ГЛАВА XXV

КУРИЛЬНЯ ГАШИША

Вдоль узких переулков от Флит-стрит пролегал наш опасный путь. По пожарной лестнице мы забрались на крышу французского ресторана и теперь двигались над оживленными улицами Сохо. У меня страшно кружилась голова, и я судорожно цеплялся за телефонные стойки и дымовые трубы, лишь изредка осмеливаясь взглянуть вниз, на разношерстные толпы, текущие в глубоких ущельях освещенных улиц.

Порой плотная фигура Веймаута неясно вырисовывалась передо мной на фоне звездного синего неба, когда полицейский останавливался на мгновение, чтобы перевести дух. В следующий момент движение вновь возглавлял Найланд Смит, и я с чувством дурноты вновь заглядывал в какую-нибудь бездонную черную расселину, которую нужно было преодолеть.

Ни одна расселина не превышала в ширину трех футов, но ощущение высоты, возникающее от звука далеких голосов и приглушенных шагов далеко внизу, кружило голову и парализовало силы. Уверен, никогда не отважился бы я на это опасное путешествие по крышам, когда бы музыкальный голос Карамани не звучал в моих ушах и когда бы не виделись мне маленькие белые руки возлюбленной, слепо ищущие меня в темноте.

Я был убежден, что мы приближаемся наконец к логову ужасного китайца, потому бушующие в моей груди ненависть и любовь помогли мне обрести спокойствие и силы, которых в противном случае едва ли достало бы мне.

— Эй! — крикнул идущий впереди Смит. — Что будем делать дальше?

Двигаясь вдоль гребня двускатной крыши, мы достигли глухой стены, поднимающейся на этаж выше. Венчавшее стену железное ограждение четко вырисовывалось на фоне звездного неба. Тяжело дыша, я уселся верхом на гребень крыши на головокружительной высоте. Рядом остановился инспектор Веймаут.

— Это кафе «Египет», мистер Смит! — сказал он. — Видите свет, пробивающийся сквозь стеклянную крышу?

В темноте я неясно увидел, как Смит поднимается на ноги.

— Осторожней! — воскликнул я. — Бога ради, не поскользнитесь!

— Дайте-ка мне руку! — отрывисто велел он.

Я схватил его за руку. Тогда мой друг соскользнул вправо по скату крыши и на мгновение повис на страшной высоте над тем самым двориком, из которого открывалась потайная дверь.

— Отлично! — пробормотал он — А вот и площадка пожарной лестницы возле окна! Тсс!.. Тише!

Он стиснул мою руку крепче, и там, над многолюдными улицами Сохо, я сидел и прислушивался… Я услышал чьи-то приглушенные шаги по каменным ступеням лестницы, потом стук захлопнутой двери — и вновь наступила тишина, нарушаемая лишь беспрестанным гулом толпы далеко внизу.

— Держитесь за крышу крепче и возьмите вот это! — скомандовал Смит и сунул мне в руку ботинки, связанные шнурками. Затем, прежде чем я успел запротестовать, он высвободил свою руку из моей и, прижавшись всем телом к углу здания, начал двигаться по едва заметному выступу к окну возле пожарной лестницы, не видному с того места, где скрючившись сидел я.

— Святой Боже! — пробормотал Веймаут — Мне ни в жизнь не пройти здесь.

— И мне… — еле слышно произнес я.

В мучительном страхе ожидал я услышать крик и глухой удар тела о землю, возвещающие о страшном конце моего отважного друга. Но не услышал ничего подобного. Таким образом прошло секунд тридцать. Потом приглушенный оклик заставил меня вздрогнуть и взглянуть наверх.

Перегнувшись через железное ограждение, Найланд Смит смотрел на нас.

— Берегите головы! — предупредит он, и сверху медленно опустилась легкая деревянная лестница и уперлась нижнем концом в гребень крыши.

— Поднимайтесь, Петри!.. Потом Веймаут!

Смит крепко держал лестницу, а я карабкался наверх, стараясь не думать о зияющей подо мной бездне. Не могу описать, какое облегчение испытал я, когда вцепился наконец в железные поручни и, перевалившись через них, очутился на деревянной платформе.

— Скорее, Веймаут! — приказал Смит. — Лестницу нужно опустить обратно в люк прежде, чем обнаружится ее отсутствие.

Тяжело отдуваясь при каждом шаге, на крышу неловко вскарабкался инспектор Веймаут. Вытирая пот со лба, он остановился рядом со мной.

— Второй раз я такого не сделаю и за сто фунтов, — хрипло проговорил он.

— Вам и не придется, — отрезал Смит.

Он поднял лестницу, положил ее на плечо и, приблизившись к квадратному люку в углу шаткой платформы, осторожно опустил ее вниз.

— Есть у кого-нибудь перочинный нож со штопором? — осведомился он.

Веймаут протянул ему нож. Найланд Смит вкрутил штопор в рассохшуюся деревянную крышку люка и бесшумно опустил ее на место, а затем…

— Смотрите! — сказал мой друг. — Это — курильня гашиша!

ГЛАВА XXVI

ДЬЯВОЛЫ

Сквозь стекла светового фонаря я увидел картину столь причудливую, что мгновенно забыл об окружающей меня действительности и мысленно перенесся в Каир — в городской район, прилегающий к знаменитой площади Фонтана, на те не поддающиеся никакому описанию улицы, напоенные ароматом бессмертного зла, где под томное, страстное пение тростниковых дудок ярко накрашенные танцовщицы самозабвенно отдаются вихрю танца, который уже считался древним в те времена, когда Фивы были Городом Ста Ворот.

Вдоль трех стен прямоугольной комнаты внизу стояли диваны с яркими подушками, а на полу лежали узорчатые восточные ковры. С потолка на цепях свисали четыре светильника — по два с каждой поперечной балки. Медные лампы представляли собой превосходные образцы ювелирного искусства.

На диванах сидело восемь или девять человек — большей частью уроженцы Востока или полукровки. Перед каждым из них стоял небольшой столик с медным подносом; на подносах же лежали разные коробочки: некоторые, очевидно, со сладостями, другие — с сигаретами. Один-два посетителя курили странные трубки с длинными черенками и пили кофе.

Когда я склонился с платформы над световым фонарем, созерцая невероятную сцену (невероятную в центре Сохо), в помещение вошел очередной любитель гашиша — высокий представительный мужчина в легком пальто поверх вечернего костюма.

— Боже! — прошептал Смит за моей спиной. — Это же сэр Бингам Пайн из Управления по делам Индии. Вы видите, Петри? Видите? Этот притон — настоящий соблазн. Боже мой!..

Смит бросил на меня быстрый взгляд, ибо я судорожно вцепился ему в руку.

Едва вновь прибывший посетитель занял место в углу дивана, тяжелые портьеры в дальнем конце комнаты раздвинулись, и из-за них появилась девушка с подносом, подобным тем, какие уже стояли перед каждым из присутствующих.

На ней было платье из темно-сиреневой кисеи, расшитое золотом и украшенное жемчугом, а над плечами ее легко парил тончайший шарф из делийского муслина — казалось, девушка движется, окутанная фиолетовым облаком. Белый яшмак прикрывал нижнюю часть ее лица. Сердце мое бешено заколотилось в груди, и я задохнулся от волнения. По одним роскошным волосам я узнал бы ее, по огромным сверкающим глазам, по тонким стройным лодыжкам, по каждому движению изящного тела…

То была Карамани!

В безумии я рванулся прочь от ограды… и Смит сжал мою руку железными пальцами.

— Вы куда? — резко спросил он.

— Куда?! — вскричал я. — Неужели вы полагаете…

— Что вы предлагаете делать? — прервал меня друг. — Неужели вам так мало известно о возможностях доктора Фу Манчи, что вы готовы очертя голову броситься в этот притон? Черт возьми, дружище! Я понимаю ваши чувства, но подождите немного… подождите. Нам нельзя действовать безрассудно. Мы должны тщательно обдумать дальнейшие наши шаги.

Он подтащил меня обратно к железному ограждению и сочувственно похлопал по плечу. Вцепившись в поручень, словно безумный (каковым, собственно говоря, я и был в тот момент), я снова заглянул в мерзкий притон, отчаянно стараясь сохранить спокойствие.

Карамани безучастно поставила поднос на столик перед сэром Бингамом и удалилась, не удостоив последнего хотя бы одним взглядом в ответ на его нескрываемое восхищение.

Несколько мгновений спустя над смутным гулом лежащего далеко внизу Лондона поплыл звук, который завершил фантастичность сцены и превратил деревянный настил на крыше в Сохо в ковер-самолет, перенесший меня на золотой Восток. До слуха моего донеслось заунывное пение тростниковой дудки.

— Вся компания в сборе, — пробормотал Смит. — Я так и думал.

Снова раздвинулись портьеры, и в комнату скользнула другая служанка. Она была в полупрозрачном белом платье, тесно облегающем фигуру от плеч до бедер, где его перехватывал узорчатый пояс, и разлетающемся ниже широкими складками. Золотые браслеты звенели на ее запястьях и щиколотках. Ни ленты, ни бусы не украшали разбросанные по плечам матово-черные курчавые волосы девушки, а цветастый шарф, прикрывавший большую часть ее лица, подчеркивал красоту огромных сверкающих глаз. Вторая служанка, безусловно, была красива своеобразной красотой, но столь отличной от нежного очарования Карамани!

С раскованной томной грацией она прошла к центру комнаты и стала там, поводя руками из стороны в сторону и щелкая пальцами.

— Зарми! — воскликнул Смит.

Но я уже успел узнать злую евразийку, которая столь успешно помогала китайскому доктору в его делах.

Пение дудок продолжалось, и теперь я расслышал частый стук барабанов. Начался танец, и разношерстная публика с жадным вниманием следила за каждым движением танцовщицы. Зарми двигалась с вызывающей небрежностью, как нельзя больше отвечающей ее дикарской красоте. Гибкая, как змея, грациозная, как молодая пантера, девушка представилась мне новой Ламией, пришедшей погубить души людей искусством, осужденным еще в незапамятные времена Аполлонием Тианским.

Против своей воли я завороженно наблюдал за евразийкой. Наконец та закончила варварский танец и выбежала из комнаты: портьеры скрыли ее от взгляда. Сердце мое разрывалось от надежды и страха, что я вновь увижу Карамани! Как хотелось мне бросить на нее хотя бы еще один взгляд — и какое омерзение внушала мне одна мысль о ее пребывании в этом отвратительном притоне!

Она была пленницей (в этом сомневаться не приходилось) — пленницей в руках величайшего преступника, чье коварство не знало границ, чьи возможности казались неисчерпаемыми, чей искушенный ум позволял ему годами осуществлять гнусные замыслы в самом сердце европейской цивилизации и оставаться при этом неуязвимым.

— Эта женщина — колдунья! — вдруг пробормотал Найланд Смит. — Есть в ней что-то от змеи: отталкивающее и завораживающее одновременно. Интересно знать, сколько государственных тайн выужено здесь из мозгов посетителей, и интересно знать, из какого тайного укрытия Фу Манчи рассматривает ночной улов. Если…

Голос его пресекся самым странным образом. Это походило на настоящую телепатию, ибо, как только Смит заговорил о тайном укрытии, меня осенило: здесь и было то тайное укрытие! На странной платформе, на которой мы стояли!

Я отпрянул от перил, повернулся и уставился на Смита. По его лицу я понял, что эта мысль пришла к нам одновременно. Потом…

— Смотрите! Смотрите! — прошептал Веймаут.

Он смотрел на крышку люка. Она медленно поднималась — дюйм за дюймом… дюйм за дюймом… Как зачарованные, мы смотрели на нее. В отверстии появилась голова. В тусклом отраженном свете мы увидели два узких, слегка раскосых глаза, устремленных на нас. Они горели зеленым огнем.

— Боже мой! — проревел Веймаут. — Да это же доктор Фу Манчи!

Мы все трое одновременно прыгнули к люку. Крышка его с оглушительным грохотом захлопнулась, и я отчетливо услышал лязг задвигаемого засова.

Гортанный голос — легко узнаваемый, незабываемый голос доктора Фу Манчи — донесся до нас снизу. Я повернулся, бросился обратно к ограждению платформы и вновь заглянул в курильню. Посетители спешили к занавешенному портьерами выходу. Людей, одурманенных наркотиком, вели под руки слуги, среди которых на сцене действия появился и Исмаил.

Карамани, Зарми и доктора Фу Манчи нигде не было видно.

Внезапно все лампы внизу погасли.

— Это невыносимо! — вскричал Смит — Просто невыносимо! Несомненно, здесь есть еще один выход, какая-то потайная дверь. И они вновь ускользают из наших рук!

Инспектор Веймаут яростно подул в свисток. В ночном воздухе разнеслась пронзительная трель. Смит подбежал к краю платформы и попытался разбить каблуком стекла светового фонаря.

— Это безнадежно, сэр! — прокричал Веймаут. — Осколками стекла вас разорвет в клочья.

С яростным восклицанием Смит оставил свои попытки и стоял, ударяя правым кулаком по ладони левой руки и испепеляя полицейского бешеным взглядом.

— Я виноват, признаю, — пробормотал Веймаут. — Но слова вырвались у меня помимо моей воли. О! — Откуда-то с улицы внизу до нас донеслась ответная трель полицейского свистка. — Но как они найдут нас?

Он снова резко подул в свисток. Теперь несколько свистков ответили ему снизу… и струйка дыма поднялась над треснувшим стеклом светового фонаря.

— Я чувствую запах бензина, — пробормотал Веймаут.

С улицы внизу донесся нарастающий гул, похожий на гул приближающегося шторма. Далеко и близко раздавались трели полицейских свистков, и то один, то другой голос изредка поднимался над глухим ропотом толпы — в целом эти звуки рождали ощущение нереальности происходящего. Где-то глубоко в недрах притона слышался треск и грохот, словно кто-то отчаянно пытался сломать дверь. Сквозь стекла фонаря полился неровный свет.

Я вновь метнулся к ограждению, заглянул в комнату внизу, и глазам моим предстало незабываемое зрелище.

Доктор Фу Манчи метался по курильне — от дивана к занавешенной портьерами двери, от груды подушек к перевернутым столикам — с факелом в руке, наспех скрученным из газеты. Все возгорающиеся предметы в комнате были обильно политы бензином, и изможденное желтое лицо китайца в пляшущих бликах разгорающегося огня казалось лицом не человека, но самого дьявола из преисподней.

— Смит! — завопил я. — Мы в ловушке! Этот негодяй хочет сжечь нас заживо!

— Да, эта платформа вспыхнет как спичка! На сей раз мы действительно попались, Петри! Спрыгнуть на покатую крышу внизу почти наверняка означает окончить жизнь на камнях мостовой!

Я выхватил из кармана пистолет и яростно разрядил его в огонь. Но китаец уже скрылся, очевидно, через какую-то потайную дверь личного пользования, ибо он наверняка знал, что выход во двор перекрыт.

Языки пламени начали с шипением вырываться сквозь щели в световом фонаре. С оглушительным звоном и треском полопались стекла. Дым просачивался сквозь щели настила под нашими ногами, и взволнованный гул толпы внизу доносился до нас.

И вдруг где-то очень далеко прозвучала новая нота в грозной симфонии людского моря. Звук нарастал и, казалось, наплывал на нас… все ближе… ближе… ближе! Теперь он раздавался на улицах, непосредственно прилегающих к кафе «Египет», и наконец — о благословенный миг! — превратился в мощный торжествующий рев.

— Пожарные машины, — спокойно сказал Веймаут и поднялся на нижнюю перекладину ограды, поскольку платформа под ногами стала нестерпимо горячей.

Языки огня злобно лизнули мои подошвы, и я в свою очередь прыгнул к ограде и уселся на нее верхом… Один край настила занялся огнем.

Волны нестерпимого жара поднимались от объятой пламенем комнаты, над которой мы все висели сейчас, задыхаясь в клубах густого дыма. Голова у меня нестерпимо болела. Раскаленный воздух обжигал мне горло и легкие.

— Боже милостивый! — прошептал Смит. — Успеют ли они спасти нас?

— Нет, если не появятся здесь через тридцать секунд, — мрачно ответил Веймаут и отодвинулся в сторону от жадного языка пламени, ищущего свою жертву.

Найланд Смит повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. Какие-то слова хотели сорваться с его уст, но я никогда не услышал их… поскольку внезапно из клубов дыма вынырнула медная каска пожарника и сразу вслед за ней — вторая…

— Быстрее, сэр! Сюда! Прыгайте! Я поймаю вас!

Что случилось дальше, я не помню. Помню только оглушительный радостный рев толпы, ощущение полной расслабленности и постепенное стихание боли в легких. С кружащейся головой стоял я на неверных ногах среди толпы рядом с инспектором Веймаутом, и Найланд Смит держал меня за руку. До меня смутно донеслись слова:

— Они схватили Исмаила, но…

Конец фразы потонул в страшном грохоте. Фонтан искр взметнулся в ночное небо над нашими головами. То обрушилась деревянная платформа!

ГЛАВА XXVII

КОМНАТА С ЗОЛОТОЙ ДВЕРЬЮ

Как-то поздним вечером в конце следующей недели я сидел над своим записями, касающимися нашего чудесного спасения из горящей курильни, когда часы на соборе Святого Павла начали отбивать полночь.

Я отложил перо и, устало откинувшись на спинку кресла, задумался о возможных причинах столь позднего отсутствия Найланда Смита. Наши друзья из Бирмы пригласили его в театр, и мне казалось, что в их компании он находится в безопасности. Однако грозная тень доктора Фу Манчи постоянно нависала над нашими головами, и всегда сомнения и беспокойство одолевали меня, когда мой друг задерживался где-либо допоздна.

В те дни я жил в каком-то нереальном мире! Сталкиваясь с обычными людьми в обыденном окружении, я постоянно сознавал некоторую отъединенность от них — сознавал себя одиноким в своем знании о великом и злом человеке, чье присутствие в Англии направило течение моей жизни в незнакомое, странное русло.

Но, несмотря на это мое знание, несмотря на значительно более глубокую осведомленность и опытность Найланда Смита, нам по-прежнему практически ничего не было известно о таинственной организации Си Фан и о наиболее опасном ее члене — докторе Фу Манчи. Где скрывался ужасный китаец со своими убийцами, ядами и безымянными агентами? Под какой крышей в Англии томилась в плену Карамани, героиня всех моих снов, чей образ неотступно преследовал меня в часы бодрствования?

Я безнадежно вздохнул и вдруг, к своему безграничному удивлению, услышал громкий стук в окно.

Я вскочил с места, подойдя к окну, широко распахнул его и выглянул во двор. Ни души не было видно вокруг, ни в одном окне не горел свет, и ни одно живое существо не шевелилось в тенях, сгустившихся на улице. До ушей моих доносился приглушенный шум замирающего движения на Флит-стрит. Последний удар часов задрожал в ночном воздухе.

Что означал потревоживший меня звук? Не мог же он почудиться мне! Однако ни справа, ни слева, ни наверху, ни внизу от затененной восточной части двора до голой стены в западной его стороне не было заметно ни малейшего движения.

Я тихо затворил окно и несколько мгновений стоял, прислушиваясь. Ничего не происходило, и я вернулся к письменному столу — озадаченный, но ни в малой степени не встревоженный. Я вновь взялся за перо с целью продолжить описание нескончаемых загадок Си Фана, когда… прозвучали два громких удара в окно.

В мгновение ока оказался я у окна, распахнул его и перегнулся через подоконник. Шутки подобного рода не были характерны для Найланда Смита, но я просто не представлял, кто еще мог позволить себе подобную вольность. Как и прежде, двор внизу показался мне совершенно пустым…

В этот миг раздался тихий стук в дверь!

Я стремительно отвернулся от раскрытого окна, и только теперь меня охватил страх. Ледяные мурашки пробежали у меня по спине — я почувствовал себя окруженным со всех сторон. Что за поздний гость, что за полночный посетитель тихо стучит, подобно призраку, не желая воспользоваться звонком?

Я вынул из ящика стола браунинг, опустил его в карман и вышел в узкий коридор. Там было темно, но я нажал на выключатель и зажег свет. Я смотрел на запертую дверь, и тихий стук повторился.

Я шагнул вперед, потом заколебался и замер на месте в ожидании, леденея от ужаса. Некоторое время, возможно с полминуты, царила полная тишина. Потом вновь послышался призрачный стук.

— Кто там? — громко крикнул я.

Ни звука не донеслось из-за двери, и я продолжал неподвижно стоять на месте. Возможно, читатель сочтет мою нерешительность недостойной взрослого человека. Но у меня, знакомого со многими страшными слугами доктора Фу Манчи, были веские основания бояться существа, стучавшего в полночь в мою дверь. Разве мог я забыть огромную человекообразную обезьяну, силой превосходящую четырех здоровых мужчин, которую однажды желтый доктор напустил на нас? Разве мог я забыть его бирманских разбойников и душителей-китайцев?

Нет, не беспричинный страх терзал меня. Я прекрасно сознавал это, когда, выхватив из кармана пистолет, решительно шагнул вперед, настежь распахнул дверь и уставился в черный провал лестничной площадки.

Никого и ничего!

Почувствовав сильное желание закричать (хотя едва ли звук собственного голоса мог подбодрить меня), я стоял, напряженно прислушиваясь. Ничто не нарушало тишину.

— Кто там? — снова крикнул я достаточно громко для того, чтобы привлечь внимание жильца из соседнего номера, если он находился дома в тот момент.

Никто не ответил мне. Призрачная тишина показалась мне страшней и невыносимей любого шума, и я шагнул за дверь. Сердце мое дико подпрыгнуло в груди и оборвалось…

Справа и слева от меня по обе стороны от двери стояли неясные темные фигуры. Я добровольно шагнул в западню!

На какое-то мгновение ужас полностью парализовал мое сознание. В следующий момент зловещие фигуры окружили меня, я попятился назад… и очутился в руках третьего злоумышленника, который, очевидно, забрался в номер через раскрытое окно и бесшумно подкрался ко мне сзади.

Больше я ничего не помню. На голову мне быстро накинули мешок, отвратительно пахнущий чем-то вроде гашиша, и плотно прижали его ко рту и носу. Я начал задыхаться… умирать… и провалился в черную бездонную яму.

Открыв глаза, я некоторое время не мог поверить, что нахожусь в сознании (в обычном смысле этого слова), что действительно очнулся.

Я сидел на скамье, покрытой красным ковром, в просторной комнате, очень просто обставленной на китайский манер, с двустворчатой позолоченной дверью, плотно закрытой.

В дальнем конце помещения находился помост высотой фута в три, тоже застланный ковром, а на нем лежала очень большая подушка, накрытая тигровой шкурой.

На подушке, скрестив ноги, сидел китаец в высшей степени величественного вида. Облик его отличался истинным благородством и изяществом, и одет он был в желтый халат, отороченный мехом куницы. Черные волосы его с сильной проседью были уложены на макушке в прическу, которую держали три золотых гребня. В левом ухе китайца сверкал огромный бриллиант. Расшитая жемчугом черная шапочка, увенчанная коралловым шаром, свидетельствующим о титуле мандарина, лежала на второй подушке рядом с ним.

Прижавшись спиной к стене, я уставился на мандарина диким неподвижным взглядом, ибо счел сие явление плодом расстроенного воображения. Но он продолжал сидеть передо мной, с довольным видом обмахиваясь веером и рассматривая меня с нескрываемым добродушным интересом. Убедившись, очевидно, что я полностью пришел в сознание, китаец произнес несколько слов на совершенно незнакомом мне наречии.

Я ошеломленно покачал головой.

— Ах! — продолжал он на французском. — Вы не говорите на моем языке.

— Не говорю, — ответил я ему, тоже по-французски. — Но раз у нас есть общий знакомый язык, может, вы объясните, с какой целью на меня совершено нападение и кто вы такой?

Произнеся эти слова, я поднялся на ноги, но мгновенный приступ головокружения заставил меня вновь опуститься на скамью.

— Успокойтесь, — сказал китаец и взял щепоть нюхательного табака из серебряной вазы, стоявшей у него под рукой. — Мне пришлось прибегнуть к известным мерам, дабы получить возможность побеседовать с вами. В Китае подобные меры не считаются чем-то необычным, но, должен признать, они действительно расходятся с представлениями англичан о нормах поведения.