Перестав вглядываться, рулевой распрямился, пробежал по палубе, перепрыгнул на носовое перекрытие, и тронул Эрика за плечо.
      — За нами погоня, — сообщил он бесстрастно.
      Эрик обернулся. В этот момент волна подняла легкий кнорр на вполне опасную высоту. Балтика явно решила проснуться и разозлиться. Вдали видны были две темные точки явно искусственного происхождения, и находились точки эти в состоянии движения.
      — Может, торговцы? — спросил Эрик.
      — Нет, это боевые драккары.
      Преимущество драккара в скорости. Два длинных судна с хорошими льняными парусами и крепкой командой догонят кнорр за час. При этом решительно все равно, кто это — пираты ли, наемные ли воины, или просто развлекающийся вельможа. Эрику эта встреча была совершенно ни к чему. Небо темнело медленно. Не стоит рисковать.
      Эрик молча кивнул головой в сторону открытого моря.
      — Волна-то какая, — поделился рулевой сомнениями.
      — Топоры-то какие, — возразил Эрик. — Бредсверды-то какие.
      — Нас они не тронут.
      — Тронут. Как только узнают, что я здесь — еще как тронут.
      — Это несправедливо, — заметил рулевой.
      — Совершенно с тобою согласен, — откликнулся Эрик. — Разворачивай посудину.
      Рулевой постоял в задумчивости какое-то время, повернулся к команде, и жестом указал на горизонт справа по ходу.
      Кнорр развернулся, и бортовая качка сменилась кормовой. Дрянной шерстяной парус убрали, гребцы налегли на весла. Преимущество кнеррир в том, что они могут плавать в открытом море. Это не всегда хорошо кончается, но интересна сама возможность. Драккары в открытом море могут плавать только килем вверх, и то не очень долго.
      Через час берега не стало видно. Погони тоже. Гребцы втащили весла и стали ждать появления звезд. Волны по-прежнему были высокие, но не очень злые.
      — Стьйор-борд, человек, — крикнул вдруг рулевой.
      Впереди, чуть справа по ходу, на поверхности болталось какое-то бревно, возможно обломок мачты.
      — Рулевой, отдохни, — сказал Эрик.
      — Я не устал. Это человек, говорю я тебе.
      — Это бревно.
      — Нет, человек. То есть, бревно тоже есть. Я не против бревна. Но есть и человек.
      По мере приближения к бревну стало ясно, что человек действительно наличествует. Один из гребцов попытался придвинуть человека веслом, но не рассчитал, выронил весло, и, хрипло крикнув, упал за ним сам. Человек отделился от бревна и в несколько взмахов доплыл до гребца. Помогая ему взобраться на борт, он взобрался и сам, мотая головой и отвергая чью-либо помощь.
      — Здравствуй, — сказал рулевой.
      — Отойди, — огрызнулся человек с бревна. — Я вас не трогал, и рассчитывал, что и вы меня не тронете. Но вам понадобилось зачем-то… — он не окончил фразу, потому что голос его в этот момент дал петуха. Эрик пригляделся. На вид человеку с бревна было лет семнадцать.
      — Тебя как зовут? — спросил Эрик, приближаясь.
      — Тебе-то какое до этого дело? Я ждал наступления ночи.
      — И что бы ты делал после того, как ночь наступила? — с любопытством спросил Эрик.
      Человек вдруг вздрогнул всем телом и кашлянул. Зубы его застучали. Один из гребцов нехотя полез под кормовую часть палубы и вскоре вернулся с узлом.
      — Плыл бы к берегу, — ответил человек с бревна.
      — Это далеко, — заметил Эрик.
      — Ничего не далеко! — возмутился человек, кашляя и ежась. — Вон там, — он показал рукой, — Лапландская дурная Лужа, в полуарже. Это что?
      — Сухая одежда, — объяснил гребец, протягивая человеку узел.
      — Ага, — сказал человек. — Что ж, спасибо.
      Он опять вздрогнул всем телом. Пытаясь развязать узел, он невнятно ругался и ворчал, стуча зубами и тыкая и захватывая материю негнущимися пальцами, а потом швырнул узел на палубу.
      — Так обсохну, — сказал он.
      Эрик поднял узел и развязал его.
      — Я мог бы ссадить тебя на берег, а мог бы и подвезти, если тебе по пути, — сказал он.
      — Вообще-то, господин, пора бы и привал делать, — вмешался рулевой. — Жрать охота, горячего не ели три дня.
      Никакого уважения, подумал Эрик. Сколько им не плати — знают, кто я такой, и никакого уважения. До чего люди все-таки противный народ.
      — Ладно, — сказал он. — До Лапландской Лужи, положим, не пол-аржи, а все три, и вовсе не там она, а вон там, — он показал рукой. — Но, в общем, наверное действительно нужно где-то пристроиться. Драккары либо уже в Луже, либо тоже заночевали.

* * *

      Ночь, несмотря на ветер, выдалась ясная. Жареная рыба показалась Эрику пресной, но человек с бревна ел жадно и молча, временами кашляя и вздрагивая.
      — Жар у тебя, — сказал Эрик.
      — Нет. И не такое видел, и не в таком побывал.
      — Ладно, — сказал Эрик. — Давай знакомиться.
      — А мы знакомы, — сказал юноша мрачно, вгрызаясь в рыбу. — Ты — Эрик Рауде. Я тебя в прошлом году видел в Ютланде. На празднике.
      Эрик задумался.
      — Точно, — вспомнил он. — Только ты тогда совсем мальчик был. Как же тебя зовут-то? Сейчас вспомню. Тор? Лиф? Нет, что-то более распространенное. О! Хелье. Точно, Хелье.
      Юноша ничего не ответил.
      — И что же ты здесь делаешь, Хелье? Помимо плавания на бревнах?
      — Изучаю фауну, что же еще.
      — И много успел изучить?
      Хелье вдруг насмешливо посмотрел на Эрика.
      — Ниддинг ниддинга видит, — сказал он.
      Эрик не удержался — оглянулся по сторонам. Гребцы спали вповалку, кроме одного, но он сидел далеко и не слышал замечания. Большого секрета в том, что он, Эрик — ниддинг, не было. Гребцам это было прекрасно известно. Но вслух такие вещи лучше не произносить. Как говорят христиане — не след подвергать ближнего твоего соблазну великому.
      Удивительно было то, что Хелье тоже оказался ниддингом. Что мог натворить этот семнадцатилетний… нет, пожалуй, все девятнадцать есть, при ближнем рассмотрении… ну хорошо, девятнадцать — но что он мог такое сделать, что теперь он был — пария, изгой, легкая добыча для любого, носящего сверд и любящего получить выкуп?
      — Куда же ты все-таки едешь, Хелье? — спросил Эрик с любопытством.
      — Еще не знаю. Может, в императорские варанги заступлю в Кьельгарде.
      Эрик засмеялся тихо.
      — Не возьмут, — сказал он. — Хлипок ты больно.
      — Ну и что, — возразил Хелье. — Зато ловок и быстр.
      — Теперь такие не нужны, — заметил Эрик. — Императорская охрана раньше была боевая и деятельная. А нынче, при Базиле Втором, она только для виду. А для виду требуются малые, на кряжистые дубы похожие. Поменьше соображения, побольше мяса. Кроме того, даже если ты дуб, платить все равно надо. Место в охране императора стоит денег. Это все славянские дела. Как славяне повалили в охрану, так сразу придумали, чтобы за это деньги брать. А у тебя денег нет.
      — Ну, не знаю, — сказал Хелье. — Может, я в Хольмгарде остановлюсь. А то и в Киеве. Дело всегда найдется.
      — Я бы на твоем месте ехал бы прямо в Африку, — сказал Эрик. — Оно, конечно, восточные князья спелись со славянами, и сами стали славяне, и колонии больше не колонии но суть независимые государства, все честь по чести, а только связи старые все остались. Для тебя, если не врешь, что ты ниддинг, что Киев, что Сигтуна. Везде найдут.
      — А ведь ты тоже туда едешь.
      — Нет. То есть, в данный момент да. Но это не конечный причал. Собираюсь я ехать значительно дальше. И предлагаю тебе ехать со мной.
      — Это куда же?
      — Далеко. Очень далеко. Что тебе делать у славян?
      — А я сам почти славянин, — сказал Хелье. — Большинство предков из Смоленска.
      — По-славянски говоришь?
      — Не переставая.
      Эрик засмеялся.
      — Это хорошо. Но ты подумай. Рассказать тебе, куда я ехать собрался?
      — Расскажи. Люблю байки.
      А ведь действительно славянин, подумал Эрик. Вон какие скулы вздыбленные. А глазищи-то огромные, синие. Славянин Хелье, надо же.
      — Когда-то, а было это давно, — сказал он, — отца моего сослали в Исландию, и я его там навещал.
      Хелье доел рыбу, вытер руки о сленгкаппу, которая выглядела не как сленгкаппа, а как тряпка, которой моют полы в богатых домах, лег на бок, подпер щеку рукой, и посмотрел на Эрика вопросительно.
      — А дальше, за Исландией, есть еще один остров. И даже не остров, а большая земля, — сообщил доверительно Эрик, делая большие глаза. — Очень большая. Там хорошо.
      — Чем же?
      — Луга там, поля, солнце все время, и виноградные кущи, огромные. Каждая виноградина величиной с поммель. Пасутся там дикие коровы, молоко у них — как вино. И золото там есть, и серебро.
      — И залежи горячей каши для завтрака в прибрежных горах, — добавил Хелье.
      — С новым поколением невозможно разговаривать, — помолчав, сказал сердито Эрик. — Это влияние христианства. Все стали циничные и глупые, ничему и никому не верят, и делать ничего не хотят. Ты христианин?
      — Да.
      — Ну вот, что я говорил. Ну да ладно. Времени много, пока до Ладоги доберемся, может надумаешь дослушать. Давай теперь спать.
      До Ладоги добирались долго. Эрик приглядывался к новому спутнику. Хелье, выспавшийся, повеселевший, и умудрившийся не заболеть после купания в балтийских волнах, оказался приятным собеседником. Давешний его цинизм объяснялся, очевидно, усталостью. Слушал он охотно, с интересом, а комментировал мало, и Эрику это нравилось. Гребцы были люди неловкие, полностью поглощенные нехитрым своим делом, и на посторонние вещи отвлекаться не любили, поэтому до появления Хелье Эрик скучал. Теперь ему было весело. О себе Хелье говорить отказывался, и причины его ниддингизма оставались загадкой, но все загадки все равно не разгадаешь.
      Поведал ему Эрик, что у Содружества Неустрашимых есть свои пути и свои связи, и даже тайные хувудваги с подставами, чтобы можно было быстро добираться из одного большого поселения в другое по суше, все время скача рысью. К примеру, из Константинополя в Киев — неделями добираются, ежели обычным путем, а путник с опознавательным знаком Содружества идет себе на юго-западную окраину Константинополя, и там, сразу за городской стеной, пройдя через Тибериевы Ворота, у конюшен, встречает нужного человека по имени Гильом Старый Франк, и тот дает ему лошадь, и разъясняет, как ехать к следующей подставе, а там другая лошадь, и через земли болгар добирается путник до Киева в считанные дни, а подставы все тайные, спрятаны хорошо.
      На Ладоге было очень холодно, но как только кнорр вошел в Волхов и начал продвигаться к Хольмгарду, сделалось теплее и уютнее. Величественная северная флора по берегам умиляла Эрика своей первозданностью, настраивала на торжественный лад. Он перестал болтать непрерывно о Винлянде, который якобы видел с какого-то совершенно безумного хребта в исландских горах, и перешел на легенды об истории этих мест, заговорил о скифах и их стычках с римлянами, о древних путях, о том, что там, где нынче кнеррир переволакивают или переносят между реками, раньше были прорыты каналы, о древних летописях, в которых таятся разные непонятные премудрости, о Золотом Руне, которое хранилось когда-то именно в этих местах, или чуть южнее. Рассказывал он всегда интересно, завораживал, и Хелье нравилось.
      Аржей за десять от Хольмгарда или, на местном наречии, Новгорода, заприметили прямо по ходу драккар, и Эрик решил больше не рисковать. Кнорр причалил к берегу. Эрик расплатился с гребцами, и они отправились дальше по реке, а они с Хелье, закутавшись в сленгкаппы, неспешно побрели по широкому хувудвагу. В предместьях начали им пападаться навстречу, помимо местного населения, шведские, норвежские, и датские ратники, конные и пешие, в неожиданно больших количествах, и оба, Эрик и Хелье, не сговариваясь, даже не кивнув друг другу, сошли с хувудвага на лесную тропинку и продолжали путь под прикрытием тени деревьев. У Хелье не было с собой даже кинжала.
      — Откуда их столько в этих краях, — озабоченно сказал, а не спросил, Эрик, молчаливый против обыкновения.
      Хелье не ответил, хоть и знал — откуда и почему. Ранее неосновательность его положения как-то не приходила ему в голову, было не до того. Теперь же, когда Эрик примолк, а непосредственная опасность исчезла, у Хелье было время подумать о дальнейших планах, и планы эти были зыбкие, какие-то туманные, непрочные, необоснованные.
      Средств нет. Есть две серебряные монеты в сапоге, на них можно предположительно раза четыре поесть, и все. Знакомых у него в Хольмгарде нет. Письмо от Олофа потеряно. Заявиться в потрепанном виде к Ярислифу, без письма — немыслимо. Возвращаться назад? Это было бы самым разумным решением, но тогда он опоздает в Киев, и Матильда уедет неизвестно куда. Может, действительно плюнуть на все и поехать с Эриком, попытать счастья в дальних краях.
      «Найдем что-нибудь» прозвучало достаточно неопределенно но, приглядевшись к уверенному шагу Эрика и выбору улиц, на которые они сворачивали не останавливаясь, Хелье решил, что Эрик знает, куда идет. В одном из темных окраинных переулков Эрик остановился, вглядываясь в двухэтажное строение за изгородью, деревянное, как большинство строений, но с претензией на стиль.
      — Похоже на постоялый двор, — сказал Хелье.
      — Не совсем, — откликнулся Эрик. — Но это именно то, что нам нужно. Обыкновенный крог, а хозяйка весьма необыкновенная, да и некоторые посетители тоже.
      Пройдя через незапертую калитку во двор, они постучались. Дверь им открыла средних лет плотная, ширококостная женщина с румяным и радушным лицом, волосами цвета соломы, и большим бревнообразным носом, не слишком ее портящим.
      — Эрик! — тихо воскликнула она, густо покраснела, и сверкнула синими глазами.
      — Здравствуй, Евлампия, — Эрик улыбнулся.
      Женщине хотелось обнять Эрика, но она не решилась. Некоторое время они молчали, любуясь друг другом.
      — Кто это с тобой? — спросила Евлампия. — Заходите, заходите.
      — Попутчик. Звать Хелье.
      — Как?
      — Хелье.
      — Красивый мальчик. Норвежец?
      — Он говорит, что он славянин.
      — Да ну? Пусть скажет что-нибудь по-славянски.
      — Хелье, не откажи, — попросил Эрик, забавляясь.
      — Зачем?
      — Действительно, чисто говорит, не то, что ты, — одобрила женщина и улыбнулась обворожительно, сверкнув глазами.
      Теперь покраснел Хелье.
      — Жрать будете?
      За сенями оказалось большое помещение с несколькими столами и большой печкой в центре, и со множеством посетителей.
      — Это не срочно, — ответил Эрик к неудовлетворению Хелье, который был голоден до звона в ушах. — Нам нужны постели, и нам совершенно необходима новая одежда. Пошли человека к Луке Франку.
      — Это мигом, — пообещала Евлампия. — Крайняя комната слева свободна. Гречин!
      Откуда-то материализовался сонный и флегматичный малый с выступающей вперед нижней губой.
      — Пойдешь к Луке, — строго сказала Евлампия. — Одежда. Два полных набора.
      Эрик выволок из кармана кошель и дал Гречину четыре золотые монеты.
      — Мне как обычно, — сказал он. — А для Хелье… — он критически оглядел Хелье. — А пожалуй… да… пусть подберет что-нибудь из местных фасонов. Будешь ты, Хелье, новгородский купец. А только вот что… — он подумал, и к четырем монетам прибавил сходу еще пятнадцать. — К нужным людям иду завтра.
      — Э! — заметила Евлампия, наблюдавшая за действиями. — Это ж десять сапов, милый мой! Княжеский корзно купить надумал?
      — Двенадцать, — поправил Эрик. — Встречают по одежке. Если я вместо одежки покажу нужным людям эти самые двенадцать сапов, эффект будет совсем другой. Так что, Гречин, рассветный мой, бери побогаче. Чего у Луки есть из богатого платья, то и бери.
      Гречин не возражал и не удивлялся. Ему было все равно.
      Посетители оглядели новоприбывших, и, в отличие от обычных завсегдатаев крогов, не попытались вступить с ними в разговор. Прав Эрик — необычное место.

* * *

      Через час Эрик и Хелье, поев и выпив бодрящего свира и получив два свертка с одеждой, ушли в отведенную им комнату. Еще через час гости разошлись, а Гречин, позевав и поглядев, как хозяйка Евлампия что-то подсчитывает, отмечает, и царапает длинным стилом на бересте, растянулся на лавице и задремал. Вскоре из внутреннего прохода в крог вышел славянин Хелье в новой одежде. Для новгородского купца он, пожалуй, слишком молодо выглядел. Хорошие сапоги, отороченные мехом, длинная вышитая рубаха, а поверх рубахи — сленгкаппа на легком меху. Шапку с меховым околышем держал он в руке так, как будто боялся ее помять.
      — Я посижу в уголку немного, ладно? — спросил он.
      Евлампия улыбнулась радостно.
      — Бодрящего свира хочешь?
      — Да.
      Сидя в углу, пробуя бодрящий свир и морщась, Хелье заметил, что Евлампия украдкой, но с большим интересом, его разглядывает.
      Непроизвольным движением он поправил длинные белокурые волосы, а затем, уже сознательно, пригладил пушок над верхней губой, заменяющий ему в данной стадии физиологического развития усы, от чего Евлампия хихикнула в кулак и стрельнула глазами.
      Допив, Хелье спросил хозяйку, нет ли на заднем дворе бани.
      — Есть, — сказала Евлампия. — Натопить?
      — Нет ли в доме сверда?
      — Есть, как не быть. А что?
      — Так, ничего. Я еще спущусь.
      Озадачив таким образом хозяйку, Хелье поднялся обратно в комнату, подошел к кровати Эрика, и перевернул спутника со спины на бок, чтобы тот не так зычно храпел. Сев на свою кровать, он долгое время смотрел в одну точку.
      Он выполнял поручение Олофа, но почему бы заодно не воспользоваться случаем и не устроить свои дела? Сходить за свердом. Отрубить голову человеку, который спас тебе жизнь. Вернуться в Сигтуну, представить страшное доказательство, получить выкуп от тестя убиенного.
      Нет, не выйдет. И дело даже не в том, что нельзя, выполняя поручение конунга, заниматься чем-то еще. Хелье был уже не тот Хелье, что выехал намедни из Старой Рощи, уверенный в себе, спокойный и храбрый в меру. Да, за ним погнались лихие люди, ищущие легкой добычи. Он так думал. Теперь он знал, что гнались вовсе не за ним, а искали Эрика — и это было еще унизительнее. Он потерял контроль над событиями. По неумелости, уходя, как он думал тогда, от пиратов, он позволил смехотворно пологой волне подтащить легкое судно к берегу и хрястнуть его килем о прибрежную скалу. Он потерял сверд, кошель с деньгами, и письмо Олофа к Ярислифу, и был настолько поражен этим бесцеремонным вмешательством судьбы, или Провидения, в его планы, что позволил течению отнести себя на аржу в открытое море. Нет, он, конечно же, греб одной рукой и колотил ногами, но как-то вяло. И надо же было такому случиться — именно в этом месте Эрик, дабы избавиться от преследования, повернул свою посудину к горизонту и выловил его, Хелье, из воды в тот самый момент, когда к посланнику Олофа вернулась воля к жизни и одновременно стало понятно, что до берега он уже не доберется. Он прекрасно плавал, но окончательно замерз и еле двигался. В тех переделках, в каких он бывал раньше, всегда был шанс выжить. В море этого шанса не было.
      Теперь Хелье был человеком, видевшим смерть в лицо. Спасение его иначе как чудом назвать было нельзя. Балтика очень велика, а в каждых сутках есть двадцать четыре часа, в любой из которых можно пройти по любой точке Балтики. Вероятность встречи двух объектов в одном месте — никакая, особенно если учесть, что курсирующие по Балтике суда предпочитают ходить близко к берегу и не углубляться в серые и страшные водные пространства.
      А как же Матильда, спросил он себя.
      Он оглянулся, чтобы посмотреть на спящего Эрика. Вовсе не Эрик убил племянника конунга, но именно Эрик взял вину на себя. Благородный Эрик. Как же. Да, они видели друг друга в Ютланде. Год назад.
      Кстати, зря он так боится. Земля большая, и Север большой, и встретить на одном из хувудвагов внимательного человека из Хардангер-Фьорда, где об эриковом статусе объявили официально, или из Сигтуны, где об его статусе знали несколько интересующихся такими делами охотников, почти невозможно, даже если очень стараешься. Большинство населения не знает в лицо даже конунга. Поэтому нечего шарахаться от каждого, кто в кольчуге, тем более, что в Новгороде славян, носящих кольчугу, не меньше, чем варангов.

      Два всадника, один рыжий, в одежде немецкого купца, второй русый, в одежде варангско-воинского типа, пронеслись по хувудвагу вдоль Волхова на север, прочь от Новгорода. На седьмой арже к ним присоединился третий, блондин вельможного вида. Вскоре тройка углубилась в лес, не по тропе, но напрямую. Впереди ехал рыжий купец, ориентируясь по каким-то одному ему известным меткам или особенностям ландшафта. Ехали около трех часов, не рысью, но и не шагом, молча. Внезапно ведущий остановился, и ведомые остановились рядом.
      — Где-то здесь, — сказал рыжий, озираясь по сторонам. — Надо привязать коней.
      Всадники спешились. Некоторое время они шли через лес по прямой спокойным шагом, но вскоре начался подъем, а лес сделался гуще, что затрудняло продвижение. Наконец ведущий остановился.
      — Вот, — сказал рыжий, показывая рукой.
      Между деревьев чернело что-то, в чем угадывались прямые линии.
      — Житник, — сказал вельможа, обращаясь к воину, — посмотри, что там. А мы с Эриком здесь подождем, флору поразглядываем.
      Воин, носящий странное это имя, вынул из ножен сверд, отстегнул сленгкаппу, бросил его вместе с ножнами на землю, присыпанную хвоей, и произвел нечто вроде обходного маневра, в результате которого он вдруг исчез из поля зрения.
      — Ежели действительно правда, — сказал вельможа, — будет тебе, Эрик, вознаграждение. Ты молодец.
      — Какая мне выгода тебе врать? — возразил Эрик.
      — Не знаю. Скорее всего никакой, как и большинству людей. Но люди все равно врут постоянно. А что тебе обещал Житник?
      — Ничего.
      — Вот видишь — врешь.
      — Да.
      — Ну так что же?
      — Да так, пустяки всякие.
      — Не хочешь, не говори, — вельможа пожал плечами, провел рукой по светлой, коротко подстриженной и ухоженной бороде, и присел на землю, уперев спину в ствол березы. — Что слышно на северо-западе?
      Эрик повел плечами и посмотрел вверх. Какая-то местная птица заверещала недовольно в ветвях.
      — Да так, все по-прежнему, — ответил он. — Болото.
      — У нас болот больше.
      — Это я в философском смысле.
      — Ага.
      — Спит северо-запад, — сообщил Эрик легкомысленно. — Спит себе и спит. Данию тряхнули при обращении, покуражилась Дания, покрасовалась, и снова уснула. Все как-то медленно происходит, даже несправедливость — и ту творят медленно.
      Легкомыслие его было явно напускное. Что-то очень личное угадывалось в кажущейся беззаботности.
      — Какая ж несправедливость?
      — Да так… Не обращай внимания.
      — Да ты меня не стесняйся, Эрик. Мы с тобой знакомы еще с Ростова. Ты что-то натворил, да? С кем-то хвиту не поделил, небось?
      — И такое было.
      — Ниддингом заделали?
      Эрик некоторое время молчал. Он и раньше знал, что князь — человек проницательный. Но и это ему было уже неинтересно.
      — Хочется чего-то нового, — честно признался он. — Уехать куда-нибудь в неизведанные края. Чтобы ничего привычного вокруг. Мне этого всегда хотелось, но сейчас особенно.
      Да, подумал князь, страшнейший он непоседа, этот Эрик. И службу ему предлагать — пустое дело, завтра же сбежит. Жалко. Очень интересный собеседник. Всюду бывал, многое видел. Ему бы все это записать и оставить на память потомству. Писца, что ли, к нему пристроить? Теперь вот еще и в ниддинги попал.
      Житник вернулся через четверть часа.
      — Все так, как Эрик говорит, — доложил он князю. — Все ушли на какой-то праздник, кроме трех стражей, но это несерьезно. Засады нигде нет.
      — Что за праздник? — спросил князь, поднимаясь.
      — Языческий какой-то. Где-то у них тут есть место, где много идолов спрятано. Эрик наверняка знает, где.
      — Может и знает, — ответил за Эрика князь, — но ведь не скажет. И правильно, что не скажет. А то ведь, как тоска найдет, сразу это место вспомнится, и придется собирать ораву, нестись сюда, убивать, жечь — а зачем? Они тут безвредные. Спрятались от Владимира, выжили — ну и ладно, пусть дальше живут. Варанги-язычники вон по территориям шляются, и ничего. Чем славяне хуже? Пусть. Пойдем, Эрик, с нами.
      — Нет уж, — Эрик мотнул головой. — Вы идите, а я пока поразмышляю тут. Мне там делать нечего. Еще узнают, что это я вас туда привел. Мне потом сюда носа не покажи.
      — Ну, как хочешь, — сказал князь.
      Житник подозрительно посмотрел на Эрика, ничего не сказал, но вкладывать сверд в ножны не стал.

* * *

      Внутренние помещения языческого оплота дверей не имели, а имели пологи да занавеси.