ГЛАВА I

ПУТЕШЕСТВЕННИК С ТИБЕТА

— Кто там? — резко спросил я.

Я повернулся и посмотрел через комнату. Окно было широко открыто, когда я вошел, и легкая пелена тумана висела в помещении, заволакивая свет накрытой абажуром лампы. Я напряженно смотрел на закрытую дверь, каждую секунду ожидая увидеть, как поворачивается дверная ручка. Но ничего подобного не случилось.

— Кто там? — громко повторил я. Потом пересек комнату и распахнул дверь настежь.

В длинном коридоре, освещенном единственной унылой лампочкой в дальнем конце, плавал тот же желтый туман, столь характерный для Лондона в ноябре. Но ничто не шевелилось ни справа, ни слева от меня. Строительные работы в отеле «Нью-Лувр» еще не закончились, и этот широкий протяженный коридор, несмотря на облицованные мрамором стены, казался неуютным и мрачным; его роскошь не грела душу.

Закрыв дверь, я вернулся в комнату и пять или более минут стоял, прислушиваясь, не повторится ли уже привлекший мое внимание таинственный звук: будто что-то волокли по полу под размеренное постукивание. Усилия мои успехом не увенчались. При входе я закрыл окно, дабы преградить доступ в номер желтому туману, но подсознательно продолжал ощущать его обволакивающее присутствие. Сейчас вокруг стояла такая тишина, какую я знавал в пустынях, но не мог представить себе в окутанном туманом Лондоне, в сердце великой столицы, между шумным, оживленным Стрэндом, с одной стороны, и живущей своей беспокойной жизнью рекой — с другой.

Проще всего было предположить, что мне все почудилось, поскольку нервы мои находились не в лучшем состоянии после поспешного возвращения из Каира — из Каира, где я оставил столько любовно взлелеянных надежд. Я вернулся к распаковке своего дорожного сундука, но через некоторое время новый донесшийся из коридора звук заставил меня резко выпрямиться.

Кто-то быстрыми шагами приблизился к моему номеру, потом раздался стук в дверь.

На сей раз я не стал спрашивать, но прыжком пересек комнату и распахнул дверь. Передо мной стоял Найланд Смит в тяжелом дорожном пальто с поднятым воротником и опущенной на глаза шляпе.

— Наконец-то! — воскликнул я, в то время как друг мой переступил порог и быстро закрыл за собой дверь.

Бросив шляпу на диван и скинув пальто, Смит вытащил трубку и принялся нервно набивать ее.

— Итак, — произнес я, стоя среди извлеченного из сундука хлама и внимательно наблюдая за товарищем, — в чем дело на сей раз?

Найланд Смит зажег трубку и небрежно бросил обгорелую спичку себе под ноги.

— Бог его знает, в чем дело на сей раз, Петри, — ответил он. — До сих пор мы с вами вели не слишком спокойную жизнь. Об этом позаботился доктор Фу Манчи. Но если верить тому, что сказал мне сегодня шеф, впереди нас ожидают гораздо более странные и загадочные приключения.

Онемев от изумления, я уставился на него.

— Это почти невероятно, — проговорил я. — Ужас и Страх не могут иметь значения более темного, нежели данное им доктором Фу Манчи. Фу Манчи мертв — так чего же нам бояться?

— Нам следует бояться Си Фана! — ответил Смит, с размаху опускаясь на диван.

Я продолжал смотреть на друга непонимающе.

— Си Фана…

— Я всегда знал — да и вы тоже, — прервал меня Смит в своей решительной манере, — что Фу Манчи, несмотря на свою гениальность, тем не менее являлся лишь исполнителем воли другой личности или других личностей. Он не являлся главой той организации, которая занимается массовыми убийствами с целью нарушить равновесие мировых сил. Мне даже известно имя одного мандарина и члена Высочайшего Ордена Белого Павлина, под чьим непосредственным началом действовал доктор Фу Манчи. Об имени же человека, стоящего во главе организации, я никогда не осмеливался даже гадать.

Смит умолк и сидел, угрюмо сжав трубку в зубах. Я смотрел на друга почти бессмысленным взглядом.

— Очевидно, вы должны многое рассказать мне, — произнес я с принужденным спокойствием.

Я пододвинул кресло к дивану и собрался сесть.

— Пожалуй, вам стоит закрыть дверь на защелку, — резко заметил мой друг.

Я понимающе кивнул, пересек комнату и задвинул маленькую никелированную щеколду.

— Итак, — начал Смит, когда я уселся, — история сия обрывочна и со множеством пробелов. Давайте посмотрим, что нам известно. Похоже, причиной моего (и, следовательно, вашего) срочного отзыва из Египта в Лондон — депешу вручили мне в Суэцком порту, на полпути в Рангун — послужило прибытие сюда сэра Грегори Хэйла, бывшего атташе Британии в Пекине.

— Совершенно верно.

— Далее, инструкцией мне вменялось остановиться в отеле «Нью-Лувр». Поэтому вы прибыли сюда и сняли здесь номер, пока я ходил с докладом к шефу. Петри, нас ждет еще более странное задание, нежели те, какие нам приходилось выполнять прежде. Во-первых, сэр Грегори Хэйл находится здесь…

— Здесь?

— В отеле «Нью-Лувр». По дороге сюда я установил, не прибегая к прямым вопросам, конечно, что он занимает номер, подобный вашему, и, по случайному совпадению, на этом же этаже.

— Его отчет для Управления по делам Индии, независимо от содержания, должен был произвести сенсацию.

— Он не сдавал отчет в управление.

— Как?! Не сдавал отчет?

— Он не появлялся вообще ни в каком управлении и не принимал у себя никаких представителей государственной службы. В отдельном номере этого отеля он играет в Робинзона Крузо уже почти две недели — то есть со времени своего прибытия в Лондон.

Полагаю, мое растущее замешательство было совершенно очевидным, поскольку Смит издал характерный для него короткий мальчишеский смешок.

— О! Я же предупредил, что это странное дело! — воскликнул он.

— Этот Хэйл что, сумасшедший?

Веселость разом покинула Найланда Смита, и внезапно он стал суров и мрачен.

— Или сумасшедший, Петри, глубоко и безнадежно сумасшедший, или спаситель Британской империи… а, возможно, и всей западной цивилизации. Слушайте. Грегори Хэйл, с которым я немного знаком и который относится ко мне с уважением, почитая меня единственным человеком в Европе, достойным его доверия, оставил свой пост в Пекине некоторое время назад и отправился в частную экспедицию к монгольской границе с нескрываемым намерением посетить одно место в пустыне Гоби. Перейдя монгольскую границу, сэр Хэйл исчез на шесть месяцев, чтобы спустя означенное время появиться в Лондоне самым неожиданным и драматическим образом. Он скрывается в отеле, отказываясь принимать любых посетителей и лишь уведомив высоких должностных лиц о своем прибытии по телефону. Он потребовал, чтобы на встречу с ним прислали меня, и, несмотря на эксцентричность поведения бывшего атташе, столь велика вера шефа в глубокую осведомленность его о делах Дальнего Востока, что — пожалуйста! — я тут как тут.

Найланд внезапно смолк и настороженно выпрямился. Затем…

— Вы слышали что-нибудь. Петри? — отрывисто спросил он.

— Какой-то странный стук? — уточнил я, тоже напрягая слух.

Смит быстро кивнул головой.

Некоторое время мы оба прислушивались: Смит — слегка наклонив голову вперед и сжав в руке трубку, я — устремив взгляд на запертую дверь. Легкая туманная дымка по-прежнему висела в воздухе, и один раз мне почудился слабый шорох в погруженной во мрак спальне за спиной. Смит кивком велел мне оглянуться, и несколько мгновений мы с другом пристально всматривались в темный дверной проем. Но ничто больше не нарушало тишину.

— Вы рассказали мне не много и не мало, Смит. — По непонятной причине я заговорил приглушенным голосом. — Кто или что такое Си Фан, о существовании которого вы упомянули вскользь?

Найланд Смит мрачно улыбнулся.

— Возможно, это подлинная и до сих пор не разрешенная загадка Тибета, Петри, — ответил он. — Тайна, скрытая от мира под покровом ламаизма. — Смит резко поднялся на ноги и бросил взгляд на извлеченный из кармана клочок бумаги. — Номер «14-А». Пойдемте! Нельзя терять ни минуты. Следует уведомить о нашем присутствии сэра Грегори — человека, который осмелился приподнять сей таинственный покров.

ГЛАВА II

ХРОМОЙ ЧЕЛОВЕК

— Заприте дверь! — многозначительно сказал Смит, когда мы вышли в коридор.

Я так и сделал и повернулся, готовый следовать за другом, когда услышал какое-то истерическое бормотание, и следующая дверь на противоположной стороне коридора внезапно распахнулась. Из нее буквально вылетел человек, лицо которого казалось смертельно бледным в тусклом свете единственной лампочки. Бросив взгляд через плечо, человек неверной походкой направился к нам.

— Боже мой! Я больше не в силах выносить это! — пролепетал он и, бросившись к шедшему впереди Смиту, судорожно вцепился ему в руку, словно умоляя о помощи. — Идите, взгляните на него, сэр! Ради всего святого! Он умирает, и он сошел с ума. Никогда прежде не осмеливался я нарушить его приказ, но сейчас я вынужден… просто вынужден!

— Возьмите себя в руки! — вскричал я, хватая человека за плечи. Не отпуская Найланда Смита, он повернул ко мне мертвенно-бледное лицо — Кто вы такой и что у вас стряслось?

— Я Битон, слуга сэра Грегори Хэйла.

Смит сильно вздрогнул, и его худое загорелое лицо заметно побледнело.

— Вперед, Петри! — скомандовал он. — Там творится что-то неладное!

Отшвырнув Битона в сторону, он ринулся в открытую дверь, на которой я успел мельком увидеть номер «14-А», когда бросился вслед за другом. Мы оказались в апартаментах, почти в точности похожих на наши комнаты. В пустой гостиной царил страшный беспорядок, а из большой спальни доносились ужасные хриплые звуки, не поддающиеся никакому описанию. На мгновение мы замерли на пороге в нерешительности, страшась очутиться лицом к лицу с неизвестным кошмаром, а затем почти одновременно шагнули в спальню…

Из двух ламп там горела лишь одна — та, что висела над кроватью. А на кровати корчился в муках невероятно тощий человек. По свободно висящему на изможденном теле тропическому костюму из легкой ткани можно было судить — если подобное свидетельство вообще требовалось, — насколько сильно оно усохло по сравнению с обычным размером. По меньшей мере десятидневная борода подчеркивала страшную худобу лица со впалыми щеками и заострившимися скулами. Человек лежал на спине, невнятно мыча и судорожно вцепившись костлявыми пальцами в губы, и глаза его буквально вылезали из орбит.

Смит шагнул вперед пристально вгляделся в изможденное лицо и вдруг отшатнулся с приглушенным вскриком.

— Боже мой! Неужели это Хэйл? — пробормотал он. — Что это значит? Что это значит?

Я подбежал к кровати с другой стороны и, взяв судорожно извивающегося человека под мышки, приподнял его и положил ему под спину подушку. Он продолжал невнятно лепетать что-то, жутко ворочая глазами из стороны в сторону, потом постепенно затих, и во взгляде его смутно забрезжило сознание. Через некоторое время взгляд его перестал метаться и устремился на Найланда Смита, который, склонившись над постелью, напряженно смотрел на сэра Грегори (ибо сие жалкое полумертвое существо являлось не кем иным, как сэром Грегори).

— Стакан воды, — приказал я слуге сэра Хэйла, который стоял в дверном проеме, трясясь от ужаса всем телом.

Пролив значительное количество воды на ковер, Битон наконец сумел передать мне стакан. Хэйл, ни на миг не сводивший взгляд со Смита, сделал маленький глоток и оттолкнул мою руку прочь. Когда я повернулся, чтобы поставить стакан на журнальный столик, несчастный возобновил невнятное бормотание, теперь указывая пальцем себе на рот.

— Он потерял дар речи! — прошептал Смит.

— Это случилось с ним десять минут назад, джентльмены, — дрожащим голосом сказал Битон. — Он заснул на полу в гостиной, и я перенес его в спальню. Проснулся сэр Грегори уже в таком состоянии.

Человек на кровати прервал свой невразумительный лепет и, судорожно дыша, начал делать быстрые нервные движения руками.

— Он хочет написать что-то, — тихо произнес Смит. — Быстро! Поддержите его.

Мой друг поспешно вынул из кармана записную книжку, раскрыл ее на чистой странице перед человеком, чьи минуты были уже сочтены, и вложил карандаш в трясущуюся правую руку умирающего.

Неверной, слабеющей рукой сэр Грегори принялся писать, в то время как я поддерживал его. Смит взглянул на меня, вопросительно вскинув брови, но я мог лишь отрицательно покачать головой.

Лампа над кроватью раскачивалась, словно на сильном сквозняке. Я вспомнил, что она так же раскачивалась, когда мы вошли в спальню. До нашего появления здесь в комнатах не было тумана, но теперь густые желтые клубы вплывали в приоткрытую дверь из холодного темного коридора. Царящую в номере тишину нарушало лишь частое дыхание умирающего человека и сдавленные рыдания Битона. Сэр Грегори Хэйл успел нацарапать на листе шесть неровных строчек, потом тело его бессильно обвисло в моих руках. Я бережно положил умершего на подушку и осторожно вынул записную книжку из судорожно сжатых пальцев. Почти касаясь друг друга головами, мы со Смитом склонились над страницей и с большим трудом прочитали следующее:

«Берегите мой дневник… Граница Тибета… Ключ к Индии. Остерегайтесь… хромого человека. Желтые… поднимаются. Следите за Тибетом… Си Фан…»

Где-то в отдалении (я не понял, выше этажом или ниже) раздался слабый звук: казалось, будто некий предмет волокли по полу под приглушенное размеренное постукивание: тук-тук-тук…

ГЛАВА III

«САКЬЯ МУНИ»

Слабый звук замер вдали, и вновь наступила тишина. Мы со Смитом пристально смотрели друг на друга через постель. Легкие облачка тумана вплывали в спальню из гостиной. Битон вцепился в спинку кровати, и она затряслась в такт частым содроганиям его тела. Больше ничто не нарушало мертвое молчание — и, насколько я помню, никакой, даже самый слабый шорох не сопровождал появление смуглого человека.

Однако, сколь бы бесшумно ни прокрался он в номер, все мы, очевидно, что-то почувствовали, ибо разом отвели глаза от обтянутого кожей скелета на постели и уставились в гостиную, из которой тянулись в спальню струи тумана.

Ближе всех к двери находился Битон, но он не устремился к ней, а напротив, со сдавленным вскриком отшатнулся назад и съежился у спинки кровати. Первым сорвался с места Смит, за ним бросился я и по пятам друга вбежал в неубранную гостиную. Входная дверь была закрыта, но не заперта.

Туманная дымка висела в воздухе, неярко светила накрытая шелковым японским абажуром лампа, и представшая моему взору картина в первый момент показалась мне плодом разгоряченного воображения. Я увидел — или мне привиделось — следующее.

Из-за стоящей возле двери высокой ширмы, словно материализовавшийся сгусток плотного тумана, стремительно выскользнула стройная гибкая фигура в свободном балахоне. Я успел заметить иссиня-черные волосы, выбивающиеся из-под маленькой шапочки, точеные черты оливкового лица и огромные сияющие глаза. Затем, без малейшего звука, дверь открылась и закрылась — и привидение исчезло.

— Вы видели его, Петри? Видели? — вскричал Смит. В три прыжка он пересек комнату, отшвырнул ширму в сторону и, рывком распахнув дверь, ринулся в затянутый желтой дымкой коридор, но тут же споткнулся и с болезненным вскриком растянулся на мраморном полу. Охваченный тревогой, я бросился к другу, но Найланд с кривой усмешкой поднял на меня глаза и принялся яростно растирать левую лодыжку.

— Дурацкий прием, Петри, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Но тем не менее эффективный.

И он указал пальцем на предмет, послуживший причиной его падения. На полу, прямо у двери под номером «14-А», стоял маленький металлический сундучок — медный ящик, очевидно, значительного веса.

— Он за ним и приходил, сэр! За ним! Вы успели помешать ему!

Битон стоял между нами, устремив полный ужаса взгляд блестящих глаз на металлический ящик.

— Что вы сказали? — отрывисто спросил Смит, поворачиваясь к нему.

— Именно этот сундук сэр Грегори привез с собой в Англию, — лихорадочно заговорил Битон. — Именно его сторожил он последние две недели день и ночь, скрючившись над ним с заряженным пистолетом. И это стоило хозяину жизни. Несчастный не знал покоя ни днем, ни ночью с тех пор, как у него появился этот сундук.

Смит с металлическим ящиком в руках уже вернулся в комнату, и я последовал за ним. Битон торопливо продолжал:

— За последние несколько недель мистер Грегори ни разу не заснул больше, чем на час. Со дня нашего прибытия в Лондон он не перекинулся словом ни с одной живой душой — только лежал здесь ночами, опустив голову на этот сундук, или сидел целыми днями в гостиной, не спуская с него глаз.

«Битон! — порой кричал он посреди ночи. — Битон! Ты слышишь шаги этой проклятой женщины?» — И хотя мне уже действительно начали мерещиться разные звуки, полагаю, причиной этому явилось постоянное нервное напряжение и ничего больше.

Кроме того, хозяин постоянно прислушивался, не приближается ли к нашему номеру некий «хромой человек». Пять-шесть раз в течение ночи он будил меня и заставлял прислушиваться вместе с ним. «Вот он идет, Битон! — шептал сэр Грегори, припав ухом к двери. — Слышишь, как он волочит ноги по полу?»

Одному Богу ведомо, как мне удалось выдержать все это, ибо я не знал ни минуты покоя со времени нашего отъезда из Китая. Я надеялся, что в Лондоне мы вздохнем спокойней, но на самом деле здесь все стало еще хуже.

К сэру Грегори приходили какие-то джентльмены, кажется, из Управления по делам Индии, но он отказался принять их. Сказал, что впустит в номер только мистера Найланда Смита. Он ни разу не лег в постель до сегодняшнего вечера. Но, поскольку хозяин ни ел толком, ни спал в последнее время и какая-то тайная мука медленно убивала его, незадолго до вашего появления здесь он потерял сознание, и я перенес его в спальню и уложил на кровать. И теперь сэр Грегори мертв… Мертв!

Битон прислонился к каминной полке, закрыл лицо руками, и плечи его судорожно затряслись. Очевидно, он очень любил хозяина, и приступ слабости у физически сильного мужчины показался мне зрелищем, достойным сострадания. Смит положил руку на плечо Битона.

— Вы прошли через крайне тяжелое испытание, — сказал он. — И выполнили свой долг с честью. Но силы, над которыми вы не властны, одержали верх на сей раз. Я — Найланд Смит.

Слуга резко обернулся, и на лице его выразилось явное облегчение.

— Поэтому, — продолжал мой друг, — все желания вашего хозяина, которые можно выполнить, будут выполнены теперь. Положитесь на меня. А сейчас пройдите в свою спальню и отдохните немного, пока мы не позовем вас.

— Спасибо, сэр. И слава Богу, что вы здесь, — невнятно проговорил Битон и, прижав руку ко лбу, послушно направился в меньшую спальню и скрылся за дверью.

— А теперь, Петри, — отрывисто сказал Смит, оглядывая засыпанный хламом пол, — поскольку я уполномочен заниматься этим делом, а вы имеете медицинское образование, то по меньшей мере следующие полчаса мы с вами можем посвятить сугубо частному расследованию сего загадочного случая. Предлагаю вам тщательно осмотреть тело в поисках любых свидетельств, которые помогли бы точно установить причину смерти. А я тем временем произведу здесь обыск.

Я кивнул и, ни слова не говоря, направился в спальню. Никаких вещей покойного в ней не было. Последнее обстоятельство подтверждало заявление Битона о том, что хозяин не пользовался этой комнатой. Я склонился над телом Хэйла.

Когда бы не странные симптомы, непосредственно предшествующие смерти (то есть паралич отвечающих за артикуляцию мускулов), я бы приписал смерть Хэйла полному истощению организма. И ничего, противоречащего данной версии, в ходе тщательного осмотра тела не обнаружилось. Не имея возможности провести более основательную экспертизу, я уже собирался вернуться к Смиту, который рылся в разбросанных по гостиной вещах, когда сделал вдруг неожиданное открытие.

В складках измятого постельного белья я увидел несколько лепестков какого-то цветка — три из них по-прежнему крепились к обломанному тонкому стебельку.

Я машинально собрал лепестки в ладонь и некоторое время разглядывал их, прежде чем в полной мере осознал загадочность их появления в спальне. Помятый цветок, который я ориентировочно отнес к какому-то виду Curcas, или целебного ореха, был свежим, следовательно, не мог находиться в комнате много часов. Кто внес его сюда и каким образом? И, кроме того, что могло означать его присутствие здесь?

— Смит! — позвал я и направился к двери, держа таинственные лепестки на раскрытой ладони. — Посмотрите, что я нашел в спальне!

Найланд Смит, который в это время исследовал содержимое положенного на стул портфеля, повернулся, и взгляд его упал на лепестки и крохотный обломок стебля в моей руке.

Кажется, никогда прежде не доводилось мне видеть столь резкой смены выражений на лице человека. Даже в неверном освещении гостиной я заметил смертельную бледность, покрывшую лицо друга, и металлический блеск, появившийся в его глазах. Он произнес спокойным, но хриплым голосом:

— Положите все это… туда, на стол… или куда угодно.

Я повиновался без возражений, ибо что-то в его поведении заставило похолодеть мое сердце.

— Это вы сломали стебелек?

— Нет, я нашел его в таком виде.

— Вы нюхали лепестки?

Я отрицательно покачал головой. Тогда, не сводя с меня глубоких серых глаз, имевших в высшей степени странное выражение, Найланд Смит сказал уму непостижимую вещь.

— Произнесите медленно и четко слова «Сакья Муни», — велел он.

Я уставился на друга, едва веря своим ушам.

— Но…

— Вы не ослышались! — рявкнул он. — Делайте, что вам говорят!

— Сакья Муни, — произнес я, удивляясь все больше. Смит невесело рассмеялся.

— Ступайте в ванную и тщательно вымойте руки, — последовал очередной приказ. — Смените воду в раковине по меньшей мере три раза.

Не сомневаясь более в полной серьезности друга, я повернулся, готовый следовать всем его указаниям, а Смит в это время громко позвал: «Битон!»

Слуга, трясущийся и бледный, появился из спальни как раз в тот момент, когда я открывал дверь ванной. Я тщательно мыл руки и слушал, как Смит допрашивает Битона.

— Сегодня в номер вносили какие-нибудь цветы?

— Цветы, сэр? Конечно нет. И вообще в номер не вносили ничего, кроме того, что внес сюда я сразу по приезде с Востока.

— Вы уверены в этом?

— Абсолютно.

— Кто же приносил вам еду?

— Загляните в мою комнату, сэр: имеющихся там консервов нам хватило бы еще на несколько недель. Сэр Грегори послал меня купить все это в первый же день после прибытия в Лондон. До сегодняшнего вечера никто не выходил из номера и не входил в него.

Когда я вернулся из ванной, Найланд Смит стоял посреди гостиной, в явном замешательстве дергая себя за мочку левого уха. Он обернулся ко мне.

— Для меня одного это немного чересчур, — сказал Найланд. — Окажите любезность, свяжитесь по телефону с инспектором Веймаутом. Кроме того, буду вам признателен, если вы попросите владельца отеля, мистера Самаркана, немедленно подняться сюда.

Я шагнул к двери.

— И ни слова о наших подозрениях мистеру Самаркану, — добавил Найланд. — Ни слова о медном сундуке.

Я ушел уже довольно далеко по коридору, прежде чем вспомнил об обстоятельстве, которое сэкономило бы мне время. В каждом номере отеля был телефон. Не расположенный лишать себя возможности поразмыслить несколько лишних минут, я не стал вызывать лифт и спустился вниз по широкой мраморной лестнице.

Какое странное приключение ожидало нас впереди? Что находилось в медном сундуке, который день и ночь охранял сэр Грегори? Что-то каким-то образом связанное с Тибетом, что покойный называл «ключом к Индии» и за чем охотился зловещий «хромой человек»?

Кто такой этот хромой? Что такое Си Фан? Наконец, каким способом мог цветок, на который с таким нескрываемым ужасом смотрел мой друг, попасть в спальню Хэйла и почему Смит велел мне произнести слова «Сакья Муни»?

Так, без определенного порядка и цели бежали мои мысли — и, как это часто бывает, ноги мои последовали их примеру. Поэтому, очнувшись, я обнаружил, что вместо того, чтобы выйти в вестибюль отеля, я повернул не в ту сторону и теперь очутился в совершенно незнакомой мне части здания.

Длинный коридор, облицованный неизбежным белым мрамором, уходил вдаль за моей спиной. Я стоял перед аркой, занавешенной тяжелыми шторами. Раздраженно отодвинув штору, я обнаружил за ней застекленную дверь, открыл ее и увидел дворик, тускло освещенный и наполненный терпким, похожим на запах ладана ароматом.

Я сделал было шаг вперед, но тут же замер на месте. До слуха моего донесся уже знакомый звук. Из-за второй занавешенной шторами двери, находившейся рядом справа от меня, послышались приглушенное постукивание и одновременно шум, словно производимый неким предметом, который тащили волоком по полу.

«Хромой человек!» — отчетливо прозвучало в моем мозгу.

Я прыгнул к двери, взялся за занавес… и тут навстречу мне шагнула женщина, загораживая мне дорогу!

Никакого представления, даже смутного, не осталось у меня от ее костюма. Я запомнил только зеленую шелковую шаль, расшитую белыми птицами, наброшенную на плечи и голову женщины таким образом, что нижняя половина ее лица оставалась закрытой. Зловещий взгляд огромных темных глаз буквально приковал меня к месту.

В глазах этих горел гнев — но не он так сильно поразил меня, а то обстоятельство, что глаза женщины показались мне как будто знакомыми.

Несколько мгновений мы стояли неподвижно, глядя друг на друга, потом…

— Вы уходить, — сказала женщина и раскинула руки в стороны, загораживая дверной проем.

У нее был хрипловатый голос. Дикарские браслеты и побрякушки из дешевого серебра восточных базаров украшали ее обнаженные руки цвета слоновой кости. Очевидно, она была полукровкой евразийского происхождения.

Я заколебался. Постукивание и шорох прекратились. Но присутствие здесь этой гротескной фигуры в восточном одеянии только увеличило мое желание пройти за дверь. Я пристально смотрел в черные глаза — они не мигая смотрели на меня.

— Вы уходить, пожалуйста, — повторила женщина, поднимая правую руку и указывая на дверь, через которую я вошел. — Это есть частный номер. Что вы делать здесь?

Слова ее, хоть и произнесенные на ломаном английском, напомнили мне о том, что, вне всяких сомнений, я незаконно вторгся в чужие владения. И какое право имею я врываться в чужой номер?

— Там находится один человек, которого мне нужно увидеть, — сказал я, понимая, насколько ничтожны мои шансы на успех.

— Вы никого не видеть, — решительно отрезала женщина. — Вы уходить.

Она шагнула ко мне, продолжая указывать на дверь. Где же прежде встречал я взгляд этих великолепных горящих глаз?

Смутное, ускользающее воспоминание дразнило меня, и мне казалось, что, открои женщина лицо, я мгновенно узнаю ее. Поэтому я продолжал в нерешительности стоять на месте. Она же тем временем бросила короткий взгляд через плечо и вдруг резко отступила назад и исчезла за дверью, предварительно сердитым жестом задернув занавеси.

Я услышал ее удаляющиеся шаги, затем в отдалении хлопнула дверь. Если в задачу женщины входило прикрыть чье-то медленное отступление, то она успешно ее выполнила.

Осознав, насколько жалкое зрелище являл я собой в этой ситуации, я пошел восвояси.

Каким образом удалось мне добраться наконец до главной лестницы, я не могу сказать, поскольку перед мысленным взором моим неотступно стояло прикрытое зеленой шалью лицо с огромными темными глазами. Где и когда видел я этот взгляд? Но тщетно искал я ответа на этот вопрос.

Передав по телефону просьбу Смита в Скотланд-Ярд, я разыскал мистера Самаркана, в прошлом — хозяина известной гостиницы в Каире, а ныне — владельца самого нового и роскошного отеля в Лондоне. Мистер Самаркан — дородный господин с седой эспаньолкой — имел манеры придворного и улыбку истинного грека.

Я сообщил ему самое необходимое и не более того и попросил подняться в номер «14-А», не привлекая к себе особого внимания. Я никак не намекнул в разговоре на подозрительные обстоятельства смерти сэра Хэйла, но мистер Самаркан выразил глубокое (и профессиональное) сожаление по поводу того, что столь выдающийся общественный деятель (хоть и невыгодный постоялец) выбрал в качестве места для печального завершения своей карьеры «Нью-Лувр» на самой заре его истории.

— Кстати, — спросил я, — у вас сейчас гостят какие-нибудь друзья с Востока?

Мистер Самаркан поднял густые брови.

— Нет, месье, — уверенно ответил он.

— И никакой леди с Востока? — настаивал я.

Мистер Самаркан медленно покачал головой.

— Возможно, месье видел одну из айя?1 В настоящее время в «Нью-Лувре» проживает несколько англо-индийских семей.

— Айя? Вполне вероятно. Но все же…

ГЛАВА IV

ЦВЕТОК МОЛЧАНИЯ

— Теперь мы имеем дело, — сказал Найланд Смит, беспокойно расхаживая взад-вперед по гостиной, — не как прежде с доктором Фу Манчи, но с совершенно неизвестным лицом — Си Фаном.

— Ради всего святого! — вскричал я. — Что такое Си Фан?

— Величайшая тайна таинственного Востока, Петри. Вдумайтесь только. Вы, как и я, знаете, что злой гений, доктор Фу Манчи, некоторое время жил в Англии, «подготавливая почву» (кажется, это мое собственное выражение) для создания ни больше и ни меньше, как гигантской Желтой империи. Миллионы европейцев и американцев называют эту мечту Желтой Погибелью. Прекрасно. Но подобной империи необходим…

— Император!

Найланд перестал мерить шагами гостиную и остановился прямо напротив меня.

— А почему не императрица, Петри? — отрывисто спросил он.

Слова его оглушили меня, подобно грому средь ясного неба, и я не нашелся, что ответить.

— Вы, вероятно, напомните мне, — быстро продолжал мой друг, — о низком положении женщины в восточном обществе. Я же могу привести в пример разные достойные внимания исключения из сего правила — и древние, и современные. В действительности, по здравом размышлении, можно увидеть множество преимуществ в создании гипотетической Восточной династии не императоров, но именно императриц. Наконец, на Дальнем Востоке существует старинное предание, согласно которому однажды миром будет править женщина. Несколько лет назад один ученый индус уверял меня, что в каком-то тайном монастыре в Татарии или на Тибете живет принцесса невероятно древнего рода, которой суждено стать императрицей мировой державы. Полагаю, это традиционное верование или мощная организация, следящая за его сохранением и распространением, и называется Си Фаном!

Удивление мое не знало границ, но…

— Так, значит, упомянутая леди немолода? — спросил я.

— Напротив, Петри. Она всегда остается молодой и красивой благодаря длинному ряду воплощений. Кроме того, таким образом она несет в себе всю мудрость прошлых веков. Короче, это — архетип ламаизма. Подлинный секрет безбрачия лам заключается в существовании чистой, целомудренной правительницы, при которой Великий лама состоит всего лишь в качестве верховного духовного лица. Для ее свиты отбираются самые красивые и очаровательные девушки из благородных семей — им предварительно отрезают языки, дабы лишить возможности рассказать кому-либо об увиденном и услышанном.

— Смит! — вскричал я. — Но это совершенно невероятно!

— Рабыни же, ухаживающие за телом принцессы, не только немы, но и слепы — ибо узревший прекрасную наготу повелительницы обречен на смерть!

Я взволнованно вскочил с места.

— Вы придумали все это ради собственного развлечения, — воскликнул я.

Найланд Смит в свойственной ему импульсивной манере похлопал меня по плечу и серьезно посмотрел мне в глаза.

— Простите, дружище, — сказал он, — если случайно заставил вас поверить, что эти невероятные фантастические подробности не вызывают у меня никакого сомнения. Многие из них принадлежат легенде, многие являются плодом суеверного вымысла, но некоторые факты — и тут я совершенно серьезен, Петри, — абсолютно достоверны.

Я молча смотрел на сухое загорелое лицо друга — ни тени улыбки не появилось на его сурово сжатых губах.

— На самом деле такая женщина может существовать только в легенде, Петри. Но тем не менее она является центром колоссальной тайной организации, в которую доктор Фу Манчи со всем своим окружением входил лишь как одна из составных частей. Хэйл случайно узнал о деятельности этого общества. Из слов Битона и из собственных наблюдений я заключил, что в этом сундуке, — он указал на стоящий поблизости медный ящик, — Хэйл хранил нечто важное и абсолютно необходимое для успешного осуществления широкомасштабного заговора желтых. Совершенно очевидно, что агенты Неизвестного следили за бывшим атташе до самого отеля. Но, — мрачно добавил мой друг, — усилия их не увенчались успехом.

Сотни самых ужасных мыслей теснились в моем мозгу.

— Смит! — воскликнул я. — Та женщина, которую я видел в отеле…

Найланд пожал плечами.

— Вероятно, как предположил мистер Самаркан, это айя, — сказал он, но в голосе его прозвучала странная нотка, и глаза странно блеснули.

— Опять-таки, я почти уверен, что предупреждение Хэйла относительно хромого человека — не пустые слова. Вы откроете медный сундук?

— В настоящее время — определенно нет. Страшная кончина Хэйла является предостережением, которое нельзя игнорировать. Я находился у постели умирающего, и они не знают, что известно мне. Но как же он умер? Как он умер? Каким образом Цветок Молчания попал в надежно охраняемую спальню?

— Цветок Молчания?

Смит рассмеялся — коротко и невесело.

— Однажды во время моего пребывания в Верхней Бирме, — сказал он, — ко мне явился посыльный от одного чужеземца — какого-то странствующего монаха, насколько я понял, — который хотел передать мне лично какое-то важное сообщение. Он умирал в грязной хижине на окраине Манипура, высоко в горах. По прибытии туда я с первого взгляда опознал в умирающем тибетского монаха. Вероятно, он переправился через реку и пересек Ассам. Но мне не довелось услышать упомянутое сообщение. Человек потерял дар речи! Он невнятно мычал и лепетал, в точности как бедняга Хэйл. Через несколько минут после моего прибытия монах испустил дух. Провожатый мой склонился над умершим — никогда не забуду эту сцену! — и отскочил назад, словно наступив на гадюку. «Он держит в руке Цветок Молчания! — завопил он. — Си Фан! Си Фан!» — и пулей вылетел из хижины.

Я занялся осмотром тела, и действительно: покойный сжимал в руке маленький пучок измятых цветов. Естественно, я не стал трогать его, но ухитрился извлечь из пальцев мертвеца, набросив на стебелек веревочную петлю. Я отнес цветки знакомому искателю орхидей, случайно оказавшемуся в ту пору в Манипуре.

Грэхэм — так звали моего знакомого — отнес растение к неизвестной разновидности ятрофы из семейства Curcas. Среди цветочков он обнаружил похожий на клык полый шип, но не смог догадаться о его назначении. Однако из лепестков Грэхэм извлек род нелетучего масла в количестве достаточном для того, чтобы убить нас обоих.

— Вероятно, когда стебелек ломается…

— Через шип выделяется некоторое количество ядовитого масла. Практически, чудовищный цветок жалит, почувствовав боль. Это моя собственная версия, Петри. И я могу представить себе, как восточные фанатики, провинившись, принимают заслуженный приговор — молчание и смерть, — вынесенный Си Фаном, и совершают эту новую форму харакири. Но я не смогу спать спокойно рядом с этим медным сундуком, пока не узнаю, что заставило мистера Хэйла дотронуться до цветка и каким образом последний оказался в его спальне.

— Но Смит! Почему вы приказали мне сегодня вечером произнести слова «Сакья Муни»?

Смит улыбнулся самым мрачным образом.

— После случая с тибетским монахом я свел знакомство с одним ученым индусом, отдельные высказывания которого я уже цитировал в целях вашего просвещения. Он подтвердил, что Цветок Молчания действительно часто используется определенной группой людей в качестве инструмента убийства, и добавил, что, согласно некоторым авторитетным источникам, человек, дотронувшийся до Цветка Молчания, может спастись от смерти, немедленно произнеся святое имя Будды. Однако сам ученый не был фанатиком и, заметив мою недоверчивую улыбку, объяснил сей феномен следующим образом.

Человек с пораженной речевой функцией не может правильно произнести слова «Сакья Муни». А поскольку смертельный яд в первую очередь парализует мышцы языка, то произнесение святого имени Будды превращается практически в тест, по которому жертва может судить, проник яд в ее кровь или нет!

Я с трудом подавил дрожь. Атмосфера ужаса сгущалась вокруг нас, подобно туману.

— Смит, — медленно проговорил я, — мы должны быть начеку, — ибо в этот момент меня вдруг осенило. — Если я не ошибаюсь самым глупым образом, человек, столь загадочным образом появившийся в номере Хэйла, и предполагаемая айя, встреченная мною внизу, — одно и то же лицо. Следовательно, считая загадочного хромого, по меньшей мере двое из Желтой организации находятся сейчас здесь, в «Нью-Лувре»!

Приглушенный свет лампы падал на медный сундук на столе. Туман в гостиной уже рассеялся, но в полночной тишине с реки доносились приглушенные пароходные гудки, и с железной дороги слышались предупреждающие свистки паровозов, из чего я сделал вывод, что город еще окутан плотной пеленой тумана. В соответствии с заранее установленным планом, мы решили в течение ночи по очереди сторожить «ключ к Индии» (что бы он собой ни представлял). Короче, мы боялись спать без охраны. Теперь часы мои показывали без малого четыре. В четыре я должен был разбудить Смита и отправиться спать к себе в комнату.

Во время моего дежурства ничего не случилось, то есть ничего определенного. Правда, один раз, полутора часами раньше, мне послышались доносившиеся откуда-то сверху глухой шум и постукивание. Но поскольку в коридоре верхнего этажа еще велись отделочные работы и ни одна из выходящих в него комнат не была заселена, я решил, что ошибся. Лестницу в конце нашего коридора, ведущую наверх, до сих пор загромождали мешки с цементом и мраморные плиты.

До слуха моего донесся отдаленный бой лондонских часов, бьющих четыре. Но я продолжал сидеть возле таинственного сундука, не склонный будить друга раньше, чем следует, тем более что спать мне совсем не хотелось.

В ту же ночь я получил серьезный урок — урок неукоснительного следования договоренности. Я должен был разбудить Найланда в четыре, но, поскольку я задержался, решив предварительно выкурить трубку, то едва не лишился возможности вообще когда-либо разбудить своего товарища.

В десять минут пятого в тишине столь глубокой, что звук моих шагов казался просто оглушительным, я пересек гостиную и распахнул дверь спальни. Там было темно, но, ступив за порог, я немедленно нажал на расположенный рядом с дверью выключатель и зажег свисающую с потолка лампу.

Взглянув в сторону кровати, я сразу заметил, что интерьер спальни неуловимо изменился. Я не сразу смог определить природу происшедшей перемены, но вскоре сообразил, в чем дело.

Висящая над кроватью лампа крепилась к подвижному деревянному блоку на потолке и могла подниматься и опускаться но желанию постояльца. Укладываясь в постель сегодня. Смит не был расположен читать на сон грядущий и даже не зажигал лампу, но оставил ее высоко под потолком.

Сейчас положение лампы изменилось: она висела так низко над подушкой, что шелковая бахрома абажура почти касалась лица моего друга, который крепко спал, положив одну худую загорелую руку на покрывало.

Озадаченный, я стоял в дверях и мог бы простоять так до тех пор, пока не стало бы слишком поздно, если бы, случайно взглянув на потолок, не увидел там вместо деревянного блока, обеспечивающего подвижность лампы, круглое черное отверстие, из которого свисал белый шнур.

Не сумев подавить хриплый крик, я прыгнул через комнату к кровати, ибо теперь я увидел кое-что еще!

Я увидел привязанный к одной из четырех украшающих абажур шелковых кисточек маленький цветок, почти лежащий на щеке спящего человека. Цветок Молчания!

Схватив абажур левой рукой и шнур — правой, я рванул лампу в сторону изо всех сил, в то время как Смит с безумным видом резко сел на кровати. Я бросил взгляд вверх и мельком увидел желтую руку с длинными заостренными ногтями. Раздался громкий треск, из круглого отверстия в потолке вылетела электрическая искра, и по-прежнему крепко сжимая шнур и лампу в руках, я покатился по ковру. В тот же момент в спальне погасла вторая лампа.

В темноте я увидел, как Смит в пижаме спрыгивает с другой стороны кровати.

— Петри, Петри! — закричал он. — Где вы? Что случилось?

Почти истерический смех сорвался с моих губ. Я с усилием взял себя в руки и торопливо направился в гостиную.

— Скорей, Смит! — сказал я, но не узнал собственного голоса. — Скорей, пойдемте прочь из этой комнаты!

Я пересек гостиную и, дрожа всем телом, упал на диван. Найланд Смит вышел из спальни и стал напротив меня с потрясенным выражением лица и по-прежнему диким видом.

— Ради всего святого, в чем дело? — осведомился он и принялся дергать себя за мочку левого уха, обводя комнату не вполне еще осмысленным взглядом.

— Цветок Молчания! — сказал я. — Кто-то в верхнем коридоре… Бог знает, когда они успели, ибо мы редко отлучались из номера с тех пор, как поселились здесь… Тот же прием, что и в случае с беднягой Хэйлом… Спросонья вы могли попытаться смахнуть цветок со щеки…

Проблеск сознания появился в глазах моего друга. Он резко выпрямился и громким отчетливым голосом произнес слова: «Сакья Муни». И потом еще раз: «Сакья Муни».

Потом, громко звеня стаканами и графином, Найланд налил две порции крепкого виски и вдруг…

— Тс-с! Что это? — прошептал он и замер на месте, чуть наклонив голову к плечу и напряженно прислушиваясь.

Еле слышное шарканье и постукивание донеслись до нашего слуха, как мне показалось, со стороны недостроенной лестницы, ведущей на верхний этаж.

— Хромой человек! — прошептал Смит.

Он прыгнул к двери и уже схватился за дверную ручку, но внезапно повернулся и устремил взгляд на медный ящик.

— Нет! — решительно заявил мой друг — В некоторых случаях приходится подчиняться голосу разума. Никто из нас не должен покидать номер сегодня.

ГЛАВА V

ЗАВЕДЕНИЕ ДЖОНА КИ

— Что означает слово «Си Фан»? — спросил следователь — сержант Флетчер.

Он стоял у окна, глядя на проспект внизу, на деревья, растущие вдоль набережной, и древнюю статую, которая много веков смотрела через пески пустыни на Нил, а теперь взирала на другую реку, полную тайн. Похоже, вид из окна чрезвычайно занимал сержанта. Он говорил, не поворачивая головы к нам.

Найланд Смит коротко рассмеялся и ответил:

— Си Фаном называется народ, живущий в восточном Тибете.

— Но слово это имеет и другое значение, сэр? — Сержант скорее утверждал, чем спрашивал.

— Имеет, — мрачно согласился мой друг. — Полагаю, это название или, возможно, символ некоего огромного тайного общества, имеющего филиалы во всех уголках Востока.

Несколько мгновений мы молчали. Инспектор Веймаут, сидевший в кресле у окна, с уважением взглянул на спину своею подчиненного, который продолжал смотреть в окно. Сержант Флетчер был одним из наиболее перспективных работников Скотланд-Ярда. Он располагал крайне ценной информацией, и Найланд Смит отложил одно важное мероприятие, дабы повидаться с ним.

— Обстоятельства вашего дела вкратце можно изложить следующим образом, — продолжал Флетчер, сцепив руки за спиной и не отрывая взгляда от окна. — В вашем владении оказался медный ящик, запертый и неизвестно что содержащий. В данный момент он стоит здесь на столе. Его привез с Тибета человек, полагавший, что означенный сундук имеет какое-то отношение к Си Фану. Человек этот мертв, возможно, убит членами тайной организации. Никаких заявлений сделать он не успел. Вам известно, что в Лондоне находятся люди, стремящиеся получить ящик обратно. У вас есть соображения, касающиеся личностей некоторых из них, но вы не располагаете практически никакими фактами.

Найланд Смит кивнул головой.

— Совершенно верно, — коротко согласился он.

— Инспектор Веймаут, — продолжал Флетчер, — посвятил меня во все известные ему обстоятельства дела, и, похоже, благодаря счастливому случаю мне удалось уцепиться за одну важную ниточку.

— Вы меня интригуете, сержант, — сказал Смит. — И что же это за ниточка?

— Я скажу вам, — отозвался его собеседник, резко поворачиваясь на каблуках в нашу сторону.

У Флетчера было смуглое, чисто выбритое лицо несколько болезненного цвета и глубоко посаженные проницательные глаза. Квадратный раздвоенный подбородок и правильные четкие черты лица свидетельствовали о решительном и сильном характере этого человека. Движения его отличались резкостью и живостью.

— Я специализируюсь по китайским преступлениям, — сказал он, — и потому провел много времени среди наших азиатских гостей. Я достаточно хорошо знаком с уроженцами Востока, которые обитают в районе лондонского порта, и у меня есть несколько полезных знакомых из их числа.

Найланд Смит кивнул. Несомненно, Флетчер хорошо знал свое дело.

— К великому сожалению, — продолжал сержант, — мне не довелось встретиться с доктором Фу Манчи. Насколько я понял, сэр, вы полагаете, что последний занимал высокий пост в опасной организации желтых. Однако, думается мне, в самом скором времени нам с вами придется столкнуться и с другими важными особами. Например, как мне сказали, среди прочих вы разыскиваете некоего «хромого человека».

Смит, который собирался в этот момент зажечь трубку, уронил спичку на ковер и наступил на нее ногой. В глазах его появился металлический блеск.

— Хромой человек, — произнес он и медленно поднялся на ноги. — Что вам известно о нем?

Флетчер слегка покраснел. Слова его произвели гораздо больший эффект, нежели он ожидал.

— На Шедвел-уэй есть одно заведение, — начал он, — о котором вы, несомненно, слышали. У него нет официального названия, но среди завсегдатаев оно известно как Лавка Радости.

Инспектор Веймаут встал с кресла и навис могучим телом над своим более худощавым коллегой.

— Едва ли вы знакомы с Джоном Ки, мистер Смит, — сказал он. — Все подобные заведения находятся под нашим строгим контролем, и до последнего времени Лавка Радости не доставляла нам никаких хлопот.

— Что такое Лавка Радости? — поинтересовался я.

— Место отдыха всяких сомнительных лиц, большей частью азиатского происхождения, — ответил Веймаут. — Игорный дом и работающая без лицензии питейная — и даже хуже. Но заведения такого рода более полезны для нас, когда они открыты, нежели когда закрыты.

— В мои постоянные обязанности входит следить за всеми посетителями Лавки Радости, — продолжал Флетчер. — У меня много знакомых среди завсегдатаев этого притона. Нет нужды добавлять, что они не догадываются о моей подлинной профессии. И вот недавно несколько моих приятелей один за другим спросили меня, не знаю ли я, что за человек бродит по заведениям, опираясь на две палки. Похоже, все слышали его, но никто не видел.

Найланд Смит принялся беспокойно расхаживать взад-вперед по гостиной.

— Я и сам слышал поступь хромого, — добавил Флетчер. — Но мне никогда не удавалось увидеть его и краешком глаза. Узнав о таинственном деле Си Фана, я понял, что, вполне вероятно, вы ищете именно этого человека, а тут как раз появилась блестящая возможность для вас посетить Лавку Радости и, если удача будет сопутствовать нам, заглянуть за декорации.

— Я весь внимание, — нерешительно произнес Смит.

— Недавно в Лавке Радости появилась женщина по имени Зарми. И появилась она приблизительно в то же время, что и невидимый хромой человек.

Глаза Найланда Смита засверкали от возбуждения. Он бегал по гостиной, дергая себя за мочку левого уха.

— Зарми не похожа ни на одну из женщин, каких можно встретить в подобном заведении. Она евразийка и красива своеобразной дикарской красотой. Я сделал все возможное, — сержант слабо улыбнулся, — чтобы зарекомендовать себя в ее глазах с самой лучшей стороны, и в определенном смысле преуспел в своих стараниях. Я заходил в Лавку Радости прошлой ночью, и Зарми спросила меня, нет ли среди моих знакомых, как она выразилась, «сильная парень».

«Это есть, — сообщила красавица, обводя презрительным взглядом собравшихся в зале людей, — бедный слабый Джонни!»

В тот момент никакая определенная кандидатура не пришла мне на ум, поскольку я еще не слышал о вашем возвращении в Лондон, но на всякий случай я пообещал ей привести с собой сегодня в Лавку Радости надежного друга. Не знаю, зачем мы нужны Зарми, но…

— Рассчитывайте на меня! — отрывисто сказал Смит. — Я оставлю все детали дела вам с Веймаутом и буду в Скотланд-Ярде сегодня вечером, дабы успеть переодеться и загримироваться должным образом. Петри, — он стремительно повернулся ко мне, — боюсь, мне придется идти в Лавку Радости без вас, но, как видите, меня будет сопровождать надежный товарищ. А инспектор Веймаут, несомненно, найдет для вас роль в своей вечерней программе.

Он взглянул на часы.

— О! Мне надо спешить. Вы чрезвычайно обяжете меня, Петри, если упакуете медный сундук в мою дорожную сумку, пока я надеваю пальто. И, может, Веймаут по пути вызовет мне такси из вестибюля? Я смогу вздохнуть с облегчением, только когда положу нашу неприятную добычу в надежный банковский сейф!

ГЛАВА VI

СИ ФАН НАЧИНАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ

Моросил мелкий дождь, когда Смит садился в такси, вызванное по телефону швейцаром. С собой он увозил коричневую дорожную сумку с медным ящиком, который явился причиной нашего возвращения в Лондон. Последний раз увидел я друга сквозь поднятое стекло автомобиля: он чиркал спичкой о коробок, собираясь зажечь трубку, что делал крайне редко и лишь с целью успокоиться.

Охваченный непонятной усталостью, я стоял в вестибюле и глядел на серый ноябрьский Лондон. Легкого усилия мысли оказалось достаточно, чтобы грязно-коричневый проспект растаял без следа и перед мысленным взором моим возник выходящий на Нил балкон, пыльные пальмы на периферии зрения, белая стена, заросшая пурпурными цветами, и над всем этим — ослепительный голубой купол Египта. На балконе воображение мое нарисовало во всех восхитительных подробностях фигуру Карамани. И мне почудилось, что прекрасные глаза ее полны печали и губы чуть вздрагивают, когда она, положив руки на перила балкона, смотрит через радостно сверкающую реку на купола и минареты Каира — и дальше, в подернутую дымкой даль — и видит меня в унылом, дождливом Лондоне так же, как я вижу ее в Гезире под безоблачным небом Египта.

От этих сладостных, но печальных дум я очнулся почти сердито и двинулся по грязным улицам в сторону Чарринг-кросса, ибо решил воспользоваться возможностью и повидаться с доктором Мюрреем, который купил у меня небольшую пригородную практику накануне моего последнего отъезда из Лондона (как я полагал в то время, окончательного).

Этот визит занял у меня большую часть дня. Я вернулся в «Нью-Лувр» в начале шестого и, не увидев никаких знакомых лиц в вестибюле, немедленно проследовал в номер. Найланда Смита там не оказалось, и, переодевшись, я снова спустился вниз и спросил у швейцара, не передавал ли он мне что-нибудь.

Служащий сообщил, что Смит не возвращался с самого утра, и мне не оставалось делать ничего другого, кроме как ждать. Я купил вечернюю газету и устроился в кресле, откуда открывался хороший вид на входные двери. Приближалось время обеда, но мой друг по-прежнему не появлялся. Почувствовав наконец беспокойство, я прошел в телефонную кабинку и позвонил инспектору Веймауту.

Смит в Скотланд-Ярде не показывался и никак не давал о себе знать в течение дня. Возможно, любой другой человек не нашел бы в данной ситуации особых причин для тревоги, но я, знакомый с пунктуальностью и обязательностью Найланда, разволновался не на шутку. Мне не хотелось выставлять себя в смешном виде, но неуклонно растущее беспокойство заставило меня обратиться к швейцару с расспросами о таксисте, который увез моего друга. В результате последующего разговора страхи мои скорей усугубились, нежели рассеялись.

Никогда прежде швейцар не видел этого человека среди водителей ближайшей стоянки такси. И номера автомобиля никто не заметил.

Теперь странные сомнения и страхи начали одолевать меня. Водитель, смутно вспомнилось мне, был невысоким темноволосым человеком с замечательно тонкими чертами лица и кожей оливкового цвета. Когда бы не дорожные очки, он, безусловно, показался бы красивым — утонченной женственной красотой.

К тому времени я был уже почти уверен, что таксист является не англичанином. И почти уверен, что со Смитом случилось какое-то несчастье. Мы ослабили бдительность буквально на мгновение — и вот печальный результат!

В одном из крупных отделений банка можно найти ответственного за прием вкладов. Но даже если разыскать его и удастся в самое короткое время, едва ли этот человек будет в силах помочь мне — разве только если он случайно знает моего друга в лицо (что, впрочем, вполне вероятно) и действительно видел его сегодня. Во всяком случае, я решил попытать счастья: вновь зашел в телефонную кабинку и попросил связать меня с банком.

Приемщик вкладов оказался на месте и спустя несколько минут подошел к телефону. Он прекрасно знал Найланда Смита в лицо и находился на дежурстве в приемном отделении банка в то время, когда Смит должен был подъехать. Служащий уверенно заявил, что мой друг сегодня там не появлялся.

— Кроме того, сэр, — добавил он, — вы говорили, мистер Смит хотел сдать на хранение какие-то ценности!

— Да-да! — нетерпеливо вскричал я.

— Все оставленные в банке ценности я самолично спускаю на лифте в хранилище под наблюдением помощника управляющего и могу с полной определенностью утверждать: ничего подобного сегодня в банке никто не оставлял.

Когда я вышел из телефонной кабинки, ноги у меня подкашивались, и мне даже пришлось схватиться за дверь, чтобы не упасть.

«Что такое Си Фан?» — спросил сержант Флетчер сегодня утром. Никто из нас не смог ответить ему, ибо никто не знал толком ответа на этот вопрос. Туманная завеса опустилась перед моими глазами, отделяя меня от окружающего мира, и внезапно я остро осознал, что Си Фан — эта незримая зловещая сила — дотянулась до моего друга, вырвала его из кипевшей вокруг меня шумной жизни и увлекла в свою загадочную мертвую тишину.

ГЛАВА VII

КИТАЙСКИЙ КВАРТАЛ

— Патрулировать окрестности Лавки Радости Джона Ки, — сказал инспектор Веймаут, — не привлекая к себе внимания, нелегко. Вход в притон, как вы скоро увидите, находится на длинной, узкой, грязной улочке, расположенной под прямым углом к Темзе. Насколько мне известно, поблизости нет такого места, откуда можно вести наблюдение за входом. А с другой стороны заведение выходит на крохотный пустырь, возле заброшенной мельницы.

Я пропустил слова инспектора мимо ушей. Переодетый и загримированный до полной неузнаваемости, я порывался скорей отправиться в Лавку Радости, поскольку занял место Смита в ночной программе. Мы проверили все возможные источники информации, но безрезультатно, и теперь я, вопреки всякой логике, надеялся узнать хоть что-нибудь о судьбе своего бедного друга в китайском притоне, который он намеревался посетить вместе с Флетчером.

Последний, загримированный под мулата-матроса и представлявший собой довольно странное зрелище, с сомнением посмотрел на инспектора и сказал:

— Катер речной полиции может подойти с приливом к отмели Сюррей и встать там на якорь. В конце улицы находится пустующая пристань, мы можем проскользнуть туда и световыми сигналами дать вам знать о своем прибытии в Лавку Радости. Вы ответите нам таким же образом. В случае непредвиденных осложнений я выстрелю в воздух, — он похлопал по ручке служебного револьвера, торчащей из заднего кармана брюк, — и вы сможете высадиться на берег в считанные секунды.

План Флетчера имел одно важное достоинство: никто не мог предложить ничего другого. Поэтому он был принят, и пятью минутами позже из Ярда вывернуло такси, в котором сидели инспектор Веймаут и два подозрительных субъекта бандитского вида — Флетчер и я сам.

Никакого азарта, который непременно охватил бы меня, случись подобная экспедиция при других обстоятельствах, я не испытывал. Терзающее душу беспокойство и уныние мешали мне поддерживать разговор с инспектором, и я ограничивался лишь односложными ответами на вопросы, едва доходившие до моего сознания.

У пристани нас ожидал наш старый знакомый, инспектор речной полиции Раймэн. Веймаут позвонил ему из Скотланд-Ярда.

— У мола стоит моторная лодка, — сказал Раймэн, кивнув Флетчеру и сурово взглянув в мою сторону.

Веймаут коротко рассмеялся.

— Очевидно, вы не узнали доктора Петри.

— О! — воскликнул Раймэн. — Доктор Петри! Но, клянусь небесами, доктор, я бы ни в жизнь не узнал вас! Что же такое случилось? — И он повернулся к инспектору Веймауту, вопросительно подняв брови.

— Снова всплыло дело доктора Фу Манчи.

— Фу Манчи! Но я думал, дело доктора Фу Манчи давно закрыто! Для меня оно всегда оставалось загадкой: никогда ни слова в газетах, и полиция находится в таком же неведении, как и простые смертные. Но разве этот китаец, доктор Фу Манчи, не умер?

Веймаут кивнул.

— Тем не менее некоторые из его друзей очень даже живы, — сказал он. — И, похоже, доктор Фу Манчи, хоть он и гений, — а против этого утверждения трудно возражать, Раймэн, — являлся всего лишь агентом некоей гораздо более значительной и влиятельной личности.

Раймэн мягко присвистнул.

— Так, значит, в Лондон прибыл настоящий организатор всех этих темных дел?

— Мы обнаружили, что боремся с так называемым Си Фаном.

За этими словами инспектора последовал неизбежный вопрос, на который мы до сих пор не нашли ответа.

— Что такое Си Фан?

Я рассмеялся, но смех мой звучал невесело. Инспектор Веймаут покачал головой.

— Возможно, Найланд Смит смог бы ответить вам, ибо Си Фан добрался до него сегодня.

— Добрался?! — воскликнул Раймэн.

— Совершенно верно. Он исчез. А Флетчер выяснил, что заведение Джона Ки имеет какое-то отношение к делам Си Фана.

Я вмешался в разговор, боюсь, несколько нетерпеливо:

— Тогда давайте поспешим, инспектор, — сказал я. — Мне кажется, мы попусту тратим драгоценное время, а вы прекрасно знаете, чем чревато любое промедление. — Я обернулся к Флетчеру. — Где находится этот притон? Как мы будем добираться до него?

— Часть пути мы можем проехать на такси, — ответил сержант. — Но часть придется пройти пешком. Клиенты Джона Ки, как правило, не разъезжают на машинах.

— Так пойдемте же! — И я направился к двери.

— Не забудьте про сигнал! — крикнул инспектор Веймаут мне вслед. — И не суйтесь в притон, пока не получите ответный сигнал…

Но я уже вышел на улицу, Флетчер следовал за мной по пятам — и несколько мгновений спустя мы ехали в машине по лабиринтам кривых улочек по направлению к Лавке Радости Джона Ки.

С наступлением сумерек дождь прекратился, но тучи по-прежнему сплошь затягивали небо от края до края, и, в воздухе висел сырой туман. В такие ночи тоска по южным небесам становилась острей, и, когда, рассчитавшись, с таксистом, мы, не встретив ни единой живой души, пошли пешком по грязной, плохо освещенной улице, по обеим сторонам которой высились глухие кирпичные стены, я почувствовал, что тяжкий груз уныния долго еще будет лежать у меня на сердце.

До моего слуха донесся грохот и лязг железнодорожного состава на каком-то запасном пути: раздался свисток паровоза и гулкие, протяжные сигналы. Шум речной жизни тоже долетал досюда, поскольку Темза — древний седой поток, похоронивший на дне своем много несчастных жертв из лондонских низов, — протекала поблизости. Вечерние небеса мрачно багровели над крышами домов.

Сержант загремел засовами на обшарпанных воротах, возле которых мы остановились, и мгновение спустя произнес:

— Все в порядке… Пойдемте, только тихо.

Я протиснулся за ним в узкую щель (шире ржавые разбитые ворота не открывались), мы миновали темный сводчатый проход и остановились. Внизу текла Темза, и на противоположном ее берегу мерцало несколько тусклых огоньков.

— Осторожней! — предупредил Флетчер. — До края причала всего несколько шагов.

Я услышал, как он достает из кармана спичечный коробок.

— Возьмите мой фонарик, — сказал я. — С ним сподручнее.

— Отлично, — пробормотал мой спутник. — Посветите, нужно подойти поближе к воде.

С помощью фонарика мы добрались по гнилым шатким бревнам до края старой пристани. Туманная пелена над рекой как будто сгущалась, сквозь нее, словно сквозь грязную кисейную занавеску, можно было различить наиболее яркие огни на противоположном берегу. Последние, однако, все без исключения находились высоко над уровнем воды — ниже тянулась сплошная черная полоса мрака.

— Давайте я посигналю им. — Флетчер зябко содрогнулся и взял фонарик у меня из руки.

Он несколько раз включил и выключил его. А потом мы оба стояли и всматривались в темноту, сгустившуюся над противоположным берегом. Волны с легким плеском бились о сваи причала, и откуда-то из-под наших ног доносились тихие, невнятные шепоты и журчание воды. Один раз под досками настила за нашими спинами раздался слабый всплеск.

— Крыса, — отсутствующим голосом сказал Флетчер, не отводя взгляда от погруженного во тьму дальнего берега. — Она поплывет к пустырю на задворках заведения Джона Ки.

Он замолчал и снова несколько раз мигнул фонариком. Почти одновременно в густом мраке, низко над маслянистой водой реки, вспыхнула яркая точка. Крохотный огонек мигнул раз, второй, третий — и исчез.

— Это Веймаут на катере, — сказал Флетчер. — Они готовы… Теперь можно идти к Джону Ки.

Мы вернулись под низкую темную арку, спотыкаясь, поднялись по небольшому уклону к разбитым воротам, которые закрыли и заложили засовом, выйдя на улицу, и углубились в начинавшийся прямо напротив малопривлекательный переулок. Тусклая полоса света падала на грязную дорогу впереди нас. Флетчер остановился на мгновение и предостерегающе шепнул:

— Не разговаривайте по возможности. А если не можете молчать — бормочите на любом жаргоне любого известного вам языка и почаще пересыпайте речь проклятиями!

Он схватил меня за руку, и я переступил порог Лавки Радости и оказался в убогой комнатушке площадью не более двадцати квадратных футов, с очень низким потолком. Здесь сильно пахло керосином, и несколько предметов скудной обстановки были едва различимы в тусклом свете простой железной лампы, которая стояла на деревянном ящике на верхней площадке лестницы, ведущей, похоже, в подвал.

Я резко остановился: душная крохотная каморка совершенно не отвечала моему заранее составленному представлению о заведении с сомнительной репутацией. Я открыл было рот, но в этот момент Флетчер ущипнул меня за руку — и из мрака, сгустившегося за ящиком с лампой, выступила маленькая сгорбленная фигурка!

Я сильно вздрогнул, поскольку не подозревал о присутствии в комнате еще одного человека. Призрак оказался китайцем и, насколько я мог судить в темноте, очень старым китайцем, одетым в широкий голубой халат. Желтое лицо старика покрывала густая сеть извилистых замысловатых морщин, среди которых глаза его были практически не видны.

— Привет, Джон, — сказал Флетчер и направился к лестнице, взяв меня за рукав.

Когда я поравнялся с ящиком, китаец неожиданно поднял лампу и направил луч света прямо мне в лицо.

Я не сомневался в высоком качестве своего грима, однако затрепетал от волнения и страха, оказавшись под пристальным взглядом хитрых старческих глаз, глядящих с обезьяньего личика, похожего на уродливую маску.

— Ты привести друг, Чарли? — пропищал старик тонким голоском.

— Играет в карты, — коротко ответил Флетчер. — Славный малый, много денег.

Он спустился по ступенькам, по-прежнему держа меня за рукав, и мне волей-неволей пришлось следовать за ним. Очевидно, Джон Ки остался доволен и результатами своего осмотра, и рекомендациями Флетчера, ибо опустил лампу на крышку ящика и снова исчез в темноте, откуда появился.

— Харасо, — донеслось до моих ушей, когда я, спотыкаясь, спускался по лестнице вслед за товарищем.

Я ожидал очутиться в подвале, но вместо этого мы вышли в маленький квадратный дворик, под туманное ночное небо. На пороге двери напротив стояла точно такая же лампа, как на ящике наверху. Очевидно, она отмечала местоположение входа в Лавку Радости, ибо Флетчер решительно толкнул означенную дверь, и в лица нам ударил яркий свет. Мы переступили порог, и мой спутник плотно прикрыл за собой дверь.

Я увидел длинный зал с низким потолком, освещенный многочисленными газовыми горелками — открытые рожки без каких-либо защитных колпачков и сеток шипели и потрескивали на сквозняке, которым потянуло от раскрытой двери. Деревянные столы, нечистые и испещренные следами от влажных стаканов, были расставлены на манер столиков в кафе, и за многими из них сидели люди — большей частью неопределенной национальности. В двух-трех посетителях в дальнем углу зала я с уверенностью признал китайцев, но мое недостаточное знакомство с восточными народностями не позволило мне определить национальную принадлежность большинства клиентов Джона Ки. Среди последних заметил я и нескольких малопривлекательных женщин.

Флетчер приветственно кивнул двум игрокам в покер весьма отталкивающего вида и направился в глубину зала. Я удовлетворенно отметил про себя, что наше появление не привлекло ничьего внимания. В проеме правой стены я увидел помещение меньших размеров, занятое исключительно китайцами. Они играли в какую-то разновидность рулетки и еще в одну неизвестную мне игру.

Я не рискнул задержать взгляд на игроках более чем на мгновение и последовал дальше за своим спутником.

— Фан-тан! — шепнул он мне на ухо.

За некоторыми столами играли в другие азартные игры. Но тут Флетчер незаметным кивком привлек мое внимание к третьему тускло освещенному помещению, вход в которое находился в левом дальнем углу главного зала. Там стоял отвратительный, невыносимый смрад, и волна удушливых испарений ударила мне в лицо, когда я на миг остановился у порога сего внутреннего святилища. От интерьера комнаты у меня осталось весьма смутное впечатление — мне хватило одного запаха. Здесь курили опиум.

Флетчер сел за низкий столик у левой стены зала и подтолкнул мне ногой простой деревянный стул. Каковы будут наши дальнейшие действия, я совершенно не представлял. Я разглядывал грязное омерзительное окружение и горько сознавал свою полную неспособность помочь бесследно исчезнувшему другу, когда вдруг произошло нечто, заставившее сердце мое подпрыгнуть и бешено заколотиться от волнения и новой надежды. Очевидно, Флетчер заметил какую-то перемену в выражении моего лица, ибо…

— Не забывайте, о чем я предупреждал вас! — прошептал он и добавил: — Будьте осторожны! Будьте очень осторожны!

ГЛАВА VIII

ЗАРМИ ИЗ ЛАВКИ РАДОСТИ

От центра зала к нам приближалась девушка с большим медным подносом (первая декоративная восточная вещь, которую я увидел в Лавке Радости). Такая девушка являлась бы центром внимания в любом месте, в подобном же заведении она тем более приковывала к себе взоры. Наряд ее состоял из совершенно несовместимых друг с другом деталей и производил впечатление дикарского, но весьма живописного при этом. Она была в красных туфлях на высоком каблуке и, как позволяла убедиться короткая полупрозрачная юбка, в черных шелковых чулках. Ослепительной расцветки восточный шарф с кистями на концах был обмотан вокруг изящной талии и завязан узлом спереди на манер кушака. Свободная блузка с короткими рукавами, похожая на те, какие носят египтянки, завершала ее наряд, если исключить из описания множество дикарских побрякушек, большей частью серебряных, которые украшали шею и предплечья девушки.

Но сколь бы странным ни казалось одеяние незнакомки, внимание мое привлекло в первую очередь ее лицо Похоже, подобно большинству клиентов Джона Ки, она была полукровкой, однако резко выделялась среди них вызывающей злой красотой. Я намеренно употребил определение «злой», ибо красота бескровного смуглого лица с полными красными губами, сжимающими длинную желтую сигарету, и полузакрытыми миндалевидными глазами наверняка восхитила бы художника какой-нибудь современной извращенной школы, но меня привела скорее в ужас, нежели в восторг. Ибо я сразу узнал девушку — узнал после короткой памятной встречи в отеле. И я ничуть не сомневался в том, что она является членом организации Си Фан!

Загадочное создание откинуло назад иссиня-черные кудрявые волосы, распущенные по плечам и не украшенные никакими лентами, и, покачивая огромными золотыми серьгами, решительно направилась к нашему столику, неся свое гибкое тело с грацией газели.

Я взглянул на Флетчера.

— Зарми! — прошептал он.

Снова устремил я глаза на женское лицо, которое теперь оказалось совсем рядом, и осознал вдруг, что дрожу всем телом от страшного возбуждения…

Силы небесные! Ну почему прозрение пришло так поздно! Или я стал жертвой какой-то странной иллюзии, или Зарми была тем самым шофером такси, который увез Найланда Смита из «Нью-Лувра»

Зарми опустила поднос на стол и, наклонившись вперед, поставила на него локти и положила подбородок в сложенные чашечкой ладони. Дым сигареты — теперь зажатой между указательным и средним пальцами — свивался с прядями курчавых волос. Она посмотрела мне в лицо долгим пристальным взглядом, затем губы ее медленно раздвинулись в чувственной улыбке, столь характерной для женщин Востока. Не поворачивая головы, Зарми обратила прекрасные глаза (густо накрашенные и потому сияющие вдвойне ярко) к Флетчеру.

— Что ты и твой сильный друг пить? — мягко осведомилась она.

Легкая хрипотца в ее голосе обличала в ней уроженку Востока. Однако в нем звучали страстные зазывные нотки — древнее наследие восточных женщин, более древнее, нежели племя газелей, с одной из которых я мысленно сравнил Зарми.

— То же, что и я, — просто ответил Флетчер и, подняв руку, лениво поиграл огромным золотым кольцом в ухе девушки.

Не меняя позы, Зарми обратила сонный взгляд полузакрытых черных глаз на меня, потом медленно перевела взгляд, уже смеющийся, на моего спутника и затянулась сигаретой. Флетчер продолжал играть серьгой.

Внезапно девушка резко выпрямилась и выхватила спрятанный под шелковым шарфом на талии малайский кинжал с богато украшенной драгоценными камнями рукоятью. Черные глаза Зарми расширились, и она угрожающе замахнулась кинжалом на моего товарища!

Подавив крик ужаса, я приподнялся со стула, но Флетчер продолжал пристально смотреть на девушку и даже не пошевелился… И Зарми остановила руку в тот самый момент, когда острие кинжала дотронулось до горла сержанта!

— Видишь, — прошептала она мягко, но с силой, — как быстро я могу убить тебя.

Не успел я прийти в себя от удивления и ужаса, в которые повергло меня дикое поведение девушки, как она внезапно схватила меня за плечо и, отвернувшись от Флетчера, приставила кинжал к моему горлу.

— И тебя тоже! — прошептала Зарми. — И тебя тоже!

Ниже и ниже наклонялась она ко мне, не отнимая острия клинка от моей шеи, пока наконец ее злое прекрасное лицо почти не коснулось моего. Затем, как по волшебству, зловещий огонь потух в черных глазах, и они вновь превратились в томные, зовущие глаза газели, прикрытые полуопущенными веками. Зарми рассмеялась мягким угрожающим смехом и выпустила струю дыма мне в лицо.

Потом она засунула кинжал обратно за пояс и, подхватив медный поднос, пошла танцующей походкой по залу, напевая своим хрипловатым восточным голосом какую-то дикарскую песню.

Я глубоко вздохнул и посмотрел на своего спутника. Я знал, что отнюдь не легкая бледность покрывала мое лицо под слоем грима.

— Флетчер! — прошептал я — Я сделал потрясающее открытие! Эта девушка..

Я осекся и, вцепившись обеими руками в край стола, напряженно прислушался.

Из комнаты за моей спиной, вход в которую находился в двух шагах от нашего стола, донеслись глухое шарканье и деревянный стук! Медленно и осторожно я начал поворачивать голову, но тут громкие восклицания игроков в фан-тан заглушили знакомый зловещий звук.

— Вы слышали, доктор? — прошипел Флетчер.

— Хромой человек! — хрипло сказал я — Он там! Флетчер! Я нахожусь в полном смятении. Несомненно, в этом притоне мы найдем ключ к тайне Си Фана. Несомненно…

Флетчер бросил на меня предостерегающий взгляд, и, обернувшись, я увидел Зарми, которая приближалась к нам ленивой грациозной поступью, неся на медном подносе кувшин и два стакана. Последние она поставила на стол и затем стояла, ловко крутя поднос на кончике указательного пальца и наблюдая за нами из-под полуопущенных век.

Товарищ мой вынул из кармана несколько монет, но девушка, по-прежнему продолжая вертеть поднос на указательном пальце, свободной рукой отодвинула предложенную плату.

— Потом вы платить за выпивка, — сказала она. — Вы делать для меня одна вещь, да?

— Ага, — небрежно кивнул Флетчер, разбавляя водой ром в стаканах. — Когда?

— Скоро. Вы остаться здесь. Это сильная парень? — Зарми указала на меня.

— Еще какой сильный, — протянул Флетчер. — Как мул.

— Хорошо. Я дать ему один маленький поцелуй, если он пай-мальчик.

Она подбросила поднос в воздух, поймала его, поставила ребром на бедро и пошла прочь, попыхивая сигаретой.

— Послушайте! — Я наклонился к сержанту через стол. — За рулем такси, в котором Найланд Смит уехал сегодня, сидела Зарми!

— Боже мой! — произнес Флетчер. — Не иначе как рука самого Провидения привела нас сегодня сюда. Да-а. Понимаю ваши чувства, доктор, но нам приходится играть теми картами, которые нам сдали… Мы должны ждать.. ждать!

Из комнаты для курильщиков опиума вышла Зарми — одной рукой она упиралась в бок, в другой, поднятой, держала тлеющую сигарету, зажав ее между указательным и средним пальцами. Легким движением бровей девушка велела нам следовать за ней, потом повернулась и исчезла в низком дверном проеме.

Наступило время действий' Нам представился случай заглянуть за кулисы Лавки Радости! У нас будет возможность — в этом я не сомневался! — будет возможность хотя бы отомстить за бедного Смита, если нам не удастся спасти его. Я с трудом подавил в себе возбуждение и незаметно нащупал рукоять браунинга в кармане. Казалось, тень покойного доктора Фу Манчи встала передо мной. Боже! Какой страх и какую ненависть внушали мне воспоминания об этом человеке!

— Мы не можем строить никаких планов заранее, — прошептал я Флетчеру. — Нам придется действовать согласно обстоятельствам.

Чтобы войти в помещение, наполненное тошнотворными испарениями опиума, нам пришлось пригнуть головы. По двум ступенькам мы спустились в темную каморку и на миг остановились в нерешительности, оглядываясь по сторонам.

Четыре или пять человек сидели в темноте на корточках прямо перед входом. Некоторые лежали на грубых деревянных скамьях, стоящих вдоль стен, а несколько курильщиков валялись на полу в центре комнаты, где на маленьком чайном ящике стояла закоптелая медная лампа. И обстановка курильни, и ее посетители были едва различимы в полумраке. Я задыхался в ядовитом, спертом воздухе. С одной из скамеек донеслось сдавленное мычание; невнятное непотребное бормотание раздавалось со всех сторон.

Зарми стояла в глубине помещения — ее гибкая фигура казалась черным силуэтом на фоне тускло освещенного дверного проема. Она подняла руку и поманила нас.

Обогнув чайный ящик с лампой, мы пересекли грязную курильню и очутились в узком полутемном коридоре, где воздух был чуть посвежее.

— Пойдем, — сказала Зарми и протянула мне длинную тонкую руку.

Я взял ее — исключительно для того, чтобы не потеряться в темноте, — и девушка мгновенно положила мою руку себе на бедро, прижалась к моему плечу, запрокинула голову и, вытянув красные губы, выпустила струю дыма прямо мне в глаза!

Ослепленный на миг, я отшатнулся с приглушенным восклицанием и в глубине души почувствовал жгучее желание отплатить кровожадной полукровке за ее дикарские шутки той же монетой.

Я начал тереть слезящиеся глаза и тут услышал, как Флетчер вскрикнул, словно от боли. Обернувшись, я успел заметить, как девушка легко притрагивается к его шее концом зажженной сигареты.

— Ты ревновать, а, Чарли? — спросила она. — Но я любить тебя тоже — вот увидишь! Пойдемте, сильная парень…

И Зарми пошла по коридору, плавно покачивая бедрами и с кокетливой улыбкой поглядывая назад через плечо.

Слезы все еще текли у меня из глаз, когда мы очутились в каком-то сарае с каменным полом, заваленным разнообразным и не поддающимся описанию хламом. На полу стоял фонарь, а рядом…

Рядом с фонарем на полу лежал продолговатый деревянный ящик, футов в шесть длиной, с надежными веревочными ручками на концах. Заколочен он, похоже, был совсем недавно. Когда Зарми легко дотронулась до него острым носком красной туфельки, я покачнулся и схватился за Флетчера, чтобы не упасть.

Флетчер вцепился мне в руку мертвой хваткой. Ему тоже пришла на ум ужасная догадка: страшная мысль, которую никто из нас не осмелился произнести вслух.

Это гроб Найланда Смита нужно было нам отнести куда-то!

— Вот сюда… — как сквозь сон услышал я. — А потом я сказать, что делать дальше…

Самым неожиданным и непостижимым образом спокойствие вдруг вернулось ко мне. Я ни минуты не сомневался в том, что мой лучший друг лежит мертвый у ног дьяволицы, именующей себя Зарми, и знал, что она имеет непосредственное отношение к его убийству, поскольку именно она, переодетая таксистом, увезла Смита навстречу гибели.

Но (остерегал я себя), хотя сырой ночной воздух и вползал в помещение через распахнутую Зарми дверь, хотя приглушенный шум речной жизни и доносился до моего слуха, мы все равно по-прежнему оставались в стенах Лавки Радости, и за нашими спинами находилось два десятка азиатов-головорезов, готовых кинуться женщине на помощь по единственному мановению ее руки и по первому же зову…

С полной определенностью могу сказать, что даже туманного воспоминания не сохранилось у меня о том, как помог я Флетчеру поднести ящик к самому краю маленького причала, ибо именно на него выходила дверь кладовой. Туман заметно сгустился, и, кроме мерцающего медленного потока внизу, я мало что мог различить.

Темную воду Темзы я видел, поскольку на нее падал свет фонаря, стоящего на корме лодки. На деревянной скамье для гребцов я разглядел расплывчатые очертания какой-то сгорбленной фигуры, закутанной в лохмотья, и почувствовал на себе устремленный из темноты взгляд подернутых пленкой глаз. Похожий на матроса-индийца мужчина стоял на корме лодки.

Вероятно, я двигался, как человек, находящийся в состоянии ступора, ибо к действительности меня вернула острая боль от прижатой к мочке правого уха горящей сигареты!

— Скорей, быстро, сильная парень! — мягко произнесла Зарми.

В этот миг словно некий тонкий, натянутый до предела нерв лопнул в моем мозгу. Испустив дикий, нечленораздельный крик, я резко повернулся к девушке и в бешенстве занес над головой сжатые кулаки.

— Ты, ведьма! — завопил я на насмешливо улыбающуюся полукровку. — Желтая ведьма ада!

Я был вне себя, в полном безумии. Зарми отступила на шаг и молниеносно перевела взгляд с моего искаженного лица на лицо Флетчера — бледное, даже несмотря на искусственный загар.

Я выхватил из кармана пистолет, и на какой-то ужасный миг жажда крови охватила меня.

Потом я обернулся к реке и несколько раз выстрелил из браунинга в воздух.

— Веймаут! — закричал я. — Веймаут!

За спиной моей послышалось злобное шипение, потом короткий сдавленный крик… и что-то тяжелое с треском опустилось на мою голову. Словно дикая кошка, Зарми метнулась мимо меня и спрыгнула в лодку. Передо мной мелькнуло бледное лицо с горящими черными глазами — и лодка стремительно вышла в фарватер и растаяла в тумане.

Чувствуя страшное головокружение, я обернулся и увидел Флетчера, который стоял на коленях, схватившись одной рукой за грудь.

— Она достала меня… кинжалом… — прошептал он. — Но… не беспокойтесь… Позаботьтесь о себе… и о нем…

Флетчер указал слабеющей рукой на ящик и свалился без сознания. Со сдавленным рыданием я бросился грудью на деревянную крышку.

— Смит! Смит! — бормотал я и сам понимал, что в приступе горя веду себя не лучше истеричной женщины. — Смит, дорогой старый друг! Откликнитесь! Скажите мне хоть слово!..

Безумное отчаяние захлестнуло меня, и, упав головой на ящик, я погрузился в беспамятство.

ГЛАВА IX

ФУ МАНЧИ

Множество ярких воспоминаний хранит моя память, большей частью горьких, нежели приятных, — однако ни одно из них не может сравниться с воспоминанием о моем возвращении к действительности после того обморока.

Инспектор Веймаут поддерживал мою бедную голову, и в горле у меня еще першило от бренди, насильно влитого мне в рот из фляжки. Сердце мое билось неровно, и сознание ещё не прояснилось полностью. Со смешанным чувством ужаса и надежды я лежал и смотрел на человека, который тревожно наблюдал за мной, склонившись над плечом инспектора.

Это был Найланд Смит!

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я обрел дар речи.

— Смит! — прошептал я наконец. — Вы…

Смит взял мою ищущую руку и тепло, крепко пожал ее. И в неярком свете нескольких фонарей я увидел, как затуманились на миг серые глаза друга.

— Вы хотели спросить меня, жив ли я? — сказал он. — Ах. Петри, старый верный друг! Благодаря вам я не только жив, но и свободен!

Голова моя гудела словно пчелиный улей, но с помощью инспектора Веймаута мне удалось подняться на ноги. Где-то в отдалении слышались крики и звуки борьбы. Два человека в форме вынесли безжизненное тело через низкую дверь, ведущую в недра Лавки Радости.

— Это Флетчер, — пояснил Веймаут, заметив выражение тревоги на моем лице. — Ваша сбежавшая подруга сильно ранила его, но с ним будет все в порядке.

— Слава Богу, — выдохнул я, хватаясь за болезненно ноющую голову. — Не знаю, какое оружие использовала Зарми в моем случае, но она почти достигла цели.

Все это время я не спускал глаз со Смита, ибо присутствие дорогого друга здесь — живого и здорового — по-прежнему казалось мне чудом.

— Смит, — сказал я. — Ради Бога, объясните мне все скорее! Я ведь ни минуты не сомневался в том, что вы…

— В деревянном ящике! — мрачно закончил Смит. — Смотрите!

И он указал на что-то, лежащее на полу рядом со мной. Я обернулся и увидел ящик, явившийся причиной моих мучений. Крышку с него уже сняли, и содержимое его таким образом открывалось взору. Ящик был до краев наполнен золотыми украшениями, чашами, вазами, шелками и варварскими парчовыми нарядами — казалось, перед нами лежали трофеи из разграбленного собора. При виде моего удивления инспектор Веймаут громко рассмеялся.

— Что это? — спросил я.

— Полагаю, сокровища Си Фана, — резко ответил Смит. — Откуда они появились здесь и куда их намеревались отправить, я собираюсь немедленно выяснить.

— Значит, вы…

— Я лежал связанный и с кляпом во рту на верхней полке в курильне! Я слышал ваши с Флетчером голоса и позже видел, как вы проходили через курильню за этой дьяволицей, которая сидела за рулем такси сегодня утром…

— Значит, такси…

— Стекла окон не опускались, и в салон через переговорную трубку поступал какой-то наркотический газ. Больше я ничего не помню; знаю лишь, что каким-то таинственным образом произошла утечка информации и противнику стало известно о наших планах. Петри, мои подозрения указывают на людей из самых высоких сфер. Итак, пока Си Фан одержал победу, ибо, похоже, медный сундук находится в его владении. Впрочем, обыск притона прояснит этот вопрос окончательно.

Его прервал громкий крик, донесшийся откуда-то из глубины Лавки Радости.

— Мистер Смит! Скорей сюда!

С присущей ему живостью Найланд Смит стремительно вышел за дверь, а я остался стоять на неверных ногах посреди кладовой, задавая себе вопрос: о каком таком открытии свидетельствует этот призывный крик? Мне не пришлось долго ждать. Через низкую дверь в помещение вошел Смит с мрачной торжествующей улыбкой на лице. В руках он нес пропавший медный сундук.

Мой друг поставил ношу на пол передо мной и сказал:

— Джон Ки, который тоже числился в списке отсутствующих лиц, вытащил эту вещь из тайника в подвале и уже собирался улизнуть с ней. Но детектив Дикон случайно заметил свет, пробивающийся сквозь щель в полу. Никогда не забуду взгляда, которым одарил нас старик, когда мы появились в подвале и застали его склоненным над сундуком с лампой в руке.

— Вы откроете его сейчас?

— Нет. — Смит странно взглянул на меня. — Я приглашу оценить его господина Мейерштейна.

Мой друг чего-то не договаривал, я был абсолютно уверен в этом.

— Смит! — внезапно вспомнил я. — Хромой человек! Я слышал звук его шагов в курильне, где вы лежали связанный! Вы…

Найланд стиснул зубы и устремил на меня прямой мрачный взгляд.

— Я видел его, — медленно ответил он. — И если то не иллюзия одурманенного наркотиком воображения…

— Ну же! — нетерпеливо вскричал я.

— Хромой человек — это доктор Фу Манчи!

ГЛАВА X

ТУЛУН-НУРСКИЙ СУНДУК

— Этот сундук, — сказал мистер Мейерштейн, склоняясь над стоящим на столе затейливо украшенным медным ящиком и внимательно разглядывая его, — безусловно, представляет большую ценность и, возможно, является вещью уникальной в своем роде.

Найланд Смит незаметно улыбнулся и взглянул на меня. Мистер Мейерштейн нежно провел толстым пальцем по сильно выступающим рельефным узорам, которые со всех сторон покрывали представленный ему для оценки загадочный предмет, подобно тому, как ракушки облепляют днище корабля.

— Что вы можете сказать о сей вещи, Левисон? — обратился он к своему помощнику, оглядываясь через плечо.

Левисон, чьи соломенные волосы и светло-голубые глаза почти скрывали его семитское происхождение, сделал характерное движение плечами — оно вовсе не соответствовало внешнему облику клерка, но казалось вполне естественным для человека с таким именем.

— Это, как вы уже заметили, мистер Мейерштейн, образец ранней тулун-нурской работы, — сказал он. — Возможно, шестнадцатый или даже пятнадцатый век. Он имеет некоторое сходство с куренским сундуком из Гаагского музея, но значительно превосходит последний по тонкости работы и искусности отделки.

— Короче говоря, джентльмены, — отрывисто произнес Найланд Смит, поднимаясь с кресла и принимаясь беспокойно расхаживать взад-вперед по гостиной, — короче говоря, вы готовы предложить мне за сундук солидную сумму.

Пронзительные глаза мистера Мейерштейна блеснули за стеклами пенсне. Он медленно выпрямился и со свойственной тучным людям тяжеловесностью движений повернулся, поправляя пенсне на носу. Потом эксперт осторожно откашлялся.

— Я еще не видел содержимого сундука, мистер Смит, — сказал он.

Смит на мгновение прекратил свои пробежки по ковру и смерил известного знатока предметов искусства суровым взглядом.

— К несчастью, — ответил он, — у меня нет ключа.

— О! — возбужденно воскликнул помощник Левисон. — Вы заблуждаетесь, сэр! Сундуки подобного образца почти всегда снабжены каким-нибудь хитрым тайным механизмом и редко открываются с помощью таких простых и разумных приспособлений, как замок и ключ. Например, вышеупомянутый куренский экземпляр открывается сложным путем нажатия определенных выступов рельефного узора и одновременного поворачивания других.

— Его удалось открыть, — сказал мистер Мейерштейн с ноткой профессиональной зависти в голосе, — одному из экспертов, Кристи.

— Если меня не обманывает память, — подал я голос, — именно о правах владения упомянутым сундуком шла речь в знаменитом деле «Гаага против Якобса».

— Вы совершенно правы, доктор Петри, — подтвердил Мейерштейн, поворачиваясь ко мне. — Подлинный владелец сундука, член экспедиции Янгзахбенда, не сумел открыть его. А справившийся с этим эксперт Кристи обнаружил в нем драгоценные камни, золото и прочие ценности. Это было любопытное дело, не правда ли, Левисон? — Толстяк обернулся к своему помощнику.

— Весьма, — отсутствующим голосом согласился тот и затем спросил: — Вы уже пытались открыть его, мистер Смит?

Найланд Смит угрюмо покачал головой.

— Судя по весу сундука, — сказал Мейерштейн, — можно предположить, что содержимое его представляет определенный интерес. С вашего позволения я попробую открыть крышку.

Найланд Смит некоторое время смотрел на эксперта, задумчиво дергая себя за мочку левого уха.

— В настоящий момент я не собираюсь ничего предпринимать, — наконец сказал он.

Мейерштейн и его помощник в изумлении уставились на моего друга.

— Но ведь это же чистое безумие, — вскричал первый, — принимать предложения клиентов, не имея представления о природе содержимого сундука!

— Но я не делаю никаких предложений, — сказал Смит. — Ибо не собираюсь продавать вещь.

Мейерштейн снова поправил пенсне.

— Я деловой человек, — сказал он, — и делаю вам деловое предложение. Сто гиней наличными за сам сундук и десять процентов от стоимости его содержимого. Вы должны помнить, — Мейерштейн предостерегающе поднял толстый указательный палец, останавливая Смита, который собирался прервать его, — вы должны помнить, что, возможно, крышку придется взламывать, следовательно, рыночная цена вещи упадет значительно ниже ста гиней.

Найланд Смит поймал мой взгляд, и снова легкая улыбка скользнула по его тонкому загорелому лицу.

— Я могу обещать вам единственное, мистер Мейерштейн, — сказал он. — Когда я захочу продать сей предмет, то предложу его вам в первую очередь — вместе с содержимым, если таковое имеется в наличии. В настоящий же момент буду весьма вам признателен, если вы пришлете мне счет за консультацию. — Смит решительным жестом поднял руку. — Нет, больше обсуждать вопрос продажи я не намерен, мистер Мейерштейн.

Тогда эксперт поклонился, взял со стола шляпу и приготовился уходить. Левисон открыл дверь и отступил в сторону.

— Всего хорошего, джентльмены, — произнес Мейерштейн.

Левисон двинулся вслед за хозяином, но вдруг остановился на мгновение и повернулся к нам, не снимая руки с дверной ручки.

— Раз вы не собираетесь открывать сундук, значит, у вас есть представление о его содержимом?

— Ни малейшего, — ответил Смит. — Но в свете своего печального знакомства с историей этого сундука я не горю желанием открывать его.

Левисон скептически улыбнулся.

— Что ж, вам лучше знать. — Он поклонился нам обоим и удалился.

Дверь закрылась…

— Видите, Петри, — сказал Смит, набивая трубку табаком. — Если мы с вами когда-нибудь окажемся на мели, то сможем поправить наши дела продажей сей вещицы.

Мой друг указал на тулун-нурский сундук на столе, издал короткий мальчишеский смешок и снова принялся шагать взад-вперед по ковру, ни на миг не сводя пристального взгляда с нашего загадочного трофея. Что же находилось под медной крышкой?

Способ, каким сундук оказался в нашем владении, заставлял предположить, что в нем содержится нечто, крайне важное для организации желтых. Ибо теперь мы знали, что заведение Джона Ки являлось если не штабом, то по крайней мере местом для собраний членов таинственного Си Фана. Именно там скрывался доктор Фу Манчи — жуткое создание, сам факт существования которого доказывал его неподвластность естественным законам природы! Доктор Фу Манчи — бессмертное воплощение зла в человеческом облике!

Устремив взгляд на медный сундук, я спрашивал себя снова и снова: сколько непостижимых, темных загадок таится в нем? Сколько убийств и еще более страшных преступлений насчитывает его история?

— Смит! — внезапно сказал я. — Теперь, когда загадочное отсутствие замочной скважины получило объяснение, я испытываю сильнейшее искушение открыть этот сундук. — Полагаю, содержимое его поможет нам в раскрытии тайны Си Фана.

— А я полагаю совсем иначе, — мрачно прервал меня друг. — Короче говоря, Петри, я рассматриваю сей предмет как своего рода залог, ценой которого — кто знает! — в один прекрасный день мы сможем выкупить у противника наши жизни. У меня такое предчувствие — называйте его суеверием, если хотите, — что даже наша невероятная везучесть не спасет нас, если мы попытаемся проникнуть в тайну сундука.

Я удивленно уставился на друга. Такого за ним раньше не наблюдалось.

— Я интуитивно чувствую какую-то опасность, — продолжал он. — Прежде вы удивляли меня своей способностью предсказывать заранее появление доктора Фу Манчи или его агентов. Похоже, подобный дар предвидения теперь открылся во мне, и внутренний голос категорически запрещает мне поднимать крышку сундука.

Смит шагал по ковру со все возрастающим ускорением. Он зажег трубку, по обыкновению давно погасшую, и швырнул обгорелую спичку в камин.

— Завтра, — сказал ой, — я положу сундук на хранение в более надежное место. Пойдемте, Петри. Инспектор Веймаут ждет нас в Скотланд-Ярде.

ГЛАВА XI

В ТУМАНЕ

— Но, Смит! — начал я, едва поспевая за Найландом, стремительно шагающим по коридору. — Вы же не собираетесь оставить сундук без охраны?

Найланд Смит предостерегающе подтолкнул меня локтем, сдвинул брови и отрицательно покачал головой. Я был глубоко озадачен, но тем не менее понял: по какой-то причине мой друг хочет, чтобы я хранил молчание. Поэтому я больше не проронил ни звука до тех пор, пока мы не спустились на лифте, не вышли из отеля и, перейдя оживленный перекресток, не вошли в ближайший бар. Мой друг заказал коктейли.

— А теперь, может, вы объясните свое загадочное поведение? — осведомился я.

Смит поставил передо мной стакан и огляделся по сторонам, желая убедиться, что никто не услышит его слова.

— Петри, — прошептал он, — мне кажется, в «Нью-Лувре» за нами ведется слежка!

— Как?

— Среди служащих отеля есть агенты Си Фана… Доктора Фу Манчи! У нас есть веские основания полагать, что доктор Фу Манчи одно время самолично находился в отеле, и обстоятельства вынудили нас обратить внимание на устройство для подвески лампы к потолку, которое позволяет любому человеку следить за нами из коридора верхнего этажа.

— Тогда почему вы решили остаться в этом отеле?

— По очень простой причине, Петри, — по той же самой, по какой я предпочел оставить тулун-нурский сундук у себя, чем поместить его на хранение в надежный банковский сейф.

— Кажется, я начинаю понимать.

— Охотно верю. Это же совершенно очевидно. Возможно, мой план сопряжен с некоторым риском, но я надеюсь, открыв себя для нападения, выманить противника из логова и, вполне вероятно, захватить важного пленника.

Опустив стакан, я молча уставился на друга.

— Предвижу следующее ваше замечание, — сухо улыбнулся он. — Естественно, я не собираюсь подвергать опасности вас. Поимка преступников — это моя обязанность, и я должен выполнить ее по возможности лучше. Вы же, как доброволец, вправе отойти в сторону.

Я продолжал молча смотреть на Смита, и выражение его лица постепенно изменилось; стальные серые глаза потеплели, и наконец он со свойственной ему импульсивностью хлопнул меня по плечу и вскричал:

— Петри! Вы знаете, что я не хотел задеть ваши чувства! Но в данных обстоятельствах я не мог сказать иначе.

— Вы сказали достаточно, Смит, — коротко ответил я. — И прошу вас, не говорите ничего больше.

Мой друг крепко сжал мое плечо, потом сунул руку в карман и извлек оттуда прокопченную трубку.

— Значит, мы пройдем через это испытание вместе, хотя, Бог знает, чем оно может закончиться для нас.

— Во-первых, — прервал я Смита, — поскольку вы оставили сундук без охраны…

— Я запер дверь.

— Что значит простой замок, если в деле замешан доктор Фу Манчи?

Найланд Смит рассмеялся почти весело.

— Ей-богу, Петри! — вскричал он. — Иногда я не верю, что вы говорите серьезно! Инспектор Веймаут занимает номер, расположенный прямо напротив нашего, и никто не может войти в наши комнаты или выйти из них незамеченным.

— Инспектор Веймаут?

— О! Единственный раз в жизни он согласился унизиться до переодевания. Представьте себе очки и шарф, прикрывающий лицо до самого носа, прибавьте к этому огромных размеров пальто и астматический кашель — и вы получите точный портрет некоего мистера Джонатана Мартина, постояльца из комнаты номер двести тридцать девять.

Услышав подобное описание, я невольно улыбнулся.

— Номер двести тридцать девять — двухместный, — продолжал Смит, — и вечером к мистеру Мартину присоединится его друг.

Встретив вопросительный взгляд Найланда, я понимающе кивнул.

— И какая же роль отведена в этом деле мне?

— Мы с вами инсценируем отъезд из города сегодня вечером, — сказал Смит. — Но, действуя в соответствии с моим планом, вы сможете незаметно остаться в номере. Таким образом, у нас будет один наблюдатель непосредственно в комнатах и два — снаружи.

— Но наивно предполагать, — недоверчиво произнес я, — что какой-нибудь член Желтой организации решится на серьезные действия в таком крупном отеле, как «Нью-Лувр», в самом центре Лондона.

Кончив разжигать трубку. Найланд вытянул вперед руки и посмотрел мне прямо в лицо.

— Неужели Фу Манчи никогда прежде не совершал насилия и убийств в самом центре Лондона? — резко спросил он.

Этих слов оказалось достаточно. Вспомнив некоторые страшные эпизоды из прошлого (один из которых имел место менее чем в тысяче ярдов от бара, где мы находились сейчас), я понял, что сморозил глупость.

Затем были сделаны все необходимые приготовления, включая визит в Скотланд-Ярд, и с наступлением сумерек мы начали приводить в исполнение план Смита — сложный и простой одновременно (пусть это и звучит парадоксально).

Пелена тумана по-прежнему окутывала Лондон, и, направляясь к нашему номеру, мы с другом видели дрожащую желтую дымку, плавающую в свете лампы в тупике коридора. По предположению Смита, за нашими комнатами велось наблюдение через специальное устройство в потолке, но я не мог понять, как это могло делаться без ведома администрации отеля. В соответствии с планом, Смит выключил свет в гостиной за несколько секунд до того, как выйти из номера. У самой двери он помог мне скинуть яркое клетчатое пальто и, перебросив его через руку, вышел в коридор.

Когда дверь захлопнулась, я услышал громкий голос друга:

— Скорее же, Петри! Наш поезд скоро отходит!

Следователь Картер из Нью-Скотланд-Ярда присоединился к Смиту у порога нашего номера и теперь, закутанный в мое дорожное пальто, спешил за ним по коридору прочь из отеля. Фигурой и чертами лица Картер несколько напоминал меня, и я не сомневался, что эта хитрость введет в заблуждение любого человека, следящего за нашими передвижениями.

Некоторое время я стоял в темноте, прислушиваясь к удаляющимся шагам в коридоре. Чувство одиночества и надвигающейся опасности охватило меня. Я знал, что инспектор Веймаут внимательно наблюдает за нашим номером из-за двери напротив; знал, что у него находится ключ Смита и что в течение нескольких секунд он придет на помощь по первому же моему зову.

Тем не менее перспектива длительного дежурства в тишине и темноте не повергала меня в восторг: я не мог курить и тем более шуметь.

Как мы условились, я осторожно снял ботинки, столь же осторожно пересек на цыпочках гостиную и опустился в кресло. Там я решил дожидаться прибытия друга мистера Джонатана Мартина.

Он появился, когда часы пробили одиннадцать. В мертвой тишине я услышал сначала шорох одежды и шум шагов, свидетельствующие о приближении нового постояльца, потом — стук в дверь напротив и приглушенный голос Веймаута: «Войдите!» Дверь распахнулась, и до меня донесся простуженный кашель.

Странный надтреснутый голос, в котором тем не менее я узнал голос Смита, воскликнул: «Привет, Мартин! Как ваш кашель, не лучше?»

Потом дверь номера снова закрылась, шаги носильщика стихли вдали — и мертвая тишина, особая тишина, которая приходит с туманом, воцарилась на верхних этажах «Нью-Лувра».

ГЛАВА XII

НОЧНОЙ ГОСТЬ

Первый час дежурства — напряженного ожидания, вглядывания и вслушивания в тишине и темноте — прошел ужасно. С каждой истекшей четвертью часа, отбиваемой далекими лондонскими часами, тревога моя росла все больше. Воображение мое населяло тихие комнаты номера крадущимися фигурами убийц и рисовало ужасные желтые лица на занавесях и желтые руки, тянущиеся ко мне то из одной, то из другой темной щели.

Десятки раз я нервно вздрагивал, когда мне слышались почти бесшумная поступь босых ног по полу за моей спиной и затаенное дыхание неведомых злоумышленников.

Но поскольку не происходило ничего подтверждающего обоснованность моих страхов, тревога постепенно улеглась. Я осознал вдруг, что сижу, судорожно вцепившись в ручки кресла и нервно напрягшись всем телом. Приблизительно в футе от меня находилось раскрытое окно с опущенной шторой. Но глаза мои настолько привыкли к темноте, что я мог отчетливо видеть желтоватый прямоугольник окна и — хоть и очень смутно — некоторые предметы обстановки гостиной: большой мягкий диван у стены, абажур над головой и стол с тулун-нурским сундуком на нем.

В комнате висела туманная дымка, и воздух становился сырым и влажным, поскольку электрический обогреватель мы выключили несколько часов назад. Снаружи доносилось очень мало звуков: два или три раза какие-то постояльцы прошли мимо по коридору, направляясь к своим номерам. Но большая часть комнат на этом этаже пустовала.

Правда, с набережной и реки внизу через длительные промежутки времени доносился еле слышный гул моторов и приглушенный звон колоколов. Где-то вдали раздавались туманные сигналы и пронзительные свистки паровозов.

Я решил пройти в свою спальню и, рискуя произвести некоторый шум, все-таки прилечь на кровать.

Я медленно и осторожно поднялся с кресла и привел задуманное в исполнение. Несмотря на то что в горле у меня страшно пересохло, я дорого бы дал за возможность покурить, да и любой напиток показался бы мне нектаром богов. Но, хотя надежды (или страх) на встречу с незваным гостем почти покинули меня, я решил все-таки придерживаться установленных правил игры, поэтому не закурил и не налил себе выпить, но осторожно растянулся на покрывале и, сказав себе, что за нашим таинственным сокровищем можно с таким же успехом следить и из спальни… погрузился в глубокий сон.

Ни одно из испытанных мной в жизни ощущений не могу сравнить по силе с диким, всепоглощающим ужасом, какой я испытал, открыв глаза.

Разбудило меня резкое сотрясение кровати — она дрожала подо мной, словно под зданием отеля происходили подземные толчки. Я рывком сел, в самый миг пробуждения осознав свою оплошность… Вцепившись руками в покрывало по обе стороны от себя, я сидел и смотрел, смотрел не отрываясь… на нечто, стоящее в изножье кровати и в упор глядящее на меня.

Я знал, что заснул на посту, и был уверен, что полностью пробудился теперь, однако я отказывался признать представшую моему взору картину чем-либо иным, кроме как плодом воображения. Я отказывался верить в фактическое, физическое сотрясение кровати, ибо, находясь в здравом рассудке, не мог допустить, что происходящее имеет какое-то отношение к реальной действительности. Но увидел я (хотя и не поверил собственным глазам) следующее.

Жуткое белое лицо, влажно блестевшее в слабом, отраженном свете из гостиной, склонилось ко мне над спинкой кровати с безумным нечленораздельным лепетом. Дрожащими руками это кошмарное порождение бреда, проникшее туда, куда не мог проникнуть незамеченным простой смертный, вцепилось в спинку кровати, отчего последняя мелко тряслась и тихо дребезжала…

Сердце мое дико подпрыгнуло в груди, потом словно перестало биться и стало холодней льда. Все тело окоченело, и волосы на голове зашевелились. Я почувствовал, что сойду с ума, если не закричу!

Ибо сие влажное белое лицо, вылезающие из орбит глаза, бессвязный, сбивчивый лепет и дрожь, безостановочная дрожь кровати, передающаяся от трясущихся, судорожно сжатых на ее спинке рук неведомого гостя, существовали в действительности, отказывались исчезнуть, словно дурной сон, настаивали на своей несомненной физической ощутимости, являлись объективной реальностью.

От глубочайшего потрясения я лишился дара речи. За влажным белым лицом я мог рассмотреть слабо освещенную гостиную и даже тулун-нурский сундук на столе, прямо напротив двери.

Сотрясающий кровать призрак существовал в действительности — и с этим приходилось считаться!

Дальше и дальше отодвигался я от него, пока не скрючился наконец в изголовье кровати. Затем, когда жуткое существо — святой Боже! — качнулось в сторону, словно собираясь обойти кровать и приблизиться ко мне, я испустил хриплый вопль и спрыгнул с постели на пол.

Я услышал глухой удар тяжелого тела об пол… и кошмарное видение исчезло с глаз. Однако (и, памятуя об испытанном от сего визита невероятном ужасе, я не стыжусь признаться в этом) я не осмелился сдвинуться с места и пройти мимо существа, которое лежало между мной и дверью.

— Смит! — крикнул я, но вместо крика из губ моих вырывался лишь хриплый шепот: — Смит! Веймаут!

Слова звучали все отчетливей и громче по мере моих дальнейших попыток — и наконец последнее «Веймаут!» я выкрикнул срывающимся фальцетом.

Дверь противоположного номера с треском распахнулась, и я услышал скрежет ключа в замочной скважине. Мгновение спустя в тускло освещенном проеме между гостиной и спальней появилась фигура Найланда Смита.

— Петри! Петри! — тревожно позвал он и остановился посреди гостиной, оглядываясь по сторонам.

Потом, прежде чем я успел ответить, он повернулся, и взгляд его упал на существо, лежащее на полу у изножья кровати.

— Боже мой! — прошептал Смит и прыгнул в комнату.

— Смит! Смит! — завопил я. — Что это? Что это такое?

Мой друг молниеносно повернулся (в то время как в гостиную ворвался Веймаут), увидел меня и отступил на шаг. Потом вновь перевел взгляд на пол.

— Включите свет! — властно приказал Найланд Смит.

Веймаут дотянулся до выключателя, и в спальне вспыхнул свет.

На ковре, раскинув руки с судорожно скрюченными пальцами, ничком лежал темноволосый человек, и смертельно-бледный профиль его казался еще бледней на фоне ярких узоров ковра.

Человек был без пальто, но в серой рубашке и черных брюках и совершенно не гармонирующих с костюмом грязно-желтых ботинках на резиновой подошве.

Я стоял, держась одной рукой за лоб, смотрел на него и начинал приходить в себя. Поняв мое состояние, Веймаут молча протянул мне фляжку, и я с радостью воспользовался ею по назначению.

— Как, во имя всего святого, попал сюда этот человек? — с трудом выговорил я.

— Да, действительно, как? — повторил Веймаут, обводя спальню изумленным взглядом.

И он, и Смит уже сбросили свои маскарадные костюмы, и теперь потрясенное трио — мы стояли и смотрели на лежавшее тело. Внезапно Смит бросился на колени и перевернул человека на спину. Самообладание уже вернулось ко мне. Я опустился на колени с другой стороны от белолицего существа, чье присутствие здесь полностью выходило за пределы возможного, и принялся рассматривать его с боязливым любопытством, ибо человек сей, если еще не умер, то явно находился при смерти.

Он был довольно хрупкого телосложения, и первое сделанное мной открытие удивило и озадачило меня. То, что показалось мне с первого взгляда темными волосами, являлось на самом деле париком! Короткие черные усы незнакомца тоже были накладными.

— Посмотрите-ка на это! — воскликнул я.

— Я на это и смотрю, — коротко ответил Смит..

Внезапно он встал на ноги, поспешно вошел в гостиную, включил там свет и уставился на тулун-нурский сундук. Я понял, о чем думает мой друг. Но сундук в целости и сохранности стоял на столе в том виде, в каком мы его оставили. Смит раздраженно подергал себя за мочку левого уха и затем снова перевел взгляд на человека на полу.

— Во имя всего святого, что все это значит? — произнес инспектор голосом, приглушенным от волнения и изумления. — Как он попал сюда? Зачем он пришел и что с ним случилось?

— К сожалению, я не могу сказать вам, что с ним стряслось, — ответил я. — Но могу сказать единственное: если не предпринять никаких мер, то минуты его сочтены.

— Может, положить его на постель?

Я кивнул, и мы вдвоем подняли легкое тело и перенесли его на кровать, где совсем недавно лежал я.

Внезапно человек открыл лихорадочно блестящие глаза, вырвался из наших рук и сел на кровати. Он поднес к лицу руки с растопыренными пальцами и уставился на них безумным взором.

— Золотые гранаты! — истерически прокричал он, и на бескровных губах его запузырилась пена. — Золотые гранаты!

Он дико расхохотался и упал на спину, бездыханный.

— Он умер! — прошептал Веймаут. — Умер!

В этот момент из гостиной раздался крик Смита:

— Скорей сюда! Петри! Веймаут!

ГЛАВА XIII

КОМНАТА ВНИЗУ

Вбежав в гостиную, я обнаружил Найланда Смита наполовину высунувшимся из окна, теперь широко раскрытого. Штора была поднята неизвестно кем, и, перегнувшись через подоконник рядом с другом, я успел заметить какой-то блестящий предмет, движущийся вниз по серой каменной стене. Почти в тот же миг он исчез за выступающим карнизом. В крайнем возбуждении Смит отпрыгнул от окна.

— Скорей, Петри! — вскричал он, хватая меня за руку. — Вы оставайтесь здесь, Веймаут, и не покидайте комнату ни под каким предлогом!

Мы опрометью бросились в коридор. Что касается меня, то я совершенно не представлял, куда и зачем мы бежим. Сознание мое еще не прояснилось полностью после пережитого потрясения, и странные слова умирающего человека — «золотые гранаты» — окончательно сбили меня с толку. Очевидно, Смит не слышал предсмертных слов незнакомца, поскольку он хранил угрюмое молчание, пока мы с ним плечом к плечу спускались по мраморным ступенькам в коридор нижнего этажа.

По ужасном своем пробуждении я не понял, какой идет час, но, очевидно, была самая середина ночи. Не встретив никого по пути, мы вбежали в длинный пустынный коридор… Но вдруг одна из дверей по правую руку от нас распахнулась, и из нее торопливо вышла женщина с небольшим саквояжем.

Лицо ее скрывала вуаль, так что разглядеть черты его не представлялось возможным. Однако каждое движение женщины свидетельствовало о крайней степени возбуждения, и возбуждение это заметно усилилось, когда она заметила нас со Смитом, идущих ей навстречу.

Найланд Смит, вслух считавший двери по мере нашего продвижения по коридору, внезапно бесцеремонно схватил женщину за руку, втащил ее обратно в номер, который та собралась покинуть, и плотно закрыл за нами дверь.

— Смит! — начал я. — Во имя всего святого, что вы делаете?

— Увидите, Петри! — резко ответил он.

Он отпустил руку женщины, указал на кресло и жестко сказал:

— Сядьте!

Онемев от изумления, я прислонился спиной к двери и принялся наблюдать за невероятной сценой. До сих пор наша пленница — элегантная дама в изящном дорожном костюме — не произнесла ни слова протеста и даже не вскрикнула.

Теперь же, повинуясь Смиту, который стоял неподвижно, с вытянутой в сторону кресла рукой, она с достоинством села и поставила кожаную сумку на пол у своих ног. Номер, в котором мы оказались, планировкой напоминал наш, но не носил следов длительного проживания. Окно его было широко раскрыто, и на полу лежало странное приспособление, очевидно, из алюминия. Рядом с ним стоял большой открытый саквояж, из которого торчало черное пальто и другая одежда.

— Итак, мадам, — произнес Смит, — не соблаговолите ли вы поднять вуаль?

Женщина молча повиновалась и подняла вуаль затянутыми в перчатки руками.

Я увидел красивое, хоть и несколько грубоватое лицо, правда, покрытое толстым слоем косметики. Пленница наша оказалась гораздо моложе, чем я предполагал: блондинка, крашенная в золотисто-каштановый цвет. Но в глазах девушки, несмотря на ее молодость, таилась мировая скорбь. Сейчас незнакомка цинично улыбалась.

— Вы удовлетворены? — голос ее звучал бесстрастно. — Или (она протянула к Смиту запястья) вы хотите надеть на меня наручники?

Найланд снова перевел взгляд с открытого саквояжа и странного металлического приспособления на лицо незнакомки и задумчиво пощелкал зубами, что делал обычно в минуты замешательства. Потом он посмотрел на меня.

— Похоже, вы удивлены, Петри? — в голосе Смита звучало некоторое раздражение. — Не эта ли вещь кажется вам загадочной?

Мой друг наклонился, поднял с пола металлическое приспособление и почти яростно дернул за верхнюю его часть. Это была раздвижная лестница — более искусно и хитро сделанная, нежели все подобные устройства, какие мне приходилось видеть прежде. В основании ее крепилось что-то вроде зажима, а наверху лестница кончалась двумя острыми крючками.

— С ее помощью легко забираться в окна верхних этажей, — резко пояснил он, с грохотом бросая лестницу на ковер. — Американское изобретение, составляющее обязательную часть снаряжения гостиничных воров.

Найланд Смит казался разочарованным, глубоко разочарованным. Поведение его озадачило меня. Он повернулся к женщине, которая продолжала смотреть на него с застывшей на губах циничной улыбкой..

— Кто вы? — спросил Смит. — И какое отношение имеете вы к Си Фану?

Глаза незнакомки слегка расширились, и улыбка исчезла с ее лица.

— К Си Фану? — медленно повторила она. — Не понимаю, о чем вы говорите.

— Прекрасно понимаете, — отрезал Смит. — Если не желаете продолжить нашу беседу в Скотланд-Ярде, считайте, что я предоставляю вам последний шанс. Итак, кому вы собирались передать сундук? Когда и где?

Но в голубых глазах, устремленных на мрачное загорелое лицо, застыло удивление, и если девушка притворялась, то делала это с мастерством незаурядной актрисы.

— Кто вы? — тихо спросила она. — И о чем вы говорите?

Я неподвижно стоял у двери, наблюдая за Найландом Смитом — лицо последнего хранило выражение полной озадаченности. Казалось, в какой-то момент мой друг собирался разразиться гневной тирадой, но, внимательно взглянув в вопросительно глядящие на него глаза, сдержался и снова принялся щелкать зубами.

— Вы работаете на доктора Фу Манчи! — наконец сказал он.

Девушка недоуменно нахмурилась, и я мог поклясться, что недоумение ее было совершенно искренним.

— Минуту назад вы сказали, что у меня остался последний шанс, — заговорила девушка. — Но что же это за шанс, если вы отказываетесь выслушать мои ответы на ваши вопросы? Мы засыпались, это ясно. Я не жалуюсь: все это входит в условия игры. Все улики свидетельствуют против нас, и мне только жаль… — Совершенно неожиданно глаза девушки наполнились слезами, и темные струйки туши потекли по щекам. Губы ее запрыгали, и голос задрожал: — Мне только жаль, что я позволила ему пойти на это. Он никогда не делал ничего… ничего подобного прежде… и никогда не пошел бы на это… если бы не встретился со мной.

Судя по лицу Смита, с каждым словом девушки недоумение его возрастало.

— Похоже, вы меня не знаете. — продолжала девушка, волнуясь все больше. — А я не знаю вас. Но на Боу-стрит мое имя хорошо известно. Это я уговорила его пойти на это, когда он рассказал мне о сундуке сегодня за ленчем. Он сказал, что если содержимое его даже вполовину меньше содержимого куренского сундука, мы все равно сможем уехать в Америку и безбедно жить до конца своих дней…

И тут одно обстоятельство, прежде смутно тревожившее меня, стало совершенно ясным. Я не снимал парик с головы мертвого человека, но знал, что у него светлые волосы, и, когда в последние мгновения жизни он открыл глаза, в искаженном лице его мне почудилось что-то знакомое.

— Смит! — возбужденно вскричал я. — Это же Левисон, помощник Мейерштейна! Неужели вам непонятно? Неужели непонятно?

Смит со щелчком стиснул зубы и устремил на меня мрачный взгляд.

— Понятно, Петри! Я пошел по ложному следу. Все понятно!

Девушка в кресле теперь судорожно рыдала.

— Левисона искушала возможность завладеть сокровищами тулун-нурского сундука, — торопливо продолжал я. — А знакомство с этой… леди, очевидно имеющей представление о способах проведения подобных преступных операций, подвигло молодого человека на попытку грабежа в сообщничестве с ней. Но… — Передо мной встал новый вопрос: — Но что же явилось причиной его смерти?

— Его… смерти?!

Дикий истерический крик буквально оглушил меня. Я обернулся и увидел, как девушка, шатаясь, поднялась с кресла и начала слепо шарить перед собой руками, словно оказавшись вдруг в кромешной тьме.

— Но ведь он не умер, — прошептала она. — Вы имели в виду не это… Нет!

Схватившись обеими руками за горло и издав какой-то животный всхлип, девушка покачнулась и упала бы, не подхвати я ее вовремя. Положив бесчувственное тело на диван, я выпрямился и взглянул на Смита.

— Думаю, я знаю ответ на ваш вопрос, Петри, — серьезно сказал он.

ГЛАВА XIV

ЗОЛОТЫЕ ГРАНАТЫ

— Что за слова выкрикнул он перед смертью? — отрывисто поинтересовался Найланд Смит. — Я находился в этот момент в гостиной, и мне послышалось что-то вроде «гранаты».

Мы стояли, склонившись над Левисоном, ибо теперь, сняв с мертвого парик, мы без труда могли узнать в нем нашего недавнего консультанта, несмотря на бледное отекшее лицо покойного.

— Золотые гранаты, — ответил я и резко рассмеялся. — Он произнес эти слова в предсмертном бреду, и они не могут пролить свет на причину его смерти.

— Я не согласен с вами.

Смит стремительно вышел в гостиную.

Веймаут находился сейчас в нижнем номере: он наблюдал за состоянием нашей пленницы, решая, будет ли прок от ее дальнейшего задержания.

Мы со Смитом вдвоем стояли в гостиной и смотрели на тулун-нурский сундук. И вдруг…

— Пожалуй, надо попытаться открыть его, — сказал мой друг. Слова его прозвучали для меня совершенно неожиданно.

— Но зачем? И почему вы столь внезапно передумали?

— Надеюсь, вы скоро поймете зачем. — ответил мой друг — Что же касается того, почему я передумал… Знаете, Петри, или я глубоко заблуждаюсь, или хитрый старый китаец, у которого я изъял сей сундук, оказался бесконечно умнее, нежели мы предполагали!

Сквозь раскрытое окно до моего слуха долетел приглушенный бой Биг Бена. Было без четверти два. Пульс лондонской жизни затих, и большой город спал глубоким здоровым сном, как и положено. Далекие невнятные звуки изредка доносились из тумана, а я сидел у стола и наблюдал за тем, как Смит пытается открыть тулун-нурский сундук.

Он нажимал и вертел поочередно все выступы затейливого медного орнамента — но безрезультатно. Время шло, и незадолго до трех часов в дверь номера постучал инспектор Веймаут Я впустил его, и затем мы вдвоем стояли и смотрели за Смитом, который продолжал спокойно возиться с таинственным ящиком.

Наконец, когда до ушей моих вновь донесся отдаленный бой лондонских часов, а инспектор Веймаут вынул из кармана хронометр, раздался слабый щелчок. Все разговоры мгновенно стихли, и… Смит медленно поднял крышку сундука!

Мы с инспектором одновременно прыгнули к столу и склонились над таинственным предметом. Под медной крышкой находилась еще одна, сделанная из какого-то матового черного дерева и очень древняя на вид. Вместо ручек к этой крышке крепились два золотых граната искусной работы!

— С их помощью можно поднять деревянную крышку Смит! — возбужденно вскричал Bеймаут — Смотрите! В каждом из них есть глубокая выемка для пальца!

— Неужели вы не откроете сундук? — взволнованно спросил я. — Неужели не откроете?

— Могу я попросить вас проследовать за мной в спальню на минуту? — сдержанно осведомился Смит. — И вас тоже, инспектор!

Вслед за Смитом мы вошли в комнату, где на постели все еще лежал мертвый Левисон.

— Обратите внимание на состояние его пальцев, — велел Найланд.

Я принялся внимательно исследовать некую странность, на которую указал мне друг. Пальцы покойного сильно распухли — особенно указательные — и имели при этом синеватый оттенок, словно после сильного ушиба. Я снова взглянул на мертвенно-бледное лицо и, подавив дрожь (ибо зрелище было не из приятных), повернулся к Смиту. Последний выжидающе наблюдал за мной пронзительными глазами стального оттенка.

Потом он вынул из кармана перочинный нож со множеством лезвий, среди которых одно имело крючкообразную форму.

— У вас есть крючок для застегивания пуговиц? — спросил Смит. — Или что-нибудь подобное?

— А это пойдет? — И инспектор протянул моему другу пару наручников. — Они ведь нам не понадобились, — многозначительно добавил он.

— О! Это еще лучше! — воскликнул Смит.

Спрятав нож, он взял у Веймаута наручники и, вернувшись в гостиную, широко раскрыл их, затем вставил два их железных изогнутых конца в отверстия золотых гранатов и потянул наручники вверх. Раздался еле слышный щелчок, свидетельствующий о приведении в действие какого-то механизма, и деревянная крышка поднялась, открывая нашему взору внутренность сундука. Там находились три длинных свинцовых цилиндра — и больше ничего!

Поддерживая крышку с помощью наручников, Смит сказал:

— Посветите-ка сюда, Петри!

Я повиновался.

— Теперь загляните в две эти выемки, куда открывающий сундук человек должен по идее вставить пальцы.

Мы с Веймаутом склонились над крышкой, почти касаясь друг друга головами.

— Боже мой! — прошептал инспектор. — Теперь мы знаем, что убило его!

В каждом маленьком углублении мы увидели упершуюся в стальной крючок наручника тонкую иглу, появлявшуюся, очевидно, из искусно сделанного крохотного отверстия при поднятии крышки. Между двумя гранатами, посредине, мы обнаружили небольшой металлический резервуар, соединенный с другим концом каждой полой иглы.

То есть, когда крышку поднимали, иглы не просто выдвигались из отверстий, но и действовали при этом наподобие шприцев для подкожного впрыскивания!

— Видите? — резко спросил Смит слегка охрипшим от волнения голосом.

Он извлек из гранатов металлические концы наручников, и обе крышки мгновенно закрылись с еле слышным щелчком.

— Бог простит его, — Смит взглянул в сторону спальни, — ибо он умер вместо меня, и доктор Фу Манчи потерпел непредвиденное и незаслуженное поражение!

ГЛАВА XV

ЗАРМИ ПОЯВЛЯЕТСЯ ВНОВЬ

— Войдите! — крикнул я.

Дверь открылась, и вошел мальчик-слуга.

— Телеграмма для доктора Петри.

Я вскочил с кресла. Тысячи возможностей — частью пугающих — представились мне разом. Я поспешно вскрыл конверт и в первую очередь взглянул на имя отправителя.

Подпись гласила: «Карамани».

— Смит! — хрипло сказал я, пробежав послание глазами. — Карамани находится на пути в Англию. Она прибывает завтра на «Никобаре».

— Да ну? — воскликнул Смит, в свою очередь вскакивая на ноги. — Она же не имеет права путешествовать в одиночестве. Разве только…

Мальчик-слуга с открытым ртом слушал наш разговор, и я торопливо сунул ему в руку монетку и выпроводил его из номера. Когда дверь закрылась…

— Разве только — что, Смит? — спросил я, пристально поглядев другу в глаза.

— Разве только она узнала нечто крайне важное, — резко ответил он, — или… или спасается от кого-то бегством.

Надежда и страх смешались в моей душе — радостное ожидание встречи и дурные предчувствия.

— О чем вы говорите, Смит? — спросил я. — Как мы знаем на основании нашего опыта, именно в Лондоне рискованно находиться сейчас. В Египте Карамани была в полной безопасности.

Найланд Смит в очередной раз начал свое бесконечное хождение по гостиной, время от времени поглядывая в мою сторону и дергая себя за мочку уха.

— А была ли она в полной безопасности в Египте? — резко спросил он наконец. — Помните, мы имеем дело с Си Фаном — он, если я не ошибаюсь, представляет собой род Элевсинских Мистерий и имеет тайную власть над умами восточных людей и посвященных во всех странах Востока. Наверно, и в Египте есть отделение или филиал — называйте, как хотите, — этой проклятой организации.

— Но доктор Фу Манчи…

— Доктор Фу Манчи (ибо он жив, Петри! — и я имел возможность убедиться в этом собственными глазами) является своего рода представителем главного штаба Си Фана. Его могучий интеллект позволяет ему легко поддерживать связь с каждым отделением общества на Западе и на Востоке.

Он остановился на мгновение, выбил в пепельницу пепел из трубки и некоторое время молча смотрел на меня.

— Фу Манчи мог дать определенные инструкции своим агентам в Каире, — многозначительно добавил мой друг.

— Боже мой! Только бы Карамани добралась до Англии в целости и сохранности! — прошептал я. — Смит! Неужели мы не можем как-нибудь перехитрить этих демонов, которые бросают нам вызов здесь, в самом сердце цивилизованной Англии? Послушайте, вы не забыли эту дикую кошку, евразийку Зарми?

Смит кивнул.

— Я прекрасно помню эту леди, — резко сказал он.

— Если только воображение не сыграло со мной шутку, я видел ее дважды в течение последних нескольких дней: один раз неподалеку от отеля и один раз в такси на Пикадилли.

— Вы уже говорили об этом, — коротко заметил Смит — Как вы помните, я наводил справки об интересующей нас леди, но безрезультатно.

— Тем не менее едва ли я обознался. Нутром своим чую, что желтая рука доктора Фу Манчи снова тянется к нам. Если бы только нам удалось поймать Зарми!

Найланд Смит сосредоточенно разжег трубку.

— Если бы нам удалось, Петри! — повторил он. — Но, черт возьми! — Мой друг яростно ударил левым кулаком по Ладони правой руки. — Мы вынуждены бездействовать. Мы можем лишь сидеть и ждать приезда Карамани и гадать, сообщит она нам что-нибудь важное или нет. Признаюсь, у меня есть несколько версий, проверить которые мне еще не представился случай. Надеюсь, в ближайшее время у меня появится такая возможность.

Как скоро появится такая возможность, никто из нас не подозревал тогда. Но судьба — веселый ловкач, и, пока мы с другом разговаривали таким образом, уже происходили события, которые должны были вовлечь нас в новые странные приключения.

Полный радостных и тревожных предчувствий, описать которые не в силах мое скромное перо, улегся я в постель в ту ночь, даже не надеясь заснуть, ибо с величайшим нетерпением ожидал наступления завтрашнего дня. Мелодичный голос Карамани звучал в моих ушах; мне чудились нежные прикосновения ее мягких ладоней, и, погружаясь в блаженную полудрему, я словно снова ощущал тот слабый изысканный запах духов, который с первой минуты знакомства с прекрасной восточной девушкой стал в моем воображении неотъемлемой частью ее облика.

Казалось, сон только что одолел меня, когда я проснулся от того, что кто-то резко потряс меня за плечо. Я рывком сел на кровати с мгновенным ощущением неожиданного несчастья. Комната выглядела мрачной и желтой в холодном свете восходящего солнца, который лился в окна и мешался со светом электрических ламп.

У моей кровати стоял Найланд Смит — полуодетый!

— Вставайте, Петри! — воскликнул он. — Ваша интуиция послужила вам лучше, нежели мне мои логические рассуждения. Поднимайтесь, приятель! Желтые дьяволы, вероятно, уже начали действовать в тот момент, когда вы предсказали это!

— Что, Смит? Что случилось? — Я выпрыгнул из постели. — Надеюсь, не…

— Нет, дружище, — ответил он, похлопав меня по плечу. — О ней больше никаких известий не поступало. Но в вестибюле нас с вами ожидает инспектор Веймаут. Сэр Бэлдвин Фрэзер исчез!

Я яростно протер глаза и попытался прогнать из сознания остатки сна.

— Сэр Бэлдвин Фрэзер? — сказал я. — С Хафмун-стрит? Но какое отношение…

— Бог знает какое, — резко ответил Смит. — Но наша старая знакомая Зарми — или, во всяком случае, женщина, по описанию похожая на нее, — увезла его из дома вчера вечером, и больше о нем ничего не известно.

Только нескольких спящих слуг увидели мы, спускаясь по мраморным ступенькам в вестибюль отеля, где нас ожидал Веймаут.

— На улице нас ждет машина из Скотланд-Ярда, — сказал он. — Я заехал за вами по дороге на Хафмун-стрит.

— И правильно сделали, — отрывисто сказал Смит. — Но вы уверены, что машина действительно из Ярда? У меня остались весьма неприятные воспоминания о последней поездке в незнакомом автомобиле.

— В этом можете не сомневаться. — Веймаут слабо улыбнулся. — Он десятки раз доставлял меня на места преступления.

— Хм! Довольно сомнительная рекомендация, — заметил Смит.

Мы сели в ожидающий нас автомобиль и скоро уже ехали по почти безлюдным улицам Лондона. В этот ранний час на улицах можно было встретить лишь рабочих, чей трудовой день начинался с восходом солнца, и в туманном сером свете раннего утра город казался незнакомым и виды его навевали печаль, совершенно несовместимую с теперешним состоянием моей души.

Ибо, какова бы ни была судьба знаменитого специалиста по заболеваниям мозга (а именно им был сэр Бэлдвин), какая бы тайна ни ждала нас впереди — пускай даже зловещий доктор Фу Манчи собственной персоной угрожал нашей безопасности, — мысли мои занимала скорая встреча с Карамани, моей прекрасной невестой!

И настолько захватили меня мои эгоистические мечты, что я почти не слушал инспектора Веймаута, который знакомил Найланда Смита с обстоятельствами таинственного исчезновения сэра Бэлдвина Фрэзера. Честно говоря, я не имел никакого представления о происшествии, когда машина остановилась перед домом хирурга на Хафмун-стрит.

Весь город еще спал или только-только начинал просыпаться, но в доме Фрэзера царило ужасное смятение. Несколько слуг, горящих желанием раздобыть любые крохи информации, вертелись в вестибюле — все как один с широко раскрытыми глазами, изнывающие от любопытства и слегка напуганные.

В сумрачной столовой, полной тяжелой дубовой мебели и сияющего серебра, нас ожидал секретарь сэра Бэлдвина. Это был светловолосый молодой человек, чисто выбритый и энергичный, но в глазах его читалась неподдельная и нескрываемая тревога.

— Я приношу свои извинения, — начал он, — за то, что побеспокоил вас в столь ранний час, особенно если выяснится, что сие таинственное происшествие не имеет отношения к делу, занимающему ваше внимание в настоящий момент.

Найланд Смит протестующе поднял руку.

— В надежде найти хоть самую тонкую ниточку, ведущую к мучающей нас загадке, мистер Логан, — ответил он, — мы готовы ехать в самые отдаленные уголки земного шара в любое время дня и ночи.

— Я бы не стал беспокоить мистера Смита, — сказал Веймаут, — если бы не был уверен, что в этом деле замешаны желтые дьяволы. И не стал бы рассказывать вам так много, как рассказал, мистер Логан, — добавил он, и насмешливые огоньки на мгновение вспыхнули в его голубых глазах, — если бы считал вас неспособным помочь следствию.

— Да, я понимаю, — откликнулся молодой человек. — А теперь, раз вы желаете сначала услышать мои показания и лишь потом позавтракать, позвольте мне рассказать вам то немногое, что мне известно.

— Будьте по возможности кратки. — Смит резко встал с кресла и начал взволнованно расхаживать перед камином. — Но не в ущерб ясности и точности изложения фактов. В прошлом нам не раз приходилось убеждаться в том, что промедление — даже самое малое — порой может обернуться…

Он сделал паузу, взглянул на секретаря сэра Бэлдвина и закончил:

— … может обернуться смертью жертвы! — закончил он.

Мистер Логан сильно вздрогнул.

— Вы пугаете меня, мистер Смит, — проговорил он, — ибо я абсолютно не представляю, какую выгоду может извлечь эта таинственная восточная организация, о которой говорил инспектор, из смерти сэра Бэлдвина.

Найланд Смит резко обернулся и мрачно взглянул на секретаря.

— Разве это не равносильно смерти: быть увезенным в глубину Китая и стать простым рабом, не имеющим собственной воли, но подчиняющимся воле великого и злого человека, который уже не раз — заметьте, уже не раз! — совершал подобные преступления.

— Но сэр Бэлдвин…

— Сэр Бэлдвин, — перебил Смит Логана, — является бесспорным лидером в своей отрасли медицины. Доктор Фу Манчи может посчитать полезными, услуги такого искусного хирурга. Но, — он взглянул на часы, — мы теряем драгоценное время. Прошу вас, начинайте, мистер Логан.

— Это произошло вчера, около половины первого ночи. — Секретарь чуть прикрыл глаза, словно сосредоточиваясь получше на недавних событиях. — В дом явилась какая-то женщина и спросила сэра Бэлдвина. Дворецкий ответил ей, что сэр Бэлдвин занят с гостями и не будет принимать посетителей до следующего утра. Однако женщина проявила крайнюю настойчивость и категорически отказалась уходить. Поэтому дворецкий послал за мной (я живу в этом же доме), и я спустился к посетительнице в библиотеку.

— Теперь, — прервал Смит молодого человека, — опишите внешность этой женщины как можно точней.

— Постараюсь. — Логан снова прикрыл глаза, словно собираясь с мыслями. — Она была в вечернем платье причудливого фасона, явно восточного, и с серьгами в виде огромных золотых колец. Накидку заменяла ей зеленая шаль, расшитая белыми птицами, — несомненно, восточной работы, возможно арабской. И женщина носила ее наподобие бурнуса — то есть накинув один конец шали на голову. У посетительницы была смуглая кожа, матово-черные курчавые волосы и замечательные глаза — самые красивые из всех подобного типа, какие мне приходилось видеть прежде. Конечно, она отличалась своеобразной красотой, но если не определенно вульгарной, то, во всяком случае, чересчур броской. И я затрудняюсь отнести даму к какому-либо определенному слою общества — вы понимаете, о чем я?

Все мы понимающе кивнули и с напряженным интересом ожидали продолжения рассказа. Мистер Логан очень живо описал евразийку Зарми, слепое орудие воли доктора Фу Манчи.

— Когда женщина обратилась ко мне на ломаном английском языке, — продолжал секретарь, — ее принадлежность к смешанной расе, скорей всего евразийской, стала совершенно очевидной. Только не поймите меня превратно… — секретарь как будто слегка смутился, — но посетительница открыто пыталась обольстить меня. И, поскольку все мы люди, вы, вероятно, простите меня, когда я признаюсь, что она достигла успеха, в том смысле, что все-таки уговорила меня пойти поговорить с сэром Бэлдвином, который в это время играл в бридж.

Либо мое красноречие, либо, скажем прямо, громадный гонорар, предложенный посетительницей, заставили сэра Бэлдвина согласиться покинуть друзей и отправиться к пациенту.

— Что за пациент? — отрывисто спросил Смит.

— Согласно словам красавицы, ее мать неделей раньше попала под машину. Она назвала имя специалиста, который осматривал пострадавшую и посоветовал обратиться за консультацией к сэру Бэлдвину. Женщина сказала, что дело не терпит никакого отлагательства и что, возможно, для спасения жизни ее матери необходима срочная операция.

— Но разве сэр Бэлдвин, — удивленно прервал я секретаря, — взял с собой медицинские инструменты для операции?

— Он взял саквояж с инструментами, да, — ответил Логан, — ибо, в свою очередь, поддался мольбам посетительницы. Я слышал, как, уже выходя из дома, сэр Бэлдвин убеждал женщину в невозможности столь скоропалительного проведения операции.

Молодой человек смолк и обвел нас усталым взглядом.

— И когда вы заподозрили что-то неладное? — спросил Смит.

— Первые подозрения появились у меня в самый момент отъезда сэра Бэлдвина, ибо, выйдя за ним на крыльцо, я заметил одну странную вещь.

— Какую именно? — резко поинтересовался Смит.

— Как только сэр Бэлдвин сел в салон автомобиля, женщина вышла, — ответил Логан взволнованным голосом, — и, захлопнув дверцу, села рядом с водителем… после чего автомобиль незамедлительно тронулся с места.

Мой друг бросил на меня многозначительный взгляд.

— Тот же прием, Петри! — сказал он. — В этом нет никакого сомнения. — И снова обратился к Логану: — Вы можете еще что-нибудь добавить?

— Пожалуй, — откликнулся секретарь. — Мне показалось, хотя утверждать с уверенностью не берусь, что лицо сэра Бэлдвина, появившееся в окне в тот самый момент, когда автомобиль тронулся с места, имело странное выражение… почти испуганное. Но в салоне машины было темно, и лицо хозяина я видел в слабом свете, падающем из раскрытой двери дома, поэтому ничего не могу сказать наверняка.

— А теперь расскажите мистеру Смиту, — вмешался инспектор, — каким образом подтвердились ваши опасения.

— Тревога не утихала во мне, — продолжал Логан, — поскольку все происшедшее выходило за рамки обычного, и я не мог избавиться от воспоминания о странном лице сэра Бэлдвина, мелькнувшем в окне отъезжающего от дома автомобиля. Поэтому я позвонил специалисту, чье имя упомянула посетительница.

— Ну и? — нетерпеливо спросил Смит.

— Он в первый раз слышал о сбитой машиной женщине, — сказал Логан. — И подобный вызов не значился в его журналах. Это открытие, конечно, повергло меня в страшное смятение Однако, естественно, я не хотел выставлять себя на посмешище и посему прождал еще несколько часов, прежде чем сообщить о своих подозрениях еще кому-либо. Но когда с наступлением утра сэр Бэлдвин никак не дал о себе знать, я решил связаться со Скотланд-Ярдом. Остальные обстоятельства этого загадочного дела, джентльмены, боюсь, придется выяснять вам самим.

ГЛАВА XVI

Я ИДУ ПО СЛЕДУ ЗАРМИ

— Что же все это значит? — устало спросил Найланд Смит, глядя на меня сквозь разделяющую нас пелену табачного дыма. — Знаменитый хирург хитростью увезен из дома, несомненно, евразийкой Зарми. И до настоящего момента нам не удалось отыскать ни единого следа пропавшего человека. Ужасно унизительно сознавать, что, имея в распоряжении все сыскные средства Скотланд-Ярда, мы не можем найти этот проклятый автомобиль! Мы не в силах разыскать штаб-квартиру Желтой группы! Мы не можем действовать! Сидеть здесь сложа руки, пока сэр Бэлдвин Фрэзер — Бог знает для какой цели! — похищен и, возможно, увезен из страны… От этого можно сойти с ума… просто сойти с ума. — Он бросил взгляд на меня, — А как подумаешь еще и о…

Я резко поднялся с кресла и отвернулся к окну. Несчастье, обрушившееся на мою голову, совершенно заслонило от меня все другие дела — и большие и малые. Конечно, я не успел еще вполне осознать его, ибо узнал страшную новость совсем недавно. Она оглушила меня, я буквально оцепенел от горя.

Пароход «Никобар» Восточной навигационной линии прибыл в Тилбери по расписанию. Сердце мое радостно прыгало в груди, когда я торопливо поднимался по трапу на борт, чтобы встретить Карамани…

Много жестоких ударов судьбы довелось мне испытать в жизни, но с уверенностью могу сказать, ни один из них не мог сравниться по силе с тем, который мне пришлось пережить сегодня. Перед этим несчастьем меркли все остальные, какие я только мог представить. Карамани сошла с парохода в Саутгемптоне и бесследно исчезла.

— Бедняга Петри, — сказал Смит и сочувственно положил руки мне на плечи. — Не теряйте надежды! Мы не собираемся сдаваться.

— Смит, — горько прервал я друга. — Но какие у нас шансы? Какие шансы? Мы знаем не больше, чем нерожденный ребенок, о тайном убежище этих людей, и у нас нет даже самой ничтожной ниточки, которая привела бы нас к их логову.

Руки друга по-прежнему лежали на моих плечах, и серые глаза его смотрели прямо в мои.

— Я могу только повторить, Петри, — произнес он, — не оставляйте надежды. Сейчас я должен покинуть вас на час-другой. А вернувшись, возможно, смогу сообщить вам какие-нибудь новости.

Довольно долгое время после ухода Смита я сидел в гостиной в обществе единственно своих горьких мыслей. Затем дальнейшее бездействие показалось мне просто невыносимым: я почувствовал настоятельную необходимость куда-то идти, искать, расспрашивать. Закутавшись в тяжелое дорожное пальто, я вышел в сырой мрачный вечер с единственной целью: идти и идти по залитым дождем улицам вперед и только вперед, в тщетной попытке убежать от преследующих меня убийственных мыслей.

Должно быть, сам того не замечая, я прошел по Стрэнду, пересек Трафальгарскую площадь и дошел по Хэймаркет до цирка Пикадилли — ибо, внезапно очнувшись, я обнаружил, что стою перед витриной господ Либерти, тупо уставившись на вывешенные там восточные ковры. Из состояния же горестного оцепенения меня вывел неожиданно раздавшийся поблизости женский голос.

— Сказать таксисту ехать к северная граница Вондвортская пустошь. — Женщина говорила на ломаном английском, и при звуках знакомого голоса я вздрогнул и в мгновение ока вернулся к действительности.

Я обернулся в тот момент, когда женщина, отдавшая приказ швейцару, который держал над ее головой зонтик, садилась в такси. Единственного взгляда оказалось мне достаточно. Впрочем, мне оказалось бы достаточно и одного голоса, но вид гибкой фигуры и танцующих бедер окончательно рассеял все возможные сомнения.

Это была Зарми!

Как только автомобиль тронулся с места, я выбежал на середину дороги, где стояла вереница такси, и прыгнул в первую машину.

— Следите за тем автомобилем! — крикнул я шоферу дрожащим от возбуждения голосом. — Смотрите! Видите номер? Не ошибитесь! И ни в коем случае не потеряйте его из виду! Вы получите соверен за это!

Заразившись моим волнением, водитель молниеносно завел мотор и прыгнул за руль. Я был вне себя от возбуждения, но, похоже, на сей раз удача сопутствовала мне: когда мы завернули за ближайший угол, такси с Зарми находилось всего в двадцати ярдах впереди. Мы ехали по сумрачной улице, населенной, казалось, одними зонтиками. Я едва мог усидеть на месте: каждый нерв в моем теле напряженно дрожал и звенел. Я не отрываясь смотрел вперед, и, когда, покинув хорошо освещенные улицы Вест-Энда, мы выехали на темные улочки пригорода, мне сотни раз казалось, что я потерял из виду нужный автомобиль. Но всякий раз он вновь появлялся впереди, выхваченный из темноты лучами какого-нибудь спасительного фонаря.

На пустынной дороге у границы пустоши такси с Зарми остановилось. Я схватил переговорную трубку и выкрикнул в нее.

— Проезжайте дальше и остановитесь где-нибудь впереди машины! Но неподалеку!

Шофер повиновался, и вскоре я обнаружил себя стоящим под проливным дождем и глядящим назад, на яркие фары другого автомобиля. Я дал таксисту обещанное вознаграждение.

— Подождите меня десять минут, — приказал я. — А затем, если я не вернусь, уезжайте.

Я зашагал по грязной немощеной дороге в сторону машины, которая, высадив пассажирку, начала медленно разворачиваться. Зарми, легко узнаваемая по плавной поступи, шла к тропинке, ведущей, очевидно, через пустошь. Я последовал за девушкой, держась от нее на безопасном расстоянии. Прекрасно отдавая себе отчет в громадной важности этой встречи, я старался держаться на высоте положения. В голове у меня окончательно прояснилось, сознание работало четко и живо. Все мои чувства были обострены до предела. И я ни в малой степени не сомневался в своей способности справиться с ситуацией наилучшим образом.

Зарми продолжала идти по пустынной тропинке. Ни одного прохожего не встретилось нам по пути, и дождь лил стеной. В час, когда все нормальные люди ищут под уютным кровом спасения от ненастья, мы двое, связанные взаимной враждой, двигались вперед сквозь дождь и ветер.

Как я упоминал, все мои чувства были обострены до предела, и я не сомневался в своей бдительности и ловкости. На самом деле я, вероятно, глубоко заблуждался на свой счет, и эта бесконечная уверенность в собственных силах являлась лишь симптомом начавшейся у меня лихорадки. Ибо, как выяснилось впоследствии, начав следить за Зарми, я забыл принять самую необходимую в подобных случаях меру предосторожности и не подумал о том, что кто-то в свою очередь может следить за мной!

Внезапно кто-то бесшумно и аккуратно накинул мне сзади на голову какой-то тошнотворно пахнущий мешок и туго затянул его вокруг моего горла. Я успел испустить один приглушенный крик, полный страха и ненависти одновременно, а затем начал задыхаться… покачнулся… и упал без сознания.

ГЛАВА XVII

МОЯ ВСТРЕЧА С ДОКТОРОМ ФУ МАНЧИ

Следующим моим ощущением была страшная боль в голове, которая по мере постепенного прояснения сознания повлекла за собой цепь воспоминаний. Я обнаружил себя сидящим на тяжелой деревянной скамье спиной к стене, занавешенной чем-то вроде соломенной циновки. Руки мои были связаны сзади. И в первые мучительные мгновения возвращения к действительности я осознал две вещи.

Во-первых, я находился в операционной, ибо наиболее заметным предметом обстановки этого помещения являлся операционный стол. Над ним висели лампы под металлическими колпаками, а на стеклянном столике поблизости были разложены инструменты, антисептические средства, перевязочные материалы и прочее. Во-вторых, я находился в операционной не один.

На такой же деревянной скамье у противоположной стены сидел человек плотного телосложения с темными, чуть тронутыми сединой волосами, аккуратно подстриженной бородкой и усами. Он тоже был связан и пристально смотрел на меня с застывшим на лице выражением крайнего удивления, смешанного со страхом.

Передо мной сидел сэр Бэлдвин Фрэзер!

— Сэр Бэлдвин! — пробормотал я, облизнув запекшиеся губы. — Сэр Бэлдвин, как…

— Это доктор Петри, не так ли? — спросил сэр Бэлдвин голосом, охрипшим от волнения. — Доктор Петри! Мой дорогой сэр! Объясните мне ради всего святого, что все это значит? Меня похитили, одурманили наркотиками… Я стал жертвой возмутительного и невероятного преступления у порога собственного дома…

Я поднялся на неверных ногах и прервал негодующего коллегу:

— Сэр Бэлдвин, вы спрашиваете меня, что все это значит. Это значит, что мы с вами находимся в руках доктора Фу Манчи.

Сэр Бэлдвин уставился на меня диким взором. Лицо его казалось бледным и измученным от тревоги.

— В руках доктора Фу Манчи? — вопросительно повторил он. — Но, мой дорогой сэр! Это имя не говорит мне ничего… ровным счетом ничего! — Голос его звучал все взволнованней. — С самого начала заключения меня поселили здесь в прекрасных комнатах и оказывали всевозможные знаки внимания. Мне прислуживала дьяволица, которая и завлекла меня сюда хитростью, но ни одного разумного слова, кроме непристойных шуток, не удалось мне добиться от нее. Временами меня посещала мысль, что печальная участь, часто ожидающая специалистов моего профиля, постигла и меня. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Прекрасно понимаю, — мрачно откликнулся я. — В прошлом мне самому не раз приходилось сомневаться в здравости своего рассудка при столкновениях с деятельностью организации, во власти которой мы находимся сейчас.

— Но что все это значит, дорогой сэр? — повторил Бэлдвин Фрэзер, возвышая голос — Что все это значит? Это невероятно… уму непостижимо! И даже сейчас мне трудно избавиться от той навязчивой мысли…

— Сейчас же выкиньте ее из головы, — горько прервал я хирурга. — Мы поставлены перед фактом. Причины вашего появления здесь непонятны мне. Что же касается меня, то за мной следили…

— Тише! Сюда кто-то идет!

Оба мы разом повернулись и уставились на дверной проем, занавешенный чем-то вроде ярко и безвкусно расшитой портьеры: звук шаркающих шагов, сопровождаемый тяжелым деревянным постукиванием, свидетельствовал о чьем-то приближении.

Сначала в комнате появилась Зарми. Она стрельнула вправо-влево черными глазами и лишь затем отвела портьеру в сторону, пропуская идущего за нею следом человека.

Тяжело опираясь на две массивные трости и с невероятным усилием волоча свое изможденное тело, в операционную вошел доктор Фу Манчи!

Думаю, никогда в жизни не приходилось мне испытывать ощущение родственное тому, какое испытал я в этот момент.

Хотя Найланд Смит и сообщил мне о том, что доктор Фу Манчи жив, все же я мог поклясться перед любым судом присяжных в том, что он мертв, ибо собственными глазами видел, как пуля вошла в его череп. Теперь же я сидел, прижавшись спиной к стене, стиснув зубы и чувствуя, как волосы шевелятся на моей голове, и смотрел, как доктор Фу Манчи с невероятным трудом тащится через комнату: трости размеренно стучали по полу, высокая фигура в желтом халате судорожно наклонялась вперед при каждом шаге, а по лицу пробегали болезненные гримасы. Голова доктора была забинтована, и повязка как будто подчеркивала высоту огромного выпуклого лба, отчего прекрасное сатанинское лицо этого человека казалось еще более зловещим и значительным. Подернутые пленкой глаза его поворачивались то налево, то направо, пока он ковылял к деревянному стулу, стоящему возле операционного стола. Наконец доктор Фу Манчи в полном изнеможении упал на стул, дыша тяжело и со свистом.

Зарми опустила портьеру и стала перед ней. Она сняла мокрый плащ, который был на ней, когда я следовал за девушкой по пустоши, и теперь стояла передо мной с рассыпавшимися по плечам черными курчавыми волосами и с выражением циничного торжества на прекрасном злом лице. Огромные золотые кольца в ее ушах странно сверкали в свете электрических ламп. Сейчас Зарми была в одеянии, похожем на шелковую шаль, живописно обмотанную вокруг тела. Уперев руки в бедра, она стояла спиной к двери и дерзко смотрела то на сэра Бэлдвина, то на меня.

Мгновения молчания, последовавшие за появлением китайского доктора, до сих пор живы в моей памяти и будут жить в ней вечно. Только тяжелое дыхание Фу Манчи нарушало воцарившуюся в комнате тишину. Ни звука не доносилось снаружи, никто из присутствующих не произносил ни слова. Затем.

— Сэр Бэлдвин Фрэзер, — начал Фу Манчи своим не поддающимся описанию голосом — гортанным и с присвистом. — Моя служанка, привезшая вас сюда, обещала вам определенную плату за некоторые услуги. Вы получите ее вместе с моей глубокой личной благодарностью в придачу.

Доктор Фу Манчи с трудом повернулся к сэру Бэлдвину, и стало совершенно ясно, что одна половина его тела почти полностью парализована. Правая рука еще немного слушалась больного, ибо он по-прежнему сжимал тяжелую резную трость, но правая сторона его лица оставалась совершенно неподвижной, и редко приходилось мне видеть что-либо более ужасное, нежели это наполовину омертвевшее сатанинское лицо. Рот с тонкими губами открывался только с левой стороны — и мне, сидящему справа от доктора, профиль его представлялся профилем покойника.

Сэр Бэлдвин Фрэзер не произнес ни слова, но смотрел на Фу Манчи взглядом, полным нескрываемого ужаса.

Китайский доктор продолжал:

— Ваш опыт, сэр Бэлдвин, позволит вам быстро определить мой диагноз. Пуля прошедшая сквозь третью левую долю лобной кости и застрявшая в задней теменной извилине, явилась причиной гематомы правого полушария и афазии…

Каждое произнесенное слово давалось Фу Манчи с невероятным трудом. Крупные капли пота выступили у него на лбу, и я невольно восхищался железной волей этого человека, заставлявшего свой полупарализованный мозг выполнять свойственные ему функции. Казалось, он тщательно выбирал слова и чудовищным усилием воли заставлял частично омертвевший язык произносить их. Некоторые слоги доктор выговаривал не вполне внятно, но тем не менее достаточно отчетливо.

Это была демонстрация чистой Силы, единственная в своем роде и произведшая на меня неизгладимое впечатление.

— Операцию по извлечению пули из мозга, — продолжал доктор Фу Манчи, — я смог бы успешно провести сам на другом человеке. Я нахожусь в сложной ситуации, как вы, сэр Бэлдвин, и вы, доктор Петри, — он медленно и страшно повернул ко мне полумертвое лицо, — прекрасно понимаете. Неумело проведенная операция может повлечь за собой смерть пациента. Отказ же от хирургического вмешательства означает непроходящую гемиплегию или… — мутная пленка поднялась на мгновение с его зеленых глаз, и они страшно сверкнули, — или прогрессирующую идиотию! Любой из трех моих учеников с легкостью мог бы провести подобную операцию, но в данный момент все они находятся вне пределов досягаемости. Только один хирург в Англии в силах помочь мне, — И снова китаец медленно повернул голову. — И этот хирург вы, сэр Бэлдвин. Доктор Петри исполнит обязанности анестезиолога, и по завершении операции вы вернетесь домой разбогатевшими на оговоренную сумму. Я подготовился к операции и могу уверить вас: сердце у меня совершенно здоровое.

Хочу уведомить вас, доктор Петри, — Фу Манчи снова повернулся ко мне. — Мой организм приучен к опиуму. Примите это во внимание. Мистер Ли Кинг Су, выпускник Кантонского университета, будет ассистировать вам.

Доктор с трудом повернулся к Зарми. Девушка хлопнула в ладоши и отдернула портьеру в сторону. В операционную вошел китаец неопределенного возраста, с каменным лицом и в белом халате. Он сдержанно поклонился Фрэзеру и мне и спокойно занялся подготовкой перевязочных материалов.

ГЛАВА XVIII

ЧЕРВОННАЯ ДАМА

— Сэр Бэлдвин Фрэзер, — сказал доктор Фу Манчи, предупреждая взрыв гнева со стороны хирурга, — ваш отказ продиктован недостаточным знанием окружающей обстановки. Вы находитесь в неизвестном вам месте, куда ни одна ниточка не сможет привести ваших друзей, в полной власти человека, то есть меня самого, для которого не существует никаких законов, кроме своего собственного. Фактически, сэр Бэлдвин, вы находитесь сейчас в Китае. А мы, китайцы, умеем добиваться послушания. Вы не откажетесь, ибо доктор Петри расскажет вам кое-что о моих проволочных жилетах и напильниках…

Лицо сэра Бэлдвина Фрэзера побледнело. Он не мог знать того, что знал я о «проволочных жилетах и напильниках», но, очевидно, часть моего ужаса передалась ему.

— Вы не откажетесь, — мягко продолжал Фу Манчи. — Я боюсь только того, что вы не справитесь с операцией. В этом случае даже мое милосердие не сможет спасти вас, поскольку, если вы потерпите неудачу, я окажусь не в состоянии вмешаться в ход событий. — Не сколько мгновений он молчал, пристально глядя на хирурга. — В пределах слышимости моего голоса отсюда, — с трудом просвистел доктор, — находятся мои люди, которые сдерут с вас кожу живьем в случае неудачного исхода операции и выбросят ваши освежеванные тела… — он сделал паузу, потряс одним дрожащим кулаком над головой, и голос его поднялся внезапно до исступленного вопля, — …крысам!.. Крысам!..

Пот катился градом по лицу сэра Бэлдвина. Ситуация казалась невероятной, ужасной: это был кошмар, ставший реальностью. Но я видел, что китайский доктор убедил сэра Бэлдвина, и согласия последнего не придется долго ждать.

— Вы, мой дорогой доктор, — произнес Фу Манчи, медленно и все с тем же невероятным усилием поворачиваясь ко мне, — тоже согласитесь…

В глубине души я не подверг его слова сомнению, ибо знал, что недостаточно отважен, чтобы выдержать страшные пытки, вызванные в моем воображении словами «мои проволочные жилеты и напильники».

— Если же вы все-таки решите немного поупрямиться, — добавил китаец, — вас попросит за меня другой человек.

Кровь застыла у меня в жилах от ужаса, когда Зарми во второй раз ударила в ладоши, отвела портьеру в сторону, и… в комнату втолкнули Карамани.

Затем в памяти моей наступил провал. Долгое время после того, как две мускулистые смуглые руки схватили Карамани за плечи и вновь увлекли в темноту дверного проема, мне продолжало казаться, что она по-прежнему стоит у двери в своем облегающем дорожном костюме, с разбросанными по плечам растрепанными волосами. Смертельная бледность покрывала ее прекрасное лицо, глаза девушки, великолепные, сияющие от ужаса глаза, смотрели прямо в мои…

Ни слова не вымолвила она, и я потерял дар речи, словно человек, сорвавший Цветок Молчания. Лишь чудесные глаза Карамани смотрели мне в самую душу, обжигая и испепеляя меня.

Фу Манчи заговорил, но прошло некоторое время, прежде чем мозг мой вновь обрел способность понимать смысл обращенных ко мне слов.

— …Подобное великодушие, — смутно донеслось до моего слуха, — выказываю в отношении вас, доктор Петри, исключительно из уважения к вам. У меня мало оснований любить Карамани. — Голос китайца задрожал от сдержанной ярости. — Но пока что она может оказаться полезной мне. И потому ни один волосок не упадет с ее прекрасной головы, если только вы не будете упрямиться. Что ж, давайте определим дальнейшую вашу судьбу с помощью карт, как предлагает сидящий во мне — и в любом представителе моей расы — азартный игрок?

— Да, да, давайте! — раздался хриплый голос.

Колоссальным усилием ума и воли я заставил себя вернуться к действительности и осознал, что последние слова сорвались с губ сэра Бэлдвина Фрэзера.

— Доктор Петри, — произнес Фу Манчи все тем же скрипучим неестественным голосом, — как еще можем мы решить вашу судьбу? По крайней мере воспользуйтесь шансом обрести свободу, ибо как иначе сможете вы помочь… своей подруге?

— Боже мой, — устало сказал я. — Делайте что хотите. — Мне действительно было все равно.

Китаец, представленный нам как Ли Кинг Су, сунул руку под белый халат, спокойно извлек из-за пазухи колоду карт, бесстрастно перетасовал их и протянул мне.

Я угрюмо помотал головой: руки мои оставались по-прежнему связанными. Китаец взял со стола скальпель, перерезал стягивавшие мои запястья веревки и вновь протянул мне колоду. Я вытащил карту и положил на колено, даже не взглянув на нее. В свою очередь Фу Манчи левой рукой вынул из колоды карту, посмотрел на нее и затем повернул голову в мою сторону.

— Похоже, доктор Петри, — спокойно сказал он, — вам суждено остаться здесь в качестве моего гостя. У вас будет счастливая возможность жить под одной крышей с Карамани.

И он показал мне бубнового валета.

Почувствовав внезапное возбуждение, я схватил карту со своего колена. Это была червонная дама! На какой-то миг ликование наполнило мою душу, потом я швырнул карту на пол. Я не осмеливался тешить себя тем, что китайский доктор сдержит слово чести и отпустит нас на свободу.

— Ваша звезда оказалась счастливей моей, — по-прежнему невозмутимо заметил доктор Фу Манчи. — Отдаю себя в ваши руки, сэр Бэлдвин.

С помощью своего бесстрастного соотечественника доктор снял халат и, оставшись в одной нательной рубашке, почти не прикрывающей его безобразное изможденное тело, растянулся на операционном столе.

Ли Кинг Су включил большую лампу над изголовьем стола и извлек из медицинской сумки трепан.

— …Остальные полезные инструкции, которые я написал для вас, исходя из собственного значительного опыта медицинской практики, — говорил доктор Фу Манчи, — вы найдете в моем дневнике, лежащем на столе.

Он говорил бесстрастным ровным голосом, словно собирался присутствовать при операции в качестве простого зрителя. Ни следа нервозности или страха не мог я заметить в его поведении. Пульс Фу Манчи оставался практически нормальным.

С каким отвращением дотронулся я до желтой кожи китайца! Как содрогнулась душа моя от омерзения!..

— Вот пуля! Скорей… Спокойней, Петри!

Сэр Бэлдвин Фрэзер — хладнокровный, собранный и энергичный — превратился сейчас в того вдохновенного блестящего хирурга, которого я знал и почитал. Ничего не осталось в нем от слабого смятенного пленника, который всего несколько минут назад смотрел на доктора Фу Манчи взглядом полным ужаса.

Хотя прежде мне доводилось несколько раз встречаться с сэром Бэлдвином по профессиональным вопросам, за операционным столом я видел его впервые. Мастерство хирурга производило впечатление почти сверхъестественного. Оно восхищало, вдохновляло! Безошибочными движениями человек этот исцелял от сумасшествия, удаляя опухоли, устраняя гематомы… изгонял смерть из самого средоточия разума и жизни.

Приближался решающий момент операции, и вдруг… свет в комнате внезапно погас и воцарилась кромешная тьма!

— Боже мой! — прошептал Фрэзер. — Скорей! Скорей! Посветите мне! Зажгите спичку… Свечу… Что-нибудь, что угодно!

Послышался слабый щелчок, и яркий белый луч осветил череп пациента. Ли Кинг Су неподвижно стоял у стола с электрическим фонарем в недрогнувшей руке.

Мы с Фрэзером энергично приступили к делу, к борьбе со Смертью, уже распростершей свои крылья над бесчувственным пациентом, спасая от гибели отъявленного убийцу, врага белой расы, который находился сейчас полностью в нашей власти!..

— Похоже, вы хотеть глоточек для бодрость, — сказала Зарми.

Сэр Бэлдвин Фрэзер бессильно упал в соломенное кресло. Только портьера отделяла нас от помещения, где он только что успешно провел операцию — сложнейшую в своей практике.

— Еще тридцать секунд — и я не выдержал бы, Петри, — прошептал хирург. — События последних дней совершенно измотали мне нервы. У меня не осталось уже никаких сил… Если бы операция продлилась чуть дольше…

Он не закончил фразы и нетерпеливо схватил стакан с бренди и содовой, поданный ему прекрасной злой евразийкой. Затем она повернулась и принялась готовить напиток и для меня — с присущим ей презрительным и вызывающим видом.

Я залпом опустошил стакан.

Едва опустив его на стол, я осознал — слишком поздно! — что впервые позволил себе выпить что-то в стенах жилища доктора Фу Манчи.

Я вскочил на ноги и с трудом проговорил:

— Фрэзер! Нас отравили… нас…

— Вы садись, — услышал я откуда-то издалека хрипловатый голос Зарми и почувствовал, как ее руки уперлись мне в грудь и толкнули меня обратно в кресло. — Вы очень устал, конечно… вы спать…

— Петри! Доктор Петри! — донеслось до меня из-за застилавшей мой взор пелены мрака.

Я попытался подняться. Я промок насквозь и дрожал от холода. Я открыл глаза, и все поплыло передо мной. Кто-то крепко схватил меня за руку.

— Соберитесь с силами, Петри! Возьмите себя в руки! Слава Богу, вы живы…

Я сидел рядом с сэром Бэлдвином Фрэзером на деревянной скамейке под голым деревом, с призрачных черных ветвей которого на меня стекала дождевая вода. В сером свете, вероятно свете раннего утра, я различил другие деревья вокруг и открытое широкое пространство, уходящее в серый туман.

— Где мы? — пробормотал я. — Где?..

— Если я не ошибаюсь, — ответил мой перемазанный грязью коллега, — а я едва ли ошибаюсь, поскольку на прошлой неделе приезжал в этот район по вызову, мы находимся где-то у западной границы Вондсвортской пустоши!

Он замолчал, потом я услышал сдавленные восклицания и звон монет и, как в тумане, увидел сэра Бэлдвина с парусиновой сумкой, полной денег, в руках.

— Святой Боже! — произнес он. — Я сошел с ума… или я действительно провел ту операцию?.. Неужели это мой гонорар?..

Я залился истерическим смехом и сунул озябшие руки в карманы промокшего пальто. В одном из них пальцы мои наткнулись на кусок картона, незнакомый на ощупь. Я извлек его и принялся рассматривать в сумрачном свете пасмурного утра.

— Разрази меня гром! — бормотал Фрэзер. — Значит, я все-таки не сошел с ума!

Это была карта — червонная дама!

ГЛАВА XIX

«ЗАГАЗИГ»

Полных две недели прошло, прежде чем настойчивые усилия Найланда Смита увенчались хоть каким-то успехом. На какое-то мгновение завеса тайн, окружавшая Си Фана, приподнялась, и мы успели мельком увидеть работу отлаженного механизма этой организации. Лучше всего начать рассказ о происшествиях, связанных с некой тайнописью с того самого момента, когда я склонился над телом, распростертым на столе в кабинете инспектора в Управлении речной полиции. Это был человек, похожий на матроса-индийца, одетый в мешковатый дешевый голубой костюм — мокрый, грязный и прилипший к телу. Влажные пряди черных волос прилипли ко лбу покойного, и лицо его, прежде имевшее выражение злобное и хитрое, в смерти приобрело другое, более страшное.

Смерть этого человека наступила в результате удушения — об этом, кроме всего прочего, свидетельствовали и следы пальцев на шее, и вывалившийся изо рта язык, и жутко вылезающие из орбит мертвые глаза.

— Его нашли меж свай старой пристани на задворках Лавки Радости? — отрывисто спросил Смит, поворачиваясь к дежурному полицейскому офицеру.

— Совершенно верно, — подтвердил тот. — Приливом тело подняло прямо под поперечную балку.

— Когда это случилось?

— Во время максимального прилива прошлой ночью. Ньюсон, вернувшийся с десятичасовым катером, заметил блеск ножа в лунном луче.

Упомянутый инспектором нож с длинным кривым лезвием относился к тому виду холодного оружия, с которым мне приходилось сталкиваться в прошлом самым неприятным образом. Мертвый человек продолжал сжимать рукоять ножа в правой руке, и сейчас лезвие лежало на его груди. Как зачарованный смотрел я на это таинственное и трагичное приношение старой Темзы.

Подняв взгляд, я встретился с пристальными серыми глазами Найланда Смита.

— Вы видите метку, Петри? — резко спросил он. Я кивнул. Покойный был бирманским разбойником!

— И какие выводы делаете вы из всего этого? — медленно спросил я.

— В настоящий момент, — ответил Смит, — я затрудняюсь делать какие-либо выводы. Вы подтвердили заключение медицинского эксперта о том, что этот человек — безусловно, бирманский бандит-дакойт — не утонул, но умер от удушения. Из показаний полицейских следует, что встреча, в результате которой тело жертвы было сброшено в реку, имела место на старой пристани. А, как нам известно, заведение, в недавнем прошлом служившее убежищем Си Фана, то есть доктора Фу Манчи, примыкает к упомянутой пристани. Я склонен полагать, что это, — он кивнул в сторону жуткого и зловещего тела на столе, — слуга, приговоренный Фу Манчи к смерти за какую-то провинность.

Я зябко содрогнулся. Хоть я и был знаком с методами работы страшного китайца, с его жестоким пренебрежением к человеческим страданиям, человеческим жизням и человеческим законам, в моем сознании — сознании современного простого практикующего врача из средних слоев общества — не укладывалась мысль о том, что желтые дьяволы с Дальнего Востока бесчинствуют в самом сердце Лондона.

До сих пор я иногда начинал сомневаться в реальности происходящего и сейчас подумал о китайском докторе и окружающих его жестоких убийцах с каким-то недоверием, почти невероятным для человека, который общался не только со слугами Фу Манчи, но и непосредственно с ним самим. К действительности вернула меня мысль о Карамани, прекрасной девушке, чья любовь принесла мне бесконечную печаль, а саму ее вновь привела в руки этого таинственного безжалостного существа.

Мысли о возлюбленной оказалось достаточно. Все фантазии мои улетучились без следа, и я ясно осознал: мертвый разбойник с зажатым в руке кривым ножом; Желтая Погибель, нависшая над Лондоном, над Англией, над всем цивилизованным миром; разбивающее мне сердце отсутствие Карамани, — все это является реальностью, истиной и частью моей жизни.

Найланд Смит стоял, глядя в пустоту отсутствующим взглядом, и задумчиво дергал себя за мочку левого уха.

— Пойдемте! — внезапно сказал он. — Здесь мы больше ничего не узнаем. Ключ к тайне нужно искать в другом месте.

Когда мы покинули Управление речной полиции и направились к ожидающему нас автомобилю, мне бросилась в глаза глубокая задумчивость друга. В машине он вытащил из кармана дневную газету и спросил инспектора:

— Вы видели это, Веймаут?

Длинным нервным пальцем он указал на абзац под рубрикой «Личные объявления». Веймаут поднес газету близко к глазам и прищурился, пытаясь разобрать написанное в неверном свете пасмурного утра.

— Такие вещи не входят в мою компетенцию, мистер Смит, — ответил он. — Но, несомненно, в соответствующем отделе Скотланд-Ярда уже видели это.

— Я знаю, что видели! — резко сказал Смит. — Но прочитать наверняка не смогли.

Веймаут удивленно взглянул на моего друга.

— Пожалуй. Значит, вас заинтересовало это объявление?

— Чрезвычайно! А у вас есть какие-нибудь предположения или соображения по этому поводу?

Пододвинувшись поближе к Веймауту, я тоже склонился над газетой и прочитал следующее:

ЗАГАЗИГ —

З, — а г — а-з; — И-г, з, — а, — г — а, з; -

И; — г: — з а г А з; и-: г; — З, — а; — г а з и; -

Г; — з, а г-: а — з И; — г: — з — а г; — а-: З-, и г;

з, а г, — а: з, и-: г

— Но это же явная абракадабра! Всего лишь чья-то глупая шутка! Объявление состоит из слова «Загазиг», повторенного шесть или семь раз. Оно не может иметь никакого смысла!

— Вы так полагаете? — резко спросил Смит.

— Во всяком случае, какое отношение может иметь этот Загазиг к Фу Манчи или к нам с вами?

— Загазиг, мой дорогой Петри, — это, как вы знаете, один из пользующихся дурной известностью арабских городов в Нижнем Египте.

Он сунул газету обратно в карман пальто и, заметив мой удивленный взгляд, внезапно расхохотался.

— Полагаете, я несу чепуху? Но, признаюсь, это объявление в газете сразу привлекло мое внимание еще вчера утром, и теперь, кажется, ситуация начинает немного проясняться.

Мой друг вытащил трубку и принялся торопливо набивать ее.

— В последнее время я стал несколько беззаботен, Петри, — продолжал он, и ни следа веселости не осталось в его голосе. Худое лицо Найланда стало мрачным, и в глазах его появился металлический блеск. — Впредь мне придется избегать прогулок в одиночестве по ночам.

Инспектор Веймаут озадаченно уставился на Смита, да и я находился точно в таком же недоумении.

— Я склонен предполагать, — заявил мой друг в свойственной ему решительной и резкой манере, — что бирманский разбойник принял смерть от рук высокого человека, вероятно, темноволосого и почти наверняка чисто выбритого. Если упомянутый персонаж в прохладные ночи носит длинное твидовое пальто и мягкую серую шляпу с широкими полями — я не удивлюсь.

Веймаут устремил на меня взгляд, полный неподдельного изумления.

— Между прочим, инспектор, — добавил Смит, и пронзительные глаза его вдохновенно засверкали, — действительно ли пароход «Андаман» прибыл недавно в Лондон?

— Судно Восточной навигационной компании? — безнадежным голосом переспросил Веймаут. — Да. Он стал у причала вчера вечером.

— Если Джек Форсайт до сих пор исполняет обязанности старшего офицера, пожалуй, мне стоит повидаться с ним, — заявил Смит. — Вы помните его брата, Петри?

— Естественно, поскольку он умер в моем присутствии, — ответил я.

Слова друга пробудили во мне воспоминание об одном из наиболее страшных преступлений доктора Фу Манчи, всегда ассоциирующемся в моем сознании с криком козодоя.

— Озарения свыше никогда не следует игнорировать, — поучительным тоном сказал Найланд Смит. — Пусть даже они и кажутся нелепыми на первый взгляд.

ГЛАВА XX

ЗАПИСКА НА ДВЕРИ

Остальную часть того дня я почти не видел Смита. Очевидно, мой друг шел по следу, подсказанному ему упомянутым «озарением свыше», хотя я совершенно не предполагал, куда он приведет его. Затем, с наступлением сумерек, Найланд ворвался в номер вихрем, едва не сбив меня с ног.

— Надевайте пальто! — выкрикнул он. — Вы забыли о важном свидании, которое назначено у нас на вечер?

Вне всяких сомнений, я забыл о каком бы то ни было свидании, и, должно быть, на лице моем отразилось некоторое недоумение, ибо…

— Вы становитесь чрезвычайно рассеянны! — продолжал мой друг. — Вы же знаете: мы не можем больше доверять телефону. А мне необходимо передать инспектору Веймауту некоторые важные инструкции.

В поведении его ощущалась скрытая многозначительность, и, вспомнив о недавнем нашем приключении, я внезапно осознал глубину собственной тупости.

Найланд Смит подозревал о близком присутствии соглядатая! Да, это казалось невероятным, но за нами велась слежка в «Нью-Лувре»! Агенты Си Фана, доктора Фу Манчи, действительно находились в стенах огромного современного отеля!

Мы поспешили в коридор и спустились на лифте в вестибюль. Мистер Самаркан — в прошлом хозяин одной из каирских гостиниц, а ныне управляющий «Нью-Лувром» — приветствовал нас с истинно греческой любезностью. Он выразил надежду, что мы будем присутствовать на неком благотворительном мероприятии, намеченном на вечер следующего дня.

— Возможно, мистер Самаркан… возможно, — ответил Смит. — У нас очень туго со временем. — Потом он резко повернулся ко мне. — Пойдемте, Петри! Мы дойдем до стоянки на Чаринг-кросс-роуд и возьмем там такси.

— Швейцар может вызвать вам такси, — сказал мистер Самаркан, всегда предупредительный по отношению к своим постояльцам.

— Спасибо, — резко откликнулся Смит. — Мы предпочитаем немного прогуляться.

На Стрэнде мой друг взял меня за руку и, наклонившись к моему уху, тихо сказал:

— Отель кишит шпионами. А если их там и немного, то это истинные мастера своего дела.

Больше ни слова не удалось мне добиться от друга, хотя мне о многом хотелось расспросить его: ведь женщина, которая была для меня дороже всего на свете, находилась в руках проклятой организации, известной нам под названием Си Фан. Наконец мы свернули на Чаринг-кросс, и Смит стремительно направился к стоянке такси.

— Садитесь скорей! — отрывисто приказал он, открывая дверцу первого же автомобиля.

— Поезжайте на ***-стрит, Кеннингтон, — приказал он шоферу.

В состоянии некоторой растерянности я прыгнул в машину и устроился рядом с другом. Такси тронулось в сторону Трафальгарской площади, потом свернуло на Уайтхолл.

— Посмотрите назад! — воскликнул Смит звенящим от напряжения голосом. — Посмотрите назад!

Я обернулся и поглядел в маленькое прямоугольное окошечко.

Такси, стоявшее в ряду машин вторым, следовало вплотную за нами!

— За нами следят! — резко сказал Смит. — Вот доказательство того, что противнику известно о каждом нашем шаге!

Я повернулся к Найланду и несколько мгновений не находил слов от изумления.

— Так вот какова цель нашего сегодняшнего путешествия! — наконец произнес я. — Ваши слова о «важном свидании» были адресованы предполагаемому шпиону?

— Отчасти, — ответил он. — У меня есть один план, как вы скоро увидите.

Я снова выглянул в заднее окно машины. Теперь мы проезжали между Палатой лордов и Вестминстерским аббатством, а в пятидесяти ярдах за нами с Уайтхолла выворачивало преследующее нас такси! Охваченный страшным возбуждением, я изнемогал от желания узнать личность нашего преследователя.

— Куда мы едем, Смит? — взволнованно спросил я.

— На ***-стрит есть дом, который я облюбовал несколько дней назад для проведения одной операции. Какой именно, узнаете по прибытии.

Некоторое время мы двигались вдоль реки, потом свернули на Воксхоллский мост и по Воксхоллской дороге въехали в унылый район, основной чертой ландшафта которого являлись газометры.

— Вон впереди «Овал»*2 — внезапно сказал Смит. — А вот мы и приехали.

В узком глухом переулке, очевидно, примыкающем к границе знаменитого поля для игры в крикет, водитель затормозил. Смит выпрыгнул из машины и расплатился с таксистом.

— Отъезжайте назад, вон к тем железным воротам, — приказал он шоферу. — И ждите меня там. Пойдемте, Петри!

Бок о бок мы вошли в деревянные ворота небольшого стоящего на отшибе дома — верней, коттеджа — и по мощеной дорожке прошли к боковому входу, дававшему, очевидно, доступ в крохотный садик. В этот момент я осознал две вещи. Во-первых, дом этот пустовал. А во-вторых, некто, вышедший из второго такси, которое затормозило поодаль от нашего, украдкой приближался по противоположной стороне темной, неприветливой улицы, прячась в тени высокого деревянного забора.

Смит распахнул калитку, и я очутился в узком, совершенно темном проходе. Но мой друг уверенно шагал вперед и скоро, завернув за угол дома, вышел на крохотный пустырь, некогда бывший садом.

— Сюда, Петри! — прошептал он, схватил меня за руку, толчком распахнул дверь дома и толкнул меня вперед и вниз по двум ступенькам в кромешную тьму.

— Идите прямо, не сворачивая, — приказал он все тем же повелительным шепотом, — и наткнетесь на запертую дверь с проломленной филенкой. Следите через отверстие, не войдет ли кто в комнату, но старайтесь оставаться незамеченным. Что бы я ни сказал и ни сделал, не двигайтесь с места до тех пор, пока я сам не присоединюсь к вам.

Он пересек помещение и вышел из дома. Силуэт его мелькнул в слабо освещенном дверном проеме. Потом дверь бесшумно закрылась, и я остался один в пустом доме.

Методы работы Смита часто удивляли меня, но в прошлом я всякий раз убеждался в разумности оснований, побуждавших его поступать так, а не иначе. Конечно, и на сей раз неизвестные мне важные обстоятельства продиктовали моему другу такой образ действий, однако в душе у меня царило полное смятение, когда наконец, на ощупь добравшись до двери с проломленной филенкой, я замер там в кромешном мраке, напряженно прислушиваясь.

Я прекрасно понимаю теперь, насколько сильно слепота способствует обострению слуха, ибо там, в полной темноте, не рассеиваемой (поначалу) ни единым лучиком света, я внезапно услышал, как Смит выходит через какую-то калитку в дальнем конце маленького садика, и понял, что лежащий за ней дворик или проулок сообщаются с главной дорогой.

Издалека до меня донесся шум нашего такси, выезжающего из переулка. Потом где-то поблизости прозвучал громкий голос Смита:

— Пойдемте, Петри! — крикнул он. — Нам нет нужды ждать. Веймаут увидит записку на двери.

Я вздрогнул и уже собирался броситься на зов Смита, но вовремя сообразил, что мой друг по своему обыкновению прибегнул к хитрости и произнес эти слова для отвода глаз.

Я продолжал неподвижно стоять на месте и прислушиваться.

— Отлично! — донеслось до меня уже издалека. — Поезжайте обратно к «Нью-Лувру». Садитесь, Петри!

Скоро шум мотора стих вдали… И вдруг помещение за дверью слабо осветилось.

До сих пор местонахождение отверстия в филенке я мог определить лишь на ощупь. Кроме того, о его наличии свидетельствовал и слабый сквознячок, которым тянуло оттуда. Теперь же пролом в двери стал отчетливо различим. Заглянув в него, я увидел главную комнату дома — унылое мрачное помещение со свисающими со стен клочьями обоев и с грудами мусора на полу и в заржавленном камине.

Кто-то приподнял окно в противоположной стене и раскрыл ставни. В лучах лунного света я мог смутно различить царящий в комнате беспорядок.

За грязным стеклом вырисовывался силуэт крупного человека. Он перегнулся через подоконник и принялся пристально всматриваться в темноту. Совершенно бесшумно неизвестный подошел к окну и так же бесшумно поднял скользящую раму и распахнул ставни.

Тридцать или более секунд он стоял так, поворачивая голову то вправо, то влево… Напряженно затаив дыхание, я смотрел на него сквозь пролом в двери. Затем человек поднял раму полностью, перелез через подоконник и, предварительно закрыв за собой ставни, обвел помещение лучом электрического фонарика. Составить отчетливое представление о внешности таинственного шпиона, следившего за нами от самого «Нью-Лувра», я не мог.

Это был дородный мужчина в тяжелом пальто, отороченном мехом, и в мягкой фетровой шляпе, низко надвинутой на глаза таким образом, чтобы затенить верхнюю часть лица. Кроме того, поднятый меховой воротник пальто скрывал большую часть его подбородка. Но оглядывающие комнату настороженные черные глаза показались мне странно знакомыми. Черные усы и четко очерченный нос усиливали это впечатление.

Нашим преследователем был мистер Самаркан, управляющий «Нью-Лувром»!

Я с трудом подавил возглас удивления. Теперь стало понятно, почему противнику становилось известно о всех наших планах. Это было чрезвычайно важное открытие!

Пока я смотрел на дородного грека, оказавшегося не только одним из наиболее известных управляющих отелями в Европе, но и покорным слугой доктора Фу Манчи, он направил луч электрического фонаря на записку, приколотую кнопкой к двери гостиной. Я мгновенно догадался, что мой друг прикрепил записку на дверь еще сегодня днем, и даже издалека узнал аккуратный, но малоразборчивый на расстоянии почерк Смита.

Самаркан быстро пробежал глазами исписанный белый лист. Затем с проворством, неожиданным для человека такого телосложения, он распахнул ставни, предварительно засунув фонарик в карман, выпрыгнул из окна в небольшой садик перед домом и скрылся с глаз.

Несколько мгновений я стоял, не помня себя от изумления, глубоко потрясенный всесилием проклятой организации, далеко протянувшей бесчисленные щупальца в разные стороны и продолжающей тянуть все новые цепкие конечности во все уголки земного шара — с целью создать мировую Желтую империю! Я думал о Найланде Смите, в одиночестве противостоящем мощной организации и препятствующем претворению в жизнь ее страшных планов… Вдруг кто-то крепко схватил меня за руку в темноте!

Я коротко вскрикнул и тут же устыдился своей слабости, ибо услышал голос Найланда Смита.

— Я напугал вас, Петри?

— Смит! — воскликнул я. — И давно вы здесь стоите?

— Я вернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как наш следопыт покидает дом через окно, — ответил мой друг. — Но вы, несомненно, успели рассмотреть его как следует?

— Конечно! — возбужденно сказал я. — Это был Самаркан!

— Так я и думал. Я давно подозревал его.

— Это и была цель нашей поездки сюда?

— Одна из двух, — уклончиво ответил Смит.

Где-то вдали раздался шум отъезжающей машины.

— Вторая же цель, — добавил мой друг, — заключалась в том, чтобы заставить мистера Самаркана прочитать записку, которую я прикрепил к двери.

ГЛАВА XXI

ВТОРОЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ

— Пожалуйста, Петри! — Найланд Смит бросил мне через стол сложенную утреннюю газету. — Это поможет вам в расшифровке первого послания Загазига.

Я опустил чашку, развернул газету и взглянул на колонку личных объявлений. Одна из заметок гласила:

ЗАГАЗИГ

— З, — а — г а; — з: И: — г; з-а, г; — А-, з; и-Г, — з: а; г-А, з-и; — гз А; г, а. З-. и; г, з: аг-: а з и г

В крайнем изумлении я уставился на друга.

— Но Смит! Это объявление совершенно бессмысленно!

— Вовсе нет! — резко откликнулся он. — В Скотланд-Ярде тоже сначала посчитали его бессмысленным, и, должен признать, я сам довольно долгое время ломал голову над этой загадкой. Но мертвый бирманец явился ключом к первому объявлению, Петри. А записка, оставленная мной на двери дома возле «Овала», явилась ключом ко второму.

Я продолжал тупо смотреть на друга. Наконец он мрачно усмехнулся.

— Конечно, вы все понимаете. Помните, где нашли тело мертвого бирманца?

— Прекрасно помню.

— Вы знаете улицу, ведущую к старой верфи?

— Трикольт-стрит?

— Совершенно верно. Так вот, в ночь, когда погиб бирманец, у меня была назначена встреча с Веймаутом на Трикольт-стрит. О встрече я договаривался с инспектором по телефону из «Нью-Лувра»! По дороге машина моя сломалась, и я не смог приехать на условленное место. Позже выяснилось, что Веймаут получил телеграмму, якобы от меня, отменяющую ночную встречу.

— Мне все это известно!

Найланд Смит громко рассмеялся.

— Но вы по-прежнему пребываете в недоумении! — воскликнул он. — Тогда пусть меня повесят, если я вам скажу еще хоть что-нибудь. Все факты находятся в вашем распоряжении. Вот первое послание Загазига, вот второе. А знаете содержание записки, прикнопленной к двери пустого дома? Она гласит, если помните, следующее: «Уберите патруль от Лавки Радости. Есть версия. Хочу посетить заведение один в понедельник после часа ночи».

— Смит! — мрачно сказал я. — В этой смертельной игре у меня на кон поставлено все.

Поведение друга мгновенно изменилось. Загорелое лицо его потемнело и посуровело, но холодные серые глаза странно потеплели. Он наклонился ко мне и похлопал по плечу.

— Знаю, дружище. И потому предлагаю вам самолично разгадать тайнопись Загазига, дабы занять свой мозг на те несколько часов, которые в противном случае вы посвятите горестным и бесполезным раздумьям. Сегодня вы свободны до позднего вечера и можете работать спокойно — здесь по крайней мере!

Последние слова его относились к тому факту, что, не оставляя нашего номера в «Нью-Лувре», мы отправились на неизвестный срок в гости к мифическому другу и теперь обитали в меблированных комнатах на Флит-стрит.

За достаточно долгое время проживания в отеле «Нью-Лувр» мы окончательно убедились в том, что слуги доктора Фу Манчи постоянно следят за нами. И теперь по завершении ночной операции мы собирались предпринять в отношении вероломного грека, управляющего самым новым и самым роскошным отелем в Лондоне, те шаги, какие Смит посчитает целесообразными.

Смит отправился в Скотланд-Ярд, дабы сделать последние приготовления перед намеченным на сегодняшнюю ночь мероприятием. А я принялся изучать таинственное послание Загазига с твердой решимостью не сдаваться, повторяя про себя слова Эдгара Аллана По, странного гения, которому мы обязаны первой работающей системой расшифровки криптограмм: «Весьма сомнительно, чтобы искушенный человеческий ум мог сконструировать загадку, которую человеческий же ум не смог бы разрешить логическим путем».

Первый вывод, к которому я пришел, заключался в следующем: буквы, составляющие слово «Загазиг», предназначались лишь для того, чтобы сбить непосвященного читателя с толку, и на них не стоило обращать внимания, ибо они следовали одна за другой в строгом порядке и, следовательно, не несли в себе никакого смысла. Но я необычно разволновался, сделав открытие, что знаки препинания менялись почти в каждом случае!

Я мгновенно предположил, что именно здесь нужно искать ключ к шифру, и в поисках ключевой буквы «е», наиболее распространенной в английском языке, обнаружил следующее: знак точки встречался в тексте чаще других: в частности, в первом объявлении десять раз, хотя во втором — только три. Тем не менее я не терял надежды… до тех пор пока не обнаружил, что в двух случаях точка встречается три раза подряд!

В английском (как, впрочем, и в любом другом известном мне языке) нет слова, в котором шли бы три какие-либо одинаковые буквы подряд!

Это несчастливое открытие совершенно разрушило теорию, на которую я возлагал большие надежды, и на этом я чуть было не отказался от дальнейших разысканий. Конечно, я не особо рассчитывал на успех, но методом слепого гадания случайно наткнулся на ключ.

Я обратил внимание на следующий факт: через неодинаковые интервалы в тексте встречались заглавные буквы. И я соответственно разделил послание на части: заглавные буквы могли означать начала новых слов. Покончив с этим делом, я принялся строить различные догадки, исходя из указания Смита на то, что ключом к первому посланию явилась смерть бирманца, а ключом ко второму — записка, оставленная моим другом в пустом доме.

Действуя по такой системе (если мои слепые гадания заслуживают этого названия), я не особо рассчитывал на успех. В конце концов я предположил, что в первом объявлении буквы от тринадцатой до двадцать седьмой (то есть И; — г: — з; а г А з; и-: г; — З, — а; — г; а з и; — ) гласят: Three Colt Street (Трикольт-стрит), хотя в одном случае здесь «е» стояло на месте «с».

В попытке убрать неуместную «е» и заменить ее нужной «с» я сделал следующее открытие: буква, написанная курсивом, меняла значение следующего за ней знака.

С этого момента расшифровка послания превратилась в детскую игру, и я не хочу утомлять читателя подробным описанием дальнейших логических операций. Оба послания начинались с имени «Смит», как я очень скоро догадался, и через полчаса напряженной умственной работы я получил два следующих текста:

1. «Смит будет на Трикольт-стрит в половине первого ночи в среду».

2. «Смит собирается в Лавку Радости в понедельник после часа ночи».

Слово «Загазиг» всегда писалось полностью, и его последняя буква необязательно совпадала с последней буквой зашифрованного послания. Последующее изучение этого любопытного шифра методом простой дедукции дало Найланду Смиту возможность восстановить весь алфавит, используемый агентом доктора Фу Манчи Самарканом для переписки со своим ужасным хозяином. Любой из достаточно терпеливых читателей сможет добиться такого же успеха (и мне было бы приятно получить письмо от тех, кто справился с заданием).

Таким образом, усилия мои увенчались успехом. Но хотя теперь я стал знать несколько больше, многое продолжало оставаться для меня загадочным в этой истории.

Бирманец, очевидно, погиб в тот самый час, когда Найланд Смит должен был проходить по Трикольт-стрит, улице, имеющей довольно сомнительную репутацию. Но кто убил его?

Сегодня Самаркан уведомил китайского доктора о том, что Смит снова собирается появиться в этом опасном районе ночью. Странный холодок возбуждения пробежал у меня по спине. Я взглянул на часы. Да! Пришла пора мне тайком отправляться на свой пост, ибо сегодня ночью у меня тоже было важное дело в Китайском квартале.

ГЛАВА XXII

СЕКРЕТ СТАРОЙ ВЕРФИ

Я сидел в смрадной каморке с низким потолком и старался не производить ни малейшего шума, но старые рассохшиеся доски немилосердно скрипели подо мной при каждом движении. Луна стояла низко в безоблачном небе, ибо вслед за периодом тумана и дождей температура резко упала и ночью ударили заморозки.

Через открытое окно на грязный пол каморки лился чистый лунный свет, но я держался в тени, однако таким образом, чтобы видеть из окна всю улицу от моста через реку до самых ворот заброшенной верфи.

В ветхом здании, прежде известном под названием Лавки Радости и являвшемся местом ночного отдыха для разного сброда из припортовых районов, стояла мертвая тишина, нарушаемая писком и возней крыс. Порой до слуха моего доносились меланхолический плеск волн и шум с верфей на противоположном берегу Темзы. Но на узких грязных улочках в непосредственной близости от Лавки Радости царила мертвая тишина, и ни единый звук не тревожил ее.

Один раз, взглянув в направлении моста, я сильно вздрогнул, ибо увидел неясную тень, метнувшуюся через дорогу и растворившуюся в густой тени высокой стены. Сердце мое испуганно прыгнуло в груди, но в следующий момент загадка получила объяснение: по улице крался тощий бездомный кот. Бросив подозрительный взгляд в мою сторону, зверь скользнул в направлении старого дока.

Окольным путем прокрался я к своему посту с наступлением сумерек, еще до восхода луны, и моя пассивная роль в ночной операции уже порядком прискучила мне. Никогда прежде не представлялось мне возможности оценить многообразие ночных звуков — таинственных и частью ужасных, производимых огромными черными крысами, которые прибывали в Англию с судами из России и других стран мира. В перекрытиях над моей головой, в щелях в стене, под полом звучал нескончаемый, раздражающий нервы концерт — нечестивая симфония, сопровождавшая вечную пляску крыс.

Доносившийся порой снизу слабый плеск воды свидетельствовал о том, что один из ночных гуляк освежается в водах Темзы. Иногда слуха моего достигал отдаленный шум катера или парохода, но в остальном тишину нарушали лишь нестройные звуки крысиного разгулья.

Уже близился час начала операции. Я сосчитал про себя удары часов ближайшей церкви (название ее так и осталось мне неизвестным) и задрожал от возбуждения, ибо наступил час действий…

Неизвестно откуда в поле моего зрения совершенно бесшумно появилась фигура и стала на мосту, поглядывая то направо, то налево и явно прислушиваясь. Это была грязная старуха, седоволосая и с каким-то тюком, увязанным во что-то вроде красной шали. Лица ее, затененного полями черной шляпы, мне не удалось рассмотреть. Женщина положила узел на землю у низкого парапета моста и, к моему великому удивлению, уселась рядом с ним.

Очевидно, она собиралась остаться здесь. Я отступил подальше в тень, поскольку присутствие необычной старухи в таком месте и в такой час не могло оказаться случайным. Я понял, что первый актер драмы уже появился на сцене. Ошибся я или нет, должно было выясниться в самом скором времени. Вдалеке, слева от меня, послышались чьи-то шаги Они звучали все громче и громче. Старуха бросила единственный взгляд в сторону приближающегося прохожего. По какой-то неведомой причине хоры крыс смолкли. Только звук уверенных размеренных шагов нарушал теперь тишину этого ужасного места.

Скоро прохожий появился в поле моего зрения. Это был Найланд Смит!

Он был в знакомом мне длинном твидовом пальто и мягкой фетровой шляпе, по обыкновению надвинутой низко на глаза — привычку носить шляпу таким образом мой друг приобрел, вероятно, за годы, проведенные под безжалостным солнцем Бирмы. Смит небрежно помахивал тяжелой тростью, которая при необходимости могла превращаться в его руках в грозное оружие. Но, несмотря на окружающую меня тишину, с самого наступления сумерек безраздельно царящую в округе, в воздухе, вопреки объективной очевидности, мне постоянно слышался какой-то голос, настойчиво предупреждавший о присутствии поблизости тайных убийц, кровожадных восточных разбойников с кривыми ножами, которые иногда сверкали перед моими глазами в кошмарных снах; о смертельной угрозе, таящейся во мраке вокруг меня, в темных углах и дырах ветхих строений, в недосягаемых для лунных лучей глубоких арках и подворотнях.

Сейчас Смит поравнялся с Лавкой Радости и оказался на виду у зловещей старухи, скрючившейся на мосту. Он резко остановился и принялся разглядывать нищенку. Она же, убедившись в том, что замечена, начала стонать и раскачиваться из стороны в сторону, словно от боли. Потом…

— Добрый джентльмен, — проскулила старуха, — сам Бог послал вас этой дорогой, чтобы вы помогли бедной старой женщине!

— В чем дело? — коротко осведомился Смит, приближаясь к ней.

Я сжал кулаки. Я хотел предостерегающе крикнуть, но, вспомнив данные мне строгие инструкции, с великим трудом подавил в себе это желание и продолжал сидеть, скрючившись у окна, правда, напрягшись всем телом, готовый в любую секунду броситься на помощь другу.

— Я споткнулась о большой камень, сэр, и повредила ногу, — плачущим голосом ответила нищенка, — и уже больше часа сижу здесь в ожидании полицейского или еще кого-нибудь, кто помог бы мне.

Смит стоял, заложив руки в перчатках за спину и смотрел на нее сверху вниз. При этом он легко помахивал зажатой в одной руке тростью.

— Где же вы живете? — спросил мой друг.

— Да в сотне шагов отсюда, добрый джентльмен, — монотонным голосом сказала старуха. — Но мне не ступить на левую ногу. Во-он за теми воротами.

— Что? — резко спросил Смит. — На верфи?

— Мне позволили жить в одной комнате в старом здании, — объяснила старуха. — Но помогите же бедной женщине, и пусть Господь благословит вас!

— Ну что ж, пойдемте.

Смит наклонился и, подхватив ее под руки, помог подняться. Она стонала, словно от страшной боли, но схватила свой красный узел и, тяжело опираясь на поддерживающую ее руку, заковыляла с моста к воротам верфи, которые находились в конце улицы.

Теперь наконец я подучил возможность действовать, и, увидев, как друг распахивает створку ворот и помогает нищенке пройти, я торопливо прокрался по скрипучему полу к двери и бесшумно (поскольку был в ботинках на резиновой подошве) спустился по лестнице в помещение, прежде служившее приемной Лавки Радости, — в зловонное святилище старого китайца Джона Ки!

Здесь царила кромешная тьма, но, посветив перед собой карманным фонариком, я увидел очередной лестничный пролет и спустился в квадратный дворик, через который можно было выйти на дорожку, тянущуюся вдоль реки.

Лунный свет заливал стену здания напротив, но в самом дворе было хоть глаз выколи. Я на ощупь пробрался по полуразрушенному сводчатому проходу и осторожно вышел на нужную мне, грязную тропку. Держась одной рукой за стену, я медленно двигался вперед: всякий неосторожный шаг здесь грозил обернуться падением в грязные воды реки. Таким образом, скрываясь в тени, я достиг угла здания и, рискуя быть замеченным, ибо реку и пристань заливал лунный свет, выглянул из-за угла…

По мощеной дорожке, ведущей к причалу, шел Смит, поддерживая хромающую старуху. Я находился слишком далеко от них, чтобы слышать их разговор. Но до тех пор, пока Смит не подаст мне условный сигнал, я не должен был приближаться. И вот, словно за действиями, разворачивающимися на экране кинотеатра, я наблюдал за происходящим… События развивались стремительно.

Отпустив руку Смита, женщина внезапно отступила назад… В тот же миг другая фигура — отвратительная, сутулая, обезьяноподобная — вынырнула из темноты и, враскачку подбежав к Смиту сзади, прыгнула ему на спину, подобно дикому зверю!

Это был китаец в похожем на халат коротком свободном одеянии, с черной косичкой, уложенной кольцом на желтом черепе. Лишь в момент его прыжка я понял, что в руках у нападающего зажата веревка, которую он набросил на горло Смита с безошибочной точностью, о чем свидетельствовал единственный придушенный крик, сорвавшийся с губ моего друга.

Затем Смит упал ничком на старый настил причала. Обезьяноподобный китаец оказался сидящим у него на спине; он наклонился вперед, и жестокие желтые пальцы неумолимо затягивали веревку на шее моего друга все туже… туже!

Громко вскрикнув от ужаса, я бросился к верфи по мосткам, нависающим над водами Темзы. Но, как я ни спешил, другой человек оказался проворней меня.

Высокая фигура в длинном твидовом пальто и мягкой фетровой шляпе, низко надвинутой на глаза (я не поверил своим глазам!), словно выросла из-под земли. Человек бросился на ужасное обезьяноподобное существо, скрючившееся над Смитом, и схватил его за горло.

Я встал как вкопанный у самого конца мостков. Вновь появившийся человек был двойником Найланда Смита!

Без видимого усилия он поднял в воздух душителя и безжалостными пальцами сдавил ему горло. Руки китайца судорожно взметнулись вверх, а затем бессильно повисли, словно лапы крысы, зажатой в зубах терьера.

— Проклятый грязный убийца! — донесся до меня дрожащий от ярости приглушенный голос — С ножом не получилось, теперь наступила очередь веревки? Ступай вслед за своим приятелем!

И, продолжая держать одной рукой китайца за горло, а другой схватив мертвого за свободную одежду, говорящий швырнул его мощным броском далеко в реку, словно мешок мусора.

ГЛАВА XXIII

АРЕСТ САМАРКАНА

— По воле всесильных богов, — пояснил Смит, осторожно растирая себе горло, — мистеру Форсайту по дороге из порта случилось забрести на Трикольт-стрит в среду ночью, в тот самый час, когда по улице должен был проходить я. Внешне мы с ним довольно похожи, а одинаковые костюмы усугубили иллюзию. Эта чертова евразийка Зарми, которой снова удалось скрыться от нас — вы, несомненно, узнали ее, Петри, — ошиблась самым естественным образом. Однако мистер Форсайт действовал безошибочно.

Я взглянул на помощника капитана «Андамана», который, удобно устроившись в кресле в наших новых апартаментах, курил манильскую сигару.

— Небеса наградили меня парой сильных рук, которые порой оказываются полезными, — мрачно сказал моряк, вытягивая вперед мозолистые руки. — У меня старые счеты с этими желтыми свиньями. Ведь мы с бедным Джорджем были близнецами.

Он говорил о своем брате, жестоко убитом одним из слуг доктора Фу Манчи.

— До сих пор не могу понять, как мистеру Смиту удалось выйти на след преступников! — добавил он.

— Мне помогло чистое вдохновение, — пробормотал Найланд Смит, подняв взгляд от своего стакана. — Озарение свыше — то же самое, которое помогло Петри расшифровать тайнопись Загазига.

— Но я по гроб жизни обязан вам, — сказал Форсайт, — за возможность встретиться с желтым душителем и отправить его вслед за бирманским мастером ножа.

Этот эпизод предшествовал аресту Самаркана, а роль рассказчика, излагающего странную историю о докторе Фу Манчи, обязывает меня обратиться к событиям того утра, когда Найланда Смита срочно вызвали в тюрьму, в которую поместили подлого грека.

Нас немедленно проводили в кабинет начальника тюрьмы, и последний весьма взволнованным голосом предложил нам садиться. Услышанная новость сильно потрясла нас.

Самаркан был мертв!

— Вот у меня рапорт надзирателя Моррисона, — сказал полковник Уоррингтон — Будьте любезны прочитать его.

Найланд Смит резко поднялся на ноги и принялся расхаживать взад-вперед по маленькому кабинету. В открытом окне я мельком увидел человека в одежде заключенного, занятого удобрением цветочных клумб в саду начальника тюрьмы.

— Я бы хотел поговорить с надзирателем Моррисоном лично, — отрывисто произнес мой друг.

— Хорошо, — ответил начальник тюрьмы и нажал на кнопку звонка, находящуюся рядом со столом.

В кабинет вошел человек в форме и стал по стойке смирно возле двери.

— Пришлите ко мне Моррисона, — приказал полковник Уоррингтон.

Вошедший отдал честь и удалился. Дверь закрылась за ним. Некоторое время полковник сидел, нервно барабаня пальцами по столу; Найланд Смит безостановочно расхаживал по кабинету, дергая себя за мочку уха, а я рассеянно наблюдал за заключенным, занятым работой по саду. Вскоре раздался стук в дверь.

— Войдите! — крикнул полковник Уоррингтон.

В кабинете появился человек в форме надзирателя. Он отдал честь начальнику тюрьмы и замер на месте, беспокойно переводя взгляд с полковника на Смита и обратно. Последний прекратил свое хождение и теперь стоял, опираясь локтем на каминную полку, и смотрел на Моррисона пронзительными серыми глазами, холодными, как сталь. Полковник развернулся к двери вместе с креслом и поправил монокль. У начальника тюрьмы были жесткие седые усы и внешность старомодного офицера колониальных войск.

— Моррисон, — сказал он. — Мистер Найланд Смит хочет задать вам несколько вопросов.

Беспокойство Моррисона заметно усилилось. Это был высокий, неглупый на вид парень с военной выправкой — правда, чересчур худой для своего роста и с нездоровым цветом лица. Странные мутные глаза с суженными зрачками сразу заинтересовали меня с профессиональной точки зрения.

— Вы охраняли заключенного Самаркана? — резко спросил Смит.

— Да, сэр, — ответил Моррисон.

— И вы первый узнали о его смерти?

— Да, сэр. Я посмотрел в глазок двери и увидел его лежащим на полу камеры.

— Когда это случилось?

— В половине пятого утра.

— Что вы сделали затем?

— Я вошел в камеру, а потом послал за старшим надзирателем.

— Вы сразу поняли, что Самаркан мертв?

— Да, сразу.

— Вас удивила его смерть?

Последние слова Смит произнес несколько иным тоном, нежели все предыдущие, и скрытое значение вопроса явно не ускользнуло от внимания Моррисона.

— Как вам сказать, сэр, — начал он и нервно откашлялся.

— Да или нет! — рявкнул Смит.

Моррисон продолжал колебаться, нижняя губа его вздрагивала. Найланд Смит сделал два больших шага и, остановившись прямо перед надзирателем, вперил в него мрачный взгляд.

— Это ваш последний шанс, — выразительно сказал он. — Другого я вам не дам. Вы встречались с Самарканом раньше?

Моррисон опустил голову и несколько раз сжал и разжал кулаки, потом вскинул взгляд, словно приняв какое-то решение.

— Я воспользуюсь этим шансом, сэр, — на сей раз в голосе его послышалось некоторое чувство. — И, надеюсь, сэр, — он повернулся к полковнику Уоррингтону, — на вашу снисходительность. Ведь я не предполагал, что в действиях моих содержится что-то запретное.

— Не рассчитывайте ни на какую снисходительность с моей стороны! — рявкнул полковник. — Если имело место нарушение дисциплины, вы будете строго наказаны, можете не сомневаться!

— Я признаюсь в нарушении дисциплины, — угрюмо согласился надзиратель. — Но я хотел сказать — здесь и сейчас, что не имел ни малейшего понятия…

Смит раздраженно щелкнул пальцами.

— Факты!.. Давайте факты! — приказал он. — О чем вы не имели понятия, нас в данный момент не интересует.

— Значит так, сэр, — Моррисон снова откашлялся. — Когда арестованного Самаркана привезли в тюрьму и я поместил его в камеру, он сказал мне, что страдает болезнью сердца, мол, во время ареста с ним случился сердечный приступ, и теперь он боится следующего, который непременно убьет его…

— Минутку, — прервал надзирателя Смит. — Полицейский офицер, руководивший арестом, подтверждает это?

— Да, сэр, — ответил полковник Уоррингтон, поворачиваясь в кресле и роясь в каких-то бумагах на столе. — Когда офицер предъявил ему ордер на арест, Самаркан почувствовал слабость и попросил налить ему немного коньяку из графина на столе. Просьбу арестованного выполнили, и потом он вместе с офицером спустился к полицейской машине. Его отвезли сначала на Боу-стрит, а потом доставили сюда в соответствии с чьими-то инструкциями.

— Моими, — сказал Смит. — Продолжайте, Моррисон.

— Заключенный сказал мне, — продолжал надзиратель более уверенным голосом, — что страдает еще… по-моему, это звучало как «апоплексия»…

— Может, каталепсия? — предположил я, начиная постепенно догадываться в чем дело.

— Вот-вот, сэр! Каталепсия! Он сказал, что боится быть похороненным заживо и просил меня об одной услуге: чтобы в случае его внезапной смерти я сходил к одному его другу и взял у того шприц и какое-то снадобье, которое исключит всякую возможность пробуждения в гробу после погребения.

— Вы не имели права разговаривать с заключенным! — прогрохотал полковник Уоррингтон.

— Знаю, сэр. Но, согласитесь, обстоятельства были слишком необычными. Во всяком случае, он умер ночью от сердечного приступа, как засвидетельствовал тюремный врач. Вечером мне удалось отпроситься у начальства на два часа, и я сходил за шприцем и маленькой ампулой с какой-то желтой дрянью.

— Вы поняли, Петри? — вскричал Найланд, и глаза его загорелись от возбуждения. — Вы поняли?

— Конечно!

— Но это не все, — продолжал Моррисон. — Я принес в тюрьму шприц и наполнил его жидкостью из ампулы. Тело заключенного лежало в морге, и мне ничего не стоило на минутку проскользнуть туда, поскольку дверь не была заперта. Мне не особо нравилось это дело, но все закончилось очень скоро. Я выбросил шприц и пробирку за стену на улицу, как мне было велено.

— В каком именно месте?

— За моргом.

— Именно там они и ждали! — возбужденно вскричал я. — Здание морга стоит на отшибе, и для человека, прячущегося на улице, ничего не стоит перебросить через стену веревочную лестницу!

— Но, мой дорогой сэр, — раздраженно прервал меня начальник тюрьмы, — даже если допустить такую возможность, я не могу поверить, что мертвое тело — и тяжелое к тому же — можно поднять по веревочной лестнице! Однако тело заключенного Самаркана исчезло из морга прошлой ночью — я убедился в этом самолично!

Смит знаком велел мне молчать, и я прекрасно понял, что человеку с таким складом ума, как у полковника, будет непросто поверить в удивительную правду. Но для меня все обстоятельства этого дела теперь не представляли никакой загадки.

Я знал, что доктор Фу Манчи знал секрет изготовления препарата, вызывающего у человека искусственную каталепсию, по всем признакам неотличимую от смерти.

Безусловно, этот неизвестный науке препарат содержался в коньяке (если в графине вообще был коньяк), который Самаркан выпил во время ареста. «Желтая дрянь», упомянутая Моррисоном являлась противоядием (еще один секрет блестящего китайского доктора). «Мертвеца» никто не поднимал по веревочной лестнице — он сам взобрался по ней!

— Итак, Моррисон. — резко сказал Найланд Смит. — До сих пор вы вели себя благоразумно. Теперь признайтесь чистосердечно: сколько вам заплатили за работу?

— Двадцать фунтов, сэр, — просто ответил надзиратель. — И я поступил так только потому, что не видел вреда в своих действиях. Заключенный умер, и я лишь выполнил его предсмертную просьбу.

— А кто заплатил вам?

Похоже, мы подошли к самому щекотливому вопросу: лицо Моррисона заметно изменилось. Он замялся на мгновение, и полковник Уоррингтон с грохотом опустил кулак на стол. Надзиратель обреченно вздохнул и медленно проговорил:

— Мне стыдно признаться, сэр, но за годы службы в армии — в Каире — я пристрастился к наркотику.

— К опиуму? — уточнил Смит.

— Нет, сэр. К гашишу.

— Боже милостивый! Продолжайте.

— В Сохо, недалеко от Флит-стрит, есть местечко, где можно купить гашиш, и я захожу туда иногда. Мистер Самаркан тоже появлялся там с разными людьми, вероятно постояльцами «Нью-Лувра». Там я и познакомился с ним.

— Точный адрес заведения? — повелительно спросил Найланд Смит.

— Кафе «Египет». Но гашиш продается только наверху, а туда пускают лишь тех, кто лично знаком с Исмаилом.

— Кто такой Исмаил?

— Владелец кафе. Греческий еврей из Салоников. Обычно посетителей провожала наверх старуха, но в последние несколько месяцев ее изредка заменяла молодая женщина.

— Как она выглядит? — нетерпеливо спросил я.

— У нее очень красивые глаза. Это все, что я могу сказать, поскольку она носит яшмак.*3 Прошлой ночью прислуживали две женщины, обе с закрытыми лицами.

«Две женщины!»

Надежда и страх теснились в моей груди. К великому своему несчастью, я знал, что Карамани вновь находится в руках китайского доктора. Может ли кафе «Египет» являться местом ее заточения?

ГЛАВА XXIV

КАФЕ «ЕГИПЕТ»

Я видел, что Найланд Смит считает побег заключенного событием маловажным по сравнению с открытием, на которое оно натолкнуло нас. Мы могли смело рассчитывать найти в кафе в Сохо если не штаб-квартиру Си Фана, то по крайней мере место, регулярно посещаемое доктором Фу Манчи. Подобное заведение, конечно же, было весьма удобным для встреч уроженцев Востока — и хитроумный китайский доктор мог пользоваться им для установления связи с нужными ему людьми.

В прошлом для этой цели он использовал курильню в Ист-Энде, а позже — заведение, известное под названием Лавка Радости. До сих пор Сохо оставался вне радиуса деятельности доктора Фу Манчи, но то, что последний все-таки распространил свое влияние на него, вовсе не представлялось удивительным, поскольку Сохо — это лондонский Монмартр, район, полный загадок и тайн.

— Почему я никогда не слышал о существовании этого заведения? — осведомился Найланд Смит.

— Это объясняется очень просто, — ответил инспектор Веймаут. — В полиции кафе «Египет» прекрасно известно, но у нас никогда не было с ним никаких неприятностей. Это место отдыха богемы — там собираются по ночам члены французской колонии, художники из Челси, профессиональные натурщицы и тому подобное. Я заходил туда несколько раз и видел там людей, хорошо известных в мире искусства. Завсегдатаи заведения относятся к тому же слою общества, что и посетители, скажем, кафе «Рояль», но среди первых встречается, больше студентов-индусов, японцев и прочих. «Египет» славится своим великолепным турецким кофе.

— Что вы знаете об Исмаиле?

— Немногое. Он левантийский грек.

— И не только это, — добавил Смит, изучая свое отражение в зеркале. Потом он повернулся и одобрительно кивнул хорошо известному парикмахеру, к чьим услугам иногда прибегали работники Скотланд-Ярда.

Мы были готовы к визиту в кафе «Египет». Смит счел неразумным появляться там открыто, и усилия искусного гримера Фостера превратили нас в пару футуристов. На сей раз дело обошлось без париков и накладных усов: перемена костюмов и несколько мастерских штрихов акварельной краской изменили наши внешности до неузнаваемости.

Вид мы имели теперь совершенно фантастический и очень напоминали героев рождественских шарад. Однако весь этот фарс имел мрачный и страшный смысл: от нашего успеха зависела жизнь той, которая стала для меня дороже собственной жизни; провал же наш грозил обернуться установлением господства желтой расы над миром белых людей.

Веймаут расстался с нами на углу Флит-стрит и на всякий случай еще раз напоследок напомнил:

— Я буду в пределах слышимости, если что.

И, хотя мы находились не в Китайском квартале, но в самом центре богемного Лондона, известного своими популярными ресторанами, мне было приятно сознавать близкое присутствие столь надежного союзника.

Тень великого китайца неотступно преследовала меня. И странный внутренний голос, знакомый по прошлому, вновь заговорил во мне сегодня вечером. Чисто интуитивно я чувствовал близость желтого доктора.

Через две минуты быстрой ходьбы мы оказались у застекленных дверей кафе, тщательно занавешенных изнутри — как и окна по одну и другую сторону от них. Вывеска над нашими головами гласила: «Кафе „Египет“». В промежутке между словами красовалось изображение исламского полумесяца.

Мы вошли. По правую руку от нас находилось помещение, обставленное столами с мраморным верхом, плетеными креслами и обитыми плюшем диванами вдоль стен. В воздухе висел густой табачный дым. Очевидно, в кафе было уже полно народа, хотя ночь только началась.

Смит мгновенно направился в глубину зала. Сначала небольшое помещение показалось мне заполненным до отказа, но скоро я обнаружил два свободных места. Мы заняли их и очутились напротив бледного молодого человека в очках, с длинными светлыми волосами и блеклыми глазами, и самоуверенной брюнетки, которая курила самую большую сигарету из всех, когда-либо виденных мной, вставленную в янтарный мундштук с золотой отделкой.

Самый заурядный на вид официант-швед принял у нас заказ, и мы принялись незаметно рассматривать окружение. Единственной заметной чертой восточного колорита являлся здесь египтянин в красной шапочке, который за узкой стойкой готовил кофе. В зале сидели типичные обитатели Сохо, и в целом состав посетителей ничем не отличался от публики, посещающей более известные кафе-рестораны.

Среди присутствующих мы заметили и нескольких уроженцев Востока, но, бросив на каждого из них изучающий взгляд, Смит легко пожал плечами с разочарованным видом. Официант поставил перед нами кофе, и мы сидели, потягивая крепкий сладкий напиток и тщетно пытаясь отыскать какую-нибудь ниточку, которая привела бы нас во внутреннее святилище. Меня сводила с ума мысль о том, что Карамани томится в заключении где-то в этом здании, пока я сижу здесь в полном бездействии среди праздных посетителей, ведущих досужие разговоры об искусстве, музыке и литературе.

Внезапно бледный юноша, сидевший напротив нас, заплатил по счету и, попрощавшись со своей подругой, удалился. Однако он покинул кафе не через входную дверь, а прошел через полный народа зал к стойке, за которой стоял египтянин. Откуда-то из глубины помещения появился темноволосый смуглый человек. Египтянин перекинулся с ним парой слов, молодой художник приподнял шляпу и скрылся за занавешенной портьерой дверью слева от стойки.

Когда дверь открылась, я мельком увидел за ней узкий дворик… и через мгновение поймал себя на мысли о странных глазах только что удалившегося посетителя. Зрачки его за толстыми стеклами очков казались странно суженными, хотя я не сразу обратил внимание на это обстоятельство. Когда девушка, в свою очередь, поднялась и покинула кафе — но через обычную дверь, — я повернулся к Смиту.

— Этот юноша… — начал я и осекся.

Смит пристально наблюдал за сидящим за соседним столиком индусом, который собирался расплатиться с официантом. Поднявшись из-за стола, индус прошел к стойке, за ней вновь появился смуглый человек, и азиат скрылся за дверью, ведущей во двор.

Смит бросил на меня единственный взгляд и поднял руку, призывая официанта. Через несколько минут мы уже стояли на улице.

— Мы должны найти способ пробраться в тот двор! — резко сказал мой друг. — Давайте попробуем со стороны задворков. Я заметил проулок рядом с кафе.

— Вы полагаете, курильня расположена в каком-нибудь здании, смежном с кафе?

— Я понятия не имею, где находится курильня, и не представляю, как найти дорогу к ней.

Мы вошли в узкий, темный проход между высокими домами и ярдов через десять свернули в еще более узкий и неприглядный на вид проулок. Через некоторое время мы очутились на задворках кафе.

— Вот дверь, — сказал я.

Но она открывалась в крохотный тупичок, ограниченный ветхими стенами, и никакой другой двери мы поблизости не обнаружили. Найланд Смит стоял, дергая себя за мочку уха почти яростно.

— Куда же они все к дьяволу выходят? — прошептал он.

В этот момент зашторенная задняя дверь кафе осветилась изнутри, и я отчетливо увидел за ней силуэт человека.

— Назад! — коротко приказал Смит.

Мы скрючились у грязной стены и явились свидетелями странного зрелища. Задняя дверь заведения отворилась наружу, одновременно с этим в стене, расположенной перпендикулярно стене кафе, прежде невидимая дверь отворилась вовнутрь.

Из кафе вышел человек и скрылся за потайной дверью. Затем дверь заведения закрылась… и одновременно с этим захлопнулась потайная дверь в стене.

— Отлично придумано! — пробормотал Найланд Смит. — Наш приятель Исмаил за прилавком включает какой-то механизм, заставляющий потайную дверь открываться вместе с дверью кафе. А без его добрых услуг служебный выход из заведения не может вызвать никаких подозрений. Итак, каков будет наш следующий шаг?

— У меня есть идея, Смит! — воскликнул я. — По словам Моррисона, в курильне нет окон, но днем свет поступает в нее сверху. Несомненно, в этом помещении планировалось разместить художественную студию, и, следовательно, там стеклянная крыша. Поэтому…

— Пойдемте скорей! — Смит схватил меня за руку. — Вы нашли верный выход из положения, Петри!

ГЛАВА XXV

КУРИЛЬНЯ ГАШИША

Вдоль узких переулков от Флит-стрит пролегал наш опасный путь. По пожарной лестнице мы забрались на крышу французского ресторана и теперь двигались над оживленными улицами Сохо. У меня страшно кружилась голова, и я судорожно цеплялся за телефонные стойки и дымовые трубы, лишь изредка осмеливаясь взглянуть вниз, на разношерстные толпы, текущие в глубоких ущельях освещенных улиц.

Порой плотная фигура Веймаута неясно вырисовывалась передо мной на фоне звездного синего неба, когда полицейский останавливался на мгновение, чтобы перевести дух. В следующий момент движение вновь возглавлял Найланд Смит, и я с чувством дурноты вновь заглядывал в какую-нибудь бездонную черную расселину, которую нужно было преодолеть.

Ни одна расселина не превышала в ширину трех футов, но ощущение высоты, возникающее от звука далеких голосов и приглушенных шагов далеко внизу, кружило голову и парализовало силы. Уверен, никогда не отважился бы я на это опасное путешествие по крышам, когда бы музыкальный голос Карамани не звучал в моих ушах и когда бы не виделись мне маленькие белые руки возлюбленной, слепо ищущие меня в темноте.

Я был убежден, что мы приближаемся наконец к логову ужасного китайца, потому бушующие в моей груди ненависть и любовь помогли мне обрести спокойствие и силы, которых в противном случае едва ли достало бы мне.

— Эй! — крикнул идущий впереди Смит. — Что будем делать дальше?

Двигаясь вдоль гребня двускатной крыши, мы достигли глухой стены, поднимающейся на этаж выше. Венчавшее стену железное ограждение четко вырисовывалось на фоне звездного неба. Тяжело дыша, я уселся верхом на гребень крыши на головокружительной высоте. Рядом остановился инспектор Веймаут.

— Это кафе «Египет», мистер Смит! — сказал он. — Видите свет, пробивающийся сквозь стеклянную крышу?

В темноте я неясно увидел, как Смит поднимается на ноги.

— Осторожней! — воскликнул я. — Бога ради, не поскользнитесь!

— Дайте-ка мне руку! — отрывисто велел он.

Я схватил его за руку. Тогда мой друг соскользнул вправо по скату крыши и на мгновение повис на страшной высоте над тем самым двориком, из которого открывалась потайная дверь.

— Отлично! — пробормотал он — А вот и площадка пожарной лестницы возле окна! Тсс!.. Тише!

Он стиснул мою руку крепче, и там, над многолюдными улицами Сохо, я сидел и прислушивался… Я услышал чьи-то приглушенные шаги по каменным ступеням лестницы, потом стук захлопнутой двери — и вновь наступила тишина, нарушаемая лишь беспрестанным гулом толпы далеко внизу.

— Держитесь за крышу крепче и возьмите вот это! — скомандовал Смит и сунул мне в руку ботинки, связанные шнурками. Затем, прежде чем я успел запротестовать, он высвободил свою руку из моей и, прижавшись всем телом к углу здания, начал двигаться по едва заметному выступу к окну возле пожарной лестницы, не видному с того места, где скрючившись сидел я.

— Святой Боже! — пробормотал Веймаут — Мне ни в жизнь не пройти здесь.

— И мне… — еле слышно произнес я.

В мучительном страхе ожидал я услышать крик и глухой удар тела о землю, возвещающие о страшном конце моего отважного друга. Но не услышал ничего подобного. Таким образом прошло секунд тридцать. Потом приглушенный оклик заставил меня вздрогнуть и взглянуть наверх.

Перегнувшись через железное ограждение, Найланд Смит смотрел на нас.

— Берегите головы! — предупредит он, и сверху медленно опустилась легкая деревянная лестница и уперлась нижнем концом в гребень крыши.

— Поднимайтесь, Петри!.. Потом Веймаут!

Смит крепко держал лестницу, а я карабкался наверх, стараясь не думать о зияющей подо мной бездне. Не могу описать, какое облегчение испытал я, когда вцепился наконец в железные поручни и, перевалившись через них, очутился на деревянной платформе.

— Скорее, Веймаут! — приказал Смит. — Лестницу нужно опустить обратно в люк прежде, чем обнаружится ее отсутствие.

Тяжело отдуваясь при каждом шаге, на крышу неловко вскарабкался инспектор Веймаут. Вытирая пот со лба, он остановился рядом со мной.

— Второй раз я такого не сделаю и за сто фунтов, — хрипло проговорил он.

— Вам и не придется, — отрезал Смит.

Он поднял лестницу, положил ее на плечо и, приблизившись к квадратному люку в углу шаткой платформы, осторожно опустил ее вниз.

— Есть у кого-нибудь перочинный нож со штопором? — осведомился он.

Веймаут протянул ему нож. Найланд Смит вкрутил штопор в рассохшуюся деревянную крышку люка и бесшумно опустил ее на место, а затем…

— Смотрите! — сказал мой друг. — Это — курильня гашиша!

ГЛАВА XXVI

ДЬЯВОЛЫ

Сквозь стекла светового фонаря я увидел картину столь причудливую, что мгновенно забыл об окружающей меня действительности и мысленно перенесся в Каир — в городской район, прилегающий к знаменитой площади Фонтана, на те не поддающиеся никакому описанию улицы, напоенные ароматом бессмертного зла, где под томное, страстное пение тростниковых дудок ярко накрашенные танцовщицы самозабвенно отдаются вихрю танца, который уже считался древним в те времена, когда Фивы были Городом Ста Ворот.

Вдоль трех стен прямоугольной комнаты внизу стояли диваны с яркими подушками, а на полу лежали узорчатые восточные ковры. С потолка на цепях свисали четыре светильника — по два с каждой поперечной балки. Медные лампы представляли собой превосходные образцы ювелирного искусства.

На диванах сидело восемь или девять человек — большей частью уроженцы Востока или полукровки. Перед каждым из них стоял небольшой столик с медным подносом; на подносах же лежали разные коробочки: некоторые, очевидно, со сладостями, другие — с сигаретами. Один-два посетителя курили странные трубки с длинными черенками и пили кофе.

Когда я склонился с платформы над световым фонарем, созерцая невероятную сцену (невероятную в центре Сохо), в помещение вошел очередной любитель гашиша — высокий представительный мужчина в легком пальто поверх вечернего костюма.

— Боже! — прошептал Смит за моей спиной. — Это же сэр Бингам Пайн из Управления по делам Индии. Вы видите, Петри? Видите? Этот притон — настоящий соблазн. Боже мой!..

Смит бросил на меня быстрый взгляд, ибо я судорожно вцепился ему в руку.

Едва вновь прибывший посетитель занял место в углу дивана, тяжелые портьеры в дальнем конце комнаты раздвинулись, и из-за них появилась девушка с подносом, подобным тем, какие уже стояли перед каждым из присутствующих.

На ней было платье из темно-сиреневой кисеи, расшитое золотом и украшенное жемчугом, а над плечами ее легко парил тончайший шарф из делийского муслина — казалось, девушка движется, окутанная фиолетовым облаком. Белый яшмак прикрывал нижнюю часть ее лица. Сердце мое бешено заколотилось в груди, и я задохнулся от волнения. По одним роскошным волосам я узнал бы ее, по огромным сверкающим глазам, по тонким стройным лодыжкам, по каждому движению изящного тела…

То была Карамани!

В безумии я рванулся прочь от ограды… и Смит сжал мою руку железными пальцами.

— Вы куда? — резко спросил он.

— Куда?! — вскричал я. — Неужели вы полагаете…

— Что вы предлагаете делать? — прервал меня друг. — Неужели вам так мало известно о возможностях доктора Фу Манчи, что вы готовы очертя голову броситься в этот притон? Черт возьми, дружище! Я понимаю ваши чувства, но подождите немного… подождите. Нам нельзя действовать безрассудно. Мы должны тщательно обдумать дальнейшие наши шаги.

Он подтащил меня обратно к железному ограждению и сочувственно похлопал по плечу. Вцепившись в поручень, словно безумный (каковым, собственно говоря, я и был в тот момент), я снова заглянул в мерзкий притон, отчаянно стараясь сохранить спокойствие.

Карамани безучастно поставила поднос на столик перед сэром Бингамом и удалилась, не удостоив последнего хотя бы одним взглядом в ответ на его нескрываемое восхищение.

Несколько мгновений спустя над смутным гулом лежащего далеко внизу Лондона поплыл звук, который завершил фантастичность сцены и превратил деревянный настил на крыше в Сохо в ковер-самолет, перенесший меня на золотой Восток. До слуха моего донеслось заунывное пение тростниковой дудки.

— Вся компания в сборе, — пробормотал Смит. — Я так и думал.

Снова раздвинулись портьеры, и в комнату скользнула другая служанка. Она была в полупрозрачном белом платье, тесно облегающем фигуру от плеч до бедер, где его перехватывал узорчатый пояс, и разлетающемся ниже широкими складками. Золотые браслеты звенели на ее запястьях и щиколотках. Ни ленты, ни бусы не украшали разбросанные по плечам матово-черные курчавые волосы девушки, а цветастый шарф, прикрывавший большую часть ее лица, подчеркивал красоту огромных сверкающих глаз. Вторая служанка, безусловно, была красива своеобразной красотой, но столь отличной от нежного очарования Карамани!

С раскованной томной грацией она прошла к центру комнаты и стала там, поводя руками из стороны в сторону и щелкая пальцами.

— Зарми! — воскликнул Смит.

Но я уже успел узнать злую евразийку, которая столь успешно помогала китайскому доктору в его делах.

Пение дудок продолжалось, и теперь я расслышал частый стук барабанов. Начался танец, и разношерстная публика с жадным вниманием следила за каждым движением танцовщицы. Зарми двигалась с вызывающей небрежностью, как нельзя больше отвечающей ее дикарской красоте. Гибкая, как змея, грациозная, как молодая пантера, девушка представилась мне новой Ламией, пришедшей погубить души людей искусством, осужденным еще в незапамятные времена Аполлонием Тианским.

Против своей воли я завороженно наблюдал за евразийкой. Наконец та закончила варварский танец и выбежала из комнаты: портьеры скрыли ее от взгляда. Сердце мое разрывалось от надежды и страха, что я вновь увижу Карамани! Как хотелось мне бросить на нее хотя бы еще один взгляд — и какое омерзение внушала мне одна мысль о ее пребывании в этом отвратительном притоне!

Она была пленницей (в этом сомневаться не приходилось) — пленницей в руках величайшего преступника, чье коварство не знало границ, чьи возможности казались неисчерпаемыми, чей искушенный ум позволял ему годами осуществлять гнусные замыслы в самом сердце европейской цивилизации и оставаться при этом неуязвимым.

— Эта женщина — колдунья! — вдруг пробормотал Найланд Смит. — Есть в ней что-то от змеи: отталкивающее и завораживающее одновременно. Интересно знать, сколько государственных тайн выужено здесь из мозгов посетителей, и интересно знать, из какого тайного укрытия Фу Манчи рассматривает ночной улов. Если…

Голос его пресекся самым странным образом. Это походило на настоящую телепатию, ибо, как только Смит заговорил о тайном укрытии, меня осенило: здесь и было то тайное укрытие! На странной платформе, на которой мы стояли!

Я отпрянул от перил, повернулся и уставился на Смита. По его лицу я понял, что эта мысль пришла к нам одновременно. Потом…

— Смотрите! Смотрите! — прошептал Веймаут.

Он смотрел на крышку люка. Она медленно поднималась — дюйм за дюймом… дюйм за дюймом… Как зачарованные, мы смотрели на нее. В отверстии появилась голова. В тусклом отраженном свете мы увидели два узких, слегка раскосых глаза, устремленных на нас. Они горели зеленым огнем.

— Боже мой! — проревел Веймаут. — Да это же доктор Фу Манчи!

Мы все трое одновременно прыгнули к люку. Крышка его с оглушительным грохотом захлопнулась, и я отчетливо услышал лязг задвигаемого засова.

Гортанный голос — легко узнаваемый, незабываемый голос доктора Фу Манчи — донесся до нас снизу. Я повернулся, бросился обратно к ограждению платформы и вновь заглянул в курильню. Посетители спешили к занавешенному портьерами выходу. Людей, одурманенных наркотиком, вели под руки слуги, среди которых на сцене действия появился и Исмаил.

Карамани, Зарми и доктора Фу Манчи нигде не было видно.

Внезапно все лампы внизу погасли.

— Это невыносимо! — вскричал Смит — Просто невыносимо! Несомненно, здесь есть еще один выход, какая-то потайная дверь. И они вновь ускользают из наших рук!

Инспектор Веймаут яростно подул в свисток. В ночном воздухе разнеслась пронзительная трель. Смит подбежал к краю платформы и попытался разбить каблуком стекла светового фонаря.

— Это безнадежно, сэр! — прокричал Веймаут. — Осколками стекла вас разорвет в клочья.

С яростным восклицанием Смит оставил свои попытки и стоял, ударяя правым кулаком по ладони левой руки и испепеляя полицейского бешеным взглядом.

— Я виноват, признаю, — пробормотал Веймаут. — Но слова вырвались у меня помимо моей воли. О! — Откуда-то с улицы внизу до нас донеслась ответная трель полицейского свистка. — Но как они найдут нас?

Он снова резко подул в свисток. Теперь несколько свистков ответили ему снизу… и струйка дыма поднялась над треснувшим стеклом светового фонаря.

— Я чувствую запах бензина, — пробормотал Веймаут.

С улицы внизу донесся нарастающий гул, похожий на гул приближающегося шторма. Далеко и близко раздавались трели полицейских свистков, и то один, то другой голос изредка поднимался над глухим ропотом толпы — в целом эти звуки рождали ощущение нереальности происходящего. Где-то глубоко в недрах притона слышался треск и грохот, словно кто-то отчаянно пытался сломать дверь. Сквозь стекла фонаря полился неровный свет.

Я вновь метнулся к ограждению, заглянул в комнату внизу, и глазам моим предстало незабываемое зрелище.

Доктор Фу Манчи метался по курильне — от дивана к занавешенной портьерами двери, от груды подушек к перевернутым столикам — с факелом в руке, наспех скрученным из газеты. Все возгорающиеся предметы в комнате были обильно политы бензином, и изможденное желтое лицо китайца в пляшущих бликах разгорающегося огня казалось лицом не человека, но самого дьявола из преисподней.

— Смит! — завопил я. — Мы в ловушке! Этот негодяй хочет сжечь нас заживо!

— Да, эта платформа вспыхнет как спичка! На сей раз мы действительно попались, Петри! Спрыгнуть на покатую крышу внизу почти наверняка означает окончить жизнь на камнях мостовой!

Я выхватил из кармана пистолет и яростно разрядил его в огонь. Но китаец уже скрылся, очевидно, через какую-то потайную дверь личного пользования, ибо он наверняка знал, что выход во двор перекрыт.

Языки пламени начали с шипением вырываться сквозь щели в световом фонаре. С оглушительным звоном и треском полопались стекла. Дым просачивался сквозь щели настила под нашими ногами, и взволнованный гул толпы внизу доносился до нас.

И вдруг где-то очень далеко прозвучала новая нота в грозной симфонии людского моря. Звук нарастал и, казалось, наплывал на нас… все ближе… ближе… ближе! Теперь он раздавался на улицах, непосредственно прилегающих к кафе «Египет», и наконец — о благословенный миг! — превратился в мощный торжествующий рев.

— Пожарные машины, — спокойно сказал Веймаут и поднялся на нижнюю перекладину ограды, поскольку платформа под ногами стала нестерпимо горячей.

Языки огня злобно лизнули мои подошвы, и я в свою очередь прыгнул к ограде и уселся на нее верхом… Один край настила занялся огнем.

Волны нестерпимого жара поднимались от объятой пламенем комнаты, над которой мы все висели сейчас, задыхаясь в клубах густого дыма. Голова у меня нестерпимо болела. Раскаленный воздух обжигал мне горло и легкие.

— Боже милостивый! — прошептал Смит. — Успеют ли они спасти нас?

— Нет, если не появятся здесь через тридцать секунд, — мрачно ответил Веймаут и отодвинулся в сторону от жадного языка пламени, ищущего свою жертву.

Найланд Смит повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. Какие-то слова хотели сорваться с его уст, но я никогда не услышал их… поскольку внезапно из клубов дыма вынырнула медная каска пожарника и сразу вслед за ней — вторая…

— Быстрее, сэр! Сюда! Прыгайте! Я поймаю вас!

Что случилось дальше, я не помню. Помню только оглушительный радостный рев толпы, ощущение полной расслабленности и постепенное стихание боли в легких. С кружащейся головой стоял я на неверных ногах среди толпы рядом с инспектором Веймаутом, и Найланд Смит держал меня за руку. До меня смутно донеслись слова:

— Они схватили Исмаила, но…

Конец фразы потонул в страшном грохоте. Фонтан искр взметнулся в ночное небо над нашими головами. То обрушилась деревянная платформа!

ГЛАВА XXVII

КОМНАТА С ЗОЛОТОЙ ДВЕРЬЮ

Как-то поздним вечером в конце следующей недели я сидел над своим записями, касающимися нашего чудесного спасения из горящей курильни, когда часы на соборе Святого Павла начали отбивать полночь.

Я отложил перо и, устало откинувшись на спинку кресла, задумался о возможных причинах столь позднего отсутствия Найланда Смита. Наши друзья из Бирмы пригласили его в театр, и мне казалось, что в их компании он находится в безопасности. Однако грозная тень доктора Фу Манчи постоянно нависала над нашими головами, и всегда сомнения и беспокойство одолевали меня, когда мой друг задерживался где-либо допоздна.

В те дни я жил в каком-то нереальном мире! Сталкиваясь с обычными людьми в обыденном окружении, я постоянно сознавал некоторую отъединенность от них — сознавал себя одиноким в своем знании о великом и злом человеке, чье присутствие в Англии направило течение моей жизни в незнакомое, странное русло.

Но, несмотря на это мое знание, несмотря на значительно более глубокую осведомленность и опытность Найланда Смита, нам по-прежнему практически ничего не было известно о таинственной организации Си Фан и о наиболее опасном ее члене — докторе Фу Манчи. Где скрывался ужасный китаец со своими убийцами, ядами и безымянными агентами? Под какой крышей в Англии томилась в плену Карамани, героиня всех моих снов, чей образ неотступно преследовал меня в часы бодрствования?

Я безнадежно вздохнул и вдруг, к своему безграничному удивлению, услышал громкий стук в окно.

Я вскочил с места, подойдя к окну, широко распахнул его и выглянул во двор. Ни души не было видно вокруг, ни в одном окне не горел свет, и ни одно живое существо не шевелилось в тенях, сгустившихся на улице. До ушей моих доносился приглушенный шум замирающего движения на Флит-стрит. Последний удар часов задрожал в ночном воздухе.

Что означал потревоживший меня звук? Не мог же он почудиться мне! Однако ни справа, ни слева, ни наверху, ни внизу от затененной восточной части двора до голой стены в западной его стороне не было заметно ни малейшего движения.

Я тихо затворил окно и несколько мгновений стоял, прислушиваясь. Ничего не происходило, и я вернулся к письменному столу — озадаченный, но ни в малой степени не встревоженный. Я вновь взялся за перо с целью продолжить описание нескончаемых загадок Си Фана, когда… прозвучали два громких удара в окно.

В мгновение ока оказался я у окна, распахнул его и перегнулся через подоконник. Шутки подобного рода не были характерны для Найланда Смита, но я просто не представлял, кто еще мог позволить себе подобную вольность. Как и прежде, двор внизу показался мне совершенно пустым…

В этот миг раздался тихий стук в дверь!

Я стремительно отвернулся от раскрытого окна, и только теперь меня охватил страх. Ледяные мурашки пробежали у меня по спине — я почувствовал себя окруженным со всех сторон. Что за поздний гость, что за полночный посетитель тихо стучит, подобно призраку, не желая воспользоваться звонком?

Я вынул из ящика стола браунинг, опустил его в карман и вышел в узкий коридор. Там было темно, но я нажал на выключатель и зажег свет. Я смотрел на запертую дверь, и тихий стук повторился.

Я шагнул вперед, потом заколебался и замер на месте в ожидании, леденея от ужаса. Некоторое время, возможно с полминуты, царила полная тишина. Потом вновь послышался призрачный стук.

— Кто там? — громко крикнул я.

Ни звука не донеслось из-за двери, и я продолжал неподвижно стоять на месте. Возможно, читатель сочтет мою нерешительность недостойной взрослого человека. Но у меня, знакомого со многими страшными слугами доктора Фу Манчи, были веские основания бояться существа, стучавшего в полночь в мою дверь. Разве мог я забыть огромную человекообразную обезьяну, силой превосходящую четырех здоровых мужчин, которую однажды желтый доктор напустил на нас? Разве мог я забыть его бирманских разбойников и душителей-китайцев?

Нет, не беспричинный страх терзал меня. Я прекрасно сознавал это, когда, выхватив из кармана пистолет, решительно шагнул вперед, настежь распахнул дверь и уставился в черный провал лестничной площадки.

Никого и ничего!

Почувствовав сильное желание закричать (хотя едва ли звук собственного голоса мог подбодрить меня), я стоял, напряженно прислушиваясь. Ничто не нарушало тишину.

— Кто там? — снова крикнул я достаточно громко для того, чтобы привлечь внимание жильца из соседнего номера, если он находился дома в тот момент.

Никто не ответил мне. Призрачная тишина показалась мне страшней и невыносимей любого шума, и я шагнул за дверь. Сердце мое дико подпрыгнуло в груди и оборвалось…

Справа и слева от меня по обе стороны от двери стояли неясные темные фигуры. Я добровольно шагнул в западню!

На какое-то мгновение ужас полностью парализовал мое сознание. В следующий момент зловещие фигуры окружили меня, я попятился назад… и очутился в руках третьего злоумышленника, который, очевидно, забрался в номер через раскрытое окно и бесшумно подкрался ко мне сзади.

Больше я ничего не помню. На голову мне быстро накинули мешок, отвратительно пахнущий чем-то вроде гашиша, и плотно прижали его ко рту и носу. Я начал задыхаться… умирать… и провалился в черную бездонную яму.

Открыв глаза, я некоторое время не мог поверить, что нахожусь в сознании (в обычном смысле этого слова), что действительно очнулся.

Я сидел на скамье, покрытой красным ковром, в просторной комнате, очень просто обставленной на китайский манер, с двустворчатой позолоченной дверью, плотно закрытой.

В дальнем конце помещения находился помост высотой фута в три, тоже застланный ковром, а на нем лежала очень большая подушка, накрытая тигровой шкурой.

На подушке, скрестив ноги, сидел китаец в высшей степени величественного вида. Облик его отличался истинным благородством и изяществом, и одет он был в желтый халат, отороченный мехом куницы. Черные волосы его с сильной проседью были уложены на макушке в прическу, которую держали три золотых гребня. В левом ухе китайца сверкал огромный бриллиант. Расшитая жемчугом черная шапочка, увенчанная коралловым шаром, свидетельствующим о титуле мандарина, лежала на второй подушке рядом с ним.

Прижавшись спиной к стене, я уставился на мандарина диким неподвижным взглядом, ибо счел сие явление плодом расстроенного воображения. Но он продолжал сидеть передо мной, с довольным видом обмахиваясь веером и рассматривая меня с нескрываемым добродушным интересом. Убедившись, очевидно, что я полностью пришел в сознание, китаец произнес несколько слов на совершенно незнакомом мне наречии.

Я ошеломленно покачал головой.

— Ах! — продолжал он на французском. — Вы не говорите на моем языке.

— Не говорю, — ответил я ему, тоже по-французски. — Но раз у нас есть общий знакомый язык, может, вы объясните, с какой целью на меня совершено нападение и кто вы такой?

Произнеся эти слова, я поднялся на ноги, но мгновенный приступ головокружения заставил меня вновь опуститься на скамью.

— Успокойтесь, — сказал китаец и взял щепоть нюхательного табака из серебряной вазы, стоявшей у него под рукой. — Мне пришлось прибегнуть к известным мерам, дабы получить возможность побеседовать с вами. В Китае подобные меры не считаются чем-то необычным, но, должен признать, они действительно расходятся с представлениями англичан о нормах поведения.

— И весьма сильно расходятся! — подтвердил я.

Спокойные манеры этого чрезвычайно представительного пожилого человека не давали мне возможности должным образом выразить свое справедливое негодование. Меня преследовало ощущение нереальности происходящего; я словно находился в некоем царстве грез, где правят свои, сказочные законы.

— У вас есть веские основания, — продолжал мой собеседник, поднося щепоть табаку к носу, — не доверять всем китайцам. Посему, направив своих слуг в ваше жилище, где, как я знал, вы находились в одиночестве, я строго велел им соблюдать все законы вежливости, приличествующие ритуалу настойчивого приглашения. Посему прошу извинить меня, ибо я не имел в виду обидеть вас.

До меня с трудом доходил смысл его слов. Одно чудо следовало за другим. Что последует дальше? Что все это значит?

— Я предпочел встретиться с вами, а не с мистером Найландом Смитом, — продолжал мандарин, — поскольку, возможно, ваш друг знает меня в лицо. Должен признаться, одно время я относился к вам неприязненно, как к врагам одной из наиболее древних и могущественных организаций в мире — Си Фана.

Произнеся последние слова, китаец дотронулся правой рукой до лба, потом до губ и наконец до груди — жестом, похожим на мусульманский.

— Но в первую очередь хочу заверить вас в том, что деятельность этого ордена ни в коем случае не враждебна вам, вашей стране или вашему королю. В недавнем прошлом работой крупных отделений ордена руководил известный вам доктор Фу Манчи, но преследуя при этом собственные цели. А поскольку он занимал весьма высокое положение в организации, в наших рядах возник раскол. Ровно месяц назад Высочайший Правитель приговорил Фу Манчи к смерти, и, так как самому мне необходимо срочно вернуться в Китай, я передаю мистеру Найланду Смиту право привести приговор в исполнение.

Я ничего не ответил, ибо по-прежнему не обрел дара речи.

— Си Фан, — тут мандарин повторил благоговейный почтительный жест, — отрекся от доктора Фу Манчи и его слуг. Поступайте с ними, как посчитаете нужным. В этом конверте, — он показал мне запечатанный конверт, — находится информация, могущая оказаться полезной для мистера Смита. Теперь должен просить вас об одном одолжении. Вас препроводили сюда в тех одеждах, в каких застали дома (я был без шляпы и в красных кожаных тапочках). Пальто и шляпу мы, конечно же, дадим вам во временное пользование. Просьба же моя заключается в следующем: закройте, пожалуйста, глаза и не открывайте их, пока вам не разрешат это сделать.

Кто из моих читателей усомнится в том, что я согласился выполнить эту просьбу без всяких возражений? Вспомните, в каком положения я находился; вспомните, какие невероятные события предшествовали моей встрече с мандарином. И вспомните, прежде чем судить меня, еще одно: ведь я не сомневался в присутствии бесчисленного множества китайцев за стенами этого странного помещения с золотой дверью и одновременно с этим не имел ни малейшего представления о его местоположении. Продолжительность моего забытья оставалась для меня неизвестной, поэтому место, в котором я очнулся, могло находиться где угодно, в радиусе, скажем, тридцати миль от Флит-стрит.

— Я согласен.

Мандарин сдержанно поклонился.

— Будьте любезны, закройте глаза и ничего не бойтесь. Никакая опасность не угрожает вам.

Я повиновался. В тот же миг прозвучал удар гонга, и золотая дверь растворилась. Над ухом моим раздался мягкий голос, принадлежавший, очевидно, образованному китайцу.

— Держите глаза крепко закрытыми, пожалуйста. А я помогу вам надеть пальто. Конверт вы найдете в кармане. А вот шляпа. Теперь возьмите меня за руку.

Одетого в чужие пальто и шляпу, меня вывели из комнаты в коридор и помогли спуститься по покрытым ковром ступенькам и выйти из дома. До ушей моих донесся отдаленный шум уличного движения, когда меня усаживали в машину на мягкое сиденье с подушками. Автомобиль тронулся с места и некоторое время ехал по улицам. Потом…

— Позвольте помочь вам выйти, — произнес все тот же мягкий голос. — И через тридцать секунд вы можете открыть глаза.

Мне помогли выйти на тротуар, и я услышал шум отъезжающей машины. Медленно досчитав до тридцати, я открыл глаза и огляделся. Именно этот момент, а не миг моего пробуждения в комнате с золотой дверью, знаменовал для меня возвращение к реальной действительности, ибо сейчас меня окружал понятный и знакомый мир, обыденные улицы Лондона. Пустынная Портленд-плэйс тянулась с одной стороны от меня, а с другой уходила в темноту Риджент-стрит. Часы на соседней церкви пробили один раз.

Еще не вполне опомнившись от пережитого потрясения, я добрался до Оксфордской площади и сел там в такси, которое отвезло меня на Флит-стрит. Расплатившись с водителем, я торопливо прошел по старому сводчатому проходу во двор и приблизился к входной двери. Я уже собирался подняться по лестнице, когда кто-то стремительно сбежал вниз по ступенькам навстречу мне и едва не сбил меня с ног.

— Петри! Петри! Слава Богу, вы живы!

Это был Найланд Смит. Глаза его горели от возбуждения, и в тусклом свете фонаря в подворотне я заметил, как сильно дрожат руки друга, когда он хлопал меня по плечам.

— Петри! — продолжал он взволнованно. — Меня задержали в высшей мере искусной хитростью. Я прибыл домой лишь пять минут назад и обнаружил ваше отсутствие, раскрытое окно и следы на подоконнике, вероятно, от крючков веревочной лестницы.

— Но куда вы направляетесь сейчас?

— Только что позвонил Веймаут. У нас есть веские доказательства того, что мандарин Ки Минг, которого я считал умершим и который является высоким должностным лицом Си Фана, в настоящий момент находится в Лондоне. На сей раз на карту поставлено все, Петри! Я направляюсь прямо на Портленд-плэйс!

— В китайское консульство?

— Совершенно верно!

— Вероятно, вам нет нужды торопиться, — медленно проговорил я. — Я только что оттуда.

ГЛАВА XXVIII

МАНДАРИН КИ МИНГ

Найланд Смит вышагивал по маленькой гостиной, дергая себя за мочку левого уха почти яростно. Сегодня стала более заметна седина в волосах моего друга, и лицо его с лихорадочно горящими неподвижными глазами казалось изможденным и больным, несмотря на загар.

— Петри! — начал он, со свойственной ему резкостью. — Я теряю уверенность в себе.

— Но почему? — изумленно спросил я.

— Сам не знаю. Но по какой-то неведомой причине я чувствую страх.

— Страх?

— Вот именно: страх. Во всей этой истории кроется какая-то глубокая тайна, постичь которую я не в силах. Во-первых, если похитители действительно хотели оставить вас в неведении относительно места, где произошла описанная вами встреча, они едва ли высадили бы вас на Портленд-плэйс.

— Вы хотите сказать?..

— Да, я хочу сказать, что вряд ли вы вообще были в китайском консульстве. Несомненно, разговаривал с вами Ки Минг. Я узнал его по вашему описанию.

— Значит, вы встречались с ним?

— Нет. Но я знаю людей, знакомых с ним. Он, безусловно, крайне опасный человек и, возможно…

Мой друг поколебался и странно взглянул на меня.

— Возможно, — задумчиво продолжал он, — его присутствие в Лондоне означает начало конца. Здоровье доктора Фу Манчи теперь начнет постепенно ухудшаться, и Ки Минг хочет занять место доктора.

— Но, Смит, если ваши подозрения хотя бы отчасти справедливы, то с какой целью устроил мандарин встречу со мной? В чем смысл моего похищения и всего этого торжественного фарса?

— Пока что смысл происшедшего остается темным, — ответил Смит. — Но я не верю в доброжелательность мандарина. И вы откажитесь от этой мысли. В лице Ки Минга мы имеем дело с самим доктором Фу Манчи. Для меня появление этого человека в Лондоне означает единственное: теперь нам следует ожидать нападения с совершенно неожиданной стороны.

Тон Смита глубоко озадачив меня.

— Вы явно знаете об этом Ки Минге больше, чем рассказали мне, — заметил я.

Найланд Смит вытащил почерневшую трубку и принялся быстро набивать ее.

— Он выпускник колледжа лам или монастыря Рахё-Чуран.

— Это ни о чем не говорит мне.

Набив трубку, мой друг отрывисто спросил:

— Что вам известно о животном магнетизме?

Вопрос показался мне настолько неуместным, что я несколько мгновений молча смотрел на друга.

— Наличие определенных сил, заключенных в сознании человека, признается в наше время любым медиком, — коротко ответил я.

— Совершенно верно. А монастырь Рахё-Чуран занимается глубоким изучением этого предмета.

— Вы имеете в виду, что этот приятный старик…

— Петри, некий Соколофф, русский господин, с которым я познакомился в Мандалее, рассказывал мне о случае, имевшем место в доме мандарина Ки Минга, в Кантоне. Мистер Соколофф явился непосредственным свидетелем эпизода, и потому последний заслуживает вашего пристального внимания.

Русский заключил с Ки Мингом какое-то деловое соглашение и в заключение их встречи получил от мандарина приглашение отобедать. Обед проходил в чем-то вроде открытого павильона напротив искусственного озера с великим множеством плавающих на его поверхности кувшинок. Один из слуг — кажется, его звали Ли — уронил на пол серебряный кувшин с апельсиновой водой для мытья рук и слегка забрызгал одежду Соколоффа.

Ки Минг не произнес ни слова упрека, Петри. Он просто посмотрел на Ли своими обманчиво-ласковыми глазами газели. По словам моего знакомого, Ли с явным усилием и со все возрастающей тревогой попытался отвести взор от кротких глаз безжалостного хозяина. Господину Соколоффу, который до того момента придерживался относительно Ки Минга мнения аналогичного вашему, неподвижный взгляд мандарина показался мягким и укоризненным. Однако поведение несчастного слуги очень скоро рассеяло все его заблуждения по этому поводу.

Петри! Несчастный Ли стал серовато-синего цвета и забился, затрясся всем телом, словно в сильнейшем приступе малярии, а глаза его начали самым жутким образом вылезать из орбит! Мистер Соколофф уверял меня, что сам побледнел, когда Ки Минг очень медленно поднял правую руку и указал ею на пруд.

Ли часто и тяжело задышал, словно отчаянно цепляясь за жизнь в борьбе с противником, значительно превосходящим его по силе. Он судорожно хватался за колонны павильона, и кровавая пена выступила на его губах. Несчастный начал медленно пятиться — шаг за шагом, шаг за шагом, из последних сил сопротивляясь каждому своему движению, отчаянно пытаясь остановиться! Глаза Ли неотрывно смотрели на Ки Минга, подобно глазам кролика, устремленным на питона. Мандарин продолжал указывать правой рукой на озеро.

На самом краю берега несчастный остановился на какой-то ужасный миг и испустил сдавленное рыдание. А затем, судорожно сжав кулаки, сделал последний шаг назад и мгновенно исчез среди лилий. Ки Минг продолжал пристально смотреть на место, где поднимались со дна пузыри. Наконец из-под воды показалось серовато-синее лицо тонущего человека с глазами, по-прежнему неподвижно устремленными на мандарина. Почти пять секунд это ужасно искаженное лицо виднелось среди лилий, потом вновь ушло под воду… и уже не появлялось больше.

— Как! — вскричал я. — Неужели вы хотите сказать, что…

— Ки Минг ударил в гонг. Появился другой слуга с новым кувшином воды, и мандарин спокойно продолжал трапезу.

Я глубоко вздохнул и поднес руку ко лбу.

— Это почти невероятно. Но в таком случае остается непонятным, почему он отпустил меня живым и невредимым, когда я находился полностью в его власти. К чему эти долгие разглагольствования и притворная благорасположенность?

— Это объясняется довольно просто.

— Как?

— Меня это ничуть не удивляет. Вспомните-ка, ведь доктор Фу Манчи тоже встретил вас с несомненным гостеприимством — на свой, китайский манер, но с гостеприимством тем не менее! У него нет намерения убить вас, Петри! Я — намеченная жертва!

Я вздрогнул.

— Смит! Что вы имеете в виду? Какая опасность, отличная от той, что тяготеет над нами последние два года, угрожает нам сегодня ночью?

— А вот теперь вы подошли к вопросу, который на самом деле глубоко озадачивает меня. Помнится, совсем недавно я признался вам в том, что испытываю страх. Сейчас вы довольно точно определили причину моего страха. Что именно угрожает нам сегодня ночью?

Последние слова он произнес с таким выражением, что холодок ужаса пробежал у меня по спине. Тени в комнате приобрели угрожающий вид, и сама тишина показалась леденяще-жуткой. Мне страстно захотелось оказаться в многолюдном обществе, ибо сила заключается в численности. Мне захотелось, чтобы наши комнаты были переполнены людьми, поскольку в настоящий момент нас двоих, приговоренных таинственной организацией под названием Си Фан к смерти, окружал целый арсенал ужасов под командованием доктора Фу Манчи. Голос мой прозвучал неестественно, когда я нарушил леденящую душу тишину.

— Почему вы так сильно боитесь Ки Минга?

— Потому что он знает, что мне известно о его присутствии в Лондоне.

— И что же?

— У доктора Фу Манчи нет официального статуса. Очень давно китайское консульство отказалось признать самый факт его существования. Но имя мандарина Ки Минга известно практически каждому дипломату в Европе, Азии и Америке. При этом только я — и теперь еще вы — знаю о том, что он является высоким должностным лицом Си Фана. Ки Мингу прекрасно известно об этом. Тогда почему же он рискует головой, появляясь в Лондоне?

— Возможно, он полагается на свою национальную хитрость?

— Петри, он отлично знает, что я располагаю уликами, достаточными для того, чтобы повесить его здесь или в Китае. Просто Ки Минг рассчитывает нанести удар первым и поразить цель наверняка. Вот почему я боюсь.

Снова холодная дрожь пробежала у меня по телу. Кусочек угля легко треснул в потухающем пламени камина, и сердце мое дико подпрыгнуло в груди. Затем меня вдруг осенило.

— Смит! — воскликнул я. — Письмо! Мы не посмотрели письмо!

Найланд Смит положил трубку на каминную полку и мрачно улыбнулся. Он извлек из кармана квадратный лист бумаги и сунул мне его под нос.

— Я вспомнил о нем, проходя мимо одолженного вам пальто, на котором, кстати, нет ярлыка с именем изготовителя, по дороге в спальню за спичками.

Лист был исписан китайскими иероглифами!

— Что тут написано? — задыхаясь, спросил я.

Смит издал короткий невеселый смешок.

— В послании говорится, что сегодня ночью будет совершено исключительно дерзкое и опасное покушение на мою жизнь. В нем предлагается, чтобы вы наблюдали за выходящим во двор окном и держали пистолет наготове. — Мой друг странно посмотрел на меня. — Как вы думаете действовать в подобных обстоятельствах, Петри?

— Этот совет кажется мне чрезвычайно подозрительным. Однако… что еще мы можем сделать?

— У нас есть еще несколько вариантов возможных действий. Но я все же предпочитаю последовать совету Ки Минга.

Часы на соборе Святого Павла пробили половину третьего ночи.

ГЛАВА XXIX

КОЛДОВСТВО ЛАМЫ

Со своего места в кресле возле окна я видел две стороны двора внизу. Прямо напротив находился вход в какие-то апартаменты, а справа, за бесчисленными арками, лежал лабиринт древних как мир подворотен и узких проходов, которыми человек, знакомый с сложным, извилистым маршрутом, мог выйти в конце концов на набережную.

Эта сторона двора была погружена в густую тень. Но, слегка подавшись в сторону, я мог разглядеть слева вход под аркой, освещенный тусклым фонарем на железной скобе, и голую поверхность высокой глухой стены. Ни звука не доносилось до моего слуха, лишь изредка тишину нарушал шум проезжающих по Флит-стрит машин.

Я совершенно не представлял себе природу угрожающей нам опасности. Но пистолет мой лежал на столе у меня под рукой, а Смит, тоже вооруженный, наблюдал за входной дверью нашего номера, поэтому оставалось совершенно непонятным, каким образом призрачный враг рассчитывал добраться до нас.

Однако в поведении Найланда Смита мне почудилось нечто странное, и это заставило меня предположить, что он подозревает, если не знает наверняка, какого рода угроза тяготеет над нашими головами в сумраке номера. Одно обстоятельство чрезвычайно озадачивало меня: если Смит сомневался в благорасположенности отправителя письма, то почему все-таки он решил последовать его совету?

Пока бесконечные и бессмысленные раздумья на эту тему занимали мой мозг, я продолжал пристально исследовать сгустившиеся во дворе тени.

Я сидел у окна, рассеянно размышляя над тем, почему так тихо ведет себя Смит на своем посту, и вдруг ощутил присутствие некоего стройного тонкого человека у арок справа. Открытие это я сделал полубессознательно, и оно почему-то не удивило меня. Я просто наблюдал за расплывчатой фигурой в тени и не находил ничего интересного или значительного в том, что некто стоит во дворе внизу и смотрит в мое окно.

Я не в силах объяснить состояние своего рассудка в тот момент, это полное безразличие, столь отличное от чувства ужаса, посетившего меня совсем недавно. До сего дня я не могу восстановить тогдашнее свое умонастроение по веским причинам, в то время совершенно мне непонятным.

То Зарми стояла во дворе и смотрела в мое окно! Я молча наблюдал за ней. Почему я молчал? Почему не предупредил Смита о близком присутствии человека из окружения доктора Фу Манчи?.. Лишь позже странность моего поведения стала отчасти понятной.

Зарми подняла руку и поманила меня к себе, а потом отступила назад, обнаруживая присутствие еще одного человека, до сих пор скрывавшегося в густой тени под аркой. Вторая фигура медленно выступила вперед, и я узнал в ней мандарина Ки Минга.

Его появление я воспринял с интересом, но со своего рода безличным интересом — так я мог бы наблюдать за появлением очередного героя спектакля на сцене театра. Несмотря на тусклое освещение, я отчетливо разглядел благородный облик мандарина. Но не испытал ровным счетом никакого волнения: чувство сонного удовлетворения охватило меня. Я поймал себя на мысли о том, что хорошо бы Найланд Смит не нарушил своим вторжением моих грез!

Какие завораживающие картины проходили перед моими глазами! Вся драма с участием Фу Манчи разворачивалась перед моим мысленным взором, начиная с момента первой моей встречи с желтым доктором. Снова участвовал я в сцене, имевшей место два или более года назад, снова врывался в курильню Шень Яна и оказывался лицом к лицу с Фу Манчи. Он сидел передо мной в простом желтом халате (почти такого же цвета, как и его сухое безволосое лицо), поставив локти на грязный стол и подперев острый подбородок костлявыми длинно-палыми кистями. Вновь смотрел я в его пронзительные глаза — узкие, чуть раскосые; яркие, по-кошачьи зеленые глаза, которые изредка подергивались жуткой пленкой, словно глаза какой-то фантастической птицы…

Так начались мои видения — и дальше шаг за шагом я прошел через всю историю нашего знакомства и пережил каждый ее эпизод, значительный и незначительный. Подобные ретроспективные картины разворачиваются в мозгу утопающего человека.

С ужасной, но завораживающей живостью увидел я перед собой Карамани, свою потерянную любовь. Она предстала передо мной, сначала закутанная в манто с капюшоном; подобное цветку, лицо ее с сияющими черными глазами было обращено ко мне; потом я увидел возлюбленную в полупрозрачном восточном одеянии рабыни и, наконец, в цыганском наряде.

Вновь проживал я горькие и сладкие мгновения своей жизни, вновь проходили передо мной часы тревожного ожидания, и дни бесполезных бдений на посту, и длинные месяцы того первого лета, когда несчастная любовь пришла ко мне; и дальше, дальше разворачивалась передо мной бесконечная череда картин. Вновь проживал я целые годы под тем ужасным желтым облаком. И искал по всему Египту Карамани и вновь испытывал скорбь от потери возлюбленной. Время перестало существовать для меня.

По истечении этих мучительных лет состоялась, наконец, моя встреча с мандарином Ки Мингом в комнате с золотой дверью. Но с этого момента мои воображаемые приключения приняли новый оборот. Я снова сидел на скамье, покрытой красным ковром, и ошеломленно внимал спокойным речам мандарина. Снова поддался я очарованию сей незаурядной личности и снова, закрыв глаза, согласился следовать из комнаты за провожатым.

Но внезапно страшное сомнение пронзило мой мозг, когда я переступил порог. Рука, державшая мою руку, была костлявой и когтистой. Я нащупал невероятно длинные ногти — подобные ногтям погребенных в черные века вампиров!

С трудом подавив вопль ужаса, я открыл глаза, забыв о данном несколько мгновений назад обещании, и взглянул в лицо своего провожатого!

Это был доктор Фу Манчи!

Никогда прежде — ни во сне, ни наяву — не испытывал я чувства, подобного тому, какое сейчас охватило меня. Я решил, что то пришла моя смерть! Вечность, целую вечность смотрел я в неподвижное ужасное лицо, в эти неестественно зеленые глаза. Затем я вырвал руку из цепкой руки китайца и отпрыгнул назад.

В этот миг я чудесным образом перенесся от порога комнаты с золотой дверью в нашу квартиру в доме рядом с Флит-стрит. Я полностью пришел в себя (так по крайней мере мне показалось) и осознал, что заснул на посту и видел странный сон… но я осознал и еще одно: присутствие в комнате некоего враждебного существа!

Схватив со стола пистолет, я резко обернулся. Подобный злому джинну из арабской сказки, доктор Фу Манчи стоял передо мной, окутанный легкой дымкой, и пристально смотрел на меня!

Я молниеносно поднял пистолет, прицелился в высокий выпуклый лоб и выстрелил! С такого близкого расстояния я никак не мог промахнуться… и в самый момент выстрела пелена тумана рассеялась и черты лица Фу Манчи, как по волшебству, изменились. Передо мной стоял не китайский доктор, в чей лоб я продолжал направлять пистолет и в чей мозг только что всадил пулю: передо мной стоял Найланд Смит!

Ки Минг с помощью нечестивого искусства лам из Рахё-Чурана вынудил меня убить своего лучшего друга.

— Смит! — хрипло прошептал я. — Боже милосердный, что я наделал? Что я наделал?

Я шагнул вперед, дабы поддержать падающее тело, но тут в глазах моих помутилось, и больше я ничего не помню.

— Теперь с ним будет все в порядке, — откуда-то издалека донесся до меня голос. — Когда он проснется, действие наркотика уже полностью прекратится. Возможны, правда, легкая тошнота и временные боли в мышцах…

Я с трудом открыл глаза. В висках мучительно стучало. Я лежал в постели, а рядом стояли Мердок Маккаб, известный токсиколог из госпиталя на Чаринг-кросс-роуд, и Найланд Смит!

— Ну вот, вам уже лучше! — весело воскликнул Маккаб. — Ну-ка, выпейте вот это.

Я сделал несколько глотков из стакана, который врач поднес к моим губам Я был слишком слаб для того, чтобы разговаривать или удивляться Найланд Смит смотрел на меня с тревогой, и лицо друга казалось серым и измученным в холодном свете раннего утра Маккаб обыденным тоном, действующим на меня лучше любого тонизирующего средства, задал мне несколько чисто медицинских вопросов, на которые я отвечал сначала с великим трудом, потом со все возрастающей легкостью.

— Да, — задумчиво сказал наконец врач. — Конечно, ничего нельзя утверждать наверняка, однако я склонен полагать, что вас одурманили каким-то наркотиком типа гашиша. Наиболее вероятным кажется мне препарат, известный в восточных странах под названием маагун, или барш. Он состоит из двух частей индийской конопли и опиума в смеси с черемицей и двумя другими ингредиентами, соотношение которых варьируется в зависимости от цели применения маагуна. Наркотик заставляет человека поддаваться внушаемым галлюцинациям и превращает его в послушный инструмент в руках гипнотизера.

— Вы понимаете, дружище? — взволнованно воскликнул Найланд Смит. — Вы понимаете?

Я слабо покачал головой и с трудом проговорил:

— Я застрелил вас. Я не мог промахнуться.

— Мистер Смит ознакомил меня с обстоятельствами дела, — вмешался Маккаб. — И я могу с уверенностью объяснить вам, что произошло в действительности. Конечно, все это кажется невероятным и совершенно фантастическим, но я сталкивался с подобными случаями в Египте, Индии и прочих восточных странах. Правда, в Лондоне никогда. Видите ли, доктор Петри, сначала вас привели к весьма искусному гипнотизеру, предварительно одурманив хорошей дозой маагуна. Безусловно, вам известны замечательные эксперименты психотерапевтов, проводимые в Сальпетриере в Париже. Следовательно, вы легко поймете меня, когда я скажу, что перед тем, как прийти в сознание в присутствии мандарина Ки Минга, вы уже посредством гипноза получили от него инструкции к действию. К выполнению инструкций вы должны были приступить либо в какое-то определенное время, должным образом запечатленное в вашем одурманенном мозгу, либо по какому-то сигналу…

— По сигналу, — отрывисто заметил Найланд Смит. — Ки Минг стоял во дворе внизу и смотрел на окно.

— Но ведь я-то мог находиться и не у окна в тот момент, — запротестовал я.

— А в этом случае, — отпарировал Смит, — он бы тихо заговорил с вами через щель почтового ящика на двери.

— По его сигналу вы мгновенно погрузились в прерванный транс, — продолжал Маккаб, — и в соответствии со внушенными вам ранее вечером указаниями вас искусно подвели к тому, что вы выстрелили в мистера Смита, — не знаю, за кого именно приняв его. Мне пришлось расследовать подобный случай в Симле, когда хитматгар — наиболее преданный слуга — зарезал своего хозяина, действуя в состоянии транса по указаниям некоего факира, которого упомянутый хозяин имел глупость выпороть. Злосчастный факир заплатил за преступление жизнью: хитматгар застрелил его десятью минутами позже.

— Мне не удалось поймать Ки Минга, — резко сказал Смит. — Он растаял словно тень. Но мандарин разыграл козырную карту — и неудачно. С этого времени он обречен, и ему известно это! О! — воскликнул мой друг, заметив удивленное выражение моего лица. — Я сразу заподозрил в этом деле какую-то хитрость из арсенала лам и, неукоснительно придерживаясь инструкций Ки Минга, строго контролировал ваши действия.

— Но Смит… Я же застрелил вас. Промахнуться с такого расстояния я никак не мог.

— Согласен. Но вы слышали звук выстрела?

— Звук выстрела? Я был слишком ошеломлен… слишком потрясен случившимся…

— Никакого выстрела не было, Петри. Я имею некоторое представление об индо-китайском коварстве и обратил внимание на странное выражение ваших глаз. Поэтому я предусмотрительно разрядил ваш браунинг.

ГЛАВА XXX

МЕДУЗА

Судебные дела, связанные с наследством умершего дальнего родственника, потребовали моего срочного отъезда из Лондона в течение последующих суток после описанных выше событий, — именно в то время, когда Лондон являлся для меня средоточием вселенной. Когда ситуация с наследством разрешилась благоприятным для меня образом, я обнаружил, что в случае удачи успею еще попасть на скорый поезд до столицы. В тесном окружении носильщиков, служащих отеля и таксистов я отбыл на станцию… и оказался на платформе в тот самый момент, когда кондуктор поднял зеленый флаг!

— Вы опоздали, сэр! Будьте любезны отойти в сторону!

Контролер за барьером протянул руку, пытаясь остановить меня. Лондонский экспресс медленно отходил от платформы. Но моя решимость отбыть в город именно этим поездом и никаким другим помогла мне преодолеть все препятствия. Ведь в противном случае мне пришлось бы ждать до следующего утра!

Я бросился за барьер, приведя изумленного контролера в растерянность и тем самым не дав ему возможности помешать мне, и побежал по платформе. Множество рук пыталось задержать меня, и седовласый служитель загородил мне дорогу. Но я увернулся от всех по очереди, сбил с ног огромного негра в шоферской форме и поравнялся, наконец, с купе первого класса, окно которого было раскрыто.

Под хор возбужденных голосов я зашвырнул саквояж в окно, прыгнул на подножку и повернул дверную ручку. Поезд находился уже в опасной близости от тоннеля, но я успел отворить дверь и впрыгнуть в вагон. Затем за какую-то долю секунды я захлопнул дверь и, обливаясь потом, упал на сиденье. Мне смутно показалось, что чернокожий шофер, оправившись после падения, бежал за мной до самого конца платформы. Но, достигнув своей цели, я не испытал ни малейшего угрызения совести при мысли о собственном возмутительном поведении. Поезд влетел в тоннель, и я испустил облегченный вздох.

В то время, когда Карамани находилась в руках Си Фана, деловое путешествие на север я предпринял с крайней неохотой. Найланд Смит написал мне единственный раз за время моего краткого отсутствия, и письмо его вызвало у меня еще более острое желание вернуться и вновь выступить против Желтой организации, поскольку в письме мой друг прозрачно намекал на то, что ему удалось все-таки обнаружить прочную ниточку, ведущую к штаб-квартире Си Фана.

Наконец я заметил, что нахожусь в купе не один, а с попутчицей, которая сидела в дальнем углу напротив.

Под свободным дорожным пальто угадывались изящные линии гибкой стройной фигуры. Густая вуаль скрывала лицо женщины. Причина негодования чернокожего шофера теперь стала мне понятной: на окне купе висела табличка «Занято».

Я бросил взгляд на соседку. Женщина наблюдала за мной сквозь частую сетку вуали, очевидно, ожидая извинения.

— Мадам, — сказал я, — надеюсь, вы простите неуместное вторжение в ваше купе, но мне жизненно необходимо попасть в Лондон этим поездом.

Женщина склонила голову — едва заметно и очень холодно — и отвернулась в сторону.

Нежелание общаться со мной казалось настолько же очевидным, насколько непоправимым был мой проступок. И я не чувствовал себя вправе обижаться на поведение соседки. Посему, попытавшись прогнать мысль о случившемся из головы, я поставил саквояж на полку и, развернув газету, постарался занять свое внимание новостями мировой жизни.

Попытка отвлечься оказалась не вполне удачной, и мысли мои постоянно возвращались к Си Фану, зловещей тайной организации, во власти которой находился самый для меня дорогой на свете человек, к доктору Фу Манчи, темному гению, направлявшему течение моей судьбы, и к Найланду Смиту, стоявшему стеной между белой расой и сокрушительным приливом желтых орд.

Я непроизвольно вздохнул в очередной раз и, подняв взор… встретился со взглядом двух невыразимо прекрасных глаз.

Никогда прежде не доводилось мне видеть ничего подобного. Темные очи Карамани были красивы и восхитительны; глаза доктора Фу Манчи — зловещи и незабываемы. Но глаза моей попутчицы производили впечатление просто ошеломляющее: едва ли на свете нашелся бы человек, способный вынести этот взгляд — взгляд Медузы Горгоны!

Поскольку в недавнем прошлом мне довелось смотреть в кроткие глаза мандарина Ки Минга, способного успешно соперничать со знаменитым графом Калиостро в феноменальных способностях внушения, то теперь я многое знал о силе человеческого взгляда. Но взгляд женщины напротив глубоко поразил мое воображение. Длинные, миндалевидные, осененные тяжелыми матово-черными ресницами глаза ее под дугообразными бровями безукоризненного рисунка странно сверкали, словно в глубине их полыхал некий жуткий колдовской огонь. То были глаза какого-то прекрасного дикого зверя, а не простой женщины.

Обладательница их теперь откинула дорожную вуаль назад, открыв по-восточному смуглое овальное лицо с тонким орлиным носом и полными красными губами, обрамленное густыми тускло-золотыми кудрями. Сверхъестественный взгляд соседки на мгновение встретился с моим, затем женщина быстро опустила ресницы и откинулась на подушки с томной грацией, наводящей на мысль скорее о Востоке, нежели о Западе.

Полы длинного пальто ее слегка раздвинулись, и я с удивлением заметил, что подбито оно леопардовым мехом. Одна рука попутчицы, без перчатки, покоилась на подлокотнике — узкая, изящная рука цвета слоновой кости со странным древним кольцом на указательном пальце.

Женщина принадлежала явно не к европейской расе, однако я затруднился отнести ее к какой-либо известной мне восточной народности. Честно говоря, я ни разу не встречал никого, хотя бы отдаленно похожего на нее. Она казалась подходящей хозяйкой для огромного негра, с которым я столкнулся на перроне.

Я попытался посмеяться над собой, глядя в окно на залитые лунным светом пейзажи Но загадочная личность единственной моей соседки не давала мне покоя, и я еще раз быстро взглянул в ее сторону, как раз вовремя, чтобы увидеть, как она поспешно отводит взгляд прочь от меня, и вновь испытать сверхъестественное очарование этого мрачно пылающего взгляда.

Длинная узкая рука женщины вновь привлекла мое внимание: зеленый камень в кольце странно контрастировал с теплым желтоватым оттенком кожи.

То ли необычный облик попутчицы, то ли слабый аромат ее духов вызвали в моем воображении образ убранного цветами алтаря, с которого поднимался легкий дым фимиама во славу какого-то языческого бога.

Тщетно убеждал я себя в том, что просто нервы мои расстроены, тщетно стыдил себя за недостойную слабость Экспресс мчался через залитую лунным светом Англию, оставляя позади станцию за станцией. Я постоянно ощущал себя объектом тайного наблюдения и с каждой минутой нервничал все больше.

С явным усилием я заставил себя неотрывно смотреть в окно. Когда же с великим трудом я прогнал из головы мучавшие меня неуместные мысли и украдкой бросил взгляд через купе, то с невыразимым облегчением убедился, что попутчица моя вновь опустила вуаль.

Вуаль оставалась опущенной до самого конца путешествия. Однако в течение всего последующего часа я продолжал испытывать странные ощущения, о которых впоследствии никогда не мог вспоминать без дрожи ужаса. Казалось, я находился не в обычном купе железнодорожного состава, а в пещере Кумской Сивиллы.

Если бы мне удалось заговорить с таинственной незнакомкой, произнести несколько обыденных слов, то колдовские чары наверняка рассеялись бы. Но по какой-то сверхъестественной причине, никоим образом не связанной с холодным отпором, полученным мной в самом начале путешествия, я начисто лишился дара речи. В течение часа (самого длинного в моей жизни) мой мозг подвергался скрытому наблюдению и исследованию. Казалось, я отчаянно сопротивлялся некоей таинственной силе, которая пыталась завладеть моим сознанием, подавить мою индивидуальность и подчинить меня чужой воле.

В какой мере это соответствовало действительности, а в какой являлось болезненными фантазиями мозга, измученного постоянным противостоянием Желтой организации, я не знаю и по сей день. Но вы, читающие мои записи о нашей великой борьбе с доктором Фу Манчи и его приспешниками, сможете в дальнейшем судить сами.

Когда наконец поезд начал замедлять ход и стойки платформы замелькали за окном, какими желанными показались мне дым, и блеск фонарей, и приглушенный шум занятого своими делами Лондона!

Огромный негр — двойник сбитого мной с ног шофера — открыл дверь купе и одарил меня взглядом, одновременно враждебным и изумленным. Женщина же, закутавшись в пальто, спокойно поднялась с места.

Она потянулась за маленьким кожаным саквояжем на полке, и свободный рукав пальто соскользнул вниз, обнажив голую руку цвета слоновой кости — нежную и безупречной формы. Прямо под локтем ее охватывал странный браслет в виде змеи, в тускло-зеленых глазах которой теплился скрытый огонь.

Затем женщина вышла.

— Ну, слава Богу! — пробормотал я, чувствуя себя новым Данте, выбравшимся из ада.

Выходя из здания вокзала, я мельком увидел серую фигуру, садившуюся в автомобиль, за рулем которого сидел чернокожий шофер.

ГЛАВА XXXI

МАРТЫШКА

Часы пробили половину первого ночи, когда я покинул здание вокзала и, застегнув пальто и надвинув на лоб мягкую шляпу, направился к углу Гайд-парка.

Я отклонил предложения нескольких таксистов и решил часть пути до дома пройти пешком, дабы несколько улеглось лихорадочное волнение.

Я уже стыдился нелепых страхов, охвативших меня во время путешествия, но мне хотелось поразмышлять спокойно, проанализировать свое настроение, и полночная тишина площадей, лежащих по дороге к Гайд-парку, как нельзя более подходила для этой цели.

Невыразимое наслаждение может найти в одиноких прогулках по Лондону в короткие часы апрельской ночи человек, склонный к удовольствиям такого рода. Оценить таинственность пустынного спящего города, почувствовать его величие может лишь человек, свободный от необходимости находиться вне дома в эти часы. Бродяга, дежурный полицейский и владелец ночного кафе знают больше простых людей о спящем Лондоне, но о романтике этих тихих часов они не имеют и представления, ибо романтика отступает перед необходимостью.

Я же мог остро чувствовать аромат тайны, обволакивающий самую заурядную улицу после того, как стихнет на ней шум транспорта, — в те часы, когда лишь изредка шаги одинокого пешехода или шум автомобиля нарушают тишину спящего города. Занятый сокровенными своими мыслями, я находил невыразимое наслаждение в прогулке по пустынным тротуарам, и в созерцании причудливых пейзажей и странных картин, возникающих под покровом ночи в каждом большом городе. Я знавал молчание пустынь, но молчание Лондона завораживает не меньше.

Тот, кому довелось когда-либо, по делу или просто так, проходить маршрутом, каким шел я в ту памятную ночь, должен помнить, что на углу каждой из площадей установлены черные щиты с объявлениями жилищных агентов.

В тени такого щита я остановился на мгновение и неторопливо вытащил из портсигара сигару. Судя по объявлениям, на юго-западном углу площади пустовало очень много домов, и я из чистого любопытства решил прогуляться немного в ту сторону. Из входной двери углового дома и из окон длинной оранжереи над крыльцом на тротуар лился свет.

Все остальные выходящие на площадь окна оставались темными — посему понять, какой дом пустует, а какой заселен, не представлялось возможным. Я стоял словно на улице Помпеи или Фив, — улице давно мертвого города. Роясь в карманах в поисках спичек и рассеянно озираясь по сторонам, я дал волю своему, воображению и принялся размышлять о том, что наступит в далеком будущем день, когда какой-нибудь ученый из неизвестной будущей страны будет стоять на том самом месте, где сейчас стою я, и пытаться по виду руин воссоздать в уме образ типичной лондонской площади. Подул легкий ветер, и щит над моей головой скрипнул в тот момент, когда я поднес горящую спичку в сложенных чашечкой ладонях к сигаре.

Внезапно за моей спиной прозвучал короткий свист!

Я молниеносно обернулся, уронив спичку на тротуар. Ни одного фонаря не светилось поблизости от меня, и дом рядом казался пустующим. Я стоял, вглядываясь в темноту, откуда донесся таинственный звук.

Потом послышался шум приближающегося автомобиля, и такси, вывернув из-за угла с северной стороны площади, проехало мимо. Я смотрел, как оно заворачивает за угол дальнего здания. Скоро гул мотора стих вдали, и во вновь наступившей тишине повторился короткий свист!

На сей раз я похолодел от страха. Звук сей казался странным, непохожим на свист человека: в нем слышалась какая-то насмешливая нотка, странным образом наводящая ужас.

Напряженно прислушиваясь и не сводя взгляда со входной двери пустующего здания, я зажег следующую спичку, толкнул железные ворота и направился к крыльцу, загораживая слабый трепещущий язычок пламени ладонью. В этот момент вновь раздался свист, но теперь в некотором отдалении, слева от крыльца и как будто откуда-то с земли.

Краем глаза я успел заметить какое-то неясное шевеление возле ступеней, но тут спичку задуло порывом ветра, поскольку движениям моим сильно мешал саквояж. Однако, вспомнив, таким образом, о наличии у меня саквояжа, я вспомнил и о находящемся в нем фонарике. Я быстро вытащил его и, обогнув крыльцо, направил луч света в узкий проход, ведущий за дом.

Там спиной ко мне сидела маленькая мартышка — она смотрела на меня через плечо и сердито свистела!

Я судорожно задохнулся, словно к горлу мне приставили острие шпаги. Один вид мартышки на улице Лондона поверг бы в изумление и растерянность любого человека, но (если только меня не ввело в заблуждение вполне понятное предубеждение) обезьянок именно этой породы особенно любил доктор Фу Манчи!

В душе моей начало нарастать волнение, отчасти смешанное со страхом.

Гайд-парк находился неподалеку, дело происходило почти в самом центре Лондона, однако, возможно, где-то поблизости таилось в засаде, наблюдая за мной, великое и злое существо, которое мечтало стереть с лица земли всю белую расу!

Скорчив комичную гримаску и испустив последний переливчатый свист, маленький зверек выпрыгнул из луча света.

Внезапное исчезновение мартышки вернуло меня к действительности и напомнило о необходимости дальнейших действий.

Я быстро прошел по узкому проходу и очутился в маленьком квадратном дворике как раз в тот момент, когда обезьянка прыгнула в какую-то яму в земле перед подвальным окном.

Шагнув к краю ямы, я посветил вниз. Я увидел на дне сухие листья, обрывки бумаги, разнообразный мусор, но мартышка как в воду канула. Потом я заметил, что почти все стекла в подвальном окне разбиты. Из темноты подвального помещения до меня донеслась пронзительная болтовня зверька.

Я снова заколебался. Что может скрываться в темноте?

Отдаленный автомобильный гудок перекрыл глухое урчание мотора, которое является единственным видом тишины, известным городскому жителю.

Зажав незажженную сигару в зубах, я поставил саквояж на землю и спрыгнул в яму перед разбитым окном. Поднять раму оказалось делом нескольких секунд, и по истечении их я обвел помещение лучом фонаря.

Глазам моим предстала просторная кухня с оборванными грязными обоями и засыпанным строительным мусором полом. В одном углу помещения стояло ведро из-под известкового раствора — и больше ничего.

Я забрался внутрь и, вытащив из кармана браунинг, с которым не расставался с момента возвращения ужасного китайца в Англию, подошел к приоткрытой двери и выглянул из нее в темный узкий коридор.

Подавив испуганное восклицание, я отшатнулся. Два блестящих глаза смотрели на меня из темноты!

Но в следующий момент я вымученно усмехнулся мартышка резко отвернулась от меня и запрыгала вверх по ступеням лестницы. Мертвая тишина царила в доме. Я пересек коридорчик и последовал за зверьком, который теперь двигался, казалось, к какой-то вполне определенной цели.

Скоро я очутился в просторном пустынном коридоре. Зловещее эхо моих шагов отдавалось от стен, и призрачные лица мерещились мне на галереях наверху. Я хотел отпереть входную дверь, дабы иметь свободный путь к отступлению в случае необходимости, но мартышка внезапно взлетела по ступеням главной лестницы и помчалась по галерее в сторону передней части здания.

Решив по возможности не упускать животное из виду, я бросился в погоню. Взбежав по голым ступеням, я перегнулся через перила лестничной площадки и настороженно вгляделся в черноту коридора. Ничто не шевелилось внизу. Мартышка скрылась за полуоткрытыми створками большой двери. Я последовал за ней, освещая себе путь фонариком, и скоро очутился в длинном помещении с высокими потолками, — очевидно, гостиной.

Обезьянки я здесь не обнаружил. Но вторая дверь комнаты оставалась плотно закрытой, следовательно, убеждал я себя, зверек должен прятаться где-то в помещении, раз уж он вбежал сюда.

Посветив фонариком направо и налево, я наконец понял, что параллельно одной стене гостиной тянется оранжерея (окнами, несомненно, выходящая на площадь). Доступ в оранжерею давали застекленные балконные двери, расположенные в одном и в другом конце ее. Из одной слегка приоткрытой двери в гостиную падал слабый рассеянный свет.

Я шагнул в оранжерею. Льняные шторы занавешивали ее окна, но серый свет проникал с улицы в пустое помещение с кафельным полом и стенами. Справа, в десяти шагах от меня, в проеме в стене, обычно прикрытом деревянной панелью, которая сейчас валялась на полу, сидела мартышка и строила мне гримасы.

Осознав, что свет моего фонарика может быть виден снаружи сквозь занавески, я выключил его и отчетливо различил силуэт обезьяны в слабо освещенном квадратном проеме в стене.

В комнате за стеной горел свет!

Мартышка исчезла, и я почувствовал слабый аромат, похожий на запах ладана. Где я встречал его прежде? Ничто не нарушало тишину пустого здания, где я находился. Однако, прежде чем продолжать преследование, я поколебался несколько секунд. Потом меня осенило, что проем в стене ведет в оранжерею соседнего дома на площади — дома с освещенными окнами.

Решив исследовать загадку до конца, я скинул пальто и на четвереньках прополз в дыру. Запах сжигаемых курений показался мне почти невыносимым, когда я поднялся на ноги и обнаружил прямо перед собой полупрозрачные золотые шторы, висящие в дверном проеме между смежной оранжереей и гостиной.

Осторожно, дюйм за дюймом, начал я двигаться в направлении узкой щели между занавесями, и вдруг где-то внизу громко зазвенел медный гонг. Семь зловещих гулких ударов раскатились в тишине. Я отпрянул назад в спасительную тень. Тяжелый аромат благовоний душил меня.

ГЛАВА XXXII

СВЯТИЛИЩЕ СЕМИ ЛАМ

Никогда не забыть мне того кошмарного зала, того святилища ифритов. По форме помещение напоминало гостиную смежного дома, из которого я проник сюда, но стены его были обиты мрачной черной тканью, и густочерные ковры устилали здесь пол. Золотые шторы, подобные тем, за какими я скрывался, выделялись на черной плоскости стены справа от меня. А прямо напротив моего укрытия находилась закрытая дверь. На золотом занавесе блестящими черными нитками были вытканы изображения семи фигур, очевидно китайских. А перед занавесом горели семь золотых светильников на пьедесталах из эбенового дерева. На черном ковре стояли семь позолоченных скамеечек, перед каждой из которых лежала черная подушка. Мартышки я нигде не увидел: невероятный черно-золотой зал казался совершенно пустым — и полная безжизненная пустота его подействовала на меня угнетающе.

Вслед за звоном гонга внизу раздались шаги многих ног и приглушенные голоса. Укрывшись в густой тени и затаив дыхание, я смотрел, как открывается дверь напротив.

С другой стороны створки ее оказались позолоченными, а вид комнаты за дверью пробудил во мне сначала смутные, а потом вполне отчетливые воспоминания. В этом доме я уже бывал прежде: именно в этой комнате с золотой дверью происходила моя памятная встреча с мандарином Ки Мингом! Возбуждение мое неуклонно возрастало.

Поодиночке и маленькими группами в черно-золотой зал входили азиаты. Все они были в европейских костюмах, но в двух вошедших я опознал китайцев, еще в двух — индусов, и в трех — бирманцев. Национальную принадлежность остальных я не смог определить с точностью, но среди них находился по меньшей мере один египтянин и несколько евразийцев. Женщин среди вошедших не было.

Остановившись у раскрытой двери, азиаты продолжали переговариваться приглушенными голосами. Потом гул разговоров резко стих, наступила полная тишина, и между двумя рядами людей с почтительно склоненными головами в зал, милостиво улыбаясь, прошел Ки Минг, известный китайский дипломат, и занял место на одной из семи скамеечек. Мандарин был в живописном желтом халате, отороченном мехом куницы, который я уже видел на нем прежде; опустившись на скамеечку, он положил расшитую жемчугом шапочку с коралловым шариком, свидетельствующим о ранге ее владельца, на черную подушку перед собой.

Сразу вслед за Ки Мингом в зал вошел второй и еще более удивительный персонаж: буддийский монах! Появление его присутствующие встретили теми же знаками почтения, какие были оказаны мандарину, и лама опустился на другую золотую скамеечку.

Вновь наступила тишина, и через несколько секунд молчаливого ожидания в зал, опираясь на тяжелую трость, медленно вошел… доктор Фу Манчи! Прекрасное злое лицо его носило следы тяжелой болезни, но длинные завораживающие глаза горели зеленым огнем, словно не человеческая душа, но первобытный дух стихии населял его изможденное согбенное тело!

Я потерял чувство реальности и не мог поверить, что вижу перед собой сцены материального мира. Я словно перенесся во времена джиннов и арабских колдунов, в страну чудес, незнакомую современному здравомыслящему человеку.

Присутствующие приветствовали Фу Манчи общим поднятием рук в гробовой тишине. Доктор тоже был в увенчанной коралловым шаром шапочке, которую он положил на черную подушку перед своей скамеечкой. Затем, тяжело опираясь на трость, китаец начал говорить — на французском языке!

Словно во сне внимал я гортанному с присвистом голосу ужасного желтого доктора. Он оправдывался! Я не знал, в чем обвиняют Фу Манчи его зловещие собратья, и не мог понять этого из услышанных слов, но он давал отчет о своей руководящей деятельности. Едва веря собственному слуху, внимал я перечню ужасных преступлений, печальные последствия многих из которых мне были слишком хорошо известны. Узнал я и о многих других злодеяниях, совершенных втайне. Затем кровь заледенела у меня в жилах от ужаса. Я услышал собственное имя и имя Найланда Смита! Мы двое препятствовали пришествию той, которую Фу Манчи по-восточному почтительно назвал Повелительницей Си Фана.

Некогда рассказанная мне Смитом фантастическая легенда о лелеемой в одном из тайных монастырей Тибета женщине, которой суждено однажды стать владычицей всего мира, оказалась вероисповеданием огромной преступной организации желтых, известной под названием Си Фан! При каждом упоминании имени Повелительницы присутствующие благоговейно склоняли головы.

Доктор Фу Манчи говорил без малейшего волнения. Он заверил слушателей в своей преданности общему делу и предложил со своей стороны предъявить им доказательства того, что он пользуется безграничным доверием Повелительницы Си Фана.

С каждой минутой колоссальный интеллект оратора становился все более очевидным. Много лет назад Найланд Смит уверял меня, что Фу Манчи — непревзойденный лингвист, с одинаковой легкостью говорящий на всех современных языках цивилизованного мира и почти на всех дикарских наречиях. Теперь я убедился в этом самолично, ибо, произнеся фразу, которую слушатели могли истолковать неправильно, доктор легко поворачивал голову и пояснял смысл сказанного, обращаясь к китайцу на китайском, индусу — на индийском и египтянину — на арабском.

Незаурядная личность оратора совершенно заворожила слушателей — так покорны дуновению ветра тонкие стебли тростника. Но теперь я осознал одно странное обстоятельство: то ли оттого, что я смотрел на этого великого злодея с принципиально иной точки зрения; то ли оттого, что я находился вне радиуса действия его гипнотической силы, — но присутствующие здесь члены огромной организации казались мне все до единого простыми марионетками в руках китайского оратора! Он использовал их как инструмент, играя на их фанатизме, трогая струну за струной, как музыкант играет на восточной арфе, и все время извлекал из душ слушателей некие гармоничные созвучия, согласованные с гигантским и головокружительным собственным планом, об истинной природе и композиции которого никто из членов Си Фана не имел ни малейшего представления.

— Со времени первого императора Юаня, — с присвистом произнес Фу Манчи, — Повелительница Си Фана, видеть лицо которой нельзя под страхом мгновенной смерти, не пересекала священных границ. Но сегодня я безмерно счастлив, ибо удостоен незаслуженно великой чести. И все вы разделите со мной это счастье, эту великую честь…

Снова семь раз гулко прозвенел гонг, и словно некая магнетическая волна прокатилась по залу. Затем раздался нежный музыкальный звук, подобный звону серебряных колокольчиков.

Все присутствующие благоговейно склонили головы и одновременно устремили глаза на золотой занавес. Затаив дыхание, в напряженном ожидании я смотрел, как невидимые руки медленно раздвигают занавес в стороны.

Взорам присутствующих открылся черный помост с эбеновым троном на нем. На троне сидела женщина, с головы до ног закутанная в сверкающий белый покров. Благоговейный вздох пронесся над собранием. Женщина медленно, величественно поднялась и воздела вверх совершенной формы руки цвета слоновой кости. Белая ткань при этом соскользнула к ее плечам, и на одной тонкой руке я увидел зеленый браслет в виде змеи. Женщина протянула вперед длинные красивые руки жестом благословения. Вновь зазвенел серебряный колокольчик, и занавес медленно сомкнулся, скрывая от взора помост с троном.

Честно говоря, на какой-то миг я решил, что сошел с ума, ибо сия «Повелительница Си Фана» была не кем иным, как моей попутчицей из лондонского экспресса! Этим торжественным фарсом Фу Манчи рассчитывал поразить воображение своих фанатичных марионеток. И он преуспел в этом: присутствующие явно вдохновились и глаза их загорелись восторгом. Я видел перед собой людей, готовых на любое преступление во имя Си Фана!

Я уже успел тщательно исследовать все лица, находящиеся в поле моего зрения. Теперь медленно и осторожно я поменял позицию таким образом, что мне стала видна группа из трех человек, стоящая справа от двери. Один из них — высокий худощавый мужчина с густой бородой, похожий на индуса, — отвел взгляд от золотого занавеса и теперь незаметно осматривался. Один раз он бросил взгляд в мою сторону, и сердце высоко подпрыгнуло у меня в груди, а затем словно перестало биться…

Внезапно с необычайной остротой я осознал опасность своего положения, мне смутно представилась ужасная участь, ожидающая меня в случае обнаружения. Когда индус отвел от меня взгляд пронзительных глаз, я тихонько, шаг за шагом, начал пятиться назад.

Опустившись на колени, я на ощупь принялся искать пролом в стене оранжереи, испытывая страстное желание покинуть место собраний Си Фана как можно скорее. Очутившись на свободе, я смог бы предпринять необходимые шаги для задержания всей группы. Вот это был бы триумф!

Я нашел отверстие в стене без особого труда и пробрался через него в пустой дом. Рассеянный свет, проникающий сквозь льняные шторы, позволял разглядеть пустое помещение с кафельным полом. Я уже достиг застекленной двери, ведущей в гостиную, когда ночную тишину неожиданно прорезала трель полицейского свистка, и звук этот донесся из смежного здания!

Сказать, что я удивился, значит не сказать ничего. Оцепенев от изумления, я замер на месте возле застекленной двери. И так я стоял, подобный каменному изваянию, когда вслед за свистком повелительный голос, несомненно принадлежащий Найланду Смиту, резко произнес;

— Смотрите за балконными дверями в оранжерею, Веймаут. А я встану у входной двери.

И тут меня осенило: высокий индус был не кем иным, как переодетым Смитом! Неожиданно с площади внизу донеслись шум множества бегущих ног, звон разбитого стекла и грохот взламываемой двери. Очевидно, дом окружили полицейские: то был организованный штурм.

Лишившись от удивления способности действовать, я в нерешительности стоял в полумраке оранжереи. Сквозь пролом в стене до меня доносились звуки отчаянной борьбы.

— Свет! — раздался крик Смита. — Они перерезали провода!

Этот крик вернул меня к действительности. Я сунул руку в карман, выхватил оттуда электрический фонарик и.. быстро отступил в темную гостиную.

Кто-то вползал в оранжерею через отверстие в стене.

В полумраке я видел, как человек ставит на место съемную деревянную панель. Затем, постукивая тростью по кафельному полу, беглец направился в мою сторону Он находился в трех шагах от двери в гостиную, когда я нажал на кнопку фонарика и направил луч света прямо ему в лицо.

— Руки вверх! — задыхаясь, проговорил я. — Вы у меня на мушке, доктор Фу Манчи!

ГЛАВА XXXIII

ПЕРЕДЫШКА

Часом позже я стоял в прихожей нашего номера в доме возле Флит-стрит. Кто-то бегом поднялся по лестнице и вставил ключ в замочную скважину. Дверь распахнулась настежь, и в прихожую вихрем ворвался Найланд Смит.

— Петри! Петри! — возбужденно вскричал он, схватив меня за руки. — Вы пропустили ночь ночей! Черт возьми! Мы взяли всю банду, включая великого Ки Минга! — Глаза его горели. — Веймаут арестовал не менее двадцати пяти человек, некоторые из них — весьма известные личности. Кое-кому придется приложить немало усилий, чтобы замять скандал. Но Скотланд-Ярд уже дал нужные указания прессе.

— Поздравляю, старина, — сказал я и посмотрел прямо в глаза другу.

Вероятно, выражение моих глаз плохо согласовалось со смыслом произнесенных слов. Лицо Смита переменилось, он крепко сжал мое плечо.

— Ее там не было, — сказал он. — Но, клянусь, теперь мы найдем Карамани. Поверь это только вопрос времени.

Однако при этом давно знакомое мрачное выражение появилось на худом лице друга. Он коротко взглянул на меня и отрывисто произнес:

— Я должен чистосердечно признаться: Фу Манчи удалось скрыться. Более того, когда мы включили свет, оказалось, что женщина бежала тоже.

— Женщина!

— На этом странном собрании присутствовала женщина, Петри! Бог ее знает, кто она такая в действительности. По утверждению Фу Манчи, она — та самая таинственная женщина, о которой по Востоку ходят фантастические легенды. Будущая императрица мировой державы. Но я, конечно, не верю в это. Петри! Я точно знаю, какая именно личность взойдет на мировой трон, если желтая раса когда-нибудь покорит Европу.

— И я знаю тоже! — взволнованно воскликнул я. — Боже мой! Он держит всех их в своих руках! Он сплотил всех восточных фанатиков разных вероисповеданий и превратил их в мощное оружие личного пользования! Нечего удивляться тому, что он так опасен. Но, Смит, кто же была та женщина?

Найланд Смит ошеломленно уставился на меня.

— Петри, — медленно проговорил он, и я понял, что невольно выдал себя. — Петри, откуда вы все это знаете?

Я выдержал пристальный взгляд друга и твердо ответил:

— Я присутствовал на собрании Си Фана.

— Как? Что вы сказали? Вы присутствовали?

— Именно. Сейчас я вам все объясню.

Там же в прихожей я по возможности коротко рассказал другу о невероятных событиях прошлой ночи. Когда я поведал о своей загадочной попутчице…

— Это подтверждает мои подозрения: Фу Манчи обманывал своих собратьев, — резко заметил Смит. — Я не могу представить себе, что женщина, выросшая в каком-то тайном буддийском монастыре в окружении немых слуг и подготовленная к великой миссии как легендарная тибетская повелительница, с закрытым вуалью лицом будет путешествовать одна в купе английского экспресса. Вы не заметили, Петри, глаза у нее были раскосые?

— Мне они не показались раскосыми. А почему вы спросили?

— Потому что я сильно подозреваю, что мы имеем дело не с кем иным, как с дочерью Фу Манчи. Но продолжайте!

— Клянусь небом, Смит! Может, вы и правы! Я просто не представлял, что у китаянки могут быть такие черты лица.

— Возможно, ее мать и не китаянка. Кроме того, в Китае, как и в любой другой стране, есть красивые женщины. Да еще существует краска для волос и различные косметические средства. Но продолжайте, ради всего святого!

Я вернулся к своему невероятному повествованию.

Рассказ о заблудившейся обезьянке и пустом доме на площади не вызвал у моего слушателя никаких замечаний. Однако что-то похожее на восхищенное удивление появилось в его взгляде, когда я рассказал о том, как явился тайным свидетелем необычного собрания в Святилище семи лам.

— А я-то думал, что одержал главную в своей жизни победу, когда получил право на вход в штаб-квартиру Си Фана и тайно провел через крышу Веймаута и Картера, вооруженных крюками и веревочными лестницами! — пробормотал он.

Наконец я поведал о том, как, вернувшись в пустой дом, услышал вдруг полицейский свисток и голос Смита и в самом скором времени очутился лицом к лицу с доктором Фу Манчи.

Глаза Смита загорелись; он буквально дрожал от волнения. Внезапно…

— Тс-с! Что это? — прошептал он, схватив меня за руку. — Петри! Я слышал какой-то шум в гостиной!

— То, вероятно, уголек провалился сквозь каминную решетку, — ответил я и торопливо продолжал рассказывать о том, как наставил пистолет на голову китайского доктора и заставил последнего спуститься на первый этаж пустого дома.

— Ну-ну! — подгонял меня Смит. — Продолжайте, ради Бога, дружище! Что вы сделали с ним? Где он?

За полуоткрытой дверью гостиной я отчетливо расслышал легкий шорох. Смит вздрогнул и пристально всмотрелся через мое плечо в дверной проем. Затем он перевел взгляд на мое лицо.

— Он выкупил у меня свою жизнь, Смит.

Никогда не забыть мне, как резко изменилось загорелое лицо друга после этих слов; никогда не забыть мне, какую боль испытал я в этот момент. Огонь мгновенно потух в глазах Смита, и он сразу показался старым и усталым человеком. Не очень уверенным тоном я продолжал:

— Он предложил мне выкуп, от которого я не смог отказаться, Смит. Постарайтесь простить меня, если можете. Знаю, поступок мой низок, но, возможно, и в вашей жизни настанет день, когда вы поймете меня. Доктор спустился со мной в подвал, где томился в заключении один человек. Арестуй я Фу Манчи, сей несчастный пленник умер бы там от голода, ибо никому не пришло бы в голову обыскать пустой дом…

Дверь гостиной комнаты распахнулась, и в прихожую вышла Карамани! Поверх причудливого восточного одеяния на плечи девушки было накинуто мое пальто, из-под которого самым нелепым образом торчали голые лодыжки и маленькие красные туфельки. Восхитительное облако пышных волос лежало на поднятом воротнике пальто.

Устремленные на Смита огромные темные глаза Карамани молили так страстно — молили за меня, — что от волнения у меня перехватило горло и я лишился дара речи. Я не мог смотреть ни на друга, ни на возлюбленную и, отвернувшись в сторону, уперся взглядом в стену.

Как долго я стоял так, знает лишь Бог, а я не узнаю никогда. Но внезапно кто-то железными пальцами сжал мне руку. Я обернулся и увидел рядом Смита, который другой рукой обнимал за плечи Карамани. Серые глаза друга мягко сияли, возлюбленная же моя закрывала лицо ладонями.

— Дружище Петри! — хриплым голосом проговорил Смит. — Очнитесь же. Помните, нам нужно успеть отвезти Карамани в отель до часа закрытия. Я все понимаю, старина. Такой день был в моей жизни много лет назад!

ГЛАВА XXXIV

ГРЕЙУОТЕР-ПАРК

— Мы находимся в странной ситуации, — сказал я. — И, должен признаться, она мне совсем не нравится.

Найланд Смит вытянул вперед длинные ноги и откинулся на спинку кресла.

— Внезапная болезнь сэра Лайонела, конечно же, крайне неприятна, — согласился он. — И, будь у меня какая-нибудь возможность возвратиться в Лондон сегодня вечером, я бы, несомненно, воспользовался ею, Петри. Я разделяю ваши опасения: в такое время мы — незваные гости.

Он пристально посмотрел на меня, выпустил колечко дыма, а затем занялся изучением конуса пепла на кончике своей сигары. Я бросил взгляд — далеко не первый — на причудливый портал, дающий доступ к интересующему меня коридору, и медленно произнес:

— Дело не только в том, что мы оказались в положении незваных гостей. Но сама ситуация представляется мне тревожной.

— Да! — воскликнул Смит, резко выпрямляясь в кресле. — Да! Вы чувствуете это! Прекрасно! Вы самым счастливым образом отличаетесь чувствительностью к впечатлениям подобного рода, Петри, потому полезны мне так же, как кот полезен ученому-физику.

Он коротко беззаботно рассмеялся и добавил:

— Вы понимаете, о чем я говорю, поэтому я не извиняюсь перед вами за подобное сравнение. Конечно, обстоятельства, как мы знаем, внушают вполне естественное чувство беспокойства. Нам с вами памятно покушение на жизнь сэра Лайонела Бартона, имевшее место два года назад. Посему едва ли нас можно назвать просто сторонними наблюдателями.

— Да, едва ли, — согласился я и снова взглянул на тихий дверной проем у подножия лестницы, в котором с наступлением сумерек начали сгущаться таинственные тени.

Действительно, мы находились сейчас в несколько странном положении. Долгожданное приглашение в гости от нашего старого друга сэра Лайонела Бартона, всемирно известного исследователя и путешественника, поступило именно в тот момент, когда очарование покоя, вид моря и оживающей по весне природы, а также свежий чистый воздух пришлись как нельзя более кстати. Положение сопровождающей нас Карамани могло показаться несколько сомнительным, однако присутствие достойной домоправительницы миссис Орам сделало возможным визит девушки в дом холостяка. Собственно говоря, именно забота о здоровье Карамани и заставила нас принять приглашение сэра Лайонела.

По прибытии в Грейуотер-парк мы узнали, что часом раньше наш друг неожиданно заболел. Об истинной природе недомогания я до сих пор не имел возможности судить, однако местный врач, который покинул поместье за десять минут до нашего приезда, категорически запретил посторонним лицам входить в комнату больного. За ним ухаживал Кеннеди, старый преданный слуга, много путешествовавший с хозяином по самым отдаленным уголкам света.

Все это мы узнали от Гомопуло, дворецкого-грека (штат прислуги сэра Лайонела всегда отличался оригинальностью). Затем выяснилось следующее: сегодня вечером поезда на Лондон не будет и в ближайшей деревне негде остановиться.

— Сэр Лайонел настойчиво просит вас остаться, — заверил нас дворецкий на своем безупречном монотонном английском. — Он надеется, что вы не будете скучать, и рассчитывает увидеться с вами уже завтра и обсудить программу дальнейшего вашего времяпрепровождения.

Призрачная серая тень скользнула через сумеречный коридор, и я непроизвольно вздрогнул. Затем в отдалении раздалось приглушенное, наводящее ужас завывание, и эхо его гулко прокатилось по старинным покоям особняка. Найланд Смит рассмеялся.

— Это виверра, *4 Петри, — сказал он. — Я и сам испугался было, но тоскливые сетования леопардов напомнили мне о том, что сэр Лайонел перевез в Грейуотер весь свой бродячий зверинец.

Поистине, особняк населяли странные существа. А сам Грейуотер, в свою очередь, являлся одновременно крепостью, монастырем и поместьем. В настоящее время в просторном склепе под бывшей часовней в искусственно созданных климатических условиях с достаточно высокой температурой обитали необычные питомцы, привезенные эксцентричным баронетом из разных дальних стран. В одной клетке жила африканская львица — прекрасный могучий зверь, ласковый, как кот. В остальных клетках под сводами подземелья размещались две угрюмые гиены, козы с Белого Нила и антилопа из Кордофана. В выходящей в сад конюшне жила пара прекрасных газелей пустынь по соседству с двумя серыми журавлями и марабу. Леопарды, чьи завывания нарушали вечернюю тишину, занимали огромные, похожие на кельи, отсеки непосредственно под тем местом, где прежде стоял алтарь старой часовни.

Таким было странное общество и странное окружение, в котором мы оказались. Я попытался узнать время по своему хронометру, но в сгущающихся сумерках не смог различить стрелок на циферблате. Затем совершенно бесшумно в дверном проеме, бывшем предметом моего пристального наблюдения в течение последних двадцати минут, появилась Карамани. Наступившие сумерки не давали возможности разглядеть девушку отчетливо, однако мне показалось, что легкий румянец выступил на щеках возлюбленной, когда взгляд ее великолепных темных глаз встретился с моим.

Красота Карамани не нуждалась в искусственном освещении: это была красота пальмы и лепестков граната, красота цветов под безжалостным солнцем, которая распускается, подобно лотосу под небесами Востока. Но там, в полумраке, девушка показалась мне невыразимо очаровательной и изящной, словно газели пустынь, которых я видел в зверинце сэра Лайонела несколькими часами раньше. Я не могу описать наряд возлюбленной. Знаю лишь единственное она показалась мне невообразимо восхитительной, и сердце мое мучительно сжалось от боли, почти от ужаса, при мысли о том, что эта красота будет принадлежать мне.

Затем из теней, сгустившихся в противоположной стороне старого холла, выступила темная фигура Гомопуло — и наше странное трио проследовало в мрачную столовую.

В центре стола горела большая лампа. А перед каждым из сидящих стояла затененная колпаком свеча. Приглушенные блики света играли на белых салфетках и старом столовом серебре тонкой работы, не рассеивая сумрака вокруг нас, а как будто наоборот, способствуя еще большему его сгущению. Стол казался освещенным оазисом в темной пустыне огромного зала. Различить коллекцию оружия и охотничьих трофеев на обшитых деревянными панелями стенах почти не представлялось возможным. И я нервно вздрагивал всякий раз, когда мрачный и молчаливый дворецкий вырастал из темноты рядом со мной.

Любовь сэра Лайонела к странным знакомствам (известная нам из прошлого) в полной мере воплощалась в личности Гомопуло.

Насколько я понял, грек (прекрасно, впрочем, выполняющий обязанности дворецкого) поступил в услужение к сэру Лайонелу в год, когда последний занимался знаменитыми раскопками лабиринта Дедала на Крите. Именно в то время после смерти какого-то дальнею родственника сэр Лайонел стал владельцем Грейуотер-парка, и эксцентричный баронет, очевидно вдохновленный этим событием, немедленно завел себе подходящего фактотума.*5

Обычная его свита в составе лакея-малайца, конюхов-индусов и китайских поваров сейчас в особняке отсутствовала. А остальные домочадцы, включая очаровательную старую домоправительницу, служили в Грейуотере уже долгое время — от пяти до двадцати пяти лет. Надо признать, меня это обстоятельство только радовало: мои вкусы в выборе слуг весьма непритязательны.

Но несвоевременная болезнь хозяина бросила тень уныния на наше настроение. Я поймал себя на том, что разговариваю шепотом, словно в церкви. Карамани же вообще молчала. Странный обед в сумрачной пустыне огромного зала часто вспоминался мне в связи с жутким событием, которым он завершился.

Найланд Смит, явно пребывавший в такой же безотчетной тревоге и также поддавшийся непроизвольному желанию говорить приглушенным шепотом, внезапно принялся громко и весело рассказывать о каких-то фактах из истории Грейуотер-парка, с которой он со свойственной ему методичностью ознакомился в свое время. Это была отчаянная попытка сильного духа противостоять призраку уныния, грозившему полностью завладеть нашими умами.

Некоторые части здания были очень древними, хотя сменявшие друг друга владельцы Грейуотер-парка достраивали особняк всякий на свой лад. О Грейуотере ходили разные захватывающие легенды: о потайных комнатах, замурованных еще в средние века; о потайной лестнице, вход на которую (не обнаруженный и по сей день) находился якобы где-то в саду, к западу от древней часовни. Построил упомянутую лестницу дальний предок сэра Лайонела, процветавший во времена Генриха Восьмого. На этом месте повествования (Смит отличался великолепной памятью на загадочные исторические факты) рассказчика неожиданно прервали.

Ровный голос дворецкого, раздавшийся из темноты за моей спиной, заставил подпрыгнуть в кресле.

— Портвейн восемьсот сорок пятого года, сэр, — произнес слуга и поставил оплетенную бутылку на стол. — Сэр Лайонел просил передать, что мысленно он с вами, и предложил тост за здоровье доктора Петри и его невесты, познакомиться с которой он надеется завтра утром.

Ситуация была поистине странной, и вряд ли я забуду когда-нибудь последующую сцену: мы все трое торжественно поднялись на ноги и выпили вино под взглядом стоящего в тени доверенного лица, провозгласившего тост за хозяина.

По завершении торжественной церемонии мрачный дворецкий удалился, унося сэру Лайонелу приличествующее случаю устное послание от гостей.

— Я собирался рассказать вам, — продолжал Найланд Смит с вымученной веселостью, — о фамильном привидении Грейуотер-парка. Это одетый во все черное испанский священник, служивший, согласно легенде, капелланом у владельца в ранние дни Реформации. В результате какой-то небольшой размолвки с доверенными лицами его сиятельства сей несчастный служитель церкви принял несвоевременную смерть, и, говорят, призрак его обитает с тех пор в потайной комнате, точное местонахождение которой неизвестно, и стучит в ее стены и в стены потайной лестницы.

Предмет разговора показался мне выбранным довольно неудачно; но, похоже, мой друг в отчаянии просто говорил первое, что придет в голову. Действительно, когда бы не его воспоминания из истории Грейуотер-парка, демон тишины совершенно завладел бы нашими душами.

— Вероятно, этот испанский священник некоторое время находился в заключении в знаменитой потайной комнате? — Я непроизвольно говорил так, словно боялся звука собственного голоса.

— По легенде, он знал, где спрятаны церковные сокровища, и его пытали в какой-то мрачной темнице…

Найланд Смит резко смолк, словно у него напрочь отнялся язык. Но в наступившей затем мертвой тишине мгновенно раздался новый звук. Незримая ледяная рука сжала мое сердце. Сверхъестественный ужас приковал меня к месту.

Откуда-то издалека, словно из какого-то подземного склепа, донесся гулкий стук: казалось, призрачный обитатель Грейуотер-парка услышал слова Найланда Смита, и замученный насмерть священник в очередной раз пытается найти избавление от многовековых страданий. Точное местоположение источника шума я не мог определить. Один раз мне показалось, что он раздается повсюду вокруг нас: словно не один, но целая сотня пленников колотили по обшитым панелями стенам огромного древнего здания.

Где-то очень далеко, невероятно далеко, мне послышался придушенный вопль. Громче и громче становился частый стук… Потом внезапно все стихло.

— Боже мой, — прошептал я. — Что это было? Что это было?

ГЛАВА XXXV

ВОСТОЧНАЯ БАШНЯ

Зажав в зубах сигарету, я сидел перед раскрытым окном и смотрел на скелеты деревьев в саду: первые весенние почки только-только начинали набухать на голых ветвях.

Спать мне совсем не хотелось. Красивая современная мебель моей комнаты все же не могла скрыть ветхости и древности обшитых деревом стен. И это единственное глубоко утопленное в стене окно, выходящее в сад, в котором, по слухам, находился вход на потайную лестницу, напоминало о еще более отдаленных временах, начиная от бесшабашных дней династии Стюартов и кончая неспокойной эпохой средних веков.

С того момента как нас испугал таинственный стук, казалось, некий неуловимый дух зла пропитал весь дом, словно ядовитыми миазмами.

Мы разошлись по своим комнатам довольно поздно, и, думаю, никто из нас не радовался концу вечера. Смит весьма дотошно допросил экономку миссис Орам, поскольку Гомопуло, будучи приезжим, вряд ли мог знать что-либо об истории Грейуотер-парка. Пожилая дама подтвердила существование легенды, откопанной Найландом Смитом, однако заявила, что на ее веку никогда ранее неприкаянный призрак не давал о себе знать таким образом. Она ничего не знала (или, как и подобает вышколенной прислуге, искусно притворялась, что не знает) о местонахождении знаменитой потайной камеры и ведущей к ней лестницы.

Гомопуло же, до сих пор столь невозмутимый, впал в состояние тихой истерики, каковое мне крайне редко доводилось наблюдать в людях прежде. Темное лицо его приобрело оттенок грязного пергамента, на лбу выступила холодная испарина. Я почувствовал, что в самом скором времени сэр Лайонел получит его прошение об отставке и штат прислуги сократится на одного человека. Пусть Гомопуло и замечательный дворецкий, но в силу своей суеверной греческой натуры он явно не мог существовать под одной крышей с фамильным привидением, пусть даже столь древним и почтенным.

В саду, где на зеленеющем дерне лежали тени костлявых ветвей, воображение упорно рисовало мне фигуру в черном, перелетающую от дерева к дереву. Какой уж тут сон! Однажды мне послышался отдаленный вой леопардов.

Я знал, что в этот момент где-то этажом выше Найланд Смит беспокойно расхаживает по комнате, точного местоположения которой я никак не мог определить, поскольку все ведущие к ней переходы были слишком сложны и запутанны. Однако более всего меня беспокоило состояние Карамани.

В этом незнакомом окружении положение ее и так казалось довольно странным. Но я даже боялся представить себе, какую тревогу испытывает она в эти безмолвные ночные часы, наступившие после таинственного и зловещего события.

Ее комната находилась где-то на первом этаже. Миссис Орам, чья материнская забота о девушке глубоко трогала меня, прошла в спальню вместе со своей подопечной. Присутствие рядом пожилой леди должно было значительно укрепить мужество Карамани.

Грейуотер-парк стоял на заросшем лесном склоне. На юго-западе над деревьями возвышалась одинокая башня, словно гигантский испанский священник. Я разглядывал ее с неопределенным смутным интересом. Пустующее это строение, входящее во владения сэра Лайонела, называлось Колодец Монахов и относилось частично к эпохе короля Джона. Стряхивая сигаретный пепел, я изучающе рассматривал древнюю башню и лениво раздумывал, какие интриги происходили под этими мрачными сводами с тех пор, как правитель Ангевин подписал Великую Хартию Вольности.

Стояла прекрасная и очень тихая ночь. Ни единого шороха не раздавалось ни в парке, ни за его пределами. Но все же я отчетливо ощущал какую-то неясную тревогу, происхождение которой мог приписать единственно странным событиям минувшего вечера. Но она не шла на убыль, как будто даже возрастала с течением времени.

Я отшвырнул окурок в темноту с твердым намерением лечь спать, хотя никогда в жизни еще не чувствовал себя менее склонным ко сну. Я бросил прощальный взгляд на сад с костлявыми деревьями и уже собирался отойти от окна, как вдруг, несмотря на полное безветрие, на голову мне дождем посыпались листья плюща.

Раздраженно отряхиваясь, я выглянул из окна, и тут новый дождь листьев обрушился сверху, засыпав мне глаза пылью. Подавив вскрик, я отпрянул назад. Глубина оконного проема в толстой стене и густые заросли плюща над ним сильно ограничивали поле моего зрения. Но доносившиеся откуда-то сверху слабое шуршание и царапанье свидетельствовали о том, что некто или нечто карабкается вверх или вниз по стене угловой башни, в которой находилась моя комната!

Кое-как протерев слезящиеся глаза, я вернулся к проему, встав на кресло, перешагнул с него на широкий карниз, ухватился за раму открытого настежь окна с гранеными стеклами и высунулся наружу.

Теперь мне стал виден заросший плющом венец башни (восточное крыло, в котором располагались мои апартаменты, относилось к самой старой части Грейуотер-парка). На фоне безоблачного неба четко вырисовывались крепостные зубцы… и черный силуэт человека, перегнувшегося через зубчатую стену прямо надо мной!

Я резко отпрянул назад. Казалось, «альпинист» не заметил меня, хотя вглядывался именно в мое окно. Что это могло означать?

Когда я, скрючившись, сидел на подоконнике, у меня внезапно закружилась голова Поначалу я приписал это обстоятельство нервному потрясению, вызванному видом человека, находящегося на такой большой высоте. Однако головокружение усиливалось. Я качнулся вперед и ухватился за простенок, чтобы не упасть. Жуткий приступ тошноты накатил на меня… и в мозгу вдруг вспыхнула страшная догадка.

В прошлом в окружение сэра Лайонела Бартона не раз проникали соглядатаи. А что, если смуглолицый грек Гомопуло — один из них? Я подумал о портвейне восемьсот сорок пятого года, о таинственном стуке, а также о человеке, который прятался сейчас на крыше башни прямо над моим открытым окном.

Теперь симптомы не вызывали никаких сомнений: в голове стучало, глаза застилало туманом. В вино явно подмешали наркотик!

Я буквально упал обратно в комнату. Хватаясь за стул, за комод, за спинку кровати, я добрался до своего саквояжа и слабеющими руками извлек из него маленькую аптечку, с которой никогда не расставался во время путешествий.

Отчаянным волевым усилием сопротивляясь дурману наркотика и все еще слегка дрожа под действием лекарства, принятого и внутрь, и в виде инъекции, я на неверных ногах вышел в коридор и направился вверх по узкой, извилистой лестнице в комнату Смита. При свете электрического фонарика я отыскал путь к треугольной лестничной площадке, вымощенной каменными плитами.

Я подергал за дверную ручку. Как и следовало ожидать, дверь оказалась запертой.

— Смит! — позвал я. — Смит!

Но никто не откликался.

Я снова закричал, и крик мой разбудил древнее эхо, дремлющее в комнатах, коридорах и на лестницах здания. Но бесполезно: из комнаты Смита не доносилось ни звука. Остальные помещения вокруг, по-видимому, пустовали, а мой друг, мой лучший друг лежал за дверью без чувств, одурманенный наркотиком!

Все расплывалось перед моими глазами. Объятый смятением, я, спотыкаясь, направился в нижний коридор. Перед дверью своей комнаты я остановился. Внезапно новая догадка осенила меня. Путаница коридоров сбивала меня с толку, и потому я упустил из виду одно обстоятельство: комната Смита тоже находилась в восточной башне, причем прямо над моей!

— О Боже! — прошептал я, вспомнив о человеке на крыше. — Его убили!

Я ввалился в свою спальню и ухватился за спинку кровати, чтобы не упасть, ибо ноги мои подкашивались. Как мне следует поступить? Я ничуть не сомневался: мы стали жертвами коварного замысла, и смертоносный Си Фан наконец отомстил Найланду Смиту за все.

Мысли мои путались: физическая и нервная усталость почти полностью обессилили меня. Пожалуй, я не смог бы больше сопротивляться действию наркотика, когда бы внимание мое не привлекло поскрипывание лестничных ступенек. Сознание приближающейся угрозы придало мне новые силы.

Кто-то крадучись спускался с верхней площадки и направлялся к моей комнате! Слуги желтого доктора разделались с Найландом Смитом и теперь осторожно — ступенька за ступенькой — подбирались все ближе, дабы разделаться со мной!

Я вытащил из саквояжа браунинг, намереваясь оказать слугам страшного китайца достойный прием. Я жаждал отомстить за своего друга, который — вне всяких сомнений! — лежал сейчас в верхней комнате мертвый. Я прикрыл дверь и встал у стены рядом с ней. Крадущиеся шаги все приближались и приближались… Вот уже таинственное существо миновало поворот коридора…

Похоже, увидев мою дверь, оно остановилось. Белый луч света просочился сквозь щель и осветил противоположную стену. Через несколько мгновений луч исчез. Комната погрузилась во мрак.

Судорожно сжимая браунинг, я ждал, напряженно прислушиваясь. Но ничто не нарушало тишины. Я не сводил глаз с той точки, где предположительно могла появиться голова полуночного гостя. В течение этих нескольких секунд ужасающей неизвестности я практически не дышал.

Дверь начала потихоньку открываться: медленно, медленно, почти незаметно для глаза. Я держал пистолет направленным в пространство прямо перед собой и продолжал пристально вглядываться в смутно видневшуюся щель. Думаю, я действовал точно так же, как стали бы действовать в подобной ситуации девяносто девять человек из ста. Никто по-прежнему не появлялся.

Затем голос, прозвучавший, казалось, откуда-то из-под пола, резко воскликнул:

— Боже, да это Петри!

Я мгновенно глянул вниз… и с трудом различил на полу прямо у себя под ногами очертания человеческой головы.

— Смит! — прошептал я.

Найланд Смит — ибо это оказался именно он! — поднялся с пола и вошел в комнату.

— Слава Богу, дружище, с вами все в порядке, — сказал он. — Но если уж вы подстерегаете за дверью человека, который тайно крадется в вашу комнату, не рассчитывайте, что он войдет, выпрямившись в полный рост. Я запросто мог пристрелить вас с пола, но, к счастью, даже в темноте я узнал ваши арабские шлепанцы!

Сердце мое бешено колотилось в груди.

— Я думал вы одурманены… убиты. В портвейн был подмешан наркотик.

— Уже догадался! — резко сказал Смит. — Несмотря на прекрасные уроки доктора Фу Манчи, я остаюсь по-детски доверчивым. Сей портвейн сорок пятого я не отведал вовсе не из-за возникших у меня подозрений.

— Но, послушайте, я ведь видел, как вы выпили вино!

— Вынужден вас разочаровать, Петри. Вам прекрасно известно, что после длительного пребывания в Бирме состояние моей печени не позволяет мне наслаждаться портвейнами. В настоящее время моя порция вина сорок пятого года пребывает среди мха в вазоне с тюльпанами, который, если вы помните, украшал обеденный стол! Не желая показаться невежливым, с помощью нехитрого трюка я выпил за ваше здоровье и будущее счастье бокал кларета!

— Смит, во имя всего святого, что здесь происходит! Какой-то человек вылезал из окна вашей спальни!

— Это был я.

— Что?! — ошеломленно воскликнул я. — Вы? Но что все это значит? Карамани…

— Именно за нее я и боюсь сейчас. Мы не должны терять ни секунды.

Он решительно направился к двери.

— Нужно во что бы то ни стало предупредить сэра Лайонела! — воскликнул я.

— Это невозможно! — отрезал Смит.

— Что вы имеете в виду?

— Сэра Лайонела нет в его спальне.

ГЛАВА XXXVI

ПОДЗЕМЕЛЬЕ

Теперь мы шли по коридору. Смит освещал дорогу карманным фонариком. В голове у меня немного прояснилось, но я чувствовал себя слабым как ребенок.

— Вы выглядите просто ужасно, старина, — сказал Смит. — Впрочем, ничего удивительного. Удивительно то, что вы сейчас не лежите без чувств или вовсе мертвый после отравленного вина. Когда я услышал доносящийся из вашей спальни шорох, мне и в голову не пришло, что это можете быть вы.

— Смит, — заметил я, — в доме тихо как в могиле.

— Вы, я и Карамани — единственные обитатели восточного крыла. Об этом позаботился Гомопуло.

— Так он?..

— Он член Си Фана, слуга доктора Фу Манчи — да, вне всяких сомнений! Сэру Лайонелу, как всегда, не везет в выборе слуг. Я виню во всем собственную глупость, Петри, и уповаю единственно на то, что озарение пришло ко мне не слишком поздно.

— Но что все это значит? Что вам удалось узнать?

— Осторожно, тут ступеньки, — предупредил Смит, оглянувшись. — Мысли мои постоянно возвращались к этому таинственному стуку, Петри, и я припомнил расположение спальни сэра Лайонела с окнами на юго-восточном фасаде. Краткое обследование показало, что я запросто могу из своего окна добраться до крыши восточной башни.

— Ну и?

— Оттуда можно пройти по крыше вдоль юго-восточного фасада, а свесившись с карниза над главным входом, можно заглянуть в комнату сэра Лайонела!

— Я видел вас на крыше.

— Я боялся, что за мной следят, но на вас и подумать не мог. Ни самого Бартона, ни его слуги нет в спальне, Петри. Они похищены! Так. Вот дверь Карамани.

Он схватил меня за руку и направил луч фонарика на дверь, перед которой мы оказались. Я застучал кулаком по деревянной панели, а затем, напрягшись всем своим существом, стал ждать, не раздастся ли из комнаты голос девушки. Сердце мое бешено колотилось в груди.

Но ничто не нарушало мертвой тишины, кроме стука моего сердца, слышного, наверное, и моему спутнику. В отчаянии бросился я на тяжелую дверь, но Смит оттащил меня назад.

— Это бесполезно, Петри, — сказал он. — Просто бесполезно. Эта комната находится в основании восточной башни. Ваша комната расположена прямо над ней, а моя — на самом верху. Меня сбивали с толку все эти коридоры, соединяющие три этажа, но тем не менее расположение комнат именно таково. У меня нет никаких доказательств, но я готов биться об заклад: сквозь толщу стены проходит лестница, а в каждой из трех комнат есть двери, замаскированные под обшивку стен. Желтая организация каким-то образом завладела планом древних потайных ходов и камер Грейуотер-парка. Гомопуло — шпион, приставленный следить за событиями в доме. А сэра Лайонела со слугой похитили отсюда в тот самый день, когда он отправил нам приглашение. Теперь враги знают, что нам удалось спастись, но Карамани…

— Смит! — простонал я. — Смит! Что делать? Что с ней случилось?

— Пойдемте скорей! — резко сказал мой друг. — Еще не все потеряно.

— Надо поднять прислугу!

— Зачем? Это будет пустой тратой времени. В доме ночуют всего трое мужчин, не считая Гомопуло, и все они спят в северо-западном крыле. Нет, Петри, нам придется положиться только на собственные силы.

Мой друг бесстрашно бежал по извилистым коридорам и таинственным лестницам древнего особняка. Действие принятого в качестве противоядия атрофина усилилось под влиянием нервного возбуждения, и теперь вялая кровь моя разошлась и кипела в венах, подобно жидкому огню. А сам я пылал неистовым гневом.

Мы ворвались в большую неприбранную спальню. Книги и бумаги в беспорядке валялись на полу. Повсюду были развешаны, расставлены и разбросаны разнообразные диковинные предметы — от мумий кошек и ибисов до турецких ятаганов и зулусских ассегаев. Несомненно, мы находились в комнате сэра Лайонела. На столе возле разобранной скомканной постели горела лампа, а рядом на ковре валялась греческая статуэтка, изображающая Орфея.

— Гомопуло выходил из этой комнаты в тот самый момент, когда я заглянул в окно, — сказал Смит, тяжело дыша. — Отсюда есть еще один вход в потайные коридоры. Держите пистолет наготове.

Он пересек перевернутую вверх дном спальню, подошел к небольшой нише возле изножья кровати и направил луч фонаря на маленькую квадратную панель.

— О! — торжествующе воскликнул мой друг. — Он оставил дверь приоткрытой. Этой ночью не ждали прихода гостей, Петри! Хвала Господу за мою испорченную печень и врожденную подозрительность!

Он исчез в зияющем провале в стене, который теперь разглядел и я. Я последовал за другом и уже через пару секунд стоял на грубо отесанных каменных ступеньках в очень низком и узком коридоре, уводившем вниз.

— Заметьте направление, — задыхаясь, сказал Смит. — Скоро мы окажемся в самом основании восточной башни.

Мы спускались все ниже и ниже. Луч карманного фонарика выхватывал из темноты новые и новые ступени, и наконец они привели нас к горизонтальному сводчатому переходу, резко уходящему вправо. Еще пара шагов — и мы оказались у дверного проема высотой в четыре фута, к которому вели две широкие ступени. В углублении виднелась почерневшая дверь с очень громоздким и сложным замком.

Найланд Смит наклонился и внимательно осмотрел его.

— Недавно смазан! — сообщил он. — Вы догадываетесь, в чью комнату ведет эта дверь?

Конечно же, я догадывался. А когда я почувствовал незабываемый тонкий аромат духов, неотделимый в моем воображении от хрупкой красоты Карамани, ярость вспыхнула во мне с новой силой. Раздался скрежет металла о металл; Смит потянул на себя дверь, и она открылась. Затем мой друг подался вперед и поводил лучом фонарика по стенам комнаты.

— Пусто, конечно, — пробормотал он. — Теперь отправимся в штаб управления этой чертовой ночной операцией.

Он спустился со ступенек и принялся светить фонариком по сторонам.

— Современная столовая Грейуотер-парка находится почти точно к югу отсюда, — размышлял он. — Попробуем вернуться назад.

Мы вернулись к основанию лестницы. В стене по левую руку от нас виднелось расположенное низко у пола отверстие, высотой не более трех футов. Оно вызвало у меня в памяти входы в бесконечные коридоры египетских пирамид, ведущих к усыпальницам фараонов.

— Теперь вперед! — бросил Смит через плечо. — Не отставайте!

Он опустился на пол и, держа фонарик перед собой, начал заползать в тоннель. Когда подошвы его скрылись, я в свою очередь опустился на четвереньки и принялся с трудом протискиваться в тоннель вслед за другом. Запах зла витал в сыром холодном воздухе подземелья. Поэтому я сдавленно вскрикнул от радости, когда через десять или двенадцать ярдов путешествия по низкому и узкому извилистому коридору увидел впереди Смита, стоящего в полный рост. Я боялся даже представить себе, как через эту зловонную нору тащили бесчувственную Карамани.

Теперь перед нами открылся еще один длинный и узкий коридор, противоположный конец которого терялся во мраке. Смит ринулся вперед. На протяжении первых тридцати или сорока шагов потолок тоннеля был выложен массивными каменными плитами; затем вид его изменился: потолок стал ниже, и нам то и дело приходилось пригибаться, чтобы не задеть головой поперечные дубовые балки.

— Мы находимся сейчас под столовой, — сказал Смит. — Это отсюда впервые послышался стук.

— Что вы хотите этим сказать?

— У меня есть одна теория, которая нуждается еще в подтверждении, Петри. Думается мне, один из пленников Желтой группы сегодня вечером бежал, и стуком пытался призвать на помощь. Но его настигли и схватили.

— Кого, сэра Лайонела?

— Сэра Лайонела или Кеннеди. Да, пожалуй, так оно и было.

Теперь мне все стало ясно, и я понял, почему мистический стук привел грека-дворецкого в такой ужас. Но Смит уже спешил дальше. Скоро коридор резко пошел под уклон. Стены и потолок здесь были сложены из полурассыпавшихся кирпичей. Мой друг остановился и предостерегающе вытянул руку в мою сторону.

— Тс-с! — прошипел он и ухватил меня за локоть. Мы замерли на месте, прислушиваясь. Где-то поблизости раздавался чей-то гортанный голос.

Смит выключил фонарик. Впереди обозначилось слабое свечение. По-прежнему сжимая мой локоть, друг медленно двинулся по коридору. Мы осторожно пробирались вперед: шаг, второй, третий… И я уже смотрел сквозь дверной проем в виде арки в средневековую камеру пыток!

Я видел только часть помещения, но назначение его не вызывало никаких сомнений Кандалы, испанские сапоги, тиски рядами висели на покрытой плесенью стене. В противоположном конце камеры я увидел раскрытую настежь массивную дверь. На пороге ее стоял Гомопуло с фонарем в руке.

Как раз в этот момент он шагнул за порог. За ним последовал низенький коренастый бирманец — один из тех, каких во множестве держал в своем окружении доктор Фу Манчи. Из таких людей, известных в Индии под именем дакойтов, состояли гнусные банды грабителей. Дакойт нес на плече девушку в легком белом одеянии.

Безумие охватило меня. Бессильная ярость душила, ибо я видел, как Карамани уносят прочь, и даже не мог выстрелить в похитителей из боязни попасть в нее!

Найланд Смит испустил громкий крик, и мы одновременно ворвались в камеру и кинулись за негодяями к двери в противоположной стене. У меня перед глазами до сих пор стоят смуглое, смертельно побледневшее лицо Гомопуло с безумным взором и хрупкая белая фигурка прекрасной пленницы, растворяющиеся во мраке коридора.

Через мгновение я, сдирая кожу с рук, с проклятьями колотил в массивную дверь, которая захлопнулась у меня перед самым носом в тот миг, когда я подскочил к ней.

— Успокойтесь, дружище! Успокойтесь! — воскликнул Смит, решительно оттесняя меня в сторону. — Эту дверь и тараном не пробьешь. Надо поискать другой путь.

На неверных ногах я вернулся в камеру и осмотрелся, прижимая ладонь ко лбу. В одной из ниш стоял фонарь, заливая призрачным светом помещение, стены которого были немыми свидетелями немалого числа жутких событий. Тут стояли жаровни, валялись клейма для пытки каленым железом и другие приспособления, столь милые сердцу палачей темных веков. И тут же с кляпами во рту, прикованные бок о бок к противоположной стене, лежали сэр Лайонел Бартон и некий неизвестный мне человек!

Найланд Смит уже склонялся над бесстрашным путешественником, чьи яркие голубые глаза яростно сверкали на загорелом лице, а седые волосы и усы буквально топорщились от едва сдерживаемого гнева. С трудом подавив кипевшие у меня в груди чувства, я занялся освобождением второго пленника — коренастого, чисто выбритого человека. Прежде всего я развязал полотенце, закрывавшее его рот, и…

— Благодарю вас, сэр, — спокойно произнес он. — Ключи от оков лежат вон на том выступе, рядом с фонарем. Сначала мне удалось сломать кольцо в стене, удерживающее мою цепь. Но эти желтые дьяволы догнали меня на полпути — ведь бежать мне пришлось в цепях и кандалах, — и я не успел привлечь ваше внимание. Потом меня приковали к другому, более надежному кольцу.

Он еще не кончил говорить, когда я уже держал ключи в руках и снимал оковы с обоих пленников. Едва освободившись от кляпа, сэр Лайонел разразился потоком гневных проклятий.

— Эти дети сатаны одурманили меня! — кричал он. — Грязный негодяй Гомопуло подсыпал наркотик мне в чай! Я очнулся в этой проклятой камере, план и путь к которой затерялись много поколений назад! — Он обратил сверкающие голубые глаза на Кеннеди и не вполне последовательно осведомился: — А ты-то как попался? Я полагал, у тебя есть хоть капля мозгов.

— Гомопуло прибежал из вашей спальни, сэр, и сказал, что вам внезапно стало плохо и нужно немедленно вызвать врача.

— И что дальше, болван?

— Доктор Гамильтон отсутствовал, сэр.

— Несомненно, ложный вызов, — вставил Смит.

— Ну, и поэтому я пошел в деревню за новым доктором, Магнусом. Он тут же последовал за мной, и я провел его наверх, в вашу комнату. Он отослал миссис Орам прочь, и в результате в спальне, кроме него, остались лишь Гомопуло, я и вы.

— И что же потом?

— Оглушили мешком с песком, — бесстрастно пояснил слуга. — Доктор Магнус — он же даго, *6 по-видимому, тоже из их шайки.

— Сэр Лайонел! — воскликнул Смит. — Куда ведет коридор за той дверью?

— Бог его знает, — последовал ответ, разбивший мою последнюю надежду. — Мне известно об этом не больше, чем вам. Возможно…

Внезапно он умолк. Речь его прервал звук, который в этой освещенной единственным фонарем мрачной камере заставил меня мысленно перенестись в древний Рим, в Рим Тигеллина, в подземелья гладиаторского цирка Нерона. Рычание львицы и нескольких леопардов гулким эхом раскатилось по потайным коридорам.

Найланд Смит хлопнул себя рукой по лбу и устремил на меня безумный взгляд.

— Храни ее Боже, — прошептал он. — Либо их планы, неизвестно откуда добытые, оказались неточными, либо в панике они сбились с пути…

Теперь с рычанием хищников смешивались дикие вопли людей.

— Они попали прямо в старую часовню!

Как мы выбрались из потайного лабиринта Грейуотер-парка на поверхность земли, как обогнули западное крыло и подбежали к заросшей плющом стрельчатой двери бывшей часовни, я не помню. Вокруг меня плясали какие-то огни, а полуодетые слуги появлялись, казалось, из пустоты.

Я находился в состоянии временного помрачения рассудка.

Сэр Лайонел Бартон тоже вел себя как помешанный. Он сорвал с двери древние засовы и бросился в вымощенный каменными плитами сводчатый коридор, пересеченный полосами лунного света и тенями норманнских колонн. Из-за железных прутьев доносились теперь леденящее душу ворчание леопардов и звуки возни.

Смит твердой рукой держал фонарь, пока Кеннеди справлялся с тяжелыми засовами на двери.

Бесстрашный баронет влетел к своим свирепым питомцам, и луч электрического света выхватил из темноты сцену, при виде которой мне стало дурно от ужаса. Возле зияющего в полу пролома навзничь лежал Гомопуло с растерзанным в клочья горлом; белую рубашку его заливала кровь. Черный леопард, попирающий передними лапами грудь мертвеца, устремил на нас горящий взгляд. Рядом сидел второй хищник.

В углу логовища, среди соломы и мусора, лежал бирманский дакойт, впившись сильными пальцами в горло третьего, самого крупного леопарда, уже мертвого. Сверкающие в свете фонарика белоснежные клыки зверя утопали в разодранном плече бирманца.

И возле этой пары на соломе ничком лежала Карамани. Голова девушки покоилась на вытянутых вперед тонких обнаженных руках, и волна волос полностью скрывала ее лицо.

В один миг сэр Бартон оказался возле стоящего над Гомопуло крупного зверя, схватил его за шкирку и держал на весу в могучих руках. Леопард скулил и подвывал от страха, беспомощный, словно крыса в зубах терьера. Второй хищник спасся бегством в смежное логово.

Картина это вспыхнула перед моим взором и померкла. В мире внезапно стало пусто и безмолвно, и я опустился на колени возле той, чья жизнь была и моей жизнью.

Долгие часы прожил я в мучительной агонии — часы, которые на самом деле были всего лишь мгновениями, пока голова Карамани покоилась у меня на плече и я пытался обнаружить у возлюбленной признаки жизни и страшился увидеть жуткие раны… Поначалу я не мог поверить в чудо, не мог осознать невероятную, немыслимую правду.

Карамани осталась цела и невредима и спала глубоким сном наркотического опьянения!

— Леопарды решили, что она мертва, — прошептал Смит. — И потому даже не прикоснулись к ней!

ГЛАВА XXXVII

ТРИ НОЧИ СПУСТЯ

— Прислушайтесь! — воскликнул сэр Лайонел Бартон.

Он стоял на черном коврике перед массивным резным камином — громадный человек в соответствующем по масштабу интерьере.

Я осекся и напряженно прислушался. В Грейуотер-парке в этот поздний час стояла мертвая тишина.

Снаружи потоками лил дождь, и в его безостановочном шуме тонули все другие звуки. Затем сквозь ровный гул ливня мне все же удалось различить некий звук, природу которого поначалу я не мог определить.

— Вой леопардов? — предположил я.

Сэр Лайонел нетерпеливо помотал головой. Звук становился все громче и громче, и наконец я понял.

— Кто-то кричит! — воскликнул я. — Человек, который скачет на лошади во весь опор.

— Он приближается, — добавил сэр Лайонел. — Вот, он уже у входной двери!

Бешено зазвенел колокольчик, и эхо разнесло пронзительный звон по огромным залам и бесконечным коридорам Грейуотера.

— Кеннеди откроет.

Сквозь свист ветра и шум дождя до меня донесся лязг отпираемых засовов. Вся прислуга давно уже отправилась спать, и Карамани тоже, но слуга сэра Лайонела бодрствовал и не терял бдительности.

Сэр Лайонел направился к дверям; я поднялся с кресла и хотел уже последовать за ним, но тут на пороге комнаты появился Кеннеди, а за ним весь забрызганный грязью смертельно-бледный кучер. Его перепуганные глаза перебегали с одного лица на другое.

— Доктор Петри? — выдохнул он.

— Да! — откликнулся я, внезапно охваченный тревогой. — Что случилось?

— Бог мой! Да это же слуга Гамильтона! — воскликнул Бартон.

— Мистер Найланд Смит, сэр, — продолжал кучер прерывающимся голосом, и худшие мои опасения подтвердились. — На него напали, сэр, по дороге со станции. И доктор Гамильтон, в дом которого его перенесли…

— Кеннеди! — закричал сэр Лайонел — Выводи из гаража «роллс-ройс»! Оставь свою лошадь здесь, парень, и поедем с нами!

Он резко повернулся, и в тот же миг кучер, хватаясь руками за стену, тяжело повалился на пол.

— О Господи! Что это с ним?

Я наклонился над распростертым на полу человеком и бегло осмотрел его.

— Голова! Сильный ушиб. Помогите мне, сэр Лайонел. Его надо перенести на диван.

Мы положили бесчувственное тело на диван, и с помощью сэра Бартона я попытался привести кучера в сознание. Мы подняли с постели одного из слуг, и, как раз в тот момент, когда он появился в дверях, слуга доктора Гамильтона, к моему великому удовлетворению, открыл глаза и бессмысленно повел ими по сторонам.

— Говорите скорей, — сказал я. — Чем вас ударили?

Он пощупал голову и слабо застонал.

— Что-то прожужжало в воздухе, сэр. Я не слышал звука выстрела и ничего не видел. Понятия не имею, что это могло быть.

— Где это произошло?

— На полпути к деревне, сэр. Как раз возле рощицы у перекрестка дорог на вершине холма Рэддон.

— Оставайтесь здесь, — сказал я и дал краткие указания разбуженному слуге.

— Сюда, скорей! — крикнул Бартон, незадолго до этого выбежавший из комнаты, и его огромная фигура появилась в дверном проеме. — Машина готова.

Исполненный страшных предчувствий, я выбежал на дорожку. Сэр Лайонел Бартон уже сидел за рулем.

— Кеннеди, садись, — велел он, когда я занял место рядом с ним. Слуга вскочил в машину.

Автомобиль пронесся по узкой аллее, тяжело накренился на повороте и, набирая скорость, полетел по направлению к холмам, где нас ожидал затяжной подъем.

Фары выхватывали из темноты ровную прямую дорогу, и Бартон, невзирая на правила, увеличивал скорость до тех пор, пока подъем не дал о себе знать. Скорость автомобиля начала постепенно падать. Теперь сквозь надсадный рев мотора я мог слышать шум дождя в кронах деревьев, растущих вдоль обочин.

Я напряженно всматривался в тьму, прикидывая, далеко ли еще до того перекрестка, где кучер доктора Гамильтона подвергся таинственному нападению. Я решил, что мы как раз проезжаем мимо этого места, и в подтверждение моей догадки сэр Лайонел резко повернул машину и направил ее в черное устье узкого проезда.

До этого мы ехали по ровной дороге, но теперь нас начало весьма ощутимо качать и потряхивать.

— Чертова дорога! — прокричал Бартон. — Да еще этот подъем!

Я кивнул в ответ.

Видимая из машины часть дороги представляла собой сплошной поток грязи, по которому нам предстояло прокладывать путь.

Вдруг дождь прекратился так же внезапно, как и начался. И почти в тот же миг с заднего сиденья донеся яростный вопль.

В машине с поднятым брезентовым верхом было темно, но, резко обернувшись, я разглядел во мраке Кеннеди: он сидел без фуражки и потирал коротко остриженную голову. Слуга пространно чертыхался.

— Что случилось, Кеннеди?

— В меня кто-то выстрелил! — крикнул слуга. — К счастью, на мне была фуражка.

— Выстрелил? — переспросил Бартон, взглянув на него через плечо. — Вероятно, камнем швырнул?

— Нет, сэр, — возразил Кеннеди. — Не знаю, что это было, но уж никак не камень.

— Очень больно? — спросил я.

— Да нет, сэр, пустяки, — но в голосе его ясно слышались нотки страха — страха перед неизвестным.

Тут что-то опять ударилось в брезент, и он гулко зазвенел, словно барабан.

— Вот опять, сэр! — воскликнул Кеннеди. — Нас кто-то преследует!

— Ты видишь кого-нибудь? — резко спросил Бартон.

— Не могу сказать точно, сэр. В первый момент я как будто заприметил кого-то там, ярдах в двадцати отсюда. Но сейчас слишком темно.

— Попробуйте выстрелить, — предложил я, передавая Кеннеди свой браунинг.

В следующий миг тишину разорвал резкий звук выстрела, и мне почудился позади чей-то приглушенный крик.

— Видели что-нибудь? — поинтересовался Бартон. Ни я, ни Кеннеди ему не ответили. Мы смотрели вниз по склону холма. На секунду луна выглянула из-за облаков, и сзади, ярдах в трехстах от автомобиля, пятно тусклого света пересекло дорогу и растаяло в густой тьме.

Но за этот краткий миг мы успели разглядеть три человеческие фигуры — трех худых полуодетых мужчин. Я не представлял, что за оружие они использовали, но теперь стало ясно: нас преследуют три дакойта доктора Фу Манчи.

Бартон что-то свирепо прорычал и вывел машину на левую сторону дороги. Впереди показались ворота поместья доктора Гамильтона.

Их распахнул слуга, ожидающий нашего прибытия. Автомобиль свернул влево и понесся по вязовой аллее туда, где сквозь распахнутую дверь дома струился на мокрый гравий яркий свет. Весь дом был освещен, огни горели в каждом окне. Миссис Гамильтон встречала нас на крыльце.

— Доктор Петри? — взволнованно спросила она.

— Это я. Как мистер Смит?

— По-прежнему без сознания.

Мы миновали группу слуг у основания лестницы, похожих на небольшое стадо перепуганных овец, и прошли в комнату, где лежал мой бедный друг.

Доктор Гамильтон, седовласый человек с военной выправкой, приветствовал сэра Лайонела, и последний сразу же представил меня моему коллеге. Мы обменялись рукопожатием, а затем направились прямо к постели раненого и повернули абажур лампы так, чтобы свет падал прямо на него.

Руки Найланда Смита, крепко сжатые в кулаки, лежали поверх одеяла. Чеканное загорелое лицо моего друга приобрело сероватый оттенок, вокруг головы белела повязка. Он тяжело, прерывисто дышал.

Я невольно стиснул кулаки, но, не произнося ни слова, повернулся и вышел из спальни.

Внизу, в кабинете доктора Гамильтона, находился человек, обнаруживший Смита.

— Мы не знаем, как это случилось, — сказал он в ответ на мой первый вопрос. — Мы со Стейплзом наткнулись на него в темноте возле большой березы, в доброй четверти мили от деревни. Не знаю, сколько времени он пролежал там, но, по-видимому, довольно долго: ведь последний поезд прибыл на станцию целым часом раньше. Нет, сэр, его не ограбили. И деньги, и часы остались при нем. Но записная книжка мистера валялась раскрытая рядом на дороге. А ведь в ней — ну не странно ли? — лежали три пятифунтовые банкноты.

— Вы поняли, Петри? — воскликнул сэр Лайонел. — Очевидно, Смиту удалось раздобыть копию древнего плана потайных коридоров Грейуотер-парка и Колодца Монахов раньше, чем он предполагал. И поэтому наш друг решил вернуться сегодня вечером. Они похитили план и оставили Смита умирать!

— А затем они напали на слугу доктора Гамильтона?

— Фу Манчи явно пытался нарушить связь между нами этой ночью! Он старается выиграть время. Можете не сомневаться, Петри: час его отъезда приближается и он боится попасть в ловушку в последний момент.

Сэр Лайонел заходил взад-вперед по комнате, словно лев в клетке.

— Подумать только, — горько сказал я. — Все наши попытки раскрыть тайну не увенчались успехом…

— Тайну моих собственных владений! — прорычал Бартон. — Тайну, которая стала известна хитрому китайскому дьяволу!

— И по всей вероятности, также и Смиту…

— А Смит не может говорить…

— Кто это не может говорить? — раздался позади нас хриплый голос.

Не веря собственному слуху, я резко обернулся: в дверях стоял, придерживаясь рукой за косяк, Найланд Смит.

— Смит! — укоризненно воскликнул я. — Вам нельзя вставать с постели!

С помощью доктора Гамильтона мой друг опустился в одно из кресел.

— К счастью, у меня крепкий череп! — сообщил он, и тонкая улыбка заиграла в уголках его губ, — И я не мог оставаться в бездействии, зная, что доктор Фу Манчи намеревается покинуть Англию этой ночью!

ГЛАВА XXXVIII

ПЛАН МОНАХА

— Мой запрос в Отдел древних рукописей Британского музея, — начал Смит, и голос его тут же окреп, а в глазах засветился знакомый огонек, — дал превосходные результаты.

Сэр Лайонел Бартон, доктор Гамильтон и я жадно вслушивались в каждое слово, и я постоянно ловил себя на том, что то и дело поглядываю на старомодные часы, стоящие на каминной полке.

— Мы располагали доказательством того, — продолжал мой друг, — что Фу Манчи и компания прекрасно ориентировались в сложной системе потайных камер и коридоров, которые все вместе представляют собой настоящий лабиринт, раскинувшийся в самом особняке Грейуотер-парк, а также вокруг него и под ним. Отдельные коридоры нам удалось исследовать. Нет ничего удивительного в том, что сэр Лайонел не имел о лабиринте никакого представления — ведь он лишь недавно унаследован эти владения, а предыдущий хозяин Грейуотера, его родственник, считал секрет особняка давно утраченным. Исходная информация была обнаружена, как вы помните, в откопанной в библиотеке старинной книге о замках с привидениями. Там, в главе, посвященной Грейуотер-парку, имелась ссылка на рукопись одного монаха, хранящуюся ныне в Национальном музее и содержащую план этих коридоров и лестниц.

Хранитель рукописей в музее любезно помог мне в моих разысканиях, и вскоре я уже держал в руках древний пергамент.

Действительно, он содержал подробный и точный план потайных ходов Грейуотера, выполненный каким-то монахом в давние времена, когда в особняке еще располагался монастырь. Могу добавить, что монах этот — некий брат Ансельм — стал впоследствии аббатом Грейуотерским.

— Как интересно! — воскликнул сэр Бартон. — В самом деле, чрезвычайно интересно!

— Я тщательно скопировал план, — продолжал Смит. — К сожалению, мой труд — по крайней мере отчасти — был потрачен впустую. Затем, желая подтвердить свои подозрения, я попытался узнать, не спрашивал ли кто-нибудь в музее о манускрипте монаха. Хранитель рукописей не мог припомнить, чтобы кто-нибудь из ученых интересовался упомянутой работой в последние десять лет.

Разочарованный, я решил было, что Фу Манчи добрался до тайны Грейуотер-парка каким-то другим путем, но тут появился помощник хранителя рукописей. От него-то я и получил доказательства своей теории. Три месяца назад некий джентльмен греческой национальности — возможно, сэр Лайонел, покойный дворецкий Гомопуло — получил разрешение на работу с манускриптом под тем предлогом, что он пишет статью для научного журнала.

Во всяком случае, этого факта оказалось вполне достаточно. Стало совершенно ясно: один из слуг доктора Фу Манчи раздобыл копию плана через день или два после смерти мистера Бренгхольма Бартона, наследником которого вы являетесь, сэр Лайонел! И вновь меня поразили всеведение, вездесущность и невероятный гений доктора Фу Манчи.

Затем началась операция, имеющая целью убийство или поимку нас троих и Карамани; но она провалилась. Однако ценность потайного лабиринта от этого не стала меньше. Согласно местной легенде, между Грейуотер-парком и Колодцем Монахов существует подземный тоннель. И подтверждение этой легенде — а теперь мы уже можем с уверенностью говорить не о легендарном, но о реальном существовании тоннеля — на плане монаха.

— Как? — вскричал сэр Лайонел, вскакивая с места. — Тоннель между Грейуотером и старой башней? Но, дорогой мой, это невозможно! Такой тоннель обязательно должен пройти под рекой Старн. Конечно, это всего лишь узенькая речушка, но…

— Этот тоннель проходит или проходил под рекой Старн, — спокойно сказал Найланд Смит. — Можно ли им пользоваться теперь, я не знаю. Но больше всего меня интересует место, где он кончается.

Мой друг запустил руку в карман легкой куртки, надетой поверх пижамы, одолженной ему доктором Гамильтоном. Он искал свою трубку!

— Возьмите сигару, Смит! — воскликнул сэр Лайонел, протягивая ему коробку. — Если уж вам так сильно хочется курить… Но, я вижу, наши медики нахмурились. Найланд Смит взял сигару, откусил кончик и зажег ее. Он с видимым удовольствием окутался облаком ароматного дыма и продолжил рассказ.

— Так вот, испанский священник, казненный в Грейуотере в раннюю эпоху Реформации, беспокойный призрак которого, по слухам, обитает в особняке, хранил тайну этого тоннеля и подземной камеры в Колодце Монахов. Признание священника, приведшее его на костер, позволило палачам несчастного вынести из упомянутой камеры значительное количество церковной утвари. Этим фактом я обязан автору книги о домах с привидениями.

В этой точке наше исследование соприкасается со зловещими и необъяснимыми вещами. Короче, хотя постройка тоннеля и части подземной камеры относится к незапамятным временам, их, по-видимому, расширял и достраивал один из аббатов Колодца Монахов, причем делалось это через много лет после смерти брата Ансельма. А затем помещение превратили в тайную часовню…

— В тайную часовню! — пробормотал доктор Гамильтон.

— Именно так. Это происходило еще в те времена, когда ужасный культ Асмодея распространился из рейнских монастырей по всей Европе, завоевав немало последователей и среди членов религиозных общин Англии. В этой потайной часовне несчастные священники, соблазненные чудовищными идеями аббата, справляли Черную мессу!

— О Господи, — прошептал я. — Неудивительно, что это место славится как обиталище призраков!

— Неудивительно, — воскликнул Найланд Смит со всем своим прежним пылом, — что доктор Фу Манчи избрал это место как идеальное убежище на случай опасности!

— Что-о-о?! Эту часовню? — взревел сэр Лайонел Барон.

— Вне всяких сомнений! Хорошо зная, что ждет их в случае обнаружения, эти древние почитатели дьявола выбрали себе укрытие, из которого могли легко ускользнуть в чрезвычайных обстоятельствах. Короткая лестница ведет из камеры в пещеру. Последняя же, как вам известно, находится в примыкающей к Колодцу Монахов скале.

Теперь глаза Смита просто горели Он вскочил на ноги и принялся взволнованно расхаживать взад-вперед по комнате, являя собой весьма странное зрелище, с повязкой на голове, в пижаме и с погасшей сигарой, зажатой в зубах на манер трубки.

— Как вы думаете, Петри, кого я встретил по дороге в наши апартаменты? Саммерса! Вы помните Саммерса, лоцмана с Суэцкого канала? Вы с ним сталкивались в Исмаилии два года назад. Он провел по каналу яхту, следующую из Суэца; думаю, именно на ней Ки Минг и прибыл в Англию. Эта большая яхта крейсировала по линии Порт-Саид — Яффа до тех пор, пока ее не купил через египетского посредника какой-то богатый китаец для своих личных нужд.

По словам Саммерса, команда яхты состояла сплошь из азиатов. А когда судно шло по каналу, вдоль берегов выстраивались местные жители и всячески выражали свое почтение. Несомненно, на борту находилась и эта женщина, «Повелительница Си Фана», которой удалось ускользнуть вместе с Фу Манчи во время нашего вторжения в их штаб-квартиру в Лондоне!

Я как дурак рванул назад, не предупредив вас. И вот, после наступления тьмы, в полном одиночестве я направился к Грейуотер-парку, целиком погруженный в мысли о том, какую огромную значимость имеют все эти события.

Он неопределенно пожал плечами и дотронулся рукой до забинтованной головы.

— Фу Манчи использует как оружие будущего, так и оружие прошлого, — сказал Смит. — За мной, конечно же, следили; я вел себя как безумец. Кто-то, вероятно один из дакойтов, уложил меня глиняным шариком, выпущенным из пращи древнего персидского образца. Я успел увидеть его мельком… а потом потерял сознание.

— Смит! — воскликнул я, в то время как сэр Лайонел и доктор Гамильтон ошеломленно переглянулись — Вы полагаете, он собирается вот-вот бежать из Англии?

— Китайская яхта «Чанак-Кампо» стоит в двух милях от берега, в пределах видимости из Колодца Монахов!

ГЛАВА XXXIX

АРМИЯ ТЬМЫ

Сцена нашего возвращения в Грейуотер-парк навсегда сохранится в моей памяти Недавний сильный ливень явился предвестником грозы, которая теперь собиралась над холмами. Налитые свинцом тучи опустились уже совсем низко, когда мы подкатили к воротам. Затем огромный автомобиль помчался по аллее в полной тишине, неописуемо зловещей. Но как только Кеннеди выскочил из машины и побежал вверх по ступенькам крыльца к двери, из удаленных клеток, в которых сэр Лайонел содержал свою коллекцию редких животных, донеслось такое злобное завывание леопардов и рычание африканской львицы, что я невольно устремил вопросительный взгляд на нашего эксцентричного хозяина.

— Они чувствуют приближение грозы, — пояснил он. — Эти животные крайне чутко реагируют на непогоду.

Наконец дверь распахнулась. В ярко освещенном холле стояла Карамани в изящном кимоно и маленьких красных туфельках на высоких каблуках, являя собой восхитительное зрелище!

В один миг я оказался возле девушки, смертельная бледность покрывала милое лицо, и испуганный взгляд возлюбленной встревожил меня не на шутку.

— Он где-то поблизости, — прошептала она, прижимаясь ко мне. — Нам грозит страшная опасность. Где вы были? Что случилось?

Как любил я необычный мелодичный голос Карамани! Как жаждал я заключить ее в свои объятия!

— На Смита напали, когда он возвращался из Лондона, — ответил я. — Но, как видите, он уже вполне пришел в себя. Нам ничто не угрожает. А сейчас немедленно возвращайтесь в спальню. Утром я вам обо всем расскажу!

Прекрасные глаза Карамани возмущенно сверкнули, но тут же погасли, и взгляд ее снова стал ясен и спокоен. На изогнутых черных ресницах повисли две слезинки, подобные двум жемчужинам. Я ощутил волнение в крови при виде того, как эта восточная красавица усилием воли погасила инстинкт дикарской натуры — покорная моей воле. Да, никогда не уставал я созерцать это чудо!

Седовласая миссис Орам по-матерински нежно обняла девушку за талию.

— Она хочет остаться в моей комнате до тех пор, пока все не уляжется, — сказала она своим приятным, хорошо поставленным голосом.

— Вы очень добры, миссис Орам, — ответил я — Позаботьтесь о ней.

Я поглядел на Карамани долгим ободряющим взглядом, затем повернулся и последовал за Смитом и сэром Лайонелом вверх по винтовой дубовой лестнице. Кеннеди шел сразу за мной с карбидной автомобильной фарой в руке. И тут…

— Вы только прислушайтесь к реву львицы, сэр! — прошептал он. — Вовсе не гроза заставляет ее так бесноваться. Лесные звери обычно умолкают, когда гремит гром.

Рычание огромного зверя слышалось совершенно отчетливо, хотя клетка находилась довольно далеко отсюда.

— Через вашу спальню, сэр Бартон! — скомандовал Найланд Смит, когда мы вышли в верхний коридор.

Он снова стал самим собой, уверенным и властным. И голос его дрожал от сдерживаемого возбуждения, столь хорошо знакомого мне.

Мы поспешили в спальню баронета, и Смит бросился к нише возле кровати, в которой скрывалась дверь, замаскированная под деревянную панель обшивки.

— Будьте осторожны! — крикнул мой друг. — Кеннеди, следуйте сразу за мной и освещайте дорогу лампой. Держите ее в левой руке.

Мы гуськом проникли в древний коридор, который видел на своем веку много черных деяний и никогда еще не служил большему злодею, чем проклятый китаец, совсем недавно вновь открывший тайну лабиринта.

Мы спускались все ниже и ниже. Но, вопреки моим ожиданиям, не к основанию башни. В одном месте, находившемся, вероятно, на уровне первого этажа здания, Смит, который до этого вслух считал ступеньки, остановился и принялся изучать монолитную на вид кладку стены.

— Не следует забывать о том, — пробормотал он, — что тоннель может оказаться засыпанным или непроходимым по какой-либо другой причине. Следовательно, Фу Манчи должен знать еще какой-нибудь вход. Поскольку план утерян, в поисках двери мне придется положиться на свою память.

Он ощупывал швы и трещины между каменными блоками кладки.

— Двадцать одна ступенька, — сказал он себе под нос. — Я вполне уверен, что это должно находиться именно здесь.

Внезапно он наткнулся на то, что искал.

— Ага! Вот и кольцо!

Я увидел, как мой друг вытянул из расщелины большое железное кольцо.

— Отойдите-ка, Кеннеди, — предупредил он. Кеннеди переместился на ступеньку ниже, а Смит, навалившись на кольцо всей тяжестью тела, начал поворачивать огромный каменный блок на потайном шарнире. Наконец каменная глыба выпала из стены и глухо ударилась о ступеньки.

Все одновременно подались вперед, чтобы заглянуть в зияющий провал. Кеннеди посветил лампой, и нашим взорам открылся квадратный колодец не более трех футов в поперечнике. На противоположной стенке его через равные промежутки были выбиты лунки для ног.

— Да-а, — протянул Смит. — Такого я не ожидал. Очевидно, способ спуска состоит в том, чтобы, уперевшись спиной в одну стену, полностью доверить всю тяжесть тела лункам в стене напротив. Помню, на плане была обозначена какая-то шахта, но я как-то не подумал о том, каким образом в нее спускаются. Наклоните-ка лампу, Кеннеди! Отлично. Отсюда виден пол нижнего тоннеля — футах в пятнадцати отсюда.

Он вытянул ногу, укрепил ее в лунке и начал спускаться.

— Теперь Кеннеди! — раздался снизу его приглушенный голос — Вместе с фонарем, чтобы осветить путь остальным!

Кеннеди без колебаний нырнул в колодец; лампа висела у него на правой руке.

— Я буду замыкающим, — сказал сэр Лайонел Бартон.

После чего вниз начал спускаться я. Я добрался уже до середины пути, когда снизу раздались громкий вскрик, звуки возни и яростное восклицание Смита.

— Мы на верном пути, Петри! Доктор Фу Манчи недавно проходил здесь!

Я достиг дна шахты и оказался перед входом в сводчатый коридор. Кеннеди освещал лампой пол.

— Взгляните, вход охранялся! — сказал Найланд Смит.

— Что?!

— Африканская гадюка! — Мой друг указал на небольшую змею, голову которой он только что размозжил каблуком.

Вскоре к нам присоединился сэр Лайонел. И все четверо мы стояли в молчании, переводя взгляды с мертвой змеи на вход в сырой и зловещий тоннель. Жуткое эхо разносило по нему звуки отдаленного бормотания и грохота.

— Во имя всего святого, что это? — прошептал Кеннеди.

— Всего лишь гром, — ответил Найланд Смит. — Над холмами разыгралась гроза. Не размахивайте так лампой, приятель.

Мы прошли около трехсот ярдов и, согласно моим подсчетам, уже вышли за пределы грейуотерского сада и приближались к лесной опушке. Я разглядывал необычную кладку древних стен тоннеля, как вдруг…

— Осторожно, сэр! — крикнул Кеннеди, и луч лампы бешено заметался по стенам. — Прямо у вас под ногами! Теперь ползет по стене! Уберите руку, доктор Петри!

Он случайно развернул лампу в мою сторону, и яркий свет на мгновение ослепил меня.

— На потолке, прямо над вашей головой, Бартон! — предупредил Найланд Смит. — Чем бы его прикончить?

Способность видеть вновь вернулась ко мне. Я обернулся. Позади меня на неровной стене сидел самый огромный скорпион из всех, каких мне когда-либо приходилось встречать, — величиной с мою ладонь!

Кеннеди и Найланд Смит осторожно продвигались к нему. Кеннеди направил луч света прямо на чудовищное насекомое, и оно начало бегать взад-вперед с жуткой лихорадочной суетливостью, присущей этим страшным созданиям. Внезапно прозвучал оглушительный короткий выстрел… и сэр Лайонел поразил цель из своего браунинга.

Эхо выстрела волной прокатилось по коридору. Лампа, как я уже упоминал, светила в нашу сторону, и тоннель впереди казался просто черной дырой — настоящим входом в преисподнюю, охраняемым ужасными чудовищами. Зачарованный громовыми раскатами эха, я уставился в страшный провал, и тут… волосы на моей голове зашевелились от ужаса.

В темноте горели мириады крохотных сверкающих глаз! То были глаза насекомых, которые шевелились на стенах, на потолке и на полу! Сдавленный крик сорвался с моих губ.

— Смит! Бартон! Боже мой, смотрите! Этот тоннель кишит скорпионами!

Охваченные паникой, мы сбились в кучу. Луч лампы высветил впереди целые полчища ядовитых существ! Я насчитал не менее трех гигантских красных сороконожек, чье смертоносное прикосновение означает верную гибель, и заметил скорпионов нескольких разных видов. А прямо у меня под ногами ползал какой-то раздутый неуклюжий паук, настолько жирный, что короткие волосатые лапы с трудом удерживали его тело.

Я не знаю, какие еще монстры из царства насекомых присутствовали в этом тошнотворном скопище. Мурашки пробежали у меня по спине, и в какой-то миг мне показалось, что миллион ядовитых тварей уже вцепился в меня, грязных тварей, порожденных малярийными джунглями Бирмы, грязью китайских рек трупного цвета, болезнетворными болотами Востока, где Фу Манчи завербовал всю эту жуткую армию Тьмы.

Я с великим трудом удерживал себя в руках, но энергичный, решительный голос Смита вернул мне самообладание.

— Столь бессмысленные траты из арсенала ужасов красноречиво свидетельствуют об отчаянии! Освещайте стены фонарем, Кеннеди! Эти гнусные твари ведут ночной образ жизни и будут отступать по мере нашего продвижения вперед.

Он оказался прав. С шуршанием и невыразимо омерзительным шелестом серые, красные и черные насекомые бросились прочь в глубину тоннеля. При нашем приближении они, один за другим, заползали в дыры и трещины древних стен, иногда поодиночке, иногда парами, сцепившимися в смертельном объятии.

— Они не проживут долго в таком холодном воздухе, — сказал Смит. — Большинство из них просто пожрут друг друга, а об остальных позаботится английский климат Следите, чтобы никто не свалился на вас с потолка!

И мы продолжали наше кошмарное шествие по этой долине ужасов Все холодней и холодней становился воздух. Над нашими головами вновь раздался удар грома. Казалось, рука титана сотрясает своды тоннеля Шум падающей воды, слышный уже довольно давно, настолько усилился, что стал заглушать наши голоса. Все насекомые исчезли.

— Мы приближаемся к Старну! — воскликнул сэр Лайонел. — Обратите внимание на уклон коридора и мокрые стены!

— Обратите внимание на вид кирпичной кладки! — прокричал в ответ Смит.

В основном из желания погасить хоть отчасти сжигавшее меня лихорадочное возбуждение, я заставил себя внимательно оглядеться по сторонам. И тут в глаза мне бросилось удивительное обстоятельство. Коридор частично ограничивался стенами естественного происхождения и представлял собой нечто вроде узкой пещеры в недрах скалы, которая в этом месте начинала подниматься к поверхности земли. Но частично — если только мои скудные познания из области древней архитектуры не обманывали меня — стены имели кладку, типичную для финикийского стиля!

— Этот участок тоннеля, — вновь прокричал сэр Лайонел, — относится ко временам Римской империи, а то и более ранним. Боже мой, это просто уму непостижимо!

Теперь идущие впереди Смит и Кеннеди брели по колено в бурлящей воде. С потолка лили ледяные потоки, а впереди виднелась стена отвесно падающей воды. Вновь послышался удар грома — на сей раз значительно ближе и громче. Но мощный грохот почти потонул в реве подземного водопада. Сложив ладони рупором, Найланд Смит крикнул.

— Я бы не стал рисковать, когда бы не знал наверняка, что совсем недавно здесь проходили другие люди! Русло реки в районе Колодца Монахов имеет не больше сорока футов в ширину Еще дюжина шагов — и самое страшное останется позади!

Я ничего не ответил. Честно признаюсь: перспектива броситься в водопад ужаснула меня. Но Смит, собравшись, словно перед прыжком в воду, кивком велел Кеннеди следовать за ним и решительно шагнул в отвесные ревущие потоки…

ГЛАВА XL

ЧЕРНАЯ ЧАСОВНЯ

О том, как нам удалось преодолеть эти двенадцать — пятнадцать ярдов пути под скалистым ложем реки, знает лишь Бог, давший нам силы и мужество. Насквозь промокший, задыхающийся и уже почти смирившийся с мыслью о скором конце, я вдруг оказался у подножия крутой лестницы, грубо вырубленной прямо в скале.

Рядом со мной стоял Кеннеди, цепляясь за каменную стену и по-прежнему сжимая фонарь в руке. Сэр Лайонел Бартон в полном изнеможении опустился на первую ступеньку. А возле него стоял Найланд Смит и, запрокинув голову, разглядывал лестницу. Сквозь стрельчатый проем в темный тоннель струился свет!

Сразу за моей спиной в скале открылась трещинка, и сквозь нее хлынул миниатюрный водопадик. Теперь я понял происхождение мелких водоворотов, которыми славилась текущая над нашими головами река. Вот и все, что сохранилось в моей памяти от этой небольшой передышки. Затем…

— Достаньте пистолеты, — приказал Смит. — Бросьте лампу, Кеннеди, она нам больше не понадобится.

Собрав все оставшиеся силы, мы — мокрые, грязные и возбужденные — вскарабкались по лестнице и ввалились в помещение наверху…

С первого же взгляда стало ясно: это действительно часовня Асмодея, храм Сатаны, в котором в средние века служили Черную мессу. Здесь сохранился каменный алтарь, и стены были испещрены надписями на латинском языке. Последнее прибежище Фу Манчи нашел в храме истинного своего хозяина.

Никаких предметов обстановки здесь не было — лишь валялись на полу груды хлама, свидетельствующие о поспешном бегстве обитателей черной часовни, да горел на алтаре корабельный фонарь. Ничто не угрожало нам, только раздавались в небесах гулкие раскаты грома. Прикрывая свое отступление, Фу Манчи положился на ядовитые полчища в тоннеле и на преграждавшую путь водяную стену. В полном молчании мы четверо стояли неподвижно посреди проклятого храма и смотрели на пол.

Там в луже крови лежало распростертое тело евразийки Зарми. Живописные одежды ее были изодраны в клочья, а обнаженные руки и горло покрыты царапинами и кровоподтеками, оставленными безжалостными цепкими пальцами. Описать ее лицо у меня просто не хватает мужества: зловеще красивое при жизни, оно превратилось теперь в ужасающую маску удавленника.

Рядом с ней с малайским кинжалом в сердце (тем самым небольшим клинком тонкой работы, который я часто видел в руках у Зарми) валялся тучный грек Самаркан, член Си Фана и в силу необходимости управляющий крупнейшим лондонским отелем!

Какова история сего смертельного поединка, жуткой трагедии, разыгравшейся в черной часовне Асмодея? Этого никто никогда не узнает!

— Мы опоздали! — воскликнул Найланд Смит. — Скорей! За алтарем есть лестница!

Он схватил фонарь. Сразу за алтарем находился узкий стрельчатый проем. Из глубины, в которую уходила лестница, доносились неясные пугающие звуки, похожие на плеск волн в огромной пещере…

Мы спустились уже до середины лестницы, когда сквозь приглушенные раскаты грома я вдруг явственно различил голос доктора Фу Манчи!

— Мой Бог! — вскричал Смит. — Вероятно, они попали в западню. Из пещеры можно выбраться только во время отлива и при спокойной погоде!

Мы буквально скатились вниз по оставшимся ступенькам… и едва не угодили в воду!

При свете фонаря мы увидели пещеру с высоким сводом, которая суживалась к дальнему концу наподобие груши. Теперь мы отчетливо слышали шум мотора и яростный стук винта. В воздухе витал слабый запах бензина.

— Стреляйте! Стреляйте! — дико выкрикнул баронет. — Смотрите! Они вот-вот выберутся из пещеры!

Браунинг Найланда Смита послал смертоносные пули вдогонку врагам. Затем свой пистолет разрядил сэр Бартон, а за ним и мы с Кеннеди.

Маленький катер осторожно проползал под низкой аркой естественного происхождения, открывающей доступ к морю! Вода все прибывала, и через несколько мгновений выйти из пещеры в море стало уже невозможно…

Катер исчез.

— Еще не все потеряно, — резко сказал Найланд Смит. — «Чанак-Кампо» задержат в проливе!

— В стенах колодца, давшего название этой башне, раньше имелись ступеньки, — мрачно сообщил Найланд Смит. — Именно по ним поклонники дьявола проникали в потайную часовню.

— Верхняя часть колодца, как говорят, самого глубокого в Англии, — сказал сэр Лайонел, — скрыта в зарослях кустарника неподалеку от разрушенной башни.

Смит поднялся по трем каменным ступенькам и направил фонарь в зияющий провал. Затем он устремил вверх долгий и неподвижный взгляд.

Гром утих, и дождь прекратился, но даже в мрачных недрах подземелья мы чувствовали приближение шторма, который разразился вскоре после этой памятной грозы.

— Вот ступеньки, — объявил Смит. — Но, боюсь, без помощи веревки по ним не подняться.

— У нас только два пути: либо этот, либо тот, каким мы пришли сюда, — сказал Кеннеди. — Я пять лет служил матросом. Давайте я вылезу наверх и сбегаю в Грейуотер за веревками.

— А вы сможете? — спросил Смит. — Подойдите сюда и посмотрите.

Кеннеди высунулся из проема и оценивающе взглянул вверх и вниз.

— Смогу, сэр, — спокойно сказал он.

Слуга снял ботинки и носки, пролез сквозь отверстие в колодец и скрылся с глаз.

Вот и подошла к концу история доктора Фу Манчи и организации под названием Си Фан, которую он использовал для осуществления собственных грандиозных планов.

Кеннеди преодолел опасный подъем по стене колодца и сбегал в Грейуотер-парк за веревками. С помощью последних мы выбрались из зловещей часовни почитателей дьявола. Нет никакой необходимости рассказывать о том, как мы извлекали из проклятого храма два найденных там трупа. Поэтому продолжаю свои записи описанием событий, имевших место сутки спустя.

Сильнейший шторм, разразившийся у берегов Англии в ту незабываемую весну, когда Фу Манчи покинул нашу страну, стал легендарным. За те сутки произошло не менее двадцати кораблекрушений.

Запертые непогодой в Грейуотер-парке, мы прислушивались к вою ветра, подобному голосам миллиона демонов, витающих вокруг древнего особняка, и к ужасному нестройному концерту, который закатили звери из коллекции сэра Лайонела. На следующий день пришло сообщение о том, что крупный теплоход налетел на скалы и что спасательная шлюпка никак не может подойти к нему.

Все помнится так ясно, будто произошло только вчера. Мы — сэр Лайонел Бартон, Найланд Смит и я, — сгибаясь в порывах встречного ветра, спешим вниз, к небольшому заливу, на берегу которого лежит рыбацкая деревушка.

Трижды сигнальная ракета прорезала чернильную завесу бури… Трижды отважная команда спасательной шлюпки пыталась вывести в море свое хрупкое суденышко… Трижды мощные валы презрительно отшвыривали его назад…

Над побережьем уже медленно занимался серый призрачный рассвет, когда море начало выбрасывать на берег обломки. Течения в этих местах таковы, что обнаружить тела погибших при кораблекрушении удается довольно редко.

В тусклом свете наступающего утра я склонился над изломанной и разбитой деревянной конструкцией, бывшей некогда носом корабля, и прочитал надпись, сделанную черно-золотыми буквами: «Чанак-Кампо».

1

Айя — служанка-туземка.

2

Площадка для игры в крикет в Лондоне.

3

Яшмак — платок, закрывающий нижнюю часть лица.

4

Виверра — род хищных млекопитающих, распространенных главным образом в Юго-Восточной Азии.

5

Фактотум — доверенное лицо, беспрекословно исполняющее чьи-либо поручения.

6

Презрительная кличка итальянцев, испанцев и португальцев.