ГЛАВА XV

ДВА ВЫСТРЕЛА НАЙЛАНДА СМИТА

Кеннард Вуд начал задыхаться. Я, конечно, разделял его страхи и опасения, но, вспомнив рассказ гостиничного детектива о «призраке собаки», всячески боролся со своим воображением. Поскольку Смит обследовал каждый фут номера, эта тварь не могла прятаться где-то здесь, но я вспомнил, что окна открыты, и представил себе, как гигантская летучая мышь-вампир тихонько влетает в комнату в этот самый миг. Ужасный гибрид, выращенный в лабораториях доктора Фу Манчи. Я ждал, и напряжение этих тревожных мгновений было почти невыносимо.

Повторный щелчок прозвучал резко и сухо. На сей раз совсем рядом с кроватью, решил я. Потом — еще один.

— Это совершенно невыносимо! — пробормотал Кеннард Вуд. — Что это, Смит? Что это?

— Т-с-с! — предупредил Смит. — Не шевелитесь!

И снова два щелчка — один за другим. Щелк! Щелк!

— Сейчас мы все узнаем! — вскричал Смит.

Он стоял у двери и первым зажег все лампы.

Уж и не знаю, что я ожидал увидеть, пожалуй, какого-нибудь упыря средневековой демонологии. Но в действительности я увидел скорчившегося на кровати Кеннарда Вуда с пистолетом в руке. Он дико озирался по сторонам, как и Смит, который стоял рядом со мной. Удивление его все росло.

Мы не увидели никакого источника звука.

— Эта штука — из мира иного, — простонал полковник. — Мы ведь все слышали…

— Вы не ощущали никаких прикосновений в темноте? — спросил Смит.

— Никаких.

— А, вы, Кэрригэн?

— Вообще ничего.

— Однако же оно здесь! — вскричал Смит. — Оно здесь!

Он пересек комнату, отдернул занавески и выглянул из окна. Я увидел мерцающие огоньки и прямоугольник звездного неба. Окна были распахнуты. Смит повернулся, теребя мочку левого уха.

— Сдаюсь, — тихо сказал он. — Быстро собирайте свои пожитки, Вуд. Мы вам поможем. Надо вас вытащить отсюда!

Кеннард Вуд охотно принялся за дело, и, пока мы собирали его вещи и засовывали их в чемодан, я слышал шум транспорта на Парк-авеню. Когда мы, наконец, открыли дверь и вытащили чемодан, пальто и другие вещи в коридор, к нам подбежал сержант Дохерти.

— Все в порядке, — сказал я. — Полковник переезжает.

Смит, выходивший последним, выключил свет и принес ключ.

— Отнесите все эти вещи вниз, сержант, — велел он. — Полковник Кеннард Вуд пойдет с нами. Сейчас я поговорю с администратором об этом номере.

По дороге к лифту Смит был так погружен в свои мысли, что я уже собрался отпустить шпильку в его адрес, но тут он вдруг резко остановился и спросил:

— Кэрригэн, а вы заметили цветочную вазу в спальне?

— Да… по-моему, там была ваза с цветами.

— Администрация, — устало объяснил Кеннард Вуд, — подобным образом украшает номера новых постояльцев.

Без единого слова Смит повернулся и побежал обратно.

— Смит! — крикнул я и последовал за ним. — Что это с вами?

— Позор Найланду Смиту! — воскликнул он в ответ. — Я осмотрел все, кроме цветов.

— Но ведь…

— Небрежность гибельна, когда имеешь дело с доктором Фу Манчи, — сказал он, отпирая дверь.

На пороге он замер на мгновение.

— Тихо! Слушайте!

Я затаил дыхание, но в темном зловещем номере слышалось только приглушенное урчание моторов на Парк-авеню.

Он включил свет, и я пошел за ним через гостиную в спальню. Мы оба посмотрели на круглый столик, стоявший между двумя окнами. Здесь прежде была стеклянная ваза с цветами.

— Бог мой! — вскричал Смит. — Ее нет!

Я был так ошеломлен этим необъяснимым происшествием, что всерьез спросил себя, а не правы ли гаитянские негры, может, Щелкающие Пальцы — это вуду в чистом виде? Короче говоря, не столкнулись ли мы с какими-то сверхъестественными явлениями?

Смит предпочел остаться в реальном мире.

Бросившись вперед, он опустился на колени и осмотрел ковер под круглым столиком.

— Здесь пролита вода! — доложил он, потом вскочил, шагнул к одному из окон и выглянул наружу.

Казалось, он смотрит вниз на улицу. Но, когда я повернулся, то увидел, что он смотрит вверх.

— Держите меня, Кэрригэн! — вдруг крикнул он. Я, как безумный, прыгнул вперед и вцепился в него, решив было, что у Смита закружилась голова и он может потерять шаткое равновесие. Я не успел ничего сказать. В тот миг, когда я ухватился за Смита, он всем туловищем высунулся из окна и поднял руку. Я увидел, как его пистолет блеснул в лунном свете.

Смит выстрелил дважды — вверх и куда-то влево.

После второго выстрела раздался высокий и тонкий истошный крик, который быстро нарастал, а потом внезапно смолк. Далеко внизу поднялся приглушенный гам: крики, сумятица в уличном движении, пронзительный свисток.

Мы выбежали на улицу спустя несколько мгновений после того, как полицейские втащили что-то на тротуар. Они сдерживали толпу праздных зевак, многие из которых были облачены в вечерние костюмы. Инспектор Хок расчистил для нас путь. Поблизости остановился тяжелый грузовик, и шофер-итальянец с жаром объяснял невозмутимому полицейскому, что у него не было возможности затормозить.

— Говорю вам, оно упало с неба! — кричал он.

Мы стояли притихшие, глядя на останки маленького человечка с бурой кожей.

— Так я и думал, — произнес Смит. — Один из дьяволов доктора.

И когда он сказал это, я отвернулся, ибо зрелище было ужасное. У меня возникло подозрение, что в этом и заключается объяснение странной истории, рассказанной гостиничным детективом. На мертвеце была какая-то фуфайка, почти такая же бурая, как его кожа, и брюки того же цвета. Обувью ему служили веревочные сандалии, но диковиннее всего были его непропорционально длинные руки, как у бабуина. Когда он упал на дорогу, его раздавило широкое колесо грузовика.

— Он падал уже мертвым, сэр, — сказал патрульный Хоку. — У него на плече висел какой-то ранец, наполненный стеклом или чем-то похожим. Переднее колесо превратило все это в пудру…

ГЛАВА XVI

ПРИГЛУШЕННЫЕ ШАГИ

— Кеннард Вуд пока в безопасности.

Смит сидел напротив меня в нашей гостиной и пыхтел трубкой в бешеном темпе. Вуд спал в номере рядом с нашим, вконец выбившись из сил. Рорк оставался на посту в вестибюле, но его должны были сменить в четыре часа.

— Теперь, когда Вуд встретился с вами, для Фу Манчи все пропало, — сказал я. — Возможно, доктор тоже так думает и оставил Вуда в покое.

— Согласен. Этот раунд Фу Манчи проиграл. Вуду есть что мне рассказать, но он слишком устал, и на сегодня с него довольно. Но и мы тоже не победители.

— То есть? Бедный Лонгтон умер ужасной смертью, но ведь вы же спасли Кеннарда Вуда…

— А когда я застрелил это существо, был потерян единственный ключ к тайне Щелкающих Пальцев. Да, он был одним из пигмеев доктора, хоть и не знаю, откуда — с Андаманских островов или с Суматры. Вы немного знакомы с этими дьяволами, Кэрригэн. Несомненно, он затесался в вечернюю толпу и проскользнул в отель. Этот Пэннэл, гостиничный детектив, очевидно, заметил его, но эти существа подобны тени и способны одинаково проворно передвигаться как на четвереньках, так и прямо.

— Но зачем он пришел?

— Он принес Щелкающие Пальцы! Затем он выскользнул из окна и притаился где-то снаружи, чтобы дождаться конца. Пигмей может пролезть везде, как обезьяна. Когда я увидел его, он карабкался по, казалось, гладкой стене от карниза к карнизу, направляясь на крышу. А спустился бы он по пожарной лестнице.

— У него был какой-то ранец…

— Вместилище того, что называется «Щелкающие Пальцы». После смерти Вуда пигмей должен был убрать улики. Он увидел, что его замысел сорвался, и позаботился о том, чтобы не осталось никаких следов. Эта штуковина была в цветочной вазе! Вот где крылась причина моего поражения.

Я помолчал немного, глядя, как он расхаживает по комнате туда-сюда.

— Э-э… характерного запаха не было, — заметил я. Смит повернулся и уставился на меня.

— Характерный запах появляется не до, а после, — ответил он. — Я ложусь спать. Эта проволочка раздражает меня до безумия, я знаю, что вас тоже, но утром нам надо встретиться с представителями правительства, и тут никуда не денешься. Кеннард Вуд на месте, а Бартон возвращается с людьми из Вашингтона. Послушайтесь моего совета и ложитесь.

Совет был хорош, и я попытался последовать ему, пожелав Смиту спокойной ночи. Но, как выяснилось, уснуть я не мог. Город окутала тишина: в Нью-Йорке она наступает к четырем часам утра. До рассвета оставалось совсем недолго. Громадный неугомонный улей гудел сейчас тише, чем в любое другое время суток. Но я никак не мог успокоиться. Многочисленные загадки не давали мне уснуть. Где Ардата? Каким образом китайский доктор совершает свои странные перемещения? Сумеем ли мы не угробить мартышку до тех пор, пока у нас не появится возможность поторговаться со злейшим врагом белой расы? Вернет ли Фу Манчи Ардату? Где его нью-йоркское логово, из которого он осуществлял нападения на Лонгтона и Кеннарда Вуда? Что это за штука такая — Щелкающие Пальцы?

Я со стоном включил свет, встал и потянулся за халатом. Как хроникер экспедиции я не справился со своими обязанностями. Уж лучше привести в порядок записки, чем просто лежать, терзаясь вопросами, на которые нет ответов.

На меня нахлынуло чувство одиночества. Мне пришлось убеждать себя, что я и впрямь нахожусь в Нью-Йорке, потому что я чувствовал себя оторванным и от него, и от своих соотечественников, попавшим пусть и в разреженную, но зловещую атмосферу. Комната в гостинице — не самая вдохновляющая обстановка, но как профессиональный журналист я почерпнул некоторое вдохновение в книге заметок и пишущей машинке, стоявшей около настольной лампы. Да, я должен работать.

В номере было очень тихо…

Меня одолевали мысли об Ардате; я снова видел ее в синем платье, как в фойе внизу; ее образ упрямо вторгался в мои мысли, мешая работе, а глаза Ардаты, хоть я и видел их лишь мельком, смотрели с затаенным страхом.

Я задумался о другом.

Какова же природа тех мерзких опытов, которые ставил доктор Фу Манчи в заброшенном складе в Лаймхаузе? Какие новые тайны он пытался вырвать у окутанного мраком неизвестности будущего? Судя по его истощению и вялости, он явно жил в большом напряжении. Я попытался представить себе лабораторию на берегу Темзы, освещенную лиловой лампой, и вспомнить сказанные им слова.

Жуть Щелкающих Пальцев не давала мне покоя, и я задался вопросом, не связана ли каким-то образом лиловая лампа с этой смертоносной штуковиной, когда вдруг возня в прихожей заставила меня вскочить на ноги.

— Кто там? — глухо донеслось до меня. — Оставьте свои шутки!

Что-то встревожило сержанта Рорка.

Комната, отведенная мне, была предпоследней на северном конце номера. Дальше была спальня сэра Лайонела — между нашими комнатами была дверь; Смит спал в южном конце. Я, включив свет в гостиной, пошел на разведку.

Рорк открыл входную дверь и, вертя головой, разглядывал коридор, плохо освещенный в этот час. Услышав мои шаги, он быстро оглянулся.

— А-а, это вы! — нервно сказал он, еще раз посмотрел налево, потом направо, вошел, прикрыв дверь, и заработал челюстями.

— С чего это вы вскакиваете, мистер Кэрригэн? — спросил он. — Надеюсь, не потому, что я напеваю вслух?

— Нет… я не спал. Вы что-нибудь слышали?

— Ну… — Он снова уселся на свое место. — Я дежурю здесь уже довольно давно, и работа монотонная. Может, я и задремал, но наверняка слышал какие-то звуки за дверью.

— Какие же?

— Так сразу и не поймешь, сэр. Может, шарканье ног, как будто кто-то крадется, а может, и пытается открыть дверь.

— А звук не был похож на щелчки пальцев?

— Щелчки пальцев? — Сержант Рорк сосредоточенно жевал и хмурился. — Да нет, не думаю. С чего бы это кому-то щелкать пальцами?

— Не знаю, — устало ответил я. — Но вы ничего не увидели?

— Ничего.

Я вернулся к себе в комнату. Смит спал, и я был склонен считать, что Рорку просто померещилось. Злобная мартышка, которая была так важна для меня, занимала просторную клетку в соседней комнате, у Бартона и, судя по всему, тоже спокойно спала.

Несколько минут я занимался своими записками. Я хотел взять сигарету, но вдруг застыл с протянутой к коробке рукой.

— Что это? — пробормотал я.

Мне показалось, что я услышал какое-то легкое движение в гостиной, непонятное и необъяснимое. Оно магическим образом перенесло меня в номер «Прадо»; мне показалось, что я снова слышу отвратительные щелчки и вижу обескровленное тело Джеймса Лонгтона. Смит не раз предупреждал меня, что, имея дело с доктором Фу Манчи, следует держать воображение в узде.

Но я все же открыл ящик стола, взял свой «кольт» и сунул его в карман.

Холодная сталь подействовала успокаивающе, я закурил сигарету, положил зажигалку на стол и, затаив дыхание, настороженно прислушался.

До меня вновь донесся этот звук.

Если отбросить предположение о том, что кто-то спрятался в номере еще до нашего со Смитом возвращения, оставалась только одна версия, если, разумеется, мои чересчур усталые органы чувств не обманывали меня. Я вспомнил, что Рорк недавно открывал дверь и выходил в коридор. Возможно, всего лишь возможно, что за это время в номер кто-то пробрался.

Некоторые секретные карты и планы, необходимые, по словам Бартона, для нашего проекта, были заперты в стальном ящике в спальне сэра Лайонела.

Я тихонько прошел в гостиную и немного постоял там. Ни звука. Я включил свет. В комнате никого не было. Тем не менее я тщательно ее осмотрел, но ничего не нашел. Похоже, я проверил все укромные уголки и теперь, убедившись, что в комнате нет никого, кроме меня, почувствовал мимолетное презрение к себе. Вернувшись в спальню, я опять сел за письменный стол.

«Эти существа подобны тени… — едва ли не услышал я голос Найланда Смита. — Везде, где может пролезть обезьяна, пролезет и пигмей».

Неужто один из дьявольских смуглых союзников Фу Манчи каким-то образом прокрался в наш номер?

Эти бесы были носителями Щелкающих Пальцев, той самой презренной твари, которая питалась кровью. Но, несмотря на все свои страхи — а я, признаться, был на грани паники, — я не желал тревожить Смита, пока не было никаких определенных доказательств. Сержант Рорк сидел тихо, как мышь.

Я бросил сигарету в пепельницу и выпрямился, навострив уши. Вот оно, снова… Шаги — я был готов поклясться, что кто-то ступал в мягкой обуви. Хлоп-хлоп-хлоп — осторожные, неуверенные, крадущиеся шаги, да-да, несомненно, шаги.

Я вскочил и побежал к двери. Свет в гостиной я оставил включенным.

Комната была пуста. Я прислушался и убедился, что мягкие шаги удаляются в глубь нашего номера.

Я взял себя в руки. Неужто у меня разыгралось воображение? Я пошел на звук и оказался у двери, которая вела в вестибюль. Она была закрыта, и я постоял там немного, прислушиваясь. То, что я услышал, определило мой следующий шаг. Я тихонько отворил дверь и вышел.

Сержант Рорк крепко спал на своем стуле.

Короткий коридорчик вел к комнате Смита; с того места, где я стоял, мне была видна его дверь, и я заколебался. Я знал, что Смит устал даже больше, чем Рорк. Неважно, к какому решению я мог прийти, но меня вынудили действовать.

Откуда-то сзади донеслось странное посвистывание и верещание, недостаточно громкое, чтобы разбудить дрыхнущего полицейского, но вполне различимое. Я вздрогнул от испуга, повернулся; сердце у меня бешено забилось, и тут я опознал звук: это была мартышка в клетке! Я тотчас почувствовал облечение, но потом — сомнение… Что же разбудило животное? Я вернулся в гостиную. Здесь странное верещание обезьянки было гораздо громче: животное волновалось.

Направившись к своей комнате, я замер на пороге.

Дверь, ведущая в комнату Бартона, была распахнута.

Убедившись теперь, что опасность реальна и в нашем номере находится какая-то тварь, подобная тени, но меняющая физическую природу, способная открывать двери и, значит, уязвимая для моей пули, я подбежал к темному проему, протянул руку к выключателю и зажег свет.

С полминуты я разглядывал пустую комнату.

Стальной ящик с тремя замками стоял на месте. На комоде напротив высилась большая клетка, которую сэр Лайонел купил для Пеко, мартышки доктора. Но поведение Пеко было в высшей степени удивительным.

Сморщенный лобик дрожал, зубки были злобно оскалены; Пеко что было сил цеплялся за прутья решетки крошечными пальчиками и сердито верещал.

Почему?

Дверь из комнаты Бартона выходила прямо в главный коридор, но сейчас она была закрыта. Я стал сомневаться в собственных ощущениях, чуть ли не с жадностью прислушиваясь к шуму города — гудкам автомашин, перестуку вагонных колес… Все это было из того мира, где шла нормальная жизнь, где люди не занимались изучением темных, а порой и зловещих тайн природы, а были просто людьми.

Я решил наплевать на все эти странные явления, не подчинявшиеся законам причинно-следственной связи, и вернулся к себе, чтобы выпить чего-нибудь покрепче.

Дверь я оставил открытой и, ставя стакан на стол, снова услышал это тихое шлеп-шлеп-шлеп. Мартышка неистово заверещала и бросилась на прутья клетки. И тут я испугался — не этой незримой угрозы, а самого себя. Я снова увидел задумчивые глаза доктора с Харли-стрит, который заверял меня, что надо по крайней мере на три месяца забыть о работе. Интересно, чего он опасался? Возможно, того, что мой недуг затронет мозг? Эта мысль была страшнее любой телесной напасти. Но, не успев толком испугаться, я очутился в комнате Бартона, и мой ужас рассеялся благодаря вполне реальному физическому явлению.

Я увидел, что внешняя дверь широко открыта… Прямо у меня на глазах она закрылась, и я услышал щелчок замка.

Едва ли не бегом бросившись вперед, я распахнул ее и выскочил наружу. Я был так стремителен, что едва не сбил с ног сержанта Рорка, который, очевидно, проснулся и разгуливал по коридору.

— Спокойно, Кэрригэн, — сдавленно заговорил он. — Господи, да что с вами?

— Слушайте, сержант, отсюда сейчас кто-нибудь выходил?

— Выходил? Нет, сэр, я бы сказал, что наоборот, кто-то входил. Я просыпаюсь… я спал, как пить дать, и вдруг мне приходит в голову, что в номере-то есть еще одна дверь. И тут что-то вроде как творится. Я пошел, дверь, вижу, закрывается, а потом распахивается опять и вываливаетесь вы, с таким видом, будто за вами гонится гестапо.

Я схватил его за руку.

— Вы уверены, что дверь открылась до того, как ее открыл я?

Он снова принялся жевать, бесстрастно глядя на меня.

— Я же доложил, мистер Кэрригэн.

— Слава Богу! — прошептал я. — Потому что никто не входил, сержант Рорк, ясно? Я стоял прямо за дверью. А вы говорите, что никто не выходил.

— Входил! Выходил! — послышался раздраженный голос. — Разве уснешь при таком гаме!

Повернувшись, я увидел Найланда Смита.

— Смит! Я не хотел вас будить, но тут происходит что-то очень странное.

— Да уж, наверное.

Я сбивчиво рассказал ему о приглушенных шагах, открывающейся двери и удивительном поведении мартышки.

— А я говорю, что никто не выходил, — вставил Рорк.

— Вы правы, — задумчиво пробормотал Смит, — никто не выходил.

Он напряженно уставился на меня, и в неожиданно наступившей тишине я осознал, что Смит прислушивается.

— Скорей бы кончилось это, Кэрригэн. В Нью-Йорке нас осаждают враги, которые пускают в ход странное оружие…

ГЛАВА XVII

КАРТА КРИСТОФА

— Вы весьма обяжете меня, сэр Лайонел, — сказал мистер Хэнесси, — если расскажете своими словами об обстоятельствах, которые навели вас на мысль, будто вы знаете разгадку тайны, которая, возможно, связана с секретной базой подводных лодок в Карибском море. Наши военные моряки, которых представляет здесь капитан третьего ранга Инглс, утверждают, что хотя подводные лодки принадлежат воюющим сторонам, в этих водах есть очень много судов не установленной национальной принадлежности. Пытаясь узнать, чьи они, мы потеряли много ценных работников. Одного человека, — он бросил взгляд на Кеннарда Вуда, — мы лишились прямо здесь, в Нью-Йорке, не далее как прошлой ночью. Верительные грамоты, представленные сэром Дэнизом Найландом Смитом, — он кивнул в сторону Смита, — служат достаточным доказательством того, что ваша версия небезосновательна. Нам не терпится услышать факты.

Мы сидели за длинным столом в нашей гостиной. Справа от меня во главе стола восседал Найланд Смит, напротив — капитан третьего ранга Инглс и Кеннард Вуд; слева от меня — знаменитый мистер Уилбер Орд, дипломатический советник Белого дома. Лицом к нему сидел Джон Хэнесси, председатель собрания, седовласый, со свежим лицом, энергичный. Он олицетворял собой тот великий тип, который иногда называют республиканским, а иногда демократическим, но который есть не что иное, как свободное общество. На другом конце стола возвышалась фигура Лайонела Бартона. Перед ним стоял стальной ящик.

Он был в своей стихии. Веселые оживленные глаза под мохнатыми бровями выдавали его радость. Бартон оглядел всех и заговорил, обращаясь к мистеру Хэнесси:

— Я бы заметил, сэр, что и верительные грамоты, представленные мною, уже служат достаточным доказательством того, что моя теория базируется на прочной основе. Но не буду заострять на этом внимание. Постараюсь быть кратким. В одной из ветвей рода Стюартов в течение многих лет хранилась фамильная ценность, известная под названием «Удача Стюартов». Это был украшенный серебряной чеканкой пистолет с привязанным к нему жилкой небольшим предметом.

Он помолчал, оглядывая лица сидевших за столом.

— Род этот оказался несчастным. Я с большим трудом отыскал последнюю представительницу этой ветви Стюартов, очень старую женщину, у которой и приобрел семейную реликвию.

Открыв стальной ящик, Бартон извлек из него старый дуэльный пистолет.

— Вот это, — сказал он, — вкупе с прикрепленным предметом и составляет «Удачу Стюартов». Пистолет почти наверняка был сделан в Эдинбурге в 1810-х годах, что весьма важно. Пистолет снабжен бойком Форсайта, это ранний образец, приспособленный, несомненно, под картечь. Как он достался тому удивительному человеку, с которым я намерен вас познакомить, можете гадать сами, господа. Мне кажется, я это знаю. Однако герб на пистолете появился позже.

Он указал на герб, увитый чеканкой.

— К пистолету прикреплен брусочек серебра, похожий на пенал для карандашей. К нему-то и было приковано мое внимание. Долго я бился над ним и, лишь расшифровав монограмму на пистолете, смог понять, в чем истинное назначение этого предмета. Серебряная штуковина почти наверняка была первой конической пулей в истории стрелкового оружия.

Сэр Лайонел воодушевился. Его зычный голос наполнял комнату; Бартон уже не просто смотрел на нас, а пожирал глазами, то и дело подчеркивая какой-либо пункт своей речи жестами.

— Это было революционное открытие. Я убедился, что монограмма, или герб, означала какую-то дату, записанную римскими цифрами. Оказалось, что дата соответствует 1811 году. Вкупе с монограммой и серебряной пулей этого было достаточно, чтобы понять, что когда-то пистолет принадлежал Кристофу, этому знаменитому негру, построившему Цитадель — вероятно, самую величественную крепость в мире, — изгнавшему полчища Наполеона и превратившему жалких рабов Центральной Африки в полноправных граждан. Да, господа, Анри Кристоф, ставший в 1811 году первым коронованным королем Гаити!