ГЛАВА XXII

МЫ ОТПРАВЛЯЕМСЯ НА СЕВЕР

— Мы должны без промедления устроить нападение на дом, — сказал Смит. — На этот раз мы уверены в нашем союзнике…

— Но мы должны сдержать свое обещание, — прервал я.

— Петри, этим ты можешь заняться сам, — сказал мой друг. — Я посвящу все свое внимание Фу Манчи, — сурово добавил он.

Он ходил взад-вперед по комнате, сжимая в зубах почерневшую трубку так, что на его квадратной челюсти выступили желваки. Бронза его лица, которой он был обязан бирманскому солнцу, оттеняла яркость серых глаз.

— Как я все время считал? — бросил он, глядя на меня вполоборота… — Что, хотя Карамани — одно из самых грозных орудий в арсенале доктора, это оружие однажды можно будет повернуть против него. Этот день настал.

— Мы должны ждать ее сигнала.

— Именно так.

Он выколотил свою трубку о каминную решетку. Затем спросил:

— У тебя есть хоть какое-нибудь представление о характере жидкости в склянке?

— Ни малейшего. И я не могу истратить хотя бы малую часть для анализа.

Найланд Смит принялся набивать табачную смесь в трубку, просыпав почти столько же на пол.

— Нет мне покоя, Петри, — сказал он. — У меня руки чешутся приступить к делу. И однако, одно неверное движение, и…

Он зажег трубку и стал глядеть в окно.

— Разумеется, я возьму с собой шприц, — объяснил я. Смит ничего не сказал.

— Если бы я только знал состав лекарства, вызывающего внешнее подобие смерти, — продолжал я, — моя слава надолго пережила бы мой пепел.

Мой друг не повернулся.

— Она сказала, что он что-то подсыпал в вино? — отрывисто спросил он.

— Да, в вино.

Наступило молчание. Мои мысли вернулись к Карамани, которую доктор Фу Манчи приковал к себе оковами, крепче любых арабских цепей. Ибо, когда ее брат Азиз подвешен между жизнью и смертью, что остается делать ей, как не подчиняться приказам коварного китайца? Что же это за извращенный гений? Если бы только эта сокровищница тайной мудрости, которую он, может быть, единственный из живущих, взломал и ограбил, могла быть открыта больным и страдальцам, имя доктора Фу Манчи было бы вписано золотыми буквами в историю врачевания наряду с именами других великих целителей.

Найланд Смит внезапно повернулся, и выражение его лица просто изумило меня.

— Посмотри, когда следующий поезд в Л.! — резко сказал он.

— В Л.? Что такое?

— Лорд Саутри. Нельзя терять ни минуты.

В его голосе были повелительные нотки, хорошо знакомые мне; в глазах его горел огонь, показывавший, что нужно действовать, что он вдруг осознал зловещую реальность.

— Последний поезд через полчаса.

— Мы должны успеть на него.

Без дальнейших объяснений он бросился одеваться, так как весь день ходил по комнате в халате и беспрестанно курил.

Мы выскочили из дома и побежали на угол, к стоянке, вскочив в первое же такси. Смит велел водителю поторопиться; мы сорвались с места и помчались в лихорадочной гонке. Стремительность была характерна для моего друга в моменты решительных действий.

Он сидел в такси, нетерпеливо поглядывая в окно и дергая себя за мочку уха.

— Я знаю, что ты простишь меня, старина, — сказал он, — но я пытаюсь решить одну маленькую проблему. Ты захватил то, о чем я просил?

— Да.

Разговор прекратился. Только когда такси повернуло к станции, Смит сказал:

— Ты не считаешь лорда Саутри лучшим инженером-строителем своего времени?

— Несомненно, — ответил я.

— Лучшим, чем фон Хомбер из Берлина?

— Возможно, нет. Но фон Хомбер уже три года как умер.

— Три года?

— Приблизительно три.

— Ага!

Мы успели на станцию вовремя, чтобы получить купе на двоих, и у Смита было достаточно времени на осмотр пассажиров других купе, от локомотива до вагона для проводников. Он закутал лицо до самых глаз и предупредил меня держаться в тени в углу купе. Его поведение было таким необычным, что я умирал от любопытства. Поезд тронулся и он сказал:

— Не воображай, Петри, что я пытаюсь держать тебя в неведении, чтобы потом изумить своей проницательностью. Я просто боюсь, что это безнадежная затея. Мысль, которая побуждает меня действовать, видимо, не пришла тебе в голову. А жаль! Факты показали бы, что она здравая.

— Пока я абсолютно ничего не понимаю.

— Ну ладно. Я не хочу склонять тебя к моей точке зрения. Но попробуй изучить ситуацию, и посмотрим, догадаешься ли ты о причине этой внезапной поездки. Я буду очень воодушевлен, если тебе это удастся.

Но мне это не удалось, и, поскольку Смит был явно не расположен просветить меня на этот счет, я больше не настаивал. Поезд остановился в Регби, где Смит начал о чем-то таинственно договариваться с начальником станции. Однако по прибытии в Л. все стало ясно: нас ожидал мощный автомобиль, в который мы поспешно сели, и до того, как на платформе собралось большое количество пассажиров, уехали на бешеной скорости по залитой лунным светом дороге.

Через двадцать минут быстрой езды перед нашим взором появился белый особняк, ярко выделяющийся на фоне леса.

— Стрэдвик-холл, — сказал Смит. — Дом лорда Саутри. Мы приехали первыми, но доктор Фу Манчи тоже был в поезде.

Только тогда меня осенило.

ГЛАВА XXIII

ПОДЗЕМЕЛЬЕ

— Ваше необычайное предложение повергает меня в ужас, мистер Смит!

Прилизанный человечек в вечернем костюме, похожий на метрдотеля (а на самом деле доверенный адвокат семьи Саутри), возмущенно пыхтел сигарой. Мужественная фигура Смита в дальнем конце библиотеки повернулась ко мне и поверенному, стоявшим возле камина.

— Я в ваших руках, мистер Хендерсон, — сказал он и подошел к адвокату. Его серые глаза метали молнии. — Не считая наследника, который служит за границей, вы говорите, что у лорда Саутри больше нет родственников, которых можно было бы принимать во внимание. Слово за вами. Даже если я не прав и вы согласитесь на мое предложение, никто не пострадает…

— Я пострадаю, сэр!

— Если я прав и вы помешаете мне действовать, вы станете убийцей, мистер Хендерсон.

Адвокат вздрогнул, нервно глядя на Смита, который угрожающе нависал над ним.

— Лорд Саутри был одиноким человеком, — продолжал мой друг. — Если бы я мог сделать такое предложение человеку, связанному с ним кровным родством, не сомневаюсь, каким бы был ответ. Почему вы колеблетесь? Откуда у вас это чувство ужаса?

Мистер Хендерсон опустил глаза, смотря на огонь в камине. Его от природы румяное лицо было теперь бледным.

— Это противоречит всем правилам, мистер Смит. У нас нет необходимых полномочий…

Смит нетерпеливо цокнул языком, вытащил из кармана часы и посмотрел на них.

— Я наделен необходимыми полномочиями. Я дам вам письменное предписание, сэр.

— Это все отрыжка диких представлений. Такое позволительно в Китае, в Бирме…

— Неужели вы готовы пожертвовать человеческой жизнью ради каких-то юридических софизмов? Даже если вы считаете меня безответственным человеком, то уж доктор Петри — стал бы он поощрять подобное, если бы сомневался в его необходимости?

Мистер Хендерсон поглядел на меня жалким, неуверенным взглядом.

— В доме гости, присутствовавшие сегодня на похоронах. Они…

— Они никогда не узнают, ошиблись мы или нет, — прервал Смит. — Боже милостивый! Что вы тянете?

— Вы хотите, чтобы это оставалось в тайне?

— Мы отправимся сейчас вместе: вы, я и доктор Петри. Нам не нужны другие свидетели. Мы отвечаем только перед своей совестью.

Адвокат провел рукой по вспотевшему лбу.

— Мне никогда в жизни не приходилось так быстро принимать такие важные решения, — признался он.

Однако, подстегиваемый неукротимой волей Смита, он все-таки решился. В результате мы трое, выглядя и чувствуя себя заговорщиками, поспешили через парк, освещенный луной, чье спокойствие служило укором бурным страстям. Ни малейшего дуновения ветра в тихой листве. Спокойствие прекрасной ночи умиротворяло природу, склоняя ее ко сну. Но если Смит был прав (а я в этом не сомневался), зеленые глаза Фу Манчи внимательно наблюдали за всем этим, и я даже поразился, почему эта красота не вянет под смертоносным взглядом. Китаец должен был быть где-то совсем рядом. Мистер Хендерсон отпер старую железную калитку и повернулся к Найланду Смиту. Его лицо странно дергалось.

— Бог свидетель, я делаю это против воли, — сказал он, — совершенно против воли.

— Ответственность на мне, — сухо произнес Смит. Голос Смита дрожал. Чувствовалось, что его нервная активность сдерживается в его худощавом теле, готовая выйти наружу. Он стоял неподвижно, прислушиваясь — и я знал к чему. Он поворачивался влево и вправо, напряженно всматриваясь, и я знал, кого он ждал и страшился увидеть.

Деревья смотрели на нас сверху вниз с торжественностью, не похожей на деревья парка, и чем ближе мы подходили к цели, зеленый свод листьев становился все мрачнее и ниже. А может быть, это только казалось?..

По этой тропинке, где играли сейчас пятна лунного света, в похоронном катафалке проехал лорд Саутри, и солнце освещало его путь; по этой тропинке несколько поколений Стрэдвиков отправились на место своего последнего упокоения.

В двери склепа свободно проникал свет луны, которому не мешали ни ветки, ни листья. Лицо мистера Хендерсона выглядело жутко. Ключи тряслись и гремели в его руке.

— Зажгите фонарь, — неуверенно сказал он.

Найланд Смит, подозрительно всматриваясь в темноту, чиркнул спичкой и зажег фонарь, затем повернулся к стряпчему.

— Успокойтесь, мистер Хендерсон, — жестко сказал он. — Это ваш прямой долг перед вашим клиентом.

— Бог свидетель, что я сомневаюсь в этом, — ответил Хендерсон и открыл дверь.

Мы спустились по ступенькам. Воздух здесь был сырой и холодный. Он как бы прикасался к нам липкими пальцами — это ощущение было почти физическим.

Перед узким гробом, который теперь был обиталищем лорда Саутри, великого инженера, которому оказывали почести даже короли, Хендерсон закачался и схватил меня за руку, чтобы не упасть. Ни Смит, ни я не обращались к нему за помощью в жутком деле, которое нам предстояло. Отвернувшись, он стоял у ступенек могильного склепа, а мы с моим другом приступили к работе. Как медику, мне приходилось заниматься такими неприятными вещами и раньше, но никогда в подобных условиях. Казалось, все поколения рода Стрэдвиков слушали каждый поворот каждого винта.

Наконец мы отвернули крышку, и мертвенно-бледное лицо лорда Саутри вопросительно уставилось на проникавший лунный свет. Рука Найланда Смита, поднимавшая фонарь, была тверда. Я знал, что потом это напряжение разрядится в какой-то форме — физической и психической, — но только после того, как будет закончена работа.

То, что моя рука была тверда, я объясняю лишь одним — профессиональным интересом. Ибо в условиях, которые в случае неудачи и разоблачения могли привести к тому, что дело будет расследовано Британской ассоциацией медиков, я приступал к эксперименту, никогда ранее не производившемуся врачом белой расы.

Ждал ли меня успех, ждал ли провал — все равно дело вряд ли предстанет перед медицинской ассоциацией или другой организацией, тем более в случае успеха. Но чувство, что я собираюсь заниматься шарлатанством, у меня было. Однако моя вера в сверхъестественное существо, грозящее миру, была такой глубокой, что я наслаждался свободой от официальной цензуры. Я был рад, что судьба дала мне шанс сделать хотя бы один шаг, пусть даже и вслепую, в будущее медицинской науки.

Насколько мне подсказывал мой профессиональный опыт, лорд Саутри был мертв. Я бы не колеблясь выдал свидетельство о смерти, если бы не два соображения. Первое состояло в том, что, хотя его последний проект противоречил интересам Фу Манчи, его инженерный гений мог быть обращен к другим целям и послужить желтой банде лучше, чем его смерть. Второе соображение: я видел, как мальчика Азиза Фу Манчи вывел из подобного же состояния, по всем признакам квалифицируемого как смерть.

Я набрал в шприц янтарной жидкости из склянки, которую принес собой. Сделав инъекцию, я стал ждать.

— Если он действительно мертв, — прошептал Смит, — кажется невероятным, что он прожил три дня без еды. Но я знал одного факира, который мог голодать неделю.

Мистер Хендерсон тяжело вздохнул.

С часами в руке я наблюдал за серым лицом.

Прошла секунда, вторая, третья. На четвертой началось чудо. В холодное серое лицо проник оттенок возвращающейся жизни. Она шла волнами, соответствовавшими биению пробудившегося сердца; волны жизни становились мощнее, наполняя движением холодное тело.

Когда мы быстро освободили ожившего человека от одежды мертвого, Саутри, издав сдавленный вопль, сел, посмотрел вокруг мутными глазами и упал назад.

— Боже мой! — вскричал Смит.

— Все нормально, — сказал я, отметив про себя, что мой голос приобретает профессиональные нотки. — Немного коньяка из моей бутылки — все, что сейчас нужно.

— У вас двое пациентов, доктор, — бросил мой друг. Мистер Хендерсон упал в обморок на пол склепа.

— Тихо, — прошептал Смит, — он здесь.

Он потушил фонарь.

Я поддержал ослабевшего лорда Саутри. Он не переставая жаловался:

— Что случилось? Где я? О Боже! Что произошло?

Я шепотом пытался успокоить его и укрыл моим пальто. Мы закрыли дверь наверху, ведшую в склеп, но не заперли ее. Теперь, поддерживая человека, которого мы буквально спасли от могилы, я услышал, как дверь снова открылась. Я не мог двинуться, чтобы помочь Хендерсону. Смит рядом со мной тяжело дышал. Я не смел думать ни о том, что сейчас произойдет, ни о том, как это отразится на лорде Саутри, находившемся в состоянии крайнего истощения.

Египетскую тьму склепа прорезал луч света и остановился на последней ступеньке каменной лестницы.

Гортанный голос быстро произнес какие-то слова, и я понял, что на верхней ступеньке стоял Фу Манчи.

Хотя я не мог видеть моего друга, я почувствовал, что в руке у Найланда Смита был револьвер, и я полез в карман за своим.

Наконец! Коварный китаец попал в ловушку. Потребуется весь его гений, чтобы этой ночью спастись от возмездия. Если незапертая дверь не возбудила его подозрений, его арест будет неминуем.

Кто-то спускался по ступенькам.

В правой руке я держал револьвер, а левой поддерживал лорда Саутри. Прошли десять секунд напряженного ожидания.

Луч света опять проник в темноту склепа.

Лорда Саутри, Смита и меня закрывал угол стены, но свет прямо падал на побагровевшее лицо мистера Хендерсона. Каким-то образом он проник и в его помутненное сознание. Хендерсон с хриплым криком пробудился от обморока, с трудом поднялся на ноги и уставился оцепеневшим, полным ужаса взглядом на верх лестницы.

Смит одним прыжком достиг ее подножия. Что-то молнией полетело в его сторону, когда погас свет. Я видел, как он пригнулся, слышал, как на полу зазвенел упавший нож.

Я сумел передвинуться достаточно, чтобы, стреляя, видеть наверху лестницы желтое лицо Фу Манчи, блестящие кошачьи глаза, до ужаса зеленые, которые всматривались в темноту. Вверх мчалась, перепрыгивая через три ступеньки сразу, смуглая фигура человека, на котором почти не было одежды. Человек споткнулся и упал, из чего я понял, что в него попала пуля, он поднялся и побежал дальше. Смит следовал за ним по пятам.

— Мистер Хендерсон! — крикнул я. — Зажгите фонарь и займитесь лордом Саутри. Здесь на полу стоит моя бутылка. Я на вас надеюсь.

Я прыжками побежал вверх по лестнице, и Смит выстрелил опять. Его черный силуэт, рельефно выделявшийся на фоне освещенного проема, закачался и упал. Когда он падал, я в третий раз услышал щелчок его револьвера.

Я бросился к нему. Где-то вдоль темного прохода под деревьями простучали удаляющиеся шаги.

— Ты ранен, Смит? — с тревогой воскликнул я.

Он поднялся на ноги.

— С ним дакойт, — ответил он и показал мне длинный кривой нож, лезвие которого на целый дюйм было измазано кровью. — Я чудом уцелел, Петри.

Я услышал шум заведенного мотора.

— Мы упустили его, — сказал Смит.

— Но мы спасли лорда Саутри. Фу Манчи подумает, что мы так же искусны, как он сам.

— Нам нужно добраться до машины, — пробормотал Смит, — и попытаться догнать его. Эх! Моя левая рука не работает.

— Пытаться догнать его было бы пустой тратой времени, — возразил я, — мы не знаем, в каком направлении он поедет.

— У меня есть хорошая идея, — бросил Смит. — Стрэдвик-холл меньше чем в десяти милях от берега. Есть только один способ незаметно перевезти человека в бессознательном состоянии отсюда в Лондон.

— Ты думаешь, он собирался забрать его отсюда в Лондон?

— Да, перед тем, как переправить его в Китай. Я так думаю. Возможно, его переправочный пункт где-то на Темзе.

— Лодка?

— Скорее яхта. Видимо, стоит наготове недалеко от берега. Возможно, Фу Манчи даже планировал отвезти его прямо в Китай.