ГЛАВА XII

ПОСЫЛКА

Той ночью, последовавшей за двойным убийством в Роуэн-Хауз, Найланд Смит и инспектор Веймаут занимались каким-то таинственным расследованием в доках, а я остался дома, чтобы продолжить свои записи. И — почему бы мне не признаться в этом — мои воспоминания напугали меня.

Я приводил в порядок свои записи о деле сэра Лайонела Бартона. Они были далеко не полными. Например, я пометил следующие вопросы:

1) Можно ли было провести какую-то параллель между смертью Пажа Леруа и смертью китайца Кви и секретаря Строццы?

2) Что стало с мумией Мекары?

3) Как убийца сумел выйти из запертой комнаты?

4) Каково было предназначение резиновой пробки?

5) Почему Кви прятался в теплице?

6) Был ли зеленый туман просто субъективной галлюцинацией — плодом воображения Крокстеда, — или он действительно видел его?

Пока на эти вопросы не было удовлетворительных ответов, дальнейший прогресс был невозможен. Найланд Смит честно признал, что это выше его понимания.

— На первый взгляд это скорее дело психиатров, чем простого государственного служащего, только приехавшего из Мандалея, — сказал он тем же утром.

Сэр Лайонел Бартон действительно верит, что это работа сверхъестественных сил, вышедших наружу после открытия гроба верховного жреца. Я, со своей стороны, даже если бы и думал так же, все равно считаю, что этим управлял доктор Фу Манчи. Но ты порассуждай и выясни это для себя, и посмотрим, придем ли мы к какой-то точке согласия. Не концентрируйся так на этом зеленом тумане, держись установленных фактов.

Я начал выколачивать мою трубку в пепельницу, затем так и замер с трубкой в руках В доме была абсолютная тишина, так как моя хозяйка и слуги ушли.

В шуме проходившего трамвая мне показалось, что я услышал, как открылась дверь холла. Затем — тишина. Я сел и прислушался. Ни звука. Подожди-ка! Я вытащил из ящика стола револьвер и встал. Там был какой-то звук. Кто-то или что-то кралось в темноте по лестнице!

Уже знакомый с жуткими методами, которыми действовал китаец, я был охвачен порывом броситься к двери, захлопнуть и запереть ее. Но шуршащий звук шел теперь прямо снаружи от моей полуоткрытой двери. У меня не было времени закрыть ее; зная об ужасных средствах, имевшихся в распоряжении Фу Манчи, я не осмеливался ее открыть. Сердце у меня бешено колотилось. Я не отводил взгляда от щели в двери, за которой таилась темнота, в которой могло быть что угодно! Я ждал — будь что будет. Молчание продолжалось секунд десять-двенадцать.

— Кто там? — закричал я. — Ответьте, или буду стрелять!

— О нет, — услышал я волнующий музыкальный голос — Положите его, этот пистолет. Ну, скорее! Мне нужно поговорить с вами.

Дверь распахнулась, и вошла тонкая фигура, закутанная в плащ с капюшоном. Сердце у меня упало, я стоял, онемев, глядя в прекрасные глаза посланца Фу Манчи, или его рабыни, если верить ее собственным утверждениям. Дважды эта девушка, чья связь с Фу Манчи была одной из глубочайших загадок во всем этом деле, рисковала, подвергая себя угрозе, возможно, неописуемо сурового наказания, чтобы спасти меня от смерти, ужасной смерти. Зачем же она пришла сейчас?

Губы ее слегка полуоткрылись; она стояла, придерживая свой плащ и следя за мной огромными страстными глазами.

— Как… — начал я.

Она нетерпеливо покачала головой.

— У него есть второй ключ от входной двери, — ошарашила она меня. — Я никогда раньше не выдавала секретов своего хозяина, но вы должны сменить замок.

Она подошла и доверчиво положила свои тонкие руки на мои плечи.

— Я пришла просить вас забрать меня от него, — просто сказала она.

Она подняла ко мне свое лицо. Ее слова задели в моем сердце струну, которая пела странную музыку, такую сладостную, что я, честно говоря, покраснел, обнаружив, что она созвучна моим мыслям. Я говорил, что она красива? Это ни в малейшей степени не дает представления о ней. С ее чистой прекрасной кожей, глазами, подобными бархатной восточной ночи, и трепетными губами, находившимися так близко от меня, — она была самым соблазнительным и прелестным существом из тех, что я когда-либо видел. В тот наэлектризованный момент мое сердце могло понимать и сочувствовать людям, которые променяли свою честь, страну — все, что имели, — на один женский поцелуй.

— Я позабочусь о вашей безопасности, — твердо сказал я, хотя и не совсем своим голосом. — Говорить о рабстве здесь, в Англии, — совершенный абсурд. Вы свободны в своих действиях, иначе вас бы не было здесь. Доктор Фу Манчи не может контролировать ваши действия.

— Ах! — воскликнула она, с презрением откинув назад голову и освободив облако мягких шелковистых волос, на которых сверкал украшенный драгоценностями головной убор. — Нет, не может? Вы знаете, что это такое — быть рабыней? Здесь, в вашей свободной Англии, вы знаете, что это такое — налет, путешествие через пустыню, хлысты погонщиков, дом работорговца, позор?! Эх вы!

Как прекрасна была она в своем возмущении!

— Может быть, вы воображаете, что с рабством покончено? Вы не верите, что сегодня — сегодня! — за двадцать пять соверенов можно купить темнокожую девушку, а, — шепотом, — за двести пятьдесят — белую? Нет рабства! Так-то вот! Тогда кто же я?

Она распахнула плащ, и я буквально не поверил своим глазам, думая, что сплю. Она была одета в тонкий прозрачный шелк, который подчеркивал совершенство линий ее тонкой фигуры, на ней был украшенный драгоценностями пояс и восточные украшения. Это была фигура, подходящая для садов Стамбула, потрясающая, непонятно как попавшая в прозаическую обстановку моего жилища.

— Сегодня вечером я не успела переодеться в английскую мисс, — сказала она, быстро закутываясь в свой плащ. — Вы видите меня такой, какая я есть.

Ее одежды испускали слабый аромат, и это напоминало мне о другой нашей встрече. Я взглянул в ее вызывающие глаза.

— Ваша просьба — всего лишь притворство, — сказал я. — Почему вы храните тайны этого человека, которые несут смерть многим другим?

— Смерть! Я видела, как моя родная сестра умерла в пустыне от лихорадки, видела, как ее бросили, как падаль, в яму, вырытую в песке. Я видела, как бичевали людей, пока они не молили о смерти, как о милости. Я сама узнала вкус плетей. Смерть! Подумаешь, смерть!

Я был шокирован. Теперь, когда она опять была закутана в плащ и разве что легкий акцент выдавал в ней не англичанку, мне было страшно слышать такие слова от девушки, которая, если не считать ее уникальной экзотической красоты, могла бы сойти за цивилизованную европейскую молодую леди.

— Тогда докажите, что вы действительно хотите бросить служить этому человеку. Скажите мне, почему погибли Строцца и китаец, — потребовал я.

Она пожала плечами.

— Этого я не знаю. Но если вы меня увезете, — она нервно вцепилась в меня, — так, чтобы я была беспомощна, заприте меня, чтобы я не убежала, бейте меня, если хотите, — и я расскажу вам все, что знаю. Пока он мой хозяин, я не предам его. Оторвите меня от него — силой, понимаете, силой, и вы снимете с моих уст печать молчания. Ах! Вы и ваши «власти» ничего не понимаете. Ваша полиция! Я сказала достаточно.

Часы за пустырем начали бить. Девушка вздрогнула и опять положила руки мне на плечи. В ее загнутых черных ресницах блестели слезы.

— Вы не понимаете, — прошептала она. — О, неужели вы никогда не поймете и не освободите меня от него! Я должна идти. Я уже и так задержалась. Слушайте. Уходите отсюда немедленно. Будьте где угодно — в отеле, где хотите, но не оставайтесь здесь.

— А Найланд Смит?

— Что он мне, это Найланд Смит? Ах, почему вы не хотите снять печать молчания с моих уст? Вы в опасности, слышите, в опасности! Уходите отсюда! — Она сняла руки с моих плеч и выбежала из комнаты. У открытой двери она обернулась и страстно топнула ногой.

— У вас есть руки, а в руках — оружие, — воскликнула она, — и все же вы отпускаете меня. Берегитесь, бегите отсюда. — Голос ее оборвался, и я услышал нечто, похожее на рыдание.

Я не двинулся с места, чтобы остановить ее — прекрасную сообщницу Фу Манчи. Я слышал, как ее легкие шаги прозвучали по ступенькам, как она открыла и закрыла дверь — дверь, от которой у Фу Манчи был ключ. Я все стоял, не двигаясь, даже когда в двери заскрежетал ключ и бегом в мою комнату поднялся Найланд Смит.

— Ты видел ее? — начал я.

Но по его лицу было видно, что нет, и я быстро рассказал ему о странной посетительнице, о ее словах и ее предупреждении.

— Как она могла пройти через весь Лондон в таком костюме? — воскликнул я, ничего не понимая. — Откуда она пришла?

Смит пожал плечами и начал набивать крупно нарезанную табачную смесь в знакомую вересковую трубку.

— Она могла приехать на машине или в такси, — сказал он, — и, конечно, она приехала прямо из дома Фу Манчи. Надо было задержать ее, Петри. Уже в третий раз эта женщина в нашей власти, и в третий раз мы ее отпускаем.

— Смит, — ответил я, — я не мог. Она пришла по своей воле, чтобы предупредить меня. Она меня обескураживает.

— Потому что ты видишь, что она в тебя влюблена? — предположил он и разразился смехом, что бывало очень редко, увидев, как я покраснел от гнева. — Да, Петри, зачем притворяться, что ты этого не видишь? Ты не знаешь восточную душу так, как ее знаю я; но я хорошо понимаю положение девушки. Она боится британских властей, но готова сдаться в плен тебе! Если бы ты схватил ее за волосы, затащил в какой-нибудь погреб, бросил ее на пол и встал над ней с плеткой, она бы рассказала тебе все, что знает, и успокоила бы свою восточную совесть тем, что ты силой заставил ее говорить. Я не шучу; это так, уверяю тебя. И она будет обожать тебя за твою варварскую жестокость, считая тебя мужественным и сильным.

— Смит, — сказал я, — будь серьезным. Ты знаешь, что ее предупреждения означали раньше.

— Я могу догадаться, что они значат в этот раз, — резко сказал он. — Ага! Слышишь?

Кто-то бешено звонил.

— Что, никого из слуг нет дома? — спросил мой друг. — Я схожу. Мне кажется, я знаю, что это.

Через несколько минут он возвратился, неся большой квадратный сверток.

— От Веймаута, — объяснил он, — через посыльного. Я оставил инспектора в доках, и мы договорились, что он будет посылать мне все улики, которые обнаружит. Это, наверное, куски мумии.

— Что? Ты думаешь, что мумию утащили?

— Да, в доках. Я уверен в этом. Кто-то другой находился в саркофаге, доставленном в Роуэн-Хауз. В саркофаг вообще-то не должен проникать воздух, поэтому очевидно назначение резиновой пробки — вентиляция. Мне еще предстоит узнать, как тот, кто находился в саркофаге, убил Строццу.

— И как он сумел уйти из запертой комнаты. Как насчет зеленого тумана?

Найланд Смит развел руками.

— Зеленый туман, Петри, можно объяснить по-разному. Учти, что его существование подтверждает лишь один человек. В лучшем случае, это всего лишь неясная отправная точка, которой не надо придавать особого значения.

Он сорвал оберточную бумагу, бросил ее на пол и потянул за узел бечевки в крышке квадратного ящика, стоявшего теперь на столе. Внезапно крышка отскочила вместе со свинцовой подкладкой, какая обычно бывает в деревянных ящиках экспортного чая. Подкладка крепилась к одной стороне ящика, поэтому при снятии крышки она одновременно поднималась и наклонялась.

Затем произошло нечто необыкновенное.

Из ящика над столом начало волнами подниматься что-то вроде желтовато-зеленого облака — какой-то маслянистый пар, — и меня осенила внезапная догадка, рожденная из воспоминаний и слов моей прекрасной гостьи.

— Беги, Смит! — пронзительно закричал я. — К двери! К двери, если тебе дорога жизнь! Этот ящик послал Фу Манчи!

Я обхватил Смита руками. Он наклонился, и поднимающийся пар достиг его ноздрей. Я оттащил его назад и вытолкал на лестничную площадку, так что чуть не расшиб ему голову. Мы вошли в мою спальню, и там, включив свет, я увидел, что загорелое лицо Смита вытянулось и побледнело.

— Это ядовитый газ, — хрипло сказал я, — во многих отношениях такой же, как хлор, но с индивидуальными особенностями, показывающими, что это нечто другое, только Бог да Фу Манчи знают — что! Именно пары хлора убивают людей там, где производится хлорная известь. Мы были слепцами, и я в особенности. Неужели ты не понимаешь, Смит? В саркофаге никого не было, но там было достаточно этой страшной дряни, чтобы задохся целый полк.

Смит судорожно сжал кулаки.

— Боже мой! — сказал он, — как я могу надеяться, что справлюсь с таким хитроумным дьяволом? Я понял его замысел. Он не ожидал, что саркофаг перевернется. Задача Кви была — вытащить пробку с помощью бечевки после того, как сэр Лайонел задохнется. Я полагаю, этот газ тяжелее воздуха.

— Хлор имеет удельный вес 2, 470, — сказал я, — в два с половиной раза тяжелее воздуха. Его можно переливать из кувшина в кувшин, как жидкость, если ты, конечно, в противогазе. В этих отношениях данное вещество сходно с хлором, а различия тебя, конечно, не заинтересуют. Видимо, газ из саркофага вышел через отверстие и рассеялся, не оставив улик, за исключением запаха.

— Я действительно почувствовал этот запах, шедший от пробки, но он, конечно, был мне не знаком. Ты, может быть, помнишь, что ты не успел понюхать пробку из-за прихода сэра Лайонела? Возможно, его частично заглушил запах тех адских цветов. Бедный Строцца, заблудшая душа, вдохнул эту дрянь, в падении перевернул саркофаг, и весь газ…

— Пошел под дверь теплицы и потек вниз по ступенькам, где затаился Кви. Когда Крокстед разбил окно, образовался достаточный сквозняк, унесший остатки газа. Он наверняка осел сейчас на полу. Я пойду открою оба окна.

Найланд Смит поднял на меня измученные глаза.

— Он явно переборщил в дозе, стремясь отправить сэра Лайонела Бартона к праотцам, — сказал он, — и с презрением — ты заметил, какое отношение, Петри? — с презрением истратил на меня остатки. Я заслужил его презрение. Я — дитя, захотевшее справиться с таким интеллектуальным гигантом. И нет моей заслуги в том, что у доктора Фу Манчи произошла осечка два раза подряд.

ГЛАВА XIII

ПРОБУЖДЕНИЕ ВО СНЕ

Теперь я расскажу вам о странном сне, который мне приснился, и о еще более странных вещах, которые меня разбудили. С тех пор, как это видение обрушилось на меня из пустоты, самое лучшее, что я могу сделать, — это рассказать о нем без всяких предисловий. Сон был такой.

Мне снилось, что я извиваюсь на полу в неописуемой агонии. Мои вены наполнены жидким огнем, вокруг только кромешная тьма, и, казалось, я вижу, как от моего горящего тела идет дым.

Я подумал, что это смерть.

Затем на меня пролился освежающий душ, проник через поры моей кожи и ткани в артерии и потушил мучительный огонь. Задыхаясь, но уже избавленный от боли, я лежал без сил.

Сила постепенно возвращалась ко мне, я попытался встать, но ковер был таким необыкновенно мягким, что я провалился в него и шел, как бы вброд, и погружался, как пловец, шагающий по воде, и вокруг меня поднимались непроницаемые стены тьмы, которая казалась осязаемой. Я не мог понять, почему я не вижу окон. В мозгу моем сверкнула ужасная мысль о том, что я ослеп!

Не помню, как я встал на ноги, и стоял, качаясь как пьяный. Я почувствовал тяжелый запах и понял, что это нечто вроде ладана.

Затем появился тусклый свет, далеко-далеко. Он разгорался все ярче и ярче. Он распространялся, как синевато-красное пятно, как жидкость. Он проглотил всю темноту и разлился по всей комнате.

Но это была не моя комната! И вообще, я видел эту комнату в первый раз. Размеры ее наполнили меня чем-то вроде благоговейного ужаса — ужаса перед безбрежностью, окруженной стенами. Гигантская протяженность комнаты рождала ощущение звука. В ее огромности была какая-то отчетливая звуковая нота.

Все четыре стены были увешаны гобеленами. Не видно было ни одной двери. Гобелены были украшены великолепными фигурами золотых драконов; по мере того, как змеиные тела блестели и сверкали все ярче, каждый дракон, казалось, все теснее переплетался своими кольцами с соседним. Ковер на полу был таким густым, что я стоял в нем, утонув по колено. Он тоже был украшен изображениями золотых драконов, которые как бы плыли украдкой туда и сюда среди теней этого яркого узора.

В дальнем конце холла среди роскошного ковра стоял одиноко огромный стол с ножками в виде драконов, а на нем — мерцающие шары, пробирки с живыми микроорганизмами и книги такого размера и с таким переплетом, каких я никогда не видел раньше, инструменты, не знакомые западной науке, — неописуемо разнородные предметы, часть которых свалилась на пол и образовала нечто вроде странного оазиса в кишащей драконами пустыне ковра. Над столом, подвешенная золотыми цепями к потолку, висела лампа, а сам потолок был таким высоким, что мой взгляд, скользя вверх по цепям, затерялся в пурпурных тенях этой головокружительной высоты.

За столом, в кресле, уложенном подушками с изображениями драконов, сидел человек. Свет качающейся лампы полностью осветил одну сторону его лица, когда он наклонился вперед к куче таинственных предметов, а другая сторона оставалась в тени. Из простой медной вазы, стоявшей на краю громадного стола, извиваясь, шел вверх дым, иногда частично закрывая грозное лицо сидящего.

С того мгновения, как мои глаза обратились к столу и сидевшему за ним человеку, я уже не обращал внимания ни на невероятные размеры комнаты, ни на кошмарные украшения его стен. Я смотрел только на него.

Ибо это был доктор Фу Манчи.

Часть того бредового состояния, которое наполнило мои артерии огнем, населило стены драконами и погрузило меня по колено в ковер, казалось, оставила меня.

Страшные, закрытые полупрозрачной пленкой глаза действовали, как холодный душ. Даже не отводя взгляда от его неподвижного лица, я знал, что на стенах больше нет жизни, что они просто задрапированы изящными китайскими гобеленами, изображающими драконов. Ковер у меня под ногами больше не был джунглями, а превратился в нормальный ковер — чрезвычайно богатый и яркий, но обычный. Однако чувство безбрежности оставалось, как и беспокойное сознание того, что вещи вокруг были почти все незнакомы мне.

Затем, почти мгновенно, сравнительно нормальное состояние психики начало опять оставлять меня; слабый дымок, шедший от горящего ароматного масла, рос в объеме, сгущался и несся ко мне по воздуху серым отвратительным облаком, которое липко обволокло меня. Сквозь масляные кольца дыма я смутно видел неподвижное желтое лицо Фу Манчи. В моем отупевшем от отравленных паров мозгу сверкнула мысль, что он настоящий колдун, против которого мы пытались бороться жалкими средствами человеческого ума. В тумане, закрытые пленкой, светились зеленые глаза. Я почувствовал, как резкая боль прострелила мои нижние конечности; затаив дыхание, взглянул вниз и увидел, что носки моих красных тапочек, которые я вроде бы носил во сне, удлинились, загнулись волнообразно вверх, сплелись вокруг моего горла и задушили меня!

Через какое-то время у меня наступило нечто вроде просветления сознания, но это не было сознание нормального человека, ибо оно говорило мне, что моя голова утопает в мягкой подушке, а мой горячечный лоб с пульсирующими висками ласкает женская рука. Неясно, как бы в отдаленном прошлом, я вспомнил о каком-то поцелуе, и это воспоминание странным образом взволновало меня. Я лежал, удовлетворенный, в полусне и вдруг услышал голос, украдкой говоривший:

— Они убивают его! Они убивают его! О! Неужели вы не понимаете?

В моем помутненном состоянии мне пришло в голову, что я умер и музыкальный голос девушки сообщает мне о том, что я разлагаюсь.

Но я чувствовал, что меня это не интересует.

Мне казалось, что эта успокаивающая рука ласкает меня уже много часов. Я так и не сумел поднять свои тяжелые веки, пока не услышал звук какого-то грохота, от которого затряслись все мои суставы, — металлический, звенящий грохот, как падение тяжелых цепей. Мне показалось, что тогда я полуоткрыл глаза и в тумане заметил фигуру, одетую в тонкий шелк, с золотыми браслетами на руках и тонкими лодыжками, на которых тоже были кольца браслетов. Девушка исчезла, едва я успел подумать, что она была одной из гурий, а я, хотя и христианин, по ошибке попал в рай, обещанный пророком Мухаммедом мусульманам.

Затем наступил полный провал сознания.

…Мое первое слабое движение отозвалось грохотом цепи, и прошло некоторое время, пока я осознал, что цепь прикреплена к стальному ошейнику, а ошейник застегнут на моей шее. Голова болела нестерпимо; мне пришлось сделать невероятное усилие, чтобы сосредоточиться.

Я слабо застонал.

— Смит! — бормотал я. — Где ты, Смит?

Превозмогал себя, я поднялся на колени, и боль в макушке стала почти невыносимой. Теперь я начал вспоминать: как мы с Найландом Смитом отправились в отель, чтобы предупредить Грэма Гатри; как, идя вверх по ступенькам от набережной к Эссекс-стрит, мы увидели большой автомобиль перед дверями одной из контор. Я помню, как поравнялся с машиной, современным лимузином, но не помню, как мы проходили мимо него, только смутно — как послышались торопливые шаги и — удар. Затем — холл с драконами, а теперь — это настоящее пробуждение в ужасной реальности.

Шаря в темноте, мои руки коснулись тела, распростертого рядом со мной. Мои пальцы нащупали горло лежащего и стальной ошейник вокруг него.

— Смит, — застонал я и стал трясти неподвижное тело. — Смит, старый дружище, скажи что-нибудь! Смит!