней с оружием-то. Руки можно поднять — я достану и покажу тебе билет? Я приехал сегодня утром на втором поезде, девятый вагон, место номер восемнадцать. Ты же наверняка знаешь всех проводниц с этого поезда. Спроси у них, ехал ли я в этом вагоне, они подтвердят. Что же касается Грека, о котором ты говоришь, я никогда его не видел и никогда о нем не слышал.

Куня изучающе смотрел на него.

— Возьми у меня во внутреннем кармане билет, — сказал Седов. — Сам.

— Куня, не слушай его! — крикнул парень в красной куртке. — Он лепит буру.

— Хорошо, посмотрю, — Куня не сводил глаз с Седова. — В каком кармане?

— В левом.

Подняв левую руку, Куня, усмехаясь, отогнул борт его куртки. Поскольку на оружии он уже не концентрировался, Седов, рубанув одной рукой по запястью, а второй по шее, перехватил пистолет и отошел на один шаг назад, Привалившись к стенке ларька, Куня медленно сполз на землю. Пятеро, стоящие за ним, ошарашенно смотрели на Седова. Он покачал головой:

— Ребятки, я не хочу ссориться. Грека, о котором вы говорите, я не трогал. В городе я с утра, это легко проверить. Разойдемся по-хорошему.

— А вот это, Юра, ты зря, — услышал он голос Довганя. — По-хорошему мы расходиться не будем.

Выйдя из-за ларька, Ганя схватил полу красной куртки парня, стоящего впереди всех, притянул к себе. Сказал свистящим шепотом:

— Сука, Арбуз, ты затеял терку?

Арбуз молчал. Не отпуская его, Глеб посмотрел на остальных:

— Где сейчас Левон? Ему никто не ответил.

— Суки… — Посмотрел на Седова. — Юра, пушка твоя?

— Нет. Этого… — Седов покосился на лежащего на земле Куню.

— Обыщи их. Если есть оружие, отбери.

Подойдя к четверке, Седов быстро обыскал их. У одного оказался «глок», у второго — «беретта», еще у двоих он изъял складные ножи. Посмотрел на Ганю:

— Куда все это деть?

— Спрячь пока в карман, — сказал Довгань. — Пошли, сука рваная…

Подтащив Арбуза к стоявшей поблизости будке телефона-автомата, заволок туда. Снял трубку, опустил монету, набрал номер. Сказал:

— Левон, привет, это я. Надо поговорить. Нет, ничего серьезного. Просто твои орлы пытаются наехать на моих. А мне это не нравится. Их шестеро, один, Куня, во время терки немножко вырубился. Я стою с Арбузом. Хочешь с ним поговорить? — Усмехнувшись, дал трубку Арбузу: — Держи.

— Да? — сказал Арбуз. — Да нет, Левон, ты же знаешь. Все заварилось из-за Грека. Да мы не знали, что он из Ганиной команды. Клянусь. Ладно. Ладно. — Передал трубку Довганю: — Вас.

— Левон, такие дела так просто не оставляют, — сказал в трубку Ганя. — Я хочу подъехать, прямо сейчас. И прояснить картину. Подъеду со своим человеком и с Арбузом, ты не против? Хорошо, скажи ему.

Взяв трубку, парень сказал только одно слово:

— Ладно.

Выйдя из будки, Арбуз сел на заднее сиденье в «Мерседес», стоящий у тротуара. Аллы, как заметил Седов, в машине уже не было.

Довгань, усевшись за руль, зло выругался. Устроившись рядом с ним, Седов облегченно вздохнул. Главное, что не было толкотни на улице. Остальное — разговоры, терки, толковища и прочую дипломатию, принятую у деловых, — уладить будет легче.

Дав полный газ, Довгань через пару кварталов под визг тормозов свернул в одну из улиц. Машину он остановил у старинного особняка. Здание стояло в глубине палисадника, отделенного от тротуара высокой чугунной решеткой.

Выйдя из «Мерседеса», Довгань, Седов и Арбуз подошли к закрытым на засов воротам. Прогуливавшийся по палисаднику парень в тенниске и джинсах, с сотовым телефоном в руке, приблизившись, поднес телефон к уху. Набрав номер, сказал негромко:

— Они приехали. Арбуз, Ганя и с ним еще один. Хорошо. Отодвинув засов, открыл ворота. Пропустив их, снова закрыл. Посмотрел на Довганя:

— Ганя, извини — оружие есть?

— Своего нет. Только ваше.

— То есть?

Довгань посмотрел на Седова. Процедил сквозь зубы:

— Отдай ему.

Седов передал парню три пистолета и два ножа. Хмыкнув, парень рассовал оружие по карманам. Кивнул:

— Пошли.

Проведя их в дом, подошел к одной из дверей. Постучав, сказал:

— Левон, они здесь. Из-за двери раздалось:

— Пусть входят.

Открыв дверь, парень показал глазами: входите. Войдя вместе с Довганем и Арбузом в комнату, обставленную, как кабинет, Седов увидел сидящего за столом в мягком кожаном кресле человека с восточными чертами лица, светловолосого, голубоглазого, лет примерно около сорока. Когда они вошли, человек, не глядя на них, крутил лежащую перед ним на столе зажигалку. После того как сопровождавший их закрыл дверь, хозяин кабинета, по-прежнему ни на кого не глядя, кивнул:

— Садитесь.

Все, кроме сопровождающего, который остался стоять у двери, сели в кресла. Левон некоторое время еще продолжал крутить зажигалку. Наконец, отложив ее, посмотрел на Арбуза:

— Говори. Ты первый шум поднял.

— Левон… Ну сам подумай, кто мог замочить Грека? Только чужой. Ни одна команда не взяла бы на себя такой грех. А чужих в городе сейчас нет, кроме… — Скривившись, Арбуз посмотрел на Седова. — Кроме него.

— То есть никаких других данных, что он имеет отношение к вчерашнему случаю, у тебя не было? Только то, что он чужой?

— Левон, я… — Арбуз замолчал. — То, что он чужой, — мало?

— Он не чужой, — сказал Левон. — Он из команды Гани. А с Ганей мы не воюем.

— Откуда я знал, что он из команды Гани?

— Так спросил бы у него, — спокойно сказал Левон. — Почему ты не спросил? Ты же сам мне сказал по телефону, что вы сидите в одном кабаке.

— Я… Я хотел, чтобы с прихватом…

— С прихватом. — Левон поиграл желваками. — Ну и что, прихватили вы его?

Арбуз не ответил.

— Ладно. — Левон посмотрел на Довганя. — Ганя, кто будет говорить, ты или твой парень?

Некоторое время Довгань делал вид, что рассматривает ногти на руке. Вздохнул.

— Левон, мы с тобой люди равные. Ни я тебе не должен ничего объяснять, ни ты мне. Но хочу сказать одно: некрасиво получилось.

Подтянув к себе зажигалку, Левон снова занялся ею. Наконец, сунув золотую безделушку в карман, сказал:

— Не будем затягивать. Пусть твой парень коротко объяснит, что и как.

Довгань чуть заметно кивнул Седову. Тот сказал:

— Могу коротко, но дело, я вижу, касается убийства человека. Надо в нем подробно разобраться.

— Мы и разбираемся, — сказал Левон.

— Как я понял, весь вопрос в том, когда я появился в городе. Вчера или сегодня. Правильно?

— Правильно. — Казалось, Левон пытается определить, какого цвета шторы на окнах кабинета.

— Не буду показывать вам проездные билеты поезда, на котором я приехал сюда, их можно подделать. Я ехал на фирменном поезде «Черноморец», проводницы на нем ваши, новороссийские. Ехал я в девятом вагоне, на восемнадцатой полке. Проводниц было двое: высокая полная, ее зовут Инна, и маленькая, тоже полная, имени не знаю. Сейчас они в городе, и, думаю, вашим ребятам будет совсем не сложно их разыскать. Да даже если и сложно, если разговор идет об убийстве человека, дело того стоит. Пусть найдут любую из проводниц и привезут сюда. И покажут ей меня. Дураков здесь нет, и каждый сразу поймет, в самом ли деле я приехал в город сегодня утром или нет.

Оторвавшись от созерцания штор, Левон посмотрел на стоящего у двери парня:

— Бибик и Волына еще здесь?

— Здесь.

— Скажи, пусть привезут этих проводниц. Быстро.

— Понял. — Парень исчез за дверью. Левон посмотрел на Довганя:

— Ганя, ты знаешь дом. Хотите, посидите в холле. Посмотрите телевизор, журналы там есть.

— Да нет, мы посидим здесь, — сказал Довгань.

— Как хотите, — на Арбуза, сидящего с опущенной головой, Левон даже не посмотрел.

Они просидели в полном молчании около часа. Изредка звонил телефон, и Левон, прикрывая трубку ладонью, вел с кем-то переговоры, все очень короткие.

Наконец, ответив кому-то и положив трубку, Левон сказал:

— Они нашли одну проводницу. Везут сюда.

Минут через десять в дверь постучали. Парень, дежуривший у входа и приведший их в кабинет, заглянул в дверь:

— Левон, она тут. Прямо за дверью.

— Пусть входит.

Парень посторонился, и в дверь вошла высокая пышнотелая девушка, одна из проводниц его вагона, которую, как он знал, звали Инна.

— Садитесь, девушка, — сказал Левон. — В любое кресло.

— Спасибо. — Сев в кресло, Инна оглядела сидящих. Встретившись взглядом с Седовым, улыбнулась.

— Ой… Ведь я вас сначала не узнала. Вы же в нашем вагоне сегодня ехали. Да?

— Да, Инна, да, — сказал Седов. — Ехал, было дело.

— Зачем меня привезли-то? Ребята сказали, я очень нужна, а зачем, не объяснили.

— Спасибо, Инночка. — Левон криво улыбнулся. — Все, вы уже не нужны. Ребята вас отвезут.

— Да? — Инна растерянно посмотрела на каждого по очереди.

— Да, Инночка. — Левон встал. — Спасибо.

— До свиданья тогда, — встав, Инна вышла из кабинета. Левон подошел к Арбузу; подождав, пока тот посмотрит на него, сказал:

— Арбуз, что сидишь? Я ведь стою.

Арбуз встал, и Левон тут же хлестко и тяжело ударил его в живот. Согнувшись пополам, Арбуз открыл рот, задыхаясь, и Левон резко добавил боковым по челюсти. Челюсть хрустнула, Арбуз плашмя упал на ковер. Открыв дверь кабинета, Левон сказал негромко:

— Есть кто-нибудь? Волына, помоги, убрать надо кое-что. Вошедший в кабинет огромный детина без лишних слов взял отключенного Арбуза за ворот куртки. Посмотрел на Левона и, встретив бесстрастный взгляд, выволок тело в коридор.

Закрыв за ним дверь, Левон снова сел за стол. Сказал, разглядывая столешницу:

— Ганя, бывают проколы. Извини. Довгань встал.

— Ладно, Левон, забудем. Прости, у нас дела. Счастливо.

— Счастливо. — Левон продолжал разглядывать столешницу. Выйдя из кабинета, они прошли в палисадник, где все тот же парень при их виде сразу отодвинул засов.

После того как они сели в «Мерседес», Довгань сказал:

— Молодец. Держался ты нормально.

— А что тут держаться? Я ведь в самом деле ни при чем.

— Ладно. Как себя чувствуешь? Не устал?

— Какая усталость… Я же пообедал.

— До вечера мне нужно кое-что сделать. Потом поедем ужинать, с компанией, как я тебе говорил. Пока можешь походить по городу, посмотреть. Хочешь в кабаке каком-нибудь посидеть — посиди. Хочешь, сниму тебе номер в хорошей гостинице? Поваляешься, отдохнешь. А?

Подумал: никаких гостиниц и вообще мест, где могут возникнуть неожиданности. Сейчас ему просто нужно где-то отсидеться. До ночи, когда он должен будет обязательно встретиться с Чемиренко. Ужин в сауне, конечно же, эту встречу осложнит, но выход он найдет. Тем не менее других приключений искать сейчас ему не нужно.

— Да нет, Глеб. Гостиниц, если честно, я не люблю.

— Смотри. Я могу тебе устроить все, что ты хочешь. Хочешь, найду телку красивую? Побалуешься до вечера?

— Да нет, спасибо, Глеб. Может, я просто поторчу на твоей яхте?

— На «Алке»? — Глеб пожал плечами. — Да ради Бога. Поехали.

— У моря я как-то чувствую себя легче.

— Я тоже.

Довгань отвез его к яхт-клубу, сказав, что вечером за ним заедет.

На причале Довгань появился около девяти вечера. Втянув трап на борт, Седов спрыгнул на причал,

— Все в порядке, — сказал Ганя. — Нас ждут.

Они пошли к стоянке. Пока Довгань осматривал шины, Седов сел на заднее сиденье «Мерседеса».

Алла, сидевшая впереди, после того, как он сказал «Добрый вечер», лишь сухо кашлянула, даже не обернувшись. Девушка не в настроении, подумал он, но я-то здесь при чем. Ладно, меня от этого не убудет, но вообще надо будет перестать здороваться первым.

Убедившись, что с шинами все в порядке, Довгань сел за руль. Развернув машину, рванул вперед на полной скорости.

Движение они замедлили лишь после довольно долгой отчаянной гонки по городу.

Судя по тому, что на слабо освещенной улице, по которой шла машина, стояли лишь частные двухэтажные дома, это была окраина. Дома окружали палисадники, их крыши и окна из-за кустов и деревьев едва виднелись..

Миновав несколько кварталов, Довгань развернул машину. Седов вгляделся. Место, куда они медленно въезжали, было довольно неприглядным. Что-то промышленное — кругом столбы электропередачи, какие-то будки без окон, большая бетонированная площадка. Мягко качнувшись, «Мерседес» встал возле длинного одноэтажного кирпичного здания, похожего то ли на ремонтные мастерские, то ли на электроподстанцию. Света в окнах не было, здание освещали лишь два уличных фонаря.

На площадке рядом с ними стояли две машины, вездеход «Патфайндер» и большой белый «Мерседес». Чуть поодаль темнел микроавтобус.

— Все, приехали, — сказал Довгань. Посмотрел на сидящую рядом Аллу: — Посвятишь, кого пригласила?

— Люсю и Галю.

— Ну да. Насчет Гали я должен был догадаться по машине. Леня тоже уже здесь. Что, идем?

Выйдя из машины, они обогнули здание и по узкой асфальтовой тропке двинулись вдоль кирпичной стены. В полутьме Седов едва видел силуэты идущих впереди Аллы и Довганя, которые, судя по их уверенной поступи, здесь бывали уже не раз.

Наконец они остановились перед небольшой дверью. Подняв руку, Ганя нажал еле видную кнопку звонка. Тут же над Дверью вспыхнула лампочка. Через несколько секунд дверь открылась,

— Привет, Жар… — сказал Довгань.

Стоящий за дверью полный узкоглазый человек в халате банщика, похожий на казаха, зацокал языком:

— Привет, дорогие, привет, всем привет, всем большой привет… Гости дорогие, мы вас заждались… Проходите, проходите…

Войдя, они двинулись по ярко освещенному коридору, отделанному светлым деревом. В воздухе стоял легкий запах березовых веников и смолы.

Оказавшись в большом, тоже отделанном деревом холле, остановились. Холл был отделан по высшему классу: большой стол, сколоченный из толстых досок, такие же стулья, скрытые светильники, камин.

— Подождите, я посмотрю, что там. — Сказав это, Довгань прошел в соседнее помещение. Жар проследовал за ним, закрыв за собой дверь; Они с Аллой остались в комнате одни.

Постояв, она вдруг, не глядя на него, сказала:

— Юрий, не обращайте на меня внимания. У меня было плохое настроение. Сейчас оно прошло.

Странно, но он почувствовал облегчение. Сказал:

— А я и не заметил, что у вас было плохое настроение.

— Заметили. — Улыбнулась. — А теперь оно у меня будет хорошим. Вы не против?

— Да нет.

Дверь открылась, вошел Ганя.

— Все в порядке. — Посмотрел на Аллу: — Если тебя интересует, девочки сидят в халатах.

— Мне все равно. Я назло им приду в купальнике. — Она ушла в одну из выходящих в холл дверей.

Довгань посмотрел на Седова:

— Вы о чем-нибудь говорили?

— Да нет, особенно ни о чем. Алла сказала, что сегодня у нее будет хорошее настроение.

— Пока мы ехали, оно у нее было плохое. Не обращай на нее внимания. Обрисую общество, которое там, чтоб ты знал, что к чему.

— Я слушаю.

— Леня, с которым я тебя сейчас познакомлю, — мой друг. Мы с ним дружим лет десять, если не больше. Крутой мужик. По-настоящему крутой. В масштабах страны. Учти.

— Учту, раз надо.

— Кроме Лени, там две девчонки. На одну из них, Галю, обрати внимание, она дочь очень крупного здешнего босса.

— Глеб, мне это как-то без разницы.

— Чудак ты… Так говоришь, будто я тебя кладу с ней в постель. Просто обрати на нее внимание.

— Хорошо, спасибо. Будет настроение — обращу.

— Это другое дело… — Довгань открыл дверь. Они вошли в соседнюю комнату, которая оказалась просторным помещением, выдержанным в том же стиле, что и холл. Судя по всему, это был предбанник.

Глава 3

Около трети помещения занимала большая, примерно четыре на четыре метра, выложенная кафелем купель, заполненная водой. Стены, потолок и пол предбанника были обшиты вагонкой. Обстановка состояла из множества деревянных, грубо сколоченных кресел-качалок, расставленных повсюду. Одну из стен, если вглядеться, сплошь занимали встроенные шкафчики для одежды. Кроме этих шкафчиков и качалок, никакой другой мебели в помещении не было. На некоторых из кресел лежали стопки простынь, полотенец и халатов. На двери у дальней стены было написано «Парная».

В предбаннике сидели две девушки в коротеньких халатах, блондинка и брюнетка. Чуть поодаль от них пил пиво прямо из горлышка человек в шортах, темноволосый, с аккуратным пробором. Седову достаточно было взгляда, чтобы понять: это командир «Хаджибея» капитан первого ранга Петраков.

Девушки при их появлении улыбнулись, Петраков в знак приветствия высоко поднял руку с бутылкой пива. Довгань сказал:

— Люся, Галя, Леня, прошу любить и жаловать, это Юра, мой новый шкотовый. На мой взгляд, лучший шкотовый мира.

— Он шутит, — сказал Седов.

— А как насчет париться? — спросил Петраков. — Париться этот лучший шкотовый мира умеет?

— Когда-то умел, — сказал Седов. Довгань покачал головой:

— Ленечка, дорогой… Твое умение париться всем известно. Но ты меня удивил.

— А что?

— Пиво перед парной…

— Глеб, я все знаю… Но после вчерашнего…

— Тем более после вчерашнего…

Глотнув из бутылки, Петраков поставил ее на пол. Поднял обе руки:

— Ладно, Глеб, пас. Больше не буду.

В предбанник вошла Алла. На ней, кроме темно-синего бикини, ничего не было. Оглядев всех, бросила:

— Привет, кого не видела. Тебя, Леня?

— Угадала, солнышко, меня ты с утра не видела. Как всегда, классно выглядишь.

— Спасибо.

Подойдя к двери парной, Довгань постучал:

— Жар, что там у тебя? Готово?

Дверь приоткрылась, из нее высунулась голова Жара в войлочной шапке. Несколько секунд он отдувался. Наконец сказал:

— Ребятки, уговор такой: сейчас паритесь не больше двух минут. Потом сколько угодно, а сейчас не больше двух. И сразу за стол. После парной идите сразу в гостиную, там уже накрыто. Я буду вас там ждать. А сейчас — быстро, чтоб пар не ушел. Быстро в парную.

Довгань замахал руками, так, будто подгонял стаю гусей:

— Быстро, быстро, быстро, быстро, быстро… Все в парную…

Люся и Галя скинули халатики, под которыми тоже оказались бикини. Вся компания, торопясь, толкаясь, подшучивая друг над другом, прошла в небольшое помещение, обитое мелким осиновым плитняком.

Здесь стоял крутой, умело и долго нагоняемый пар. Седов сразу же оценил работу Жара — пар был щадящим, чуть влажным и пахнущим березовыми листьями, не пар сауны, а пар русской бани.

Довгань, Седов, а вслед за ними после некоторого колебания и Петраков забрались на самый верх, на последнюю полку. Девушки устроились внизу, сказав, что и здесь для них пара вполне достаточно. Седов успел заметить, что темненькая Галя, у которой наверняка была или казацкая, или черкесская кровь, несколько раз с интересом посмотрела на него. Один раз, встретив ее взгляд, он улыбнулся. Галя, хоть и была красивой девушкой, абсолютно ничем его не привлекала. Но он понимал: сегодня она может ему помочь.

После парной, окунувшись в купель и надев халаты, все прошли в гостиную. Комната, обставленная куда более изысканно, чем холл и предбанник, вполне сошла бы за небольшой зал клубного ресторана. Сейчас в этом зале было организовано что-то вроде приема «а-ля фуршет». На столе в центре гостиной над еле тлеющими спиртовками стояли на специальных подставках металлические контейнеры с едой. На двух столах поменьше, у стен — фрукты и десерт. Во встроенном в стену баре с подсветкой переливались всеми цветами бутылки с выпивкой. Все помещение заполняла негромкая музыка, источником которой служили скрытые в стенах стереоколонки.

Жар, на этот раз одетый в черно-белое кимоно, стоял в углу. При появлении гостей, подняв брови, посмотрел на Довганя. Тот сказал:

— Шампанское!

Достав из ведра со льдом бутылку, Жар ловко разлил в бокалы шампанское. Взяв бокал, Ганя поднял его театральным жестом:

— Дамы и господа! Выпьем за появление в нашей компании замечательного человека — моего нового шкотового Юрия! Юра, твое здоровье!

Седов поднял свой бокал:

— Алаверды, Глеб! Твое здоровье! Здоровье всех присутствующих здесь!

Он по очереди чокнулся со всеми, заметив при этом: Галя, дотронувшись до его бокала, уже откровенно стала делать ему знаки глазами.

Допив свой бокал до дна, Глеб сказал:

— Братцы-кролики, торжественная часть закончилась. Наступает заслуженный отдых. Сейчас каждый выбирает, что хочет. Еду, отдых, танцы.

— Я хочу танцы! — крикнула Галя, дурачась..

— Я тоже танцы! — Люся повернулась к Петракову. — Леонид, вы меня приглашаете?

— Золотце, а как же… — Обняв блондинку двумя руками, Петраков медленно закачался с ней в танце. Танцуя, оба по очереди, не оставляя объятий, сбросили на пол халаты.

Галя, подойдя к Седову, сказала негромко:

— Мы потанцуем?

— Конечно.

— Только снимите халат.

— Пожалуйста, — сняв халат, он положил его на стул. Свой халат Галя бросила на пол. Обняв Седова, прижалась головой к его плечу.

Танцуя и чувствуя, что Галя прижимается к нему все крепче и крепче, он пытался понять, с чего лучше начать разговор. Но первой заговорила Галя. Не отрывая щеки от его плеча, она прошептала:

— Какая силища…

— Силища? — переспросил он.

— Да… Вы весь какой-то стальной… Наверное, таким и должен быть… — Она помолчала. — Шкотовый? Я правильно сказала?

— Правильно. Только я совсем не стальной. Я обычный человек, как все.

— Ну да… Говорите кому другому… Вы стальной… И так хорошо прижиматься к вам, к стальному…

Он промолчал, и она сказала:

— Простите… Я говорю чушь… Я совсем опьянела от этого шампанского… Не сердитесь на меня…

— Я совсем не сержусь. Наоборот, мне очень приятно, что вы… — Он замолчал.

— Что я к вам прижимаюсь? — Оторвав щеку от его плеча, она заглянула ему в глаза. Не отводя взгляда, он сказал:

— Да, конечно. Вы прекрасны, Галя. Думаю, каждый человек…

Снова прижавшись к его плечу, Галя прошептала:

— Пожалуйста, не говорите о каждом. Говорите о себе. Мы танцуем вместе… И вы будете танцевать со мной весь вечер…

Будете…

— Да, конечно…

Музыка кончилась. Подойдя к бару, Галя взяла бокал.

— Давайте выпьем чего-нибудь покрепче. Виски?

— Давайте.

— На брудершафт. И после этого будем на «ты». — Налив в два бокала виски и положив лед, она подняла свой: — Выпьем за этот вечер!

— Давайте. За этот вечер!

Выпив с ней на брудершафт и выдержав ее долгий страстный поцелуй, он улыбнулся:

— Знаете… то есть знаешь — давай уедем отсюда. Под благовидным предлогом.

— Да? Замечательный план.

— Тут ведь можно вызвать такси?

— Зачем такси… У меня есть машина…

— Отлично. Давай еще немного посидим для приличия — и смоемся.

— Только не посидим, а потанцуем. Ты знаешь, что ты замечательно танцуешь?

— Первый раз слышу.

— Притвора… — Заиграла музыка, и она, обняв его, снова прижалась щекой к его плечу. После того, как они начали танцевать, шепнула: — У меня своя квартира, в центре… Хочешь, поедем туда?

Все складывается идеально, подумал он. Скоро одиннадцать, как раз время встречи с Чемиренко. Галя живет в центре, то есть рядом с гостиницей «Новороссийск». Весь центр Новороссийска он помнит наизусть — по схемам и картам.

— А это удобно?

— Конечно. Я ведь хозяйка квартиры.

— Это далеко отсюда? Я не знаю вашего города.

— Да, Алка мне говорила, ты приехал только сегодня… Нет, какой далеко… На машине минут десять…

— Очень хорошо… Я сейчас пойду переоденусь… А ты извинись перед обществом, скажи, так и так… Объясни Глебу, что мы уходим… Передай, утром я обязательно буду на яхте… И приходи в предбанник, я буду ждать… Ладно?

— Конечно… — Поцеловав его, она отстранилась. — Я сейчас приду.

— Давай… — Проследив, как она идет к Глебу, вышел в предбанник. Открыл шкафчик со своей одеждой, достал из кармана куртки документы: паспорт, свидетельство о рождении, военный билет, диплом высшего инженерно-морского училища. Добавив к документам бумажник с остатками долларов, бросил все на пол шкафчика. Быстро оделся, прикрыл дверцу. Вовремя — почти тут же в предбанник вошла Галя. Кивнул:

— Все в порядке?

— Да, — обняв его и поцеловав, она подошла к своему шкафчику. Открыв дверцу, надела шорты, кроссовки, майку. — Все, я готова. Пошли?

— Пошли.

Выйдя из предбанника, они увидели Жара, который ждал их. Казах улыбнулся:

— Эх, молодость, молодость… Идемте, я вас выпущу… Оказавшись вместе с ним на улице, Галя снова обняла его.

Страстно поцеловав, шепнула:

— Пошли…

Когда они обогнули здание, она остановилась у белого «Мерседеса». Достав ключи, открыла дверцу. Кивнула:

— Садись.

— Это твоя машина?

— Да. — Усмехнулась: — Что, у меня не может быть такой машины?

— Да нет, я просто так. Классная машина.

— Ничего. Ездить можно.

После того как они уселись, он спросил:

— Может, лучше поведу я? Ты выпила…

— Да ну! — Она включила зажигание. — Увидишь, как я вожу, никогда больше так не будешь говорить.

Машину она в самом деле водила прекрасно.

Он незаметно засек время — до ее дома, современного малоквартирного четырехэтажного особняка, они доехали за одиннадцать минут.

На каждом этаже дома темнели обширные лоджии. Подумал: вряд ли она живет на четвертом этаже. Но и вряд ли на первом. Скорее всего, на втором или третьем. Но хотя бы даже и на четвертом — с такими лоджиями привести в исполнение его план ничего не стоит.

В фундаменте дома были устроены индивидуальные гаражи. Почти упершись радиатором «Мерседеса» в ворота одного из них, Галя выключила мотор.

— В гараж ставить не будешь? — спросил он.

— А… — Махнула рукой. — Завтра. Идем?

— Идем. Какой у тебя этаж?

— Второй.

Потрогав затылок, он поморщился:

— Слушай, аспирин у тебя дома есть?

— Аспирин? — Она тронула его лоб. — Болит голова?

— Нет, просто немного опьянел. Давно не пил. Да и мешал зря.

— А что, аспирин помогает?

— Еще как. Снимает все напрочь.

— Конечно, есть аспирин. Идем. У меня есть все. Я сделаю тебе крепкий чай, заварю кофе. Ты сразу придешь в себя.

— Надеюсь.

Выйдя из машины, они подошли к входной двери. Набрав код на кнопочном замке и подождав, пока дверь откроется, Галя кивнула:

— Входи. Помочь?

— Да не нужно… Не думай, я не до такой степени…

На второй этаж они поднялись на лифте. Открыв ключом дверь своей квартиры, Галя впустила его. Заботливо обняв за плечи, помогла сесть в кресло.

— Сейчас я принесу аспирин. Только искать долго, у меня аптечка забита черт знает чем…

Она ушла в ванную. Значит, аптечка там.

Он слушал доносящиеся из ванной легкое позвякивание, шорох, стук дверцы. Прошло, наверное, минут пять, когда он услышал:

— Наконец-то… Вот аспирин… Иду…

Выйдя из ванной, она дала ему пакетик аспирина.

— Прими… Подожди, я сейчас налью воду… Налив в стакан воды, встала рядом.

— Принимай… Я подам…

Открыв пакетик, он высыпал на ладонь три таблетки. Сунув в рот, взял у Гали стакан, запил.

— Все… Сейчас буду как огурчик… Только я немного полежал бы… Можно?

— Конечно… — Она снова обняла его за плечи. — Идем, положу тебя на кровать… Только разденься… Подожди, я сниму с тебя куртку…

— Да я сам… — Сняв куртку, сделал вид, что хочет бросить ее в кресло. Тут же изобразил удивление. Полез во внутренний карман. Пошарив там, проверил другой карман. Наконец обыскал все карманы, которые у него были, в куртке и в брюках. Выругался: — Черт… Где же мои документы?

— Документы?

— Д-да… Я ведь точно помню, они у меня лежали в куртке. В левом кармане, внутреннем. Все документы. И бумажник.

Галя растерянно заглянула ему в глаза.

— Может, ты оставил их там? В сауне? Когда переодевался?

— Может быть… Черт их знает…

— Да наверняка ты их оставил там.

— Без этих документов я пропал… Нам же в море выходить… Галочка, родная, спаси меня, выручи… А?

— Что нужно сделать?

— Съезди быстро в сауну? Может, я в самом деле их там оставил? Поищи? Я бы поехал сам, но я не в том состоянии…

— Так давай лучше туда позвоним? Попросим ребят, они найдут?

— Нет, Галочка, не нужно. Зачем поднимать всех на ноги. Поезжай ты, сама. Я тебе объясню, что там есть. Паспорт, свидетельство о рождении, военный билет, диплом. И бумажник, черный такой, кожаный. Не поднимай паники. Сама поищи, хорошо?

— Хорошо.

— Спасибо. А я полежу. Черт… Я что-то совсем расклеился… Только бы ты их нашла.

— Я найду.

— Давай… — Он поцеловал ее в щеку. — Буду ждать.

— Угу… Только смотри, лежи… Я быстро… Убедившись, что он лег, она вышла из квартиры. Он услышал, как она сбегает по лестнице. Вскоре заработал мотор, затем звук мотора стал отдаляться, затем совсем стих.

Встав, подумал: пока все хорошо. Впереди у него как минимум полчаса, как максимум — час. Реально, пока она будет ехать, пока будет останавливать машину, пока будет выходить и входить, а затем объясняться с теми, кто сейчас в сауне, — пройдет не меньше сорока минут. Да и поиски документов займут какое-то время. Уж сорок-то минут у него есть точно. Но он на всякий случай поставит для подстраховки замок на предохранитель. Если она приедет раньше, чем он успеет вернуться в квартиру, попасть сразу сюда не сможет. А он ей потом объяснит, что повернул рычажок случайно.

Проделав манипуляцию с входным замком, подошел к лоджии. Взявшись за перила, спрыгнул со второго этажа. Оглядевшись, двинулся в обход дома.

По картам и схемам он знал, где находится гостиница «Новороссийск», и вышел к ней быстро.

У ярко освещенной двери гостиницы сейчас никого не было. Стоя в тени на противоположной стороне улицы, он некоторое время прислушивался. Из ресторана, расположенного на первом этаже, доносилась громкая музыка. За зашторенными окнами качались тени танцующих.

Убедившись, что его никто не видит, перешел улицу, обогнул здание гостиницы. Здесь было темно, стояли мусорные баки. Возле одной из служебных дверей валялись разбросанные картонные коробки, грязные и рваные.

Поискав глазами пристройку, о которой ему говорил Че-миренко, в конце концов нашел ее. Это был не очень большой выступ на первом этаже. Судя по широким и темным сейчас окнам, а также аккуратно покрашенным стенам, здесь могло быть одно из офисных помещений. Других пристроек у здания не было.

Подтащив к пристройке один из мусорных баков, бесшумно залез сначала на него, а потом на крышу пристройки. Крыша шла наклонно вверх; скат ее заканчивался точно под двумя большими окнами на втором этаже. Окна были зашторены, но сквозь шторы пробивался слабый свет. Створка одного из окон была полуоткрыта. Без сомнения, это и есть окна номера-люкс 4а, о котором ему говорил Чемиренко.

Подойдя к открытой створке, сказал негромко:

— Женя? Женя, ты слышишь меня?

Никто не отозвался. Помедлив, отодвинул штору. Ему открылась часть комнаты, стол, горящая на нем настольная лампа. Сказал чуть громче:

— Женя?

Не дождавшись ответа, перегнулся через подоконник. Лишь сейчас заметил на стене слабо шевелящиеся светлые блики, которые наверняка были отблеском от экрана телевизора. Однако никакого звука, сопровождавшего телевизионную передачу, он не услышал.

Перевалившись через подоконник, беззвучно опустился на пол. Поднял голову и тут же увидел Чемиренко. Точнее, его затылок.

Чемиренко сидел в кресле перед работающим телевизором. Положение его затылка создавало полное впечатление, что он смотрит телепередачу. Но, приглядевшись, Седов понял: это не так.

Подойдя к креслу, посмотрел в лицо связного. Судя по приоткрытым губам, обострившемуся носу, неподвижным глазам, уставленным на экран, Чемиренко был мертв по крайней мере уже час. Тронул вену на шее: пульса нет. Потрогал лоб: еще теплый.

Осторожно взявшись за голову, в конце концов понял, что стало причиной смерти. Голова покойника поворачивалась во все стороны свободно, что означало: шейные позвонки превратились в костяную кашу. Чемиренко убил профессионал. Для того, чтобы убить человека таким образом, профессионалу нужно только одно: обхватить шею ключевым захватом. Остальное — дело техники.

Но Чемиренко тоже был профессионалом и никогда не позволил бы кому бы то ни было захватить себя за шею подобным образом. Подумав об этом, Седов посмотрел на стоящий рядом с креслом журнальный столик. На нем стояла чашка с остатками кофе, рядом — пустая примерно на треть банка растворимого кофе «Голден марк» бразильского производства. Банка была открыта, крышка лежала рядом.

Банка наверняка была собственностью Чемиренко. Он держал ее в номере. И доверял только этой банке. Но и своя проверенная банка с растворимым кофе может подвести — если за дело возьмется профессионал.

Достав из кармана платок, обернул им руку, взял банку, понюхал. Ничем особым содержимое банки не пахло. Поставив банку на место, прошел в ванную, оторвал кусок туалетной бумаги. Вернувшись, сделал из бумаги пакетик, насыпал туда немного порошка и, тщательно завернув края бумаги, спрятал пакетик в карман. При этом он прекрасно понимал: эти его усилия наверняка пропадут впустую. Профессионал никогда не оставил бы после себя улику в виде порошка растворимого кофе, в который подмешано снотворное.

Осторожно обыскал карманы убитого. Нашел деньги, ключи, зажигалку, пачку сигарет. Документов, равно как и всего, что могло бы дать какую-то информацию, вроде записных книжек, визитных карточек, квитанций, билетов и так далее, в карманах не было.

Положив найденное на прежние места, тщательно осмотрел номер, проверив все ящики и полки. Поиск ничего не дал. Некоторое время размышлял, почему выключен звук. Наконец понял: убийца не хотел, чтобы звук, включенный ночью, привлек сюда горничную.

Подошел к входной двери. Снова достав платок, обернул им руку, взялся за ручку. Попробовал приоткрыть — дверь была не заперта. На ручке снаружи висела табличка: «Прошу не беспокоить». Осторожно прикрыв дверь, подошел к окну с открытой створкой. Прислушался. Снаружи было тихо, только еле слышно доносилась музыка из ресторана.

Перебравшись на надстройку, осмотрелся. Задний двор пуст. Подойдя к краю, мягко перелез на бак, спрыгнул на землю. Оттащив бак на прежнее место, посмотрел на часы — с момента, когда он вышел из квартиры Гали, прошло двадцать две с небольшим минуты. Горько усмехнулся. Он ведь даже не знает настоящего имени Чемиренко. И вряд ли когда-нибудь узнает. Как неизвестному ему профессионалу удалось подсыпать снотворного в банку с растворимым кофе, не столь важно. Важно, как этому профессионалу удалось выяснить, кем на самом деле является Чемиренко и что он делает в городе.

Чемиренко был опытным агентом ГРУ, других на такие задания не направляют. И вот его убили. Задушили в номере, предварительно усыпив. Задушили — и концы в воду.

Правда, в городе остается человек, который знал Чемиренко и которому, по его словам, Седов может полностью доверять. Этот человек — Аня Селихова, вокзальная буфетчица. Завтра он ее разыщет. А сейчас нужно возвращаться.

В квартиру Гали он вернулся тем же путем, через лоджию. Войдя, подошел к входной двери, снял собачку-предохранитель. Прислушался: звука мотора, который говорил бы о возвращении «Мерседеса», слышно не было.

Постояв у входной двери, вошел в ванную. Здесь горел свет, выходя, Галя его не выключила. На полочках, на туалетном столике, даже в раковине валялись коробочки, пакеты, бутылочки с лекарствами. Поискав, довольно скоро нашел то, что ему было нужно: упаковку со снотворным. Взяв пакетик, прошел на кухню, которая одновременно служила и столовой. Открыл холодильник — в отделении в дверце стояло около дюжины бутылок. Одна из бутылок, виски «Уокер», была начата. Взяв ее, достал из пакетика со снотворным четыре таблетки — достаточно сильную, но вполне безобидную порцию. Превратив их чайной ложкой в порошок, открыл винтовую пробку, высыпал в бутылку порошок, снова завинтил пробку и поставил виски на прежнее место в холодильник. Пакетик с оставшимися таблетками выбросил в мусорное ведро.

Пройдя в гостиную, включил телевизор, сел в кресло и стал смотреть передачу.

Довольно скоро услышал звук остановившегося у дома «Мерседеса». Через несколько минут раздался звук ключа в замке, дверь открылась. Обернувшись, увидел запыхавшуюся Галю. Она держала в руках бумажный сверток. Спросил:

— Ну как?

— Все в порядке… — Подойдя к нему, Галя села на ручку кресла. Положила сверток к нему на колени: — Держи… Твои документы…

— Где они были?

— Валялись в шкафчике, на полу…

— Черт… Наверное, выпали, пока я раздевался… — Развернув сверток, облегченно вздохнул: — Все здесь. Галочка, спасибо. Поцеловать можно?

— Можно, — она поцеловала его в губы. Отстранившись, сказала: — Я вижу, ты отошел?

— Да вроде. Аспирин помог. Знаешь, я бы даже еще выпил. Чуть-чуть — за находку документов. Как?

— Давай. Чего ты хочешь?

— Я бы выпил чего-нибудь крепкого. Виски есть?

— Кажется, было. Виски, между прочим, мой любимый напиток. — Встала. — Сейчас посмотрю.

Пройдя на кухню, открыла холодильник. Крикнула:

— Есть «Уокер»… Есть «Олд Скотч»… Что будешь?

— Если можно, «Уокер»… Только положи побольше льда…

— Сейчас…

До него донеслось бульканье жидкости, позвякивание льда. Наконец, подойдя, Галя протянула ему высокий стакан, половина которого была наполнена виски, а половина — льдом. В ее стакане льда не было. Спросила:

— Поехали?

— Да. За удачу. — Он отхлебнул из своего бокала приличную порцию. Галя, выпив свое виски до дна, поставила стакан на журнальный столик. Покачала головой:

— Как я счастлива, что я тебя встретила. Если б ты знал. А ты?

— Я тоже.

Она снова села на ручку кресла. Обняла его, поцеловала. Оторвавшись, спросила полувопросительно-полуутвердительно:

— Я постелю постель?

— Конечно.

Сдув с ладони воздушный поцелуй, ушла в спальню. Встав, он подошел к открытой двери, ведущей в лоджию. Его начинало клонить ко сну, но он терпел.

Наконец, поняв, что еще немного, и он упадет, прошел в спальню. Постель была разобрана, на ней лежала Галя, абсолютно голая. Глаза ее были закрыты, она спала. Красивая девушка, подумал Седов. Но не для меня.

Пройдя на кухню, нашел стоящую на столе бутылку о остатками «Уокера». Отвинтив пробку, вылил виски в раковину, а пустую бутылку сунул в мусорное ведро. Обойдя квартиру, выключил свет. Едва найдя в себе силы, вернулся в спальню, разделся догола, лег рядом с Галей. Дотянувшись рукой до тумбочки, погасил настольную лампочку — и провалился в сон.

Он проснулся от постороннего звука. Полежав, понял: это жужжит телефон. Открыл глаза: светло, рядом с ним на кровати, лицом к нему, спит Галя. Часы показывают восемь.

Телефон, стоящий на тумбочке, продолжал жужжать. Помедлив, тронул Галю за плечо. Она продолжала спать, и ему пришлось основательно потрясти ее, прежде чем она открыла глаза. Поморгав, встряхнула головой. Увидев его, сказала:

— Юра…

— Галочка, доброе утро. Звонит телефон. Она улыбнулась.

— Телефон?

— Да. Дать тебе трубку?

— А который час?

— Восемь утра…

— Кто это додумался в такую рань… А?

— Не знаю.

— Ладно, дай. Может, это мама.

Он протянул ей трубку. Взяв ее, она легла на спину. Сказала:

— Алло? Да, это я. Ой, Глеб… Я тебя не узнала. — Прикрыв трубку рукой, шепнула: — Глеб. Ты здесь?

Седов кивнул.

— Да, Глебушка… — сказала Галя в трубку. — Просто я еще не проснулась. Да, немножко. Да нет, все в порядке… Юра? Да, Юра здесь. Хорошо, сейчас… — Протянула трубку. Взяв ее, он сказал:

— Да?

— Юра, прости, что разбудил… И оторвал, наверное, от чего-нибудь… Да?.

— Да нет, все в порядке.

— Я должен был знать, где ты находишься. Мы сегодня выходим в море, на Кипр.

— Понятно. Когда?

— Отход в четыре дня. Ты пока не дергайся, побудь с Галей, перед рейсом это очень даже не помешает.

— Естественно.

— Единственное, что мне нужно, — выписать тебе загранпаспорт и оформить кипрскую визу.

— Когда же ты все это успеешь?

— Не волнуйся. У нас здесь это делается в течение часа, все схвачено. Вообще-то ты мог бы выйти со мной в море и без загранпаспорта. Но лучше оформить все по правилам. Сможешь подойти часов в двенадцать прямо к яхте? Учти, к этому времени ты должен сфотографироваться. Нужны две твои фотографии, анфас, шесть на девять.

— Они будут.

— Все. Жду в двенадцать. Я знаю, паспорт при тебе.

— Да. Все документы при мне.

— Нужен только паспорт. Все, коллега, чао. Поцелуй за меня Галю. Поцелуешь?

— Обязательно…

— Пока… — В трубке раздались гудки. Положив трубку, повернулся к Гале.

— Глеб сказал, мы сегодня выходим. Мне нужно срочно быть на яхте.

Придвинувшись, она обняла его за шею:

— Ой… Что, серьезно?

— Серьезно.

— Знаешь, я ничего не помню… Ничего, что было вчера…

— Да? — Он изобразил удивление.

— Да. Ужас, правда? Мне так стыдно. Он улыбнулся:

— Не нужно стыдиться. Ведь… — Он замолчал.

— Ведь? — переспросила она.

— Ну, я хотел сказать… Все, что должно было случиться, случилось.

— Да? — Она испытующе посмотрела на него. — И… И… Тебе понравилось?

— Очень.

— Нет, честно?

— Честно.

Она поцеловала его:

— Я рада… Жаль только, тебе нужно уходить…

— Мне самому жаль. Но яхта есть яхта. Отодвинувшись, она села на кровати, обхватив колени.

Нахмурилась:

— Ненавижу эту твою яхту. А когда вы вернетесь?

— Не знаю. Это зависит от Глеба.

— Ладно… — Посмотрела на него: — Хочешь есть?

— Есть не обязательно. Если можно, кофе. И я бы хотел принять душ.

— Конечно. Иди в ванную. А я приготовлю кофе. И яичницу с гренками. Ты любишь яичницу с гренками?

— Не откажусь.

Когда он встал, она сказала, глядя ему в спину:

— Юра, если б ты знал, как я счастлива.

— Да? — он не обернулся.

— Да. Что встретила тебя.

— Вот уж не знал, что могу приносить счастье…

— Теперь знаешь.

Хмыкнув, ушел в ванную. Принял душ, оделся. Пройдя в кухню, увидел Галю в домашнем халатике — она ставила на стол сковородку с яичницей.

— Садись. Кофе уже на столе.

Он сел. Наливая ему кофе, посмотрела на него:

— Я тебя отвезу?

— Галочка, не надо, прошу. Я доберусь сам. Расстанемся на пороге твоей квартиры, хорошо?

— Ладно, как скажешь. Покончив с яичницей и кофе, встал:

— Спасибо. Пошел.

У двери ему пришлось выдержать ее долгий страстный поцелуй. Отпустив его наконец, открыла дверь. Сказала:

— Возвращайся. Буду ждать. Помни. Он улыбнулся:

— Счастливого плавания пожелать забыла?

— Ой… — Бросилась ему на грудь. Прошептала: — Счастливого плавания.

— Спасибо. — Осторожно высвободился. — Пока, Галочка.

— Пока…

Спустившись вниз и выйдя на улицу, с облегчением вздохнул.

Первое, что он сделал, — сфотографировался в ближайшем фотоателье. Получив двенадцать фотографий, отправился на вокзал. Шагая по большому широкому бульвару, от которого до вокзала было недалеко, подумал: интересно, знает ли уже Аня Селихова о смерти Чемиренко? Вряд ли. Он уверен, о смерти жильца номера-люкс 4а не знают сейчас даже в гостинице, ведь горничные начинают убирать номера где-то в двенадцать дня.

Интересно, предупредил ли Чемиренко Аню, что они работают вместе… Впрочем, раз Чемиренко сказал ему про Аню — значит, предупредил. Аня ему сейчас нужна, как воздух. Конечно, прямым текстом он ей ничего не скажет. Даже сделает вид, что не знает, что Чемиренко мертв. Он просто попросит ее позвонить в Москву по телефону и продиктовать неизвестному ей человеку несколько цифр. Про цифры он ей скажет, что это телефонные номера. Этого будет достаточно, чтобы в Центре поняли: Чемиренко убит, он же, Седов, на яхте Довганя сегодня в четыре часа дня уходит на Кипр. Центр все поймет, а остальное — не его забота.

. Войдя в здание вокзала, сразу же посмотрел в сторону буфета. Чертыхнулся: буфет работал, но Ани Селиховой за стойкой не было.

Подойдя поближе, убедился: Ани нет. Возле большого никелированного бака, наливая в стакан кофе, стоит какая-то другая девушка.

Остановился, чуть не доходя до буфета. Подождал, пока буфетчица передаст стакан с кофе покупателю. Больше клиентов не было, и он подошел к стойке.

Буфетчица посмотрела на него с уважением. Ну да, подумал он, я ведь в кожаной куртке и с золотой цепочкой на запястье. Таких здесь принято уважать.

— Что будете брать? — Коротко остриженная и худенькая девушка явно старалась ему понравиться.

Помедлив, оперся о стойку. Сказал тихо:

— Лапочка, а где другая девушка?

— Другая?

— Да. Такая… — Он покачал перед собой поднятыми вверх ладонями. — Весомая. Основательная.

— Вы, наверное, имеете в виду Аню? Аня сегодня не вышла.

— Не вышла? Загуляла, поди?

— Не знаю. Может, и загуляла. Ей звонили домой, она не отвечает. Мне начальник в полдесятого позвонил, говорит: Ани нет, на звонки не отвечает, бросай свою кладовку, становись к буфету.

— Жаль. Ладно, красавица. Бутылочку коньяка дашь?

— Обязательно. Вам, конечно, с собой?

— Естественно. — Получив в обмен на десятидолларовую бумажку пакет с бутылкой коньяка, вышел на улицу. Пройдя немного, незаметно опустил пакет с коньяком в мусорный ящик. Подумал: невыход на работу Ани вполне может быть связан с убийством Чемиренко. Очень даже вполне. Ясно, появляться сейчас у дома Ани опасно. Ведь не исключено, что люди, убившие сначала агента ГРУ, внедренного на «Хаджи-бей», а затем и Чемиренко, пасут и его. Но выхода у него нет, Аня сейчас — его единственный шанс. Он должен пойти на Морскую, 18, второй этаж. Пойти и проверить, там ли Аня. В общем-то он ведь вполне может попасть на этот второй этаж незаметно — сначала пройдя по Морской и запомнив дом, а потом пробравшись к этому дому с соседней улицы, задами.

Он так и сделал. Правда, добраться до дома № 18 по Морской улице с тыла оказалось совсем не просто. Ему пришлось перелезть через несколько заборов и пересечь несколько частных участков. До момента, пока он наконец оказался в крохотном дворике дома № 18, он ухитрился порвать в двух местах кожаную куртку.

И все же в конце концов ему повезло — стоя под навесом, под которым хранились два велосипеда и детская коляска, он обнаружил, что со двора на второй этаж ведет скрытая внешняя лестница. Карабкаться на крышу не придется.

Некоторое время рассматривал эту лестницу. Дверь, ведущая на лестницу, была снабжена английским замком. Над дверью виднелась кнопка звонка. Если он сейчас позвонит и Аня ему откроет, хорошо. А если нет?

Попытался сообразить, есть ли у него в карманах что-то, что можно использовать как отмычку. Нет. Он взял с собой в Новороссийск складной нож, в наборе которого есть и отмычка, но сейчас этот нож лежит в его сумке, на яхте. Огляделся: велосипеды, детская коляска. Наконец вздохнул облегченно: в углу под навесом валяются куски старой проволоки. Проволокой он откроет любой замок шутя.

Но проволока не понадобилась. Подойдя к двери и осторожно тронув ручку, увидел: дверь открыта. Изучив открывшуюся за дверью ведущую наверх узкую лестницу, несколько раз нажал кнопку звонка. Каждый раз, когда он нажимал кнопку, наверху раздавался мелодичный звук, но никто не отзывался. Наконец, перестав звонить, поднялся наверх. Тронул ручку двери, ведущей в квартиру, — открыта. Войдя, прислушался. Тихо. Квартира, обставленная по старинке, чисто убрана. В прихожей и в коридоре постелены свежие половики, на подоконниках — длинные деревянные ящики с геранью. В дверном проеме виден старинный дубовый комод. В такой квартире могла жить не Аня, а ее мама. Или даже бабушка.

Бесшумно двинувшись вперед, заглянул в кухню. Газовая плита, холодильник, кухонные шкафчики на стенах. Все сверкает чистотой. На узком окне — та же самая герань, но в горшочках.

Пройдя дальше, осмотрел гостиную. Телевизор, кресла, сервант с фарфоровой посудой. Стол, накрытый кружевной скатертью. Из гостиной в соседнюю комнату ведет еще одна дверь, сейчас закрытая. По идее, за этой дверью может быть кабинет. Или спальня.

Открыв дверь, увидел: это спальня. Главным предметом в этой спальне была большая железная кровать, застеленная несколькими перинами. Кровать стояла в дальнем углу, и Аня лежала на ней. На спине.

Голова девушки была закинута, открытые глаза разглядывали потолок. Подойдя, проверил пульс — бесполезно, никакого движения.

С первого же взгляда он понял, в чем дело. На шее девушки виднелись черные отметины, что означало, что позвонки ей не ломали, ее просто задушили.

Аня была одета в ночную рубашку. В углу, у стены, лежало скомканное одеяло.

Пригнувшись, всмотрелся в ее руки. Нет, никаких следов крови или волос под ногтями видно не было. Сопротивления она не оказала. Не успела. Теперь он понимал почему — все произошло слишком быстро.

Без сомнения, ее убил такой же профессионал, как тот, который сумел свернуть шею Чемиренко.

Подумал: надо уходить. Делать ему здесь больше нечего.

Стараясь ничего не трогать, вышел на заднюю лестницу. Постоял, прислушиваясь. Спустился вниз.

На улицу, параллельную Морской и ведущую к порту, он вышел тем же путем — перелезая через заборы, пробегая через тихие дневные дворы и огородные участки.

Оказавшись у моря, снял порванную кожаную куртку, перебросил ее через плечо. Двинулся в сторону яхт-клуба.

Время, остававшееся до назначенного Глебом срока, он провел, сидя на камне недалеко от яхт-клуба. Он пытался понять, кто же мог убить Аню. Хорошо, на Чемиренко убийц мог вывести кто-то из Москвы. Но ведь о том, что Чемиренко и Аня знакомы, не знал никто. Чемиренко сказал об этом только ему. Тогда как убийца мог узнать, что Аня связана с Чемиренко?

Не придя ни к какому выводу, встал и двинулся к яхт-клубу.

Когда он подошел к «Алке», Глеб и Алла на причале распаковывали ящики. Часть ящиков, уже пустых, лежала в стороне.

— Привет, — сказал он. — Подключаюсь к работе?

— Привет. — Глеб посмотрел на него. — Подключайся. Последняя загрузка: консервы, спиртное, приборы.

— А это что? — Он тронул ногой наполовину освобожденный от промасленной бумаги длинный металлический предмет. — Торпеда?

— Буксир для подводной ночной охоты. Знаешь, на кого под водой охотятся ночью?

— Нет.

— На глубоководных светящихся рыб. Я, например, люблю охотиться на катранов, карликовых акул. Их и в Черном море, и возле Кипра полно.

— Ты, я вижу, фанат.

— Есть грех. Подводная охота моя страсть. Сам-то ты под водой плавал?

— Конечно. Я ведь яхтсмен.

— Голландские. За этими буксирами я гоняюсь давно.

— Что так?

— Суточный запас батарей, скорость, до шести узлов. А главное, вот это, — Довгань погладил выступы на носу торпеды.

— Что это?

— Звуковые сонары-пеленгаторы. Со светом на катранов охотиться нельзя, они этого не любят. На них нужно идти с сонарами. Надеваешь наушники, включаешь сонар — и каждая акула как на ладони. Стреляешь и в сумку. Ладно, давай паспорт, переодевайся — и за дело. А я съезжу пробью тебе визу. Фото готово?

— Да, — Седов протянул паспорт, две фотографии. Спрятав все в карман джинсов, Глеб махнул рукой:

— Пойду. Готовьте яхту без меня.

Попросив Аллу заниматься только распаковкой ящиков, Седов быстро перенес все тяжести на борт. Грузовой отсек, устроенный в форпике, был вместительным; даже после того, как он перенес весь груз, здесь осталось больше половины свободного пространства. Он еще раз отметил про себя вместимость яхты, которая могла брать на борт до четырех тонн груза, не считая семисот пятидесяти литров питьевой воды и четырехсот литров топлива.

Закрепив груз и обработав шваброй сначала палубу, а потом пирс, он взялся за проверку приборов и ходовой части. Убедившись, что все в порядке, уселся на юте перед рулевым пультом. Он проверял штурвал, когда из каюты вышла Алла. Понаблюдав за ним, сказала:

— Ты здорово разбираешься в яхтах.

Нет, подумал он, определенно еще ни одна девушка так на меня не действовала. У него опять пересохло горло.

— Кое-что понимаю.

— Ты много ходил на яхтах?

— Приходилось.

— Где?

— В основном в Балтийском море. Знаешь такой городишко — Усть-Нарва?

— Что-то слышала. Это где-то на реке Нарве?

— Да. На границе Ленинградской области и Эстонии. Вообще-то там два города, а точнее, поселка. Тот, что со стороны Ленинградской области, называется Усть-Нарва, а со стороны Эстонии — Нарва-Йысу. Так вот, в обоих, и в Усть-Нарве, и в Нарва-Йысу, отличные яхт-клубы. Ну и это для меня вроде как родной дом. Ты ведь тоже морячка?

— Какая я морячка…

— Разве нет?

— А… — Она усмехнулась. — Пару раз сходила на Кипр с Глебом. И все. Нравится яхта?

— Классная яхта. Я на такой впервые.

— Что есть, то есть. Яхта неплохая.

Помедлив, он спросил то, о чем давно хотел спросить:

— Название «Алка» — в честь тебя?

— Глеб сказал, в честь меня. Но может, у него была какая-то еще Алка. — Помолчав, подняла глаза вверх: — Извини, но я та еще зануда.

«Ты самая красивая девушка в мире», — хотел крикнуть он. Но вместо этого лишь пожал плечами:

— Никакая ты не зануда.

— Зануда. Представляю, как ты меня презираешь.

— Презираю? — Посмотрел на нее. — Это еще почему?

— Ладно, ладно, не прикидывайся. Я же вижу, терпеть меня не можешь.

— Девочка, милая, ты что несешь? — Помигав бортовыми огнями, выключил их. — Нам болтаться вместе в море недели две, если не больше. Если мы будем друг друга презирать, нам лучше сразу разбежаться. А яхту потопить. Поняла?

— Да, ты прав. — Вздохнула. — Идет Глеб. Пойду его встречу.

Он смотрел, как Алла идет по причалу навстречу Глебу. Он понимал: с Аллой у него ничего не может быть. Во-первых, он на задании, во-вторых, если Довгань заметит, что он пытается завести с Аллой что-то еще, кроме деловых отношений, — хорошим это не кончится. Но как бы он хотел, чтобы ему удалось завести с ней что-то еще, помимо деловых отношений…

Поднявшись на борт вместе с Аллой, Глеб протянул ему два паспорта, внутренний и заграничный:

— Держи, все в порядке. Паспорт, виза, все дела. Можем выходить. — Огляделся. — Приборы проверил?

— Проверил. Приборы, движок, штурвал. Все чин чинарем.

— Тогда отдаем швартовы. Нам ведь еще предстоит пройти таможню. И погранконтроль.

Таможню и проверку заграндокументов они прошли без трудностей — было видно, что Глеба здесь все хорошо знают.

Когда они вышли в море, дул легкий бриз. Они поставили фок и спинакер, почти не зарифленные, и яхта заскользила на норд-норд-вест, в сторону Крыма.

Они договорились стоять на штурвале, как на любом судне, дважды в сутки по четыре часа. Седову, как шкотовому, досталась самая худшая вахта, «собака», с четырех до восьми.

Было ветрено, Алла и Глеб ушли в каюту, Седов же, усевшись в штормовке за штурвалом, смотрел на качающийся впереди горизонт. Хлопал парус, возле рубки свистел ветер, а он думал об Алле.

Наконец ему удалось освободиться от этих мыслей, и он начал перебирать варианты, что он может теперь сделать, оставшись без связи. Он был сейчас в абсолютной пустоте, без какой-либо связи с Центром, в ловушке. А Центр, боясь утечки информации, может не решиться выйти с ним на связь.

Глава 4

Кофеварка, стоящая в кабинете, протекала, отчего изредка попадавшая на раскаленную плиту капля кофейной жижи громко шипела. Полковник Гущин, работающий на компьютере, каждый раз после этого вздрагивал.

Сидящий здесь же майор Дерябко, мощный блондин с лицом, напоминающим лица херувимов в старинных книгах, сказал наконец:

— Виктор Александрович, давайте я ее выключу. Эта штука не дает вам работать.

Гущин, узколицый, с большим хрящеватым носом и редкими пепельными волосами, зачесанными назад, сказал, напряженно вглядываясь в дисплей:

— Без кофе я не могу ничего делать.

Дерябко знал, что Гущин шарит по Интернету, пытаясь понять, в каком сайте может оказаться уплывающая из ГРУ информация. Знал он также, что это занятие — абсолютно безнадежное. И тем более этим не должен заниматься начальник отдела.

Некоторое время в кабинете стояло молчание. Слышно только было, как пальцы Гущина постукивают по клавишам компьютера.

Наконец капля опять зашипела. Гущин, издав что-то среднее между тяжелым вздохом и громким «у-у-у», несколькими неуловимыми движениями выключил компьютер. Откинувшись в кресле, потер лоб. Налив себе кофе, сказал, не глядя на Дерябко:

— Сволочи. Какие сволочи. — Взяв кружку с кофе, отхлебнул. — Видите ли, их нигде не могут найти. Но о поступивших в новороссийские морги телах тоже нет никаких данных. Дерябко промолчал.

— Ведь я готовил их всех. — Гущин бесцельно смотрел на выключенный компьютер. — Жебрикова. Чемиренко. Седова. И Аню Селихову я знал. Я маленькой ее держал на руках. Теперь никого нет. Сволочи.

— Мне все-таки почему-то кажется, что Седов жив, — осторожно сказал Дерябко. — Не знаю насчет Чемиренко и Ани. Но Седов должен быть жив.

— Может быть, он был жив, когда яхта выходила в море.

— Но вчерашняя аэрофотосъемка показала: Седов пока на яхте. А яхта в море.

— То вчерашняя.

Решив не спорить, Дерябко начал крутить лежащую передним на столе дискету.

— Вообще, Саша, заканчиваем с аэрофотосъемкой, — сказал Гущин. — Пора перестать снимать яхту.

Бросив понимающий взгляд, Дерябко уточнил:

— С вертолетов?

— Не только с вертолетов. Отовсюду. С кораблей и торговых судов тоже.

— Вы имеете в виду, если «крот» поймет, что мы интересуемся яхтой…

— Да, я имею в виду именно это. И дело даже не в «кроте». Если вообще кто-то поймет. Мы не должны рисковать, смерть Седова может обойтись нам слишком дорого.

— Значит, все-таки вы верите, — мрачно произнес Дерябко. — Верите, что Седов…

— Саша… — Гущин укоризненно посмотрел на майора. — Давай не будем об этом, хорошо?

— Понял, Виктор Александрович.

— «Хаджибей» ведь выходит в море завтра?

— Да, рано утром. В семь ноль-ноль. Во всяком случае, об этом говорится в официальной сводке штаба ВМС. Сегодняшней.

Гущин снова включил компьютер. Пробежался пальцами по клавишам.

— Значит, решено? — сказал Дерябко. — Мы даем уйти

«Хаджибею»?

Гущин, делая вид, что не слышит вопроса, взял со стола пачку распечаток.

— Виктор Александрович?

— Даем. Или у вас есть какие-то еще предложения?

— Да нет.

— И знаете что, Саша? — Что?

— Пахнет жареным. Последнее время я что-то плохо себя чувствую…

Дерябко с тревогой посмотрел на Гущина:

— Плохо себя чувствуете?

— Да. Боюсь, не сегодня-завтра мне придется лечь в больницу. Да и вы, я смотрю, тоже начинаете сдавать.

— Я начинаю сдавать? — Лишь сказав это, Дерябко сообразил, что имеет в виду Гущин. — А-а… Понятно, Виктор Александрович. Мне что, тоже лечь в больницу?

— Вам лучше уйти в отпуск. Тем более, насколько я знаю, как раз подошла ваша очередь.

— Да, подошла.

— Я думаю, это будет лучший выход. В Москве нам с вами уже нечего делать.

— Понял. Значит, я начинаю подготовку к отъезду?

— Начинайте. Но… — Гущин выразительно посмотрел на майора. Тот покачал головой:

— Виктор Александрович… Я знаю, в чем должна состоять подготовка.

— Надеюсь.

— Но вы все оформите — в смысле бумаг?

— Оформлю, конечно.

Из каюты на палубу Петраков вышел ровно в девять утра. Как только он закрыл за собой дверь, сильный зюйд-вест чуть не сдул с головы пилотку. Успев прихватить ее рукой, натянул поглубже.

Над самым крейсером с криком летали чайки. Задрав голову, подумал: чертовы птицы, ветер им нипочем. Ну да, ведь здесь, в порту, для них полно еды.

Некоторое время наблюдал за чайками и бакланами, большая часть которых вилась у внешнего борта. В приметы Петраков не то чтобы не верил — просто старался не придавать им значения. Но, конечно, он слышал много раз, что считается — если чайки кричат перед самым отходом, это к удаче. Будто бы они желают уходящим в море счастливого плавания.

Усмехнулся. Почему бы чайкам не пожелать им удачи. Завтра они выходят в море, а к сегодняшнему дню у него, если не считать мелочей, все готово. Единственное, должен еще появиться Сабатеев. И не мешало бы поговорить с Лапиком перед отходом. Лапика что-то встревожило. Но Сабатеев приедет, никуда не денется. Интересы-то общие. Да и Лапик никуда не уйдет.

Офицеры, стоя чуть поодаль, у лееров командирского дека, уже его ждали. Старпом Бегун, начальник БЧ-5 инженер-капитан второго ранга Чурылин, командир отряда спецназа майор Кулигин. И порученец, старший лейтенант Качуров.

Подойдя к ним, поздоровался с каждым за руку. Спросил:

— Есть какие-нибудь ЧП?

Офицеры переглянулись. Качуров кашлянул:

— Товарищ капитан первого ранга, не знаю, ЧП ли это. Примерно десять минут назад позвонили от контр-адмирала Сабатеева. Он в Новороссийске и будет на корабле через полчаса. То есть теперь уже минут через двадцать.

— Понятно. Я примерно к этому времени его ждал.

— Как встретить? Почетный караул?

— Не нужно. Это рабочий визит. Выстройте палубных, кого соберете. И предупредите дежурного по кораблю. Когда контр-адмирал будет подниматься на борт, я подойду сам. Соберите пока людей для встречи.

— Человек десять хватит?

— Хватит.

— Есть, товарищ капитан первого ранга! — Качуров сбежал по трапу вниз. Петраков оглядел офицеров.

— Товарищи офицеры, контр-адмирал Сабатеев приехал сюда специально для беседы с вами. Как представитель Главного штаба ВМС. Открою секрет: обо всем, что он вам скажет, я давно уже поставлен в известность. Но по определенным причинам… — Петраков помолчал. — По определенным причинам говорить об этом до выхода в море не мог. Почему, вы поймете после беседы, которая, по сути, будет коротким сообщением. В беседе будете участвовать только вы и контр-адмирал. Провести ее лучше всего будет в офицерской кают-компании. Так что сейчас идите туда. И еще одно… Контр-адмирал предупредит вас об этом, но хочу напомнить и я. До выхода крейсера в море о содержании беседы не должен знать никто. Ни на борту, ни на берегу. А вот после выхода, наоборот, вы должны будете переговорить по этому поводу с подчиненными. Но до выхода — никому. Поняли, товарищи офицеры?

— Поняли… — прозвучал ответ.

— Это не просьба, это приказ. Всем ясно?

— Понятно, Леонид Петрович… Можно было бы не говорить… — донеслось вразнобой.

— Тогда прошу пройти в кают-компанию. А я пойду пока встречу контр-адмирала.

Офицеры стали спускаться в кают-компанию по внутреннему трапу. Последним в люке скрылся Кулигин. Дождавшись, пока его голова в черном берете исчезнет в проеме, Петраков не спеша пошел на корму, с которой главный трап вел на причал.

Здесь дежурный офицер, капитан-лейтенант Гилеев, уже подравнивал строй одетых в белые брезентовые робы матросов. Поздоровавшись с ним и с матросами, Петраков отошел в сторону.

Сабатеева, зятя заместителя министра обороны, он недолюбливал. Контр-адмирал, с которым он когда-то учился в одном училище, был бездарь, выскочка и обошел его по служебной лестнице лишь потому, что вовремя и очень удачно женился. Но Сабатеев был ему нужен. Идею пригласить для «доверительной беседы» с офицерами «Хаджибея» контр-адмирала, формально числящегося начальником отдела Главного штаба ВМС, ему подсказал один из его доверенных офицеров, капитан третьего ранга Лапик. После этой беседы, по расчетам Лапика, у старших офицеров корабля и вообще у всей команды не будет никаких сомнений в чрезвычайной важности похода в Индийский океан.

Эта идея сейчас Петракову нравилась. Конечно, и Бегун, и Чурылин, и Кулигин, да и все остальные офицеры, старшины и матросы корабля поставлены в известность, что в случае успешного завершения похода они получат полагающиеся им большие денежные награды в валюте. Кроме того, каждого из них он обещал наградить лично. Но если к этому еще добавится внушенная Сабатеевым уверенность, что они не ведут сдавать «на иголки» вполне боеспособный крейсер, а, наоборот, выполняют особое задание, они будут действовать не за страх, а за совесть. И, главное, слухи о том, что с «Хаджибеем» хотели провернуть аферу, перестанут гулять по флоту.

Вдали на причалах показалась приближавшаяся к крейсеру черная «Волга». Без сомнения, в машине сидит Сабатеев. Почти тут же Петраков услышал за спиной слабый шорох. Обернулся — рядом стоял главный криптограф корабля капитан третьего ранга Лапик.

Внешность капитана третьего ранга была довольно неприглядной. Его отличал какой-то отстраненный, всегда бесстрастный взгляд блеклых голубых глаз и длинные светлые волосы, постоянно липнущие ко лбу и вискам. Но Петраков, связавший свою судьбу с Лапиком давно, знал, что внешность главного криптографа обманчива. Он давно уже понял: за неряшливой внешностью стоят мертвая хватка игрока, не любящего проигрывать, и стальная воля. Все эти достоинства капитана третьего ранга Петраков изучил настолько, что порой даже побаивался его.

По уставу шифровальщики-криптографы по отношению к командиру корабля находятся лишь в ограниченном подчинении, поскольку в их профессиональную сферу, шифры, не имеет права вторгаться никто, даже сам командир. Но с Лапиком, служившим с ним уже много лет, отношения у Петракова были особые. Лапик сам поставил дело так, что, во всяком случае внешне, подчинялся Петракову во всем. Но и Петраков поневоле находился от него в жесткой зависимости. Блестящий шифровальщик и компьютерщик, обладающий мощным аналитическим умом, капитан третьего ранга Владимир Лапик был ему нужен как воздух. К тому же Лапик досконально знал принципы работы ГРУ, в котором сам когда-то делал первые шаги.

На любом корабле, где они служили вместе, Лапик выполнял у Петракова не только работу шифровальщика, но и многие другие функции. По существу, это были функции начальника секретной службы. И выполнял весьма успешно — ведь именно благодаря Лапику у Петракова появился сейчас собственный источник информации в ГРУ. Правда, услуги этого источника, равно как и услуги самого Лапика, стоили Петракову довольно дорого. Но он знал: в данном случае любые затраты окупятся с лихвой.

— Леонид Петрович, я хотел поговорить с вами еще вчера.

— Я помню. У вас что-то новое?

— В известной мере, — голос Лапика едва можно было расслышать, глаза смотрели куда-то мимо. Это было верным знаком, что капитан третьего ранга в самом деле хочет сообщить ему что-то важное. — Леонид Петрович, надо срочно переговорить. Сейчас.

— Сейчас не могу. Я должен встретить контр-адмирала Сабатеева. — Петраков покосился в сторону черной «Волги», которая уже остановилась у трапа. — Он вот-вот поднимется на борт.

— Желательно переговорить до Сабатеева.

— Володя, не могу. Он вот-вот поднимется. Я его встречу — и переговорим.

— Леонид Петрович, я поднимусь на командирский мостик. И буду ждать вас там.

— Договорились. — Не глядя на удалявшегося Лапика, Петраков подошел к трапу. Здесь уже стояли по стойке «смирно» матросы во главе с Гилеевым. Гилеев, косясь, наблюдал, как из «Волги» внизу выходит водитель, мичман-сверхсрочник, как он не спеша огибает машину и открывает заднюю правую дверь.

Из машины появились сначала ноги в черных брюках и черных ботинках, а затем и сам Сабатеев в белом кителе с адмиральскими погонами, с увитой золотом фуражкой на голове. Выйдя, не спеша пошел к трапу.

Едва только нога Сабатеева коснулась первой ступеньки трапа, Гилеев рявкнул:

— Р-р-равнение… напр-р-раво!

Матросы повернули головы в правую сторону. При первом шаге Сабатеева на палубу Гилеев скомандовал:

— Р-р-равняйсь! Смир-р-рна-а! — Сделав шаг вперед, вытянулся с прижатой к козырьку ладонью: — Товарищ контрадмирал! Разрешите…

Сабатеев остановил его движением руки. Повернулся к строю:

— Здравствуйте, товарищи матросы.

— Здра… желам… товарищ… контр…адмира… — прогремело в ответ.

— Спасибо, братцы. — Сабатеев незаметно посмотрел в сторону Петракова.

— Дежурный, можете распустить строй, — сказал Петраков. — Дел полно.

— Есть, товарищ капитан первого ранга! — Гилеев повернулся к матросам: — Строй, смирна-а! Вольна-а! Р-р-разой-дись!

Подождав, пока матросы покинут ют, Сабатеев, непомерно грузный для своих лет, подошел к Петракову. Они обменялись Рукопожатием. Изображая дружелюбие, Сабатеев спросил:

— Как дела, Леонид? Давно не виделись.

— Давно. Как жена, дети?

— Все в порядке. — Контр-адмирал огляделся. — Крейсер вроде выглядит прилично?

— Стараемся. Извини, завтракать будешь? Я дам указания, позавтракаем после беседы у меня в каюте.

— Спасибо, но я уже приглашен на завтрак к командиру базы. Отказываться неудобно.

— Что ж, тогда давай не тянуть. Пошли в кают-компанию? Думаю, тебе самому неинтересно здесь торчать.

— Верно. Веди, я же здесь первый раз.

— Пошли.

После того как они подошли к двери кают-компании, Петраков спросил:

— Тебя проводить, когда ты закончишь беседу? Я к тому, что у меня куча дел. Действительно куча.

— Не бери в голову. Меня ведь может проводить кто-то еще. Старпом, например.

— Конечно. Он будет участвовать в беседе.

— Отлично. Мне вполне хватит старпома.

После того как они вошли в кают-компанию, сидящие там офицеры встали. Представив каждого из них Сабатееву, Петраков сказал:

— Товарищи офицеры, представитель Главштаба ВМС контр-адмирал Сабатеев, как я уже вас предупреждал, хочет побеседовать с вами. У меня дела, поэтому оставляю вас с Валерием Ивановичем наедине. Кирилл Степанович, надеюсь, вы проводите потом Валерия Ивановича к машине?

— Обязательно, — сказал Бегун. — Нет вопросов.

— Тогда я вас покидаю. Надеюсь, вы меня извините, сами понимаете — завтра выход в море.

Поднявшись на пустынный сейчас капитанский мостик, Петраков подошел к ожидающему его у лееров Лапику. Кивнул:

— Где будем говорить?

— Лучше всего здесь. — Лапик говорил в своей обычной манере, не глядя на Петракова, тихо, без всякого выражения.

— Прямо на мостике? — Да.

— Почему не зайти в рубку?

— Потому что здесь безопасней.

Петраков покусал губу. Он знал, Лапик обладает безошибочным чутьем, и замечание капитана третьего ранга ему не понравилось..

— Володя, перестаньте. Вы что, считаете, в штурманскую рубку кто-то мог поставить «жучки»?

— Почему нет? Вообще, вам давно пора наладить проверку всех опасных мест на корабле. На предмет обнаружения «жучков». Скажите Кулигину, пусть выделит людей с радиодетекторами.

— Хорошо, допустим, — сказал Петраков после некоторой паузы. — Что у вас нового?

— Нового то, что, хотя Чемиренко и девушка ликвидированы, главный агент остался жив.

— Жив?

— Вне всякого сомнения. И сделает все, чтобы как можно скорей попасть на корабль.

— Интересно только, когда он это сделает? Завтра в семь утра мы выходим.

— Значит, он сделает это до семи утра.

— Шутите?

— Мне не до шуток. Если же он не успеет внедриться сейчас до семи утра, он сделает это на пути корабля в Иран. У нас ведь на пути в Иран два захода?

— Два. В Лимасол и Джибути.

— Вот там он это и сделает. В каком-то из этих портов. Если, конечно, не сделает сейчас, до отхода.

— Это сообщил источник?

— Нет. У источника нет таких данных. Это мои выводы. Петраков облегченно вздохнул.

— Ваши выводы. Я уважаю ваши выводы, Володя. Честное слово.

— Напрасно иронизируете, Леонид Петрович. Это мои выводы, сделанные с помощью структурного анализа, с которым источник, которому я передал свой анализ по Интернету, согласился. Если вы помните, источник, передавая нам информацию, считал, что главный агент, который должен внедриться на корабль, — Чемиренко. Девушка же выполняет функции связного. Но я провел свой структурный анализ, исходя из принципов работы ГРУ. Анализ показал: девушка во всей этой истории была задействована только для подстраховки. Связным был Чемиренко. Его обезвредили, но главный агент, о котором источник, к сожалению, ничего не знает, жив. Он в целости и сохранности. Он где-то здесь. Может быть, даже на базе. И рано или поздно внедрится на крейсер. Если уже не внедрился.

— Володя… Но ведь весь экипаж, весь, до последнего человека, проверен. В том числе вами.

— Проверен. Однако, Леонид Петрович, вы сами знаете — дело идет о слишком больших деньгах. И мы должны ждать всего.

Помолчав, Петраков согласился:

— Хорошо, я поговорю с Кулигиным. Мы примем меры. Во всяком случае, до отхода в семь утра на корабль не просочится ни одна крыса.

Проводив глазами вышедшего из кают-компании Петракова, Сабатеев снял фуражку, положил на стол. Не спеша расстегнул китель, сел. Оглядев стоящих перед ним офицеров, улыбнулся:

— Садитесь, товарищи офицеры. Садитесь, садитесь… Чувствуйте себя свободно. Кто хочет, может курить. Поговорим доверительно.

После того как все трое сели и стулья перестали двигаться, сказал:

— Единственное, о чем хочу предупредить, — до выхода в море о содержании этой беседы не должен знать никто. Только вы. Никто другой, ни родственники, ни друзья, ни знакомые, знать об этом не должен. И даже остальные члены команды. Только вы. Как, я могу на вас рассчитывать?

— Конечно… Безусловно, товарищ контр-адмирал… — послышалось в ответ.

— Отлично. Товарищи офицеры, хочу открыть вам истинную цель предстоящего вам похода. Надеюсь, вы знаете, зачем выходите в море? — Сабатеев посмотрел на Бегуна: — Кирилл Степанович? Не ошибся?

— Так точно, товарищ контр-адмирал. Не ошиблись. «Хад-жибей» списан, как у нас говорят, на иголки. Продан на металлолом. Мы поведем его в Иран, в Аравийское море, в порт Бендер-Аббас. Где оставим иранцам. Вот и вся цель.

— Понятно. — Сабатеев тронул лежащую перед ним фуражку. — Так вот, продажа на металлолом — лишь прикрытие.

— Прикрытие? — Чурылин, типичный «техник», лопоухий, с угреватым лицом, посмотрел на контр-адмирала.

— Да. «Хаджибей» не будет продан на металлолом, это прекрасный и вполне боеспособный крейсер.

Бегун и Чурылин переглянулись. Кулигин продолжал сидеть, как и сидел — упершись взглядом в стол и комкая зажатый в руках черный берет. Оглядев сидящих перед ним, Сабатеев продолжил:

— Слухи о том, что «Хаджибей» будет продан на металлолом, пущены специально, чтобы скрыть истинную задачу предстоящего вам похода.

— Какой же будет истинная задача? — спросил Бегун.

— Маршрут похода остается тем же, но цель — другая. Крейсер идет в Иран, в страну, с которой связаны важные стратегические интересы России, для того, чтобы выполнить во время перехода важное правительственное задание. Поэтому как представитель Главного штаба хочу передать: командование ВМС, доверяя вам выполнение этого важного задания, надеется, что вы выполните его с честью. И еще одно. Думаю, что после выхода в море каждому из вас имеет смысл тактично объяснить наиболее доверенным подчиненным, в чем состоит задача похода. Хотя вообще-то, Кирилл Степанович…

Бегун посмотрел на Сабатеева.

— Валерий Иванович?

— Вообще-то я всегда считал, что мы, военные моряки, должны воспринимать как важное правительственное задание любой приказ. Даже если нам поручается отвести крейсер для переплавки на металлолом.

Бегун развел руками:

— Валерий Иванович… Я ведь имел в виду совсем другое… Вы меня не так поняли…

— Хорошо, хорошо, Кирилл Степанович… — Сабатеев, улыбнувшись, дружески похлопал Бегуна по обшлагу рукава. — Другое значит другое… По существу есть какие-нибудь вопросы?

Ответом было молчание. Наконец Кулигин сказал:

— Да вроде бы все ясно, Валерий Иванович.

— Отлично. Тогда, Кирилл Степанович, будьте добры, проводите меня к машине.

Взяв фуражку, Сабатеев встал. За ним поднялись остальные.

Такой мертвой зыби Седов не видел давно. Волнение началось исподволь, неожиданно, на утренней вахте Глеба. В это время не было даже особого ветра. Впрочем, присутствия ветра он не замечал и сейчас. Ему казалось, стоит какое-то особое, мертвое затишье, лишь огромные волны, зловеще пузырясь и пенясь, неумолимо подтаскивают «Алку» к самому небу, чтобы бросить потом вниз с многометровой высоты.

Каждый раз после такого броска яхта погружалась в воду по самый штирборт. Затем она с трудом выныривала, отплевываясь струями стекавшей с палубы воды, чтобы снова позволить пузырящейся волне безмолвно потащить себя вверх.

Начавшееся утром волнение длилось уже несколько часов. Сейчас за штурвалом в салоне сидела Алла, они же с Глебом, в спасательных жилетах, обвязанные страховочными тросами, встали на всякий случай возле двери, ведущей на палубу. Им приходилось непрерывно следить за морем в дверной иллюминатор — на случай, если вдруг на палубе понадобится их присутствие. Дверь была водонепроницаемой, так что вид на корму открывался лишь в моменты, когда волна начинала тащить на себе «Алку» вверх. Но как только яхта начинала падать вниз, волна, наваливаясь на ют, закрывала иллюминатор полупрозрачной зеленой плотью.

Довгань выглядел абсолютно спокойным и собранным, поэтому Седова несказанно удивили его слова, которые он вдруг прохрипел, когда «Алка», влекомая волной, начала в который уже раз медленно подниматься к небу:

— Слушай, шкотовый, я давно хотел тебе сказать… У нас чужих девочек лапать не принято…

Седов сначала даже не понял, что тот имеет в виду. Посмотрел на него.

— Каких девочек, Глеб? Ты о чем?

— Не понимаешь? — Довгань отплюнулся от попавших ему в рот брызг.

— Нет. Чего-то у меня с юмором во время шторма не очень. Что ты имеешь в виду?

Довгань посмотрел на него, улыбаясь. Но в глазах никакой улыбки не было. В них была угроза.

— Я имею в виду Аллу.

Черт, подумал Седов, вот этого он никак не ждал. Это называется «бред ревности». Главное, к этой ревности он не давал ни малейшего повода. Переспросил:

— Аллу?

— Да, Аллу.

— А что Алла?

— А то, что не нужно ее лапать.

С этим надо кончать. И выяснить отношения прямо сейчас. Немедленно, иначе их плавание превратится в ад. Пожав плечами, сказал как можно спокойней:

— Глеб, ты что? Когда я лапал Аллу?

— Не надо. — Довгань снова отплюнулся от брызг. — Я вчера следил за вами, когда вы крутились на палубе. Ты лапал ее почем зря. За все места.

Вчера… Что же было вчера… Вчера, когда Глеб стоял у штурвала, они вместе с Аллой работали с парусами. Но он и не думал лапать Аллу, как выразился Глеб. Он просто касался ее время от времени, когда они менялись местами. Когда с кем-то вдвоем работаешь с парусами на небольшом пространстве, такие контакты просто неизбежны. При этом он практически даже не думал о том, что рядом была Алла. Он выполнял свою работу, совсем не легкую, во время которой думать, что рядом с тобой находится кто-то еще, некогда.

Посмотрев на Довганя в упор, сказал тихо, но твердо:

— Глеб, давай выясним все сразу.

— Давай. — Ярость в глазах Глеба бушевала по-прежнему, но, похоже, он начинал приходить в себя.

— У меня с Аллой ничего не может быть. Никогда.

Яхта поползла вниз. Глеб, скривившись, посмотрел на него:

— Это еще почему?

— Потому что я люблю другую.

— Кого ж это другую?

— Галю, Аллину подругу.

В каюте наступила тишина. Молчание Глеба, который стоял, изредка облизывая губы, позволяло Седову собраться с мыслями.

— Галю?

— Да. И это очень серьезно. Очень.

— Черт… Если это очень серьезно — что ж она не пришла тебя проводить?

Типичные рассуждения ревнивца, подумал Седов. Для того чтобы погасить ревность, необходимо бесконечно находить новые доводы, чтобы тут же отбросить их.

— Мы договорились, что на причал она не придет. Мы простились у нее дома.

— Да? — Довгань посмотрел на него прищурившись.

— Да. Потом — ты бы видел, в каком она была состоянии. В то утро.

— А в каком она была состоянии?

— Не понимаешь? Вся зареванная.

Упершись спиной в переборку, Довгань сделал усилие, чтобы удержаться во время качки. Спросил хрипло: — Так что, у вас с ней… В самом деле?

— У нас с ней в самом деле. Да брось, будто ты сам об этом не знаешь.

Яхта опять стала подниматься.

— Ладно. Говоришь, это у вас серьезно? — сказал Довгань. Неужели гроза миновала. Похоже. Но у такого человека, как Глеб, приступ вполне может повториться.

— Очень серьезно. А то, что я иногда касался Аллы вчера, когда мы меняли паруса, так от тебя мне это просто смешно слышать. Ты что, никогда не работал с девушками на шкотах?

— Работал…

— Тогда в чем дело?

Будто не услышав вопроса, Довгань поднял глаза вверх. Сказал:

— Черт… Галя вообще говорила Алке, что запала на тебя.

— Глеб… Давай выясним все до конца. Мы все же на одной яхте.

— Давай… — Глеб старательно вглядывался в щель между краем люка и палубой. — Что ты хочешь выяснить?

— Я хочу выяснить, как мне следует теперь работать с Аллой на парусах. Или с оглядкой, чтобы не дай Бог не коснуться ее в ненужном месте. Или нормально. А?

Довгань застыл, будто вообще хотел отключиться от разговора. Наконец сказал:

— Нормально.

— Это точно?

— Точно.

— Пойми, в момент, когда мы работаем на парусах, она для меня не женщина. Она шкотовый.

— Это верно… — Глеб обнял его за плечо, встряхнул. — Вообще, может, я зря все это тебе… Ты уж… Пойми…

— Совершенно точно, зря.

— Просто… Просто пойми, что для меня значит Алла.

— Я понимаю. Примерно то же для меня значит Галя.

— Да? — Глеб с недоверием посмотрел на него. — Ну да… Это такое дело…

— Между прочим, с Галей ты сам меня познакомил. Если помнишь.

— Отлично помню. — Глеб некоторое время разглядывал палубу. — Ладно, Юра, можешь отдохнуть. Через час тебе заступать.

— Спасибо. Я в норме. Постою у иллюминатора.

— Черт, сколько это еще будет длиться…

— Еще часа два, не меньше. Мою вахту застанет.

— Пожалуй. Ладно, расслаблюсь немного. — Глеб осторожно сполз на койку. Спросил, не глядя: — Интересно, Алка наш разговор слышала?

— Смеешься… Через две двери? Потом — ей сейчас не до этого.

— Я тоже так думаю. А с качкой придется потерпеть… До твоей вахты… Я немного придавлю.

— Давай.

Через несколько секунд за спиной раздалось легкое похрапывание. Оглянулся — Довгань спит.

Снова повернулся к иллюминатору. В сплошной лавине воды, медленно тащившей яхту вверх, все время возникали, пенились и таяли пузырьки.

Подумал: теперь он понимает, почему Довгань так долго не мог найти шкотового.

Официант, склонившись к самому уху Липницкого, спросил шепотом:

— Десерт?

Липницкий оглядел стол — ужин, в общем-то, был закончен. Если бы не Феофанов, которого он сам же притащил сюда, можно было считать, что поужинали они нормально. Но Феофанов все испортил. Завтра надо будет обязательно заехать к Давиду и Вике, извиниться. И объяснить, что этот недотепа попал в их компанию случайно.

— Так что насчет десерта, Иосиф Борисович? — повторил официант. — Подавать?

— Да, пожалуй… Хотя…

Оркестр заиграл танго. Пространство перед сценой стало заполняться танцующими. Нет, с десертом придется подождать.

Покосившись в сторону Феофанова, сказал:

— Подожди. Но будь наготове. Я тебя позову.

— Слушаюсь, Иосиф Борисович. — Официант исчез. Сидящий рядом с Липницким Давид встал. Улыбнулся жене:

— Вика?

Вика, юная красавица в роскошном бальном платье, улыбнулась, и они ушли танцевать. Теперь Липницкий и Феофанов остались за столиком одни. Хорошо хоть, подумал Липницкий, тот практически лыка не вяжет.

Наблюдая, как молодожены танцуют, он вдруг ощутил тоску. Он дал маху. Вляпался. Давид был модным московским художником, Вика — не менее модной театральной актрисой. Они считались друзьями, и он пригласил их провести вечер вместе за компанию лишь потому, что рассчитывал: Феофанов, подав в такое общество, оценит это, расколется и расскажет хоть что-то о своей работе. Но Феофанов, ничтожество с носом картошкой и выпуклыми рыбьими глазами, и не думал раскалываться. На все его вопросы о работе он лишь бурчал что-то невнятное. Да и вообще этот индюк за весь вечер не сказал ничего стоящего. Единственное, что он делал, — тихо и мрачно напивался.

Сейчас же, увидев эту проклятую путану, Феофанов просто сошел с ума. Вот уже почти час он уговаривает Липницкого немедленно его с ней познакомить. Причем присутствие Давида и Вики его нисколько не смущает, он делает это и при них, нисколько не заботясь о том, что ставит Липницкого перед друзьями в идиотское положение.

Про эту шлюшку, тоненькую блондинку, наверняка еще несовершеннолетнюю, он уже успел выяснить у официанта все. Она появилась здесь месяц назад, контролируют ее дол-гопрудненцы, на сегодняшний вечер девушка снята англичанином, причем он уже заплатил за нее вперед. Договориться с долгопрудненцами в такой ситуации, если только не выложить бешеную сумму, нет никакой возможности. Но этот идиот прилип к нему, как банный лист.

Покосился в сторону соседа — тот допивает очередную рюмку. Встретив взгляд Липницкого, Феофанов поставил пустую рюмку на стол. Выдавил, заикаясь:

— Ося, родной… Я вижу, она там… Танцует…

Полный атас. Этот ублюдок, будучи знаком с ним всего один вечер, еще смеет называть его Осей.

— Ося… Она танцует… — повторил Феофанов. Липницкий прикинулся непонимающим:

— Кто «она»?

— Девушка… Ося, если ты меня с ней не познакомишь, я умру…

— Павел, ну что ты зациклился именно на ней? Успокойся. Девушек здесь много.

— На ней… — пролепетал Феофанов. — Я зациклился на ней…

— Перестань. Здесь полно прекрасных девушек. Я могу тебя познакомить с любой.

— Не хочу с любой… Я не могу без нее, клянусь… Ося, будь другом… Это всерьез… Пойми, это всерьез…

— Павел… Давай поедем в казино. Там полно девушек, в тысячу раз лучше, чем эта. Любая будет твоей.

— Я не хочу в казино… Если ты меня не познакомишь с этой девушкой, ты будешь мой смертельный враг… Смертельный, ты понял? Ося, слышишь?

Главное, если бы он хоть что-то рассказал ему о своей работе в Главном штабе ВМС. Так нет же, на все его вопросы он только мычит. А вот стоило упасть взгляду на шлюшку — начал приставать с ножом к горлу, весь вечер не дает покоя.

Давид и Вика танцевали, глядя друг на друга и никого и ничего не замечая. Феофанов подтянул к себе бутылку «Наполеона»:

— Ося, с твоего позволения, я приму еще… Ты не против?

Он был не против. Может, эта мразь вообще отключится. Тогда он просто заплатит официанту, чтобы тот отвез придурка домой. А сам с Давидом и Викой, освободившись от ненужного груза, закатится в казино.

Впрочем, если взглянуть на вещи спокойно, это знакомство еще может пригодиться. Познакомить с ним Феофанова, занимающего какую-то значительную должность в Главном штабе ВМС, предложила сестра. Она работала в Большом театре и как-то сказала ему: муж ее подруги-балерины, военный моряк, сейчас в трансе, поскольку подруга этого своего мужа бросила. Брошенный муж из-за этого ужасно страдает и постоянно звонит сестре, с которой связан давним знакомством. Тема одна и та же: жалобы на одиночество и просьбы развеять его тоску. Естественно, сестра высказала предположение: может, он, ее всемогущий брат Иосиф, поможет несчастному «развеять тоску»?

Слова «Главный штаб ВМС» для Липницкого значили достаточно много, поскольку последние десять лет основным его бизнесом было оружие. Раньше он работал в Военторге, занимался продовольственными поставками, но в конце концов понял: настоящие деньги можно делать только на устаревшем вооружении. Отслужившее свой срок вооружение обладает неоценимыми качествами: его легко списать как никому не нужную рухлядь, спрос же на такое оружие в мире непрерывно растет.

За эти десять лет он стал богатым человеком, у него появилась серьезная международная клиентура. Ясно, в России у него тоже было немало связей в военных кругах. Но он отлично знал: чем больше связей, тем лучше. Поэтому знакомство с еще одним человеком из Министерства обороны, к тому же еще работающим в Главштабе ВМС, могло оказаться очень и очень полезным.

После очередного звонка сестры он, будто между делом, поинтересовался, как дела у безутешного брошенного мужа ее подруги. Сестра сказала, что тот по-прежнему страдает, и спросила, может ли она дать Феофанову его телефон. Он сказал, что может. И вот они с Феофановым уже четвертый час сидят рядом за столиком в одном из лучших московских ресторанов. И он, Иосиф Липницкий, проклинает тот час, когда дал этому недоумку свой телефон.

Но, проклиная Феофанова, Липницкий тем не менее все еще надеялся, что это знакомство может оказаться полезным. Вот только когда?

Покосился — сосед сидит тихо. Тупо смотрит в зал. Танец кончился, но танцующие не расходятся. До Липницкого донеслось бормотание:

— Ося… Она стоит, я ее вижу… Ося, друг, сделай что-нибудь…

Ладно, подумал Липницкий, может, в самом деле стоит потратиться. Деньги наверняка придется выложить большие, и неизвестно еще, окупится ли когда-нибудь эта трата. Но рискнуть стоит. Ведь если сестра не перепутала, и этот Феофанов, капитан второго ранга, в самом деле работает в Главштабе ВМС, он, Иосиф Липницкий, может позволить себе сейчас заплатить за эту девку любые деньги. У него есть знакомые в Главном штабе сухопутных сил, есть знакомые в Главном управлении ракетных войск. Теперь будет знакомый в Главном морском штабе. Решено.

Увидев, что оркестр заиграл снова и Давид с Викой, обняв друг друга, закачались в танце, сделал незаметный знак официанту. После того как тот подошел, сказал на ухо:

— Василий, поинтересуйся у ребят, сколько они хотят за эту куклу.

— За какую?

— Ну… Я о ней уже спрашивал.

— А-а… — Официант сочувственно посмотрел на него. Дохнул в ухо: — Иосиф Борисович, не советую.

— Что так?

— Они же три шкуры сдерут. Неужели вы себе женщину не можете найти?

— Да я не для себя… — Липницкий покосился на застывшего Феофанова. — Для этого.

— А-а-а… — протянул официант. — Тогда смотрите.

Вытащив бумажник, Липницкий достал несколько кредиток, запихал официанту в карман:

— Пойди, поговори. Скажи, я прошу. Они меня знают. Пусть скажут, сколько надо. Я дам.

— Сделаем. — Затолкав торчащие из кармана банкноты поглубже, официант отошел. Улучив момент, стал осторожно пробираться между танцующими к столику на другой стороне. Этот столик, за которым здесь всегда сидели долгопрудненские, Липницкий хорошо знал.

Подойдя через несколько минут, официант сказал:

— Иосиф Борисович, они просят… — Официант назвал совершенно непомерную цифру. Ясно, долгопрудненцы даже и не рассчитывают, что получат такие деньги. Сказали просто так, от фонаря. Но Липницкий, поколебавшись секунду, полез за бумажником.

— Хорошо. Сейчас я выпишу чек.

— Иосиф Борисович, они сказали — возьмут только налом.

— Налом? Но они же меня знают.

— Они все равно говорят, только наличными. Я вообще их еле уговорил.

— Черт… Не знаю, наберу ли я столько. — Заглянув в бумажник, понял: сумма натягивается еле-еле. — Ладно. Кто у них там главный? Чика?

— Чика.

— Скажи, пусть выйдет в холл, я буду ждать его там. И приведи этого… — покосился, — в чувство. Есть у тебя нашатырь, таблетки какие-нибудь?

— Все есть. И нашатырь, и таблетки. Но…

— Что «но»?

— Его придется увести. Если в самом деле приводить в чувство.

— Уведи. Займись, пока я буду говорить с Чикой.

— Сделаем, Иосиф Борисович.

Выйдя в холл, Липницкий остановился у окна. Он рассматривал открывавшуюся за окном панораму московского центра минут пять, когда за спиной кашлянули. Обернулся — рядом стоял Чика.

Чика был молодым парнем с правильным лицом, иссиня-голубыми глазами и волосами цвета воронова крыла. Цвет волос сказывался и на лице: щеки Чики были всегда покрыты еле заметной черной щетиной. Сейчас Чика был в отлично сидевшем на нем элегантном синем костюме, с лихо повязанным галстуком в косую серо-голубую полоску.

— Здравствуйте, Иосиф Борисович, — сказал Чика. — Васютка не ошибся? Вы спрашивали насчет Полины?

— Не знаю, как ее зовут. Он должен был вам показать… девушку.

— Он показал. Это Полина.

— Очень хорошо.

— Васютка передал вам условия? Три гранда, налом, сейчас?

— Передал. — Достав бумажник, Липницкий отсчитал три тысячи долларов. Протянул Чике: — Вот.

Мельком просмотрев пачку банкнот, Чика сунул ее во внутренний карман пиджака. Улыбнулся:

— На свежатинку потянуло, Иосиф Борисович?

— Чика, какая тебе разница, на что меня потянуло?

— Я просто так, Иосиф Борисович…

— Ты деньги получил?

— Все, Иосиф Борисович… — Чика развел руками. — У богатых людей свои причуды. Просто в другой раз скажите мне заранее, я вам устрою лучшую девушку, причем за нормальную цену. Что с Полиной? Пусть подойдет к вашему столику?

— Да. Пусть подойдет и сядет.

— Хорошо. Через минуту она будет сидеть рядом с вами. Учтите, в эти три гранда входит и ее гонорар. Что бы она вам ни говорила.

— Учту.

Чика ушел. Подождав несколько секунд, Липницкий последовал за ним. Их столик был пуст. В зале сейчас не танцевали, но, поискав глазами Давида и Вику, он так их и не нашел.

Над его ухом кто-то кашлянул. Подняв глаза, увидел ту самую блондинку, Полину. Скромно потупившись, она улыбнулась:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — сказал он не очень дружелюбно. — Вы Полина?

— Да, я Полина.

— Я Иосиф Борисович. Садитесь.

Осмотревшись, она села на один из свободных стульев. Вблизи она не казалась такой юной. Тем не менее восемнадцати ей точно не было.

Встретив его взгляд, снова улыбнулась. Спросила:

— Что мне делать?

— Сейчас сюда подойдет мой друг. Его зовут Павел. Ты ему очень понравилась.

— Да? — Дернула плечом. — Хорошо. — Постарайся его не разочаровать.

— Да? — Помолчала. — Значит, я буду не с вами? А с ним?

— Да, с ним.

— Понятно. — Стараясь сделать это незаметно, осторожно поправила сползшую бретельку очень модного голубого платья. — Хорошо. А… мы потом куда-то поедем?

— Скорее всего.

— Куда?

— Пока не знаю. Думаю, ко мне.

— К вам?

— Да, ко мне на квартиру.

— Это далеко?

— Не очень. Не волнуйся, у меня есть машина.

— Хорошо. Я вообще-то не волнуюсь. Чика сказал, все будет в порядке.

— Он правильно сказал. Все будет в порядке. — Из двери, ведущей в гардероб, показался Феофанов. — Вот мой друг, Павел. Не обращай внимания, он немного подшофе.

— Хорошо, не буду.

— Постарайся вести себя с ним… соответственно.

— Что значит «соответственно»?

— Разговаривай с ним. Отвечай, когда он будет тебя спрашивать.

— А что отвечать?

— Да не бери в голову, отвечай как вздумается. Вообще старайся отвечать покороче. В дискуссии не вступай. Понятно?

— Понятно. — Полина улыбнулась Феофанову, который сел за столик. — Здравствуйте.

Тот, изображая удивление, потряс головой. Протер глаза.

— Наверное, мне все это снится… Это вы?

— Ну… да… — Полина кокетливо повела головой. — Я. А что вы так смотрите?

— Нет, ничего… — Феофанов оправил серый двубортный пиджак. — Но как вы здесь оказались?

— Меня пригласили. — Кто?

Она кивнула на Липницкого:

— Вот… Ваш друг… Иосиф Борисович.

— А… Ося… — Феофанов округлил глаза: — Подожди, Осенька, родной… Может, ты представишь меня прекрасной незнакомке?

— Конечно. Полина, позвольте представить вам моего лучшего друга Павла, замечательного человека. Полина — Павел, Павел — Полина.

— Очень приятно, — Полина протянула руку. Встав и щелкнув каблуками, Феофанов взял ее руку. Прижавшись к ней губами, посмотрел исподлобья. Оторвавшись и все еще держа ее руку в своих руках, сел. Сказал:

— Полиночка… Вы даже сами не знаете, как вы прекрасны…

— Да? — Полина не убирала своей руки. — Очень приятно.

— И знаете что еще? — Что?

— Полина — мое любимое имя.

Он наконец отпустил ее руку. Осторожно присоединив эту руку ко второй руке, лежащей на столе, она незаметно соединила пальцы. Улыбнулась:

— Спасибо.

Встрепенувшись, Феофанов оглядел зал.

— Но что же мы сидим? Надо ведь выпить за знакомство. Полиночка, выпьем за знакомство?

— Ну, наверное… — Она покосилась в сторону Липницкого. — Если вы хотите.

— Что значит — я хочу? В таких случаях просто полагается выпить! Что вы предпочитаете, Полиночка? Коньяк? Шампанское?

— Наверное, шампанское. Чуть-чуть.

— Хорошо. Отличный выбор. — Феофанов огляделся. — Официант… Где официант?

Липницкий сделал знак, Василий подошел к столу. Увидев его, Феофанов сказал громким шепотом:

— Василий, шампань. Пару бутылок.

— Хорошо. — Официант ушел. Почти тут же к столу подошли Давид и Вика. Как только они сели, Феофанов сказал:

— Давид, Вика… Дорогие мои… Где вы были?

— Посидели в баре.

— Позвольте вам представить Полиночку… Это… Это самая… самая…

Полина молча улыбнулась. Давид и Вика, тоже улыбаясь, кивнули. Поймав взгляд Давида, Липницкий поднял брови, что означало: «Извини. Но ты должен все понять». Тот ответил многозначительной мимикой: «Я все понимаю».

— Выпьете с нами шампанского — за знакомство? — спросил Феофанов.

— Пожалуй, нет, — сказал Давид. — Вообще, мы должны извиниться. Мы уходим.

— Уходите? Куда?

— у нас дела. Спасибо за компанию. И счастливого вечера — Давид встал, Вика поднялась за ним. — Иосиф, отойдешь с нами на секунду?

— Конечно.

Когда они отошли от стола, Давид достал бумажник:

— Сколько я должен?

— Давид, перестань… Не обижай меня. Сегодня вы гости.

— Но, Иосиф… Я могу хоть раз заплатить за вечер?

— Давид, перестань. Я в самом деле обижусь. И вообще я не знаю, куда деться от стыда.

— От стыда за что?

— За испорченный вечер. Давид, Вика — я заеду к вам на этой неделе? Чтобы загладить вину?

— Какая вина, Иосиф? — Вика улыбнулась. — А к нам заезжай. Мы всегда тебе рады.

— Спасибо. Давид, спрячь наконец свой бумажник. Не волнуйся, я еще обращусь к тебе, когда настанут суровые времена.

— Ладно, уговорил. — Давид спрятал бумажник. — Спасибо за вечер. Заезжай, будем ждать.

— Спасибо.

Глава 5

Он жил на Волхонке, один в большой квартире с двумя спальнями. К себе на квартиру такого вахлака, как Феофанов, он никогда бы не повез. Но сейчас выбора у него не было — познакомившись с человеком по деловым соображениям, угостив его ужином, да еще при этом заплатив бешеные деньги за его путану, смешно останавливаться на полпути.

Когда они поднялись в квартиру, Липницкий сказал, что Феофанов и Полина могут делать что хотят, а он идет спать.

Забравшись под одеяло в своей спальне, попытался уснуть. Проворочавшись на кровати часа полтора, понял: из попытки Уснуть ничего не выйдет. Он лег в первом часу, хотя привык ложиться не раньше двух-трех. Ясно, сон никак не приходил. К тому же бессонницу усиливали воспоминания о бездарно проведенном вечере, а чуть позже — громкий голос Феофанова начавшего в чем-то настойчиво убеждать Полину.

В конце концов он понял: без снотворного не обойтись.

Сел на кровати, зажег свет, надел халат. Снотворное, чтобы не искушать себя, он нарочно держал в кухне. Придется идти туда.

Выйдя из спальни, сделал несколько шагов — и остановился.

Пьяным голосом Феофанов говорил, убеждая Полину в чем-то:

— Полиночка, пойми, это авианесущий крейсер… «Хаджи-бей»… — Тембр голоса Феофанова менялся от громких выкриков до неразборчивого бормотания. — Это же слава и гордость… А его — на металлолом… За всем этим такие тузы стоят… В Иран… А? А на нем только самолетов и вертолетов одних на миллиард долларов… А? Он сегодня утром выйдет в море… В семь утра, а? Ты понимаешь? Авианесущий крейсер «Хаджибей»… Дела такие прокручиваются… И все это — через мои руки… А я — будто в стороне… Но эти дела будут скоро в моих руках… Ты поняла? — Феофанов снова что-то забормотал.

Липницкий осторожно вгляделся. Сквозь декоративную решетку, отделяющую кухню от гостиной, увидел сидящих за кухонным обеденным столом Феофанова и Полину. Оба были в его махровых халатах, взятых в ванной, при этом худенькая Полина в его белом халате просто утопала, на Феофанове же его красный халат держался лишь на плечах. На столе два бокала с шампанским, бутылка. Разглядев этикетку, выругался про себя — это была коллекционная бутылка тщательно спрятанного им в баре «Шато Клико». Феофанову совершенно все равно, что пить, в этом он уже убедился, так нет же, этот кретин вытащил именно самую лучшую бутылку.

Впрочем, подумав, Липницкий тут же сказал сам себе: плевать. То, что он слышит, стоит тысячи таких бутылок.

Ни о каком снотворном он уже не думал. Он весь превратился в слух.

Феофанов что-то говорил вполголоса, часто повторяя слово «Хаджибей». Чуть приблизившись к кухне, Липницкий встал в тени. Выругал себя: дурак, не сообразил захватить диктофон. Авианесущий крейсер «Хаджибей»…. Авианесущий крейсер «Хаджибей»… Который списывают на металлолом… Он отлично помнит, несколько месяцев тому назад сообщение об этом крейсере промелькнуло в газетах… Но потом газеты замолчали…

Тут же Феофанов, будто помогая ему, сказал громко:

— Д-да… С этим «Хаджибеем» такие дела… Он пойдет в Иран… Команду сняли… А? Полин? Слышишь?

— Ой, Паша… — Голос Полины казался безразличным и алым. — Ну что ты все это мне рассказываешь? Что? Я же в этом ничего не понимаю.

— А я потому тебе это рассказываю, что я на тебе женюсь…

— Павел, перестань…

— А что? Ты не хочешь быть женой контр-адмирала? — Взяв бокал, Феофанов допил остаток шампанского. Тут же снова долил бокал до края и осушил до дна. — Я сейчас капитан второго ранга… Но буду контр-адмиралом… Года через три… Нет, через два… Ты в золоте купаться будешь… Вот увидишь…

— Ой, Паш… Ладно, замолчи…

— Я женюсь на тебе, Полина, клянусь… Ты что, думаешь, ты в роскоши купаешься, по ресторанам ходишь, а я не могу это обеспечить? Да я буду крутить такие дела…

— Паш, перестань…

— Полина? Ты мне не веришь?

— Да верю, верю… Но я устала. Пойдем спать…

— Спать?

— Да. Я устала…

— Спать? — Феофанов замолчал, будто хотел решить какую-то очень важную проблему. — Хорошо. Идем спать. Только минутку еще посидим, хорошо? Допьем шампанское?

— Я пить больше не буду.

— Хорошо, допью я. Посиди со мной. А, Полиночка? Ладно?

— Ладно, посижу. Только давай скорей.

Мелькнуло: они не должны знать, что он слышал их разговор. Ни в коем случае не должны знать. Надо тихо уйти в спальню, так чтобы они не услышали даже шороха его шагов. На снотворное плевать, спать теперь не обязательно, он должен тщательно все обдумать. Все, что он только что услышал.

Бесшумно вернувшись в спальню, плотно закрыл дверь. Лег, потушил свет.

Он лежал, лихорадочно просчитывая варианты. Никакого сна не было, мысль работала ясно и четко. Авианесущий крейсер «Хаджибей»… Выйдет в семь утра, пойдет в Иран… Команду сняли… До этого он никогда не имел дела с военными кораблями, но прекрасно разбирался и в самолетах, и в остальном вооружении. Если все, что сказал Феофанов, правда, это огромные деньги. Просто огромные. Часть этих денег может перепасть ему, но для этого он должен проделать в ближайшие часы огромную работу. Надо только все хорошо продумать.

Конечно, он учитывал, что все это может оказаться просто выдумкой. Бредом алкоголика. Но чем больше он думал, тем чаще приходил к выводу: вряд ли. Конечно, сам по себе Феофанов барахло, ничтожество. Но в данном случае очень похоже, что он говорил правду.

Впрочем, уже в семь-восемь утра он сможет сделать пару телефонных звонков, чтобы Есе выяснить. В Министерстве обороны у него есть люди, которые помогут ему проверить, насколько пьяная болтовня Феофанова соответствует истине.

До семи утра он так и не смог заснуть. В семь встал, надел халат, прошел на кухню. Кухня была пуста, на столе стояла опорожненная до дна бутылка «Шато Клико». Бокалы и грязная посуда свалены в раковине. Из расположенной рядом с кухней спальни доносится похрапывание.

Осторожно подошел: дверь спальни чуть приоткрыта. Расширив просвет, увидел спящих рядом на кровати Феофанова и Полину. Одеяло прикрывало их наполовину, оба были раздеты. Судя по их виду, они будут спать как минимум еще часа три.

Вернувшись в свою спальню, взял сотовый телефон, набрал номер.

Ответивший ему мужской голос прохрипел:

— Да? Кто это?

— Олег, это я. Ты что, спишь?

— Сплю, конечно… Ты что в такую рань?

— Есть дело.

— Проклятье… Самый сон…

— Олег, ты знаешь, я никогда не звоню зря. Потом — тебе ж на работу в девять?

— Не в девять, а в девять тридцать.

— Полчаса не имеют значения. Слушай, сможешь подойти к Гоголевскому бульвару? Прямо сейчас? Это очень важно.

— Прямо сейчас? Давай хотя бы через час.

— Через час поздно. Через двадцать минут.

— Слушай, но я еще сплю…

— Не волнуйся, все будет возмещено. Наступила пауза. Наконец прозвучал ответ:

— Хорошо. Где там, на Гоголевском?

— У памятника Гоголю. Я прямо сейчас туда подъеду.

— Я буду через двадцать минут. Только душ приму. — Все. Встречаемся у памятника.

Отключив телефон, быстро принял душ, заправил кофеварку. Пока готовился кофе, прошел в кабинет, достал из сейфа деньги, сунул в карман куртки. Вернувшись на кухню, набросал записку:

«Павел, Полина! Ушел по делам. Жалко было вас будить. Когда вернусь, не знаю. Распоряжайтесь всем без меня, примите душ, позавтракайте. Если в 10 — 11 утра придет домработница, скажите, что вы мои гости. Уйдете раньше — просто захлопните дверь. Иосиф».

Положил записку на стол. Налил кофе, сделал три глотка и, надев брюки, ботинки, свежую рубашку и куртку, спустился к «Мерседесу».

Припарковав через три минуты машину в одном из арбатских переулков, подошел к памятнику Гоголю. Олег, полковник отдела Генерального штаба, в гражданском костюме, уже сидел на скамейке.

Сев рядом, Липницкий коротко изложил ему свою просьбу. Многого он не требовал, задание было вполне выполнимым. После того как он назвал сумму и пообещал, что заплатит тут же по выполнении просьбы, Олег сказал, что попробует. Но на это ему потребуется как минимум час. Олег предложил после того, как он проведет какое-то время в министерстве, встретиться для безопасности в другом месте.

Договорившись о встрече через полтора часа на Пушкинской, у памятника, они разошлись.

Время, которое, как ему казалось, тянется невыносимо долго, Липницкий провел в пустом кафе на Большой Никитской, без особого аппетита поглощая завтрак.

Когда через полтора часа они с Олегом встретились у памятника Пушкину, тот передал ему небольшой конверт, тут же получив от Липницкого конверт потолще, с деньгами. Они разошлись без лишних слов.

Оставшись один, Липницкий сел на скамейку у фонтана, стоящую в длинном ряду таких же скамеек, сейчас пустующих. Он прекрасно понимал: деньги, которые он только что передал Олегу, могут оказаться просто выкинутыми. Но сейчас он должен действовать именно так. О том, какая информация находится в его руках, знать не должен никто. Естественно, и Олег тоже.

Достал из конверта несколько сложенных вчетверо листков. Это были, как он и ждал, компьютерные распечатки обычных ежедневных сводок Министерства обороны. Развернув листки, внимательно просмотрел их.

Именно та часть сводок, которую принес ему Олег, отражала факт выхода в море крупных военных кораблей, с общими данными о них. Он просматривал текст сводок строчка за строчкой, и в конце концов нашел графу, которая его интересовала:

«Авианесущий крейсер „Хаджибей“. Выход: Новороссийск, 7 июня, 07.00. Район назначения: Аравийское море, Иран, порт Бендер-Аббас».

Рядом — водоизмещение, состав команды. Воинское звание, фамилия и инициалы командира корабля: кап. I ранга Петраков Л.П.

Прочтя эти строчки несколько раз, откинулся на спинку скамейки. Торжествовать пока было рано, но он понимал: ой на верном пути. Сегодня 7 июня, крейсер только что вышел в море. Пока все, что он услышал ночью от Феофанова, подтверждалось.

Нужны лишь некоторые уточнения. Небольшие. Эти уточнения он получит.

Седов лежал на юте рядом с рулевым постом, подстелив под себя полотенце. Часа полтора назад он сменился с вахты, рядом с ним, у пульта, за штурвалом сейчас сидел Глеб. В двенадцать Глеба сменит Алла, его очередь наступит в четыре. Всем им представилась редкая возможность отдохнуть. Сменившись утром, он уже успел поспать прямо здесь, на палубе. Силы восстановились полностью.

Изредка он переворачивался. Он чувствовал, как палуба постепенно прогревается от солнечных лучей, как ей передается вибрация от мерно работающего двигателя, как его обдувает легкий ветерок от хода яхты.

К счастью или к несчастью, но на море ветра не было. Ставить паруса сейчас было бесполезно, уже вторые сутки стоял мертвый штиль.

Идти все время на движке расточительно, запас топлива тает, по его расчетам, в баках осталось сейчас не больше двухсот литров. А они должны без заходов в другие порты дотянуть хотя бы до Стамбула. Но он, и наверняка также Довгань и Алла сейчас блаженствовали — после того как в первое время после выхода в море им приходилось сразу же после вахты у рулевого пульта становиться к шкотам.

Прислушиваясь к вибрации корпуса, подумал: как ни крути, задание провалилось. Да, Довгань подтвердил, что они зайдут в Лимасол и будут стоять там больше недели. Но у него нет и понятия, зайдет ли в это же время в Лимасол «Хаджибей». Да и даже если и зайдет — как он попадет на борт крейсера? Он остался без связи. И, главное, не знает, как и когда сможет на эту связь выйти.

Проклятье, подумал он. Получается, те, кто убрал Чемиренко и Аню, знали, что делали. Ведь никаких технических приспособлений, а также оружия он, по условиям задания, с собой не взял — потому что до момента, пока он не попал на яхту Довганя, и после этого момента те, кто решил бы его проверить, легко могли бы это сделать. Всего лишь по его отношению к этой проверке опытный проверяющий сразу бы понял, кто он. Он не должен был делать никаких чрезмерных усилий, чтобы скрыть содержимое своего багажа, таково было одно из условий задания. Расчет был на то, что он легко сможет связаться с Центром и без взятых с собой технических средств. Он должен был лишь знать условные координаты в Интернете или нужную частоту волны связи в эфире, но кто-то позаботился о том, чтобы получить эти данные от Чемиренко он не успел. В момент, когда они расстались, Чемиренко еще не знал, возьмет ли его Довгань шкотовым, и, естественно, говорить о тех или иных координатах и способах связи с Центром было рано. Ведь если бы Чемиренко не убили и они встретились бы той ночью в номере «4а люкс», у него, конечно, были бы сейчас все данные для связи с Гущиным. В любой из дней, воспользовавшись бортовым компьютером или бортовой рацией, он мог бы, улучив момент, оставить Центру короткое сообщение в WWW или послать радиошифровку. Все это заняло бы секунды.

Но никакой связи с Гущиным у него теперь нет. И вряд ли будет. А без связи он ничто. Ноль. Пустота.

— Сейчас вернусь, — сказал Глеб. — Яхта на автопилоте.

Глеб ушел. Услышав над собой легкое движение, приоткрыл глаза. Алла. Выйдя из каюты, скинула тяжелый махровый халат. Оставив его на палубе, раскрыла шезлонг, села, включила портативный «лэп-топ». Пальцы забегали по клавишам. Поймав его взгляд, улыбнулась:

— Привет.

— Привет.

Закрыв глаза, подумал: теперь, поработав с Аллой на шкотах, он смотрит на нее несколько по-другому. За часы, которые они провели вместе в море, он убедился: на яхте она человек совсем не лишний. Правда, трудно понять, где она научилась так лихо обращаться с парусами. И вообще, откуда у нее берутся силы, ведь на вид она просто тростинка. Но яхтсмен она классный.

Когда он снова открыл глаза, Алла, увидев, что он на нее смотрит, спросила:

— Отдыхается хорошо?

— Хорошо. А тебе?

— Да вот… В каюте не спится. Решила поработать с «лэптопом».

— Может, лучше поспать?

— Нет. Здесь я все равно не засну. А так хоть поучусь работать с компьютером.

Снова закрыл глаза. Но спать ему не дал голос Довганя, усевшегося за пульт:

— Братцы, как вы насчет подводной охоты? Приподнявшись, Седов переспросил удивленно:

— Подводной охоты?

— Да. Крым в двух шагах, в этом месте там есть бухточки — просто сказка. Это ж Кара-Даг.

Алла, продолжавшая работать на «лэп-топе», чуть заметно улыбнулась.

— От графика мы пока не отстаем, так чем впустую жечь солярку, подождем ветра там. А? — сказал Глеб. — Заодно и поохотимся.

Алла пожала плечами:

— Я лично за.

— Умница.

— А как же. — Алла тяжело вздохнула. — Попробовала бы я быть против.

— В смысле?

— В смысле, если запахло подводной охотой, тебя ведь все равно не удержишь.

— Что, это плохо? Будто тебя удержишь.

— Глеб, просто я такая вредная. Я искренне за.

— То-то. — Глеб сдул с ладони воздушный поцелуй. — А ты, Юра?

— Почему бы мне быть против? Я тоже за.

— Отлично. Значит, идем в бухту, встаем на якорь. Заодно испытаем новые подводные буксиры.

Бухта, у входа в которую они поставили «Алку» на якорь, была небольшой, тихой, уютной. Седов, в свое время много путешествовавший по Крыму, этой бухты не знал. Небольшую лагуну окружали высокие скалы, внизу был широкий галечный пляж, у скал внизу росли кевовые деревья, по краям рассекающего скалы узкого ущелья зеленела трава. В самом центре заливчика прямо из воды торчала высокая узкая скала.

Бухта, если не считать белогрудых стрижей, с криком летающих над самой водой, выглядела абсолютно пустынной. Как успел заметить Седов при подходе к берегу, в этой части Кара-Дага это была последняя часть прибрежной полосы с пляжем; дальше, к востоку, огромные скалы на многие километры опускались в море вертикально.

После того как якорь ушел под воду, Довгань посмотрел на Седова:

— Был когда-нибудь в этой бухте?

— Нет, — признался Седов. — Я Кара-Даг знаю мало. Дальше Лягушачьей бухты в Коктебеле вообще не забирался. Место красивое.

— Место сказочное.

— Моя любимая бухта, — сказала Алла.

— Лучшего места в мире, я считаю, вообще нет, — добавил Глеб. — Бухта Барахта. Ее легко узнать по скале, видишь, торчит в середине?

— Вижу.

— Скала называется Парус, а бухту так назвали знаешь почему?

— Нет.

— Когда-то, может, лет сто тому назад, сюда приплыла лодка с отдыхающими из России. Раньше никто из них этой бухты не видел, и кто-то предложил назвать бухту именем человека, который первым вплавь достигнет берега. Все разом попытались прыгнуть в воду, лодка потеряла равновесие, перевернулась, люди стали барахтаться. Так и решили назвать эту бухту «бухтой Барахтой». Ладно, хватит лирики. Аллочка, я думаю, уху из осетрины и кефали будем готовить на берегу?